Текст книги "Циферщик (СИ)"

Автор книги: Андрей Пихтиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

– Алло! – раздражённо ответил маньяк. – Да… да… нет. Долго ждать? Я просто хотел… Что? Почему это? Но…

Ольга, собравшись с силами, выдавливая из себя последние крохи храбрости, понимая, что скорее всего, ничем хорошим для неё это не кончится, истошно закричала:

– Помогите! Он держит меня в гараже! Он хочет меня убить!!

Новая сильная пощёчина едва не сбросила девушку со стула на пол. Чёрная повязка, закрывающая ранее её глаза, появилась из ниоткуда и плотно закрыла её рот. Не сдаваясь, она продолжала кричать и просить о помощи, издавая через ткань невнятные, приглушенные звуки.

Убийцу это ничуть не смутило и не напугало. Он с безразличным лицом продолжал разговор, явно споря о чём-то со своим собеседником. Даже не обращая внимания на свою пленницу, изо всех сил старавшуюся издать как можно больше шума. Ольга не могла поверить, что звонящий до сих пор ничего не услышал и продолжал о чём-то говорить. Собеседник маньяка обязан был её услышать! Должен был забеспокоиться! Ольга затихла, стараясь прислушаться к разговору.

– Я не могу столько ждать! – взвизгнул Циферщик. – Понимаешь меня, – не могу!

После этого он покивал невидимому собеседнику, видимо услышав нужные доводы. Наконец, прошипев «хорошо», он закончил разговор и убрал телефон обратно в карман.

– Ты везучая сучка… Сейчас я освобожу тебе руки. Попробуй только дёрнуться, и я порежу тебя на лоскуты в одну секунду, веришь? – он грубо и больно схватил её за скулы, приподнял её лицо так, чтобы смотреть друг другу прямо в глаза. – Веришь?!

Оля поспешно кивнула, желая, чтобы он наконец убрал от неё свои руки. «Он развяжет меня, он отпустит меня?» Безосновательная, но такая желанная мысль вращалась в её голове, обретая форму пустой, но такой сладкой надежды. Повторяя раз за разом пару фраз в голове, вспоминая свои лучшие в жизни моменты, в которых непременно присутствовал Виктор, Оля покорно подчинялась маньяку.

Тот действительно перерезал верёвки, которым были связаны руки девушки, потом прижал лезвие к её горлу, не переставая плотоядно оглядывать её полуголое тело.

– Ты отпустишь меня? – прошептала Оля, мечтая, чтобы он ответил утвердительно. Руки были свободны, но Циферщик выше её и гораздо сильнее. Затёкшее тело плохо слушалось. Сопротивление неминуемо бы закончилось провалом, а значит, – смертью.

– Всему своё время. Отдай это! – не дожидаясь согласия, он грубо выхватил порезанный лифчик. Оля ахнула от неожиданности, прикрыла обнажённую грудь руками, начала застёгивать блузку, ожидая возражающего оклика. Но его не последовало.

– Там ведро. Сама догадаешься, зачем? Стой на месте, я сейчас вернусь. Даже не думай дёрнуться! – фразы тюремщика стали короткими и обрывочными, казалось, он делал совсем не то, чего хотел. У Оли всё ещё были связаны ноги, она при всём желании не могла проскользнуть вслед за ним в открывшуюся через гаражную дверь осеннюю ночь. Прорвавшийся в затхлый гараж воздух был полон запахов дождя и жизни. Он придавал уверенности и смирения. «Я жива! Я буду жива?» – твердила про себя Оля, застёгивая блузку. От внезапного облегчения, хотелось петь. Но она до сих пор пленница, её судьба висела на волоске. Она лишь получила неожиданную отсрочку. Или ещё нет? Циферщик за дверью.

Наконец, светловолосая голова появилась в проёме, бросила сумку с чем-то и не говоря больше ни слова, закрыла дверь, и с той стороны стали слышны звуки запирающегося замка.

Оля тяжело и быстро дышала. Сразу же неровными движениями стянула узы на ногах, бросилась к двери, едва не упав. Потом скорее «для галочки», чем серьёзно рассчитывая на успех, попыталась их открыть. Тело было как не своё и плохо слушалось. Осмотрев сумку, брошенную Циферщиком, Оля обнаружила там еду. Пакет яблок, бутылка минеральной воды, буханка хлеба, маленький кусок сыра и плитка шоколада, которая всем своим видом, как показалось Ольге, источала насмешку.

Приходящий в норму организм тут же проявил свои потребности, которые постыдно пришлось справлять в маленькое, едва больше детского, для лепки куличиков, ведро. Оля села на стул, с жадностью грызя яблоко, с усмешкой над собой думая, мытое ли оно?

* * *

Время будто выкачали из этой бетонной коробки, освещённой раздражающим светом электрической лампы. Оля, казалось, изучила каждый сантиметр своей тюрьмы, облазила все полки, заглянула в каждый закуток. Всё безрезультатно. Вокруг не было ничего подходящего для спасения. Насыщенный пылью и пустотой воздух, вкупе с этим, сводящим с ума светом, лишь усиливал общую атмосферу безысходности. С выключенным светом было ещё хуже. Тотчас появлялась навязчивая ассоциация с могилой.

Ожидание неопределённого, давящая скука и безвыходность положения давили на девушку, не давая оставаться на одном месте, заставляя всё нарезать и нарезать круги по этому крошечному помещению. Голос охрип от криков, кулаки сбились об стальную дверь. Мысли хаотично прыгали в голове перед загнанной в угол девушкой. Бесконечные «почему» заставляли выть от безысходности. Не осталось ничего, кроме обволакивающего сердце томительного ожидания.

Когда придёт её мучитель? Что он принесёт ей? Смерть, свободу, жизнь, полную лишений и унижений? Фантастические образы мешались в её мыслях с предчувствием самого страшного. Справиться с гнётом отчаяния позволяло лишь насильное возвращение в самые счастливые моменты жизни.

В попытках прочувствовать их, вдохнуть те запахи, что им сопутствовали, услышать музыку, что их сопровождала, вспомнить те разговоры, что велись в эти моменты, Ольга коротала бесконечные минуты своего заточения. Это придавало немного желанной отстранённости от ужасов бытия, позволяло закрыться в своих грёзах, перенести свою душу туда, спасаясь от неизвестной участи настоящего. И Ольга терялась в своих грёзах, растворялась в видениях, созданных собственным рассудком, стараясь как можно дальше уйти от реальности, в облаках мечтаний спрятаться от этого гаража, источавшего зло.

Время перестало существовать, грань между сном и явью сузилась до тончайшей линии. Сколько суток она уже провела в своей темнице? День сейчас или ночь? Там, за этой железной дверью? Жива ли там ещё надежда, любовь, добро? Всё тот же ли мир снаружи её плахи? Тот мир, что допустил всю эту ситуацию, высасывающею из неё человечность. День или ночь? Жизнь или смерть? Свобода или заточение?

Она представляла себе Витю, что он сейчас делал, как жил без неё. Сердце обливалось кровью от жалости, по щекам ручьём текли слёзы. Вот бы ещё хоть раз увидеть его, обнять, прижаться к нему всем телом, почувствовать его любящее тепло. Как он будет жить, если её не станет? Она отбрасывала мысли о смерти, стараясь до конца верить в чудесное, скорое освобождение, но это было так сложно. Мрачные мысли возвращались раз за разом. «Пожалуйста, Витя, живи дальше, будь счастлив! Не смей и думать о том, чтобы поступить так, как поступил Кирилл! Андрей поможет тебе всегда и во всём. Что бы со мной не случилось, вы обязательно справитесь!»

Резкий, чужеродный звук уничтожил тюремную тишину. Оля встрепенулась, перевела свой взгляд, полный тревожного ожидания, на дверь, наблюдая, как движения ключа отодвигают железный засов. Вот совсем скоро ворота гаража откроются, и то, что судьба приготовила для неё, за неумолимо раскрывающейся дверью, наконец появится, избавляя её от тяжести ожидания неизвестного.

– Отошла к стене! – истеричный крик, изданный единственным голосом, который она слышала в заточении.

В последней надежде Оля окинула взглядом свою камеру, в поисках чего-то, чем можно было бы дать отпор. Задержалась на канистре, в которой плескалась какая-то горючая жидкость. Она сможет её как-то использовать? Вряд ли. А больше ничего нет. Оставалось лишь отступить к стене и смиренно ждать своей участи.

Маньяк, лицо которого было скрыто чёрным капюшоном от толстовки, заглянул внутрь, удостоверился, что пленница его послушалась, потом безбоязненно повернулся к ней спиной, чтобы закрыть дверь. Его волнение и неуверенность бросались в глаза даже со стороны. Циферщик закрыл за собой дверь, долго при этом копаясь. Потом замер спиной к ней. Оля приметила, что похитителя била дрожь.

– Короче. Произошла ошибка. Сядь обратно на стул, – он бросался обрывочными, резкими фразами.

– Вы меня отпускаете? – голосом, полным пьянящей надежды, спросила девушка. Голос дрожал, некоторые звуки не проговаривались. Оле показалось, что она сказала свою фразу крайне невнятно. Она повторила вопрос громче, чётко проговаривая слова.

– Сядь на сраный стул! – взвизгнул убийца.

Оля, стремясь не накалять далее обстановку, послушно села, поставив поваленный стул, не спуская при этом глаз с маньяка.

– Села.

– Закрой глаза.

– Зачем?

– Просто закрой свои глаза, если хочешь жить! Сиди тихо и не дёргайся.

Оля закрыла глаза. Чувство беспомощности и неопределённости стучало в мозгу, отдавая в сердце, которое билось всё сильнее. Концентрируясь на спасительной мысли о грядущем освобождении, Оля старалась переместить свой дух за пределы тела, забыть обо всём и лишь ждать развязки.

Послышались приближающиеся шаги, воздух принёс резкий запах пота тюремщика. Он остановился позади неё.

– Вот, молодец. Сейчас я свяжу тебя, и мы пойдём прогуляемся. Обещаю, ты встретишься со своими… родными.

Грубые, неаккуратные и нетвёрдые руки взялись за неё, начали обматывать верёвками и скотчем её руки и ноги. В конце, скотч лёг поверх её губ, плотно смыкая их.

Тяжёлое, сопящее дыхание преступника сопровождало весь процесс. Вскоре Ольга почувствовала, что не может пошевелиться. В мыслях почему-то возник яркий солнечный день. Чей-то знакомый смех, пение птиц, лёгкий тёплый ветерок, дующий прямо в Олино лицо. Знакомые, радостные лица с улыбкой разглядывали её. Всё стало похоже на чудесные грёзы, в которые хотелось полностью погрузиться. Воспоминания обволакивали девушку, наполняли её, заставляя губы растянуться в беззаботной, непринуждённой, искренней улыбке, что была так чужда её окружению.

Циферщик громко сопел за её спиной. Искорка надежды всё сильнее разогревалась в сердце Оли. Боясь пошевелиться, она ждала, что будет дальше.

– Ну вот и всё, теперь…

Окончание фразы Ольга не услышала. Верёвка оказалась на её горле, начав с дьявольской силой затягиваться. Изо всех сил сопротивляясь, с исступлением выгибаясь всем телом, в надежде высвободиться из петли, Оля в конце концов упала со стула на колени, тщетно продолжая попытки вырваться. Вместо верёвки в её горло вцепились крепкие длинные пальцы. Взгляд девушки судорожно бросался с одного угла гаража на другой. Воздуха не хватало, а электрическая лампочка светила всё злее. Мерзостное дыхание нечищеных зубов и какой-то гнили, сопровождаемое старательным пыхтением, раздавалось совсем рядом. Этот гнилостный запах, казалось, окутывал весь мир вокруг. Оле хотелось лишь перестать его чувствовать. Боль, агония удушения и её отчаянные, судорожные взбрыкивания, неуклонным столпом близящейся смерти прорезали рассудок. В глазах стремительно темнело. Всё сложнее было находиться в сознании. Всё сильнее сдавливались пальцы на шее. Судорожно хотелось глотнуть желанного воздуха, но это желание становилось всё более невозможным.

Воспоминания раннего детства – светлые, яркие и желанные – выходили на первый план, затмевая собой всё вокруг. «Я умираю» – вспышкой молнии пронеслись слова в её затухающем рассудке. Слова, наполненные лишь утвердительной, безальтернативной констатацией неизбежного. Перед глазами Ольги, будто из позабытого кошмара, всплыло лицо убийцы. Безумный взгляд покрытого веснушками лица с глазами, закатывающимися от напряжения, с уродливо вздутыми венами на его шее.

«Нет! Я не хочу видеть это лицо последним в своей жизни!»

Усилием воли девушка перевела взгляд на такой ослепляющий сейчас, яркий свет лампы. Оле этот свет резал глаза, заполняя их светом, заставляя веки сомкнуться. Её сознание угасало. Она поняла, что её векам больше никогда не открыться.

Другой, – летний, тёплый свет вышел на первый план. Звуки того лета, будто из другой жизни, перенесли её в лучший мир. Там она видела преданные, влюблённые лица Вити и Андрея. Там уже не было забот, не было тревог, не было опасности. Там она могла быть самой собой. Мир, в котором ей хотелось бы коротать вечность, с теми милыми людьми, ради которых она жила последние годы.

Глаза Ольги потеряли искру жизни.

Маньяк продолжал остервенело сдавливать горло бездыханного тела. Его рот наполнился слюной, она скатывалась с уголка плотно сжатых губ и падала вниз. Он сильно ударил девушку затылком о бетонный пол и только тогда разжал пальцы. И всё равно, она казалась ему живой. Он подобрал верёвку, обмотал ей шею и сжимал ещё бесконечно долго, пока не заныли его мышцы и не раздался громкий хруст.

Убийца выдохнул. Тяжело дыша опустился на холодный бетонный пол, растворяясь в своих ощущениях.

Движимые анатомическими силами, мёртвые веки Ольги слегка приоткрылись, напоследок окинув мир своим отрешённым, трупным взглядом. Этим глазам уже не суждено было вновь увидеть солнечный свет.

10

Дыхание зимы окутало город, нагрянув, как это обычно и бывает, когда его никто не ждал. Вечер наполнился пронзающей прохладой. Холодный северный ветер безжалостно бил в лицо. Понемногу, робко, будто стесняясь своей поспешности, плавно опускались первые снежинки. Поспешно таяли, не успевая прикоснуться к земле, словно притворяясь очередным осенним дождём. Но их количество всё росло, и вскоре первый снег заполонил собой воздух, облепил белыми следами землю, дома, деревья, фонарные столбы, пустынные лавочки, машины и людей.

Ярко, несмотря на обширное городское освещение, сияла на небе полная луна. Редкие, безразличные, холодные и далёкие звёзды составляли ей компанию. Горожане спешили по своим делам, редко поглядывая на небо. Замкнутые в камере своих жизней они встречали очередную зиму. Кто-то просто и искренне радовался первому снегу; кто-то думал о том, что скоро нужно будет тратиться на зимнюю резину, вытаскивать из шкафов тёплые вещи, платить ещё больше денег за отопление; кто-то не хотел новой затяжной зимы, неумолимо сковывающей, казалось, всю их жизнь; а большинству было абсолютно всё равно на эту смену времён года. Время шло своим чередом, безжалостно сжигая прошлое, торопилось прийти к будущему. Стоило ли об этом задумываться? Конечно же, – нет. Лучше и дальше заниматься своим делом, жить своей жизнью. А лето или зима вокруг – не играет ни малейшей роли.

Первый снег в этом году выпал на вечер пятницы. Для многих рабочие деньки брали паузу, позволяя отдохнуть, взять передышку на выходные. Или, что вернее, создать видимость отдыха. Вечер в центре города, где изобиловали места, готовые дать людям возможность с лёгкостью расстаться с заработанными деньгами, положив начало своему отдыху. И плевать, если это развлечение аукнется на следующий день.

На улицах царило оживление. Весёлые компании со смехом и громкими разговорами сновали в поисках развлечений. У дверей заведений прохлаждались небольшие группки, вышедшие покурить и громко что-то обсуждавшие. Казалось, со всех сторон доносилась приглушенная музыка. Вдалеке, едва слышно, выла сирена. Этот звук заставлял думать, что не всем сегодня весело. Но кто вообще обращал внимание на эту сирену и задумывался, ради кого она сейчас разносится?

Андрей, подняв лицо вверх, под бодрящее прикосновение моментально таявших на коже снежинок, курил и разглядывал ночное небо. Он с детства любил первый снег. Ровно, как и первый дождь. Эти безразличные ко всему природные явления пробуждали надежду, источали особый, неповторимый запах, заставляющий лишний раз убедиться, что всё в жизни рано или поздно проходит. Щелчком отправив сигарету в мусорный бак и про себя порадовавшись меткому попаданию, он оглянулся на вход в небольшой, неприметный бар с выцветшей вывеской, деревянные буквы которой складывались в название: «Jordy».

На крыльце стояла, обнявшись, молодая, милая парочка, едва не соприкасаясь носами, о чём-то тихонечко щебеча. Чтобы не смущать их, Андрей спустился и немного отошёл от крыльца. Дверь бара открылась, оттуда, на ходу застёгивая куртку, вышел Виктор. Бросив взгляд на голубков, он изобразил недовольную гримасу на лице, потом достал сигарету, подкурил и сбежал вниз по ступенькам.

– Ну и где наша карета?

Вокруг, среди маленькой, едва заполненной парковки не было ни одной машины, которая могла бы оказаться их такси. Как это частенько бывает, звонок, сообщивший о приезде машины, оказался преждевременным. Парни вполне могли позволить себе не торопиться с выходом. Хотя, они и так не слишком спешили. И тотчас, будто отвечая на Витин вопрос, из арки блеснул сначала свет фар, а потом и вся машина неуверенно подъехала, остановившись прямо перед ними.

– Вот и карета.

Они сели в машину. Виктор устроился на заднее сиденье, Андрей сел вперёд. Таксист – немолодой мужчина с усами и в неприметных очках, довольно интеллигентной внешности, поприветствовал их, попытался завязать разговор. Однако, его никто особо не поддержал. Андрей попросил сделать радио погромче и перевёл взгляд на проносящиеся в боковом окне виды города, который в эту снежную погоду выглядел красивее, чем обычно. Виктор уткнулся в телефон, ведя с кем-то оживлённую переписку.

Они ехали под аккомпанемент ненавязчивой музыки из магнитолы, не разговаривая друг с другом. Молчание никого не тяготило. Таксист попытался было подпевать одной ужасной попсовой песенке, но быстро умолк, видимо, устыдившись самого себя. Друзей, занятых каждый своим делом, приятно согревал алкоголь, но всё равно, давящее чувство неправильности происходящего, стыда и одиночества окутывало каждого из них, трансформируясь для каждого в индивидуальный, ноющий стон души.

* * *

Несколькими часами ранее, они встретились в том баре. Нарочно держались веселее, чем им было на самом деле. Сразу же заказали водки. Выпили, не чокаясь. Разговор не клеился. Милая официантка попросила их пересесть в отдалённый, тихий, огороженный специальный столик. Не особо вдаваясь в причины этой просьбы, они пересели.

Обстановка призывала говорить о том, ради чего они встретились. Начать разговор, который оба так упорно не хотели начинать. А они лишь отводили взгляд друг от друга, перекидываясь ничего не значащими фразами, ожидая, кто же первый сдастся и переведёт разговор в ту тягостную, полную скорби степь, что своей холодностью прочно отталкивала от себя.

– Я не виню тебя, что ты не был на похоронах. Я сам хотел уехать оттуда поскорее, – как будто между прочим, начал Виктор.

– Я… просто не смог. Долго думал идти или нет. Но, в итоге, так и не заставил себя. Ты, извини… я должен был быть там, поддержать тебя. Просто, – кладбище, плач, Оля… Я просто не смог. И виню себя в этом до сих пор. Ты знаешь, что это для меня… – Андрей не смог закончить. Слова давались крайне тяжело. Избегая встречаться глазами, они замолчали. Не хотелось вести шаблонные, банальные разговоры, считавшиеся в обществе данью порядочности и воспитания.

– Как ты, Витя? – вопрос, на который Виктору хотелось кричать, беспрестанно говорить, вспоминать об Оле, рассказать, как он чуть было не потерял сознание на похоронах, как ревел ночами, как ему надоело видеть эти унылые, скорбные лица повсюду, как он каждый день напивался до беспамятства. Рассказывать о ночных, хмельных кошмарах, ссорах с родителями и о том, что он хотел бы сделать с убийцей при встрече. Все эти позывы были глубоко запечатаны в глубинах его разума, по соседству с гробом своей любимой, что был безвозвратно закопан в землю. Но вместо этого, он ответил лишь:

– Прихожу в себя потихоньку. С понедельника на работу хочу выйти. Только пить много стал, – с этими словами он наполнил рюмки водкой. Они вновь молча, не чокаясь, выпили.

– Многие бы пили на твоём месте. Ничего страшного, но не увлекайся особо. До добра это никого не доводило. Что, следствие?

– Сам-то как думаешь? Ничего у них нет. По-прежнему, я слышал, отрабатывают версию, будто убийца – баба. Мол, мужик-маньяк, – макияж и причёску такую, как на… Оле, не смог бы сделать. Бред полный. В косу волосы заплести – ума не надо много. Ну а так, что ещё… Ничего особенного: засады устраивают, на живца ищут, патрули усилили, психологический портрет убийцы составляют, чурок всяких и душевнобольных на допросы таскают – всё без толку. Видел, кстати, дамочку за стойкой?

– Да. Она ещё так посмотрела, что в другой раз, я бы подошёл познакомиться, – грустно улыбнувшись, ответил Андрей.

– Я её в прокуратуре видел, в форме. Наверняка, – наживка. Как она себя ведёт, – вряд ли они кого-то поймают, кроме бедолаг с надеждами затащить её в койку. Ах, да, кстати, в дружинники меня звали, искать его.

– Да? А ты что?

– Послал их. Я тогда пьяный был. А теперь, всё чаще думаю, что, наверное, вступлю. Шансы, что именно дружинники его поймают, понятно, что чуть выше нуля. А то, что именно я его поймаю, – вообще из области фантастики. При чём – не научной. Но есть. Вдруг… Он мне попадётся?

– В жизни, конечно, ничего исключать нельзя, но таких совпадений, даже во снах не бывает. Да и как ты себе это представляешь? С поличным его взять?

– Да хоть бы и с поличным. Я думал много над этим, Андрюха. Знаешь, что? Я бы с удовольствием убил эту мразь, – опрокинув в себя новую рюмку, с особым нажимом на фразу «с удовольствием», отвечал Виктор.

– Прямо так? А как же суд, всепрощение и прочее дерьмо? – усмехнулся Андрей. Ход мыслей друга был ему понятен, даже симпатизировал. Месть: око за око, зуб за зуб. Это представлялось логичным, желанным и оправданным. Подобных нужно было убивать. – А если серьёзно, – ты прав. Я бы тебе в этом с удовольствием помог. Ты даже не представляешь, с каким же я удовольствием тебе бы помог. А что, давай запишемся в дружинники! Я пока не работаю нигде, времени полно. А это всё лучше, чем слоняться по городу впустую или дома штаны просиживать.

Дальше их тема разговора плавно и незаметно сменилась. Они продолжали распивать графин с водкой, пытались шутить, больше не касаясь страшных тем. Хоть и видели по лицу друг друга, какой серьёзный отпечаток тьмы оставляли эти мысли о безжалостном убийце, лишившим их мир навечно осколка света.

То дружеское общение, которое было у них всегда, неспешно возвращалось. Но мрачный отпечаток смерти, тень убитой Оли вставала перед ними, незримым механизмом выстраивая стену одиночества между друзьями.

Виктор хотел – если не совсем сломать эту стену – то алкоголем пробить хотя бы трещину в ней и говорить с другом откровенно, выплёскивая всё, что накопилось на душе. Андрею же становилось всё более неловко. Он понимал, что этот короткий разговор в полутьме тихого бара – не то, чем можно было сполна исчерпать столь серьёзную тему. Но нужные слова никак не находились в его голове. А вот полушутливая, полусерьёзная мысль вступить в дружинники, патрулировать улицы, казалась ему всё более заманчивой.

Графин подходил к концу. Расслабление и лёгкая муть в головах становились явными и обволакивающими. Разговоры стали непринуждённые и затягивающими. Проскальзывало всё больше шуток, смешков, которые поначалу выглядели вымученными и неестественными, теперь сопровождались не столь притворным смехом. Между ними летали спасительные искры ничего не значащих разговоров, которые заслоняли их обоих от тоскливой неизбежности потери. Они оба нуждались в освободительной разрядке, в спасительном дурмане забвения. И всё равно, каждый ловил себя на мысли, как ничтожно и неправильно они себя ведут. Всё это бы совсем не то, ради чего они сегодня встретились.

Наконец, допив последнюю рюмку и громко ударив ею об стол, Виктор предложил:

– Скучно что-то тут сегодня! Поехали куда-нибудь, покутим, как надо! А то, порой мне кажется, я разучился радоваться жизни.

– Ну, если ты хочешь, то поехали, конечно. Я за любой кипиш – ты ведь знаешь.

– Давай тогда до меня сначала доедем, я переоденусь, ещё накатим и подумаем, куда двинуть. Я хочу верить, что Оля была бы рада, если бы… – Виктор не смог закончить свою мысль, вместо этого отрешённо уставившись на потолок бара.

В ожидании такси, они заказали ещё по сто грамм. Решили расширить компанию. Андрей предложил это наобум, тотчас пожалев о своём предложении. Всё-таки, ещё прошло не так много времени, и Витя вряд ли будет этому рад. Но тот сразу согласился. Ему, казалось, очень нужна была разрядка, нужно было весёлое забытьё, взамен ежедневным одиноким пьянкам, в компании призраков прошлого и безжалостной тоски. И плевать, что, зная себя, Витя рисковал на следующее утро только усилить свою депрессию неприятным зовом отчаянного и лишающего сил похмелья. В тот момент, только мимолётная потребность в сию секунду реализуемом желании двигала им. Он поддавался своим желаниям, пытаясь заглушить в себя нарастающую ненависть к самому себе.

Виктора кто-то узнал и подошёл с ним поздороваться. Это оказались какие-то его коллеги по работе. Пухлый дядечка, сразу чем-то сильно не понравившийся Андрею, с под стать ему выглядящей девушкой. Тихо запретив Вите увязывать эту парочку за собой – от чего тот громко рассмеялся – Андрей стремительно направился к выходу.

Девушка из воркующей парочки на крыльце была той самой дамочкой с барной стойки и, по совместительству, работницей прокуратуры.

* * *

– Остановитесь тут, у магазина! Сейчас мы, сбегаем быстренько, – обратился Виктор к таксисту, который без вопросов остановился у невзрачного ларька. Закон о запрете продажи алкоголя ночью, конечно, действовал, но купить выпивку, при большом желании, всё равно не составляло особого труда. Этот магазин как раз был один из тех, где все желающие получали в обмен на деньги предмет своего желания.

Андрей и Виктор вышли из машины, направились ко входу. У дверей, в обнимку с урной, лежал бомж, разивший наповал своим тошнотворным ароматом. Скорее всего, он крепко спал, не видя для этого помехи даже в падающем снеге и температуре ниже нуля. А может, он был и без сознания, может он был и вовсе уже мёртв. Кому было до него дело? Виктор с усмешкой кивнул на него:

– Устал видать, бедолага!

– Да хрен с ним. Что тебя в магазин потянуло?

Они зашли внутрь небольшого павильона. Известная точка была довольно многолюдной для этого времени. Ещё немного за полночь, а час пик магазинчика начинался после двух часов. Разношёрстная публика образовала очередь. На вновь вошедших с презрением и опаской поглядывала молодая парочка – оба очень приличного вида; три гастарбайтера в рабочей одежде изучали холодильник с пивом, звеня мелочью, перебираемой в руках и невнятно разговаривая друг с другом на родном языке; высокий мужчина в очках и длинном, дорогом пальто глядел в экран своего телефона, ожидая своей очереди; прямо у дверей межевались двое парней, которым на первый взгляд едва можно было дать и шестнадцать лет, но при этом они выглядели явно пьянее всех присутствующих.

– Нашлась вроде нам компания на вечер, – тихо проговорил, обращаясь к Андрею, Виктор. – Девчонки. А у меня, как я понял, и выпить ничегошеньки не осталось. Надо пополнить стратегические запасы.

– Девчонки говоришь, а как же… – Андрей хотел закончить фразу, но вовремя осёкся, вспомнив.

– Забей. – Ответил ему Виктор.

Действительно, он без всякого, впрочем, труда нашёл девушку, которая тоже отдыхала сегодня с подругами и без проблем согласилась приехать в гости вместе с ними. Неприятное чувство, будто дикий зверь, металось в сердце Виктора, и он легко нашёл ему название – совесть. Ведь прошло ещё так мало времени…

«Какая же ты сволочь! Но я же не собираюсь их трахать или чего-то в этом духе! Просто отдохнём с Андрюхой. Оля мертва, а я молод и жив. Я скоро совсем свихнусь от всего этого. Нет, сегодня я хочу расслабиться и попытаться найти в жизни радость. Плевать, плевать, плевать! Господи, какая же я пьяная, мерзкая сволочь…»

Через какое-то время они отстояли очередь, купили выпивки. Выходя с двумя пакетами и садясь обратно в такси, парни уже сильно сомневались, что они смогут после посещения Витиного дома ехать куда-то ещё.

Сев обратно в такси, они начали оживлённый разговор: Андрей пытался выпытать, что за особы согласились скрасить их вечер, а Виктор лишь усмехался и отшучивался, обещая, что Андрей сам всё увидит на месте. Таксист тоже решил включиться в беседу и очень косноязычно, но тем не менее довольно интересно рассказал смешной случай из своей рабочей практики, случившийся до того, как он забрал их из бара. По приезду, Андрей расплатился с водителем и с грустью обратил внимание, что в кошельке его осталась только одна мятая, несерьёзная купюра и насмешливо звенящая мелочь.

И вот он – дом Виктора, где совсем недавно они веселились ещё втроём. Этот подъезд, из которого последний раз вышла на работу Оля. Обоим казалось, что с того дня минула уже вечность.

Они вошли в тепло подъезда, вызвали лифт, поднялись до нужного этажа. Тяготившее молчание всё это время было их неизменным, мрачным спутником.