Текст книги "Убрать слепого"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Глава 7

Генерал Потапчук встал и тяжело прошелся по комнате из стороны в сторону, размеренно скрипя слегка отставшей половицей. Глеб поморщился от этого скрипа и на всякий случай заприметил издававшую его половицу, чтобы искоренить процесс разложения мансарды в зародыше – конечно, поправил он себя, если на это будет время. Поймав себя на этой мысли, Слепой немного отстраненно удивился причудам психики: в самом деле, почему всякая чепуха вроде отставшей половицы упорно лезет в голову именно теперь, когда и без нее, казалось бы, хватает забот? Процесс разложения мансарды – это ж надо!

Тряхнув головой, он прогнал ненужные воспоминания и стал вслушиваться в то, что говорил генерал.

С выражением соболезнований было покончено. Слава богу, наконец-то! И теперь Федор Филиппович в своеобычной тяжеловесной манере излагал вещи, с точки зрения профессионала представлявшие немалый интерес.

– Таким образом, – говорил генерал, продолжая утомительно маячить из угла в угол и скрипеть проклятой половицей, – в течение нескольких месяцев было закрыто несколько крупных дел, связанных с коррупцией, торговлей наркотиками, расхищением армейских складов…

– Крупная рыба, – подытожил Глеб, не любивший, когда генерал начинал вещать, как теледиктор.

– Вот именно, крупная рыба. Надо тебе сказать, Глеб Петрович, что многие наши коллеги вздохнули с облегчением: это были те самые дела, где близок локоть, да не укусишь. С одной стороны, вроде бы всем все ясно, а с другой – нет законных оснований не то что для ареста, но даже и для обыска.

– Руки коротки, – понимающе кивнул Глеб и мрачно улыбнулся: долгие годы его кормили именно такие дела. Генерал, словно прочитав его мысли, остро взглянул на Глеба, перестав на некоторое время скрипеть половицей.

– Хочешь, скажу, о чем ты подумал? – спросил он.

– Не хочу, – сказал Сиверов и опять полез за сигаретой.

– Ты много куришь, – заметил генерал с неодобрением.

– Я не на задании, – ответил Слепой, чиркая зажигалкой. Бледное пламя слегка подрагивало, когда он поднес зажигалку к кончику сигареты. Это не ускользнуло от внимания генерала, так же как и то, что вместо облегченного «Мальборо» его подопечный теперь курит «кэмел» без фильтра.

– И руки у тебя дрожат, – все тем же тоном сказал Потапчук.

– Не заставляйте меня ссылаться на обстоятельства, – начиная злиться, сказал Слепой.

Холодный блеск, мелькнувший в его глазах, немного успокоил генерала: это был прежний Глеб Сиверов, которого просто неожиданно и крепко прижала жизнь.

Потапчук верил, что Глеб найдет в себе силы подняться: Слепой никогда не оставался на лопатках подолгу, даже тогда, когда армейским хирургам пришлось буквально сшивать его по лоскутам, и потом, когда, впервые взглянув в зеркало после пластической операции, обнаружил там совершенно незнакомое лицо. «Что ж, – подумал генерал, – вот и настало для него время еще раз заново родиться. Роды – это всегда больно. Интересно, каков получится младенец?»

– Между прочим, – улыбнувшись совсем как раньше, сказал Глеб, – я тоже готов спорить, что знаю, о чем подумали вы.

– Мой «стечкин» против твоего «кольта», – поднял брошенную перчатку генерал, хотя смертельно устал и игры в угадайку привлекали его сейчас меньше всего. – Излагай.

– Вы думали о том, что вот эта куча хлама, которая сидит перед вами, вам очень нужна, а значит, она просто обязана в ближайшее время снова превратиться в человека, причем именно того человека, к которому вы привыкли и который вас ни разу не подводил. Я угадал?

– Я бы выразился помягче, но суть верна, – признал Потапчук. – Твоя взяла, Глеб Петрович.

– Я готов дать вам возможность отыграться, – сказал Глеб. – В конце концов, «стечкиных» у меня и без вашего целых две штуки. Что мне их, солить?

Так о чем я думал, когда вы предложили заняться чтением мыслей?

– Ты думал о том, что те, кто убил всех этих людей, выполняли работу, во многом сходную с твоей, а значит, объективно действовали на благо общества.., или, по крайней мере, были в этом уверены.

– Как всегда, практически стопроцентное попадание, – лениво поаплодировал Глеб. – Но в ваших словах чувствуется некая недосказанность, этакое каверзное «но»…

– Угу, – сказал генерал, – есть такое дело. Видишь ли, сходство тут чисто внешнее… Тьфу ты, дьявол, что это я говорю? Это как в том анекдоте, где Анка порезала палец, а Петька пристрелил ее, чтобы не мучилась. Если, к примеру, сравнить то, что делаешь ты, с работой хирурга, то те ребята, о которых я говорю – обыкновенные мясники, хотя мясники экстра-класса.

– То есть? – приподнял брови Глеб и глубоко затянулся. – Я убиваю, они убивают… Не ощущаю разницы.

– Разница в том, что ты убиваешь нужного человека так, что тебя никто не видит, а они выкашивают всех, кто попадается им на глаза – и правых, и виноватых. Ну, и нужного человека, конечно, тоже.., заодно.

– Ото, – сказал Глеб. – Серьезные ребята. Сварю-ка я кофе. Вы как, не против?

– Давай, – махнул рукой генерал и снова принялся расхаживать, терзая скрипучую половицу.

– Федор Филиппович, – снова заговорил Глеб, включая кофеварку и ловко расставляя на столе кофейные чашки, – давайте говорить начистоту. Вы все время повторяете: они, эти люди, убийцы, мясники, преступники… Ведь вы же точно знаете, кто они, иначе не пришли бы ко мне. Небось, в портфеле у вас и конвертик с фотографиями лежит?

– Это спецотряд ФСБ, – отбросив сомнения и твердо усаживаясь в кресло, заговорил генерал, – созданный для тех же целей, что и…

Он замялся.

– Что и я, – завершил его фразу Глеб. – Не надо мучиться, подбирая выражения: я именно создан, как лабораторный гомункулус, с совершенно определенными целями. Имейте в виду, я не в претензии.

Просто так сложилось, кого же тут винить?

Генерал неловко покашлял, смущенно отводя глаза.

Помимо того, что тема сама-по себе была довольно щекотливой, Слепой впервые говорил об этом так резко и в то же время спокойно. Ни тени горечи не было в его голосе, и это слегка встревожило генерала, который привык считать Сиверова довольно утонченной натурой.., может быть, даже немного чересчур утонченной.

Глеб тем временем разлил кофе по чашкам и, взяв свою, повалился в кресло, как срубленная сосна, ухитрившись не пролить при этом ни капли.

– В общем, ты прав, – осторожно сказал генерал, пробуя кофе. – Как всегда, отменно, – похвалил он напиток. – Итак, спецотряд ФСБ «Святой Георгий» был создан…

Сиверов совершенно неприлично прыснул, расплескав кофе и зашипев от боли, когда кипяток пролился ему на брюки.

– Как, вы сказали, они себя называют? – переспросил он.

– Они себя называют вольными стрелками, – сухо сказал генерал, – а официальное название, придуманное каким-то штабным романтиком, фигурирует только в паре документов… Учти, никто не знает, что я эти документы видел, а если узнают – не сносить мне головы.., да и тебе тоже.

Глеб молча кивнул, показывая, что все понял.

– Так вот, – в третий раз начал генерал, – отряд был создан для решения примерно тех же задач, какими приходилось в последние годы заниматься тебе: они должны были убирать опасных людей, перед которыми официальный закон по тем или иным причинам оказался бессилен. Инициаторами создания отряда выступили начальники нескольких отделов ФСБ.

Глеб приоткрыл рот, собираясь что-то спросить, но Потапчук опередил его.

– Нет, меня среди них не было, – сказал он, и Глеб расслабленно обмяк в кресле, полуприкрыв глаза и прихлебывая кофе скупыми глотками, словно находился в самом сердце Сахары. – Согласись, что сама по себе идея весьма заманчивая, – сказал он, и Глеб кивнул, не открывая глаз. – Убрать преступника – не карманника какого-нибудь, и даже не алкаша, зарубившего соседа топором по пьяной лавочке, а настоящего преступника, всерьез ставящего под угрозу безопасность страны, – без долгой судебно-следственной волокиты, без всякой надежды на оправдательный приговор, амнистию и условно-досрочное освобождение… Просто убрать к чертовой матери, чтоб не смердел, – и вся недолга!

– Это в духе нашей конторы, – сказал Глеб, снова отпивая из чашки. – Наши коллеги сроду этим промышляют.

– Да, – согласился генерал, – но не в таких масштабах. Глеб высоко поднял брови.

– Ой, – сказал он.

– Вот тебе и «ой», – огрызнулся генерал. – Только не надо политинформаций и экскурсов в историю, я ее знаю получше тебя. Никогда убийство без суда и следствия не было таким откровенным.

В большинстве случаев, даже в самые крутые времена, пытались соблюсти хотя бы видимость законной процедуры. – Ой-ей-ей, – сказал Глеб. – Может быть, не будем об этом? Право же, Федор Филиппович, я вас очень уважаю, но давайте все-таки по существу.

– Экий ты все-таки наглец, – медленно остывая, сказал генерал. – Никакого в тебе почтения к чинам.

– Да откуда ж ему взяться при моей-то работе? – пожал плечами Глеб. – Сколько я старших по званию перещелкал… Если со всех погоны поснимать, такая карта звездного неба получится!

– Тьфу ты! – плюнул генерал. – Ты только подумай, до чего ты договорился!

Тон его был шутливым, но Федор Филиппович с удивлением ощутил пробежавший вдоль спины холодок – Слепой сегодня говорил много, и все больше какие-то странные, ни с чем не сообразные вещи. Одна эта идея насчет карты созвездий чего стоит!

– Так что там эти вольные стрелки? – вернулся Глеб к прерванному разговору, снова наливая себе кофе.

– Последний пример, – сказал генерал. – Коммерческий банк «Икар». Президент правления банка Петрищев был большой сволочью и ухитрился влезть едва ли не во все грязные дела, приносящие большой доход, – от биржевых спекуляций до наркоторговли и поддержки чеченских террористов. Несколько дней назад к нему в офис наведались наши знакомые и вскоре ушли, оставив четырнадцать трупов, из которых только один, заметь, был Петрищевым, а все остальные, полагаю, имели о деятельности своего шефа весьма смутное представление – охранники, бухгалтеры, операторы, секретарши… Их скосили всех до единого из автоматов с глушителями.

– Может быть, ограбление? – с сомнением спросил Глеб.

– Как ты думаешь, пришел бы я сюда, будь это ограблением? – вопросом на вопрос ответил генерал. – Тем более, что там ничего не пропало, кроме пары калькуляторов. Хотя эти ребята не брезгуют мародерством, на этот раз, похоже, у них не было времени на возню с сейфом.

– Четырнадцать человек… – протянул Глеб, задумчиво почесывая переносицу. – Приехали бы уж сразу на танке. Нет, это, конечно, не грабители.

– А моего слова тебе недостаточно?

– Сомнение – основа познания, – изрек Глеб.

Он чувствовал, что понемногу приходит в норму. События последних дней уже подернулись дымкой и выглядели так, словно Сиверов не пережил весь этот ужас лично, а вычитал в романе или, например, услышал обо всем этом от Федора Филипповича. Так бывало всегда, когда Слепой приступал к выполнению нового задания – все личные радости и неурядицы тушевались, отходя на задний план. Конечно, неприятностей такого масштаба с ним не случалось давно – даже язык не поворачивался назвать их неприятностями, всему этому просто не было названия, – но и задание, судя по всему, было из таких, что способны вышибить из головы все на свете, до мозгов включительно.

Глеб уже точно знал, в чем будет заключаться это задание.

– Расстрел в «Икаре» – это еще не все, – неожиданно сказал генерал, и Глеб насторожился, продолжения рассказа он, честно говоря, не ожидал.

– Вышло так, – продолжал Потапчук, – что там поблизости случился один журналист. Что-то он имел против Петрищева и явно собирался состряпать разгромную статейку. С материалом у него, судя по всему, было туговато, так что он устроил засаду напротив офиса как раз в тот самый день и снял очень подробный фоторепортаж… Вот, полюбопытствуй.

Он вынул из внутреннего кармана пачку фотографий и передал Глебу. Глеб бегло просмотрел снимки, поднял брови и снова принялся перебирать фотографии, внимательно их разглядывая и складывая по порядку.

– Отличная работа, – сказал он наконец. – Прямо кино. Даже титров не надо. Как это попало к вам?

– Окружным путем, – сказал генерал. – У этого бумагомараки хватило ума не бежать со своей бомбой ни в милицию, ни, тем более, в свою газету. У него был какой-то старинный приятель в городской прокуратуре. Приятель этот, как я понимаю, посоветовал ему спрятаться и носа не показывать. Он так и поступил – уехал в деревню к какой-то престарелой родственнице – не то бабке, не то тетке, а приятель взялся за расследование…

– И где его нашли? – без особого интереса спросил Глеб. Все было ясно и без дополнительных вопросов.

– В сугробе, в двадцати километрах от городской черты по Волоколамскому шоссе, с перерезанным горлом.

– Само собой, – равнодушно сказал Глеб. – А журналист?

– Журналист, как ни странно, оказался парнем шустрым, – с оттенком удовлетворения сказал генерал. – Прежде чем его застрелили, он успел засветить одному из них в лоб медвежьим жаканом… Всю машину мозгами забрызгал.

– Ото, – сказал Глеб.

– Командира отряда, как я понял, спас только бронежилет, – продолжал генерал. – Жаль, что этот парень не взял повыше, – А откуда такие подробности? – спросил Глеб. – Или это секрет?

– Секрет, конечно, – сказал генерал, – но с тобой я им поделюсь. Этот «Святой Георгий» – только макушка айсберга. На него работает разветвленная информационная сеть. У них свои люди в милиции, в армии, прокуратуре, в каждом отделе ФСБ – везде. Я своего стукача вычислил давно, но до поры не трогал: в конце концов, то, чем занимались эти вольные стрелки, чаще всего было мне на руку. Но теперь они начали творить беспредел… Черт возьми, такого не позволяют себе даже бандиты!

– Да уж куда им, – с непонятной интонацией поддакнул Глеб.

– Короче, – тоном ниже продолжал Потапчук, – я взял своего, точнее, их стукача в оборот и узнал от него все, чего не знал сам.

– Я так понимаю, что их надо выследить и отправить прогуляться, – после непродолжительного молчания сказал Глеб.

– Ты не все понял, – мягко сказал генерал. – За ними большая сила. Учти: за то, что они сотворили с персоналом «Икара», никто из них даже устного выговора не получил. Они должны погибнуть.., э-э-э… случайно. Один за другим.

– Гм, – с сомнением в голосе кашлянул Глеб, снова беря в руки фотографии. – Тогда все становится гораздо сложнее.

– Ты невнимательно слушал, – сказал генерал Потапчук. – Один из них убит.

– То есть…

– То есть, в отряде «Святой Георгий» имеется вакантное место. И я, кажется, знаю, кто его займет.

Глава 8

– Кучеряво, – сказал Глеб Сиверов, когда прямо у него под ногами в замусоренном полу, по которому, казалось, уже лет десять не ступала нога человека, вдруг распахнулась черная квадратная пасть люка, слабо подсвеченная изнутри далеким сиянием слабых электрических лампочек. – Прямо как в кино.

Это здесь вы играете в графа Монте-Кристо?

– Ив Али-бабу тоже, – подтвердил веселый Костя и легонько подтолкнул Глеба между лопаток. – Давай, давай, капитан, шевели фигурой. Про конспирацию слыхал когда-нибудь?

– Что-то такое слышал, – признался Глеб. – Это как Ленин в семнадцатом щеку платком подвязывал, чтоб в кутузку не замели?

– Вроде того, – жизнерадостно хохотнул Костя, и вслед за новичком стал спускаться по стертым от частого употребления, скользким дырчатым ступеням.

Глеб был трезв, как стекло, и абсолютно спокоен.

Он не курил уже сутки, следуя железному правилу никогда не пить и не курить во время работы, и чувствовал себя собранным и каким-то цельным, как сплошной кусок металла или очень плотной, упругой резины.

Это было знакомое, хотя и основательно подзабытое за несколько последних дней ощущение, и возвращение его Глеб склонен был считать верным признаком восстановления душевного здоровья. Громыхающая железная лестница привела их в потерну – длинную и темноватую, но сухую и без намека на затхлость. Через большие промежутки на стене по правую руку горели вполнакала забранные матовыми плафонами и защитными проволочными каркасами лампочки. Судя по всему, решил Глеб, это была часть знаменитых московских катакомб, не имевшая никакого отношения к водопроводной или канализационной системам. Скорее всего, здесь когда-то располагалось бомбоубежище или что-то вроде этого – плафоны на стенах были устаревшей конструкции, а толщина сводчатого потолка невольно наводила на мысли о фортификации.

Потерна шла классическим фортификационным зигзагом. Держать здесь оборону было бы сплошным удовольствием, даже с малым количеством людей.

Где-то приглушенно гудели вентиляторы, нагнетая в подземелье свежий воздух.

Когда каменная кишка, наконец, закончилась, Глебу пришлось прищуриться – из-за бесшумно открывшейся тяжелой герметичной двери в лицо ударил резкий свет.

– Принимай пополнение, Батя, – весело сказал Костя и крепко хлопнул Глеба по плечу.

В этом вполне дружелюбном, по-солдатски грубоватом хлопке ясно читалось предупреждение: не шали, парень, веди себя прилично. Привыкнув к яркому свету, Глеб обвел взглядом обширное помещение, в котором, как он понимал, ему теперь предстояло провести немало времени. В центре большой комнаты с голыми белеными стенами и низким потолком стоял огромный, как полигон, стол для чистки оружия. Само оружие, как понял Слепой, хранилось в длинном железном шкафу, стоявшем у стены справа и запертом на замок. От выкрашенного в болотный цвет поцарапанного железа за версту разило унылым духом казармы со всеми ее прелестями, и Глеб незаметно вздохнул. Единственным украшением комнаты служил большой настенный календарь трехлетней давности, с которого зазывно улыбалась грудастая блондинка в микроскопических трусиках и с большой сигарой в руке. Позади блондинки сверкал хромированными деталями тяжелый «харлей-дэвидсон».

Еще в помещении имелись три железных двери, не считая той, через которую Костя ввел Глеба. За одной из них мерцали экраны компьютерных мониторов и играла приглушенная музыка. Глеб с изумлением узнал Шопена. Весельчак Костя обошел Сиверова и присоединился к сидевшим за столом людям. Вместе с Костей Глеб насчитал шестерых, один из которых был чернокожим.

Седьмой сидел на краю стола, покачивая ногой в начищенном до зеркального блеска ботинке, и с нехорошим любопытством разглядывал Глеба. Морда у него была совершенно волчья, вдоль и поперек исполосованная глубокими, не правильно зажившими шрамами, и даже на бритом черепе багровел след страшного ожога. Глядя на него, было легко понять, почему он не оставляет свидетелей: мало приятного, когда кто-то вдруг начнет расписывать следователю твои особые приметы, если кроме особых примет у тебя на физиономии ничего нет.

– Капитан Молчанов, – без вопросительной интонации произнес этот жутковатый персонаж.

– Так точно, – придавая лицу деревянное выражение, сказал Глеб. За столом кто-то, не сдержавшись, ржанул, и покрытая шрамами маска стремительно обернулась в ту сторону. Смех оборвался, словно обрезанный ножом.

– Забудь про «так точно», капитан, – по-прежнему без выражения сказал Батя. – Здесь у нас действует только одна статья устава: командир всегда прав. Что ты об этом думаешь?

– Я думаю, – спокойно ответил Глеб, – что если выжать устав досуха, удалив из него всю воду, от него останется только эта фраза.

– Хорошо сказано, – кивнул Батя. – Командир здесь я. Меня обычно называют Батей, так и в платежной ведомости пишут. У тебя есть кличка?

– Кличка? – поднял брови Глеб.

– Прозвище, – пояснил Батя. – Псевдоним.

– Слепой, – коротко представился Сиверов.

Майор Сердюк не выразил по поводу этого странного имени ни удивления, ни удовлетворения. Вместо этого он взял из-за спины лежавший на столе длинноствольный «магнум», зачем-то крутанул барабан и вдруг швырнул его в Глеба – не бросил, а именно швырнул, целясь в лицо. Сиверов спокойно взял револьвер из воздуха и остался невозмутимо стоять, держа оружие в опущенной руке.

– Отличная реакция, – похвалил Батя, – и железные нервы. Сверчок, – сказал он, – встать.

На ближнем к Слепому конце стола поднялся невысокий остроносый субъект, и вправду чем-то неуловимо похожий на сверчка. Глеб никогда не видел сверчков, но этот парень удивительно подходил к своей кличке.

– Это старший лейтенант Малышев по кличке Сверчок, – сказал майор Сердюк. – Убей его.

Не медля ни секунды, Глеб вскинул тяжелый «магнум», навел его на переносицу Сверчка и спустил курок. Он видел, что револьвер разряжен, еще тогда, когда Батя взял его со стола. Курок сухо щелкнул, Сверчок расплылся в улыбке, а Батя открыл было рот, чтобы изречь очередную похвалу, но Слепой, бросив бесполезный «магнум», левой рукой выхватил из-за воротника пропущенный Костей при обыске плоский «браунинг» и взвел курок, целясь Сверчку в лоб.

– Отставить!!! – рявкнул Батя так, что в углах комнаты зазвенело эхо.

Глеб спокойно поставил браунинг на предохранитель и неторопливо положил его в карман. Подняв с цементного пола «магнум», он отдал оружие Бате, сверлившему его бешеным взглядом. Бледный, как простыня, Сверчок медленно опустился на стул.

– Костя, – каким-то скрипучим голосом произнес майор Сердюк, – ты его обыскивал?

– Обыскивал, – упавшим голосом сказал разом погрустневший Костя.

– Трое суток карцера, – объявил Батя. – А в следующий раз шлепну на месте, чтоб другим неповадно было. Выполнять.

– Ну, ты козел, – негромко сказал Костя Глебу, выходя из комнаты. Слепой улыбнулся уголком рта – Костя слишком много говорил и слишком любил собственный голос, чтобы когда-нибудь стать настоящим профессионалом.

– Красиво, – сказал Батя. – А, Рубероид?

Негр сверкнул белозубой улыбкой, на мгновение сделавшись похожим на концертный рояль и очень чисто, без акцента сказал:

– Я уже похоронил нашего Сверчка.

– А тебе понравилось? – обернулся майор к Сверчку, у которого уже перестали дрожать руки.

– Дурак ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие, – не то Глебу, не то Бате сказал Сверчок.

– Ну-ну, – не повышая голоса, прикрикнул на него Сердюк. – Демократия, знаешь ли, тоже не безгранична.

– Я заметил, – сказал Сверчок, но быстро увял – для того, чтобы спорить с Батей, он был явно жидковат.

– Садись, Слепой, – предложил Батя. – Будем считать, что проверку на вшивость ты успешно выдержал. Остальное покажет дело. Тебе объяснили, чем мы занимаемся?

Глеб молча кивнул, устраиваясь на свободном стуле – здесь, судя по всему, когда-то сидел его предшественник, так неловко подставивший лоб под выстрел охотничьего ружья.

– И как ты к этому относишься? – спросил Батя.

– Я здесь, – просто ответил Глеб.

Ему было скучно. У майора Сердюка были замашки главаря гангстерской шайки, да и остальные, как понял Слепой из досье, переданных ему генералом Потапчуком, были из того же теста, разве что помельче калибром. Все они в свое время расстались с местами своей службы отнюдь не по собственной воле. Формулировки звучали по-разному, но суть оставалась неизменной: все это были подонки спецподразделений, уволенные кто за мордобой, кто за пьянство, а кое-кто и за то, что слишком любил стрельбу по живым мишеням – слишком сильно даже для тех весьма специфических частей, в которых они служили до того, как попали в «Святой Георгий».

Настоящим профессионалом был здесь, пожалуй, один Батя. Не имея специальной подготовки, держать в повиновении эту банду было бы просто невозможно.

Он единственный здесь представлял собой серьезную опасность. Глебу очень не нравилось выражение его глаз. Майор Сердюк явно никому не верил, и прежде всего он не верил своему новобранцу, с ходу проявившему недюжинные способности и фантастическую резвость.

Глеб немного жалел, что не нажал на курок, когда дуло «браунинга» смотрело в лоб Сверчку – это был очень удобный случай открыть счет, списав все на случайность и дисциплинированность. В конце концов, ведь это Батя отдал приказ стрелять. «Магнум» дал осечку, ну, и…

Это было слишком просто. Сердюк непременно насторожился бы, и задача Слепого, и без того почти невыполнимая, усложнилась бы безмерно.

Глеб обвел взглядом сидящих за огромным столом людей, которых ему в ближайшем будущем предстояло убить. То, что они в данный момент были живы, говорили, двигались, смеялись, курили и ели, не имело для него ровным счетом никакого значения – это были живые трупы, фанерные мишени. Слепого так и подмывало выхватить браунинг и перестрелять их одного за другим, как в тире, а потом спалить это змеиное гнездо к чертовой матери, но этим он поставил бы под удар генерала Потапчука, который и без того ходил по краю, через подставных лиц проталкивая Глеба в компанию «вольных стрелков». Кроме того, Батя уже закончил заряжать свою гаубицу и теперь сидел, рассеянно поигрывая тяжелым револьвером и испытующе разглядывая Глеба. В том, что майор Сердюк умеет обращаться с этой игрушкой, сомневаться не приходилось.

Вторым после Бати здесь был, несомненно, Рубероид. Сын лимитчицы с АЗЛК и студента из Ганы, он был талантливым самоучкой. В школу КГБ его, конечно, никто не принял бы, да он и не пытался туда поступать. Во время московской Олимпиады в восьмидесятом году какая-то светлая голова из Комитета додумалась привлечь чернокожего недоросля к наблюдению за постояльцами олимпийской деревни. Одуревший от безделья и отсутствия перспектив молодой человек с русским именем Володя охотно пошел на сотрудничество с органами и проявил себя на этом поприще настолько хорошо, что принес своему куратору кучу благодарностей в послужной список и был, в свою очередь, обласкан и привлечен к дальнейшей работе. Постепенно задания усложнялись, и в один прекрасный день куратор обучил Володю, уже тогда получившего кличку Рубероид, приемам обращения с пистолетом.

Это была уже настоящая работа, без дураков. Согласитесь, что, встретив на улице молодого, скромно одетого негра, вы менее всего станете ожидать, что, поравнявшись с вами, он вдруг достанет из сумки «вальтер» и проделает в вас несколько отверстий девятимиллиметрового диаметра. Очень многим пришлось горько пожалеть об укоренившихся в сознании советского человека пережитках оголтелого интернационализма – естественно, это касается тех, кто умер не сразу.

В один прекрасный день, однако, Володя-Рубероид, не поделив чего-то со своим куратором, решил посмотреть, что у того внутри, и удовлетворил свое любопытство с помощью все того же «вальтера». Ничего неожиданного внутри у капитана ФСБ Зайцева не оказалось. Огорченный Рубероид подался в бега, был изловлен – попробуйте-ка лечь на дно в российской глубинке с таким цветом лица! – допрошен с пристрастием и, выздоровев после этого допроса, зачислен в отряд майора Сердюка. Короче говоря, это был обыкновенный подонок, которому нравилось убивать из любви к искусству. Пистолетом он владел прекрасно и был хитер, как черно-бурый лис.

Все остальные – Сверчок, Костя-Ботало, молчаливый старлей Толик по кличке Молоток, Шалтай-Болтай с фигурой, как у несгораемого шкафа, весь какой-то разболтанный, словно скрепленный проволочками скелет, говоривший с блатным пришепетыванием Сапер, – были простыми нажимателями курков. С ними проблем не предвиделось, так же как и с тем лопухом, которого завалил из древней двустволки журналист Зернов. Этого убиенного, как удалось выяснить Глебу, звали Дятлом. «Что ж, – подумал по этому поводу Сиверов, – дятел – он и есть дятел.» Перезнакомившись с новыми коллегами, Глеб, следуя общему примеру, взял из стоявшего под столом распотрошенного ящика замасленную банку тушенки, вскрыл ее протянутым кем-то штык-ножом и стал прямо с лезвия есть смешанное с тонкими пластинками застывшего жира мясо, с хрустом заедая его черным армейским сухарем и внимательно слушая Батю, с набитым ртом излагающего план предстоящей операции.

Старательно пережевывая волокнистое, чересчур соленое мясо, Глеб поймал себя на странном ощущении. Он сосредоточился, придирчиво инспектируя себя изнутри, и с удивлением убедился в том, что им владеет блаженное чувство покоя, словно после долгого, полного невзгод и опасностей пути он, наконец-то, вернулся домой.