Текст книги "Евреи, которых не было. Книга 2"

Автор книги: Андрей Буровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

Действительно, откуда у нас она, эта самая энергия? Энергия приходит к нам из космоса, от Солнца и других звезд. На Земле она превращается в свои земные виды, накапливается в растениях, в телах животных. Мы с кашей и бутербродом поглощаем лучи, пришедшие к нам от Солнца, а то и из таких безмерных глубин, что их и представить себе трудно. Человек – не только земной, он и космический феномен.

Получив энергию, мы и расходуем ее… Вопрос, на что именно мы ее стремимся израсходовать.

Чем человек благополучнее, тем больше у него возможностей заниматься чем-то основательным, серьезным, в духе нормальной человеческой натуры. Если он вырос в добром мире родителей, не вызывавших ассоциации с ржавчиной, если на его любовь в надлежащие годы ответила хорошая девушка (вовремя вычесавшая вшей и помывшая рот после селедки), у него не так уж велика необходимость самоутверждаться. Маловероятно, чтобы он начал переделывать сей скорбный, но в общем неплохо организованный и добрый к человеку мир.

У такого юноши хватит времени и на то, чтобы поучиться чему-то, а потом с удовольствием поработать. В любом случае получится, скорее всего, неплохо, а если Бог одарил талантами, то из юноши может выйти и весьма выдающаяся личность. Остатки же энергии благополучный человек охотно израсходует на шахматы и преферанс, флирт или туристский поход. Но израсходовать энергию на мордобой или запойное пьянство ему, скорее всего, не захочется. И энергии лишней не так много, и цели в жизни у него другие.

Но что делать человеку, если мир для него – сточная канава и помойка, если жить в этом мире для него тяжело и плохо? Если воспоминания детства бесят, юность вызывает отвращение, а то, во что ты образовался, по меньшей мере раздражает? Остается переделывать мир, создать из мира что-то хотя бы относительно приемлемое. Потому что в реальном мире ему нет места, мир его не принимает. У любого, даже самого отверженного, есть свое место и свое дело в мироздании. У любого – но не у него.

Слабый человек в таком положении запьет или, того еще лучше, перережет себе вены. Сильный скорее попытается найти себе место в мире или переделать мир так, чтобы ему было в нем место. А ведь русская интеллигенция всегда именно переделывала мир! Добиваться индивидуального успеха называлось у нее «жить для себя» – что было низко и презренно. В самом лучшем случае интеллигент полагал свой частный успех частью группового успеха. Например, занять тепленькое местечко в системе управления тем миром, который построили «мы все» для будущего счастья всего человечества.

У человека, особенно в молодости, очень много энергии. Природа дала нам колоссальный запас прочности. И слой людей, о которых я говорю, – это невероятно активный слой, прямо-таки бурно стремящийся изменить окружающую жизнь. Ко времени Первой мировой войны в Российской империи скапливаются сотни тысяч, если не миллионы молодых людей, толком не знающих, кто они, чем бы они хотели заниматься и куда им жизни деть свои. Очень многие из них полагают к тому же, что мир устроен совершенно безобразно, и только партия «своих» выведет его из тупика.

Это слой вовсе не «чисто еврейский», но евреев в нем невероятно много. И объяснить это можно, вовсе не прибегая к рассуждениям о зловредном влиянии тайного мирового правительства или злокозненности иудаизма: в конце XIX и начале XX века на еврейскую Россию обрушился удар страшной силы, выбил почву из-под ног огромного количества людей, – в том числе у людей, совсем неплохих по своим личным качествам и способных сделать много при другом жизненном раскладе.

Багрицкий, Антокольский или Коган – это лишь знамена этого слоя людей, не более того. Это те, кто смог заговорить от имени своего поколения и своего общественного класса. Абсолютное большинство этих беспочвенных людей не пишет книг и стихов (некоторые и вообще плохо умеют писать). Но они думают, а самое главное – чувствуют так же. И эти люди готовы потратить невероятно много энергии на разрушение существующего мира. Многие из них готовы и строить… но ведь они толком сами не знают, чего бы им хотелось построить.

Этим людям (как и всем остальным) жизненно необходима гармония, стабильность, порядок. Сочетание требовательности и жесткости с доброй заботой и любовью. Все это есть и в иудейской, и в русской культурах, хотя и в разных формах. Но у них-то, у них нет ни той и ни другой. Они не иудеи и не христиане. И не русские, и не евреи.

Часть III
РУССКО-ЕВРЕЙСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ

В дворянской бане:

– Илья Львович! Я не могу этого видеть! Илья Львович! Одно из двух: или снимите крест, или наденьте трусы! Илья Львович! Одно из двух! Я не могу этого видеть!

Еврейский анекдот

Легко быть объективным там, где нет непосредственно тебя и близких тебе людей. В американской исторической науке даже считается, что история – это только то, что было до 1914 года. Все, что происходило позже, – это для них уже не история, это политика.

Не буду спорить, как надо называть историю и какого именно исторического периода. Главное – все, что Происходит в России в XX веке, – это история дедов, самое большее – прадедов. Писать о событиях более давних было проще, потому что на них я мог смотреть глазами Марсианина. Труднее отделить себя от истории совсем недавних предков. История страны начинает смешиваться с семейной историей, с историей друзей семьи. Тут появляются новые возможности – нет слов. Но и объективность исчезает. А если и не исчезает совсем – все равно появляется пристрастный взгляд «своего». Одного из участников событий.

Слишком часто я, автор, словно раздваивался при написании текста. И одна половинка моего естества, половинка ученого, требовала полной отделенности от материала, совершенно одинакового отношения ко всем участникам событий.

Но была и другая половинка – участника событий и недавнего потомка участников. Внесу полную-ясность в вопрос: все, что происходило с моими предками или друзьями семьи, происходило лично со мной. Все, что сделано по отношению к членам моей семьи, тем самым сделано по отношению ко мне. Это я стоял в нетопленой церкви, ожидая, откроет ли огонь носатое очкастое творение Божье. Это я весенним ветреным вечером наводил карабин на существ, догонявших меня по степи. Такая позиция не обязательна для читателя, да и вообще как будто вышла из моды. Но это – моя позиция, и отрекаться от нее я не собираюсь.

Не уверен, что мнение участника событий обязательно необъективно или глупо, но все же это не позиция ученого. Так что вот: позиции эти надлежало разделить, и теперь на страницах книги появится существо, никак в событиях не принимавшее участия, – марсианский ученый, наблюдающий за событиями на Земле в телескоп. Земные языки он знает в совершенстве, проблему изучил во всех подробностях. Существо это очень долговечное, и уже почти сто лет наш Марсианин сидит, упираясь хвостом в пол обсерватории, придерживая телескоп одной парой щупалец и делая записи второй парой.

Первый раз он появился в конце второй части, когда я пытался оценить поведение Багрицкого с позиций космоса… Да так и остался моим собеседником и «вторым я».

Этот Марсианин будет появляться в конце каждой главы и вносить собственные суждения в сумятицу наших земных дел. Сам я с ним так сроднился, что почти начал общаться с Марсианином, спорить с ним и сердиться на него. Хотите верьте, хотите нет, но Марсианин даже подсказал мне несколько интересных наблюдений.

Надеюсь, вставки Марсианина помогут мне сделать то, что я в самом начале уже обещал читателю: сохранить полную взвешенность позиции.

Глава 1
Отрывание русской головы

Сбылась бессмысленная мечта террористов.

А. и Б. Стругацкие

БЕГОМ К ПРОПАСТИ

Война никогда не становится временем торжествующего гуманизма. Первая мировая война не стала исключением из правил. Евреи в этой войне, как и всегда, вовсе не составляли единого целого. Часть из них хотела победы Российской империи, как своего Отечества, а немцев, что австрийских, что поданных Вильгельма, они не любили и боялись. Другие панически боялись как раз победы Российской империи: уже была обещана автономия Польше (после победы), и евреи очень боялись оказаться подданными поляков – поляки относятся к ним так плохо, что могут всех изгнать из страны. Большая часть евреев воевала на стороне Российской империи и делала это хорошо, но было всякое.

А одновременно в декабре 1915 года «усилилось до угрожающих размеров перебегание от нас к неприятелю евреев и поляков не только с передовых позиций, но и из тыловых учреждений» [122, с. 353].

В результате главнокомандующий Янушевич (кстати, поляк, принявший православие) принял решение о выселении евреев из района боевых действий. Потом он приостановил свое решение, но уже на местах, волею местных командиров, принимались решения о выселении евреев из прифронтовой полосы [70, с. 356], причем в Ковенской губернии выселение было поголовным, из Ковно вывозили больных, раненых солдат, семьи фронтовиков [70, с. 357].

Личным приказом императора выселение из прифронтовой полосы прекратилось. Но вдруг по всему фронту «и во всех правительственных кругах заговорили о еврейском шпионаже» [123, с. 144].

К этому необходимо добавить: в Первую мировую войну никто ведь мирное население не выгонял. Армии ходили, воевали между собой, а население-то оставалось. Изгонялись только евреи! И ведь одни теряли при этом и жилье и имущество, и получался, по справедливому замечанию, «еще один вид грандиозного погрома, и ведь уже от властей, а не от толпы» [6, с. 484].

Германское командование использовало ситуацию, как умело: издало воззвание к евреям – восставать против своего правительства. Допускаю, что кое-кто из евреев, в обстановке выселений и недоверия, мог и прислушиваться к пропаганде. В конце концов, в Германии и Австро-Венгрии тоже жили евреи, а в германской и особенно в австро-венгерской армии еврей, не выкрещиваясь, мог быть офицером. В русской армии – не мог, и известен случай, когда рядовой, кавалер 4 Георгиевских крестов, не пошел в школу прапорщиков – пойдя, он должен был бы выкреститься, и это могло убить его отца.

Дать бы искомое равноправие, прекратить бы застарелый, заскорузлый маразм! Но и позже, в 1916 году, порой очень уж соблазнителен был прежний «удобный ход: свалить все поражения на евреев» [6, с. 480]. В действующей армии множество раз менялись установки по отношению к солдатам-евреям. То их посылали исключительно рыть окопы, как ненадежных. То – чего это они прохлаждаются в тылу?! А ну, всех в маршевые роты! То опять всех отправляли с фронта в тыл, как потенциальных предателей.

При этом мало того, что страдали невинные за виновных (как при погромах). Никто не вникал в то, что среди 6 миллионов русских евреев есть множество людей с самыми разными установками. И для правительства, и для командования в армии все евреи сливались в какую-то однородную, нерасчлененную массу. В результате те, кто оставался друзьями Российской империи, получали основания сомневаться в своей правоте, а враги получали подтверждение правильности выбранного пути.

Есть много данных, что война не отменила, а наоборот, усилила прежние противоречия. Например, поляки часто обвиняли евреев в шпионаже, доносили русским властям. Часть этих доносов была справедлива, а часть – полнейший навет.

При русской оккупации Галиции евреи массами бежали в Венгрию, – бежали от русской армии, а «оставшиеся в Галиции евреи сильно пострадали в период русской оккупации края» [70, с. 24], потому что «издевательства над евреями, избиения и даже погромы, которые особенно часто устраивали казачьи части, стали в Галиции обычным явлением» [70; с. 356]. А местное украинское и русинское население мстило евреям-панам, присоединяясь к казакам-погромщикам.

Словом, ужас…

Впечатление такое, что на протяжении всей Первой мировой войны власти как будто специально пытаются как можно сильнее раздразнить, обидеть евреев, унизить их, наплевать им в душу. Словом, пытаются сделать врагов из этого и так уже не дружественного Российской империи народа.

КАТАСТРОФА

Самое удивительное – русское императорское правительство могло примириться с евреями еще в конце 1916 года. Мировая война вынудила сдвинуться с места великое множество людей, сломала черту оседлости: евреи бежали от немецкой армии вглубь России. В 1915 году черту оседлости наконец отменили. Характерно, что современная еврейская литература «не знает» об этом и упорно указывает на другое время отмены черты оседлости: «существовала по март 1917» [71, с. 195]. Ну очень хочется современным еврейским националистам, чтобы Российская империя не отменяла черты оседлости! Чтобы «пришлось» произвести для этого переворот…

Позиция тем более глупая, что многие ограничения сохранялись – евреям нельзя было жить в столицах, в области Войска Донского, в окрестностях Ялты. И – процентная норма для поступающих так и не отменена!

До двухсот тысяч человек евреев оказались в одном только Петербурге, и у этих наивных людей возникла такая робкая надежда… Может быть, хотя бы на фоне огромной и страшной войны, в которой евреи лояльны Российской империи, а множество еврейских юношей воюет на ее стороне, правительство согласится уравнять их в правах?

Жившие в Петербурге евреи написали петицию, в которой так и излагали: учитывая их лояльность, полезность их для Российской империи, может быть, правительство даст евреям полные права граждан? Они нашли сородичей, вхожих в придворные круги, и исхитрились сделать так, что петиция, минуя прочих, легла на стол лично Николаю II. «Ни при каких обстоятельствах» – так соизволил написать самодержец всероссийский на полях этой очень скромной, очень приличной петиции, похоронив мечты и надежды целого народа. Иногда мне кажется, что Николай II и все его правительство сознательно делали все необходимое, чтобы их свергли. Они как будто сами искали своего уничтожения.

Я не могу сослаться на печатный источник, но знаю про эту историю совершенно достоверно, потому что одним из петербургских евреев, «забросивших» петицию на стол Николаю II, был дед старого друга нашей семьи, выкрестившийся еще в эпоху Александра III (называть этого человека я, конечно, не буду).

Было это в ноябре 1916 года, а в феврале 1917 рухнула империя. Евреи по-разному относились к империи и к царскому режиму, но ни у одного из них не было причины жалеть о падении царского правительства. Подпиши Николай II ту самую петицию – и его назвали бы Освободителем миллионы евреев! Но Российская империя ушла в небытие государством, мертвой хваткой вцепившимся в Средневековье, в том числе и в неравноправие евреев.

Но при всем при том у русских евреев не существовало никакой общей цели, никакой общей политической позиции. То есть и Бунд, и сионисты, и ортодоксальные раввины пытались выступать от имени всего народа… но большинство евреев не особенно их слушалось.

Еще позволю себе напомнить вот что: даже и полное равноправие евреев в Российской империи дано вовсе не советской властью. 2 марта 1917 года Временное правительство издает декрет: «Об уравнении в правах еврейского населения». Все. Дело сделано, и для этого не было никакой необходимости свергать существующую власть.

На выборах в Учредительное собрание в октябре-ноябре 1917 года до 90 % евреев голосовали за сионистов, остальные разошлись практически по всем остальным партиям, от социал-демократов до кадетов и октябристов.

Они еще голосовали, еще думали, что их бюллетени что-то решают, их мнение что-то изменяет в жизни колоссальной страны… А в это время Зимний дворец уже взят, и на Втором Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов в Смольном дворце 25 октября 1917 года Ленин уже сообщил о низложении Временного правительства и переходе всей власти в руки Советов. Этот съезд уже встретил овациями сообщение о захвате Зимнего дворца и зачитанное Луначарским обращение «К рабочим, солдатам и крестьянам!». Съезд уже объявил о том, что берет власть в России в свои руки, и о создании Рабоче-крестьянского советского правительства, Совета народных комиссаров, во главе с В. И. Лениным.

Вот и все. Пала историческая Россия. Исчезла страна, начавшаяся полтора тысячелетия назад на берегах степной речушки Рось. Исполнилось то, о чем мечтали, к чему готовились три поколения революционеров, от Андрея Желябова и Геси Гельфман до Лейбы Бронштейна-Троцкого, Урицкого и Свердлова.

А нам, потомкам когда-то великого народа, остается одно: спорить, гадать и прикидывать, когда именно сорвалось в пропасть наше государство – в феврале или в октябре 1917 года.

ЧЬЯ ЭТО БЫЛА РЕВОЛЮЦИЯ?!

Революция грянула в государстве, где русские играли роль государственного народа, были создателями этого государства. В глазах всего мира это государство было империей русских, революция – тоже русской.

О национальном составе революционных партий уже говорилось, и как в те времена, так и в наши звучало: революция это еврейская, потому что ее сделали евреи. Русская эмиграция никак не могла найти общего языка с европейцами, потому что мир смотрел извне: революция была в Российской империи. А они смотрели изнутри и видели, что революция эта еврейская.

Для обоих мнений есть своя логика и свои аргументы. Я же позволю себе предложить очень простое решение вопроса: революция эта не русская и не еврейская. Это революция, произошедшая в Российской империи. В империю входило много стран, в том числе и еврейская Россия. Жители этих стран играли разные роли в общей революции в империи. Складывались новые империи, возникали новые государства на обломках старых, место входивших в империю стран и народов изменялось.

Как ни цеплялись за Средневековье кагал и раввины, к 1917 году Страна ашкенази утратила свое былое единство. Еще жили на своих прежних местах, в традиционных штетлах еврейские туземцы-ашкенази. Еще галицийский ашкенази из Австрии понимал без переводчика другого ашкенази, из-под Киева, и третьего, из-под Кракова. Но почти все прусские ашкенази говорили к тому времени на немецком языке и расстались с традиционным образом жизни. И в четырех других странах – Австрии, Венгрии, России, Польше – возникли толстые, включающие десятки и сотни тысяч людей, слои евреев, ассимилирующихся в этих странах.

Кафка, которым махают как знаменем некоторые русские евреи, не говорил ни на идиш, ни на русском. Он – что тут поделать! – был австрийским немцем еврейского происхождения.

Лидер сионизма Менахем Бегин свободно говорил по-польски, но вот по-русски не знал, а на идиш говорил крайне плохо. Примерно как граф Безбородко по-украински под конец жизни.

Еврейская Россия сыграла исключительную роль в революции 1917 года и в Гражданской войне 1917–1922 годов. Еврейская молодежь? Племя младое, незнакомое? Но те, кого называли так в 1905 году, к 1917 году уже потеряли право быть молодежью. Видимо, каждое поколение еврейской России было достаточно революционно.

Но и евреи других частей Страны ашкенази принимали в российской революции 1917 года пусть более скромное, но участие. Один Бела Кун, родившийся в Трансильвании венгерский еврей, тому порукой. Что было ему, венгру, в российской или русской революции? Кроме веры в спасительность марксизма, ожидания конца «старого мира» и жажды лично участвовать в строительстве «светлого будущего» могу предложить только одно объяснение: Бела Кун вовсе не чувствовал, что он как-то связан с Венгрией, но считал революцию в Российской империи своим личным, кровным делом. Как и множество других евреев, считавших своим долгом кинуться в революционную кровавую круговерть из сравнительно благополучных Литвы, Польши, Германии, Латвии, Венгрии (известен, впрочем, и случай приезда 200 евреев из США). Тут, конечно, проявилось не отношение к Российской империи, к России русских людей. Судя по всему, это не стремление спасать русских от самих себя – по крайней мере, не у большинства. Это – стремление реализовывать, воплощать в жизнь столь необходимую для евреев социальную утопию, коренящуюся в идеалах иудаизма.

Ну и еще – желание быть со своим народом. Евреи ведь ехали в Советскую Россию и много после установления советской власти. В 1926 году перебрался из Литвы в нашу многострадальную страну отец шумного публициста Померанца – пылкого ленинца в 1960-е годы, патологического ненавистника русского крестьянства до сих пор – Соломон Померанц. Уж, наверное, он был не один.

ПРИЗВАНИЕ ЕВРЕЕВ

Что, собственно, означают слова: «Большевики взяли власть»? Ровно одно – что в конце 1917 года большевики захватили власть в Петербурге и в Москве. И только. А Российская империя лежала фактически безвластная, можно сказать, без правительства.

Тогда же на национальных окраинах и в области Войска Донского стали возникать местные органы самоуправления, хоть как-то брать в руки хоть какую-то власть. На юге и в Сибири начали формироваться будущие белые армии, а множество российских дворян и интеллигентов засобирались за рубеж.

А большевики столкнулись с проблемой, о которой вряд ли думали раньше: с ними попросту никто не хотел сотрудничать. Что стоит хунта, захватившая власть, если у нее нет ни управленческого аппарата, ни полиции, ни армии? Чиновники не хотели выполнять своих прямых обязанностей, чтобы не работать на узурпаторов, и никакие декреты, грозившие смертной казнью за саботаж, никакие Чрезвычайные комиссии не могли тут ничего изменить. В конце концов, чиновник может сидеть в своем кресле весь положенный рабочий день, усердно скрипеть пером и звонить по телефону… Но при этом он будет работать так, что лучше бы он этого не делал.

Большевики, хотят они этого или нет, вынуждены формировать новый аппарат управления государством. Чиновников им надо много, гораздо больше, чем было в старой Российской империи, – уже потому, что их государство берется управлять такими областями жизни, в которые царская Россия и не думала никогда лезть, – хотя бы тщательный контроль за производством и потреблением произведенной продукции. Механизм рыночной экономики крутится сам; если надо распределять все на свете, приходится заводить целые управления этих распределяющих. А образованный слой к большевикам на службу не шел! Русские европейцы были совершенно едины с еврейскими европейцами в этом упорном нежелании работать на творящееся безумие. Да и «эксперименты», приводящие в такой восторг престарелого господина Померанца, вызывали у них не так много положительных эмоций.

И «…когда после Октября русская интеллигенция в массе отказалась сотрудничать с большевиками… решительные и цепкие ленинцы обратились за помощью к евреям, энергичным, смекалистым, способным и дотоле униженным, подавленным, затоптанным чертой оседлости и иными „еврейскими законами“.

Миллионам жителей гнилых местечек, старьевщикам, контрабандистам, продавцам сельтерской воды, отточившим волю в борьбе за жизнь и мозг за вечерним чтением Торы и Талмуда, власть предложила переехать в Москву, Петроград, Киев, взять в свои нервные, быстрые руки все, выпавшее из холеных рук потомственной интеллигенции, – все, от финансов великой державы до атомной физики, от шахмат до тайной полиции. Они не удержались от Исаакова соблазна, тем более, что в придачу к чечевичной похлебке им предложили строить „землю обетованную“, „новое Царство Божие на Земле“, сиречь Коммунизм, которое являлось вековой мечтой народа. Кто имеет право осудить их за это историческое заблуждение и историческую расплату с Россией за черту оседлости и погромы, – кто, кроме нас, их горько раскаивающихся потомков?» [3, с. 44–45].

Ну, допустим, и судить, и осудить имеют право многие: например, потомки тех, кого эти обладатели «нервных, быстрых рук» пытали и убивали для достижения своих целей, – а таких людей в современной России десятки миллионов человек.

Но в главном автор прав: большинство евреев 1918 года пошли на службу к больщевикам. Кто – для карьеры, кто – истово веря в их цели, кто – увидев в большевиках «свою», еврейскую власть. Но пошли. И раскаиваются в преступлениях предков далеко не все потомки.

Большинство-то ведь и по сей день объясняет свои несчастья, никак не анализируя собственные грехи, сваливая все на то, что Россия – «страна с сильной традицией враждебности к евреям» [124, с. 264].

А тогда, в 1920 году, руководитель Евсекции Интернационала С. Диманштейн рассказывает, что он обратился к Ленину с просьбой запретить листовку Горького: листовка содержала такие похвалы евреям, что возникало впечатление – «революция держится на евреях, и в особенности на их середняцком элементе». На что Диманштейн получил разъяснение, что для «дела революции» и правда оказалось очень важным, что во время войны много евреев было эвакуировано вглубь России, и «значительное количество еврейской средней интеллигенции оказалось в русских городах. Они сорвали тот генеральный саботаж, с которым мы встретились после Октябрьской революции и который был нам крайне опасен. Еврейские элементы, хотя далеко не все, саботировали этот саботаж и этим выручили революцию в нужный момент» [125, с. 264–265].

Уинстон Черчилль, выступая в палате представителей 5 ноября 1919 г., сказал: «Нет надобности преувеличивать роль, сыгранную в создании большевизма и подлинного участия в русской революции интернациональных евреев-атеистов. Более того, главное вдохновение и движущая сила исходят от еврейских вождей. В советских учреждениях преобладание евреев более чем удивительно. И главная часть в проведении системы террора, учрежденного ЧК, была осуществлена евреями и в некоторых случаях еврейками. Такая же дьявольская известность была достигнута евреями в период террора, когда Венгрией правил еврей Бела Кун».

Так что все верно, только не все дело в том, что у большевиков возник дефицит кадров… Есть еще по крайней мере два существеннейших обстоятельства, и первое из них – это уничтожение основ еврейской экономики за время Гражданской войны. Действительно, пока армии и банды носились по несчастной стране, частная торговля практически сошла на нет, а городская жизнь оказалась совершенно дезорганизована.

«Наибольшая часть русского народа частью осталась на земле, на своих корнях, частью туда вернулась. Евреи на земле не сидели и туда вернуться не могли. Они жили в городах, и в городах была уничтожена главная хозяйственная опора их существования» [106, с. 110].

То есть, попросту говоря, евреям стало нечего есть, и чем дальше раскручивался маховик Гражданской войны, чем хуже и страшнее становилось, – тем хуже делалось именно им. Вот исторический парадокс! Колоссальные бедствия навлекли на сородичей как раз те евреи, которые стремились свергнуть царизм, – в числе прочего, и чтобы принести несказанные блага своему горячо любимому народу. «Все еврейство в целом… настолько себя с ней (с революцией) отождествляет, что еврея – противника революции всегда готово объявить врагом народа» [49, с. 74].

Но получается, что как раз эти «друзья народа» и причинили ему больше всего вреда! Я не раз показывал, как евреи оказываются неспособны учитывать мнения «другого», даже вообще интересоваться тем, что «другой» думает о них. А тут получается, что евреи неспособны понять и самих себя! Огромное множество тех, кого И. М. Бикерман метко называл «полуграмотной чернью», оказывается совершенно лишенным рефлексии. Они не видят связи между собственными желаниями и порожденными этими желаниями действиями массы евреев – и последствиями этих действий. Не способны увидеть, что хлеба насущного лишают еврейство как раз порожденные им самим идеологии и наполненные его представителями революционные партии.

Но это разрушение еврейской экономики – только одна из причин, толкнувшая евреев в объятия большевиков.

А ведь «в них (революционных партиях) огромное место занимали евреи; тем самым евреи приблизились к власти и заняли различные государственные „высоты“ – пропорционально не их значению в России, а их участию в социалистических организациях. Но далее, заняв эти места, естественно, что – как и всякий общественный слой – они уже чисто бытовым образом потащили за собой своих родных, знакомых, друзей детства, подруг молодости. …Совершенно естественный процесс предоставления должностей людям, которых знаешь, которым доверяешь, которым покровительствуешь, наконец, которые надоедают и пользуются знакомством, родством и связями, необычайно умножил число евреев в советском аппарате» [106, с. 110].

Как мы видим, Г. А. Ландау видит здесь действие другого механизма, куда менее интересного, чем почти романтическое «призвание евреев» по Хейфецу. Причем видит он и еще кое-что, от внимания Хейфеца почему-то ускользнувшее: «…большевистский строй, опрокинувший социальную пирамиду, давший господство социально – низам, морально – отбросам, культурно – невежественным, неизбежно и в еврействе вытянул на поверхность соответствующие элементы, открыв свободный путь наглости, проворству, всякому отщепенству, всему не помнящему родства» [106, с. 110].

То есть, говоря попросту, – путь был открыт в основном люмпен-евреям, и они же в основном воспользовались предоставленными возможностями.

О ПОГРОМАХ

– Как?! – закричат мои «оппоненты», – этот ужасный Буровский забыл о такой важной вещи – о погромах! Сразу видно, что антисемит!!!

Итак, о погромах… Классическая байка – что погромы организовывало «белое стадо горилл», а красные – друзья евреев и законности, они вырывали евреев из рук смерти. Так повествует и Н. Островский в «Как закалялась сталь», а современный Мелихов в «Исповеди еврея» взволнованно рассказывает, как злые беляки рубили евреев на части и сжигали их живьем, а вот красные наводили порядок и изучали чужие бесчинства. Такова официальная советская точка зрения, и она предельно далека от истины.

Для полной ясности сообщаю: еврейские погромы устраивали ВСЕ силы, участвовавшие в Гражданской войне 1917–1922 годов. Абсолютно ВСЕ. После революции коммунисты пытались обвинить в этом сраме только одну сторону и приложили для этого немало сил.

Выше я привел книги, изданные и переиздававшиеся сравнительно недавно и легко доступные читателю. А в 1920-е годы существовала буквально целая библиотека произведений на эту тему; книги эти практически никогда не переиздавались, потому что написаны они совершенно бездарно, в основном с целью пропаганды, и уже много лет никому и ни для чего не нужны. Пропаганда началась еще в годы Гражданской войны и продолжалась потом [126]. Любые политические события становились причиной вернуться к рассказу о евреях – жертвах погромов. В 1926 году один политический эмигрант, еврей Шварцбард, убивает в Париже другого политического эмигранта, Симона Петлюру. Причиной убийства становится месть за родственников, истребленных при погромах. Тут же, вслед, издается соответствующая книга [127]. Ответственность за погромы возлагается, ясное дело, только на один политический лагерь – на белых [128], а часто и на конкретные яркие фигуры [129]. Издаются даже альбомы с фотографиями жертв погромов – часто по-настоящему страшные [130].