Текст книги "Артефакт (СИ)"

Автор книги: Андрей Парфёнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– О да... – прошептал генерал.

– И это их воля – установить контакт с Землёй. Неужели вы захотите помешать мне исполнить волю возвышенных духов?

– Нет-нет, не захочу!

– Но начальство ведь может этого не понять, правда? Оно может подумать, глядя на запись нашего разговора... да всё оно неправильно поймёт. Мне кажется, будет лучше, генерал Грэй, если вы удалите с камеры наш разговор.

– Конечно-конечно, но как я объясню...

– Это воля возвышенных духов!

– Я понимаю, – проговорил генерал, благоговейно глядя в потолок, где предположительно находилось Галактическое Ядро – место обитания марсиан и духов.

– Скажете, что наш разговор настолько конфиденциален, что вы можете передать его содержание лишь президенту. Президент ведь уже в курсе?

– Да, мы ему сообщили об артефакте.

– Вот и отлично, я сделаю всё как надо! Президент будет доволен, а возвышенные духи – тем паче!

– Благодарю вас, мистер Смирнофф, – расслабился Грэй. – Ещё чаю?

– Да, буду благодарен. Я же вам ещё анекдот не рассказал! Значит, так. Две летающие тарелки столкнулись над Землёй, упали. Выходят из них два сердитых инопланетянина, у одного на лбу фингал, и начинают спорить, кто из них нарушил правила дорожного движения...

Игорь вышел из биотуалета лишь под вечер вместе с сопровождающим (кассирша заворчала на них: «надолго вы там застряли, мужчины»). Он снова находился на неприметной грязной улочке – причём с удивлением обнаружил, что там, где раньше был тупик, теперь открыт узкий проезд между домами, зато улица заканчивается тупиком с другой стороны.

Они сели в машину, и водитель, которого любезно предоставил ему генерал, предложил довезти по любому адресу. Водитель с интересом смотрел на этого загадочного важного господина, с которым сам генерал Грэй ведёт долгие доверительные беседы, напряжённо думая, в какую жопу мира его прикажут забросить на этот раз. Но господин разочаровал его, назвав ничем не примечательный адрес в Пасадине.

Игорь сел на заднее сиденье, откинулся на спинку и в полудрёме размышлял о прошедшем разговоре, который отнял у него немало сил. Небесный Махатма научил прадеда Игоря некоторым ловким фокусам – в плане влияния на эмоции других людей. Эти фокусы передавались из поколения в поколение и сыграли немалую роль в придании советской и американской космической программе нужного направления. Сейчас Игорь опробовал кое-что на генерале Грэе и убедился в том, что Ваннаборн Линда и впрямь был могуч и мудр, раз умел проделывать такие манипуляции с сознанием...

Вдруг Игорю в голову пришла дурацкая мысль. А что, если Небесный Махатма когда-то загипнотизировал его предков, велев выполнять Наказ, и гипноз распространился на потомков? Тогда получается, что Игорь как марионетка ведёт дело к задуманному марсианами финалу... Но он тут же понял, что это невозможно. Ваннаборн Линда не знал даже, что будет с Иэлли Андарен, не знал, будет ли она жива и не захочет ли она вдруг уничтожить Землю. Если даже такой важный вопрос остался для него без ответа – куда уж там управлять землянами!

Нет, в этом деле проблема не в излишней покорности и управляемости – наоборот, происходящее чересчур хаотично и оттого опасно. Толика дисциплины и смирения здесь будут только полезны. Выполнять Наказ, не думая о последствиях – именно этим Игорь и займётся.

13. Элламарис. Послание.

Никогда в жизни ЛланРруку не было так хреново. Даже в тот день, когда он заплыл слишком далеко в открытое низководье, и его схватил орвуал. Тогда было два варианта, и оба клали конец его мучениям: орвуал мог проглотить его или выплюнуть. Сейчас же аллеворрцу казалось, что с ним проделывают обе эти процедуры одновременно, причём не с его телом, а с сознанием – и без надежды на завершение.

Он отчаянно пытался вспомнить светлые моменты из прошлого, надеясь, что скоро умрёт. Но вместо этого вспоминался лишь злосчастный Совет, на котором ЛланРрук, собрав большую стопку отчётов по контактам с так называемыми «Друзьями», предложил экзаменовать бурмасян на предмет готовности быть контактёрами. Предложение произвело в Совете фурор... Хотя, по правде говоря, ЛланРрук не смог оценить реакцию большинства Советников – даже его опыт контактёра пасовал перед этим пантеоном странных и разнообразных существ. Некоторых Советников он никогда не видел и не знал, как они узнают обо всех заседаниях и принимают решения (в основном, это были представители цивилизаций 3-го уровня). Но интуиция подсказывала ему, что именно эти отсутствуюшие и играют в Совете главную роль и управляют ходом дискуссий. Наверно, они благословили идею аллеворрца и отправили его самого отдуваться с её реализацией. Но те Советники, которых ЛланРрук знал лично – особенно видевшие бурмасян – отнеслись к идее со скепсисом.

– Работать с бурмасянами – это вулкан какой-то, – ворчал Иоаоэоуй. – Вулкан какой-то. По правилам, с эмпатами из соображений безопасности работают только эмпаты и телепаты. Да, эмпаты или телепаты. Обычный разумник не поймёт, что его сознание подвергается искусной обработке, не поймёт он, не поймёт. Но я не могу с ними иметь дело, не могу, не могу и ещё раз не могу.

– Почему не можешь-то? – осведомился ЛланРрук и, по старой привыке копировать стиль речи собеседника, повторил:

– Почему же, почему?

– Они взрывают мою черепушку, угнетают мою черепушку, гасят мою бедную черепушку. Их мировоззрение подобно тёмному ущелью, а мысли полны страха, ужаса полны они перед грядущим и мрачных мыслей о смерти. Они никогда не улыбаются, не смеются они и не улыбаются. С ними я словно умирающий песок у подножия треснутой скалы, песку я подобен и стеклу заледеневшему. Пару раз я хотел выпрыгнуть в открытый космос и помереть, задохнуться в вакууме и помереть я хотел, читая их чувства. Потом долго лечился от депрессии я, лечился, лечился, и вот здоров.

– Понятно, – сказал ЛланРрук, чувствуя, как на него наваливается депрессия, описанная Иоаоэоуем. – Значит, эмпату с ними работать слишком тяжело, и поэтому Совет решил послать меня. Благо, у меня есть некоторый опыт общения с бурмасянами.

– Опыт, опыт, что твой опыт, какова польза от опыта твоего невеликого? Неужели бурмасяне воздействовали на тебя, влияли на тебя, внушали тебе эмоции свои?

– Не знаю. Может, и внушали.

– Да нет же, не влияли они на тебя, иначе ты понял бы это, почувствовал бы и понял, что воздействуют они эмоциями своими на твоё сознание, воздействуют и влияют! Но не было бы пользы тебе от этого понимания, пользы не было бы, ибо слаб ты рядом с ними.

– Интересно... – задумался ЛланРрук. – Ты эмпат, и ты воспринимаешь эмоции других эмпатов очень ярко и обострённо. Но ты можешь им противодействовать. Я не эмпат... или почти не эмпат – может быть, у меня есть эта способность, просто она очень слаба – и восприятие моё слабое, но и сила противодействия тоже. Интересно, а если представить себе такое существо, которое совсем лишено эмпатии? Мёртвое ходячее тело или робота, не воспринимающего эмоции и не продуцирующего их? Будет ли он полностью защищён от воздействия эмпатов?

– Ах, если бы был такой робот, и мёртвый, да, мёртвый робот, лишённый чувств! Какая польза от него без чувств? Разве что цифры складывать польза, такая только польза может быть от робота без чувств. А бывает ещё и так: так бывает, что существо наполнено эмоцией мерзкой, да, мерзкой и отвратительной настолько, что сливаться чувствами с ним не хочется, мерзко влиять на него, отвратительно проникать в его сознание. Такое существо тоже будет защищено, да, защищено своей мерзостью.

Вот оно! ЛланРрук, мысли которого вернулись к неприглядной реальности, вдруг понял, что нашёл решение, и не смог вскрыть искру радости.

– Ты чего? – подозрительно уставился на него Ангуан.

– Рагас, проверь, не позвал ли этот скотина подмогу, – торопливо сказал капитан Ниглео. – Надо отсканировать сигналы последних тиков...

– Я радуюсь, потому что скоро сдохну, – просипел ЛланРрук, – так мне, подонку, и надо.

– Верно, – нахмурился Ангуан. – Верно говоришь.

– Как я мерзок был в своём самодовольстве, полагая, что вершу судьбы цивилизаций! Ластился к переговорщикам, прикидывался добреньким – а на судьбы тех, с кем я устанавливал контакт, мне было плевать. Сколько их погибло из-за последствий моих торопливых решений... Глубины, какой я подонок!

– Ты и впрямь мерзок, – скривился Ангуан, – давай, заканчивай с саморазоблачениями.

– Я ещё и трус, – всхлипывал ЛланРрук, – я ни разу не осмелился взглянуть на последствия установленного контакта. Я покидал гостеприимную цивилизацию, напакостив ей исподтишка, сломав судьбы восьмерным восьмёркам существ, и быстро исчезал, слиняв на другой конец Галактики. Как же меня, наверно, все ненавидят – меня, мерзкого трусливого слизняка!

– Перестань! – крикнул Ангуан. – Меня сейчас стошнит.

– Убейте меня скорее!

– Сам себя убей.

– Я не могу, я слишком труслив для этого...

– О звёзды! – Ангуан схватился за голову. – Я больше не могу это слышать.

Ниглео уткнулся в стену, торопливо набирая что-то на портативном экране. Вид у него был такой, словно его действительно сейчас стошнит. План ЛланРрука сработал: его сознание наполнилось столь неприятными чувствами, что бурмасяне невольно ослабили эмоциональный контакт с ним. Давящая ненависть угасла, и ЛланРрук почувствовал, что может управлять своими конечностями.

Контактёр быстро нажал на маленький рычажок, переключающий аквариум в режим фьють-фьють. Аквариум рванул к пульту управления, врезался в программиста Рагаса, и ЛланРрук с Рагасом раздетелись в разные стороны. Капитан Ниглео поплыл к ним, выхватывая из кармана какой-то предмет (скорее всего, не слишком приятный предмет, подумал ЛланРрук), но невесомость сыграла с ним дурную шутку – оттолкнувшись от стены, он не мог изменить свою траекторию, пока не долетел до противоположной стены. Аквариум с его встроенным реактивным движком легко маневрировал в режиме фьють-фьють, так что ЛланРрук, прежде чем на него навалилось чувство страха и ярости, ещё успел увернуться, рвануть вдогонку Ниглео, дать ему в живот и зависнуть возле барахтающегося капитана. Аллеворец вытянул щупальца из аквариума и захватил тонкие отростки на конечностях капитана. Все разумные существа устроены по-разному, но у всех есть нервная система, и чувствуют боль они примерно одинаково...

– Стойте! – заорал ЛланРрук. – Перестаньте давить мне на психику, иначе я начну ломать Ниглео отростки. Я буду ломать их медленно, один за другим. Это будет очень больно, и вы все почувствуете эту боль... Хорошо, вот так уже лучше. Давайте поговорим.

– Говори, мерзавец, – прошипел Ангуан. – Тебе всё равно не уйти от нашей ненависти.

– Так, давайте сперва разберёмся с вашими чувствами – меня этот вопрос, как бы это сказать... очень сильно затрагивает. Вы не испытываете такой ненависти к Гиллерво Айентейя... Или, скажем, к Аэннару Затомису, или к Эллеро Карна. Да, это неоднозначные бурмасяне, о роли которых в развитии бурмасянства спорят ваши историки. Но все они, как и я, повлияли на ход ускоренной интеграции.

– Не сравнивай себя с Гиллерво, слизняк! Да, Гиллерво предал моего прадеда – но он погиб, как герой, пытаясь защитить то, что ещё осталось на Бурмасе.

– Гиллерво погиб на Бурмасе... Аэннар и Эллеро тоже мертвы – но дело не в этом. Они жили вместе с вами на Кадмоне. Они, как и вы, испытали ускоренную интеграцию на себе, почувствовали на своей шкуре. А я походя решил вашу судьбу и полетел дальше, потеряв к вам интерес... Поэтому я для вас – чужой.

– Ты стал Советником, важной шишкой... На наших смертях нажился.

– Подожди! – крикнул ЛланРрук, поняв, что баланс боли и гнева в сознании Ангуана начинает клониться в неправильную сторону. – Советником мне больше не быть, после этого Экзамена... В любом случае он окончился провалом, а ведь это была моя идея, я лично за вас поручился.

– Как ты посмел...

– Я готов стать одним из вас. Жить на Кадмоне.

– Что?!

– Чтобы стать не хуже Аэннара Затомиса, я готов принять бурмасянское гражданство. Это значит, что мне придётся жить на Кадмоне – больше негде. На этой адской планетке, которую вы ненавидите. Я готов поселиться в вашем самом кошмарном месте, где ваши мудрецы испытывают себя на прочность. Как её там, это долину... Тандальо. Летом буду сидеть в лужице, осенью – мокнуть под дождём, зимой уйду под лёд, а весной на меня будут падать потоки с гор и унесут меня в какую-нибудь глеррову бездну под горой. Если я стану гражданином Бурмаса, я автоматически приму на себя часть вашего совокупного долга перед арендодателем Йесом. Огромную сумму, которую мне вовек не выплатить – а значит, я, как и вы все, буду пожизненно работать на Йеса. Строить на Кадмоне осэйшии для иссиаев.

– Ты псих.

– Я знаю. Но я рад, что к твоему гневу прибавилось удивление.

Ангуан хотел что-то сказать, но морщившийся от боли капитан внезапно его перебил:

– Селись на Кадмоне где угодно, хоть в Доме-на-стене. Мне плевать. Главное уже сделано: Экзамен сорван, скоро мы отомстим Аэнгану. Мы докажем всей Галактике, что бурмасяне – гордый и свободный народ, который сам решает свою судьбу и обходится без подачек Ядра.

– Пожалуйста, отмените программу для Иглы! Жители Аэнгана неповинны в ваших бедах.

– Кто её отменит? – Ниглео показал свободной конечностью на медленно плывущее в воздухе тело Рагаса. Из верхнего отростка главного программиста сочилась красная жидкость, капли которой тоненькими бусами повисли в воздухе.

– Он без сознания или мёртв?

– Я не имею возможности это проверить.

– Судьба Экзамена висит на волоске! Если вас не волнует Аэнган, подумайте о бурмасянах.

– Бурмасянам пора перестать полагаться на добрых дядечек с Ядра и начать самим диктовать условия. Мы куда сильнее, чем вы думаете. Мы подчинили сознание двух Советников – и это только начало.

– Вы куда глупее, чем я думал. Неужели вы думаете, что у Ядра нет эмпатов? Что оно позволит вам зайти слишком далеко?

– Оно уже позволило. Впрочем, наш разговор бесполезен, – хихикнул Ангуан, – ведь Игла стартует через несколько тиков.

– Как через несколько тиков?! Неееееет! – заорал ЛланРрук, и его аквариум рванул к пульту управления.

Увидев, что Ниглео свободен, Ангуан бросился наперерез Советнику, но Ниглео, потирая покрасневшие отростки, крикнул:

– Стой! Это приказ!

– Капитан... в чём дело?

– Успокойся, Ангуан. Тебя сейчас ведут неправедные эмоции, жажда мести. А слизистый гадёныш дело говорит. Если он останется на Кадмоне в заложниках, у нас будет рычаг давления на Ядро.

– Ты посмотри, что он делает!

– ЛланРрук, вы что, умеете программировать Скоростные Иглы? – удивлённо спросил капитан.

– Нет, но я умею портить программы, – ответил ЛланРрук, сосредоточенно водя щупальцами по монитору, перечёркивая длинными линиями сплетения программного кода, удаляя целые блоки, переставляя их местами...

– Ты что творишь?! – ахнул Ангуан, но его перебил громкий металлический голос:

– Готовность нулевой степени к старту МСИ! Пожалуйста, сохраните программу. Началось автосохранение программы...

Монитор погас, прежде чем ЛланРрук успел что-то ещё сделать. Ниглео и Ангуан остолбенело смотрели на него – пока вспышка в иллюминаторе не вывела их из оцепенения. Сверкающий белый шар, в который упёрлись три лазерных луча из гибнущей сферы-колыбели, стремительно удалялся от станции, всё быстрее и быстрее. Он превратился в яркую белую звезду в небе, потом из белой звезда стала жёлтой, красной, тёмно-багровой и померкла – эффект Даблиэра из-за её быстрого движения привёл к смещению спектра света в инфракрасную область. Ещё через несколько тиков бездушный металлический голос, получивший сообщение из недалёкого космоса, сообщил:

– Старт МСИ осуществлён успешно. МСИ вошла в первую червоточину. Транспортировка работает по плану.

В этот момент всё находившиеся в кабине были готовы убить идиота-робота с его неуместным оптимизмом – впрочем, откуда ему было знать о произошедшей катастрофе? Скоростная Игла ушла в червоточину с испорченной программой – и никто теперь не мог знать, как сработает эта нечаянная машина смерти.

14. Кадмон. Послание.

– Мы с Линда... с Ваннаборном Линда любили друг друга... по крайней мере, мне так казалось, – заговорила Андарен тихим надтреснутым голосом. – Это была закатная любовь, ведь наши отношения ознаменовали закат Бурмаса. Но я тогда была молода и наивна, все люди и вещи мне были внове. Я не интересовалась политикой, но политика заинтересовалась мною и втянула в грандиозные игрища сильных мира сего. Общение с Линда и его партийные дела побудили меня разбираться в политике. Мне казалось, что он и его друзья – сказочные творцы, легендарные личности из учебника, которые творят историю бурмасянства. Если бы я тогда знала, чем обернутся их идеи и проекты...

В то время на Бурмасе копились разногласия двух партий: военной и интеграционной. Сторонников войны с Аэнганом возглавлял Гиллерво Гарнаго – трагически погибший Мёрзлый Мудрец. Его преемником стал Ангуан Солла. Мне Солла изначально казался слишком замкнутым, слишком погружённым в свои идеи, чтобы быть надёжным – но Линда, который состоял в военной партии, ему поначалу доверял. Третий видный деятель партии войны, Айентейя... Гиллерво Айентейя, сын Гарнаго – был так опечален гибелью отца, так поглощён необходимостью исполнения его последней воли, что был ещё менее надёжен и объективен. Но, как ни удивительно, именно сила отчаяния дала Айентейя возможность прозреть. Она отгородила его от прочих и дала его мыслям уникальное направление, так что он согласился на решение, которое эмоционально отвергало большинство бурмасян.

Встретившись с маленьким контактёром ЛланРруком, Айентейя стал горячим сторонником ускоренной интеграции – и увлёк за собой Линда и его друга Эллеро Карна. Я в то время была далека от политики. Я чувствовала, что война – неправильный выход, но не видела истинного пути. Но я любила Линда и верила ему. Линда ушёл в партию интеграции – и я вслед за ним.

События развивались стремительно, прошение Ядру было направлено, и ответ пришёл. Он склонил чашу весов в пользу интеграционной партии, и все мы, чтобы не допустить раскола в обществе, согласились с её программой. Если бы мы знали, что это решение вызовет в будущем множество расколов и в итоге – великий Распад! Но, когда на орбите барражируют корабли Ядра, угрожая карой за развязывание войны, а времени на размышление нет, невольно начинаешь думать чёрно-белыми категориями. Или-или – война или интеграция, третьего не дано.

Итак, решение об ускоренной интеграции было принято... решение об уничтожении нашей родной планеты. Таковы правила игры, и не нам их менять. Даже непробиваемый Ангуан Солла был вынужден согласиться, даже он полетел с нами. Вся планета начала готовиться к эвакуации – стремительно и неотвратимо.

Я тогда жила в Лиэллене, а Линда – в Ойномуно. Он, в противоположность Мёрзлым Мудрецам, нуждался в столичной суете, которая дарила ему причастность к ходу истории. Я прилетела к нему под удачным предлогом: в Ойномуно был крупнейший космопорт для эвакуации. У меня было легкомысленное настроение – солнце светило ярко, я была молода и прекрасна, а эвакуация казалась весёлым приключением.

– Линда, повлияй на своих товарищей, пусть они подберут нам один корабль. Об одной каюте я даже не смею мечтать, – говорила я, улыбаясь.

– Анди, я остаюсь.

– Что? Не шути так, не надо!

– Анди, это не шутка. Я должен остаться.

– Что? Это что за ерунда? Опять твои партийные глупости? Скажи этому чванливому Гиллерво, чтобы даже думать не смел втягивать тебя в свои авантюры!

– Это не глупости. Я должен исполнить миссию, для которой Гиллерво меня подготовил.

– Ты... скажи, что это неправда! Скажи, Линда! Вы же все погибнете!

– Нет, нет, любимая... я не погибну. Я полечу на Аэнган, чтобы установить контакт с его жителями.

– С этими дикарями?! Зачем? Что за бред?

– Это миссия, которую давно готовил Аэннар – на случай, если ускоренная интеграция сорвётся, и нам надо будет срочно остановить войну с Аэнганом. Сейчас миссия официально заморожена, поскольку интеграция заработала и все эвакуируются... Но Айентейя сказал, что не хочет терять готовую ракету и столько человеко-часов труда. Он станет последним Мёрзлым Мудрецом – уйдёт на полярную шапку и будет размышлять, как можно достойно завершить миссию.

– Ты безумен, безумен... Я не хочу с тобой сейчас говорить. Ты повторяешь какой-то бред вслед за своим Гиллерво. Ты просто не любишь меня и решил бросить?

– Я люблю тебя, Анди...

Но я не слушала его. Мы разругались вдрызг. До эвакуации осталось несколько дней. Я весь день бродила по Ойномуно, с торжеством отчаяния ловя сигналы волноприёмника: он пытался связаться со мной снова и снова, но я отключила синхронизацию. Потом Линда связывался ещё с кем-то, и ещё с одним человеком, и ещё с одним, но я отказывалась вступить в чат... Что ж, пусть болтает со своими однопартийцами, пусть умоляет их отменить задание!

Солнце ушло за горизонт, и по небу покатился Унтуайрен, наматывая последние круги перед эвакуацией – нам оставалось всего семь дней на Бурмасе... Я продолжала идти вперёд, шепча под нос проклятия и признания в любви, ушла на несколько килошагов от города, полюбовалась его огнями, упала в какую-то яму, посчитала звёзды на небе, вернулась в город, заблудилась (на многих улицах из-за экономии энергии отключали освещение), познакомилась с тремя мужчинами, отказалась составить компанию всем троим поочерёдно, а утром снова пришла к Линда. Но его не было дома. Я впервые поставила волноприёмник на передачу – Линда не отвечал. Я не чувствовала его, как будто его не было в городе!

Именно в этот момент меня накрыл ужас – таившийся в глубинах мозга, он будто ожидал, пока я не окажусь беззащитна, пока не разыграю все свои камушки и не останусь с пустыми руками, чтобы донести до меня жестокую реальность. Линда не простит меня. Он пытался помириться, но я не выходила на связь, и он решил забыть о моём существовании, бежал куда-то – быть может, на другой конец планеты. Я почувствовала, что подо мной как будто разверзается бездна, в которую я падаю, падаю и не могу остановиться. Всё вокруг казалось бесцветным и пустым, сердце заныло, а ноги как будто стали ватными. Всё бесполезно, бесполезно...

Я приказала себе не раскисать и помчалась к Гиллерво. Они что, запихнули его в ракету и отправили на Аэнган раньше срока?! Пусть расскажет мне, что за бред они задумали! Гиллерво все последние месяцы безвылазно сидел в городском штабе партии, в ангаре на окрайне Ойномуно. Говорят, компанию ему там составлял только моллюск-контактёр. Но сейчас и ангар был пуст. Гиллерво тоже куда-то исчез... Да будь он проклят вместе со своим моллюском! Правильно его тогда Ангуан-младший побил – жалко, что не изувечил.

У меня оставалось шесть дней, чтобы найти своего несчастного глупца, своего безумного храброго мечтателя, и сказать ему последнее прости. Я вселилась по обмену в жилкомплекс на окраине города и начала синхронизировать всех знакомых. В городе царил хаос, большинство моих знакомых не выходило на связь. А те, с кем я смогла связаться, лихорадочно собирались, готовились к эвакуации, и никто из них не знал, куда делись Линда, Карна, Гиллерво Айентейя и другие идиоты, втянувшие нас в этот кошмар. Я нашла только Ангуана Солла, но он развёл руками и посоветовал мне забыть Линда и ехать в космопорт не оглядываясь. Я что-то прокричала ему (не помню что) и, рыдая, выбежала из жилкомплекса – жаль, тогда я не понимала, что Ангуан был самым разумным человеком в этом бедламе. В следующий раз я увижу его тридцать лет спустя, незадолго до его казни...

На следующий день Линда вернулся в город. Я тут же примчалась к нему с криком:

– Ну что?! Что вы решили?

– Мы? Кто "мы"?

– Твои однопартийцы. Ты же их уговаривал? Вы куда-то ездили?

– Нет, нет, я с ними не разговаривал, не до них было...

– Как не разговаривал?! Ты должен был их уговорить... объяснить... куда вообще делись эти придурки, когда они нам так нужны?

– Они нужны всей планете, Анди. Им сейчас не до меня, не до тебя, и тем более они не будут исполнять твои капризы.

Я молчала, стиснув зубы. Им не до меня. Они на меня наплевали – ведь интересы общества, как всегда важнее. «Клянусь, когда-нибудь вы все, все бурмасяне, будете слушать меня и исполнять мои капризы», – подумала я, и неожиданно для себя решительно заявила:

– Я тоже остаюсь. С тобой.

– Это невозможно, Анди. В корабле нет места для двоих. Я должен полететь на Аэнган один, а ты... ты должна жить.

– Ты это называешь жизнью? Без тебя?! А ты... ты, значит, погибнешь?

– Нет, нет, я полечу на Аэнган с миссией. Всё просчитано, со мной всё будет в порядке.

– Просчитано, да? И ты, наверно, уже присмотрел себе на Аэнгане смазливую аборигенку?

– Нет, не говори ерунды, Анди, я люблю только тебя.

– Чем докажешь?

– Что?! Ты разве не чувствуешь?

Конечно, я чувствовала, что он любил меня – но мне этого было мало.

– Это не настоящая любовь, а лишь мимолётное увлечение. Оно пройдёт, пройдёт, на Аэнгане ты кого-нибудь встретишь, влюбишься в неё... Я слишком молода для тебя, мы оба слишком молоды и глупы, вот и внушили себе, что любим друг друга.

– Нет, Анди, это не так, – тихо сказал Линда.

– Если бы ты любил меня по-настоящему, то не бросил бы.

– Я расчертил тебе камень.

– Что?!

– Ты даже не спросила, где я был, глупышка. Я летал на Реадран, чтобы расчертить камень тебе. Я хотел позвать тебя с собой, но ты не отвечала. Мне пришлось лететь одному. Но я начертил тебе предложение.

Ком, который всё это время копился у меня в груди и потихоньку поднимался к горлу, наконец, прорвался. Я обняла Линда и расплакалась. Мы быстро, лихорадочно целовали друг друга – мы теперь вместе, наши судьбы прочерчены на камне... Хотя нет, ещё только наполовину прочерчены, меня же там не было...

15.

Наверно, вы уже не помните озеро Реадран – вы дети новой эпохи, а Эпоха Отчаяния завершается вместе со мною... Это древнее пересыхающее озеро, где некогда, много тысячелетий назад, стояла прежняя столица Бурмаса. Озеро питалось водой из реки Луаддуэ, на которой стояла грандиозная плотина, питавшая столицу водой и энергией. Но века пронеслись, и обмелели Глубокие Озёра, и вытекавшая из них Луаддуэ превратилась в пересыхающий ручеёк. Семь тысячелетий назад старая плотина была взорвана за ненадобностью, а столица перенесена в Ойномуно. Остались лишь ветшающие руины на берегу Реадран, а потом берег отступил, и руины окружила мёртвая илистая пустыня.

Три тысячелетия назад Ооррен Селло написала роман «Прощание» – самую великую книгу Эпохи Отчаяния, книгу, которая и открыла эту эпоху. Главный герой – инженер плотины, от которой зависит вся жизнь столицы – и его собственная жизнь. Его возлюбленная – красавица из семьи Мёрзлых Мудрецов, живущая в Ойномуно. Она зовёт его бросить плотину и переехать в новую столицу, ведь его работа теряет смысл, плотина скоро будет взорвана... Он отказывается уехать, ведь плотина – вся его жизнь. Но плотину взрывают, и вот, бродя по обломкам, охваченный отчаянием, он берёт один из камней и с силой чертит на нём линию – линию своей судьбы, которая обрывается на границе камня – несёт его любимой и спрашивает, готова ли она пересечь с ним свою судьбу. Она долго сидит над обломком в задумчивости и, наконец, чертит пересекающую линию. Но уже поздно – пока она думала, он ушёл в пустыню, чтобы там умереть. Узнав об этом, она поклялась всю жизнь хранить ему верность – ведь линия её судьбы уже прочерчена на камне.

Как все девочки-подростки, я когда-то рыдала над этой книгой, над строками прощальной элегии.

«Наша планета – как воды Реадран, что бесследно уходят в песок».

«Наша связь друг с другом – как песок, что скреплён лишь водою».

Два тысячелетия назад родился обычай. Со временем он стал традицией, а потом – законом, въелся в нашу плоть и кровь. Когда мужчина предлагает женщине связать с ним свою судьбу, он едет на Реадран. Озеро с тех пор отступило на много тысяч шагов, оставив пустыню, где лежит много красивых круглых камушков – обломков плотины. Их запрещено оттуда увозить, это планетарное достояние... Мужчина чертит на гладкой стороне камня черту – всего одна царапина, рассекающая камень пополам, символ двойственности и единства мужской и женской половины бурмасянства. Одна-единственная черта. Женщина обязана в ответ либо начертить другую черту крест-накрест – это желание пересечь с ним свою судьбу – либо параллельную в знак отказа. Пока она не начертила ответ, он не может даже смотреть на других женщин с желанием, и она – на других мужчин, иначе покроет своё имя позором. У нас... на Бурмасе до Интеграции ходили легенды о роковых красавицах, которые десятилетями носили с собой камень с одной чертой, а их поклонники всё это время сидели в уединении, посвящая любимым стихи. Это всё память об ушедшей эпохе на маленькой планете, где невозможны долгие разлуки. На Кадмоне порой уходишь из пещеры и не знаешь, сможешь ли когда-нибудь в неё вернуться, увидишь ли её обитателей или их завалит во время следующего землетрясения. Здесь обычай не прижился.

Но Линда не взял камень с собой – ему бы не разрешили это сделать, ибо таскать камни с собой роковым красавицам и красавцам уже несколько веков как запрещено – а то ведь раньше их мешками вывозили. Но теперь булыжников осталось немного, и охрана Реадран строго всех обыскивала, чтобы предотвратить контрабанду. И тогда он ушёл на тысячу шагов шагов от руин города и закопал свой камень в землю, а сверху набросал кучу мелкой береговой гальки, чтоб издалека увидеть место, где он зарыт.

– Я должна тебе начертить ответ, – говорила я ему на следующее утро. – Должна, должна. Мне надо увидеть этот камень.

– У нас очень мало времени.

– Ты хочешь, чтобы мы расстались – без ответа? Чтобы наша любовь так и осталась под вопросом, повисла в воздухе?

– Нет, нет, я не хочу, но...

– А был ли этот камень? Линда, ты мне не врёшь?

– Нет, конечно.

– Или ты сказал про камень, чтобы меня успокоить? Я всё поняла! Ты не был на Реадран, это всё обман. Вы летали куда-то по своим партийным делам, и теперь ты решил отвязаться от меня. Начертил он! А мне теперь каково, пока я не начертила ответ – об этом ты подумал?!

– Хорошо, полетели на Реадран, только скорее.

Мы немедленно отправились на Реадран. Но неудачи преследовали нас. В те дни вся планета была охвачена паникой. Бурмасяне ехали в космоспорты, полные страха, прижимая к груди вещи, которые успели взять с собой. Перегруженная транспортная сеть Бурмаса работала с перебоями. Полёт верхолёта по маршруту Ойномуно-Реадран перенесли на день. У нас оставалось всего несколько часов, чтобы сесть в него. Мы хотели приехать в аэропорт заранее, но гусеница Линда сломалась, ему пришлось одалживать гусеницу у соседа. Вход в ущелье был перегорожен, и мы поехали в обход. В итоге мы приехали к самому отлёту верхолёта. Он был набит битком, люди, пытаясь забраться в него, кричали и толкали друг друга. Линда схватил меня за руку и потащил сквозь толпу к двери. Мы бы успели – но какая-то женщина с ребёнком умоляюще крикнула: «Пропустите!» – Линда приостановился, женщина прыгнула в дверь, и в этот момент дверь закрылась. Реактивная струя начала поднимать машину, погрузив нас в облако пыли, и лётчик в громкоговоритель закричал: «Посадка окончена, ждите следующего верхолёта!».