Текст книги "Философия"
Автор книги: Андрей Цуканов
Жанр:
Энциклопедии
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)
ЯЗЫК ИЩЕТ ИСТИНУ
Гениальные философы потому и называются гениальными, что им удалось в своих рассуждениях уловить одну из сторон многоликой истины, благодаря чему в философии потом возникали новые школы и направления. Людвига Витгенштейна (1889—1951 гг.) можно назвать гением вдвойне, ибо он стоял у основания двух весьма значительных и плодотворных направлений в философии XX века – логического позитивизма и аналитической (лингвистической) философии, которую называют также «Кембриджской школой».
Родился он 26 апреля 1889 года в Вене, к известному княжескому роду Витгенштейнов не имел никакого отношения – его отец был инженером, сумевшим сколотить довольно крупное состояние. Когда Витгенштейн получил наследство, то тут же отдал его на поддержание литературы.
Он очень помог этим известным австрийским поэтам Георгу Траклю и Райнеру Марии Рильке.
Витгенштейн с детства сильно выделялся на общем фоне. Он все время жил на грани психического расстройства, страх утратить рассудок преследовал его всю жизнь. Спасали его философия, техника и математика. В 17 лет Витгенштейн поступил в Высшую техническую школу. Пристрастие к технике он унаследовал от отца. Еще будучи маленьким мальчиком он смастерил маленькую швейную машинку, вызвавшую всеобщее восхищение. В 1908 году он был зачислен в качестве студента-исследователя на технический факультет Манчестерского университета.
В 1914 году началась Первая мировая война, и Витгенштейн добровольно отправился на фронт. Сидя в окопах на Восточном фронте, он обдумывал основные идеи своего ставшего потом знаменитым «Логико-философского трактата». Именно там ему пришла в голову блестящая мысль о сходстве структуры человеческого языка со структурой реальности, реальных событий, о которых наш, язык «говорит».
Однажды Витгенштейн сидел в окопах и рассматривал журнал, где на рисунках было изображено последовательное развитие событий во время автомобильной катастрофы. И вдруг он понял, что способ, которым соединены друг с другом эти рисунки, создает описание возможного положения дел. Ведь фрагменты изображения соответствовали предметам в реальности. Проведя аналогию визуальных изображений с теми образами, которые создает язык, Витгенштейн сделал вывод о том, что сам способ соединения слов в языке, описывающем нечто, происходящее в реальности, отражает возможное положение дел в этой реальности. Иными словами – язык, через который мы говорим, в свою очередь говорит нам нечто значащее о мире. Эти идеи легли в основу направления, названного логическим: позитивизмом.
После войны, освободившись из плена, Витгенштейн, уже прославленный философ, несколько лет не возвращался к философии – в нем всегда жило недоверие к профессиональному философствованию. Такой философии очень трудно быть честной – а это было главное, что требовал от нее, как, впрочем, и от себя самого, Витгенштейн. С 1920 г. Витгенштейн в течение шести лет работал учителем в глухих австрийских деревушках, потом – помощником садовника в монастыре и даже чуть было не постригся в монахи.
В 1926 г. он построил по собственному проекту дом для своей сестры в Вене. Стиль этого здания напоминает стиль его собственных философских текстов – оно лишено украшений и отличается строгостью размеров и пропорций. Витгенштейн любил, что называется, выражаться коротко и ясно. Ему принадлежит афоризм: «То, что может быть сказано, может быть сказано ясно». Позже, когда он все же вернулся к чтению лекций в Кэмбридже, его студентов поражала и захватывала та напряженнейшая работа по оттачиванию мысли и ее выражения, которую на их глазах постоянно проделывал Витгенштейн. И все равно со своих собственных лекций он всегда уходил неудовлетворенный собой, огорченный, даже измученный. Часто после них ходил в кино развеяться, сбавить давившее напряжение.
Около 1933 года в его философских взглядах произошли сильные изменения, относившиеся прежде всего к теории языка как образу реальности. Сколько бы мы ни старались, полагал Витгенштейн, любая сказанная нами или услышанная фраза не может быть понята точно и полно. В ней всегда будет оставаться лакуна (пробел, пропуск) непонятости. Необходимо помнить об этом и пытаться заглянуть за обыденный смысл говоримого, суметь «услышать» в сказанном то, что само «не слышится» – для этого необходимо мыслительное, аналитическое усилие.
Эти идеи Витгенштейна легли в основу аналитической, или лингвистической, философии. «Загадки не существует», – говорил философ, намекая на то, что такого реального явления, как загадка, нет, есть просто наше неумение по-другому взглянуть на уже сказанное. «Человек, запутавшийся в философской проблеме, подобен человеку, который хочет выбраться из комнаты, но не знает как.
Он пробует через окно, но оно слишком высоко. Пробует через камин, но он слишком узок. Но если бы только он повернулся вокруг, то увидел бы дверь, которая все время была открыта!» В философии, считал Витгенштейн, «проблемы разрешаются не путем поиска нового, а путем упорядочивания того, что мы уже знаем». Огромная роль здесь принадлежит языку, который у «позднего» Витгенштейна выступает не как картина мира, а как проекция человеческого мышления и в этом смысле тоже творит реальность. Поэтому философ подчеркивал важность детального изучения обыденной речи.
В дальнейшем жизнь Витгенштейна двигалась все по той же зигзагообразной траектории – он то занимался философией, то уезжал куда-нибудь. В 1935 г. он уехал в СССР и даже строил планы остаться там, но начавшиеся к тому времени репрессии остановили его.
Когда началась Вторая мировая война, он пошел работать санитаром в госпитале. После войны Витгенштейн уехал в Норвегию, где и умер в результате тяжелой болезни в 1950 г.
ИСКУССТВО ИНТЕРПРЕТАЦИИ
Герменевтика, то есть искусство толкования (интерпретации) священных текстов, появилась еще в античную эпоху. Многие греческие философы толковали тексты Гомера. В эпоху христианской философии под герменевтикой стали подразумевать толкование текстов Ветхого и Нового Заветов. В XX веке немецкий философ Ганс Георг Гадамер (род. в 1900 г.) по-новому взглянул на проблему герменевтики – как метода философского познания. В герменевтике проблема познания рассматривается прежде всего как проблема «понимания», толкования, или интерпретации.
Язык, на котором человек говорит иди пишет, тоже является одной из реальностей мира, отражающей структуру человеческого сознания. Тексты, которые мы интерпретируем, содержат в себе смыслы, отражающие структуру языковой реальности, а значит и, структуру реальности как таковой. В своей книге «Истина и метод» (1960) Гадамер писал: «Язык – это универсальная среда, в которой осуществляется само понимание. Способом этого осуществления является истолкование».
Понять, истолковать текст или речь – не значит понять то, что хотел сказать его автор, не значит проникнуться к нему сочувствием. Герменевтическое понимание означает стремление «прийти к взаимопониманию в том, что касается сути дела». А суть дела содержится не в авторе, но в самом тексте. Текст, утверждал Гадамер, задает интерпретатору вопрос, понять текст – значит понять этот вопрос.
Допустим, ваш друг пишет вам: «В семь часов, когда уже рассвело, я иду за водой». Можно просто принять к сведению это сообщение и посочувствовать другу в его заботах, но если вы подходите к этому тексту с герменевтической точки зрения, то ваша задача извлечь из этого текста смыслы. Например, что «солнце в этой местности в семь часов уже встало», или то, что «в этой местности, по-видимому, нет водопровода». Иными словами, герменевтик ищет то, что говорит ему сам текст, что говорит ему язык этого текста: «слушать и слышать текст – вот задача толкователя». Что же до автора текста, то он, по мнению Гадамера, «элемент почти случайный; однажды созданный им текст начинает жить независимо от своего творца».
При интерпретации текста возникает одна существенная проблема. Суть ее заключается в следующем: к прочтению, к пониманию текста толкователь всегда подходит с уже сформированным пред-пониманием. Например – перед нами текст о Первой мировой войне. Мы заранее знаем о ней то, что она началась из-за таких-то и таких-то социальноэкономических, политических причин. Читая текст о войне, мы, быть может, поймем нечто другое, извлечем смысл, который разрушит первичное пред-понимание, но сам при этом станет новым пред-пониманием, предваряющим следующее прочтение, и так далее – замыкается бесконечный так называемый герменевтический круг.
Гадамер, однако, увидел в этом и позитивные следствия. Во-первых, при восприятии текста может происходить столкновение противоположных версий пред-понимания – это позволяет воспринять проблему, явленную в тексте, в ее единстве и многогранности. Вторым положительным фактом является возникающее при этом осознание ограниченности собственной возможности понимания, помогающее интерпретатору правильно сформулировать адресованный тексту вопрос или выбрать правильный горизонт вопрошания.
Герменевтика, по Гадамеру, обращается к текстам как к субъектам с их собственной, индивидуальной истиной. Поэтому в ней мы воспринимаем тексты как предание, которое «есть язык, т.е. само заговаривает с нами подобно некоему Ты».
ВЛАСТЬ И БЕЗУМИЕ
Мишель Фуко (1926—1984 гг.) родился 15 октября 1926 года во французском городе Пуатье в богатой буржуазной семье, исповедовавшей принцип: «Что важно, так это управлять самим собой». Фуко отлично учился в лицее, а затем и в коллеже. Особенно интересовала его история – в 12 лет он начал читать лекции по истории своим брату и сестре. Позже философ писал, что он «зачарован историей и отношением, которое существует между личным опытом и теми событиями, во власть которых мы попадаем».
После войны Фуко учится в Париже. Здесь к увлечению историей добавилась страсть к философии, воспринятой через призму, казалось бы, совершенно разных учений Гегеля, Ницше, Маркса, экзистенциалистов и Фрейда. Во Франции в те годы очень сильные позиции занимала коммунистическая партия. Для многих французских интеллектуалов СССР выступал своего рода символом надежд на воплощение «идеального государства» Платона. Эта иллюзия была настолько сильна, что никакие предупреждения людей, реально столкнувшихся с советской действительностью, почти не действовали. В 1950 году Мишель Фуко, как и многие его коллеги, вступил в компартию. Свое решение он, уже в 1978 г., объяснил желанием «определенным образом производить опыт в духе Ницше», испытать «другое» по отношению к жизни в буржуазном государстве. Фуко относился к пребыванию в компартии (он вышел из нее через 2 года) как к маргинальному событию своей жизни.
Такова была его жизненная позиция – многие его поступки часто расценивались как маргинальные, то есть выходящие на край, на грань общепринятого. Со стороны многим казалось, что это признаки безумия, психической или нервной болезни. Но для Фуко это стало его философской позицией: «В жизни бывают моменты, когда, чтобы продолжать смотреть или размышлять, нельзя не попытаться узнать, можно ли мыслить иначе, чем мыслишь, и воспринимать иначе, чем видишь».
В 1961 году Фуко выпустил книгу «История безумия», в которой поставил вопрос о том, насколько человек в процессе познания может доверять самому себе, то есть рассматривать себя как самостоятельно мыслящего субъекта. Не получается ли так, что ощущение человеком своей собственной самотожде-ственности является лишь иллюзией, и, следовательно, он не может ни понимать, ни быть понятым?
Человеческое знание и мышление, считал Фуко, всегда находится в рамках тех или иных исторически длящихся размышлений – дискурсах – по поводу определенных проблем (Бога, мира, человека, свободы, разума и т.д.). Самотождественность субъекта в таком случае есть только фикция, потому что на самом деле это лишь тождественность определенным дискурсам, которая может быть нейтрализована только в так называемых опытах-пределах, или точках безумия, в которых сознание как бы «забывает» о дискурсах. По мнению философа, только тогда и возможна настоящая философия.
Фуко не стремился, как это может показаться на первый взгляд, унизить человека. Напротив, весь пафос его размышлений был направлен на то, чтобы вскрыть «ловушки», подстерегающие человека на его пути к пониманию себя самого.
В частности, Фуко утверждал, что понятия границ безумия на протяжении всей истории человечества формировались чисто условно, определялись, как правило, властью и той частью общества, которая полагала себя «знающей истину» или просто представляла себя таковой перед остальными.
Фуко считал, что власть обязательно и принудительно действует на каждую личность в ее повседневной жизни. Власть может проявляться совершенно непредсказуемо в самых разных сферах жизни. Основой власти Фуко полагал власть научных дискурсов – воля к знанию лишь маскировка воли к власти. В книге «Воля к знанию» он писал: «Даже в той широко распространенной форме, которую она принимает сегодня, воля к знанию неспособна постичь универсальную истину: человеку не дано уверенно и безмятежно господствовать над природой. Напротив, воля к знанию непрестанно увеличивает риск, порождает опасности повсюду... ее рост не связан с установлением и упрочением свободного субъекта; скорее она все больше порабощает его своим инстинктивным насилием».
Каждая цивилизация в определенные исторические эпохи, считал Фуко, в определенные моменты своего исторического развития создавала свои «познавательные поля» – эпистемы, включавшие основные философские и научные проблемы и способы их разрешения. У европейской цивилизации таких эпистем было пять: античная, средневековая, возрожденческая, просветительская и современная. Эпистемы продолжают жить и после окончания соответствующей исторической эпохи, пересекаясь с новыми эпистемами, и человеческое сознание постоянно находится под воздействием эпистемологического поля.
Поэтому философ принял гипотезу, высказанную другим философом, Роланом Бартом, о так называемой смерти субъекта, утверждавшую, что человек практически потерял автономность своего мышления, возможность быть самим собой. По этой гипотезе, он жестко детерминирован социальными, идеологическими, культурными и научными дискурсами. Возможен ли выход из этой дискурсивной «тюрьмы»?
Пытаясь найти выход, Фуко выдвинул концепцию антроподицеи – человек обладает свойством резистентности (сопротивляемости), дающем ему силы сопротивляться властному действию различных дискурсов. Он писал: «Я мечтаю об интеллектуале, который ниспровергает свидетельства и универсалии, замечает и выявляет в инерции и требованиях современности слабые места, провалы и натяжки ее аргументации, который постоянно перемещается, не зная точно, ни где он будет завтра, ни что он завтра будет делать». Для Фуко символом такого резистентного человека стала фигура «безумного художника», маргинала, не боящегося нарушить культурные табу, которые, как он писал, «зиждутся на фундаменте человеческой практики и человеческой истории, и, поскольку эти вещи были сделаны, они могут – если знать, как они были сделаны, – быть и переделаны».
* * *
Вот мы и дошли до последней страницы нашей книги. Путь наш был долгим, мы прошагали двадцать пять веков человеческой цивилизации. Трудно даже представить себе, сколько миллиардов человеческих жизней включило в себя это время, сколько мыслей, идей, высказанных и невысказанных, хранит в себе история человека. Философы, о которых рассказано в этой книге, важны и интересны для нас именно тем, что их философские идеи, созданные ими теории и понятия способны раскрыть перед нами самую сердцевину мыслительных кладовых человечества.
Однако не всё здесь зависит от философов, многое зависит от нас самих – сумеем ли мы как следует разглядеть то, что они оставили нам в наследство. Забыть об этом наследстве, не использовать его должным образом было бы не только одной из самых больших глупостей, но и просто безнравственно.
Это не значит, конечно, что нужно посвятить всю свою жизнь изучению чужих философских трактатов. Философию не нужно зубрить, ее надо лишь попытаться понять – для себя же. Ведь наша жизнь продолжается, и каждый в ответе перед самим собой за свою судьбу, за то, чтобы осуществить себя настолько, насколько это возможно. И здесь нам уже нельзя будет спрятаться за чужие философские спины, придется думать и мыслить самим, на свой страх и риск.
В жизни бывают ситуации, кажущиеся совсем неразрешимыми, когда мы готовы вот-вот сдаться, впасть в отчаяние. И тогда нам потребуется собрать все мужество-мысли, найти опору в себе самих. Тогда вспомним о философах, которые мыслили, несмотря ни на что, находили в себе силы противостоять самым тяжелым обстоятельствам и, стоя, казалось бы, на краю пропасти, выходили победителями. Не всегда в физическом, но всегда в духовном смысле.
Изучая философию, мы рано или поздно узнаем философа, чьи мысли и идеи, чей образ жизни нам ближе всего. И тогда он может стать нашим «философским» другом, с которым не страшно отправиться в часто суровый и опасный путь своей мысли, своего мышления. А такого пути, если мы хотим остаться самими собой, если хотим осуществить себя, если хотим быть, нам не избежать. И эта книга желает вам – в добрый путь!