Текст книги "Рискованная игра"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Андрей Николаевич Воронин
Инкассатор. Рискованная игра

Глава 1

Группу боевиков Муссы Сакаева взяли, что называется, на живца. Пущенная «деза» сработала безотказно. Высокий чин МВД из Москвы, без «брони» сопровождения, большой охраны – заманчивый трофей для начинающего полевого командира. Молод и горяч был Мусса, впрочем, как и все в его отряде. Ему, самому старшему, было двадцать. Не почувствовал он, что ведут его на поводке с самого начала дела. Даже место тайника с оружием федералам было известно. Ждали только когда выйдут его абреки из села и соберутся на вершине поросшего лесом холма у огромного валуна. Там был весь арсенал группы, экипировка.

Сутки огневая группа спецназа ГРУ под командованием майора Цокура пролежала в засаде. Огневой мешок – классика войны. Сутки ожидания – минута боя. Это был даже не бой – бойня. Потом наступила тишина, да такая, что когда майор встал, прошлогодняя листва с оглушающим шелестом посыпалась с его маскировочного халата. Майор видел, что в его секторе огня один боевик упал «мешком» вертикально вниз на подогнутые ноги – попадание в сердце, мгновенная смерть. Второй, получив пулю в грудь, еще двигался, ползая между телами, оставляя за собой светло-кровавый шлейф. Подождав с минуту, майор стал осторожно приближаться к раненому, в готовности в любой момент выстрелить. По телу боевика пробежала конвульсия, и он затих. Майор всмотрелся в труп. Это был Мусса. Что-то вроде сожаления мелькнуло в глубине души старого спецназовца. Он знал этого чеченского парня лично, они познакомились год назад, когда Мусса Сакаев командовал отрядом местной милиции. Потом Мусса ушел в боевики. Что было тому причиной, Цокур не знал, но не удивился – это Кавказ, тут свои законы. По федеральным законам Сакаев жить не хотел. Ну что ж, парень сделал свой выбор. Послушал бы его, Цокура, месяц назад, явился с повинной – был бы жив.

Майор сделал знак рукой, и группа по одному стала подниматься из укрытий, держа оружие наизготовку и наблюдая каждый за своим сектором. Нарушая наступившую было тишину, раздалось несколько одиночных контрольных выстрелов, и снова наступила тишина. Майор опустил «винторез».

– Шило, доложи «Обузе», что у нас без проблем. Пусть высылает группу саперов и транспорт в наш квадрат.

Радист взобрался на валун и забубнил позывной корреспондента:

– «Обуза», «Обуза» – я «Град». Прием. Как меня разбираешь и принимаешь? «Обуза» – я «Град», мы отработали. У нас потерь нет. У них десять. Живых нет. Ждем саперов и транспорт. Я «Град» – прием, – Шило замолк на несколько минут, внимательно вслушиваясь в эфир.

– Товарищ майор, «Обуза» принял. Ругается, что «языка не взяли».

– Бляха-муха! – Цокур смачно выругался. – Сам же вчера сказал валить всех. Ладно. Потом разберемся. Продолжаем работать дальше. Оружие в кучу, в схрон без саперов не лезть. Шило на связи. Злой, Перо, Махот – в охранение. Не расслабляться, нам еще ноги отсюда унести надо. Гриб, осмотри мертвяков.

Саперы прибыли только через час. Осмотрели холм и валун, сняли несколько растяжек на входе в тайник – узкий, пятьдесят на пятьдесят сантиметров, вертикально вниз уходящий колодец. Сам тайник был вырыт под валуном, который заменял схрону крышу. Содержимое склада оказалось, вопреки ожиданиям, большим. Полтора десятка автоматов «россыпью», одна СВД, три РПГ-7 с десятью выстрелами к ним, несколько ящиков МОН-50, пятьдесят цинков с патронами, два ящика гранат и запалов к ним, спальные мешки, палатки, униформа, различное армейское снаряжение. Все это пришлось доставать наверх и аккуратно выкладывать по «просьбе» начальства. С колонной прикрытия прислали военного корреспондента с камерой для киносъемки. Цокур злился:

– Время теряем. Шуму наделали на весь район. Тут еще кино ваше. Убери камеру, студент, не вздумай моих ребят даже со спины фотографировать. Не посмотрю, что твоя аппаратура стоит больше чем моя жизнь – расхреначу вдрызг!

Испуганные корреспонденты старались держаться подальше от грозного майора. Цокур отошел в сторону от снующих как муравьи солдат и присел, опершись на валун. Наблюдая за работой корреспондентов, майор заметил у штабеля ящиков контрактника своей группы.

– Савва, не светись. Не знаешь чем заняться? Смени в охранении Перо.

– Товарищ майор, а я эту посылку уже видел, – Савва держал в руках ящик с гранатами.

– Продолжай.

– Помните, осенью, мы по наводке под Атагами склад бомбанули? Я тогда этот ящик приметил. Вот смотрите, надпись нацарапана на крышке – «ДМБ 2000. Курск». Я тогда подумал еще – земеля поработал. Это что же получается, товарищ майор, мы эти склады лупим, пацанов кладем, а эти подарки опять возвращаются?!

Тише будь, сержант. Твое дело маленькое – стреляй куда покажут. Доложим по команде, там разберутся. А за наблюдательность хвалю.

– Так может, рванем весь арсенал, чтоб с концами? А, товарищ майор?

– Не рви душу, сынок. Делай, что велено. Спускаем трофеи вниз, грузим на броню, сопровождаем корреспондентов. Иди. Я все сказал.

Майор достал пачку «Примы» и с наслаждением закурил, собираясь с мыслями. Задуматься было над чем. За последние три месяца это был третий захваченный склад. Все три по наводке агентуры из местных. Разведчики работали результативно. В группе Цокура потерь не было. Казалось бы, живи и радуйся, если бы не одно обстоятельство. Во всех трех случаях оружие и боеприпасы были в заводской упаковке, словно только вчера с конвейера. Все говорило о том, что боевиков снабжали прямыми поставками если не с российских заводов, то с армейских складов. Теперь еще этот, подмеченный Саввой, «круговорот гранат в природе».

– Когда же эта карусель закончится? Сами себя имеем, причем в извращенной форме, – последнюю мысль Цокур произнес вслух и репортеры, почуяв горяченькое, интуитивно подались к майору поближе. Это неосторожное телодвижение еще больше разозлило старого спецназовца.

– Все, заканчивай свое кино, Феллини хреновы. Никаких «но», я сказал! Жалуйся хоть президенту! Мы уходим, если остаетесь, то я предупредил. Парни, вниз!

Цокур прикурил вторую сигарету от первой, в сердцах сплюнул сквозь зубы и пошел догонять группу.

* * *

Юрий читал внимательно, не торопясь, по нескольку раз перечитывая каждую строчку документа. Солнце пекло даже через зеркальные, тонированные стекла, и его лоб поблескивал мелкими бисеринками пота, но он упрямо сжимал в ладонях очередную чашку горячего, зеленого чая, будто пытаясь согреться. Разрывающая сердце тоска липла к спине ледяной прохладой, мешала сосредоточиться.

По ту сторону стола его терпеливо ждала новая молоденькая секретарша шефа. По ее лицу легко было догадаться, что она думает только о том, как бы быстрее попасть домой. Ему же торопиться было некуда, его никто не ждал, к тому же завтра начинался его «законный и заслуженный» отпуск. Он взглянул на часы. Было шесть часов вечера. Он снова наклонился над бумагами, взял ручку и подписал: «Согласовано. Филатов». Передвинул бумажный лист по столу и, сжалившись над девушкой, сказал:

– Можете идти домой.

Девушка удивленно вскинула брови:

– Юрий Алексеевич, вы же сказали, что инструкцию и документы надо перепечатать?

– Идите. А то передумаю.

– Спасибо! До свидания. Желаю хорошо отдохнуть.

Секретарша начала собирать бумаги. Филатов встал и отошел к окну.

Дверь закрылась, он с силой прижался лбом к стеклу. Вновь влажным холодом стянуло спину.

В коммерческие дела фирмы, корпоративные склоки и сплетни Филатов старался никогда не влезать, а тем более в кадровую политику руководства. Поэтому когда Юрий узнал, что директором филиала «Роснефти» в городе Нальчике стал Гамзат Шароев, отнесся к этому известию спокойно. Новый шеф с коллективом держался на расстоянии и подчеркнуто вежливо, с Филатовым же у него отношения не сложились с первого дня знакомства, когда Шароев приказал ввести в штат личную охрану из шести человек, которых он привез с собой из Москвы. На общем совещании Филатов спросил, кому они будут подчиняться, на что Шароев ответил:

– Только не вам, господин Филатов.

Юрий не обиделся, звездной болезнью он не страдал, но переживал за дело и поэтому возразил:

– Такой расклад нарушит установившуюся и отлаженную систему охраны. Как говорят: на кухне должна быть одна хозяйка.

– В Москве мне вас рекомендовали как хорошего специалиста, господин Филатов. Но хозяин здесь – я, – Шароев говорил, и масленая улыбка не сползала с его тонких как у змеи губ.

«Опять под начало очередного самодура, наверное, пока я жив, это никогда не закончится», – подумал Филатов, вставая со своего места за столом совещания.

– Я не пытаюсь оспаривать ваши полномочия, но за систему охраны и вашу безопасность в том числе отвечаю лично я. Так записано в моих обязанностях, инструкции и контракте. Я привык делать свое дело хорошо и согласно букве руководящих документов.

– Вы не в армии, господин Филатов, – Шароев не любил все военное. – Но и мы уважаем силу документа. Есть соответствующее решение управления фирмы. Вам я поручаю с ним ознакомиться, а потом переработать старые и разработать новые документы по вашей службе.

– Есть. Разрешите исполнять? – по-военному четко обратился Филатов к шефу.

– Идите, – прошипел Шароев.

Новая метла мела по-новому. На служебных совещаниях посыпались нарекания на систему охраны, плохую дисциплину. Были уволены несколько человек из службы охраны, отобранных Филатовым, а на их место назначены без его ведома новые лица. В общем, Филатов убедился, что выживают именно его. За место он не держался, но для себя решил, что сам заявление об уходе писать не будет. Из принципа! И вот сегодня его вызвал к себе в кабинет шеф.

Шароев встретил Филатова, сидя в мягком директорском кресле за необъятным столом.

– Здравствуйте. Проходите, присаживайтесь. Как ваше здоровье, уважаемый Юрий Алексеевич? – промурлыкал шеф вошедшему начальнику охраны.

– День добрый. Спасибо. Не хвораю, – предельно вежливо отвечал Филатов.

– Ну что, перейдем к делу, – приторно улыбнулся Шароев. – Почему вы не выполняете мои распоряжения?

– Что-то я не понимаю, – усмехнулся Юрий, присаживаясь за рабочий стол.

– Я просил вас вчера представить мне инструкцию системы охраны для утверждения.

– Не припоминаю? – удивился Филатов.

– Может, я плохо говорю по-русски? Короче, мне кажется, дорогой Юрий Алексеевич, что вы переутомились за последнее время и вам необходим отпуск. Сделайте инструкцию и завтра можете на работу не выходить.

– Ну что ж, раз надо – значит надо, – произнес Филатов и встал из-за стола. – Это увольнение?

– Нет, дорогой. Пока только отпуск.

* * *

За окном все так же светило солнце, снизу доносился монотонный шум улицы. Филатов вышел из офиса, сел за руль своего «крайслера». Юрий любил эту машину за мощь и скорость. Филатов вел машину по запруженным улицам, не давая воли мощному мотору, пока не выбрался на загородное шоссе, где нажал на полный газ. Вставил компакт-диск с музыкой Вивальди в проигрыватель и прибавил громкости. Скорость, музыка, работа, иногда алкоголь – это то, что помогало забыться, отвлечься, снять негатив отрицательных эмоций.

– В отпуск, так в отпуск, – произнес Филатов вслух и на первом перекрестке повернул машину обратно в город.

В семье Филатова к людям в военной форме всегда относились с уважением. Прадед, дед и отец служили в армии и любили вспоминать о ней только хорошее. Служить в армии было делом почетным и даже престижным. Юрию, как любому мальчишке в его время, нравилась военная форма, фильмы и книги о войне. В девятом классе он уже твердо решил, что станет военным и будет поступать в Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище. Конкурс на поступление в элитное военное заведение был большой, а отбор жесткий, но Юрий подготовился основательно. С золотой медалью закончил школу, стал кандидатом в мастера спорта по многоборью, совершил несколько прыжков с парашютом в аэроклубе. И вот его мечта сбылась – он зачислен на первый курс. Четыре года учебы – четыре года регламентированной жизни, где все понятно и просто, расписано по часам и даже минутам.

То, что происходило в стране все эти четыре года, то есть за забором, – настораживало, вызывало неприязнь и обиду. Конец «перестройки» походил на бракоразводный процесс родителей. Со скандалами, взаимными обвинениями и даже драками. Самой пострадавшей стороной в таких ситуациях являются, как известно, дети. Советская армия из любимого детища всей страны превратилась в мальчика для битья, а затем в предмет бесстыдного торга. Выпускной год Филатова совпал с развалом некогда дружной семьи – СССР. И когда перед ним и сотнями тысяч других людей в погонах встал выбор, с кем оставаться, он выбрал матушку Россию и ее армию.

Армия, в понятии лейтенанта Филатова, оставалась единственным здоровым организмов в теле всей страны, а он хотел быть востребованным и нужным ей. Так думали многие его сослуживцы, пока не наступил 1993, а за ним и 1995 год. Парашютно-десантная рота старшего лейтенанта Филатова одной из первых входила в Грозный. Ни смерть, ни раны, ни грязь и голод не пугали Филатова – он был уверен, что так надо его стране, и готовился к этому. Не готов, как оказалось, офицер был к другому. В мае 1995-го Филатов проходил курс реабилитации в одном из госпиталей в Москве, где узнал о награждении правительственной наградой. После вручения ордена и торжественной части в Кремле к нему подошел известный телевизионный ведущий Никита Малыгин и пригласил старшего лейтенанта Филатова на съемку телевизионной программы, посвященной чеченским событиям. Филатов вначале отказался, но потом, поддавшись уговорам шоумена, согласился. Вечером, приехав в телецентр, понаблюдав за бестолковой суетой съемочной группы, Филатов пожалел потраченного времени и собрался было уходить, когда его внимание привлек спор двух приглашенных участников программы. Они вели себя довольно агрессивно и, как показалось Филатову, вызывающе. Филатов участия в схватке не принимал, сидел рядом и с интересом прислушивался.

– Вы уничтожили Грозный, некогда самый красивый из городов Северного Кавказа. Сейчас он больше напоминает развалины Сталинграда. Вы принесли чеченскому народу смерть и горе. Грозный? – город-герой, а не Москва, не Ленинград и так далее. Чеченцы ведут борьбу за свою независимость, и я с ними в этой борьбе. Это для вас они боевики. Я был в новогоднюю ночь девяносто пятого в Грозном, когда ваши пьяные малолетки с автоматами грабили и убивали мирных чеченцев. Чеченскому народу ничего не оставалось делать, как браться за оружие. Я снимал, как они воюют. Воюют они лучше всей вашей армии. Если бы вы, генерал, видали, как горят ваши танки! Их валили из первых этажей развалин Грозного как в сорок пятом в Берлине, а в пятьдесят шестом в Будапеште. Вы ничему не научились, генерал.

Собравшаяся в студии публика по сигналу режиссера активно захлопала в ладоши. Говоривший – молодой российский журналист явно работал на публику и, как понял Филатов, был в центре внимания. Его оппонент, генерал из министерства обороны, терпеливо дождался, когда стихнут последние овации и дрожащим голосом поминутно заглядывая в бумажку, пытался отвечать.

– Операция по наведению конституционного порядка в Чеченской республике, была спланирована на основании разведданных. По приказу министра обороны и главнокомандующего – президента Российской Федерации. Силы и средства, а также людские ресурсы позволяли навести конституционный порядок в Чеченской республике в намеченный срок. Временные неудачи на первом этапе операции – следствие ошибок командного состава группировки в тактическом звене управления.

Студия вновь разразилась аплодисментами, репликами, смехом. Филатову стало плохо. Перед глазами все поплыло. Сознание, как картинки, выплескивало недавно пережитое – взрывы, одичавшие собаки, которые стаями собираются над неубранными телами на улицах Грозного. Пожилая женщина с куском картона на груди с надписью «русская», изнасилованная и повешенная в подъезде своего дома. Голодные, испуганные, чумазые детишки – русские и чеченцы – у полевой кухни. Расчлененные тела пленных российских солдат в здании железнодорожного вокзала. Горящие БТР на площади Минутка. Больницы и госпитали переполненные ранеными. Филатов встал со своего места, подошел к журналисту, взял его за модный галстук у горла и вытащил на середину ярко освещенной съемочной площадки.

– Это тебе за «пьяных малолеток». Это за «город-герой Грозный». Это за «борцов за независимость». – Филатов говорил и бил одновременно. После третьего удара вытер окровавленную руку о галстук журналиста и подошел к генералу.

– А это тебе за «блестяще спланированную операцию» от «тактического звена», всех «людских ресурсов» и от меня лично, – он смачно плюнул и пошел на выход. Собравшаяся в зале публика замерла, рванувшую было за Филатовым охрану остановил режиссер.

Потом были судебные разбирательства, офицерское собрание, увольнение из армии, работа шофером в частной фирме, знакомство с Ванштейном из «Роснефти», предложение работы начальником охраны филиала в Нальчике. Теперь Юрий Алексеевич Филатов носил строгие костюмы, рубашки из чистого хлопка, неброские галстуки в тон, а не камуфлированное «хэбэ». Он относился к новому делу серьезно, тщательно подбирал людей, составлял необходимую документацию, просто жил, стараясь не вспоминать прошлое. Но война отмирала в нем медленно, очень медленно. Филатов так и не научился жить мирной жизнью. Нет, он не вздрагивал от громких звуков, не боялся ходить по улицам в полный рост, наступать на канализационные люки. Филатов продолжал делить людей на своих и чужих, поступки на добро и зло, весь мир на черное и белое. Филатов знал: с войны не возвращается никто и никогда. С войны привозят тела – живые и мертвые, а души, все без исключения, остаются там.

Приехав домой, Юрий первым делом по давно заведенной традиции пошел в ванную комнату. Долго стоял под контрастным душем, перебирая в уме события прошедшего дня. Струйки душа дробно, весело стучали по плечам и спине. Выйдя из ванной, переоделся в свой любимый «обломовский», как он называл, халат, прошел на кухню, заварил зеленый чай и с дымящейся кружкой вошел в зал. Погрузившись в мягкое кресло, взял дистанционный пульт и включил музыкальный центр. Тихо зазвучал Вивальди.

Филатов снова попытался расслабиться, но мысль о предстоящем отпуске и тревожное ожидание чего-то выводили его из душевного равновесия.

Провести отпуск для Филатова, вернее как его убить, всегда было проблемой номер один. Сейчас особенно, когда этот отпуск свалился как снег на голову. В курсантские и первые годы армейской службы было два решения – не ехать в отпуск вообще или составить компанию домой к кому-либо из сослуживцев. Последний вариант предоставлял возможность посмотреть страну и побыть в семейной обстановке на «мамкиных пирожках».

– Сирота ты казанская, – пожалел сам себя Филатов и полез на пыльную антресоль за выпускным фотоальбомом. Он долго сидел на кухне, курил одну за другой сигареты и перебирал старые фото, всматривался в лица, вспоминал имена. Воспоминания о золотых курсантских годах накатили, заставили забыться на время бесконечного вечера.

Где вы сейчас, ребята? Большинство растворилось в несметном количестве российских гарнизонов, растеряв или забыв контактные адреса, щедро раздаваемые на выпускном вечере, кто-то уехал в поисках лучшей жизни за кордон, кого-то уже и в живых нет.

– Семнадцать, – почему-то вслух произнес Филатов скорбную статистику потерь выпускников его курсантской роты. Тоска и боль раздирали сердце. Ош – Антон Сидоренко, Игорь Серебров. Приднестровье – Володя Бабичев. Чечня... – Филатов встал, подошел к холодильнику, достал из морозильной камеры обледенелую бутылку водки.

– Так и спиться можно, – налил стакан и поднес его к губам. Стылая, тягучая жидкость ломила зубы, обжигала внутри.

– Можно, но не нужно, – он поставил пустой стакан в мойку, закрыл початую бутылку, положил ее обратно в морозилку. Взгляд проскользил по стенам, мебели и зацепился за телефон. Сколько Филатов на него смотрел, о чем думал тогда, много позже он так и не вспомнил. Забытое было ощущение необъяснимой тревоги снова заныло и отдало болью в висках.

Раздавшийся телефонный звонок вывел его из оцепенения. Определитель высветил незнакомый междугородний номер. Можно было не отвечать, но Филатов поймал себя на мысли, что он ждал именно этого звонка. Телефон не умолкал, и он приподнял трубку, несколько мгновений подержал на весу, выдерживая паузу, как бы давая судьбе шанс все переиграть. Судьба оказалась настойчива. Филатов не верил в судьбу и поэтому взял трубку.

– Слушаю вас.

– Здравствуй, Фил! Чем занимаешься? – звонивший не представился, но голос показался знакомым.

– Водку пью, – неожиданно для себя разоткровенничался Филатов.

– Водку пить одному – вредно и мне, и тебе, и ему, – назидательно изрек голос и трубка разразилась заразительным смехом. Так смеяться мог только один человек во всем мире.

– Кучум!!! Тыщу лет. Ты где и как ты меня нашел?

– Через Интернет. Прочитал твое объявление на гей-сайте «Одинокие сердца». Старый, ты не живешь, а существуешь. Разве можно себя так запускать?

– Один ноль, Кучум. Пока в твою пользу. Рад тебя слышать. Откуда звонишь? – Филатов действительно был рад. Серега Кучумов, известный на весь курс весельчак и балагур, этакий ротный Вася Теркин. За четыре года жизни в военном училище Филатова нередко доставали его приколы и шуточки. Одно время между ними было даже своего рода соревнование – кто кого быстрее разыграет.

– Слушай, Фил, дело случая. Я тут маленький сейшн устроил. Танцы-шманцы, то-се, полистали альбомчики, нашли общих знакомых. Ты оказывается у нас личность знаменитая по части секса. Ха-ха!!! Пользуешься спросом.

Чувствовалось, что сейшн удался. Кучум тараторил как пулемет «Максим» в умелых руках Анки Пулеметчицы. Из общего словесного потока Филатов понял, что Кучумов пересекся с кем-то из «старой гвардии» и безумно желает видеть Филатова у себя на скорой свадьбе, не много не мало – свидетелем.

– Фил, я влип по самое не хочу! Моя Аня и Маня близняшки. Я бы на них обоих женился, да Вера не позволяет. Вера – это тещу мою так зовут. Так я что решил – я беру Аню, а тебе Маню. Ты же свободен, а над твоей половой ориентацией Маня поработает. Правда, Маня? Вот, она согласна, – на том конце провода раздавался смех, гремела музыка, звенела посуда. Все как у людей.

– Серега, спасибо, не забыл. Представляешь, я тоже сегодня наш альбом смотрел. Тебя вспоминал, ребят, – поддержать шутливый тон у Филатова не получилось. Кучумов это заметил.

– Я смотрю, ты совсем закис в своем Нальчике. Приезжай, посидим, поговорим. Я тебя жду в четверг вечером на станции. Записывай маршрут и координаты...

Еще пару минут они поговорили ни о чем и разговор прервали гудки. Филатов положил трубку.

– Вот и ладно. Вопрос с отпуском решился. Еду. Как говаривал Наполеон – «главное ввязаться, а там будем посмотреть». Теперь спать. Утро вечера мудренее.

Филатов уснул. Ему приснилась смерть; снилось, будто он лежит в воронке посреди огромного поля, а вокруг идет бой. Тысячи людей сошлись в рукопашной и тысячи смертей сливаются в одну, прозрачную и легкую, как туман, нависающую над полем и над ним, Филатовым, смерть. Она сгущается, как грозовая туча, раздается гром, похожий на разрыв снаряда. И на Филатова свысока летит металлом миллионов пуль его смерть.