Текст книги "Диктатор мира"

Автор книги: Андрей Ренников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

…Верую.

Все в хаосе, в смятении. В страхах жизни – вселенная. Вздох морей, гул огня, крик ветров. Кто-то мрачный и злобный, проклинающий смертью, взывающий бурей, тяжкой поступью переходить бытье, погружается в тьму.

– Верую… – наверху раздается неясно, бессвязно. Хор младенческих лепетов, дрожь родившихся голосов. Где-то там: среди гаснущих молний, вслед уходящей грозе. На пришедших волнах тихо плещущих струн.

– Верую, верую! – поднимаются в разных концах громкие возгласы. – Верую, верую, – присоединяются окрепшие, новые. – Верую! – ширится всюду, стихийно, ликующе. Звуки радости, стона, умиления, трепета, медь восторженных кликов, величайший аккорд коленопреклоненного ужаса и просветленной любви.

………. «Во единого Бога Отца!..»

Разверзается небо. В диссонансе распада, в созвучьях творенья, в трелях звезд, в метеорных каденцах, в неугадан-ных, смутных, безначальных мелодиях, все – бесчисленно, множественно, едино, могущественно…

………. «Вседержителя!»

– В последний раз… – шепчет сзади Корельский.

В последний раз! Она вздрагивает: ее слова!

– В последний раз, Ариадна Сергеевна… Я не буду больше говорить. Никогда. Быть может, не увижусь. Не встречу. Но сегодня – сегодня выслушайте.

………. «Творца Неба и Земли!»

– Я ведь знаю… Вы ко мне холодны. Равнодушны. Я даже вижу иногда брезгливость… Отвращение. Но это пройдет. Вы не знаете, кто я. Вы не догадываетесь. Вы, как женщина, преклонитесь. Вас победит – сила… Могущество… Слава…

………. «Видимым же всем и невидимым…»

– Я сейчас для вас– ничто. Тот, которых миллионы. Безразличных. Ненужных. Я вас знаю. Не прельстит вас богатство. Я могу собрать горы драгоценных камней. Дать все золото мира. Приказать положить к ногам все, чем гордится земля… Но мало, мало… Не нужно. Необходимо другое. Ариадна, я дам вам величие. Бессмертие. Какого не бывало в истории. Вы будете первая… Среди живущих. Среди всех славных, ушедших… Вы будете повелительницей. Всей земли. Земного шара. Перед вами падут на колени короли. Императоры. На вас будут молиться народы. Жизнь и смерть человечества в ваших руках. Счастье и горе его – в ваших глазах. Ариадна, вы будете моей. Ариадна, вы будете со мной. Я вас люблю. Я не в силах побороть себя. Скажите… Одно слово… Скажите – да. Я раскрою всю тайну.

Ариадна бледна. Дрожат руки. Притаилось дыхание. Она негодует, молчит, ждет конца оратории, последних звуков.

Там – поднимаются из гробов стучащие кости. Оживают мертвецы, зажигаются блеском радостных песен провалы глаз. Встают, вырастают, толпятся, трепещут… И грозные трубы, и пенье бесплотных, и славословие ангелов….

………. «И жизни будущего века…»

– Я ухожу. Вы – останетесь здесь, – говорит Ариадна. Лицо – неподвижно. В глазах презрение. – Мы больше никогда не увидимся. Помните. Мне стыдно и больно. Вы могли говорить без обмана. Без всей этой лжи. Прощайте.

Она направляется к выходу. Корельский схватывает ручку двери, смотрит в упор.

– Не верите?

– Оставьте, прошу вас.

– Не верите? Да? Так вы узнаете! Поверите! Скоро! Отвечайте: не любите? Не полюбите? Ариадна… Сжальтесь… Ариадна… Не оставляйте… Любимая… Моя…

– Ступайте прочь!

X

Софья Ивановна еще не вернулась от Горевых. Ариадна сняла пальто, шляпу, прошла в гостиную.

За окном белая ночь. В раскрытых далях – колокольни, купола, остроконечия крыш. Наверху, в оправе нежного неба, голубая звезда. Север тихо сияет. Под зеленой каймою золотой горизонт.

Ариадна сидит в кресле, уронила голову на бархат, закрыла глаза. Пусто, жутко, ненужно…

… «Горы драгоценных камней. Золото мира… Вы будете первая!» Как смешно – в этих пошлых устах, в этой мещанской душе!.. «Среди всех живущих. Среди ушедших…» А быть может, – не ложь? А если вдруг – он? Нет, нет! Штральгаузен! «Вы?» «Я». Ужасный смех. И тогда было страшно. Гений! Великий мозг. Только почему же слова: «Жизнь и смерть человечества в ваших руках?.. Счастье его в ваших глазах?..»

В сознании переплелись пути смешавшихся мыслей. Стучит болью в висках, тяжело дышит грудь. Все не то, все не то, все не то!..

– Владимир Иванович!

Она держит в руках микрорадиотелефон. Ждет ответа. Где-то – неясные звуки. Шаги…

– Я не слышал, простите. Софья Ивавовна?

– Я.

– Ариадна Сергеевна!

Голос, раньше глухой и сонный, быстро проясняется. Владимир мгновение ждет. Говорит:

– Вы меня вызвали. Наконец-то. За все время – второй раз.

– Да, второй.

– Мало, не правда ли?

– А про бабирузу?

Молчание.

– Ну, в таком случае, у меня есть для вашего внимания любопытное наблюдение над птенцами амадины…

– Не нужно, Владимир Иванович.

– Не нужно?

Иронический тон исчезает. Неожиданно слышится заботливость, участие.

– Не нужно… – дрогнувшим голосом повторяет Павлов.

– Хорошо… Но, может быть, тогда…

– Я хочу молчать. И чтобы вы – молчали. Нет, впрочем, нет. Говорите. Говорите. Мне нужно. Ах, я сама не знаю, что нужно! Я ничего не знаю!.. Мне тяжело… Я устала. Устала!..

– Ариадна!

Тихо.

– Ариадна! Ади!

Молчание.

– Ты вернулась… Я чувствую! Ты вернулась. Скажи… Вернулась? Ади!

– Владимир!..

– Любовь моя!.. Счастье! Наконец… Ади! Ади! Любимая… Светлая… Родная…

– Говори?.. Я хочу… О себе… Обо мне. Голос твой…

Она поднимает яркий никель. Держит возле лица, обвивает нежными пальцами. И в глазах – все в тумане. Отблеск белой ночи в слезах.

– Два мучительных года, два томительных года, – шепчет у лица Ариадны счастливый голос Владимира. – Я хотел все забыть, я хотел все порвать… И нельзя. Невозможно. Ведь это – ты! Ведь это ты – мечта моя, моя жизнь, до конца, до дна, до последнего вздоха! Я не видел тебя – ярче светились глаза. Я не слышал тебя – громче вспоминались слова. Ади, два года, каждый день, я с тобою вдвоем, только с тобою, полон тобою. Я ведь верил, я знал: ты будешь опять. Будешь снова, как раньше. Но какая боль – это время! И какое страдание – вдали!

Я здесь, в храме Бога, посреди океана. И красота мира – мучительная рана после твоей красоты. Ясный день – хмур и сер без улыбки… В звездном небе тусклы без взгляда ночные огни… И вот, снова, – счастье мое! Опять – радость моя! Ты любишь, Ади? Ты плачешь? Ади! Ты плачешь?

Она молчит. Но Владимир слышит: боль прерывистых вздохов, подавленный стон… И шепот счастливых лепечущих губ:

– Как я измучилась… Как измучилась!

XI

Приближался конец июля. Уже два месяца, как в непреклонном упорстве спят столицы, не идя на уступки таинственному захватчику власти. Была сделана попытка в Италии перевести парламент и Рабочую комору из Рима в Милан. Удалось устроить торжественное заседание, вынести вторичное постановление о неподчинении насилию. Но на следующий день Рим вдруг вернулся к нормальной жизни, вместо него впал в тяжелое оцепенение Милан.

Спят столицы… А в провинции – напряженный покой, зловещая тишина перед чем-то роковым, неизбежным. Каждый день заседают правительства; совещаются в глубокой тайне съехавшиеся в глухое местечко Вольфганг, в Швейцария, президенты непокорных европейских республик. И, как будто случайно, каждую ночь из Бреста, Тулона, Плимута, Нью-Йорка, Вильгельмсгафена и других европейских и американских портов уходят куда-то один за другим военные корабли, направляясь в различные моря, в различные океаны.

На германском гидролиз-супердредноуте «Франц Ме-ринг», уже пять дней тому назад вышедшем из Киля, в простой, уютно обставленной каюте, возле стола на полукруглом диване сидят трое: вице-президент Рейхстага доктор Штейн, известный германский географ профессор Шмидт, директор потсдамской обсерватории, знаменитый астроном, открывший находящуюся за Нептуном планету Плутон, – профессор Гаген.

Штейн выехал по личной просьбе самого Прокуратора. Прокуратор потребовал от него во имя блага республики покинуть Берлин, где Рейхстаг до сих пор продолжал пассивное сопротивление, и без объяснения причин, обещая раскрытие плана только через несколько дней, просил отплыть на «Франце-Меринге».

Профессора Шмидт и Гаген, как не пользовавшиеся депутатской неприкосновенностью, были перевезены сюда неожиданно, после внезапного и тайного ареста на своих квартирах. В газеты были даны сведения, будто оба профессора обвиняются в заговоре против республики и сосланы в одну из новых африканских колоний. Относительно доктора Штейна газеты были информированы также неправильно. Штейн сам перед отъездом сообщил корреспондентам о том, будто он едет на совещание в Вольфганг.

Дверь каюты заперта снаружи на ключ. Каждый день приносят изысканный завтрак, обед, кофе, ужин. Иногда заходить командир судна, сам встревоженный, недоумевающий, так как три нумерованных, запечатанных пакета вручены ему для выполнения маршрута. Первый вскрыт уже на тридцать седьмой параллели южной широты, вблизи островов Тристан да Кунья. В этом пакете следующим пунктом указаны Южные Оркнейские Острова, на юго-запад от Тристан да Кунья. А дальше? Эта неосведомленность коман-дира успокаивает самолюбие доктора Штейна и обоих профессоров. Все трое – социалисты; но немецкая дисциплина во имя республики побеждает остальное. Они спокойны, не протестуют.

– Южный Крест стоит над горизонтом выше, чем на сорок пять градусов, – задумчиво говорит Гаген, подойдя к иллюминатору и вглядываясь после яркого электрического света в темноту ночи. – Профессор, на какой широте Южные Оркнейские?

Этот вопрос обращен к Шмидту. Тот, не выпуская журнала из рук и трубки изо рта, мрачно бормочет:

– Смотря какой остров. Северная оконечность Фрейин-зеля – 6о градусов 43 минуты. А секунды различны. По Джону Паркеру – 25. По Фридриху Цельнеру – 27.

– 60? – испуганно произносит Гаген, поднимая воротник пиджака и слегка отступая. – А я не знал, что здесь так холодно! Зима!..

Он закрывает иллюминатор, садится. Начинает снова допытываться у Штейна, не говорил ли ему Прокуратор, хотя бы намеками, о цели путешествия.

– Если это против Диктатора, – рассуждает он, – то к чему идти на юго-запад? Ведь доказано, что радио излучается Марианским архипелагом!

– Даю вам слово, профессор, что я знаю о цели поездки не больше, чем вы!

– Да, да… Ну, а случай с «Симбуном»?.. – продолжает Гаген. – Или недавно с «Коммон-Сенсом»? Ведь это все – одно к одному. Читали про исчезнувшую китайскую эскадрилью?

– Читал.

– То-то и оно!

Гаген встает, снова подходит к иллюминатору, круто поворачивается, начинает нервно ходить из угла в угол.

– Я, во всяком случае, думаю, доктор, что путешествие наше небезопасно, – упавшим голосом говорит он. – Я даже думаю, если хотите звать, что оно очень опасно!

– Возможно, профессор, – спокойно соглашается Штейн. И берет со стола «Simplicissimus».

Южные Оркнейские отошли к Германии по Цюрихскому договору 1943 года, после Великой Газовой Европейской войны. Все острова сейчас в глубоком снегу. Справа, сквозь белую сеть метели, видна громада главного острова; слева плоский небольшой островок. На берегу несколько европейских построек, дальше – деревня из конических шалашей, тесно примкнувших друг к другу.

– Опустить трап!

Едущий на судне адмирал Штраус, стоя в передней боевой рубке, видит в бинокль снующие возле стоящего на снегу аэроплана фигуры. В аппарат садятся два человека. Толпа разбегается. Аэроплан быстро идет вертикально наверх, под прямым углом меняет направление, летит к дредноуту.

– Отставить трап! Подать гидроплан-планум!

Грохочут цепи, гудит машина. И у левого борта развертывается на упругих шарнирах, выдвигаясь в море, громадный плоский металлический лист. Адмирал сам отдает рас-поряжевия; командир судна стоит рядом, с удивлением следит за летящими.

– Вам известно, кто должен прибыть, господин адмирал? – почтительно спрашивает он.

– Так же известно, как любому дельфину!

Аппарат замедляет ход. Остановившись вверху, замирает на мгновенье, начинаете тихо садиться.

– Адмирал Штраус, – говорит изумленному адмиралу, оставшись с ним наедине, сошедший с аэроплана германский морской комиссар Гельм. – Согласно постановлению Верховного совета в Вольфганге, вам вверяется командование всеми вооруженными морскими и воздушными меж-дусоюзными силами в действиях против самозваного Диктатора. Разрешите вручить документ.

А через несколько минут в каюту, где сидят доктор Штейн, Гаген и Шмидт, входить укутанный в меха кто-то измученный, злобный, бросается в кресло, шепчет в отчаянии:

– Не могу… Не могу… Ничего не могу!..

Это – Штральгаузен.

XII

План всеобщей морской и воздушной мобилизации, разработанный германским морским комиссаром Гельмом, оказался выполненным с блестящим успехом, с соблюдением строжайшей тайны, в которую были посвящены только президенты и военно-морские министры великих держав.

10-го августа, около полдня, к острову Каро в архипелаге Гильберта подошли вдруг со всех сторон серые массивы боевых кораблей. 1200 судов в продолжение часа поднялись у горизонта из бесконечных далей Великого океана. Более 20000 газовых истребителей неожиданно слетелись к острову, застыли в небе сомкнутыми рядами зловещих крыльев.

Корабли прибыли в одиночном порядке, не зная ничего друг о друге, пройдя предварительно, согласно строго данным маршрутам, сложный запутанный путь по океанам и по прилежащим морям. Военные летчики, до перехода к архипелагу, бесцельно сновали у берегов Австралии и Азии, не вызывая ничьих подозрений, сами не понимая, почему каждый, час, согласно расписанию в приказе, им предписано изменять направление.

По прибытии морских и воздушных союзных сил, по всем кораблям и летательным машинам во избежание шпионажа был отдан приказ: вынуть все ключи передающих аппаратов, даже у рейдовых радиостанций, и сдать их особой комиссии на флагманском корабле «Франц Меринг». Вокруг линии судов, далеко во все стороны, были выдвинуты сторожевые посты субмарин, захватывавших проходя-щия мимо торговые суда, уничтожавших их радиоаппараты, уводивших к острову в качестве пленников. Несколько неизвестных аэропланов, появившихся неожиданно на горизонте и заподозренных в принадлежности к издательствам австралийских и азиатских газет, было немедленно уничтожены вместе с пилотами и пассажирами.

Командирам судов и начальникам воздушных отрядов дежурные гидропланы главнокомандующего передали точные инструкции предстоящих на этот день действий. Ввиду исключительности обстановки, в которой должна была вестись кампания, связь между судами, вместо обычного радиотелеграфирования, устанавливалась особыми, выработанными для этого случая световыми сигналами и сигнализацией флагами.

Не было еще двух часов, как о берег пустынного Каро забились внезапные тревожные волны. Взметнулась вокруг, точно в дни шторма, голубая вода. И полным ходом, взрывая сталью океан, 1200 серых чудовищ широким фронтом в 50 кильватерных колонн ринулись ураганом на северо-восток. В воздухе грозовой тучей, затмевающей небо, неслись аппараты. Все на пути уничтожалось, сметалось: торговые суда, рыбачьи лодки, одинокие воздушные путники. Никто на кораблях не знал, когда будет бой, где будет бой. Но все знали, чувствовали: сегодня решается судьба человечества.

– Ха-ха! – закинув назад обнаженную голову, скользя руками по прорези рубки, смеялся Штральгаузен. – Ха-ха! Будет весело! Будет!

Адмирал Штраус с молчаливым негодованием смотрел на знаменитого ученого. Комиссар Гельм снисходительно улыбался, стараясь подчеркнуть свое хладнокровие.

– А вы уверены, господин комиссар, что доктор дал точную широту и долготу? – недоверчиво кивнул адмирал головой на Штральгаузена. – Талантливым людям в таких случаях еще кое-как можно верить. Но гениальным – опасно.

– Комиссия из 258 ученых и политических деятелей подтвердила правильность выводов, господин адмирал.

– В группе Барбера немало мелких островов, господин комиссар, – продолжал, нахмурившись при напоминаниио комиссии, Штраус. – Я, во всяком случае, не буду базироваться только на Арди. Для большего спокойствия уничтожу все острова на четыреста миль в окружности.

– А моральная ответственность перед жителями, господин адмирал? – испуганно воскликнул Гельм.

Штраус сложил лицо в презрительную гримасу. Снисходительно посмотрел на собеседника.

– Если вы мне дадите определенного врага, в определенном месте и с определенной боевой сопротивляемостью, тогда я вам скажу, что такое мораль, – холодно произнес он. – А теперь, простите, я начинаю развертывание фронта.

– Доктор! Идемте! – громко произнес Гельм. – Доктор! Пора!

– Будем драться? – со счастливой улыбкой обернулся Штральгаузен. – Будем драться! – добавил он, подойдя ближе и одобрительно, вдруг, хлопнув по плечу вздрогнувшего от изумления Штрауса. – Что вам, Гельм? Мы друзья, – хитро подмигнул он главнокомандующему. – Я – Диктатор, он – мой помощник. А вас всех отправим на тот свет. К черту!

Произошло это поздней ночью. Еще на горизонте нет признаков первых островов Барбера. Но ближайший из них, Орс, уже почти в пределах дальнобойных орудий, на расстоянии 300 километров. Развернувшись гигантской дугою, застопорив машины, прекратив переговоры чуть заметными искрами, остановились суда, прильнув к темной груди океана, прячась в мглистых горизонтах безлунного неба.

Неподвижна вода. Недвижим воздух. Величава, торжественна океанийская пустыня. И вот на флагманском корабле – зеленая вспышка…

Бесшумная атака двадцати тысяч аппаратов, внезапно поднявшихся с воды, неожиданно ринувшихся в темноту… Только где-то вверху вздохнул воздух, пробудившийся от глубокого сна. Странный ветер, неизвестно откуда, зашелестел водною гладью.

Адмирал Штраус стоит у микрофотоскопа, дающего возможность наблюдать темные дали. Он смотрит… Ждет, пока аэропланы исчезнут совсем. И из груди – вдруг неожиданный бешеный крик:

– Падают!

Они перемешались. Столкнулись… Черным дождем, съедающим звезды, рушатся вниз, исчезая в воде. И в ярости ударяет адмирал педаль сигнала:

– Остров Орс! Готовиться к бою!

– Адмирал! – кричит, вскакивая в рубку, Гельм. – Мик-рофотоскоп! Мы открыты! Назад!

– Нет! Вперед!

Вторая педаль.

– Что вы делаете? Адмирал!

– Я – главнокомандующий!

Третья педаль.

– Пли!

И в телефон;

– Полный ход!

Замелькали красные искры… Пошли по всему горизонту. Взвыла от боли снарядов раненая тишина. Загудела.

– Сигнал: полный ход! Всем фронтом!

– Назад! Именем Республики!

– Всем фронтом!

– Назад!!!

На верхней палубе, на баке, где поручни срублены, стоит доктор Штральгаузен, качается от ударов мятущегося воздуха, опьяненный радостью, восклицает:

– Я победил!

А вокруг – дыбится океан, брызжет фонтанами, поднимает белые факелы. Приказом безумного адмирала, мстящего за гибель воздушных соратников, открытой атакой идут на остров суда. Исполосовано небо лучами прожекторов, режут тьму стрелы боевых молний, гигантскими арками стоят пути снарядов метеоритных орудий. Рычит, стонет развороченный воздух, пламенеет ночь, ярится водная глубь.

Но – вдруг – неверное движение машины… Хлест всплеснувшей волны… В языке измученного океана исчезает Штральгаузен.

И одно за другим стихают орудия. Гаснут арки на небе. Слепыми глазами застыли прожекторы… Прорвав невидимую шаровую завесу смерти, бессмысленно мчатся вперед, сжимая кольцо, одухотворенные одними машинами безжизненные стальные чудовища-кладбища.

XIII

Известие о гибели международного флота пришло в Европу только через несколько дней.

Верховный Совет объединенных правительств в Вольфганге, не получая 11-го августа донесений из Тихого океана, напрасно запрашивал поочередно всех морских комиссаров, всех отдельных командиров судов и воздушных эскадр. Ни одного ответного радио, ни одной ответной волны. Стали поступать, вместо этого, жуткие сообщения различных телеграфных агентств с Сандвичевых островов, с Филиппин, из Японии. В этих сообщениях говорилось о таинственных встречах с бешено мчавшимися по океану дредноутами, не отвечавшими на салюты, не уклонявшимися от прямой линии движения в местах, густо усеянных островами.

Десятки кораблей с мертвым экипажем были уже обнаружены выбросившимися на берега Минданао. Несколько сот найдены остановившимися за Гаваями, вдали от берегов Калифорнии. Несколько подошли к самой Аляске.

Катастрофа обнаружилась, наконец, во всех своих ужасающих размерах. Большинство кораблей исчезли. Вся воздушная армада стала добычею океана. В небывалой за всю историю европейской цивилизации экспедиции погибло около миллиона моряков и летчиков; несколько сот известных европейских и американских ученых, тайно отправленных на судах для участия в экспертных комиссиях, – приняли смерть вместе с моряками. Та же участь постигла политических деятелей, командированных в экспедицию Верховным Советом.

В России гибель могущественного чужого флота, как всегда это бывает, не произвела большого впечатления ввиду чрезмерной своей грандиозности. Но в Западной Европе и Америке поднялась буря негодования против правительств. Во всех крупных центрах начались уличные бои, представители власти умерщвлялись. Усмирявшие беспорядки войска всюду переходили на сторону восставших. Революция росла, ширилась.

И двадцатое августа стало историческим днем: радиостанция Вольфганга передала таинственным островам Барбера согласие великих республик беспрекословно подчиниться эдиктам Диктатора.

«Дети мои, любезные князья, короли, императоры! – говорилось в опубликованном 25 августа эдикте № 3. – Отныне, в дружном сотрудничестве с вами, приступаю я к оздоровлению общественной жизни на нашей планете.

Тяжела эта задача. Два миллиарда человеческих жизней вверено нашему попечению Волею Господа… Два миллиарда испорченных последними столетиями душ требуют очищения от вредных мыслей, пагубных чувств, извращенных желаний.

Но, без сомнения, в благодарность за снятую с их плеч заботу о приискании власти, все народы любовно пойдут нам навстречу, охотно откажутся от политических своих суеверий. Пусть они твердо знают отныне, что мы не посягнем на их суверенное стремление к порядку, никогда не бросим в пучину беспредметной свободы, в которой гибнут любовь к Небу, вера в Землю, просветленная надежда на приближение к Богу.

Мы не погребем их в гробах мертвого равенства. Освободим от рабской боязни быть честнее преступника, быть мудрее глупца. Мы не потребуем братства в соревновании жизни. Соединим всех – в братстве, свободе и равенстве перед Благодатью Всевышнего.

Тяжела наша задача, любезные князья, короли, императоры! А посему, предоставляя вам срок – с сего дня по 1 января 1951 года, – повелеваю осуществить на протяжении этого времени следующие первые благостные меры:

I. По регистрации лиц, принадлежащих к социалистическим партиям, принудить зарегистрированных немедленно покинуть пределы отечества. Местом поселений для всех социалистов мира назначаю Австралию. Австралийцы, несогласные с социализмом, переселяются на другие материки при поддержке специально организованного международного фонда. Эвакуация социалистов должна происходить планомерно. Частное имущество их конфискуется, передается лидерам для равномерного распределения no прибытии в Австралию. С первого января 1951 года австралийский материк, включая Новую Гвинею, оцепляется кордоном боевых сторожевых судов. Все попытки отдельных социалистов и социалистических групп покинуть Австралию должны нещадно подавляться. Виновные – расстреливаться.

Примечание. Все расходы по эвакуации и по снабжению социалистов инвентарем оплатить капиталами тех банкирских домов, в коих хоть один директор или член правления принадлежит к социалистической партии или сочувствует социализму.

II. К концу декабря сего 1950 года заменить рабочих во всех предприятиях мира новобранцами всеобщей трудовой повинности. Устав повинности разработать сообразно с местными условиями, представить на утверждение мне. Срок службы считаю достаточным не более года. Льготы – соответственно образовательным цензам.

Все уволенные профессионалы-рабочие переводятся на земледельческий труд. Государство отводит уволенным участки из особого земельного фонда. Уволенные снабжаются инвентарем.

П р и м е ч а н и е. Земельный фонд для переселенцев образовать из недвижимости тех землевладельцев, кои состоят членами социалистических партий или сочувствуют социализму.

III. Количество органов периодической печати сократить до наименьших размеров. Редакция одной газеты должна находиться от редакции другой на расстоянии не менее 300 километров. Издатель каждого печатного органа испрашиваете на свое дело благословенье духовного главы государства. Редактор и сотрудники утверждаются в своих правах, обязанностях и способностях высшим церковным учреждением страны, Академией наук, министерством внутренних дел и министерством народного здравоохранения. Редакторов журналов и авторов книг подчинить тому же порядку.

С верою в правоту своего дела, в Вашу помощь и в ликование народных толп, я обнародываю сей эдикт № 3, после которого наше общение будет происходить в частном порядке, без участия общественного мнения вселенной.

Дано в крепости Ар, 25 августа 1950 г.»