Текст книги "Эпоха бедствий"

Автор книги: Андрей Мартьянов

Соавторы: Марина Кижина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

– Ты кто? – неслышно прозвучали слова Древнего языка. – Уходи, тебе здесь нечего делать. Уходи с миром.

Древний язык – наречие Творения, доступное воплощенным духам, – достаточно просто и сложно одновременно. С его помощью можно без лишних затруднений общаться с самыми древними тварями этого мира: гигантскими морскими ящерами, иногда встречающимися возле берегов Шо-Ситайна, ледяными драконами, обитающими на недоступных человеку ледниках к северу от Сегванских островов, или воплощенными духами огня с архипелага Меорэ.

– Пойдем лучше со мной, – вкрадчиво прошептало в ответ пепельное облако. К чему тебе смертные? Мы выше их. А главное – мы никогда не принесем им зла.

– Тогда что ты собираешься делать? – возмутился Кэрис, не обратив внимания на то, что это чудовище его даже не поприветствовало. Впрочем, сам он тоже не поздоровался. – Ты ведь намереваешься убивать людей при помощи обманутых тобою животных, ведь так?

Краем глаза Кэрис заметил, как облако невесомой пыли постепенно охватывает его с двух сторон, но решил пока не трогаться с места.

– Тебе никогда не доводилось слышать такое высказывание: "Причинять добро"? – на Древнем языке ответили Кэрису. – Его придумали смертные, иногда они остроумнее нас. Оправдание у меня одно: я хочу забрать то, чем они не умеют и не могут пользоваться. Это не воровство, а право более сильного и благоразумного. Не стоит бояться гибели людей – их душа бессмертна, в отличие от твоей и моей. Смерть телесная – лишь грань, незаметный рубеж, после которого человек продолжит жить, и куда лучше, нежели мы. Либо уходи с дороги, либо пойдем вместе.

– Забрать то, чем смертные пользоваться не умеют и не могут? насторожился Кэрис, сознавая, однако, что более сильное волшебство чудовища постепенно забирает его в кольцо. – Их чувства? Их страх? Я знаю, что любое чувство каждой твари, от мыши до человека и броллайхана, является Силой. Ты хочешь завладеть их силой?

– Почему бы и нет? – Занятый разговором чужак монстр отвлекся на несколько мгновений, и Кэрис различил настоящим живым зрением, как он снова воплотился в тело громадного черного волка. – Мы сможем использо... Что ты делаешь?

Кэрис не стал дожидаться окончания фразы. Он присел, быстрое, стремительное тело разогнулось в прыжке, и броллайхан атаковал первым, зная, что в момент битвы враг не сможет сбросить с себя нынешнее воплощение.

Глава третья. Дикий гон

...Драйбен сумел увернуться от первого прыгнувшего на него хищника, и поджарый пустынный волчара еще в полете встретился с саблей одного из халиттов, прикрывавших сотника. Следующий зверь, видимо здраво оценивший опасность, исходящую от странных металлических полос, сжимаемых людьми в передних лапах, бросился под ноги нардарцу, ударился о его голени и повалил. Не один раз потом Драйбен благодарил богов за то, что надоумили его надеть кольчугу с оголовьем, прикрывающую горло. Внушительные клыки волка скрипнули по металлу колечек, но кожу не поранили, хотя и изрядно стиснули гортань. Нардарец правой рукой отталкивал от себя разъяренную зверюгу, а левой судорожно шарил по поясу, надеясь нащупать рукоять кинжала. Узкий и длинный клинок выскользнул из ножен, лишь когда халитты убили волка пиками.

– Надо прикончить вожака! – прохрипел Драйбен, отбрасывая в сторону окровавленную волчью тушу. – Передай по цепи – пусть ищут вожака, он должен быть крупнее остальных!

"Какого вожака? – тут же мелькнула мысль. – Стаю ведет вперед вовсе не простой зверь, а магическая сила! С ней способен управиться только Кэрис, а где он шляется?.."

На строй халиттов вылетело не менее пятисот хищников, собранных, как видно, по всей пустыне. Пересекающий Альбакан путник вряд ли за все время путешествия встретит больше двух-трех волков или шакалов: обычно они сторонятся людей, зная, какую угрозу представляют двуногие, недолюбливающие мохнатых охотников, режущих овец или верблюдов.

На сей раз все происходило по-другому. Не помогал даже огонь: обуянные невиданным бешенством животные перелетали через костры, почти не обращали внимания на факелы и рвались дальше, к палаточным городкам и голубовато мерцавшим в темноте зданиям Меддай. :

Очень скоро Драйбен удрученно сообразил, что избрал неверную тактику, хищников насчитывалось гораздо больше, нежели вооруженных людей, они просачивались через строй халиттов, несколько стай, издевательски завывая, беспрепятственно обогнули цепь справа и слева... Похоже, начиналась резня Драйбен различал доносящиеся из саккаремского лагеря перепуганные людские крики, яростную ругань и злобное рычание волков.

– Отходим! – Решение представало единственно верным. Если халитты займут оборону в узких улицах, то Дикому Гону будет затруднительно прорваться в сам город, где на площадях возле храмов уже скопилось значительное число беженцев, разбуженных Священной стражей перед нападением. Только самые нерадивые остались в своих непрочных матерчатых домишках. – Десятники! Разбиться на отряды, отступать плотным строем к полуденным и восходным въездам! Гоните всех с собой!..

Обороняющиеся несли потери: воины Священной стражи гибли от зубов и когтей стаи, другие с трудом ковыляли из-за укусов на ногах... Отступление казалось единственным надежным способом сохранить войско, и Драйбен, не колеблясь, отдал приказ отходить к городу. По счастью, увлеченная азартом охоты стая пока не перенесла внимание на халиттов, предпочитая уничтожать беззащитных людей в палатках, окружавших священные водоемы.

Драйбен отлично знал, что ни одно животное не станет убивать просто так. В том кроется величайшая разница между миром неразумных тварей и людьми. Охота, защита от врага своей семьи или стаи, драка за самку... Только в этих случаях звери расправляются с себе подобными. Так было всегда, так останется до скончания мира. Но почему этой ночью степные хищники изменили своей природе?

* * *

– Наши храмы велики, во многих могут молиться до пяти тысяч человек, бормотал под нос аттали эт-Убаийяд. Взгляд старика блуждал по простершейся далеко внизу центральной площади Мед дай, где сияли рыжие пятна факелов и плескалось темное людское море. – Фарр, ты меня слышишь?

– Да, мудрейший, – торопливо откликнулся атт-Кадир.

– Пойди... – Эт-Убаийяд оглянулся. Всех своих телохранителей он давно отослал с распоряжениями, а рисковать жизнью Фейран не хотел: женщина не должна подвергаться опасности, достойной лишь мужчины, какое бы звание он ни носил. – Пойди вниз. Разыщи Джебри – ты его помнишь? Вот и отлично! – передай ему, чтобы людей впустили в храмы. Потом Джебри должен собрать все священные хоры – пускай возносят молитвы и отвлекают собравшихся. Двери храмов запереть, у выходов поставить охрану из халиттов. Ступай!

Фарр атт-Кадир, не задавая лишних вопросов, рванулся к винтовой лестнице, спотыкаясь и беззвучно сквернословя, – Кэрисова наука! Вельх никак не мог обойтись в жизни без крепких выражений – пробежал по казавшемуся бесконечным всходу и вылетел во двор Золотого храма, углы которого отмечали высоченные островерхие минтарисы наподобие того, на вершине которого он только что стоял. Узорчатые кованые ворота, ведущие на площадь, охранялись прежде Священной стражей, но сейчас почему-то стояли приоткрытыми. Ничего не понимая, Фарр стремительно зашагал к боковому выходу из Золотого храма, предназначенному только для мардибов и охраны, споткнулся обо что-то мягкое и тяжелое, а когда глянул под ноги – едва не взвыл от ужаса.

Носки его сапог коснулись жутко обезображенного человеческого тела. Судя по одежде, это был халитт. Только сейчас его шея представляла одну огромную рваную рану, правая щека и ухо оторваны, явив белесую кость черепа, глаз вытек... Подошвы Фарра мерзко хлюпнули в луже крови, растекшейся по мраморным плитам двора.

Атт-Кадир ошарашенно отступил на несколько шагов назад и с затравленным видом горного кролика, угодившего в середину стаи облизывающихся голодных лисиц, оглянулся. Шум доносился только с площади, куда продолжали стекаться беженцы с окраин и разрозненные отряды Саккаремской гвардии да халиттов. Во дворе храма было тихо... Тихо до странности. Такая тишина обычно несет опасность. Фарр осматривался, медленно отходя к светившемуся желтоватым пламенем масляных ламп входу, но ничего особенного не замечал. Справа, судя по всему, валяется еще один труп – черная бесформенная куча на сером мраморе. Темные линии, ползущие от нее, наверное, потеки крови. Чуть дальше – кусты тамариска, украшающие внутренний двор храма. И возле кустов заметна неясная неподвижная тень.

Фарр начал пятиться быстрее, почувствовав угрозу. Ему почудился силуэт насторожившейся большой собаки, однако он уже знал, что в центр Священного города не допускают животных, а сторожевых собак – свирепых в драке, но отлично слушающихся хозяев пастушьих псов из предгорий Самоцветного хребта содержат только в загонах при домах Священной стражи.

До спасительного дверного проема оставалось шагов десять, не более. А там можно захлопнуть дверь, опустить тяжелый металлический засов и позвать на помощь. В конце концов, не все халитты, охраняющие Золотой храм, находились во дворе и погибли...

Фарр никогда не предполагал, что его голосовые связки способны на такое. Когда тень внезапно ожила, превратившись в крупную горбатую и пятнистую гиену, атт-Кадир заорал так, что задребезжали витражи в круглых окнах дома Атта-Хаджа. В первое мгновение Фарр оказался парализован страхом – животное выглядело слишком крупным и опасным, – но все-таки нашел в себе силы побежать, хотя и сознавал: к такому врагу не стоит поворачиваться спиной.

Шаг, второй, третий... До трехступенчатого крыльца рукой подать. Еще совсем немного...

Гиена оказалась быстрее. Некая могучая сила толкнула Фарра в спину, да так, что перехватило дыхание, он не устоял на ногах, полетел вперед и больно ударился ребрами о каменные ступеньки. Зверь, поваливший человека, стоял в двух шагах. Казалось, гиене интересно смотреть на новую жертву, – видно, зверюга до этой ночи никогда еще не имела дела с людьми и сейчас оценивала возможную новую добычу. Фарр в ужасе заметил, что короткое тупое рыло гиены, выхваченное полосой света храмовых ламп, окровавлено. Значит, именно она расправилась с халиттами.

Зверь пока не нападал, явно озадаченный неподвижностью Фарра. Сам он старался не дышать, чтобы убедить зверя в своей смерти. В Шехдаде охотники частенько промышляли степных волков, и одной из их хитростей являлся обман: если лежишь и не шевелишься (плеснув вокруг приготовленной заранее бараньей крови, запах которой хищники чувствуют за много лиг), обычно осторожный и чуткий зверь сам к тебе подойдет. А тогда исход зависит только от твоей быстроты и длани Атта-Хаджа, которая направит арбалетный болт. Но, увы, сейчас у Фарра не имелось под рукой не только арбалета, но и самого обычного костяного ножа для разрезания пергамента. Правда, оставалась слабая надежда лишь на то, что подоспеет помощь.

Однако гиена желала поиграть с добычей. Раскачивая горбатым туловищем, она подошла к Фарру, шумно обнюхала его сапоги, фыркнула и зачем-то вцепилась зубами в загнутый носок. Потянула, отпустила, затем снова тронула человека мордой и подтолкнула лапой. Гиену озадачивала неподвижность жертвы пошевелись Фарр, зверь моментально вцепился бы ему в шею. Зверь ощущал, что он живой, но раз так, то почему человек не бежит и не сопротивляется?

"До рассвета валяться, что ли? – Фарр пребывал в смятении, ибо видел, что хищник сделал с халиттами, однако способность здраво размышлять его не покинула. – Как это чучело сумело пробраться в город? Драйбен и Кэрис обещали, что остановят Дикий Гон за пределами Меддаи. Убирайся, мерзкая тварь! Уйди, пожалуйста, а?"

Свет на мгновение мелькнул, но Фарр, как ни косил глаза, не сумел заметить, чем вызвано мерцание ламп. Гиена, наоборот, насторожилась, опустила голову еще ниже, исподлобья наблюдая.

Вдруг послышалось:

– ...чик – пиу-у-у... – короткий щелчок тетивы самострела, визг рассекающей воздух стрелы и предсмертный всхлип зверя. Толстый металлический болт ударил гиене точно между глаз, прочно застряв в черепе. Зверюга повалилась на бок, судорожно елозя лапами по гладко отесанному мрамору, и затихла.

– Живой?

– Почти... – буркнул Фарр, приподнимаясь на локте. Ушибленная грудь болела безбожно. – Благодарю, уважаемый.

Атт-Кадир поднял взгляд и рассмотрел, что над ним стоит тот самый высокий и широкоплечий, чернобородый телохранитель аттали эт-Убаийяда. Кажется, его звали Туганом.

– Повезло, – прогудел Туган. – Хвала Атта-Хаджу, ты догадался лежать неподвижно. И что вообще ты тут делаешь? Ну-ка вставай! Тебя мудрейший послал?

– Угу. – Фарр оперся на могучую мозолистую ладонь халитта и не без труда поднялся. Колени изрядно дрожали. – Мне приказано отвести всех людей с площади в храмы. Только священные стены охранят жителей Меддаи от опасности.

– Сам эт-Убаийяд распорядился? – уточнил педантичный халитт. – Если так, идем. Проклятые твари проникли в город, пока их немного, но что будет дальше?

Теперь, когда его охранял личный страж святейшего аттали, Фарр позабыл страх – такой могучий и умелый воин, заслуживший доверие самого наследника Провозвестника Эль-Харфа, спасет от любой опасности. Мимолетно Фарр подумал о том, что нехудо бы в ближайшем времени раздобыть какое-никакое оружие, хоть самый завалящий ножик, и попросить Кэриса или Драйбена обучить его начаткам обращения с клинком. Да, мардибам положен единственный вид защиты – слово, но в нынешние времена придется позабыть о многих незыблемых традициях.

* * *

А на окраинах Меддаи творилось нечто невообразимое.

Поднявшийся ветер разнес искры костров, матерчатые палатки вспыхивали одна за другой, едкий дым жег глаза и легкие, во всеобщей свалке никто не разбирал дороги; вопили ничего не понимающие дети, упавших затаптывали... Среди перепуганных людей сновали мохнатые огрызающиеся хищники, которым, как казалось, было все равно, куда мчаться и кого атаковать. По счастью, они не набрасывались всей стаей на жертву, а в основном мимоходом хватали убегающих, нанося клыками небольшие, но очень болезненные и глубокие раны.

Военная сила почти ничего не могла противопоставить Дикому Гону. Звери быстро догадались, что следует избегать схваток с вооруженными людьми, и предпочитали добычу более доступную.

В прорезаемой языками пламени полутьме, кишащей людьми и животными, луки и арбалеты приносили больше вреда, нежели пользы, и потому командиры халиттов и саккаремских гвардейцев старались держать плотный строй и с помощью выставленных вперед пик отгоняли взбесившихся тварей, но защитить простых людей не могли. Вскоре стало очевидно, что надежда на спасение заключена в каменных домах: даже навалившись всей гурьбой, волки не смогут пробить тяжелые двери, а с крыш можно прекрасно отстреливать зверей до тех пор, пока не кончатся стрелы или не наступит рассвет.

Паника еще больше усилилась благодаря вмешательству какого-то человека, оставшегося неизвестным, – носил он одежды странника, посвятившего свою жизнь служению Атта-Хаджу и проповедованию Истинного Знания, открытого Книгой Эль-Харфа. Этот грязный, волосатый и вшивый мужичонка небольшого роста и с посохом никуда не бежал, но приплясывал на высокой мраморной ограде священного водоема, выкрикивая тонким дребезжащим голоском:

– Всепокайтеся! Зряще како пасти волчьей жрать твой дух! Погибель на нас! Будет тут рыкающий каратель! Возмоли, Провозвестник Атта-Хаджа, пред концом мира! Видно, вам люб сей глум! Ox, ox, сгинь, демон! Пропади прочее пропадом! Атта-Хаджу помолимся! Изойдут души наши к Звездному мосту!..

Возле проповедника моментально собралось несколько пастухов из Междуречья, напуганных женщин и старцев, уверовавших, что слова Эль-Харфа сбываются и грянула Последняя Битва меж богами Небесной Сферы и злом, вырвавшимся из Сферы Нижней. Действительно, разве мог подобный ужас произойти у стен града, осиянного милостью Атта-Хаджа? Страха добавляла темная ночь, непрекращающиеся крики и вспыхивающие смертным зеленым огнем глаза обезумевших животных.

Проповедник недолго смущал умы: когда основная стая дорвалась до поребрика водоемов, крупный шакал прыгнул прямо ему на грудь, уронил в воду и уже там порвал зубами гортань. Однако семя смятения, брошенное в благодатную почву, дало самые опасные всходы. Многие перестали сопротивляться, видя в Диком Гоне кару богов, обрушившуюся на Мед дай. Тем более что Атта-Хадж молчал, не появлялись в небесах знамения и не исходили из Верхней Сферы огненные стрелы, должные поразить врага.

Давка у входов в город приобрела поистине чудовищную величину. Меж домами, составлявшими внешний круг строений Мед дай, прорывались немногие, остальные же бесцельно и бесполезно сжимались во все более плотную толпу, становясь жертвами новых беглецов. Дети падали с рук матерей, погибая под подошвами, мужчины отталкивали женщин, а по краям толпу осаждали звери.

Убегающие смели шатер старого джайда Бен-Аххаза и палатки его семьи. Манассия, старший сын, погиб глупо – бросился к строю отходящих в город халиттов, надеясь на их защиту, но, не заметив в темноте выставленных вперед коротких копий, напоролся животом на наконечник, порвавший ему весь правый бок. Упав, Манассия просто истек кровью, так и не дождавшись помощи, которую призывал шепотом.

Семейство беженцев из Междуречья, находившееся под покровительством Фейран, одаривавшей дармовым серебром из мешка Кэриса и провизией, потеряла только одного ребенка – в суматохе его забыли взять в город. Полугодовалый малыш ползал по опустевшей палатке, слепо тычась в толстые шерстяные ковры и хныкая. Привлеченная звуками, явилась молодая голодная гиена, ухватила человеческого детеныша за ногу и уволокла в темноту. Ее очень раздражал крик, но голод и слово вожака победили страх перед людьми и отвратительный запах жилища двуногих.

Этой долгой ночью Драйбен показал все, на что был способен, – происходи все в Нард аре, выступай он под своим именем и в своем обличье, конис обязательно одарил бы эрла Кешта драгоценным оружием или золотой цепью. В жизни обычно происходит иначе: самые выдающиеся деяния воинов никем не замечаются. Из подчиненных ему халиттов Драйбен потерял убитыми лишь двенадцать человек, приведя три сотни к полуденному входу в Священный город и оттеснив закупоривших широкую улицу людей далее к центру Мед дай.

– Десятник! – Охрипший Драйбен позабыл об опасности, полностью захваченный своим делом. Ему пришлось столько кричать, отдавая приказы, что голос почти исчез. – Выставить караулы по пятнадцать воинов у всех проулков, ведущих за пределы города! Тащите все, что может гореть! Большие костры у каждого входа в город!

Мельком подумалось: "Мы защищаем только полуденные кварталы Меддай. Если ничего не будет предпринято на восходе и полуночи города, нам ударят в спину".

– Гонца ко мне, быстро! – просипел нардарец, но его услышали. Через несколько мгновений самый молодой и быстроногий халитт уже отправился по крышам домов к оборонявшим отдаленные улицы гвардейцам шада, передать распоряжение сотника Священной стражи...

Сколько ни собралось животных возле Меддаи и сколь многие ни падали под ударами сабель и остриями копий, стая, казалось, не уменьшалась, но увеличивалась. Драйбен с легким страхом подумал, что нынешнее сражение заведомо проиграно. Конечно, после восхода солнца волки уйдут, и Священной страже, да и самому городу не будет нанесено слишком большого ущерба. А вдруг не уйдут? И будут сражаться до последнего, когда единственная оставшаяся тварь еще будет ползти по запаху человеческой крови и умрет, лишь когда ей в глаз войдет сталь кинжала?

– Кэрис... – сквозь зубы прошипел бывший эрл Кешта. – Где тебя носит, зар-раза? Только ты мог бы нам помочь!

* * *

Кэрис не слышал отчаянного мысленного воззвания своего приятеля-человека. Ему приходилось гораздо хуже, чем Драйбену. В настоящий момент его настойчиво пытались убить. Причем убийство означало не гибель живого тела, наполненного горячей кровью, а уничтожение духовной сущности броллайхана, того незаметного для людей духа, что порожден силой камней, песка, травы, пахнущего цветами воздуха и солнечного света.

"Не дамся! – постоянно мелькали в мыслях у Кэриса агрессивно-упрямые слова. – Просто не дамся! Разве стоило две с лишним тысячи лет жить, радоваться солнцу, обходить весь этот мир едва только не пешком, чтобы безвестно сгинуть в этих дурацких песках? Хотел связаться с чужаком – получай! Ну, тварь, я с тобой еще посчитаюсь!"

Громадное черное чучело, отдаленно смахивавшее не то на волка, не то на пса Кор Айнунн, а иногда и вовсе на грязного, драного шакала, упорно пыталось зайти справа, улучить момент и броситься на серьезно раненного Кэриса сбоку, сбить с ног и вцепиться зубами в глотку. Но если бы только так... Вельха не пугали размеры и жестокость видимого противника – крупного зверя черной масти. Гораздо разрушительней на него действовала незримая мощь того, кто стоял за этим чудовищем. Сотни лет никто из народа Кэриса не сталкивался с волшебством настолько упрямым, стойким и, как кажется, неисчерпаемым. Силы вожака Дикого Гона поддерживал кто-то другой, точно так же черпавший свое могущество неизвестно откуда. Впрочем, известно – от людского страха, которого сегодня в окрестностях Мед дай набралось предостаточно. Что может быть сильнее чувств? Пожалуй, только воля богов. Да и то не всегда.

Телесной смерти Кэрис не боялся – такое с ним уже случалось, и не раз. Он прекрасно знал, что, сбрось он смертную оболочку, будь она телом человека или его природной, которую он носил сейчас, ничего страшного не произойдет. Совсем недолго (по меркам броллайханов, и лет десять-пятнадцать по человеческому счету) придется накапливать силу для следующего воплощения, а затем все вернется на прежний путь. Но смерть духа...

Чужое волшебство туманным серым облаком охватывало Кэриса со всех сторон, пытаясь пробить защиту, созданную им. Удары были точными и безжалостными, словно Оно – тот самый Повелитель Самоцветных гор, управлявший сейчас черным волком, а точнее, воплотивший в него свою мысль, – знало, где и в чем слабые стороны духов природы. Странно, ведь в Пещере Оно не замечало Кэриса. Но там Кэрис был в обличье человека, да и чувствовал: Оно еще не до конца проснулось, еще только сбрасывает тысячелетнее оцепенение. Значит, Оно учится. Учится, собирает знания о мире, пристально рассматривает всех его обитателей, изучая их достоинства и недостатки, посылает свою мысль во все известные и тайные пределы, интересуется друзьями и врагами, сидя в своем логове. Еще луна, две, полгода...

Оно вызнает все и про всех. Тогда – конец. Оно перебьет противников поодиночке, отлично зная, как к ним подступиться и каких действий от них ждать.

"Если миру придет конец через полгода, – саркастично подумал Кэрис, – я точно не застану сего печального зрелища. Потому что моя смерть прямо передо мной. Еще несколько таких потоков магии – и прощай, Кэрис! Живи в песчинках, запахах, ветре... Не имей своих мыслей, а подчиняйся лишь великому и упорядоченному хаосу Большого Творения. Это прекрасно, но как не хочется терять способность бродить по земле разумным существом..,."

– Постой! – Черный волк вдруг замер на месте, и вельх услышал его призыв. – Остановись! Ты почти побежден и не можешь этого не сознавать. Ты исполнил свой долг, и я только восхищаюсь тобой. Я могу отпустить тебя. Без всяких условий. Я даже не стану просить тебя не вмешиваться больше в дела мира смертных. Повернись и уходи. Я не нападу.

"Убить его невозможно. Попробуй убить мысль! – мелькнула молния в голове Кэриса. – Сражаться дальше? Это моя смерть, причем довольно быстрая. Боги, как бок болит!.. Но повернуться спиной и уйти? Эх, гордыня, порождение смертных! Я ведь ничего не теряю – он прикончит меня, и я вновь стану частью своей матери и своего отца, Сотворенного Мира. Это не потеря. Хотя как жалко навсегда расставаться с разумом!.."

– Нет, – ответил Кэрис. – Нападай.

– Ну и дурак, – снисходительно процедило чудовище. – Гордый дурак. Хотя ты все равно мне симпатичен.

В тот же миг вельх почувствовал новый водопад волшебной силы, обрушивающий на него и захлестывающий подобно жестокому водовороту в горной реке, уже затуманенным взглядом умирающего заметил, как угольно-черное чудовище прыгает – легко и изящно, ударяет лапами ему в грудь...

Тьмы для броллайханов не существует. Они всегда видят свет, звезды, золотистые лучи других миров и зелень этого мира... Кэрис с головой окунулся в свет.

Большое, только на первый взгляд кажущееся неповоротливым создание, видом напоминавшее обросшего смоляной шерстью степного волка, выросшего до размеров лошади, заинтересованно рассматривало поверженного противника. Оно зачем-то обнюхало его, сморщило нос, почуяв запах крови из большой раны на ребрах, тронуло Кэриса лапой... Казалось, волк усмехался и сочувствовал одновременно.

– Отдыхай, – унесся в пространство волшебный голос, слышимый только бессмертными. – Тебе жизнь оставить можно. Спи.

Черный волк, озабоченно покосившись на бывшего врага и недовольно – на желтовато-синюю полосу рассвета, разгоравшуюся на небе, быстрой рысью побежал в сторону Мед дай. Он еще не выполнил главной задачи – найти Камни. Что по сравнению с ними жизни смертных или умирающий в пустыне броллайхан?

"Но все равно жаль, – подумало чудовище. Эта мысль, выражавшаяся в мельтешений розовых огней, возникла одновременно над холкой зверя-гиганта и за сотни лиг к полуночному восходу, над Самоцветными горами. – Он и его сородичи – из моей касты. Они почти равны мне. Почти".

* * *

Фарр больше не боялся. Надо полагать, пережил собственный страх. Или, что скорее всего, это крайне неприятное чувство улетучилось, когда атт-Кадир вместе с телохранителем мудрейшего Туганом занялся делом. Серебристый халат мар-диба и возвышающийся за плечом Фарра мрачный громила с черной курчавой бородой и полосой зеленой ткани на тюрбане, обозначавшей особую приближенность к персоне аттали эт-Убаийяда, внушали уважение и доверие каждому. Священная стража их пропускала, объятые страхом люди кланялись и призывали благословение, более выдержанные вояки из кавалерии шада провожали этих двоих встревоженными и серьезными взглядами... Но перед мысленным взором Фарра все еще плавали две зеленые искры глаз пятнистой гиены и чудился сладковатый запах крови, разлившейся во дворе Золотого храма.

– Именем Атта-Хаджа, всеведающего и всеблагого! – Атт-Кадир с помощью Тугана взобрался на высокую паперть здания библиотеки Священного города и закричал как можно громче. Вначале на него обратили внимание те, что стояли рядом, затем по встревоженной толпе, собравшейся на главной площади Мед дай, прошел ропот: "Мардиб, мардиб говорит!", и вот уже люди притихли, ожидая слов служителя верховного бога Саккарема.

Такого вдохновения Фарр не чувствовал со времен его первой проповеди в Шехдаде, когда он коснулся осколка Священного Камня и мудрость Атта-Хаджа вошла в его разум. Однако сейчас слова сами шли на язык, внезапно вспоминались позабытые фразы из книг известнейших проповедников, стихи Эль-Харфа, просто оброненные кем-то в миру, но оказавшиеся мудрыми изречения, кои можно услышать как от благороднейшего эмайра, так и от пропыленного ветрами Аль-бакана погонщика коз.

Атт-Кадир убеждал, уговаривал, сыпал давно позабытыми мудростями, рожденными саккаремскими и халисунскими народами, подтверждал свои слова жестами... Он то срывался на крик, то говорил тихо, будто обращался к собеседнику, сидящему прямо напротив него в тихой комнате, но все его слышали так, будто молодой безусый мардиб стоял рядом. Спустя многие годы уже повидавший полмира и умудренный долгими летами Фарр атт-Кадир, коему многие прочили зеленый тюрбан аттали, утверждал, что лучше и красивее он не говорил никогда. А про себя добавлял не без доли гордыни: "Атта-Хадж тогда не помогал мне, я сделал все сам. Всеблагой позволил мне использовать свою силу, ибо силы человека во многом равны божественным. Но я все равно благодарю Атта-Хаджа".

Речи Фарра каким-то чудом изгоняли страх, толпа успокаивалась, шума становилось все меньше, даже несмотря на то, что ночные хищники метались по улицам Мед дай, подбираясь к самой площади. Мужчины брались за ножи, их жены и дети подбирали разноцветные камни, украшавшие бесчисленные сады Священного города, воля к победе постепенно начинала преобладать над растерянностью и испугом. И у всех на слуху были слова не знакомого никому мардиба: "Не бойтесь! Страх побеждаем человеческой волей. Не поддавайтесь тому, кто хочет вас запугать, ибо тем вы отдаете врагу две трети победы".

Туган, служивший у благочестивого эт-Убаийяда полных девять лет, лишь на первый взгляд выглядел туповатым и знающим только свое ремесло охранителя высочайшей персоны. В действительности этот халитт, частенько пренебрегая отдыхом после обязательной службы (как и многие воины Священной стражи, посвятившие себя служению Предвечному), просиживал долгие часы за свитками в библиотеке, наполняя свой разум мудростью древних воителей. Туган очень быстро заподозрил, что Фарр, вроде бы еще мальчишка, непонятно почему удостоенный милостей светлейшего эт-Убаийяда, осиян лучами славы Предвечного. Мардиб сделал главное – привлек внимание людей, оторвав их мысли от подступающего к главным улицам Священного города Дикого Гона.

– Аль-Тури. – Глаз Тугана выхватил в темноте знакомое лицо халитта. Стражник перевел взгляд на телохранителя аттали. – Собери всех халиттов, каких увидишь, причем немедленно. Веди людей в храмы. Неважно, женщины это, мужчины с непокрытой головой или чужеземцы. Веди всех! Атта-Хадж простит нам этот грех.

Аль-Тури заколебался, услышав такие слова, – в главные храмы Меддаи допускались только истинно верующие в Предвечного и Слово Эль-Харфа мужчины, и никто другой. Для женщин предназначались выстроенные в полуденной части города особые и очень красивые святилища Дочери (или Великой Матери, как Богиню называли на побережье океана). Еще никогда женская ступня не касалась выложенных самоцветами и горным хрусталем узорчатых полов Золотого храма.

– Я приказываю, – повторил Туган и на свой страх и риск добавил: – Слово аттали! Выполняй!

Атта-Хадж все-таки вмешался. Великому богу, в чье имя и сущность верили сотни тысяч Саккаремцев и их братьев по крови в Халисуне и побережных землях, как видно, показалось оскорбительным зреть посвященный ему город-храм разоряемым чужой силой. Едва Туган произнес эти слова, над вытянувшейся к небесам луковицей Золотого храма, кою венчала трехлучевая звезда, появились сполохи зеленого пламени – напоминавшие знамена ленты, изменявшие цвет от изумрудного до почти лазоревого, с оттенком перьев павлина и прозрачности волны Великого океана. Божественное пламя, явившееся в ночи, не красило лица людей мертвенным оттенком болотного мха, но подчеркивало красоту изгибов скул и бровей, яркость глаз и воронову черноту ресниц. Страх исчез окончательно. Осаждавшие площадь звери превратились из явившихся от глубин Нижней Сферы демонов в обычных животных из плоти и крови, да и сам Дикий Гон вдруг начал отступать. Пришедшие из пустыни хищники словно растерялись: появившаяся в небесах Сила удивляла их своей неизведанностью, благо мир безмысленных тварей подчиняется совсем иным богам...