Текст книги "Рискованная игра"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава 2

Бортовой «Урал» с тентом медленно подкатил к контрольной линии осмотра и остановился, мерно урча двигателем. Из кабины вышел прапорщик в промасленном камуфляже, достал из нагрудного кармана путевой лист и не спеша пошел к зданию КТП. В комнате за столом его уже ждал дежурный по парку. Военные молча пожали друг другу руки. Дежурный взял путевой лист, открыл журнал выхода машин и стал его листать, тянул время.

– Не везет тебе, Сивец, на начальников. Года не прошло, как одного похоронил, второй преставился.

– Все мы под богом ходим.

– Когда вернешься? На похороны успеешь?

– Успею. Груз скину и обратно. Надо же командира проводить, как положено.

– Что везешь? Накладную на груз и сопроводительный лист покажи.

Сивец вскипел:

– А тебе дело? Ставь свою закорючку и отпускай с богом.

Дежурный прапорщик с улыбкой посмотрел на Сивца и с издевкой в голосе продолжал:

– Не поминай всуе имя господа своего, Сивец. Порядок должен быть.

– С каких это пор ты такой правильный стал, Леха?

– Лехой, у моего батьки быка звали, а я Алексей Михайлович Подготко. Тем более для таких как ты – салабонов. Я двадцать семь лет в армии, а ты – без году неделя. Накладная на груз где?

– Есть накладная. На тебе накладную. Вот тебе документы водителя. Вот предрейсовый медосмотр и права в придачу. Что еще тебе показать, правильный ты наш?

Дежурный повертел бумаги и довольный собой выпалил:

– На сопроводительном листе нет подписи начальника РАВ.

– Михалыч, побойся бога! Как я тебе подпись у покойника возьму! Кто же знал, что он... того. Наряд горит! Груз передать надо в срок! Что мне теперь ждать когда назначат очередного самоубийцу? Прости господи! Не доставай, Михалыч. Давай я за покойника распишусь? Он уже не обидится. А тебя я, Алексей Михайлович, отблагодарю. Мы вопрос решим. Рассчитаюсь. Не за себя, за дело же радею.

– Рассчитаешься? – глаза дежурного сузились, а голос перешел на шепот, – ты со мной еще за прошлый раз не рассчитался. Просил же снарядных ящиков, баньку обшить?

– Вот оно что! Ну прости – бес попутал. Замотался, забыл совсем. Служба проклятая. А я думаю – чем хорошего человека обидел? Все! Вернусь с рейса, я тебе ящиков на баньку, цинков под рассаду. А сейчас, чтобы без обид, я тебе компенсирую. Где посуда?

Сивец достал из внутреннего кармана «хэбэ» плоскую флягу, отвинтил крышку и налил в уже подставленные граненые стаканы.

– Чистый спирт. Давай, Михалыч, помянем начальника моего. Царство ему небесное.

Они выпили не чокаясь и закурили «Беломорканал». Сивец взглянул на часы:

– Ну мне пора. Надо затемно до базы добраться.

– Езжай, но предупреждаю, Сивец, в последний раз. Больше не выпущу.

Прапорщик кивнул, собрал документы и бумаги и пошел к машине, где его уже ждал встревоженный водитель.

– Что так долго? Случилось что?

– Случилось! Подписи Кучумова на бумагах не поставил почему, падло? Хорошо, что этот козел старый заметил. Если бы ВАИ где тормознуло – засыпались бы.

– Не ори! Сам знаешь – не до того было. Прошлепал. А потом, у нас же пропуск с красной полосой, не досмотровые мы!

– Кретин! Груз нельзя досматривать, а документы проверили бы и на штрафплощадку. Нам за этот груз яйца оторвут. Иди в кабину! Заводи!

Водитель залез в кабину и, спокойно глядя в глаза прапорщику, улыбнулся щербатым ртом:

– Достанешь ты меня, Кадило. Пришью по тихой грусти.

Машина завелась, подъехала к воротам. Из КТП выбежал заспанный солдатик, открыл замок и распахнул ворота. Щербатый вывел «Урал» из парка на асфальт трассы и нажал на газ.

* * *

Ночь подходила к концу, а утро еще не наступило. В голове как кадры кинофильма мелькали события последних дней: вокзал, цыганка, река, пистолет в руке Кучума, тело Ани с ножом в груди, белые халаты врачей, вой милицейской сирены. Оперативники спросили документы, задали несколько вопросов, без объяснений посадили в машину и повезли в районный центр. На ночь глядя, никто с ним разбираться не стал – просто заперли в камеру. Все это время он не мог сосредоточиться, собраться с мыслями. Сказывались усталость и нервное напряжение. А передышка была нужна. Он спал минут пятнадцать, проснулся резко, словно что-то толкнуло его. Сна как не бывало. В темноте медленно прорисовывались контуры маленького, с решеткой окна КПЗ. Сотый раз Филатов задавал себе вопрос – что же все-таки произошло. В том, что Кучумов не мог убить Аню, а потом застрелиться, он был уверен. Он знал Сергея не один год, знал, как тот ценил жизнь, видел как Кучумов любил Аню. Кроме того, Филатов доверял своей интуиции. Она его никогда не подводила. Значит версия номер один – убийство, инсценированное под самоубийство. Вопрос кто и зачем. Ограбление? Ценные вещи были на месте, хотя какие у офицера ценные вещи? Холодильник, телевизор, пылесос. Деньги? Отпадает. В разговоре Сергей говорил, что все сбережения ушли на подготовку свадьбы, но убийцы могли этого не знать. Версия два – это подстава под него, Филатова. Маловероятно, но не исключено. Третья версия – Кучумов кому-то стал поперек горла. Кому и где? Вопросов было много, слишком много. Сидя за решеткой их не решить. Филатов встал, подошел к двери и стал методично, с равными промежутками, наносить по ней удары.

Филатова вели на допрос двое милиционеров. Первый шел впереди, второй – позади Юрия. Запястья рук Филатова были соединены наручниками. Переходы, решетки, металлические двери камер – тянулись бесконечной чередой. Переход, коридор, лестница, еще одна лестница, снова коридор – и пришли. Остановили перед крайней дверью в конце длинного коридора. Милиционер, который шел впереди, заглянул в кабинет и привычно скомандовал:

– Стоять. К стене. Входи.

Филатов прошел в ярко освещенную солнечным светом комнату. Следом за ним двинулся конвоир.

– Сержант, подождите за дверью, – услышал Филатов голос человека, которого сразу и не заметил. Постепенно глаза привыкли к свету, и Юрий смог осмотреться. За столом сидел полный, лысоватый мужчина в светлой рубашке с потными пятнами и галстуке.

– Майор Калачик, – представился он, – присаживайтесь. Разговор у нас будет долгим.

Филатов сел на предложенный стул и закинул ногу за ногу, давая понять, что за себя он постоять сумеет.

– Я арестован и в чем-то обвиняюсь? Если нет, прикажите снять с меня наручники. Презумпцию невиновности еще никто не отменял.

Такое начало допроса следователю явно не понравилось. У Филатова Калачик тоже симпатии не вызвал. Внешность соответствовала фамилии. Он всем своим видом напоминал только что вынутый из печи румяный, пышущий жаром калач.

– По поводу наручников – сами виноваты. Не надо раздражать своим поведением охрану. А обвинения я вам никакого не предъявляю. Пока!

Реплика по замыслу следователя должна была произвести эффект. Филатов нашел ее слишком театральной.

– По-другому я бы к вам не попал. Меня здесь держат уже почти десять часов.

Следователь был невозмутим.

– По закону имеем право задерживать на трое суток до выяснения обстоятельств. Давайте перейдем к делу. – Следователь недовольно засопел, его голова покрылась мелкими капельками пота. Он механически промокнул лицо платком и придвинул к себе бланк протокола.

– Фамилия, имя, отчество? Когда и где вы родились?

Филатов отвечал, терпеливо ждал, пока майор медленно и аккуратно с перерывами на неизменную процедуру с платком и лысиной заполнит шапку протокола. Наконец следователь закончил писать, положил ручку на стол, подумал и включил стоящий на столе диктофон.

– Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с гражданином Кучумовым и Анной Пышко? Вы обнаружили тела. Как оказались в квартире?

– Кучумов – мой армейский товарищ. Я приехал к нему в гости по приглашению на свадьбу. Позавчера утром я с сестрой Ани выходил из квартиры купаться на реку. Когда вернулись, дверь была приоткрыта, я увидел тело Кучумова на полу.

– А девушка? Анна Пышко?

– Она лежала в комнате на диване.

– В котором часу вы вышли из дома?

– В районе двенадцати часов.

– Когда вернулись?

– Около девятнадцати часов.

– Точнее не можете сказать?

– Нет. Я оставил часы и мобильный телефон в квартире Кучумова.

Следователь полистал бумаги. Несколько раз переложил их с места на место.

– В описи вещей мобильный телефон не значится. У вас были ключи от квартиры?

– Нет. Ключи от квартиры находились у сестры Анны Пышко – Маши. Все это время я был с ней.

Следователь снова полистал бумаги, нашел протокол осмотра места происшествия и стал читать: «при первичном осмотре на входной двери никаких повреждений не обнаружено. Прихожая размером два на три метра, дверь в кухню из прихожей – направо, в комнату – прямо и направо. При входе с левой стороны на стене вешалка с вещами, принадлежащими хозяину квартиры. Опись вещей прилагается. На полу прихожей следов, пригодных для идентификации, не обнаружено. Труп гражданина Кучумова лежит у входной двери, головой к вешалке, на спине. Фотографии прилагаются. В правой руке трупа пистолет «ПМ», заводской номер 7470. Дверь в комнату без замка. Комната размером четыре на пять метров, с окном напротив двери. В левом углу у двери раздвижной диван. Труп гражданки Пышко лежит на диване, головой к стене, на спине. Фотографии прилагаются».

В кабинет постучали. Вошел старший лейтенант с папкой.

– Андрей Степанович, данные дактилоскопии, заключения медэксперта и эксперта научно-технического отдела.

– Хорошо. Идите.

Майор Калачик открыл папку и на полчаса углубился в ее изучение: «Температура тел и температура окружающей среды, наличие, величина и расположение трупных пятен и время их восстановления после надавливания свидетельствуют о том, что смерть гражданина Кучумова и гражданки Пышко наступила десять – одиннадцать часов назад».

– Скажите, Филатов, а что с оперативной группой медэксперта не было? – сухо спросил следователь.

– Я видел людей в белых халатах, а кто из них кто – понятия не имею, – ответил Филатов и, сосредоточив взгляд на переносице майора, стал чуть раскачиваться, наклоняясь вперед-назад. Следователь почувствовал взгляд и прикрылся развернутой папкой, потом протянул пухлую руку к звонку вызова.

Вошел уже знакомый Филатову старлей. Все так же, с протянутой рукой, майор подал голос:

– Снимите с задержанного наручники и принесите чаю.

– Два чая, – поправил майора Филатов.

– Два чая, – эхом повторил следователь.

Старлей удивленно посмотрел на Филатова, снял с него наручники и вышел. Филатов был отличный психолог и знал, что следователь пошел на уступки неспроста. Юрий решил брать инициативу в свои руки.

– Что в результатах? Это не секрет?

Майор неожиданно охотно ответил:

– Отпечатки пальцев на пистолете принадлежат Кучумову. На ноже Кучумову и Пышко.

– Ваша версия, конечно, – самоубийство? Мотив?

– Обычное дело. Бытовуха. В квартире вроде ничего не взято. Может, он свою сожительницу к вам приревновал? Слово за слово – скандал. В порыве гнева – удар ножом. Потом, как говориться, раскаялся в содеянном и застрелился. Вот и в заключении говорится: «Форма и величина входного пулевого отверстия в височной области головы, наличие и ширина пояска окопчения, а также размещение вокруг пулевого отверстия остатков сгоревшего пороха и волосяного покрова головы свидетельствуют о том, что выстрел произведен с расстояния ноль, ноль пять сантиметра».

– Меня косвенным виновником хотите сделать? Не выйдет, гражданин следователь. Может, попробуем разобраться? В каком часу Кучумов вернулся домой?

– Восемнадцать двадцать, восемнадцать тридцать. За полчаса до вашего прихода – следователь разозлился на себя за то, что послушно отвечает на вопросы Филатова, вместо того чтобы самому их задавать. Калачик чувствовал в сидящем напротив человеке какую-то необъяснимую силу и не мог ей противостоять.

– Он был один или с кем-нибудь?

– Кучумов, Пышко заходили в подъезд с соседями, – Калачик посмотрел в записи, – Сивец и Дудкин. Вам что-нибудь, говорят эти фамилии?

– Нет. Соседи слышали выстрел?

– С их слов – нет. Понимаю к чему вы клоните, но у них алиби. Кроме того, вы сами говорили, что открыли дверь с трудом из-за лежащего за ней тела. Значит, из квартиры никто выйти не мог?

– Пистолет Кучумов специально принес для этого случая? – Филатов попытался направить ход мысли следователя в нужном направлении, но похоже и на этот вопрос у Калачика был уже готовый ответ.

– Пистолет, скорее всего, у погибшего уже давно находился в доме. Вам он его не показывал случайно? В этой воинской части уже не первый случай со стрельбой за последние полтора года. Предшественник вашего друга тоже покончил жизнь самоубийством и тоже из пистолета со склада. Должность, как говорится, позволяла. Оружие и боеприпасы под их началом, контроля никакого, вот и самодурствовали господа офицеры. У первого еще и с головой не все в порядке было. Контузило в Чечне. Эхо войны, как говориться.

– Я тоже офицер. И тоже был ранен в Чечне, – Филатов почувствовал, как в нем начинает закипать ярость к следователю и всему миру.

– Да-а? Надеюсь, пистолета у вас нет?

Взгляд следователя стал другим. Филатов понял, что большего ему не узнать, и замолчал. Потом он в течение четырех часов писал показания, подписывал протоколы. Его продержали в камере еще ночь. Утром вернули документы и без извинений выставили за ворота. Выйдя за город, Юрий поймал попутную машину и поехал в военный городок.

* * *

Водитель «Урала» сбавил скорость, включил левый поворот. Сивец толкнул водителя в бок:

– Поворачивай здесь.

Едва заметная колея уходила с трассы в лес. Она петляла, пересекалась со множеством таких же, похожих лесных дорог, просек. Прапорщик несколько раз останавливал машину, выходил из кабины, сверялся с какими-то одному ему известными приметами и показывал водителю направление движения. После очередной развилки колея вдруг приняла ровное начертание и вывела машину к высокому бетонному забору с массивными стальными воротами. Водитель дал два коротких и один длинный сигнал. В воротах приоткрылось небольшое окошко и через мгновение закрылось.

– Как на зоне, – оскалил свой щербатый рот водитель «Урала».

– Соскучился? Еще успеешь, – прапорщик прикурил очередную сигарету и пустил дым в лобовое стекло. Сивец презирал Щербатого, считал его конченым отморозком. Щербатому действительно все было параллельно. Так он решил сам для себя. Как бы кругом все ни было плохо, ему, Паше Дудкину, должно быть хорошо. И в детском доме, и в колонии, куда его занесло по дурости. Он и в армию пошел потому, что знал: ему и там будет неплохо. Для него, Паши Дудкина, весь мир – сплошная зона. И все люди мотают свой срок. Главное правило: никого не бойся, никому не верь, ничего ни у кого не проси. И он следовал этому правилу всю свою сознательную жизнь. Когда его часть направили в Чечню, стрелял в чеченцев. В плену у чеченцев, когда дали автомат, стрелял в федералов. Он никому не верил, и ему никто не верил. Поэтому выдали его чеченцы, обменяли на своего. В ФСБ Дудкина раскрутили по полной программе. Да он и ничего не скрывал, потому что не ценил своей жизни, а чужую подавно. По этому же, когда в обмен на срок в пятнадцать лет предложили работу – согласился сразу, не раздумывая. Знал, что подставят его когда-нибудь или тихо уберут, но ему было наплевать. Сегодня день прожил и ладно, а что завтра будет – все равно.

За воротами послышался шум, на этот раз открылась калитка, из нее вышел двухметровый детина и вразвалку подошел к кабине со стороны старшего машины. Прапорщик опустил боковое стекло, не глядя на амбала сказал:

– Посылка для полковника.

Здоровяк обошел машину, заглянул в кузов, спрыгнул с него и, отряхивая огромные ладони, пошел обратно к калитке. Ворота исчезли в стене, освобождая бетонную дорогу, которая вела к стоящему недалеко ангару, покрытому металлом. Здесь водитель и прапорщик вышли из машины. Их уже ждали человек шесть, таких же крепких на вид, как первый охранник.

– Хозяин дома? – спросил прапорщик, обращаясь ко всем сразу.

– На месте. Ждет. Говори, – старший из охраны протянул трубку сотовика Сивцу.

Сивец приложился к трубке:

– Груз на месте.

– Сколько?

– Как договаривались.

– А спецзаказ?

– Три трубы.

– Выгружай. Расчет на месте. Кнут все оформит.

Сивец вернул телефон:

– Бухгалтерию разводить не будем. Давай деньги, Кнут.

Здоровяк с телефоном полез в карман, достал бумажник, открыл его и протянул прапорщику стодолларовую купюру. Брови у Сивца поползли вверх, а руки потянулись к кобуре. Парни во главе с Кнутом засмеялись:

– Не дергайся, военный. Шуток не понимаешь? Номер на банкноте – это номер счета. Вот чек на предъявителя. Там семьдесят процентов от суммы. Остальные наличкой, после реализации товара. Все как договаривались. Отобедаете с нами? Мы люди хлебосольные. Чем богаты, тем и рады.

– Нет, спасибо. Нам обратно успеть надо. На похороны...

Сивец родился в деревне, здоровьем Бог не обделил. Деревенскому парню тяжелый труд был не в тягость, но неинтересен. Прадед, дед, отец всю жизнь на земле и что имели? Кроме работы с утра до ночи да гарантированного места на погосте. То ли дело священник. Сивец любил наблюдать, как важно, не спеша, ходил отец Федор по деревне. Как почтительно здоровались с ним встречные мужики, а женщины кланялись ему в пояс и руку целовали. Дом у отца Федора был лучший в деревне. Мечтал Сивец пойти в духовную семинарию, выучиться на священника, приехать назад в родную деревню и так же важно ходить по ней. Но отец отправил его в армию. Ослушаться Сивец боялся. На призывном участке здорового парня с пудовыми кулаками определили в спецназ. Учителя там были хорошие и учили толково. Армейская жизнь Сивцу понравилась. Порядок, корм хороший и чинопочитание. К концу службы он был уже старшиной и решил остаться служить дальше. Когда пришло время увольнения в запас, написал рапорт с просьбой отправить его в школу прапорщиков. Через год получил свои законные погоны. О боге не забывал, почитывал церковные книжки, любил цитировать в разговоре Священное писание, за что получил прозвище – Кадило. Он не обижался. Один умный человек сказал ему: «...Это офицеры служат за звезды да за звания, а прапорщик должен служить за склад». Он и пошел на склад. И пусть не продовольственный склад ему достался, но из железа на складе тоже можно кое-что иметь, тем более в Чечне. И все шло хорошо, да жадность сгубила. Пока продавал патроны и гранаты мелким оптом знакомым чеченцам – обходилось. Однажды пришли незнакомые, попросили ПТУРС, пообещали хорошие деньги – он согласился. Как потом оказалось, чеченцы работали на федералов.

* * *

Филатов уговорил водителя свернуть с трассы в военный городок. Еще на подъезде заметил толпу на площади и вышел из машины. Из клуба выносили закрытый, обитый черной материей гроб. Толпа незаметно расступилась. Филатов обратил внимание, что на площади не было ни одного гражданского, только военные, да из окон столовой выглядывали лица женщин в поварских колпаках. Над площадью стояла тишина. Не было оркестра, неизменного в таких случаях женского плача. Филатову показалось, что будет достаточно какого-нибудь слова, брошенного в толпу, выкрика или жеста, чтобы вызвать вспышку людского гнева. В полной тишине гроб погрузили в крытый «Урал». Шестеро военных запрыгнули в кузов и закрыли за собой борт, машина завелась и, медленно разрезая расступающуюся толпу, покатила к КПП воинской части. Толпа за «Уралом» сомкнулась и через несколько мгновений самопроизвольно разделилась на две части. Одна стала рассасываться и растекаться по площади одинокими группками по одному-два человека. Вторая, поменьше, двинулась вслед за машиной. Филатов пристроился к последней. Он молча шел среди угрюмо молчащих мужчин и курил. Кто-то осторожно дотронулся до плеча Филатова. Филатов обернулся на идущего рядом капитана. Офицер протянул руку:

– Вы друг Сергея Николаевича? Я Сергей Козлов, помощник начальника службы РАВ. Служил вместе с Сергеем Николаевичем.

Филатов протянул руку в ответ и спросил:

– Скажите, Сергей, что здесь происходит? Почему такая спешка с похоронами? Где оркестр, эскорт? Ведь хоронят старшего офицера?

– Темная история. В городке все говорят, что Кучумов во всем виноват. Он убил Аню Пышко и сам застрелился. Сами понимаете – горе для родителей. Поэтому, чтобы не травмировать их, командир части решил похоронить Сергея, что называется, «по-тихому». Родители Ани вообще не давали хоронить его на местном кладбище. В милиции вообще ничего не сказали.

– А что родители Кучумова? Им сообщили?

– Сообщили. У матери тут же случился инсульт, других родственников не нашли. А отправить гроб в контейнере на родину Кучумова денег не собрали.

– Кто принял решение хоронить здесь, а не отправлять тело на родину? И почему так быстро? Вскрытие делали?

– Не знаю. Завтра хоронят Аню. Наверное, поэтому решили Кучумова похоронить сегодня. Насчет вскрытия тоже не знаю. Из района привезли уже закрытый гроб.

«Урал» остановился возле небольшого деревенского кладбища. Гроб вынесли из кабины, поставили возле вырытой могилы, стали просовывать под него веревки.

– Стойте, – Козлов подошел к изголовью гроба. – Что мы не человека хороним? Или мы не люди? – И стал говорить. Он говорил нескладно, внезапно замолкая, собираясь с мыслями. Говорил то, что положено говорить в таких случаях, но говорил от души. За это Филатов был ему благодарен. Затем солдаты опустили гроб в могилу и быстро закидали землей, достали из «Урала» фанерную пирамиду с фотографией Кучумова из его личного дела, поставили пирамиду в голову могилы, постояли минуту для приличия, погрузились в «Урал» и уехали. У могилы остались Филатов, Козлов, еще два прапорщика и щербатый контрактник. Козлов окинул оставшихся взглядом, достал из-за пазухи бутылку:

– Ну что, земля ему пухом. Помянем?

Они вышли за ограду кладбища и разложились на траве неподалеку. Молча выпили. Филатов собрался уходить, но по дороге запылил «Урал», на котором до этого везли гроб. Водитель вынес из кабины пакет и передал его Козлову. Поминки продолжались, и Филатова уговорили остаться. Юрий хоть и выпил достаточно водки, был трезв, опустошен, сам себе неприятен. Нет, это не поминки, говорил он себе; он справит поминки, когда убийца получит свое, когда того зароют. Так надо, чтобы равно стало на весах. Он найдет убийцу; Филатов уже знал, где и как будет искать.

После третьей бутылки завязался разговор. Филатов в разговор не вступал, но внимательно прислушивался.

– Главное, как все быстро произошло. Мы из части вместе шли, на этаж вместе поднималась. Я ему еще зайти предложил, Пашкины именины отметить. Часу не прошло, тут прибегают, говорят – застрелился.

– А вы выстрела не слышали? – спросил Филатов, не глядя на рассказчика.

– Я ж говорю. И ментам сказал. Именины у Пашки были. Выпили мы, музыку на всю катушку врубил этот меломан, прости господи. Кто же знал? Грех-то какой!

Филатов посмотрел на щербатого контрактника, которого называли Пашкой. Смотрел прямо, не отрываясь, в глаза. Тот жевал не переставая. Брал с расстеленной на траве газеты, заменявший стол, что-нибудь, клал в рот и жевал, жевал. Еще пил. Одним глотком опорожняя стакан. Он быстро пьянел. После третьей бутылки молчавший все время Паша стал орать блатные песни. Филатов больше в разговоры не вмешивался, но не выпускал из виду щербатого контрактника и прапорщика. Вдруг Дудкин вскочил на ноги, закрыл голову руками и закричал:

– Что ты на меня смотришь? Не смотри! Убей его Кадило! Чего он на меня смотрит. Мне страшно! Мочить его!

Сивец схватил щербатого за хэбэ и стал волочить в сторону:

– Паша, господь не простит. Нельзя тебе пить.

Щербатый вырвался и вернулся к столу. Было видно, что он здорово накачался. Он подошел к Филатову едва стоя на ногах и попытался принять боевую стойку.

– Ид-ди к-мне. Я теб-бе...

Ноги не слушались его, он терял равновесие, то и дело падая на землю. Подошел Сивец и снова схватил Щербатого за хэбэ. Паша рванулся в сторону, полетели оторванные пуговицы. Из-за пазухи что-то вывалилось и упало на траву. Сивец обхватил Щербатого за плечи и поволок в сторону. Филатов подошел к выпавшему предмету и поднял его. Это был мобильный телефон. Его, Филатова, телефон!

– Паша, ты потерял? – Филатов протянул руку. Сивец и Щербатый прекратили борьбу, опустили руки. Филатов усмехнулся. Эти двое напоминали ему нашкодивших котов.

– Нет. Это не наша вещь, – Сивец отвел руку Филатова и потащил Щербатого в сторону дороги.