Текст книги "Русские патриархи 1589–1700 гг"

Автор книги: Андрей Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 61 страниц)

Патриотическое отступление

Защитники российской «самобытности» спешат заметить в пои связи, что прямо–таки напрашивающиеся на перо примеры роскоши и разврата богатого русского духовенства – а равно пьянства и разврата нищих попов и монахов – не идут ни в какое сравнение с увековеченными литературой безобразиями священнослужителей западного христианства. Как обычно, различия здесь сильно преувеличены в связи с тем, что раскол Русской православной церкви, оставшийся в пределах государственных границ, не достиг той степени политической остроты, которая на Западе вылилась в религиозные войны, залившие католицизм и протестантизм реками крови и чернил.

Неистовое обличение пороков религиозных противников породило в Западной Европе столь мощную антиклерикальную литературу, что она должна была перерасти в обличение Церкви вообще и вылиться в воинствующий атеизм. Преступления против человечности и морали были не только совершены (причем Новое время оставило далеко позади «достижения» средневековья), но, рассмотренные в увеличительное стекло взаимных обвинении и растиражировынные печатным станком, стали неотъемлемой частью художественной литературы.

Русская литература и фольклор XVII в., при всей остроте отраженных ими противоречий, далеко не столь эффективно повлияли на сознание позднейших писателей, а через их труды – на читателей. Благодетельная завеса укрывает от общественного мнения многие обстоятельства жизни православного духовенства: и мы оставим ее на месте, ограничившись патриотическим замечанием, что и наши архиереи не лаптем щи хлебали, а равно корыстолюбивые пьяницы–попы вкупе с любвеобильными монахами по праву занимали в сознании современников то же самое место, что их западные собратья.

Впрочем, сами российские архипастыри в XVII в. неоднократно публично признавали, что духовные лица представляют явную угрозу целомудрию жен и мужей, отроков и отроковиц. Речь шла, как мы помним, отнюдь не только о безместных попах и монахах, предпочитавших оставить свои монастыри и бродить «меж двор». Личный секретарь самого Иоакима – знаменитый придворный литератор и поэт, Чудовский иеродиакон Карион Истомин – завел жену и детей на посаде, в связи с чем думал оставить монашество, но поддался на уговоры «старших товарищей» не менять status quo.

Воистину, духовенству Третьего Рима было столь же не чуждо все человеческое, что и церковнослужителям Рима Первого (хотя и отягощенного дополнительно поповским целибатом). Карион Истомин все–таки, как человек порядочный, имел в городе семейный дом. Зато духовник самого Алексея Михайловича протопоп Андрей Савинов буквально на глазах богомольного царя прелюбодействовал с «женкой», – как говорили позднее, содержанкой, – отбив оную последовательно у двух мужей, и успешно низвергал наивных, пытавшихся раскрыть государю глаза на эту срамоту: «многим мучения и казни исходатайствовал», а иных упек в ссылку.

Что же касается пьянства, то в XVII в. эта забава, вопреки распространенному мнению, была недоступна подавляющей части населения по причине дороговизны алкоголя, поддерживаемой государственной монополией и высокими пошлинами. Народ с завистью смотрел на монастыри, имевшие право беспошлинного изготовления хмельных напитков, и небезосновательно придерживался мнения, что монахи живут в этом раю не просыхая. Выражение «пьет, как монах» было, очевидно, общеевропейским.

Обделенные этой благодатью священники, дьяконы и церковные причетники как могли восполняли тяготы своего положения на свадьбах, крестинах и прочих праздниках, для которых народ варил облагаемое пошлиной хмельное, а также являлись завсегдатаями кабаков. Сам Иоаким с сожалением констатировал, что белое духовенство дерзает упиваться до бесчувствия, валяться пьяными по улицам, «бесстрашием, не протрезвись, служить божественную литургию и прочие службы, и от такого бесчинного пьянства в покаяние не приходить и не переставать» [287]287
  АИ.Т. V. №75. С. 114.


[Закрыть].

Пьянство белого духовенства было своего рода тяглом, немаловажным в фискальной политике государства, бюджет коего испокон веков покоился на горячительных напитках. Не случайно новгородский гость Семен Гаврилов жаловался патриарху Иоакиму на митрополита Корнилия, по указу коего «освященного чина людям на кружечные дворы для питья ходить не велено». Эта мера, по уверению купца, заметно сказалась на смете доходов крупного торгового города: «питейной казне на Кружечном дворе (откуда водка выдавалась в кабаки. – А. Б.) чинится недобор» [288]288
  АИ. Т. V. №186.


[Закрыть].

Собор 1675 г. (II)

В этих условиях сохранить духовенство как единую корпорацию патриарх Иоаким попытался прежде всего мерами юридическими. Уже в первый год своего архипастырства он предписал белому духовенству патриаршей области избрать из своей среды поповских старост. Им поручалось ведать духовные дела и собирать церковную дань вместо светских чиновников, и притом строго по писцовым книгам, фиксировавшим все землевладение и прямое налогообложение в государстве [289]289
  ААЭ.Т. IV. №198.


[Закрыть].

Для наведения порядка в Русской православной церкви патриарх в октябре 1675 г. «созвал прилучившихся тогда на Москве святителей на собор и с ними множицею советовался об исправлении нужнейших вещей по чину священных правил» [290]290
  Соборное определение 1675 г. // История Российской иерархии. Ч. I. Ср.: ААЭ. Т. IV. № 155,204,205.


[Закрыть]. Собор принял принципиальное решение, что ни патриарху, ни епархиальным архиереям не следует иметь в своем административном аппарате светских лиц: власть мирских судей никоим образом не должна распространяться на духовенство.

Значение собора 1675 г. не получило должной оценки в истории Русской церкви. Между тем для последовательной реализации реформы требовалось не только сменить состав служащих патриарших приказов и всех архиерейских домов, но создать уездные духовные суды и фискальные учреждения. Традиционные разъезды по епархиям дворян и детей боярских для церковного управления и сбора даней запрещались категорически. Церковные дани велено было «собирать архимандритам, или протопопам, или старостам церковным – кому приказано будет или священники кого изберут». В городах и уездах духовные дела также должны были подлежать ведению архимандритов, протопопов и поповских старост.

На соборе патриарх принципиально выступил против практики вмешательства мирских людей в суды святительские, когда царские и епархиальные светские чиновники и вотчинники чинили суд и расправу по делам духовенства, несмотря на формальное запрещение 1667 г. Действительность, как уже говорилось, была страшно далека от этого благого пожелания Большого собора. Государев Монастырский приказ, проклятый еще Никоном, стоял неколебимо; воеводы, вотчинники и светские судьи, пользуясь своими судебными и фискальными правами, запросто причиняли «священному чину обругание на правеже», не стесняясь посылать в церковные владения целые воинские команды «для своей бездельной корысти и многих взяток», а то и прямо захватывали церковные угодья и отдавали их на оброк, как свою собственность. Были случаи, когда на зажиточных священников просто охотились, хватали их по ночам, били и увечили; «беззаступные» малые монастыри разоряли средь бела дня, хватая монахов прямо во время службы и избивая.

О том, насколько последовательно патриарх Иоаким добивался практического выведения корпорации церковнослужителей из ведения мирского суда, свидетельствуют уничтожение в 1677 г. ненавистного Монастырского приказа и полученная им в 1686 г. царская грамота о неподсудности лиц духовного сана светским властям, разосланная по епархиям вместе с новой патриаршей грамотой. Грамота Новгородскому митрополиту Корнилию 1688 г. показывает, что Иоаким не упускал из виду и частные случаи [291]291
  АИ. Т. V. № 135. С. 233; № 35. С. 167.


[Закрыть].

В последней патриарх, в связи с посылкой на Север «по татиным (воровским. – А. Б.) и разбойным делам» команды подполковника Ивана Нечаева, тебовал, чтобы священников и монахов, «по оговору разбойников», отнюдь не выдавать «мирским судьям для допроса и очных ставок». Напротив, показывающих на духовенство «языков» следовало присылать в митрополичьи приказы: «и если по очным ставкам и по розыску священного и монашеского чина люди окажутся к татиным и разбойным делам причастны, и языки с пыток с них не сговорят, – и таковых с твоего ведома, лишив священства или монашества, отсылать к градскому суду».

Однако применение светских сил против духовенства по инициативе церковных властей патриарх и собор 1675 г. считали полезным и необходимым. Сфера применения в духовной жизни инструмента, позже названного на Руси карательными отрядами, с самого начала патриаршества Иоакима была определена внятно: их следовало посылать «на непослушников и непокорников, идеже таковые духовного чина обрящутся противники и архиерейскому повелению непослушники». Во время собора пушки карателей вовсю палили по Соловецкому монастырю; кровавая война со староверами, углублявшая раскол Русской православной церкви, шла уже полным ходом… Обе тенденции, проявившиеся в решениях собора 1675 г. – вывод духовенства из–под светской юрисдикции и возможность применения церковными властями светских карательных сил против непослушных духовных лиц, требовали укрепления епархиальных судов. Столкнувшись с запутанным клубком феодальных привилегий, произволом архиереев и настоятелей крупных монастырей, Иоаким решительно взялся за наведение здесь служебного порядка. Патриарх не стал вникать в основания, на которых архиереи одних епархий владели вотчинами на землях, подведомственных другим архиереям. Главное, что в этих условиях постоянно возникали «распри между святителями и смятение в людях» [292]292
  АИ. Т. V. № 253. С. ЯЗ; ААЭ. Т. IV. № 204.


[Закрыть]. Собор принял определение, что все церковные вотчины в пределах епархии, независимо от принадлежности, подчинялись местному архиерею. Только он мог «ведать в них, наравне с своей епархией, суд и управлять духовенство, поставлять священников, сбирать церковные дани и всякие архиерейские доходы».

А как же патриаршие области, рассеянные почти по всем епархиям? Неужто Иоаким был столь последователен, что покусился на феодальные права собственной кафедры?! Очевидно, что на такое ни один служилый человек XVII в. не был способен. Относительно «домовых и приписных патриарших монастырей» собор принял специальное определение, выводящее их из–под общего правила:

«Митрополитам, архиепископам и епископам… в патриаршие долговые и приписные монастыри, которые в епархиях будут обретаться, без патриаршего благословения и повеления, собою, архимандритов, и игуменов, и священного, и монашеского чина не посылать и не посвящать того ради, чтоб в тех монастырях впредь было безмятежно, а архиереям беспечально от наветов и небылых приносных слов святейшему патриарху» (то есть от доносов и клеветы близких к архипастырю настоятелей).

В данном случае Иоаким поступил как московский служилый человек – и для московских дворян собор сделал такое же исключение, как для патриарших монастырей. «Архиереям… – говорилось в соборном определении о московских людях, – их не судить, а судить и всякими делами ведать людей их и крестьян, для того, что за московского чина людьми поместья и вотчины бывают в разных епархиях, и потому один человек у многих архиереев будет под судом».

Но сохранить полностью эту старинную привилегию московского дворянства – значило оставить духовенство в его власти. Чтобы расправиться с любым архимандритом, игуменом или протопопом, не говоря уже о простых священниках, человеку московского чина довольно было подать патриарху иск и взять на ответчика зазывную грамоту, по которой тот высылался в столицу. Здесь дворяне могли сколько хотели тянуть с судом, подавать все новые иски, пока несчастные представители духовенства, понеся большие убытки и вконец поистратившись, не соглашались на любую предложенную сделку.

Собор постановил, что отныне зазывные грамоты будут даваться только на духовенство патриарших областей; судиться с остальными московские дворяне должны были в епархиях. Исключение делалось лишь для служивых, доказавших на специальном следствии, что никак не могут выехать в епархию или послать в архиерейский суд своего представителя. В таком случае зазывная грамота давалась не более чем на год (что говорит о реальных сроках обычной волокиты). Наконец, собор отважился грозить дворянину, проволочившему духовное лицо без суда целый год, потерей права на иск и даже взысканием расходов – «проести и убытка» – в пользу потерпевшего.

Волокита, однако, гнездилась и в самих архиерейских судах. Считая, что духовенство должно быть судимо духовенством, Иоаким прекрасно понимал необходимость ограничения произвола, царившего в церковной среде столь же или почти столь же полновластно, как между светскими чиновниками.

Бюрократическое отступление

Россиянину конца XX в., знакомому с абсолютным произволом чиновников и прекрасно усвоившему, что единственным способом оформления бумажки («без которой ты букашка») является взятка, свойственно сетовать на это явление как достижение развитого социализма и последней буржуазной революции. Отнюдь! Совершенствование волокиты не есть свойство века научно–технического прогресса; чиновные лихоимцы еще зри столетия назад до блеска отшлифовали механизм судебно–административного вымогательства.

Описание его тщательно пригнанных деталей, замечательно бесшумной, бесперебойной работы способно вызвать слезы умиления у самого матерого современного бюрократа. Для описания масштаба явления в XVII в. требуется эпическое полотно, хотя смысл укладывается в три слова: «в России воруют». Еще сто лет назад М. Е. Салтыков–Щедрин поведал об опасениях лихоимцев, что вскоре великую державу разворуют дочиста. Однако верховная власть, столетиями закрывавшая глаза на чиновничий произвол, была и остается правой: еще не все украдено, еще будет что воровать нашим детям и внукам!

Итак, следует решительно опровергнуть два глубочайших заблуждения, веками делаемых россиянами: что «мздоимство великое и кража государственная» (по выражению князя Бориса Куракина) достигают совершенства именно в их времена и что «там, на самом верху» не представляют себе истинного положения дел. Знают! Но понимают также и то, что «не смазанная» сложной системой взяток государственная машина – основа власти – работать не способна. В пример довольно привести высказывание царя Федора Алексеевича, сделанное при патриархе Иоакиме, в 1670–е г.

Государь, сумевший в краткое свое правление обуздать судебно–административный рэкет крепче, чем большинство его предшественников и последователей, страшно возмутился, когда приказные дьяки (по–нашему – руководители аппаратов министерств и ведомств) во время ежегодного рождественского славленья не пустили на свои дворы его певчих дьяков – и, таким образом, не поделились с людьми искусства своими неправедно нажитыми деньгами.

«Они учинили то дуростью своею не гораздо! – воскликнул в гневе царь Федор. – И такого бесстрашия никогда не бывало, что его государевых певчих дьяков, которые от него, великого государя, Христа славить ездят, на дворы к себе не пущать! И за такую их дерзость и бесстрашие – быть им в приказах бескорыстно и никаких почестей и поминков ни у кого ни от каких дел не брать. А если кто через сей его государев указ объявится хотя в самой малой взятке или корысти – и им за то быть «наказании» [293]293
  Забелин И. Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. М., 1918. Т. I. С. 408.


[Закрыть].

Разумеется, перераспределение мзды среди государевых служащих было вскоре восстановлено и суровый указ отменен. Для нас важно отметить понимание юным царем извечной истины, что работать за жалованье, без взяток, для чиновника означает работать даром, бескорыстно. Это прекрасно знал, разумеется, и патриарх, собственные чиновники которого блестяще владели техникой волокиты. Еще до собора, в начале 1675 г., Иоаким велел сделать и разослать по патриаршим областям выписку из своего Казенного приказа о механизме узаконенного вымогательства за поставление попов и дьяконов, который решил поломать [294]294
  АИ. Т. V. № 259. Процесс подробно рассмотрен: Смирнов П. Иоаким патриарх Московский. С. 24. Примеч. 3.


[Закрыть].

Этот блестящий образец творчества приказных крючкотворов и сегодня может служить предметом истинной гордости за мастерство российского бюрократа. Назову основные этапы процесса, неизменно выпускавшего новопоставленного священнослужителя из Кремля ободранным, как липка. Желающему быть поставленным, например, в священники, следовало платить за следующие действия.

1) Ставленник являлся с челобитной к патриарху; тот слушал его и на челобитной подписывал: «Благословен в попы . 2) В патриаршей Крестовой палате делали соответствующую запись с датой. 3) Там же младшие подьячие писали новую челобитную о поставлении. 4) На ней ризничий подписывал: «Крестовому попу исповедать в попы». 5) Крестовый поп исповедовал ставленника. 6) После исповеди тот являлся в патриарший Казенный приказ для новой записи в книгу. 7) Отселе шел к ризничему, который записывал его и у себя в книгу, а на челобитной подписывал: «Отослать к поставлению». 8) К поставлению его вели патриаршие конархисты. 9) Поставивший попа владыка записывал его в свою книгу и на челобитной помечал: «Совершил в попы». 10) Подьяк вел новопоставленного в Казенный приказ. 11) Там его вновь записывали в книгу, где подьяк расписывался. 12) Ризничий брал челобитную и с подьяком посылал новопоставленного к попу «для изучения всякого церковного чина и действа», записав, когда послал и к кому. 13) Следовало формальное, но платное, разумеется, «учение». 14) За сим поп приводил ученика к ризничему и своей рукой свидетельствовал, что «научил». 15) Певчие дьяки писали ставленую грамоту и вручали ризничему. 16) Последний относил ее к патриарху для подписи. 17) В Казенном приказе налагали на грамоту печать и паки записывали в книгу» что она запечатана,". 18) Грамоту несли в храм, где патриарх вручал ее новопоставленному. 19) Тот должен был явиться в Тиунскую избу к приказному старцу для новой записи в книги и получения «новопоставленной памяти» о том, что «служить ему по ставленой грамоте невозбранно».

Этой дорогостоящей волокитой, сопровождавшей новопосгавление, в значительной степени объясняется, почему весь XVII век безместные и ожидавшие поставления попы и диаконы неизменно, зимой и летом, голодными и оборванными толпами запруживали Красную площадь; они в особенности кучковались вокруг Спасского моста Кремля (где пытались заработать продажей рукописей и другими услугами населению).

Патриарх Иоаким, «милосердуя о хотящих при нем поставленными быть попах и диаконах, дабы им волокита и лишние убытки не чинились», объявил по своим областям о генеральной реформе описанной системы. Теперь для ставленников, включая протопопов и архимандритов, были установлены единые пошлины, которые следовало платить одному подьячему (раздававшему затем каждому по трудам его). Это не значит, конечно, что частные поборы были вовсе отменены. Главное, что беднейшие соискатели получили принципиальную возможность, накопив указанную сумму, пусть через годы, но дождаться прохождения всех этапов поставления.

И без того Иоаким поступил весьма смело. О степени его отваги говорит тот факт, что только Стоглавый собор в XVI в. попытался установить единые пошлины за настольные грамоты высшему духовенству; а в целом ни русские митрополиты, ни патриархи не пытались бороться с процветавшим прямо перед ними бюрократическим рэкетом.

Собор 1675 г. (III)

Только тонкий знаток чиновничьих дефиниций способен оценить различие между официально отмененными в патриарших областях, но спокойно существовавшими в епархиях узаконенными частными поборами, введенными Иоакимом ставленными пошлинами и бичевавшейся на соборе 1675 г. куплей и продажей священнических мест. Между тем существенное отличие содержалось в представлении о назначении денег. В первом случае они служили законным доходом должностных лиц, во втором – жалованьем «от дел», в третьем – источником незаконного обогащения «нарушителей конвенции».

Собор 1675 г. строго запрещал архиереям «священникам церковные места продавать» или допускать, чтобы попы покупали и продавали свои места «каким–либо ухищрением или злокозненными действиями и вымыслами». Под угрозой «великой казни архиерейской» главы епархий обязывались пресекать передачу священниками приходов «за дочерьми в приданое» (что существовало всегда), а также «обращать в какое–либо свое употребление даваемые св. церкви сосуды или одежды и всякую утварь».

Решения собора были разосланы по епархиям со строгим предписанием принять их за руководство «без всякого прекословия». Намерения патриарха были самые благие. Иоаким желал порядка в фундаменте церковной организации – приходах, чтобы «иереям по соборному постановлению быть избранным, и от народа честно призванным, и от архиереев благословленным и повеленным». Право, не его вина, что под сенью родных осин подобные общие пожелания имеют несколько ироничный оттенок…

Более существенных успехов патриарх мог добиться на ниве конкретного исправления не весьма благочестивых нравов видных духовных лиц. Сторонник служебного порядка был изрядно раздосадован «разнством и несогласием» в духовном чине: начиная от разноголосицы в титуловании его, патриарха, продолжая «неприличными» украшениями в одежде и «вымышлениями от самомнения и самочиния» в поведении духовных властей, кончая разночтениями в чинопоследовании и самой божественной литургии.

Тщательно подготовленный патриархом собор истово взялся искоренять эти «бесчиния». Прежде всего, был внимательно рассмотрен чин литургии Василия Великого и Иоанна Златоуста: «неудоборазумные» места прояснены, разногласия сняты. Затем патриарха решено было титуловать «великий господин святейший кир Иоаким милостию Божиею патриарх Московский и всея Руси». Наконец, дошел черед до церковных степеней и преимуществ каждого сана при богослужении и в облачении: от патриарха до протопопов (бедным попам было явно не до величания облачениями).