Текст книги "Русские патриархи 1589–1700 гг"

Автор книги: Андрей Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 61 страниц)

Формальное отступление

В средние века и Новое время существовали довольно устойчивые сословные различия в одеяниях (а также праве на ношение оружия, украшений, использование карет и т. п.), в том числе церковных (в зависимости от сана и принадлежности к определенной корпорации или категории духовенства). Но тонкости ношения одежды в рамках того или иного общего типа стали бросаться в глаза только после введения действительно единообразной военной формы.

Читатель может возразить, что на Руси форма была вместе с регулярной армией введена Петром – и ошибется. Уже к концу царствования Алексея Михаиловича Россия имела несколько десятков более или менее регулярных полков, по–своему вооруженных и одетых. Один «приказ» из 500 московских стрельцов мог носить парадные длинные (до икр) голубые кафтаны с желтыми сапогами и желтой же портупеей, другой – коричневое с красным и т. п. (круглые меховые шапки под блестящие стальные каски различались цветом суконного верха). «Выборные солдаты» в вороненых латах были сплошь черными, драгуны – красными и т. д. Полки и подразделения имели свои неповторимые по рисунку, бережно хранимые знамена, единообразные для родов войск.

К царствованию Федора Алексеевича, который в результате военно–окружной реформы 1679 г. поставил из русской армии в регулярный строй, различия внутри сословной одежды, например придворных, стали уже столь бросаться в глаза, что государь вначале сыпал приказами, как следует одеваться на то или иное дворцовое действо, затем установил, по каким дням носить золотую, серебряную, узорчатую и т. п. одежду определенного материала и покроя, а кончил успешным введением придворного платья среднеевропейского образца для мужчин и женщин, и здесь опередив своего младшего брата Петра [295]295
  О реформах государя подробнее см. в моих исследованиях: Царь Федор Алексеевич: 1676—1682. М., 1994; Царь Федор Алексеевич // Филевсие чтения. М., 1994. С. 1—48; Федор Алексеевич // Вопросы истории.1994. № 7. С. 59–77; В тени Великого Петра. М., 1998. С. 61—246.


[Закрыть].

Иоаким, как принято выражаться в вульгарно–социологической литературе, «отвечал на потребности времени», то есть замечал и исправлял то, что был способен различить, но не стерпеть. И если благодаря его стараниям Русская православная церковь подошла к превращению в духовный департамент империи во всем блеске единообразных мундиров (виноват: облачений) – то мы не можем ни восхвалять, ни укорять за это предпоследнего перед Синодальным периодом патриарха.

Собор 1675 г. (Окончание)

На наведение чиновного порядка среди вверенного ему духовенства Иоакима толкали два сильных мотива, ярко выраженных в приготовленном к собору деле об осуждении Иосифа, архиепископа Коломенского. Патриарх одновременно наносил удар по роскоши богатого духовенства, разорявшей Церковь, порождавшей зависть и раздоры, и по самомнению тех представителей иерархии, которые опасно величались не только друг перед другом, но и перед архипастырем, покушаясь на саму чиновную структуру.

Показания свидетелей обвинения рисуют Иосифа наглой, зажравшейся тварью, воспринимавшей свое незаслуженно высокое положение как должное и позволявшей себе пьяно хаять все власти: царя, бояр, патриарха и архиереев. Этот облик хама дополняется дикой жестокостью к подчиненным, которых Иосиф явно не принимал за подобных себе людей, усугубленной уверенностью в полной безнаказанности. Не вдаваясь в детали [296]296
  Они рассмотрены: Соловьев С. М. История России. М., 1991. Кн. VII. С. 119–120.


[Закрыть], отмечу характерные реплики архиепископа к терзаемым по его приказу попам:

– Кто вас у меня отнимет? Не боюсь я никого, ни царь, ни патриарх вас у меня не отнимет!

– Бей гораздо, мертвые наши!

Словом, сей деятель «зверским весьма образом и стремлением уловлял овец во снедь своего зверообразного насыщения, си–речь безмерного мздоимства и неправды». Приговор собора, по которому Иосиф был лишен сана и сослан в один из новгородских монастырей (с правом управлять последним), также характерен для власть имущих, не склонных наказывать своего наравне с холопами.

Под впечатлением выдвинутых против Иосифа обвинений собор воспретил духовенству «нововымышленные» ухищрения и «различноцветные украшения» в одежде, не велел монахам носить шелка, а белому духовенству установил одеваться в черное или «багряновидное» платье и «шапки смирных цветов». Между прочим, попам повелевалось носить немалую тонзуру и ходить в скуфьях. В облачениях, знаках достоинства и церковных действиях были утверждены строгие различия между: 1) патриархом; 2) митрополитом; 3) архиепископом и епископом вровень; 4) архимандритами трех упоминавшихся выше монастырей; 5) всеми остальными настоятелями.

Соборные решения были подтверждены патриаршими грамотами, разосланными по епархиям. Упорный Иоаким не остановился на этом, продолжив уточнение «чинов» церковного служения: прежде всего для самого себя. В 1677 г. «Чиновник архиерейского служения», разработка которого была начата еще в 1667 г., был волею патриарха издан государевым Печатным двором. Строгие правила поведения архиерея Иоаким, начиная с собственной службы, ковал далее в рукописных Записных книгах. Наконец, в середине 80–х г. основные богослужебные обязанности архипастыря были кодифицированы другом Иоакима Игнатием Римским–Корсаковым в «Сводном чиновнике патриарших выходов и служб» за 1667—1679 г. [297]297
  РГАДА. Саровское собр. 237. Л. 151–228 (автограф, черновик). Ср.: ААЭ. Т. IV. № 205; ГИМ. Синодальное собр. № 423/693:435/696:93/697:428/694:426/695.


[Закрыть]

О своевременности мер по наведению порядка в нестройных рядах российского духовенства свидетельствуют отмеченные собором покушения на святое: доходы патриаршей кафедры. Некоторые архиереи дерзали даже сами печатать антиминсы и варить св. миро! Подобные поползновения собор пресек, но на справедливо осуждаемое патриархом право церковных властей грабить донага подчиненное духовенство сам Иоаким в 1675 г. покуситься не осмелился. Это было делом будущего.

Борьба у трона

Иоаким стал силен благодаря канцлеру Матвееву – царский фаворит надеялся удержаться у власти с помощью патриарха. У каждого из них были свои планы и страхи. Иоаким думал о церковном строительстве, Матвеев охватывал мыслью Европу и немалую часть Азии, ведя дипломатические и военные сражения за утверждение России как великой державы. Но реальные возможности обоих были связаны с позицией государя, все более впадавшего в зависимость «т нашептываний окружающих. Матвеев доводил международную ситуацию до такой степени риска, когда казалось, что никто, кроме него, не в силах удержать страну от катастрофы. Иоаким с ужасом узнал, что до смятенного духом в связи с соловецкой осадой Алексея Михайловича доходят обращения самого Никона!

Читатель, ознакомившийся с деяниями предшествующих патриархов, очевидно, уже обратил внимание, что малоизвестная фигура Иоакима вырастает на наших глазах в незаурядную, редкостной среди архипастырей величины личность. Давно уже патриархи не вступали с царем в открытый спор. Иоаким, готовый на все, чтобы не допустить возвращения Никона, бросил Алексею Михайловичу прямой вызов: в ноябре 1674 г. он арестовал и посадил на цепь царского духовника. Двор обомлел; никто даже не осмелился известить государя, бывшего в это время в дворцовом селе Преображенском.

К Алексею Михайловичу бросился сын духовника, стольник Лесников, изобразив дело в самых ужасных красках. «Можно догадываться, – замечает в этой связи С. М. Соловьев, – что весть о Конотопском [298]298
  Ужаснейшей после капитуляции главной русской армии в 1634 г. военной трагедии, заставившей Государев двор официально надеть траур. – А. Б.


[Закрыть] или Чудновском поражении производила не более сильное впечатление на благочестивого царя. Он велел сказать духовнику, что будет в Москве завтра рано поутру нарочно; приехал, позвал самых близких к себе людей – Долгорукого, Хитрова, Матвеева, послал за патриархом…» Малейшее колебание, тень сомнения – и с Иоакимом было бы кончено.

Однако патриарх вызвал царский гнев – от одного предчувствия коего царедворцы, случалось, помирали – вполне обдуманно. Согласно заверенным подписью показаниям весьма близкого к Никону человека, черного диакона Мардария, низверженный патриарх уже «не единожды, а многажды» передавал царю записки через духовника Андрея Савинова, вознаграждая того подарками. Патриарху царь об этом не обмолвился – опаснейший признак! Духовника следовало любой ценой уничтожить или отвадить от таких затей.

Не успел государь выразить, сколь он сердит, как патриарх излил свой гнев: «Протопопово неистовство, невежество и мздоимство многое извещал: держит у себя жонку многое время, духовника патриаршего к себе не пустил и его, патриарха, бесчестил!» Улики были налицо; признания наложницы явлены в письменном виде; царь отступил перед натиском патриарха и принялся просить за своего духовника.

Иоаким – так и быть – отпустил того с цепи и оставил под запрещением до особого разбирательства на соборе. Андрей Савинов был в панике: суда на Руси боится даже невинный. Вместе с государем они долго измышляли способ умилостивить патриарха. Наконец, улучив удачный момент, Алексей Михаилович упросил Иоакима не выносить обвинения против духовника на освященный собор.

Демарш патриарха нанес видимый урон его отношениям с государем, который после этого, по словам Иоакима, слушая нашептывания Андрея Савинова, «не хотел ходить в соборную церковь и к нашему благословению». Но, достигнув высшей церковной власти, Иоаким никогда не боялся конфликта с самодержавием в подведомственных ему делах духовных. Теперь он был начальником, он по службе обязан был знать истину: значит, знал и отстаивал ее.

Признав первенство Иоакима в одном духовном деле, царь Алексей Михайлович (с характерным для русских прозвищ сарказмом именуемый Тишайшим) сдал позиции и в деле Никона. Если в 1674 г. патриарх не смог добиться ужесточения режима содержания опасного бунтаря в Ферапонтовом монастыре, то в следующем году по грамоте Иоакима над ферапонтовскими властями было начато строгое церковное следствие по обвинению в попустительстве узнику, коего они осмеливались даже именовать «святейшим патриархом».

Расследование дела монаха Никона и его сообщников было поручено верному Иоакиму архимандриту Кирилло–Белозерского монастыря Никите. Царь, до самой смерти трепетавший перед Никоном и в своем Завещании назвавший его «великим господином святейшим иерархом и блаженным пастырем», не посмел ничем воспрепятствовать Иоакиму. В то же время последний лишился возможности постепенно оказать влияние на государя в деле престолонаследия, когда в январе 1676 г. Алексей Михайлович слег от простуды – и вдруг в ночь с 29–го на 30–е число скончался, оставив объявленного всему государству еще в 1674 г. наследника, почти 16–летнего царевича Федора Алексеевича.

Смерть царя рухнула на партию Матвеева, как топор. Ее скоропостижность ужасной нежданностью в миг развеяла многолетние планы и приготовления канцлера. Перед полуночью государь потребовал исповедника и принял причастие; даже родичи не верили в неминуемость смерти и разошлись по своим палатам; в 4–м часу удар большого колокола известил, что Алексея Михайловича не стало. Не только патриарх – многие тайные и явные сторонники царевича Петра в шоке от моментального крушения надежд сделали единственное, что повелевал им присущий всем россиянам страх перед пустующим троном.

Темной ночью, не успело еще тело покойного государя остыть, спугнутые с постелей царедворцы и духовенство стаями слетались в ярко освещенный дворец и принимали присягу облаченному в царское одеяние и усаженному на трон в Грановитой палате Федору Алексеевичу Романову. Начиналось новое, либеральное царствование (1676—1682). Патриархии предстояла решающая проверка на способность поддержать развитие Русской православной церкви в соответствии с потребностями новой, великой России.

Попытка реформ

Царствование реформатора

Смена государя означала в XVII в. смену правительства и долгожданную для многих возможность расправиться с врагами. Канцлер Матвеев не в силах был ничего предпринять и просто плакал, не стесняясь даже иноземных послов. Во дворце, в палатах юной царицы Натальи Кирилловны, царило уныние, близкое к отчаянию; на другой половине» государевых хором тетки и сестры нового царя Федора Алексеевича с трудом сдерживали радость, неуместную перед лицом смерти брата и отца.

Бояре и окольничие, всю ночь «строившие» присягу новому государю, выглядели утомленными и погруженными в сложные расчеты будущих союзов и коалиций, уже прикидывая, кому из них предстоит «дальняя дорога» на воеводство или «казенный дом» где–нибудь в Мезени. Мерные удары большого колокола, зазвучавшие над Москвой в час смерти Алексея Михайловича, отсчитывали мгновения до полновластия одних и невозвратного падения других. Один Иоаким, казалось, не испытывал сомнений и колебаний, следуя по стезе, определенной его чином.

Схватка над гробом

Утром 30 января 1676 г. волна кипучей деятельности по крестоцелованию царю Федору уже выплеснулась из дворца на кремлевские площади, перелилась через стены и, расходясь кругами от центра столицы, захлестнула приходские храмы Москвы, неудержимо разливаясь по стране – до самых укромных закоулков и дальних рубежей Великой, Малой и Белой России. Юный и больной государь смог, наконец, с помощью ближних людей подняться с трона, взошел в терема попрощаться с телом отца и удалился в свои хоромы, где о нем неотступно заботились тетки и старшие сестры. Двор ненадолго получил передышку, но патриарх с освященным собором архиереев и съезжавшихся в Кремль архимандритов не мог отдохнуть: он уже готовил погребение старого государя.

Дело было редкостное, но Иоаким прекрасно знал службу. Часам к десяти после рассвета он во главе процессии иерархов и священнослужителей прошел через разрезанные караулом толпы народа от Крестовой палаты во дворец. К одиннадцати патриарх с удовлетворением отметил чинность скорбного шествия, вытекающего «с верху», из личных царевых палат, по Золотой лестнице, огибая решетки и «переграды», вниз на Боярскую площадку у сеней Грановитой палаты и далее ниспадающего по украшенному золотыми львами Красному крыльцу на соборную площадь, расчерченную дорожками черного сукна, вдоль которых, как цветущие берега реки, сверкали красками кафтаны и блестело оружие стрельцов.

Перед шествием плавно двигалась завеса или сень из драгоценной материи, затканной золотыми и серебряными цветами, щедро усыпанными жемчугом и бриллиантами. Триста или четыреста священников в великолепном облачении, искрящемся в лучах света, несли в руках почти невидимые в этом блеске свечи. Целая стая чиновников, раздававших и разбрасывавших пучки свечей, видна была на фоне коленопреклоненной толпы. Но и они растворились в общем благолепии, когда золотые хоругви возвестили народу о приближении патриарха.

По повелению Иоакима, перед ним несли величайшие сокровища Российского царства: чудотворный образ Пресвятой Богородицы Владимирской и Святой Животворящий Крест Господень. Патриарх шел, поддерживаемый под руки двумя боярами, во главе освященного собора, сверкавшего сказочным убранством облачений. Следом на плечах одетых в траур вельмож плыла крытая парчою крышка гроба. Сама несомая на носилках домовина была почти не видна под грудами роскошных материя, за лесом высоких восковых свечей и клубами благовоний. Иоаким и не оборачиваясь знал, что крупные слезы катятся по щекам и бородам старых друзей и соратников Алексея Михайловича, бояр и воевод, несущих гроб. Впрочем, рыдала и горестно вопила уже вся площадь, весь Кремль и не вместившиеся в него толпы окрест.

Не исключено, думал патриарх, что сие выражение «всемирного горя» повторится спустя несколько дней, недель или месяцев. «Тишайший» царствовал так долго, что, казалось, никогда не умрет. Ну, так он был здоровенный мужик: чтобы нагулять аппетит, на медведя с рогатиной ходил. А мальчик Федор – даром что любит резвых коней и стрельбу из лука – с детства цингою болен, да еще и санями поперек хребта переехан. Чуть волнение – ножки у него опухают, ходить не может, так что все богопротивные Аптекарского приказа немцы–лекаришки суетятся напрасно, ничего не могут сделать. Вот и сегодня ночью на присягу в Грановитую–то несли царевича на руках. Весь народ видит, что даже за гробом отца новый государь сам идти не может: на черных носилках несут беднягу ближние люди.

Мачеха его, вдовая царица Наталья – и то здоровее: идет со старыми боярынями сама и небось клянет Матвеева, что не смог канцлер заставить умирающего изменить завещание в пользу ее шустрого мальчонки Петра. Да куда там было Матвееву против старой знати, вроде Одоевских с Долгоруковыми: хоть и попытался канцлер скрыть, что царь умирает, – не тут–то было. Как почувствовали царедворцы, что кончается время выскочки, – ринулись в палаты Федора, говорят, даже двери выломали, чтобы скорее облачить и к присяге хоть полумертвого вынести. При нем, думают, вольготно будет править Думе, полюбовно между родами власть поделив. Помрет Федор – у них еще Иван в запасе. Говорят, тоже хворает, но боярам–то что! Сидел бы кто–нибудь на престоле, а править царством они и сами умеют. Пусть юные цари играми тешатся, пускай вся толпа царевен над ними, больными, хлопочет.

Но и Иоакиму теперь поперек дороги не становись – зашибет! Боярам – дела царские, патриарху – церковные. Прямо сейчас, у гроба Алексея Михайловича, пока еще не поставлен он в Архангельском соборе в каменную усыпальницу, явит Иоаким свою власть…

При отпевании патриарх не велел пускать к покойному духовника его Андрея Савинова: против обычая, самолично вложил в руки усопшего прощальную грамоту. Не успело духовенство разойтись после поминальной службы, как погруженные в траур кремлевские терема огласились воплями духовника. При всей женской половине царского семейства вопиял, болезный, что «покойный государь прощения не получил, патриарх не дал мне вручить ему прощальную грамоту. 'Дайте, – кричал, – мне 2000 человек войска, я пойду на патриарха и убью его. Или оружием, или какой отравою убейте мне супостата моего патриарха. Если же не предадите смерти патриарха – то я вас прокляну. А с патриархом управлюсь сам, я уже нанял 500 ратных людей, чтоб убить его!»

Иоаким тут же решительно потребовал выдать ему смутьяна. Царь, царица и царевны погоревали, но выдали протопопа на расправу. Посадив злодея на цепь, с которой тот раз уже сорвался, патриарх не пожелал ограничиться тихой расправой. Из наказания нарушителю субординации следовало извлечь пример. Это и сделал созванный 14 марта собор. Похищение Андреем Савиновым красотки, первого мужа которой он велел держать в темнице в оковах, а потом еще незаконно венчал ее с более покладистым мужиком, чтобы прелюбодействовать во дворце, – собор назвал лишь самой последней, шестой виной духовника.

Первая вина явно падала на царя, который посмел взять своему дому духовника без архиерейского благословения и именовать того протопопом без ставленой грамоты. Вторая вина говорила о неисполнении Андреем Савиновым главной функции духовного отца государя: вместо заступления за несчастных он умножал царский гнев и на невинных. Третья вина: что подсудимый въявь позорил свой сан, пьянствуя с зазорными лицами, услаждаясь блудническими песнями и музыкой, – вновь била по придворным нововведениям конца царствования.

Четвертая вина явно затрагивала меценатскую деятельность царевны Татьяны Михайловны, покровительствовавшей строительству Нового Иерусалима и множества храмов: ведь благодаря ей – хоть в приговоре и сказано, что «сам собою , – духовник смог построить церковь и служить в ней без благословения патриарха. То, что Андрей Савинов посмел настраивать царя против Иоакима, названо было пятой великой виной бывшего духовника. В назидание и исправление всем подобным преступникам собор лишил протопопа священства и сослал в Коже–озерский монастырь под крепкий начал [299]299
  Соборное деяние в ГИМ. Синодальное собр. № 1. Л. 567—585.


[Закрыть].

Царевна Татьяна, имевшая большое влияние на своего племянника Федора Алексеевича, была известной сторонницей Никона, который, несмотря на все прежние меры, продолжал нагло именовать себя патриархом! Да что там Татьяна: едва не вся царская семья подвержена была духовной власти страшного ив заточении Никона, считая себя чудесно спасенной им во время того самого морового поветрия, которое унесло семью Иоакима…

Но ничего, кроме новой смуты, Никон уже десятилетия не обещал Русской православной церкви. Только дальность расстояния до Ферапонтова монастыря замедлила подготовку Иоакимом осуждения Никона за его новые многообразные прегрешения. Провинности ссыльного, в том числе весьма непристойного характера, были документированы показаниями (не будем говорить доносами) его собственных приближенных. Извещено было о всех мелочах быта Никона, не говоря уже о том, что он до сих пор владел двумя патриаршими печатями и панагией.

В начале мая собор, выслушав дело, постановил «исправить» Никона, удалив из обители, где слишком многие почитали его за патриарха и где ему давали полную волю, и накрепко заточив в Кирилло–Белозерском монастыре. Выбор последнего объясняется, по–видимому, известной нелюбовью белозерской братии к смутьяну, засвидетельствованной тем, что Никона держали впоследствии значительно более жестоко, чем предписывалось Иоакимом, неукоснительно лишая и дарованных патриархом послаблений.

Итак, новое царствование началось убедительной победой духовной власти над видимыми противниками с их потенциально опасными связями при дворе. Терем, надеявшийся, как полагают, резко усилить свое влияние за счет родственного воздействия на юного государя, вынужден был надолго отступить в тень. Но и придворные группировки, готовившиеся захватить или потерять власть, столкнулись с неожиданностью. Ожидаемого всеми переворота не произошло!

Старший брат Петра [300]300
  Источники, относящиеся к политическим событиям 1676—1682  гг., подробно указаны в моих работах о царствовании Федора Алексеевич. – А Б.


[Закрыть]

Уже 31 января 1676 г., на следующий день после похорон старого государя, канцлер Матвеев уверил иноземных послов, что «при дворе и теперь все останется по–прежнему»: перемены не затронут внешнеполитического курса России и «все те же господа останутся у власти, кроме разве того, что ввиду малолетства его царского величества четверо знатнейших будут управлять вместе с ним». Матвеев и его креатуры, включая в особенности ненавистных знати Нарышкиных, еще много месяцев оставались при дворе, потеряв лишь управление рядом приказов, в том числе Аптекарским, ведавшим здоровьем царского семейства, где под руководством боярина князя Н. И. Одоевского было проведено полное обследование состояния юного государя.

Вместо ожидавшегося обвала отставок и, по русскому обычаю, жестоких расправ с бывшими временщиками, Государев двор с изумлением выслушивал объявляемые на Постельном крыльце четкие и лаконичные «именные» (личные) указы Федора Алексеевича. В частности, царь пресек надежды на передел поместий и вотчин, навечно утвердив приговоры прошлого царствования, и изрядно затруднил смену воевод, назначенных яри его отце. Резко отменил он и обычай «праздничных», «по случаю» пожалований в чины для царских родичей и фаворитов, для которых, обыкновенно, и очищались места «опальных». Чины царь давал щедро, но всегда согласно личным заслугам и родовитости и никогда – списком. Хронически больной юноша неожиданно серьезно отнесся к священным для него обязанностям государя – отца и благодетеля подданных. С непонятно откуда взявшимися силами и энергией юный самодержец самолично вникал в дела дворца, столицы и государства.

Для унятия подобных порывов существовали старые испытанные способы, прежде всего – предписанные традицией публичные обязанности самодержца. Обязательные богослужения в соборах и хождения по монастырям, связанные с шестинедельным поминовением Алексея Михайловича, казалось, должны были исчерпать силы его наследника. Федор Алексеевич по обычаю тщательно обследовал тюрьмы и нашел возможным освободить большую часть узников; обошел богадельни и устроил для московских нищих угощение на все время траура; посетил населенные бедняками окраины столицы» В память об отце государь роздал неимущим огромную по тем временам сумму 24 тысячи рублей.

Уже традиционные для поминальных недель добрые деяния государя далеко не всегда соответствовали укоренившимся представлениям. Так, Федор оказался противником телесных наказаний и содержания под стражей во время следствия. Один из первых его указов гласил, что вместо обычного наказания «на теле» с драчунов и пьяниц следует брать штрафы (позже царь отменил все членовредительные казни). Затем последовал приказ без проволочек решать уголовные дела и освобождать невиновных. Для ускорения решении сложных дел государь велел докладывать их ему лично.

Европейски образованный Федор Алексеевич отнюдь не стремился вникать без разбора в любые дела огромного государственного аппарата и подменять своими указаниями ответственность конкретных чиновников. Важнее, впрочем, что юный царь с самого начала поломал основ!/ политических расчетов противоборствовавших при дворе группировок. В них подразумевалось, что система верховной власти останется как при Алексее Михаиловиче, когда малочисленная Боярская дума [301]301
  Около 70 человек, из которых около 22—32 бояр, считая вместе со служившими на воеводствах вне столицы.


[Закрыть] выдвигала лишь несколько активных членов, пользовавшихся особым доверием государя, который руководил, полагаясь на первого министра–фаворита (в должности главы Посольского приказа и канцлера) и контролировал администрацию через личную канцелярию – приказ Тайных дел.

В Тайном приказе функция политического сыска и расправы далеко еще не стала доминирующей, как позже в Преображенском приказе, Тайной экспедиции или Тайной канцелярии. Тем не менее либеральный государь поспешил упразднить его как учреждение, стоящее вне единой административной системы, тем более что функцию контроля за госаппаратом исполнял Челобитный приказ. Далее, при Федоре Алексеевиче не появилось ни регентского совета, ни сколько–нибудь постоянной компании фаворитов. Более того, старший брат Петра оказался единственным в длинной веренице царей и императоров, обходившимся без первого министра. Функцию канцлера с первого дня его царствования исполнял думный дьяк Дементий Минин Башмаков, высшим делопроизводством ведал думный разрядный дьяк В. Г. Семенов и даже Посольский приказ после отставки Матвеева (последовавшей в июле 1676 г.) большей частью управлялся дьяками под коллективным руководством царя и Боярской думы.

Именно Дума, где заседали высшие чины государства – бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки, – была, по замыслу Федора Алексеевича, постоянно действующим верховным распорядительным и законодательным органом (а с учреждением в 1680 г. правительства – Расправной палаты – преимущественно законодательным). С 66 человек царь довел ее численность до 99:причем в основном за счет главных и равноправных заседателей – бояр (их число возросло с 23 до 44). К концу царствования Федора Россия имела также стройную административную систему сокращенных по числу, но более чем вдвое расширенных по штату и в нужных случаях соподчиненных центральных ведомств, опиравшихся на реформированные и унифицированные местные органы власти.

На самом верху этой системы, но вне ее, как независимая духовная опора государственной власти, стояла, по убеждению Федора Алексеевича, Русская православная церковь в лице патриарха и освященного собора. Соответственно только вместе с патриархом Иоакимом государь считал возможным обращаться ко всему народу с указами, имеющими общегосударственное значение. По обычной склонности царя Федора к порядку, это важное обстоятельство было зафиксировано в главной из пяти форм распоряжений верховной власти (привожу в сокращении):

1. По совету с великим господином святейшим патриархом и освященным собором царь указал и бояре приговорили. – Указы о важнейших общегосударственных реформах, войне и мире, экстренных налогах, мобилизации, льготах и т. п. Сия формула, расширенная перечислением сословных представителей, применялась и в актах Земских соборов.

2. Великий государь указал и бояре приговорили. – Решения царя и Боярской думы.

3. Великий государь указал. – Личные приказы царя.

4. По указу великого государя бояре приговорили. – Решения Боярской думы и распоряжения Расправной палаты в рамках данных царем полномочий, как и вышеназванные, имели силу законов.

5. По указу великого государя из… приказа велено вам. – Административные распоряжения ведомств, коим было дано такое право, нижестоящим учреждениям и должностным лицам (равные сносились между собой «памятями»).

«Семейное предприятие» Романовых, благодаря разумной организации и делегированию полномочий сверху вниз, от царя до разрядных (окружных) и уездных воевод и приказных изб, в полной мере превратилось в государственный аппарат со всеми его атрибутами, начиная с единого по всей стране расписания работы учреждений. Царь Федор достиг этого не сразу, преодолев немалые трудности, в том числе чужое непонимание и собственное неразумение. Но о твердости своего намерения действительно юный и больной государь объявил уже наутро после похорон отца:

«Боярам, окольничим и думным людям съезжаться в Верх в первом часу и сидеть за делы».

В переводе на современный язык сей указ означал, что Боярская дума должна ежедневно в 5 часов после рассвета (от коего начинался русский счет дневных часов) неукоснительно собираться в царском дворце, чтобы продолжать свою работу на благо государства, как бодрствующая глава огромного тела России. Для того чтобы показать не только боярам, но всем подданным и «всенародству» – мировому сообществу – величие и Предназначение державы, Федор Алексеевич не без помощи патриарха Иоакима внес кардинальные изменения в главный. идеологический акт страны: чин своего венчания на царство, состоявшегося 18 июня 1676 г.