Текст книги "Русские патриархи 1589–1700 гг"

Автор книги: Андрей Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 61 страниц)

Чудовский архимандрит

С рокировкой церковных властей 1664 г. мы уже знакомились в биографии Питирима, перешедшего с места управляющего делами Церкви митрополита Сарского и Подонского на первую перед патриаршеством архиерейскую степень митрополита Великого Новгорода. В связи с этим соратник Питирима по борьбе с Никоном Чудовский архимандрит Павел был хиротонисан в митрополиты Сарские и Подонские, приняв на себя должность управделами. Разумеется, пост главы ближайшего к государю Чудовского монастыря – кремлевской резиденции патриархов – следовало также оставить надежному человеку.

К этому времени знаменитый публицист – старовер дьякон Федор Иванов относит «испытание» келаря Иоакима царем Алексеем, в ходе коего будущий патриарх потряс государя своим «символом веры» [274]274
  Буквально слова эти звучат так: «Аз–де, государь, не знаю ни старыя веры, ни новыя, но что велят начальницы, то и готов творить и слушать их во всем».


[Закрыть]. Любопытно, что о разговоре Иоакима с государем после церемоний поставления келаря в дьяконы, а 19 августа – в иеромонахи, но до рукоположения в архимандриты, говорит и Житие. Там показано, между прочим, что первую часть церемоний проводил митрополит Питирим Новгородский, а в Чудовский монастырь Иоакима ставил после своего рукоположения в митрополиты Сарские Павел. Новый архимандрит, таким образом, был обязан обоим церковным деятелям, проводившим согласованную политику.

Намерения Питирима, Павла и Иоакима были просты: 1) добиться устранения опасности со стороны Никона (что стало возможным только путем его соборного осуждения и ссылки); 2) сохранить его реформы и искоренить раскол суровым преследованием староверов; 3) закрепить достигнутое при Никоне положение Русской православной церкви, заняв в ней ведущие места: патриарха и его ближайших помощников. Увы, полное совпадение первых двух направлений деятельности энергичной троицы с чаяниями светской власти не означало, что напуганные примером Никона царь и бояре поддержат честолюбивые замыслы своих духовных союзников.

Иоаким правильно понял значение своей миссии и избрал вернейший способ ее осуществления. В отличие от Никона и многообразных «ревнителей благочестия», новый Чудовский архимандрит блистал скромностью и кротостью. Правда, он помнил все свои заслуги и в особенности нанесенные ему мельчайшие обиды, но молчал о первых и делал вид, что не замечает вторых, отпуская грехи даже «когда кто каково речение от дерзостных на него испущаше [275]275
  Не реагировал на дерзкие слова! По мнению Игнатия Римского–Корсакова, это был истинный подвиг благочестия.


[Закрыть].

В Чудовском монастыре – одном из общественных центров Кремля – Иоаким не мог позволить себе малейшего конфликта с братией, ничего, что могло бы напомнить окружающим о властности Никона. Поведение архимандрита было «зело благостройно и чинно», на братию он старался воздействовать одним лишь добрым примером и «всею любовию».

Образ доброго и благочестивого архимандрита пришелся ко двору. Сам царь Алексей Михайлович его «вельми любил и почитал'', почасту призывал во дворец «пресветлые свои государские очи видеть и беседовал с ним зело любезно, и в сладость выслушивал его о всяких своих великих царственных делах, зная его как мужа праведного и добродетельного, тихого и кроткого», – гласит Житие.

Обзавелся архимандрит и влиятельными друзьями среди царедворцев, мудро выбирая их не по внешнему блеску знатности, чинов и должностей – но учитывая реальное и растущее влияние на царя. Знаком изрядной прозорливости Иоакима стала «крайняя» дружба с полковником Артамоном Сергеевичем Матвеевым, отраженная в сочинениях людей, весьма близких к будущему боярину и канцлеру [276]276
  История о невинном заточении ближнего боярина Артамона Сергеевича Матвеева… / Публ. Н. И. Новикова, 1785. Изд. 2–е. С. 367–427; Записки Андрея Артамоновича графа Матвеева // Сахаров И. П. Записки русских людей. Спб., 1841. С. 1—94.


[Закрыть].

В середине 60–х г. мало кто мог представить себе стремительное возвышение Матвеева, хотя этот дьячий сын еще в малозаметном чине стряпчего сумел возглавить полк личной охраны государя и явил Алексею Михайловичу исключительную личную преданность, ринувшись со своими стрельцами в толпу «бунтовщиков» у села Коломенского. Злые языки поговаривали, что из 7 тысяч порубленных, пострелянных, перетопленных в реке и повязанных москвичей оказалось едва несколько десятков участников восстания – а остальные были зрителями. Более того, очевидно, что Матвеев выждал, пока «пущие заводчики» уйдут – и ударил боем на мирную толпу.

Как бы то ни было, никто другой не пошел на риск, защищая оскорбленного царя, а лишнее кровопролитие издавна служило на Руси знаком безоглядной любви к престолу, своего рода отметкой исключительной благонадежности. Но, в отличие от многих выскочек, Матвеев был еще и умен. Он не раздражал знать высоким чином, удовольствовавшись думным дворянством, и предпочитал быть тайным доверенным лицом государя, действующим в тени трона, в том числе и в делах церковных.

Кроткий Иоаким обладал еще одним замечательным качеством, как ни покажется странно, необходимым придворному: он был искренне и вечно предан своим друзьям. Более того, отстаивая общие интересы и выполняя приказ, архимандрит проявлял столь непоколебимую твердость, что его решительность на службе не осуждал даже Никон, против которого Иоакиму вскоре пришлось выступить.

Именно Чудовский архимандрит сопровождал своего друга митрополита Павла в погоне за Никоном, который после неудачного тайного пришествия в Москву в 1664 г. увозил с собою в Новый Иерусалим посох первосвятителя Московского св. Петра митрополита. Мало того, в следующем году он же ездил к Никону в Воскресенскую обитель с государевым словом, добиваясь, чтобы опальный дал грамоту на избрание нового патриарха.

Посох митрополит и архимандрит своим упорством вернули, грамоты Никон не дал, но – что воистину удивительно – сей неистовый ругатель не затаил на Иоакима зла! И много позже, когда, уже будучи патриархом, Иоаким добился перевода Никона из Ферапонтова монастыря в более жестокое заточение в Кирилло–Белозерскую обитель, низложенный архипастырь признался, что не раскаивается в словах, сказанных им много лет назад Алексею Михайловичу: «За смирение в патриархах быть можно ему, Иоакиму» [277]277
  Смирнов П. Иоаким патриарх Московский. М., 1881. С. 7—8.


[Закрыть].

Каково было смирение Иоакима – мы еще увидим. Пока же, в 1666—1667 г., он принимал в Чудовом монастыре главных актеров драмы, разыгранной по сценарию царя Алексея Михаиловича, которой режиссировал из–за кулис его друг Матвеев. Патриархи Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский не могли нахвалиться сердечным приемом и почестями, оказанными им Иоакимом. В подтверждение признательности они даровали Чудовскому архимандриту и его преемникам в сане право носить высшие знаки отличия: мантию со скрижалями и архиерейский жезл [278]278
  Подобные имели в России только архимандриты Троице–Сергиева и Владимирского Рождественского монастырей, но Иоакнм и перед ними получил преимущество в виде цельносреброкованого жезла (а не деревянного с позлащенным верхом).


[Закрыть].

Здесь мы подошли еще к одному качеству Иоакима, незаменимому для продвижения по службе: он умел быть не просто верным друзьям – но имел личных союзников с противоположными взглядами. Лишение Никона патриаршего сана и осуждение староверов на Большом церковном соборе было общим делом Питирима и Павла, Паисия и Макария, царя Алексея Михайловича и Матвеева. Однако, в отличие от русских архиереев, Артамон Сергеевич Матвеев должен был – по воле государя – позаботиться, чтобы Питирим и Павел со товарищи не помешали православным иноземцам вновь низвести сан Московского патриарха до роли царева слуги.

Матвеев не остановился перед тем, чтобы арестовать парочку русских митрополитов и запугивать остальных архиереев казнью. Восточные патриархи были поставлены выше всех российских архипастырей, включая назначенного царем Московского патриарха Иоасафа [279]279
  Подробнее см.: Раскольники // Богданов А. П. Перо и крест: русские писатели под церковным судом. М., 1990. С. 125–230.


[Закрыть]. Успешно участвовавший в государевой игре Иоаким не вызвал нареканий со стороны защитников попираемой чести Русской православной церкви, поскольку для всех было очевидно: в его действиях отразились интересы службы. Никто не мог ожидать, что архимандрит может поступиться ими ради чего бы то ни было!

При этом не мешает заметить, что если своей позицией на Большом соборе Питирим временно проиграл патриарший престол, то он стал во главе Церкви именно тогда, когда друг его друга Матвеев достиг высшей власти. Не могу не обратить внимание читателя на изящество интриги, позволившей Артамону Сергеевичу сделать царицей основательно подготовленную к этой роли красавицу: племянницу его жены (урожденной Гамильтон) Наталью Кирилловну Нарышкину.

Выросшая в интеллигентном доме Матвеевых девица почти выиграла всероссийский смотр царских невест, продолжавшийся с ноября 1669 по май 1670 г. Это само по себе было ловко, учитывая уровень конкуренции на сцене (и особенно за кулисами, где соревновались знатнейшие фамилии). Но когда Наталья Кирилловна была уже приглашена во дворец, Алексея Михайловича наповал сразила Авдотья Ивановна Беляева, разбившая своей красотою и обхождением все интриги царедворцев. План Матвеева почти рухнул.

И тут во дворце были найдены подметные письма, затрагивавшие честь всех государевых невест (и особенно Нарышкиной) – кроме Авдотьи Беляевой! Письма целили и в Матвеева, ибо были подписаны: «Артемошка». Следовательно, Матвеев оказался вне подозрений, а родичи Беляевой попали под пытки, признались в слишком вольных речах и особенно в попытке сговора с царскими врачами…

Ничего криминального доказано не было. Но страх перед колдовством и отравой был бичом знати XVII в. С Беляевыми было покончено. Царь Алексей Михайлович не терпел давления: анонимно обвиненная Наталья Кирилловна стала главной кандидаткой в царицы. Как только поутихли пересуды, 22 января 1671 г. она венчалась с государем. Родичи царицы, заставившей пожилого вдовца круто изменить уклад жизни и даже завести во дворце танцы (не говоря уже о театре, концертах и открытых выездах), жадно хватали чины и награды, особенно после рождения в мае 1672 г. царевича Петра.

Матвеев оставался в прежнем чине, Держался скромно, не вызывая зависти влиятельных фамилий. Он стремился к власти, а не к почестям. Уже в марте 1671 г. знаменитый реформатор А. Л. Ордин–Нащокин был лишен канцлерского достоинства. Еще раньше Матвеев оттягал у него Малороссийский приказ, ведавший делами Украины. А в декабре главой Посольского приказа и канцлером Российского государства стал Артамон Сергеевич, спровадивший соперника в дальний монастырь.

Лишь после этого Матвеев позволяет пожаловать себе чин окольничего. И только окончательно оттеснив от власти всех родичей первой жены Алексея Михайловича, старших царевичей и царевен, расставив в государственных учреждениях своих людей, Артамон Сергеевич принимает от государя высший чин боярина, который на деле далеко перешагнул. Сами распоряжения московского правительства приобрели новую, невиданную форму: «По указу великого государя и по приказу боярина Артемона Сергеевича Матвеева»! Это решительное заявление о могуществе канцлера совпадает с поставлением Иоакима в патриархи…

К патриаршему престолу

Путь Чудовского архимандрита на вершину церковной власти был предопределен выбором друзей, но совершался не без трудностей. Мы помним, как царь после смерти Иоасафа в апреле 1672 г. медлил с поставлением на его место Питирима до июля. Еще несколько месяцев – до 22 декабря – пустовал оставленный Питиримом Великоновгородский митрополичий престол. Возможно, Матвееву было не до церковных дел – в эти месяцы он добивался вступления России в войну с Турцией и Крымом на стороне подвергшегося нападению «агарян союзника – Польши.

Но вторичная пауза – с назначением Иоакима патриархом (полагаю, разговоры о «выборах» на этот момент можно уже опустить) – свидетельствует об изрядных проблемах при его выдвижении. Питирим умер 19 апреля 1673 г. и Церковь осталась «кроме кормничества». «Праздну сущу Всероссийскому кормилу патриаршескому престолу» более года – до поставления Иоакима 26 июля 1674т. Православное государство, очевидно не без причины, пребывало без пастыря в условиях жестокой войны на юге, развернувшейся от Правобережной Украины до Азова, и во время поражений карательных войск от восставших на Соловецких островах.

Правда, причина эта нам не ведома и никаких предположений на сей счет в литературе не высказано. В деятельности Иоакима на Новгородской митрополии ничего настораживающего не заметно. Соловецкое восстание началось задолго до Иоакима и было подавлено уже после его поставления в патриархи [280]280
  Подробнее см.: Соловецкие сидельцы // Буганов В. И., Богданов А. П. Бунтари и правдоискатели в Русской православной церкви. М., 1991. С. 229—368.


[Закрыть]. Митрополит не противодействовал походу на Соловки карательных войск, но взял на себя миссию уговорить повстанцев, «чтобы они в вине своей великому государю били челом».

Учитывая разнородность участников восстания, в ряды которых после разгрома бунта Степана Разина влилось немало сорвиголов, пугавших своей бескомпромиссностью ученую братию, Иоаким разумно слал в монастырь гармоты, приглашая соловчан в Новгород для сличения новоизданных книг с древними рукописями. Отказываясь от этого, защитники старой веры ставили под сомнение искренность своего намерения отстаивать «древлепреданное благочестие». По крайней мере один из лидеров восстания – черный священник Геронтий – признался позже, что хотел было по призыву Иоакима приехать, «чтобы свидетельство то восприять», только не был отпущен товарищами, справедливо боявшимися ловушки [281]281
  АИ. Спб., 1842. Т. IV. № 248.


[Закрыть].

Стремление митрополита решить конфликт мирными средствами не заставило его, однако, возмутиться пушечной пальбой по древней святыне; а позже, уже в сане патриарха, Иоаким ни словом, ни звуком не показал, что не одобряет массовой расправы над монахами, которых победившие каратели вешали на крюки за ребра, вмораживали в лед и т. п. Это было, по его мнению, дело «градского суда», которому передали себя сами монахи, не подчинившиеся светским властям. Поэтому, когда царя Алексея Михайловича, говорят, мучили после Соловецкой резни кошмары, вскоре сведшие государя в могилу, Иоаким жил со спокойной совестью.

В Новгороде митрополит осуществил еще три крупных мероприятия [282]282
  АИ. Т. IV. № 200,232,240; ААЭ. Спб., 1836. Т. IV. № 208.


[Закрыть]. Прежде всего, он решил старый спор соборных протопопов и архимандритов о первенстве в духовных собраниях – в пользу последних. При этом Иоаким слушал челобитную игуменов «и о том совет положил с архимандритами степенных монастырей Великаго Новгорода» – без протопопов. Естественно, этот совет нашел в «Божественном писании (!?), что иеромонах мирского чина иерея честью превосходит, наипаче же игуменская честь над мирскими больше есть».

Та же любовь к монашеству заставила митрополита обратить пристальное внимание на разорительное для многих обителей (и убыточное для церковных даней, собираемых Софийским домом) самоуправство игуменов и строителей, которые из личной корысти раздавали монастырские земли в бессрочную аренду. Иоаким разослал по всем монастырям грамоты с запрещением отдавать владения под оброк более чем на пять лет.

Наконец, Новгородский владыка счел неблагочестивым и вредным для благосостояния духовенства обычаи посылать светских чиновников из митрополичьего приказа на сбор разнообразных церковных даней и пошлин. В декабре 1673 г. он предписал собирать церковную дань исключительно местным поповским старостам по окладным книгам, которые следовало серьезно уточнить, – вплоть до включения сведений о сокрытых от св. Софии новопостроенных церквах. Митрополичьи дворяне и приказные, ранее «кормившиеся» от сбора даней, переводились на жалованье, а за «посулы и поминки» (взятки и подарки) владыка грозил сборщикам «казнением и от церковной службы запрещением».

Если отбыть на митрополию Иоакиму пришлось сразу по поставленни, то вернулся он в Москву, как полагают, задолго до своего восшествия на патриарший престол [283]283
  Он был отпущен из Москвы 25 января и прибыл в Новгород 4 февраля 1673 г. (АИ. Т. IV. № 231). О появлении Иоакима в Москве см.: Смирнов П. Иоаким патриарх Московский. С. 16.


[Закрыть]. Всякий российский чиновник любой, даже общественной или частной организации, добивавшийся хоть мельчайшего поста, может представить себе, чем митрополит был занят в столице (не считая обязательного участия в церковных службах). Следовало «заручиться поддержкой» и т. д. Незнание нами конкретных обстоятельств не меняет сути. Важно, что Иоаким хотел сделаться патриархом – и стал им, не ведая, что в его жизни начинается новая, героическая эпоха.

Последний патриарх «Тишайшего»

Царь Алексей Михайлович за почти тридцатилетнее пребывание на престоле (1646—1676) имел дело с пятью патриархами, из которых «кроткий» Иоаким был далеко не самым смиренным. Просто Иоаким знал, чего хочет добиться для Церкви, умел достаточно осторожно и предусмотрительно проводить свою линию, не раздражая богомольного и потому особенно склонного вмешиваться в духовные дела самодержца. Конечно, большую помощь патриарху оказывал его покровитель Матвеев, с годами все более прибиравший к рукам полноту государственной власти. Но и Артамон Сергеевич не стал бы рисковать, поддерживая неосторожного союзника, хотя имел мотив крепко дружить с патриархом.

В последние годы жизни Алексей Михаилович был серьезно болен. Хроническая цинга – неусвоение организмом витамина С – проявлялась все более и более тяжкими приступами. Надежды на излечение не было – в этом единогласно сходились дипломированные доктора и лекари возглавляемого тем же Матвеевым Аптекарского приказа. Любимый государем младший сын Петр оставался младенцем, тогда как старшие царевичи Федор и Иоанн – от первой жены Алексея, царицы Марии Ильиничны Милославской, – уже входили в «совершенные лета».

Учитывая, что молодая царица Наталья Кирилловна Нарышкина с помощью Матвеева вытеснила клан Милославских из сердца мужа и, в значительной мере, из жизни двора, воцарение законного наследника царевича Федора Алексеевича представляло для правящей группировки не просто опасность, но, по российской традиции, полную погибель. Матвеев мог разослать старших членов рода Милославских на дальние воеводства – но что было делать с многочисленными царевнами, любящими тетками и сестрами царевича Федора, страшно недовольными невесткой?

Сами по себе царевны, даже славившаяся своим умом Софья, не представляли реальной опасности. Будучи «зазорными лицами», они не имели права даже показываться на люди вне узкого круга высшей знати. Но царевны составляли при дворе неискоренимый центр сопротивления власти Матвеева, вокруг которого группировались все недовольные канцлером. На их стороне была и традиция наследования по старшинству. Что можно было противопоставить этому, кроме мнения освященного собора духовенства, определявшегося волей патриарха?

Не исключено, что самому Матвееву план дворцового переворота, на необходимость которого указывали обстоятельства, представлялся слишком смелым, даже авантюрным. Возможно, склонный к рискованным политическим играм канцлер боялся составлять конкретный заговор, надеясь на смерть Федора и Иоанна при жизни государя–отца, подобно тому как царевичи Дмитрий и Симеон скончались во младенчестве, а объявленный наследником Алексей Алексеевич – в «совершенных летах» (1654—1670). Но не подготавливать условий для гипотетичной передачи царства младенцу Петру рассчитывавший на много ходов вперед политик просто не мог. К чести Иоакима надо заметить, что его условия дружбы с правительством не сводились к достижению высшей церковной власти.

Собор 1675 г. (I)

Патриарх желал порадеть Русской православной церкви – и добился того, что не удалось даже Никону, тщетно возмущавшемуся властью светских чиновников над духовенством. Правда, низложенный «великий государь святейший патриарх» был непоследователен, клеймя Соборное уложение 1649 г. и Монастырский приказ, но широко используя светских чиновников в своей собственной администрации. Иоаким же был убежден, что мирские судьи не должны ни в чем нигде судить лиц духовного звания и управлять ими – с одной существенной, как увидим далее, оговоркой.

Большой собор в 1667 г. довольно решительно запретил «влачить священников и монахов в мирские судилища или судить их мирским людям» [284]284
  СГГиД. М., 1826. Т. IV. № 35. С. 128; АИ. Спб.. 1842. Т. V. № 135; Акты Археографической экспедиции. Т. VI. № 204; ПСЗ–1. Спб., 1830. Т. 1. С. 99 и сл. (статьи 37–38).


[Закрыть]. На деле, однако, как административный штат патриарха и архиереев был в значительной части светским, так и представители государственной власти мало считались с духовным саном, доходя в своих притязаниях до допроса священников о тайне исповеди (узаконенного только Петром I) [285]285
  ПСЗ–1. Т. 2. № 826—827. Неукоснительно нарушать тайну исповеди при малейшей склонности исповедующегося «к измене или бунту на государя» требовал указ 1722 г. Впоследствии сфера подлежащего доношению из исповедальни расширялась.


[Закрыть].

Еще большую проблему для архиерейской власти представляла слабость внутренней иерархии Русской православной церкви, значительная часть которой оставалась в самоуправлении верующих. Митрополит Псковский Маркелл так живописал ужасное с его точки зрения и обычное для страны соотношение власти архиерея и церковных общин:

«Во Пскове и пригородах с уездами сто шестьдесят церквей, и над теми церквами архиереи воли не имеют, владеют мужики – а церкви все вотчинные – и теми вотчинами владеют, и себя помнят, и корыстуются сами, и архиерею непослушны, о чем указ пошлешь – не слушают и бесчестят… Они же кормчествуют церквами, на всякий год сговариваются со священниками на дешевую ругу, кто меньше руги возьмет; хотя которые попы пьяницы и бесчинники – тех и принимают, а добрым священникам отказывают и теми излишними доходами сами корыстуются. И о том старосты церковные небрегут, и от того архиерею великое преобидение и бесчестие, что церквами архиерей не владеет, а владеют мужики… а священники бедные и причетники у них, церковных старост, вместо рабов и говорить против них ни чего не смеют. [286]286
  АИ.Т.У. №122.


[Закрыть]

Сам Никон махнул рукой на нищенствующее белое духовенство – и тем косвенно способствовал завоеванию его староверами, подкрепленному при Иоакиме карательными действиями, В самом деле: только крупные церковные корпорации могли рассчитывать на независимость от соседей–феодалов, поелику сами являлись крупными феодалами. Бесправие и бедность либо низводили попов и дьяконов в положение дворовых холопов, либо сближали с работными людьми и крестьянами, что было еще опасней для церковной власти «бунташного века» крестьянских войн и городских восстаний.

Патриарх Иоаким прекрасно понимал, что епархиальное управление вносит собственную немалую лепту в униженное нищетой и бесправием жалкое существование большинства российского духовенства. Что бы ни говорили об архипастыре позже многочисленные враги, он был далеко не глуп. Иоаким видел прямую связь между полюсами церковной жизни: 1) роскошью глав епархий и крупнейших монастырей, величавшихся друг перед другом золотом и парчой, драгоценным каменьем и шелками; каретами и присвоением себе несвойственных сану действии яра богослужении, и 2) крайней степенью падения значительной части чернецов и белого духовенства, особенно скитавшихся «меж двор» среди подонков общества.