Текст книги "Убрать слепого"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Забродов появился именно оттуда, откуда и должен был появиться, если все это время провел под землей. Глеб удивился: что он там делал столько времени, неужели вместе с омоновцами гонялся за призраками в пустых коридорах? Бывший спецназовец выскользнул из узкой щели между двумя старыми зданиями, в одном из которых располагалась пельменная, а в другом – ателье по пошиву форменной одежды. Щель была узкой, но снег в ней был утоптан на совесть – туда часто сворачивали посетители пельменной, чтобы облегчиться после обильных возлияний. Слепой не любил этот вход в катакомбы из-за запаха, и, судя по выражению лица Забродова и по тому, как тот поочередно задрал обе ноги и придирчиво осмотрел подошвы, на него витавший в узкой кирпичной щели душок тоже произвел не самое приятное впечатление. Удовлетворенный результатами осмотра, Забродов бросил беглый взгляд по сторонам и решительно направился к своей машине, закуривая на ходу и неодобрительно косясь в сторону слишком тесно прижавшегося к переднему бамперу «лендровера» «шевроле» – похоже, ему лень было сдавать назад. Будь у него такая возможность, Слепой успокоил бы его, сказав, что сдавать назад ему не придется.

Глеб вынул из-под куртки «магнум» и взвел курок. Умнее всего было бы выстрелить в Забродова прямо сквозь заднее стекло «люмины», но разбитое стекло – это не только сквозняк, но и особая примета, поэтому он осторожно, стараясь не шуметь, приоткрыл дверцу и опустил ногу в податливую снеговую кашу.

Забродов уже отпер замок и начал открывать дверцу, когда Глеб выпрямился во весь рост и поднял револьвер на уровень глаз. Похоже, отставной инструктор все-таки был начеку: в последний момент он уловил характерное движение Слепого и метнулся за открытую дверцу своего автомобиля. Глеб заметил, как крупнокалиберная пуля вырвала клок кожаной куртки чуть ниже плеча Забродова – он все-таки достал инструктора, но тот все еще был жив и очень опасен: его бельгийский револьвер гавкнул из-под нижнего края дверцы, как цепная собака из подворотни, и пуля разбила левое зеркало зеленого «шевроле».

Глеб опустил ствол «магнума» ниже, но тут совсем рядом раздался истошный вопль милицейской сирены, и из-за угла метрах в ста позади вывернулся милицейский «форд». Слепой нажал на курок, не целясь, и пуля ударила в асфальт рядом с «лендровером», забрызгав его открытую дверцу снеговой кашицей. Глеб упал на сиденье «люмины», пригнулся пониже на тот случай, если Забродов начнет стрелять, и дал газ. Потрепанный «шевроле», пробуксовав задними колесами в глубокой серой слякоти, рывком снялся с места и, задев крылом стоявшую впереди серую «восьмерку», устремился в сторону мигавшего на дальнем перекрестке светофора. Сворачивая за угол, Глеб посмотрел в зеркало заднего вида и удовлетворенно улыбнулся: милицейский «форд», завывая, как баньши, несся следом, но перед «фордом», подскакивая на выбоинах и разбрызгивая грязный полурастаявший снег, отчаянно вращал высокими колесами старый армейский «лендровер» с укрепленной на капоте запаской – Забродов горел желанием довести дело до логического завершения, и Глеб решил, что было бы нечестно отказать ему в его последнем желании.

Зеленый «шевроле», набирая скорость и игнорируя сигналы светофоров, несся прочь из города, увлекая за собой погоню.

Глава 26

Когда Слепой вышел из норы, Илларион Забродов еще некоторое время сидел неподвижно, меланхолично куря и разглядывая сложенные из неровно состыкованных железобетонных блоков стены подземной камеры. Он обводил взглядом убого обставленный каземат, пытаясь понять, как его ученик, который, сложись обстоятельства немного иначе, мог бы стать другом, дошел до подобной жизни. «А что, если бы такое случилось со мной? – думал Илларион, пуская дым в потолок и прислушиваясь к грохоту за стеной – похоже, совсем рядом проходила линия метро. – Что бы я стал делать тогда?»

Представить себя на месте Слепого у него никак не получалось – все упиралось в то, что он с самого начала вряд ли согласился бы на предложение стать наемным убийцей. Киллер – это всегда киллер, служит он в ФСБ, армейской разведке, работает на преступную группировку или ведет собственный бизнес.

Можно сколько угодно трясти перед собственной совестью своим служебным удостоверением, и совесть будет вполне довольна, поскольку она в наше сложное время все чаще идет на компромиссы, на глазах утрачивая профессиональную пригодность, но рано или поздно личина респектабельного офицера, выполняющего свой служебный долг, не выдержав напряжения, трещит по швам, и киллер осознает себя до конца, а человеческая жизнь окончательно утрачивает для него какую бы то ни было ценность. Киллер убивает не потому, что это необходимо, а потому, что ему за это платят. Представить себя в подобном качестве Забродов не мог, и потому о том, что творилось в душе Глеба Сиверова, ему оставалось только гадать.

В бутылке оставалось еще немного водки. Илларион перелил ее в свою кружку и выпил одним глотком, как лекарство. Он вспомнил, какое лицо бывало у курсанта Сиверова, когда тот слушал Вагнера, и решительно поднялся из-за стола – все эти размышления ни к чему не вели. Следовало поскорее выбраться на поверхность, по дороге сочинив какую-нибудь более или менее убедительную байку для Сорокина, Мещерякова и всех остальных. Он не знал, правильно ли поступил, отпустив Слепого, но ведь это же, черт побери, был Глеб Сиверов, а не какой-то там Слепой! Было бы проще простого прострелить ему затылок, когда он, не оглядываясь, шел к лестнице, но Илларион не хотел играть по правилам спецслужб, считая простые человеческие правила более приемлемыми для себя.

Пошарив по углам, он нашел цилиндрический карманный фонарь и пощелкал кнопкой, проверяя, как тот работает. Фонарь был исправен. Правда, оставалось только гадать, сколько протянут батарейки, но Илларион вовсе не собирался провести остаток жизни в канализации. Он выбрался бы наружу и без фонаря, так как постарался запомнить каждый поворот маршрута, которым вел его бородатый диггер Миша, но с фонарем было как-то привычнее. Он выключил свет в норе поворотом старомодного рубильника, зажег фонарь и выбрался в коридор через низкую квадратную дверцу, похожую на люк. Дверца пронзительно заскрипела, когда он прикрывал ее, и Илларион заметил на ее внешней стороне мощный запор. На секунду он вообразил, что было бы, если бы Слепой решил запереть его здесь, и зябко передернул плечами – картинка получилась безрадостная.

Он привычной легкой поступью двигался по коридору, отыскивая знакомые ориентиры и считая шаги, когда до ушей его донеслись отдаленные звуки. Сомнений тут быть не могло: под землей кто-то остервенело строчил из автомата. На какое-то мгновение автомат замолчал, а потом тишина подземелья взорвалась настоящей какофонией, сопровождающей обычно массированный автоматный огонь.

– Ах, Сорокин, ах, головоногий! – выругался Забродов.

Он не сомневался, что автоматчики посланы Сорокиным. Генерал Федотов слишком доверял Забродову, чтобы подстраховывать его с такой тяжеловесной неловкостью. Скорее всего, подумалось Иллариону, у Сорокина просто не выдержали нервы.

Проводник не вернулся, и он решил, что Слепой шлепнул и меня тоже.., и мог бы, между прочим, так что понять Сорокина можно. Но до чего же он это не вовремя!..

Илларион бросился туда, где, то ослабевая, то вспыхивая с новой силой, грохотал шквал автоматного огня. Стреляли, конечно же, в Сиверова, и, судя по тому, что огонь не прекращался, никак не могли попасть. Зато он – Илларион был в этом совершенно уверен, – не промазал ни разу. Наивная попытка Забродова обойтись без кровопролития рухнула в самом начале, не приведя ни к чему, кроме новых человеческих жертв. «Не стоило и пытаться, – подумал он. – Будь в этом деле только он и я, все бы обошлось. Но, конечно, господин полковник не мог не подстраховаться парочкой штурмовых отрядов…»

Когда грохот автоматов сделался оглушительным, он выключил фонарик – ему вовсе не улыбалось схлопотать пулю только потому, что он боялся споткнуться, Обогнув очередной угол, он увидел коридор, в котором шел бой – впереди обозначился прямоугольный проем, косо расчерченный пересекающимися траекториями трассирующих пуль. Он добрался до места пересечения коридоров и немного подождал.

Вскоре огонь окончательно стих, и наступила тишина, в которой тихо звякнула откатившаяся гильза.

Потом раздались приглушенные голоса, вспыхнул луч карманного фонаря. Илларион осторожно выглянул в коридор и содрогнулся: совсем недалеко стояла жалкая кучка вооруженных людей, человек восемь, не больше, а вокруг сломанными манекенами валялись трупы. На глаз их казалось куда больше, чем живых.

Илларион повернулся кругом и пошел назад. Показываться на глаза омоновцам сейчас значило с большой вероятностью наскочить на автоматную очередь – парни возбуждены и начнут стрелять раньше, чем сообразят, что делают. Кроме того, Иллариону сейчас совершенно не хотелось участвовать в подсчете потерь и перевязывании ран – у него были дела поважнее. Нужно было срочно отыскать Слепого. Что он станет делать, встретившись с Сиверовым, Илларион не знал, но полагал, что найти того необходимо, пока он не натворил новых бед. Демарш Сорокина мог дорого обойтись, так же, как и его, Забродова, книжный гуманизм… Он уже дорого обошелся, но мог обойтись еще дороже.

«Легко сказать – найти Слепого, – подумал Забродов. – Где его теперь прикажете искать? Не подался же он обратно в свою нору. Впрочем, я, кажется, знаю, где он может быть. В том состоянии, в котором он сейчас находится, ему одна дорога.»

Торопясь проверить свое предположение, Илларион ушел достаточно далеко от места перестрелки, прежде чем заметил, что идет не туда. Это стало очевидным, когда луч фонаря осветил край обрыва, под которым с шумом струилась вода. От воды поднимался смертоубойный запах канализации. Подойдя к краю обрыва и посветив фонариком вниз, Забродов убедился, что запах в трубе полностью соответствует тому, что струилось по ее дну. Прикинув на глаз глубину потока, Илларион решил, что там примерно по колено и решительно двинулся в обратном направлении. Конечно, можно было попытаться вместе со сточными водами впасть в какой-нибудь пригородный водоем, но он предпочитал поискать другой путь.

Впрочем, блуждание под землей отняло у него не более часа – он без труда вернулся к месту перестрелки, где уже никого не было, даже трупов, а оттуда легко нашел дорогу, по которой они шли с диггером Мишей. Брать с собой тело диггера он не стал, подозревая, что сразу после выхода из катакомб у него появится масса других дел. Вскоре он уже отодвинул в сторону дощатый щит и проник в подвал старого дома, на первом этаже которого размещалась пельменная. Задвинув за собой тяжелый занозистый щит, Илларион поспешил навстречу дневному свету.

Впрочем, никакого света, кроме электрического, на улице уже не было – пока он слонялся по старым канализационным трубам, совсем стемнело, на улицах зажглись фонари, и опять пошел снег. Протиснувшись сквозь узкую вонючую щель между двумя домами, Забродов увидел свой «лендровер», на крыше и капоте которого выросли настоящие сугробы. Прямо перед «лендровером», слишком плотно прижавшись к его переднему бамперу своим тускло блестящим багажником, стоял потрепанный зеленый «шевроле». Покосившись в ту сторону, Илларион заметил, что за рулем зеленой машины кто-то сидит. Разглядеть этого человека более подробно мешала темнота и высокий подголовник сиденья, но Забродов предполагал, что это именно тот, кто ему нужен. Стараясь двигаться непринужденно, он подошел к «лендроверу» и отпер дверцу. Человек за рулем «шевроле» не шевелился – не то выбирал момент, не то вообще был здесь не при чем. Илларион открыл дверцу, и тогда Слепой выскочил из кабины и выстрелил. Пуля ударила Забродова в плечо, и левая рука мгновенно онемела, налившись свинцовой тяжестью и медленно пульсирующей болью. Илларион выстрелил в ответ, с некоторым удивлением обнаружив, что лежит на боку в ледяной снежной каше, и увидел, что промазал. Позади завыла сирена, спугнув Слепого, и его второй выстрел только слегка оцарапал асфальтовую шкуру улицы.

«Шевроле» рванул с места. Илларион зашвырнул в кабину револьвер и запрыгнул на водительское сиденье. Милицейский «форд» попытался перекрыть ему дорогу, но Илларион сдвинул его в сторону сильно выдающимся вперед бампером своего «лендровера», поморщившись, когда заскрежетало сминаемое железо, и до отказа вдавил педаль акселератора в пол. Двигатель «лендровера» взревел, машина с силой оттолкнула скользкую дорогу всеми четырьмя колесами и устремилась за маячащими впереди габаритными огнями зеленой «люмины».

Слепой летел по прямой, как пуля, проскакивая перекрестки на красный свет и распугивая встречные автомобили воем клаксона. «Лендровер» несколько уступал «шевроле» в скорости, но через некоторое время Забродов заметил, что Слепой вовсе не стремится от него оторваться – Глеб явно выманивал его за город, на оперативный простор, чтобы там без помех закончить начатую в подземелье беседу. Илларион был не против такого варианта, вот только сильно болела простреленная рука, да милицейский «форд», не отставая, висел на хвосте.

Забродов на пробу подвигал левой рукой. Это было больно, но рука действовала – пуля прошла по касательной, не причинив сколько-нибудь серьезных повреждений. Правда, рана была большая, крови через нее вытекало много, и это обещало в ближайшее время стать серьезной проблемой, если он не найдет способ перевязать руку. Он даже рассмеялся – такой дикой казалась мысль о перевязке, сделанной без посторонней помощи на скорости, приближающейся к полутора сотням километров в час. Сняв с баранки правую руку, он взял из бардачка сотовый телефон и вызвал Сорокина.

– Ты жив?! – закричал Сорокин. – Где ты?

– Жив пока, – ответил Илларион на первую часть вопроса. «Шевроле» резко затормозил и свернул в переулок, и ему пришлось схватиться за руль обеими руками, так что следующую реплику Сорокина он пропустил. – Вот что, полковник, – сказал он, выровняв машину и снова увеличивая скорость, – твои омоновцы все мне изгадили. Я преследую Сиверова, но на хвосте у меня висит ментовский «форд», который я только что помял. Скоро к нему прибудет подкрепление, и они общими усилиями сделают, из меня решето, а Слепой, конечно же, уйдет.

– А как… – заикнулся было Сорокин, но Иллариону некогда было с ним разговаривать.

– Молчи, – сказал он, – и слушай. Я веду машину раненой рукой, так что не болтай, а делай, что тебе говорят. Убери этого идиота с моего хвоста и обеспечь нам зеленую улицу. Мы движемся по Варшавскому шоссе в направлении городской черты.

Ты понял?

– Понял, сделаю. А ты справишься? С одной-то рукой…

– Если я не справлюсь, он просто уйдет, – сказал Забродов. – Теперь ему нужен только я. Похоже, он устал и собирается отчалить. Все, полковник, отбой.

Он выключил телефон и бросил трубку на соседнее сиденье. Через некоторое время вопли сирены позади смолкли, красно-синие всполохи погасли, и милицейский «форд» отстал, затерявшись среди других машин.

Илларион перестроился в правый ряд, коротко мигнул Слепому фарами и затормозил. Он не знал, какое решение примет Сиверов, и потому торопился, как мог. Вывернув содержимое аптечки на сиденье, он зубами надорвал упаковку с бинтом и кое-как обмотал им простреленную руку, сбросив предварительно скользкую от крови кожаную куртку. Затянув узел с помощью зубов, он наскоро протер остатком бинта липкое от крови рулевое колесо и тронулся вперед, снова мигнув фарами. Слепой, поджидавший его метрах в ста впереди, тоже тронулся с места и, набирая скорость, помчался прочь из города.

Илларион улыбнулся – Глебу действительно был нужен только он.

Снегопад превратился в настоящую метель, совершенно неуместную в середине марта. Это было удивительно красиво, но вести машину сквозь это белое непроглядное месиво становилось труднее с каждой минутой. Глеб подумал, что такого снегопада он не видел давно, если ему вообще когда-нибудь доводилось видеть что-либо подобное. Вскоре ему пришлось сильно снизить скорость, чтобы ненароком не слететь с дороги. Туманное пятно света позади приблизилось, разрослось во все заднее стекло, но этим все и ограничилось – Забродов не спешил, предоставляя право выбора ему. Глеб тихо рассмеялся: они понимали друг друга без слов. Это вдруг показалось ему очень важным – важнее того, что они собирались сделать друг с другом. Именно это чувство заставило его остановить машину и терпеливо ждать, пока Забродов перевяжет свое плечо – там, в городе.

Именно это чувство – Глеб был в этом уверен – заставило Забродова надавить на своих друзей, чтобы те вывели из игры не вовремя встрявшую в нее милицию. В конце концов, подумалось ему, Забродов вполне мог оказаться непричастным к тому рейду омоновцев по катакомбам – это было на него мало похоже. Но дела это не меняло: вариант, изначально предложенный Забродовым, был многоточием, а история закончена только тогда, когда в конце ее стоит точка. Забродов это понимал, и именно поэтому упорно ехал следом за ним сквозь эту нереальную, словно киношную, ночную метель. Глеб осторожно вырулил на обочину и плавно нажал на тормоз. Машина прокатилась еще несколько метров и остановилась. Сиверов вышел из нее, сразу задохнувшись метелью – дышать здесь было все равно, что пытаться вдохнуть в себя сугроб.

«Лендровер» остановился в метре от «шевроле», и Забродов легко выпрыгнул на снег. Куртки на нем не было, поверх рукава камуфляжной униформы белел уже пропитавшийся кровью бинт. Слепой поднял револьвер, но Забродов показал пустые руки, и Глеб уронил «магнум» в снег.

Они не разговаривали: слова были лишними, потому что все было сказано. Оставалось поставить точку в конце истории, и поэтому они неторопливо двинулись навстречу друг другу. Глеб заметил, что Забродов неуверенно двигает раненой рукой, но это была ерунда – Слепой слишком хорошо знал своего бывшего инструктора, чтобы обольщаться по поводу подобных мелочей. Он сосредоточился в ожидании атаки, теперь это могло произойти в любой момент.

Напряжение росло. Забродов сделал обманное движение, и Слепой стремительно прыгнул вперед.

Забродов блокировал удар, нанес ответный, который тоже был парирован, уклонился от захвата, сделал подсечку, и оба спутанным клубком рухнули под откос с края насыпи, по которой проходило в этом месте шоссе.

Вывалявшись в мокром снегу, они скатились с откоса на проходившую под насыпью проселочную дорогу. Снег слепил, мешая наблюдать за противником, и Слепой не успел увернуться от удара обутой в тяжелый армейский ботинок ноги. Он лишь слегка уклонился, и направленный в солнечное сплетение удар пришелся ему по ребрам. Он поймал себя на том, что старается бить с правой, чтобы Забродову приходилось защищаться раненой рукой. Это был не самый джентльменский ход, но в бою не принято расшаркиваться и просить прощения – этому когда-то научил его сам Забродов. Потом, когда бой будет позади, можно помочь противнику подняться, но, пока тот стоит на ногах, твоя задача заключается в том, чтобы свалить его любым способом, невзирая на то, выше или ниже пояса приходятся твои удары. Забродов явно ослаб от потери крови, и Глеб безжалостно молотил его, напирая и не давая опомниться, блокируя редкие ответные удары и отвечая на них целыми сериями стремительных выпадов. У Забродова уже была рассечена нижняя губа, и кровь с нее обильно капала на пятнистую куртку. Строго говоря, его оставалось лишь слегка дожать – он шатался и дышал с присвистом, а его левая рука почти не действовала.

Он вдруг открылся, видимо, наполовину утратив связь с реальностью, и Слепой ударил изо всех сил – так, чтобы убить одним ударом, как учил его когда-то инструктор по кличке Ас, но удар непостижимым образом прошел мимо, а в грудной клетке Глеба вдруг взорвался мегатонный заряд боли, и немедленно другая бомба с треском лопнула в левой голени. Задыхаясь и почти ничего не видя из-за мельтешащих перед глазами цветных пятен, он отскочил на шаг и избежал очередного удара, который мог стать последним. В глазах у него прояснилось, и он увидел, что Забродов как ни в чем ни бывало стоит в боевой стойке, слегка пригнувшись и выставив перед собой готовые нанести удар руки. Его одышку как рукой сняло, ноги больше не подкашивались, а окровавленный рот улыбался Сиверову мокрой красной улыбкой вампира.

Оправившись от боли и удивления, Слепой снова осторожно приблизился к неподвижно стоявшему противнику. Грязная штука, проделанная Забродовым, взбесила Глеба, хотя он знал, что именно этого и добивался его противник. Теперь Сиверов сменил тактику, перейдя к тому, с чего следовало начинать: пригнувшись и совершая отвлекающие движения руками, он закружил вокруг Забродова на полусогнутых ногах, время от времени совершая короткие выпады, не имевшие завершения. Противники выжидали, выманивая друг друга на себя, предлагая взять инициативу в свои руки, дразня и запугивая. Глеб из последних сил боролся с собой: мозг его постепенно тонул в красной волне настоящей ненависти, медленно погружался в пучину боевого безумия, подстрекая тело торопиться и довести дело до конца одной решительной атакой. В таком состоянии он мог легко расшвырять вооруженную ножами толпу, но теперешний его соперник один стоил десятка толп, против него подобные вещи просто не срабатывали. Он только и ждал, чтобы Слепой потерял голову и безрассудно бросился в атаку, забыв об осторожности. Один раз он уже обманул Глеба, и это едва не стоило ему жизни – бок болел до сих пор, а голень онемела и плохо слушалась.

По шоссе наверху промчалась машина, на миг затопив все вокруг ярким светом галогенных фар. После того как она проехала, тьма, казалось, сгустилась настолько, что ее можно было резать ножом. Даже Глеб со своим не вполне человеческим зрением с трудом различал силуэт Забродова. Это был шанс, и Слепой немедленно использовал его, хотя и сознавал его эфемерность. Он нанес сокрушительный прямой удар правой, целясь в горло, но Забродов все-таки разглядел стремительно приближающуюся смерть и в последний момент неуклюже нырнул вправо, так что кулак Глеба врезался в его простреленное плечо, вызвав у него невольный стон. Нога Забродова поскользнулась в смешанной со слякотью грязи, и он, потеряв равновесие, тяжело упал на одно колено.

Не медля ни секунды, Глеб ударил ногой в голову, но Забродов вдруг совершенно непрофессионально, как-то совсем по детски нырнул вперед и, вцепившись в его опорную ногу, толчком повалил его в грязь.

Слепой упал, как кошка, и сразу же вскочил, но Забродов каким-то непостижимым образом оказался на ногах раньше него и уже ударил. Глеб блокировал удар, вскинув руку, и блок удался на славу, но жидкая грязь с рукава куртки брызнула прямо в глаза, и он рефлекторно зажмурился, пропустив следующий удар. Перемазанный кровью и грязью кулак Забродова с отвратительным мягким хрустом вонзился в его незащищенную гортань – Глеб услышал этот хруст и понял, что убит. Он знал, что должен стоять, должен драться, но земля вдруг со страшной, мягкой, но непреодолимой силой потянула его на себя. Он попытался покрепче упереться в нее ногами, но ноги предали, подвели, вступив в" преступный сговор с силой земного тяготения, атмосферный столб вдруг приобрел вес равного по объему столба из химически чистого свинца, и Слепой, раздавленный этой тяжестью, опустился на колени. Страха не было – он просто в очередной раз с обидой почувствовал себя преданным. Он не смотрел на Забродова, занятый тем, что пытался втянуть в себя хоть немного воздуха через разбитую гортань, но боковым зрением видел, как тот деловито заходит сбоку, чтобы нанести последний милосердный удар. Мне не нужно вашего милосердия, хотел сказать он. Я могу умереть и так, хотел он сказать Забродову, но голосовые связки не слушались – вместо них была только боль, огромная, как небо, и из этой боли вдруг вышла Анечка, и она улыбалась ему лицом, с которого чудесным образом исчезли следы от пуль. Он попытался встать с колен и шагнуть ей навстречу и уже не почувствовал удара в висок, боком швырнувшего его в жидкую грязь.