Текст книги "Эпоха бедствий"

Автор книги: Андрей Мартьянов

Соавторы: Марина Кижина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Глава шестнадцатая. Путь заканчивается, путь начинается

– Боги, как же я ненавижу эту пустыню! Если мы выберемся отсюда живыми, сразу отправлюсь на полночь, – хочется пройтись по лесу, поваляться на траве и посмотреть на самое обычнейшее болото! И чтоб непременно с лягушками!

– И с комарами... Давно не пробовал брусники и ягодного вина. У вас в Кеште делали ягодное вино?

– Конечно. А еще настойки с мятой и можжевельником... Зимой варили медовуху. Помните, одна кружка с ног валила? Это вам не какой-то слабенький разведенный сок виноградной лозы...

Порыв ветра колыхнул пламя костерка, разведенного в неприметной ложбине, тени заплясали по камням и скрюченным ветвям кустарника. Сверкнули и вновь погасли красно-фиолетовые глаза какого-то небольшого животного – лисы или сурка. Луна Фегда, покрытая оспинами и шрамами, взирала на землю с отвращением.

– Драйбен, умоляю, хватит говорить о еде и выпивке! А то скоро слюни потекут даже у Безымянного, хотя он делает вид, будто сыт и доволен. Безымянный, ты сколько дней не ел? Четыре? Как насчет морских звезд в винном соусе? Говорят, это любимое блюдо вашего басилевса.

– Никак. Я не люблю басилевса.

– Есть за что? Или по традиции?

– Есть, – согласился аррант. – Тиберис не мужчина, а баба в тоге. Правитель не должен быть таким. Знаете, куда аэтосийцы отправляют приходящие из Арра и с Хрустального мыса эдикты?

– В выгребную яму? – весело предположил Асверус и покосился на арранта. Тот кивнул, подтверждая. – Значит, твой город не признает власти Тибериса?

– Мы признаем его как Царя-Солнце всей Аррантиады и законного властителя из династии Аврелиадов. Но Аэтос – это не Аррантиада. Наш город существовал еще до того, как басилевсы построили Арр и объявили себя правителями.

– Вот как? – заинтересовался Драйбен и мысленно попросил богов сделать так, чтобы Асверус, целыми днями изводивший своими шуточками арранта (которому они, не сговариваясь, дали прозвище Безымянный), хотя бы сейчас ненадолго заткнулся. Пожалуй, впервые со времени панического бегства с Аласорских предгорий бывший легионер "беркутов" разговорился. – Не знаешь, каким годом ваши хроники датируют основание Аэтоса?

– Спустя два лета после падения Небесной горы, – сказал новый спутник нардарцев. – Люди бежали туда с континента, охваченного паникой и беззаконием. Выстроили крепость и долго оставались одни. В Аэтосе собралось множество мужчин, сумевших захватить корабли в портах страны, называющейся ныне Халисуном, и очень мало женщин.

– А дальше? – У Драйбена загорелись глаза. Нигде, ни в каких хрониках не упоминалась история зарождения сурового города воинов, а когда путешествовавший по Аррантиаде в поисках знаний нардарец попытался проникнуть в Аэтос, его выставили вон. В пределы города допускались только посланники других эпархий Острова и редкие торговцы – для чужаков в Аэтосе места не было.

– Дальше? – Аррант не забывал помешивать веточкой в котелке и следить за тем, чтобы угли не рассыпались под ветром. – Дальше стало совсем плохо. Черное небо, солнце видели от силы три или четыре дня в год. Животные вымирали, ничего не росло... Тогда еще были живы могучие боги Острова и оставались последние волшебники. Колдуны приходили к нам, чтобы мы защитили их от варваров, наводнивших Аррантиаду. В обмен на наши мечи и спокойствие для самих себя и родственников люди, владеющие магией, помогали Аэтосу выжить. Еды было мало, но все-таки больше, чем у остальных. Однако волшебники не могли оградить новый город от всех бедствий.

– Каких? – Теперь уже заинтересовался Асверус.

– Начали рождаться дети-уроды. Очень многие не выживали, но те, что взрослели, становились чудовищами, а не людьми. Отчасти это наша вина...

– Кровосмешение? Воздействие злой силы Небесной горы? – понимающе вопросил Драйбен, кое-что слышавший о подобных явлениях. Во времена Столетия Черного неба появление многочисленных уродств и, как это называли колдуны, "трансмутаций" являлось делом хоть и ужасающим, но обыденным во многих странах Длинной Земли и на затронутых катастрофой островах.

– То и другое, – сказал Безымянный и, отчего-то смутившись, добавил: Конечно, в большей степени виновно кровосмешение. Аэтосийцы не общались с чужаками, а женщин оставалось мало. И конечно, волшебники постарались. Хотели как лучше...

– Ну-ка, ну-ка. – Для Драйбена, раскапывавшего любые истории о древних магах и их делах, эти сведения просто не имели цены. – При чем здесь волшебники?

– Гора рухнула и пожрала магическую силу нашего мира, – продолжал неспешно говорить аррант. – Прибившиеся к Аэтосу, чародеи это чувствовали и употребили остатки своего умения, как казалось, на благо. Они намеревались создать особого человека. Способного выжить при черных небесах, без солнца, умеющего долго продержаться без воды и пищи. Ничего не получилось. Тогда и родился обычай убивать всех детей с уродствами и болезнями.

"Хранить традицию почти тысячу триста лет!.. – ахнул Драйбен и, как вживую, увидел жутковатые картины прошлого. – Это как же надо было напугать тех, без всякого сомнения, бесстрашных и решительных людей, бежавших с континента на относительно спокойный Остров, чтобы сотни поколений до нынешних времен соблюдали законы, принятые в эпоху всеобщей тьмы?! Что ж у них там происходило? Не хотелось бы мне жить тогда, а тем более в Аэтосе..."

– То есть, – осторожно забросил удочку нардарец, – твой город через несколько лет после Катастрофы встал перед угрозой вымирания? И его правители решили ввести новые, невиданные раньше обычаи, доселе чтимые твоими соплеменниками? Глядя на тебя, я бы сказал, что вы преуспели...

Да, безусловно, если бы Безымянному сейчас взбрело в голову напасть на своих попутчиков, он скрутил бы и Драйбена и Асверуса за несколько мгновений, – высок, ловок, очень силен, не столько мускулист, сколько невероятно жилист... И это с учетом того, что аррант действительно ничего не ел уже несколько дней, оставляя скудную пищу для нардарцев и пробавляясь лишь заваренным травяным настоем, в котором растворял кусочки желтого кленового сахара. Но это еще не все. Безымянного хорошо потрепали во время Ала-сорского сражения: почти вся левая рука арранта была перевязана тряпками, наложенными Драйбеном вместо бинтов, – руку располосовали ударом сабли от середины плеча почти до запястья, задев кости предплечья и крупные жилы. Пятидневный переход через пустыню тоже должен был сказаться на аэтосийце, тем более что уцелели только две лошади. Нардарец пытался усадить раненого в седло, но тот категорически и надменно отказался, предпочитая шествовать на своих двоих, изредка держась за стремена лошадей.

"Невероятно живуч и столь же невероятно вынослив, – думал о Безымянном Драйбен. – Может быть, скептически относящиеся к обитателям Аэтоса мудрецы и правы: в этом городе выращивают не людей, а очень породистых животных. Он неразговорчив, обижается на каждую дурацкую шутку Асверуса, тоскует по своему умершему приятелю и казнит себя за то, что остался жив. Вроде бы человеческие чувства и принятое среди смертных поведение, если не считать отдельных заскоков, присущих аэтосийцам в силу традиций. Но все равно – между нами лежит пропасть. Это не совсем человек. Безымянный похож на нас, у него две руки, две ноги, голова... Кэрис, например, тоже похож, но в обычное время, когда он не употребляет свои способности дайне, никто не отличит его от самого обычного разбитного варвара с вельхских гор. А этот, пожалуй, даже гордится своими отличиями".

– Преуспели, – согласился аррант. – Мы создали величайшую касту воинов. Сами, отвергнув неловкую помощь колдунов, которые вскоре перемерли или потеряли Дар. Первые эпархи города запретили воинам общаться с женщинами, рожавшими больных детей. Два раза в год мы снаряжали корабли, отправлявшиеся на полночь или закат, за добычей. Городу требовались матери для здорового и крепкого потомства.

– А почему вы обошли вниманием полдень и восход? – В голосе Асверуса еще звучала насмешка, но не столь ясно, как всегда.

– В восходных землях, на Длинной Земле тогда было хуже всего, ведь Небесная гора поразила именно этот материк. Тамошние люди – больные, слабые, ничтожные – ничего не могли нам дать. – Безымянный словно не заметил иронии и продолжал объяснять: – На огромный остров, носящий в наши времена название Мономатана, мы не совались потому, что его населяют люди с черной кожей. Аэтосийцы были белыми и знали: если среди нас появится черная женщина, двое из троих детей унаследуют кровь ее предков. К окончанию века, когда небеса целых сто лет были закрыты тучами и даже в Аррантиаде, прежде не знавшей зимы, шел снег, и появились наши законы, соблюдаемые до сегодняшнего дня. И это никогда не изменится.

– Почему так? – насторожился Драйбен. – Я, конечно, понимаю: традиции и все такое, но времена меняются...

– Если снова случится беда, Аэтос выживет, – с твердой уверенностью в своих словах ответил Безымянный. – А вы – нет. Наши звездочеты говорят, будто однажды низвергнется с небес сестра Небесной горы и история мира кончится. Мы же начнем восстанавливать его из развалин.

– Воображаю, что вы навосстанавливаете, – беззлобно пробурчал Асверус. Все будут ходить строем, детей производить в строго указанные астрологами дни и предаваться срамным грехам друг с другом. В таком случае проще попросить новую Небесную гору, чтобы она упала прямиком мне на голову. И кстати, что вы будете делать, если обещанная катастрофа никогда не произойдет?

К удивлению Драйбена, Безымянный не вспылил и не замкнулся в себе, как всегда поступал после обидных слов Асверуса, будто нарочно отпускавшего в сторону арранта двусмысленные шуточки. Он только пожал плечами и ответил:

– Будем ждать. Сто лет, тысячу, десять тысяч. И однажды дождемся. Когда все прочие племена сгинут или превратятся из людей в грязных чудовищ, мы останемся людьми.

В последней фразе Безымянного одним из ключевых слов, по мнению Драйбена, было слово "грязный". Аррант за все время совместного пути скоблился и чистился, будто кошка, по три раза на дню, на каждой стоянке. Он протирал тело песком, жалкие запасы воды тратил не только на питье, но и на умывание, а что оставалось из его доли – отдавал лошадям. Нардарец заметил, что Безымянному за долгий жаркий день требуется воды в три или четыре раза меньше, чем ему или младшему наследнику кониса Юстиния, и наконец признал, что эпархи Аэтоса за тринадцать столетий действительно сумели вывести идеальный тип человека. Вернее, не человека, а воина. Большая разница.

Эту разницу нардарец начал ощущать на третий или четвертый день совместной дороги и только к этой ночи уяснил, что именно отличало аэто-сийцев от иных представителей смертной двуногой расы. Да, безусловно, обитатели странного аррантского города многими качествами стократ превосходили племена островов или материков, исключая, пожалуй, самых отпетых варваров наподобие вельхов, обитавших в диких и отрезанных от всего мира горах, или каких-нибудь там веннов, сохранивших единение с природой. Но главнейшая разница состояла в том, что "беркуты" не умели думать.

Безымянный никогда не проявлял инициативы. Он шел вперед до поры, пока взявший на себя обязанности предводителя маленького отряда Драйбен не говорил, что следует отдохнуть. Он знал, что такое путешествие в, мягко говоря, стесненных и опасных условиях. Во время привалов первым отправлялся рубить кустарник или собирать сухую траву для костров, каким-то невероятным чутьем находил источники и колодцы, но, когда дело было сделано, аэтосиец садился и молчал. Просто молчал, ожидая дальнейших распоряжений.

Поначалу Драйбен думал, что парень тоскует по своим и жалеет о несостоявшейся героической смерти на поле битвы, но вскоре уяснил: это обычная манера поведения. Двое северян, изредка заглядывавшие в лагерь "сизых беркутов" до битвы при Аласоре, удивлялись только гостеприимству, железной дисциплине, принятой в отряде, и необычным традициям аэтосийского легиона, не замечая мелочей: "беркутам" было не о чем разговаривать между собой, они оживлялись, только когда получали приказы вышестоящих и когда подступало "настоящее дело" – бой, обнаженное оружие, несущийся на тебя враг, торжествующий вой боевых рогов... Вне маленького мирка своего легиона "беркут" становился чужим, не зная, как себя вести.

Когда Драйбену стало ясно, что Безымянный исполнит любое его распоряжение (аррант признал более старшего возрастом и опытного нардарца начальником), он начал проводить маленькие опыты, отдавая зачастую бессмысленные, а то и откровенно глупые приказы. Сходи на самый высокий бархан и до заката следи за горизонтом, не появятся ли всадники мергейтов. Расчеши гривы лошадей. Проверь, нет ли под седлами паразитов. Палатку на ночь поставь обязательно так, чтобы выход смотрел точно на полночь. Разбуди, когда солнце встанет точно на два пальца над равниной. Более всего Драйбена поразил случай, когда он наполовину в шутку, наполовину ради опыта попросил (а точнее, не без насмешки приказал) аэтосий-ца добыть свежего мяса. В пустыне, к закату от Аласора, животных не встречалось на протяжении многих дней пути, но Безымянный только наклонил голову, забрал метательные ножи (из-за раненой руки он не мог использовать лук) и ушел в темноту. Вернулся под утро, ничуть не выглядя уставшим, хотя по слою пыли, покрывшей его лицо, было ясно: аррант прошел не одну лигу. На плечах он приволок огромную ящерицу, размерами больше напоминавшую крупного поросенка с длинным хвостом и чешуей. Драйбен только ахнул, но все-таки он был привычен к любой пище и долго путешествовал по самым разным странам, а вот Асверуса едва не вывернуло, когда светлейший эрл распорядился выпотрошить мерзкое животное, часть мяса приготовить на завтрак, а остальное засушить на солнце.

Плоть ящерицы оказалась мягкой и вкусной, похожей на мясо птицы. Асверус так и не притронулся, предпочтя закусить твердой как камень лепешкой и сушеными сливами.

"Безымянный не человек, – решил тогда Драйбен. – Нет, конечно, человек, но... Но больше он напоминает какой-то невероятный механизм. Скажи – сделает и не отступится до самой победы. Но зачем и ради чего Безымянный это делает? Ему дают задание, но о его смысле он не задумывается. Просто действует. Великие боги, кого вы навязали мне в попутчики?"

Как-то само собой получилось так, что аррант превратился в слугу, главного добытчика и козла отпущения (вечно чем-нибудь недовольный Асверус предпочитал срывать злость на Безымянном. Тот тихо возмущался, но драться не лез, видимо понимая, что выжить в Альбаканских песках можно только вместе). Асверусу не приходило в голову, что созданный только для убийства и воспитанный в жесточайших условиях Аэтоса человек может о чем-то думать и что-то чувствовать.

Сам Безымянный молчал, слушал Драйбена, командовавшего походом к океанскому побережью, а Асверуса вообще не считал за единицу бытия. Он его просто не видел и на дерзкие речи не отвечал.

Безымянный решил поговорить с Драйбеном и его спутником только нынешним вечером, на шестые сутки после сражения при Аласоре.

* * *

Путешествие странной троицы, громко обозначенное Драйбеном как "поход к морю", в действительности представляло собой паническое бегство подальше от расположившегося посреди пустыни скального кряжа.

Легенды, утверждавшие, будто Аласорские горы скрывают в себе некое древнее зло, захороненное там во времена, когда и человек-то, наверное, еще не появился на материке Длинной Земли, отнюдь не лгали, ошибаясь только в деталях. Драйбен и Асверус, по своему любопытству забравшиеся в гробницы, усеявшие кратер давно погасшего вулкана, первыми поняли, что Страж некрополя не спит и внимательно наблюдает за непрошеными гостями. Пока их было двое, охранитель не особо беспокоился, просто пугнул искателей старинных сокровищ и последовал за ними, когда нардарцы похитили в общем-то ненужную им чашу, украшавшую саркофаг. Но когда Страж выполз на равнину, стало ясно: пришельцев слишком много и, чтобы сохранить покой мертвого города, Стражу придется показать, на что он способен.

Это существо знало только одно: любой приблизившийся подземелью должен умереть или уйти прочь. Но один из воров обладал знакомой Стражу и опасной магией, отпугнувшей его, а значит, если придут другие, вооруженные столь же древним колдовством, то они по недомыслию смогут разбудить Погребенных, не представляя, какие это вызовет последствия. Страж предназначен защищать упокоища от любой, даже самой незначительной угрозы вторжения, и он выполнит свой долг. Убить всех, он, конечно, не сможет, но по меньшей мере причинит смертным значительный урон и как следует испугает. Если бы смертные знали, что Страж защищает таким образом их самих от дремлющей в скалах силы, то они убрались бы немедленно и никогда более не возвращались к саркофагам.

Летописи, повествуя об Аласоре, почитали злом именно Стража, уничтожавшего пришлецов, и в том была главная ошибка. Страж злом не был – он просто делал то, для чего был создан, не только оберегая некрополь от людей, но и преграждая обитателям гробниц дорогу в широкий мир. Забытое Зло покоилось слишком глубоко, и вот уже не одну тысячу лет никто не тревожил его, однако существа, некогда призвавшие Стража, заповедали ему: рано или поздно в гробницы придет тот, кто захочет использовать скрытую в них силу и попытается выпустить на свободу Погребенных. Это может произойти и завтра, и через несчитанные века. Охраняй.

Страж охранял. Давно сгинули неизвестно куда хозяева, мир изменился, и теперь его населяли разумные смертные. Однажды, не так давно, некрополь пришлось защищать всеми силами – явившаяся из чужого мира Сила, падая с небес, едва не разрушила стены гробниц... После этого изредка появлялись смертные Страж или пугал, заставляя уйти, или убивал особенно настырных. Ничего необычного не происходило. И вдруг появились двуногие, один из которых обладал амулетом, способным защищать от волшебства Стража. Такие амулеты имели только его исчезнувшие хозяева, и поначалу Страж принял смертного за одного из повелителей, вернувшегося через столько веков проверить, как он исполняет свою бесконечную миссию. А когда понял, что ошибся, попробовал напасть. Один смертный был неуязвим, другой под его защитой сумел сбежать... Они украли принадлежащую гробницам чашу. Она не имела никакой силы, обычное украшение, но уязвленный Страж вспомнил, что хозяева приказывали сохранить Погребение в полной целости, чтобы из подземелий ничего, ни одна вещь или безделица не попали на поверхность.

Оставалось дождаться ночи – Страж плохо переносил солнечный свет – и двинуться по следу воров. Они будут наказаны.

Хранитель, обратив свою непостоянную плоть в быстрый текущий ручей, спустился с гор и внезапно остановился, удивившись. Повсюду горели огни, он ощущал присутствие многих тысяч смертных, еще больше людей приближалось к скалам со стороны восхода, и там же неясно мелькал слабый розовый факел чужеродного волшебства, незнакомого Стражу. Он решил, что вся эта мощь собрана ради того, чтобы помериться с ним силой. Если смертные победят, они непременно пойдут в упокоища и выпустят Погребенных. Тогда тысячи лет бдения окажутся бесполезными.

Страж, раздумывая, что теперь следует делать, сползал в лагерь двуногих разузнать, что они намереваются предпринимать, однако не понял наречия, на котором говорили смертные. Он чувствовал, что похищенная вещь находится здесь, но решил забрать ее попозже – сейчас надо было собираться с силами и наносить удар прежде, чем рати двуногих отправятся к Погребению и вскроют саркофаги. Убив от злости на свою привившуюся за века лень (раньше Страж постоянно осматривал свои владения, разведывая, не явились ли непрошеные гости, но однажды ему надоели бесполезные прогулки, и он перестал уходить из подземелий) нескольких бессильных перед его могуществом двуногих. Страж поспешил обратно в скалы. Подготовиться к сражению. Особенно его беспокоило надвигающееся с восходной стороны волшебство – если противник употребит магию, против которой у Стража не найдется защиты, половина победы окажется в руках грабителей. Впрочем, размышлять было некогда. Страж решил атаковать как можно быстрее, может быть даже днем, – для этого придется сооружать облака, способные закрыть обжигавшее тело солнце. Этим он немедленно и займется.

...Перед рассветом над горами уже сгущались тучи. Никто из людей не придал несколько странному для пустынных областей явлению никакого значения. Природа, как известно, изменчива и непредсказуема. Всякое случается.

Погребенные, которые не спали никогда, словно почувствовали, как ослабло внимание Стража, и заворочались в своих пещерах. Страж на всякий случай проверил, нет ли где трещин в камне и не рассеялись ли оберегающие могилы заклинания, обшарил кратер, поискав, нет ли поблизости смертных, способных за время его отсутствия забраться в некрополь, успокоился и начал копить Силу. Он обычно забирал ее либо на больших глубинах, там, где кипел подземный огонь, либо же обращался к звездам, – отдаленные светила не были столь яростны, как солнце, и собирать исходящую от них мощь было довольно просто. Страж разлегся на песке, застилавшем дно кратера, обратившись мыслью к ночному небу. Когда он счел, что забрал достаточно Силы, и отправился обратно, к стадам ничего не подозревавших смертных, постороннему наблюдателю могло показаться, что образованную выбросами вулканического огня долину заполняет огромное черное озеро.

Страж переждал восход на дороге, остерегаясь попасть под прямые солнечные лучи, а когда светило поднялось повыше, отправил вперед облака и для пущего устрашения пришельцев придал туче замысловатую форму – так выглядел один из Погребенных, самый страшный и злой. По крайней мере, таким его представлял себе Страж.

Хранителя слегка поразило то обстоятельство, что двуногие вначале не обратили на него никакого внимания. Страж рассчитывал, что они сразу кинутся к нему, попытаются хотя бы атаковать (что было делом совершенно бесполезным), а потом либо уйдут, либо погибнут. Смертные же занимались старательным истреблением друг друга. По мнению Стража, делили право первыми войти в Погребение. Затем чужое волшебство наконец решилось ударить, но, натолкнувшись на тщательно подготовленную защиту, приостановилось. Страж решил, что наславший заклятье колдун – без всяких сомнений, весьма могучий и умелый просто не знал, как подступиться. Истинную сущность Стража знали только его хозяева, но их давно не было. Новые поколения смертных, вероятно, и не догадывались о существовании народа, из которого происходил Страж. Он чувствовал, что на равнине, теперь старательно закрытой от солнца гигантским облаком, есть несколько защитных амулетов, а именно четыре. Два располагались совсем близко, и заинтересовавшийся Страж рассмотрел их носителей: первый был тем самым вором, который украл чашу с гробницы слуг Погребенных. Второго Страж видел впервые – смертный в зелено-золотистой одежде, явно наделенный какой-то властью над прочими существами, именовавшими себя людьми. Владельцев третьего и четвертого амулетов Страж подробно разглядеть не сумел. Во-первых, их защищало колдовство, а во-вторых, они начали внезапно удаляться от скал. Что ж, если решили сбежать – пусть дорога будет ровной. А вот с остальными придется поговорить по душам. Надо такое представить – не могут разобраться даже друг с другом за право войти в Погребение! Таких и жалеть нечего.

* * *

– И все-таки, Драйбен, что это было? Вы знакомы с волшебством куда больше меня, пусть и утверждаете обратное. Люди не меньше тысячи трехсот лет не видели столь могучего воздействия магии...

– Магии? Ну да, может быть, и магии. Не понимаю, как мы сумели унести ноги после путешествия в Аласор. Напомнить, кто был инициатором этого похода?

– Не нужно, – поморщился Асверус. Вспоминать о приключении в некрополе ему было неприятно. – Меня терзает одна мысль. Неужели во всем случившемся виноваты мы? Явившись в захоронение, мы разбудили колдовскую тварь, я, дурак, забрал принадлежащую ей вещь. На следующее утро существо решило отомстить...

– Если бы здесь росли деревья, – устало, но не без доли сарказма сказал Драйбен, – я посоветовал бы вам взять ремешок от упряжи и удавиться на самой крепкой ветке. Чтобы не терзаться ложным чувством вины. Какая теперь разница, кто виноват, а кто нет? Столь тщательно собранная и подготовленная шадом армия перестала существовать, неизвестно, жив ли сам Даманхур... Эх, Фейран жалко, я к ней привык... Нам повезло, удача улыбнулась еще немногим. А мергейты, словно почувствовав неладное, успели уйти.

– Не все. – Асверус возразил решительно и пылко. – Наша конница уничтожила несколько тысяч варваров, а еще больше сожрала эта черная лужа. Хотя... Гурцат успел отвести основные силы. Вам не кажется, что хаган спелся с обитающим в Аласоре страшилищем и специально натравил его на армию Даманхура, пожертвовав частью своих войск?

– Я бы такому не удивился, но склонен предполагать, что охранявшее некрополь нечто не подчиняется никому. Оно само по себе. Помните, я недавно рассказывал вам о фокусах и трюках, к которым прибегали древние народы, стремившиеся уберечь покой своих мертвецов? Фантазия у них была болезненная: ловушки, вызванные из Нижней Сферы демоны, драконы, убивающее все живое заклятья. Много разного. И чем древнее, тем страшнее.

– Беспокойные, однако, покойнички были, раз так... – подумал вслух Асверус.

– Случалось. Достаточно вспомнить курганы, что в сорока лигах к полуночному закату от столицы Нарлака. Кто, когда и кем похоронен неизвестно, скорее всего, представители какого-то исчезнувшего народа. Но до сих пор к курганам никто не подходит – знают, насколько опасно. Правда, их обитатели просыпаются нечасто и охотятся только в пределах гробницы... Несколько лет назад я туда ездил, из праздного любопытства. И ощутил приблизительно то же самое, что и возле Аласора. Неизвестная людям волшба.

– У меня сложилось впечатление, будто ала-сорская лужа сама нас боялась, неизвестно почему сказал Асверус. – И решила напасть первой. Сами знаете, каков лучший способ обороны – внезапная атака.

Драйбен медленно покачал головой, пристально рассматривая гаснущие багровые угли хилого костерка. Безымянный спал – нардарец дал ему четкий и ясный приказ отсыпаться до рассвета, и аррант выполнял его в точности, как и всегда. А двое подданных светлейшего кониса Юстиния философствовали. Как всегда, обсуждались судьбы мира и отдельных личностей, проливались скупые слезы, а наиглавнейшей фразой было: "Если бы в тот момент мы сделали по-другому..."

...Тот день запомнился Драйбену вовсе не потому, что тогда вершились героические дела и на кон зловещей кровавой игры, навязанной материку хаганом мергейтов и его загадочным покровителем, ставились существование привычного уклада жизни да и самой цивилизации людей, сумевшей Возродиться после столетия Черного неба. Тогда нардарец воочию увидел, как его мир на какое-то время превратился в обитель Нижней Сферы – вместилище демонов, страха и смерти, где неправедные души вечно претерпевают наказание за недобрые дела.

Вселенная сдвинулась с места. Вода стала черной, над пустыней бушевала гроза, мергейты бежали не от сабель врага, а насмерть перепугавшись выползшего из Аласора монстра, дрогнули ряды непоколебимых аррантов из Аэтоса, завертелись в безумном вихре всадники, потерявшие хозяев лошади и бегущая куда глаза глядят пехота, дернулась, поникла, а затем и вовсе исчезла зелено-голубая полоса знамени саккаремского шада. Низвергались с небес буйные потоки воды, и казалось, будто стоишь не под дождем, а под водопадом, толстые молнии били в землю, сверкали ленты холодного огня, растекалась мгновенно пожиравшая людей и лошадей черная мерзость, шныряли бесформенные тени.

Когда Драйбен предупредил Асверуса о быстро приближающейся со взгорья опасности, бежать было поздно. Степняки с новой силой навалились на защищавших аррантский конный строй саккаремцев, и в который раз за день началась общая свалка. Получилось так, что Асверус не сумел отбиться от Драйбена и Безымянного, прикрывавших друг друга, – они оказались стиснуты между атаковавшими мергейтами и находившимися позади "беркутами". Битва как битва, ничего необычного: убивай, или убьют тебя. Нардарец вовсю работал мечом и почти не смотрел, куда приходятся удары, его кольчуга и шлем вскоре оказались повреждены, а на теле появились первые, к счастью неглубокие, царапины... Еще немного – и степняки просто задавят числом. Им плевать на потери.

Но даже в такой ситуации можно попробовать выжить. Когда вообще не останется сил, придется либо вывалиться из седла на землю и молить всех богов, чтобы не затоптали, или же зацепиться за седельную подпругу под брюхом коня. Если ремень выдержит и лошадь окажется достаточно умной – она сама вынесет хозяина из безнадежной драки.

Вдруг степняки резко ослабили натиск, загалдели на своем невозможном наречии, а затем начали отступать. Причем не пятились, отбивая последние удары врага, а просто развернули коней и со всей возможной быстротой рванули в сторону пустыни. Если это и была очередная уловка, то она, по крайней мере, могла дать небольшую передышку изрядно поредевшим рядом "беркутов" и двоим прибившимся к аррантам северянам.

Страх не уходил, а только нарастал, причем чувствовал его один лишь Драйбен. Он слегка отдышался и, еще не опомнившись от схватки, различил раздававшиеся позади вопли и истошный визг лошадей. Неужели степняки сумели обойти отряд и ударить в спину?

Ничего подобного. Оглянувшись, нардарец увидел, как прямо на него, Асверуса и стоявших рядом воителей Аэтоса с быстротой разлившейся весной реки наплывает сплошная волна черноты. Пока что кромка непроглядно-угольной жидкости, изливавшейся со взгорий, была довольно далеко – шагах в ста или ста пятидесяти, но, если учитывать, с какой скоростью она передвигается... Драйбен отлично помнил, как встретил точно такое же явление во время пребывания в Аласорской гробнице и как чернота в один момент спалила его башмаки. Сейчас все то же самое происходило с людьми. Они просто исчезали, пожранные колдовским Нечто.

Дорога была свободна – степняки на галопе уходили прочь, оставив за собой усеянное телами поле. Появилась возможность для маневра. Драйбен, привстав на стременах, обратился к ничего не понимающим аррантам и проорал:

– Хотите жить – быстро за мной!

Он поддал уставшему коню шпор, сбросил мешающий шлем – к чему он сейчас? и поскакал вслед за быстро удалявшимися мергейтами. Как ни странно, "беркуты" снялись вслед за ним. Может быть, они думали, что чужеземец решил преследовать убегающего врага, может, почуяли опасность...