Текст книги "Эпоха бедствий"

Автор книги: Андрей Мартьянов

Соавторы: Марина Кижина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

– Э-э... – Драйбен зверски глянул на Асверу-са и со всей возможной вежливостью в голосе обратился к аэтосийцу: – Прости моего друга, он сказал не подумав.

– У нас принято слегка поругивать друг друга перед боем. – Лаур уяснил, что допущена ошибка и ни в коем случае нельзя обижать человека, с которым будешь сражаться бок о бок. – Говорят, это приносит удачу.

Аррант кивнул, но промолчал. Драйбен заметил, что если все остальные конники "Сизого беркута", как всегда, разбились на пары, то этот почему-то держался особняком. Очень интересно... Традиции Аэтоса не допускают ничего подобного. Два десятка, две сотни, две тысячи... Но никогда поодиночке.

Нардарец бросил взгляд на Асверуса, тоже заметившего необычность. Аррант, краем глаза наблюдавший за напросившимися в легион варварами, неожиданно пояснил:

– Мой друг умер два дня назад от лихорадки. Легат позволил мне пойти в бой. В самый последний.

"Смертник, – догадался Драйбен. – Когда один из "беркутов" погибает или умирает, его друг дерется до последнего, стараясь положить как можно больше врагов, и не щадит своей жизни. Полагаю, мергейтам с этим легионером лучше не сталкиваться лицом к лицу, – ему уже нечего терять. А если останется жив покроет себя позором. Все-таки напарник умер, что ни говори, на войне, и неважно, поразила ли его сталь противника или внезапная болезнь... Не позавидуешь парню".

– Мое имя – Асверус Лаур, из Нардара. Младший сын кониса Юстиния Лаура, носителя золотой короны, – отрекомендовался младший отпрыск княжеской семьи. Мой друг и оруженосец носит имя Драйбена из Кешта. Он мой родственник.

Последовала долгая пауза. По законам вежливости арранту следовало назваться, однако он молчал, сумрачно озирая песчаную равнину. Нагретый воздух создавал впечатление, будто пески слегка колышутся, и размывал черную волну накатывавшихся со стороны солнца мергейтов.

– Теперь у меня нет имени, – твердо сказал аррант, когда молчание стало невыносимым. – Оно вернется, только когда я встречусь со своим братом в Элизиуме, месте отдохновения и радости.

Легионер отвернулся, а Асверус незаметно покрутил закрытым латной перчаткой пальцем у виска, словно говоря Драйбену: "Я же предупреждал – они все как один психи!"

Более взрослый и опытный Драйбен только посочувствовал арранту. Все-таки того с детства воспитывали в духе излишне суровых для варварского материка Длинной Земли аэтосийских законов, каковые считались предосудительными даже в родной для легионера Аррантиаде. В эпархии Аэтоса – единственного города Острова, лишь формально подчиненного власти басилевсов и сохранившего почти полную независимость от Арра, – уложения были на редкость жестки. Аэтос не прославился выдающимися поэтами, историками или волшебниками, там запрещались лицедейские представления и азартные игры, не приветствовались "дома отдохновения", а воспитание молодежи полностью возлагалось на военную знать. Многоученый Драйбен назвал бы Аэтос образцом "страны, управляемой мечом". Если раньше считалось, что многие чужие расы – к примеру, бессмертные альбы или вилии – превосходят человека, то, как видно, управители Аэтоса задались целью создать людей, превосходящих все прочее человеческое сообщество. Расовые уложения в этой аррантской провинции, по мнению многих, стали не просто жестокими, но бесчеловечными. В Университете Нарлака и медресе Мельсины Саккаремской пожилые мудрецы откровенно говорили о том, что в Аэтосе выращивают не людей, а породистых животных, как раз более беспокоясь о "породистости", нежели о духе. Ибо, как известно, величайший поэт, сочинитель, астролог или любой иной ученый муж может быть горбуном, одноглазым, а то и вовсе пораженным проказой, чему несчетно примеров в мировой истории.

Однако аэтосийцы не обращали внимания на злословие варваров и придерживались традиций, установленных в суровые времена Черного неба. Подверженные болезням новорожденные сбрасывались в море со скалы, являвшейся одновременно главным святилищем Аэтоса, родившиеся девочки отдавались на воспитание в соседние эпархии Аррантиады, в городе оставлялись только мальчики, для восполнения поколений покупались самые здоровые и красивые рабыни, процветал культ физической силы и красоты, взрослым аэтосийцам (а таковым житель города считался с четырнадцати лет) запрещалось вступать в постоянный брак с женщиной, ибо, как речется через знаменитейшего аррантского пророка Лаверида Гереция, женщина – орудие совращения.

Дословно текст многомудрейшего Лаверида гласил: "Речи женщины жгут как огонь. Горче смерти женщина, потому что она – сеть, сердце ее – силки, а руки – оковы и много сильных убиты ею. Другие говорят, будто она сосуд, вмещающий в себя все пороки Нижней Сферы, в коей обитает вековечное зло. Однако я не могу поверить, что Создатель Вселенной при сотворении мира сознательно поселил в нем столь растленное создание, не снабдив хотя бы какими-нибудь добрыми качествами..."

На последнюю строку Лаверида предпочитали не обращать внимания. Аэтос продолжал оставаться городом мужчин и вместилищем воинственности, ибо, как не раз утверждали его вожди, нет ничего слаще битвы, для которой создан человек.

В Аррантиаде давно не случалось войн, потому аэтосийский легион "Сизый беркут" можно было встретить как на Закатном, так и Восходном материках во время любых сражений, происходивших в последние столетия в колониях Аррантиады, отстаивавших свои территории от варваров, да где угодно, лишь бы в округе звенел металл о металл и представлялся случай показать свою Неслыханную доблесть.

Таковы были знания Драйбена об аэтосийском легионе, не замедлившем, естественно, ввязаться в кровавую бойню, начавшуюся в пределах Длинной Земли. В то же время арранты, составлявшие "Сизый беркут", словно во искупление потерь, лишавших их многочисленных радостей бытия, оказались людьми крайне гостеприимными, преданными союзникам и друзьям, верными слову и всегда заканчивающими начатое дело. Драйбен, ничуть не принимая дикарские и мрачноватые обычаи "Беркута", питал к аррантам расположение, какое испытывают умудренные годами седобородые старцы к необузданному и плохо воспитанному, однако предприимчивому и жизнерадостному юношеству. По крайней мере, он не сомневался в боеспособности легиона. На всем протяжении своей истории "Беркут" никогда не терпел поражения, а если и отступал, то с честью.

– Нас двое, – осторожно начал Драйбен, пристально разглядывая арранта. На вид тот казался не старше двадцати – двадцати двух лет, темно-серые с зелеными искорками глаза, волосы цвета созревшей пшеницы, нос без горбинки, а скорее вздернутый. И конечно, как и все легионеры Аэтоса, этот тип был довольно высок и необычайно силен. Что ни говори, а заключение мэтров Нарлакского Университета о "породистых животных" имеет под собой веские основания. – Нас двое, а ты один. Понимаю, что ты не привык сражаться в тройке, но, если одного из нас убьют, войдешь в пару?

Аррант помолчал, но потом все-таки буркнул:

– Поглядим. Вы бы готовились, скоро начнется.

И точно: передовой отряд степняков уже находился на расстоянии трех арбалетных выстрелов от строя тяжелой пехоты, готовой принять на себя первый удар.

* * *

Если бы шад Саккарема Даманхур или один из его тысячников смог бы сейчас увидеть хагана Вечной Степи Гурцата, то не задумался бы над дальнейшим решением – отвести войска и не вступать в сражение.

Хаган ехал на кауром жеребце, во взгляде узких темных глаз плескалось безумие. Рядом медленно рысил неоседланный белый конь бога войны, над спиной которого различалась невнятная тень, составленная из кружащихся черно-бурых хлопьев и незаметных под солнцем розовых огоньков. Она отдаленно напоминала человеческий силуэт, но человеком не была.

Ни Даманхур, ни Гурцат, никто из предводителей обеих армий, сошедшихся для решающего сражения в глубине халисунской пустыни, не обратил внимания на появившееся грозовое облако. Столь редкостное для песчаных равнин явление возникло над скалами Аласора; буйный вихрь сгустившихся туч уже посверкивал фиолетовыми молниями, грохотали раскаты, достойные увековечить в памяти потомков жезл аррантского Громовержца или молнемечущий молот одного из сегванских богов, завывал ветер, кружившийся пока лишь над хлипкими развалинами забытого святилища.

...Старый гриф, восседавший на краю скалистого уступа, забеспокоился. Птица почувствовала приближение неясной угрозы, а вернее, двух сил, шедших навстречу друг другу. Первая – из-за спины, из глубины скал, опасная, но понятая – некое волшебство, созданное давным-давно тварями, о которых у ширококрылой птицы не осталось воспоминаний. И вторая – чужеродная, не несущая зла и добра, но только серый туман безвестности. Она надвигалась со стороны пустыни.

Гриф, клацнув когтями по камню, подошел к гнезду, в котором голодно попискивал такой красивый и маленький пушистый птенец, и заслонил детеныша крыльями. Он сознавал, что если силы столкнутся, то он не сумеет сохранить, защитив своим телом птенца.

...Призрачное чудовище, восседавшее на белом коне, вдруг распахнуло невесомые крылья. Это послужило сигналом. Тысячники, будто ощутив толчок, глянули на хагана.

Гурцат, в глазах которого на мгновение появился проблеск обычной человеческой мысли, вяло махнул рукой и очень тихо сказал по-мергейтски:

– Вперед.

Это слово было обращено к туменчи Менгу.

– Вперед! Алха! – рявкнул молодой десятитысячник остальным, передавая приказ хагана. И все равно Менгу глодала неприятная мысль: "Если это не конец, то начало конца. Или что?.."

Получившие приказ передовые тумены перешли с рыси на галоп. Спустя несколько мгновений над двумя армиями воспарили тучи оперенных стрел, первые (далеко не первые) жертвы Хозяина Самоцветных гор пали под взрывающие песок копыта, кровь упала в пыль, и скрестились клинки.

Битва при Аласоре началась.

Часть третья. Силы божественных

Nomen illi mors, nomen illi vita.

[Имя ему смерть, имя ему жизнь (лат.).]

Глава тринадцатая. Развлечения по-аррантски и обед по-варварски

Аррантиада вполне справедливо заслуживала наименования страны безумцев. Среди аристократии благословенного Острова эксцентричность и нетривиальность поступков считались правилом хорошего тона, и частенько весь Арр, затаив дыхание, следил за выходками сенаторов, их жен, отпрысков и ближайших родственников. Бытие патрицианских семей служило неиссякающим источником сплетен и сюжетов лицедейских представлений. Кончилось все тем, что известнейший аррантский поэт, богач и весельчак Фиван Герий учредил своего рода приз за самую необычную эскападу: он писал в честь отличившегося особую шутливую оду, приказывал выгравировать стихи на листе серебра и торжественно вручал подарок в день праздника середины лета. В прошлом году внимания златоустого Фивана удостоился сенатор Триб. Сей почтенный муж облагодетельствовал жителей некоей деревни на Аланиольском побережье, набив корабль золотыми монетами и затопив его неподалеку от берега. Желаете быстро разбогатеть – ныряйте. Правда, в утонувшей галере находилось несколько разъятых коровьих туш, запах крови немедля привлек акул... Тут-то и началось настоящее веселье. В итоге хищные рыбы сожрали или покалечили около трех десятков рабов и крестьян, но те, кто успел вывернуться и поднять со дна груз кесариев, стал богатым человеком. Впрочем, проделку сенатора Триба вскоре признали скучноватой, ибо ее не осенял отблеск благородного безумия.

Вне подозрений оставалась только семья кесаря. То есть басилисса Лоллия Тиберия и ее Божественный супруг могли развлекаться как угодно, порождая десятки самых невероятных баек, передававшихся аррантами друг другу как в дорогих заведениях Арра наподобие дома Ректины Нуцерии, так и в тошнотворных вертепах Нижнего города. Но прямо посмеяться над близкими басилевса не осмеливался никто: вступал в действие закон об оскорблении величества, за нарушение которого полагалось только одно фатальное наказание – смерть на столбе.

Молодой и пылкой басилиссе жизнь во дворцах Хрустального мыса казалась излишне размеренной и невероятно тоскливой. Тем более сам Царь-Солнце, пользуясь положением признанного владыки Острова Великолепных, развеивал скуку самыми невероятными способами. Однако Лоллия, каковая носила и второе имя Валерида, оставалась басилиссой, человеком, влияние которого лишь немногим уступало силе кесаря или первого всадника Сената Луция Вителия. Красавица Лоллия, поселившись на Хрустальном мысе, поскучала несколько седмиц, а потом твердо уяснила: за ней никто не следит, для кесаря супружеская измена, конечно, неприятна, но считается чем-то само собой разумеющимся, и, если зеленоглазая Лоллия соблюдет главное правило: "Не попадайся", она может делать все, что ей заблагорассудится.

Развлечения Лоллии превзошли все ожидания патрициев. Правда, об этом мало кто знал, а знающие предпочитали помалкивать, – кесарисса не может быть объектом сплетен, а распускать слухи о любимой жене Тибериса себе дороже. Благородная дочь эпарха начала охоту на мужчин, да и то не на всех, а на тех, которые ей понравятся. Она познакомилась с владелицей одного из лучших "гостевых домов" столицы, небезызвестной. Ректиной, рассказывали, будто кесариссу, переодетую обычной уличной шлюхой, видели даже в лупанариях гавани... Грубые, хотя и в чем-то очаровательные матросы как аррантских, так и чужеземных кораблей ей вскоре наскучили, и супруга Божественного устроила постоянную засаду у госпожи Ректины. В конце концов, здесь безопасно и вряд ли тебя запросто изнасилуют четверо пьяных моряков (и такое с Лоллией случилось во время ее похождений в гавани, после чего она половину луны залечивала синяки и не показывалась в обществе, но осталась довольна столь необычным приключением), а иногда к Ректине заходили люди, способные привлечь любвеобильную кесариссу. Представителями аррантской знати она не интересовалась – скучно и знакомо до отвращения. Кроме того, они непременно пытались втянуть ее в свои бездарные интриги, будто проведенная с ними ночь Лоллию к чему-то обязывала.

Кесарисса стала куда более разборчивой. Теперь она обращала внимание в основном на приезжих, и желательно чужестранцев, ибо среди женщин Аррантиады ходили самые невероятные слухи о мужских способностях варваров. Черные мономатанцы ее разочаровали – много шума из ничего. Лучше других, по мнению повелительницы Острова, были шо-ситайнские горцы, а вот настоящие дикари, обитающие на полуночи материка Длинной Земли, в списке ее многочисленных побед отсутствовали, и Лоллия даже не питала надежды таковых встретить. Можно, конечно, поискать – вельхи, галирадцы-сольвенны или маны изредка попадались на работорговых рынках, но покупать себе раба специально для телесных услад?.. Фи! Это уже дурной тон. В конце концов, она басилисса, а не захолустная престарелая вдова из мелкопоместных аристократов.

Одно время у Лоллии появилось желание совратить кого-нибудь из аэтосийцев – узнать, настолько ли мужественны обитатели города воинов, как утверждают. Подвернулся и случай – несколько лун назад легион "Сизый беркут" отправлялся из Арра на материк. Однако медноволосую и простенько одетую портовую "волчицу" (так в Аррантиаде называли шлюх) выставили с корабля Аэтоса со скандалом. Обидно, но что делать...

Лучшим своим любовником Лоллия полагала посланника шаданата Саккарем, Туринхура из Мельсины, одного из младших сыновей тамошнего повелителя, отправленного в Аррантиаду представлять свое государство в столице Божественного. Однако молодой Туринхур вскоре замучил Лоллию своей бешеной ревностью. Она наотрез отказалась с ним встречаться, после чего тот явился в дом Ректины с вооруженной охраной и едва не учинил дипломатический казус. Госпожа Ректина, как смогла, успокоила страстного Туринхура, а затем в беседе один на один разъяснила, что здесь не варварский Саккарем, а просвещенная Аррантиада, и каково же будет выглядеть обвинение со стороны господина посла в неверности, направленное не против кого-нибудь, а самой кесариссы?.. Тем более что все свидетели единодушно подтвердят: Божественная Лоллия никогда не посещала лупанарий Ректины, а некая Валерида – лишь одна из многочисленных девочек, служащих в доме госпожи.

Уяснив возможные последствия скандала, Туринхур успокоился и вскоре нашел себе утешение.

Лоллия отличалась не только взбалмошностью, но и редкостным умом – недаром воспитывалась в доме одного из приближенных басилевса. Она понимала, что ее развлечения не должны переходить определенных разумных границ, с первого взгляда могла определить, чего ждать от выбранного ею человека и как следует себя с ним вести, и... И она опять начинала скучать. Пресыщенность не давала радости.

Почти две седмицы кесарисса пребывала в угнетенном состоянии духа. Приближался праздник жертвоприношения Молнемечущему, она, конечно, слегка отведет душу во время грандиозного шествия и самого обряда, но сейчас Лоллия чувствовала себя более чем одиноко. Благородная Ректина доставляла в ее комнату лучшие книги и редкие лакомства, жена Тибериса, скрывая лицо под накидкой, ходила на представления в амфитеатры, на звериные бои и скачки (проигрывая огромные деньги) и уже начинала подумывать, что ее пристального внимания пока не удостоились казармы гладиаторов. Только в одиночку туда лезть страшно, войдешь и не выйдешь, а компаньонок для столь безумного предприятия не найти. Девочки Ректины отнюдь не дуры и понимают, чем может грозить столь захватывающее, но одновременно опасное предприятие.

Может, совратить для разнообразия собственного мужа?

С чувством полной безнадежности Лоллия выглянула в глазок, позволявший обозреть обширный сад заведения госпожи Ректины, страдальчески провела взглядом по собравшемуся обществу... Самодовольные молодые хлыщи. Лоллия искала удовольствий не только для тела, но и для души, ей было интересно общаться с необычными и знающими больше нее людьми, способными рассказать что-то новое и рассеять ее скуку. Ага, а это кто такой?

Не слишком высокого, но крепкого легионера в пурпурном плаще кесарисса доселе не видела. В дом Ректины наведывались в основном постоянные посетители: сыночки сенаторов или эпархов, поэты и сочинители, легаты и трибуны войска, стоящего в Арре. Иногда – богатые приезжие. Новичок толстосумом никак не выглядел. На панцире – знак десятника колониальных войск, одежда добротная, но непритязательная. Обычный гость недорогого лупанария, какие во множестве встречаются на границе кварталов плебса и патрицианских холмов. Что он делает здесь, где стоимость кисти винограда равна его жалованию за седмицу?

И все-таки Лоллия заметила, что новый обитатель сада Ректины с радостью принят хозяйкой и пользуется всеми возможными благами ее дома. Значит, сумел заплатить. Басилисса примкнула к глазку, наблюдая, и через некоторое время поняла: этот человек не тот, за кого себя выдает. Лоллия достаточно долго общалась с военными, чтобы знать образ их поведения. И потом, он не аррант! Говорит правильно, хотя и с легким акцентом, осведомлен о подробностях жизни страны, но движения, жесты, манера речи – чужие. Конечно, такое возможно, если он много лет жил в колониях, однако легионеры, удерживающие во имя славы басилевса заморские земли, никогда не пренебрегают традициями. Это знак отличия арранта от варвара. Вот сейчас, во время тоста, произнесенного каким-то завитым юнцом, все отлили из чаш несколько капель вина на пол, что означало жертвоприношение покровителю дома. Легионер отпил сразу. Никто не заметил нарушения одного из важнейших правил тоста, а Лоллия углядела.

"Крайне любопытно, – подумала госпожа. – Не аррант и не военный, однако бесстрашно носит одежду третьего легиона. Если поймают – будет плохо. За самозванство, кажется, предусмотрено бичевание двумя сотнями ударов плети. Только вот легион в столице, да и вообще в Аррантиаде отсутствует, и уличить мошенника некому. Вдобавок он интересный мужчина, редко такого встретишь. Держится со спокойной гордостью. Заплатил Ректине кучу денег, а девочку пока не снял... Одного не могу понять: кто он и что здесь делает? Однако у меня есть безошибочный способ это выяснить".

Лоллия позвала Ректину, прекрасно знавшую, кем в действительности является непритязательная "девица Валерида", и получавшую за молчание по пятисот кесариев раз в четыре седмицы.

Хозяйка, посматривавшая на кесариссу с хитростью, появилась на пороге.

– Я, кажется, знаю, кто тебя заинтриговал, – без предисловий начала Ректина. – Необычный гость, верно? И потом, если я хоть что-то понимаю в мужчинах, он способен доставить тебе радость, моя госпожа.

– Зови, – решительно кивнула Лоллия. – Если откажется – я приду к нему сама. Что ты о нем знаешь?

– По виду лет двадцать пять – двадцать семь, – не задумываясь, выдала хозяйка. – Зовут Кней. Утверждает, будто приехал из колонии Сикинос. Только... Я посчитала, сколько денег он мне дал. В кошельке оказалось двести кесариев в золотых слитках. Хотелось бы знать, где это настолько хорошо платят легионерам? Однако он вполне привлекателен, вежлив и, хотя говорит с малозаметным акцентом, производит впечатление образованного человека.

– Значит, Кней... – усмехнулась Лоллия. – Из Сикиноса. Десятник третьего легиона. Ну-ну. Знаешь, дорогая моя Ректина, кажется, я наконец увидела то, что хотела. Мужчину, в котором сочетаются загадка и... Неважно. Я хочу, чтобы он был здесь как можно скорее.

Кесарисса никогда не пользовалась всякой гадостью наподобие вязнущей в ресницах туши, пудры или краски для волос, изготавливаемой из отвратительной травы, похожей на крапиву, поэтому прихорашиваться лишний раз не стала. Только переодела свое "домашнее" платье на длинный темно-синий хитон, подумала и решила, что к цвету ночного моря отлично подойдут украшения из старого серебра с сапфирами.

Оставалось только ждать. Если Кней не согласится посетить выбравшую его девушку, Лоллия наплюет на собственную гордость (которой у нее имелось не столь уж много), сойдет вниз и пустит в ход все свои чары, достойные самых великих волшебников древности. Перед ее любовной магией не мог устоять никто, исключая болванов из "Сизого беркута". Если это не поможет – найдутся другие способы заполучить желаемое.

Лоллия дождалась. Дверь в ее комнату отворилась, мелькнувшая в проеме Ректина буквально впихнула внутрь несколько смущенного молодого человека и захлопнула створку.

– Здравствуй, легионер. Сегодня чудесная ночь, не правда ли? Ты искал отдыха в этом доме и Ректина сумела оказать тебе почести, достойные самого уважаемого гостя. Тебе нравится эта комната?

...Далее последовали безумная ночь, чуть более откровенные, нежели следовало, признания и столь же интересный день. Однако, как Лоллия (представившаяся своим первым именем – Валерида) ни билась, вызнать всю подноготную у нового и столь чудесного друга ей не удалось.

Следующее свидание было назначено в Геспериуме через день. После праздника жертвоприношения кесарисса намеревалась немедленно отправиться в сторону Хрустального мыса и попытаться разгадать маленькую и столь развлекшую ее тайну.

* * *

Она сдержала обещание, данное Кнею. После окончания праздника в Арре кесарисса незаметно удрала из города, прихватив только полдесятка телохранителей и особо доверенную служанку. Покинуть Арр оказалось проще простого: у басилевса оставались дела в Сенате, завершение торжеств, посвященных Молнемечущему, стоило отметить пиром, куда приглашались знатнейшие патриции, а потому Тиберису были малоинтересны дела возлюбленной супруги. Плохо, что она не пойдет вместе с богоподобным мужем на устраиваемый для приближенных кесаря обед, но если желание Лоллии таково – она вольна в своих решениях. Тиберис вполне утешится обществом своей смуглокожей фаворитки Климестины.

За ночь колесницы басилиссы и ее верных охранников преодолели расстояние меж Арром и Геспериумом, сопровождающих Лоллия отправила на Хрустальный мыс, чтобы не мозолили глаза, а сама направилась к "Трем дельфинам". Хозяйка, госпожа Элиада Гальба, подобно Ректине, была поверена в большинство тайн царственной Лоллии, а потому ничуть не удивилась, когда перед рассветом ее подняла с ложа внезапно объявившаяся владычица Острова.

– Здравствуй, дорогая. – Лоллия присела рядом с Элиадой и жадно выпила чашу виноградного сока. – Скажи рабам, чтобы приготовили купальню, я вся в пыли. Терпеть не могу ездить в открытой повозке, да еще и ночью!

– Госпожа посетила меня неспроста? – нейтральным тоном осведомилась Эля.

– Разумеется. – Лоллия фыркнула. – В последние сутки у тебя не появлялось любопытных гостей?

– Любопытных? В смысле – способных тебя заинтересовать? – Хозяйка неудачно прикинулась, будто ничего не понимает. – Как же, найдутся... Сенатор Атраний, к примеру. Шестьдесят лет, а доселе ведет себя как жеребец. Единственно, предпочитает несовершеннолетних девочек.

– Тьфу! Ну и шуточки! – возмутилась Лоллия. – Перестань меня поддевать!

– Ладно, ладно, – миролюбиво проворчала пожилая матрона. – Приехал. Если объектом твоего вожделения является легионер с темно-русыми волосами, в синем плаще и путешествующий с братом...

– С братом? – ахнула кесарисса. В просвещенной Аррантиаде данное слово, кроме обычного кровного родства, еще обозначало отношения определенного рода между двумя мужчинами. – Насчет этого мы не договаривались! Вот мерзавец!

– С родным братом, – деревянно уточнила Эля. – Мальчишка совсем юный, и, как я заметила, подозревать их в... ну, ты понимаешь... не следует. Они действительно родственники. И еще одно, моя милая. Этот Кней, по-моему, слегка не в себе. Расплатился розовым золотом чеканки времен басилевса Аристокла. Насколько я знаю, все такие монеты изъяты в личную казну твоего супруга еще лет пять назад. Либо он действительно приехал из глухой провинции, где об эдикте, запрещающем подданным Аррантиады владение этим металлом, и слыхом не слыхивали, либо твой приятель чрезмерно много о себе мнит. Знаешь ведь, насколько строго...

– Разберусь, – бросила Лоллия и хитро глянула на почтенную толстую даму. Хочешь, дам совет? Розовое золото втихомолку скупают мономатанцы, это я выяснила, когда последний раз наведывалась в гавань Арра. Дают хорошую цену.

– Завтра отправлю в столицу своего человека, – деловито кивнула Эля. Спасибо за подсказку.

– Что ты думаешь о Кнее? – сменила тему разговора басилисса. – Вы успели познакомиться?

– На первый взгляд – обычный вояка, каких сотни, – после недолгого раздумья изрекла Элиада. – Хорош собой, но таких тоже много. Однако, в отличие от большинства славных воителей, сообразителен и, по-моему... – хозяйка вновь задумалась, подбирая нужные слова, – в нем есть что-то особенное. Не думай, я не собираюсь льстить попавшему в твои сети человеку, ты меня знаешь. Если называть вещи своими именами, ты столкнулась с крепким орешком: Кней не станет бегать за тобой, это ты за ним побегаешь. Я достаточно пожила на этом свете, чтобы разбираться в людях. Из вас выйдут отличные союзники во всяком деле, что в любовном, что в интрижном. Однако не думаю, что Кней – обычный кобель, которого поманишь сладкой косточкой и он бросится на первый зов. Ты стала опытнее, кесарисса. Выбираешь из горы фруктов не самые красивые и большие, а самые вкусные... Действуй. Надеюсь, это тебя развлечет.

Диск солнца едва-едва показывал край над океаном, превращая глубокую синеву раннего утра в горячий фейерверк удивительных красок, мазки которых объяли небеса и расцветили Верхнюю Сферу золотисто-оранжевой пестротой с пятнами багрянца и серебряными перьями облачков. С моря задувал бриз, гоняя невесомую пыль по улицам Геспериума, шумели под ветром кроны апельсиновых деревьев, и спелые плоды, срываясь с веток, падали на траву, полыхали гигантские чаши с жертвенным огнем на Хрустальном мысе и первые лучи вернувшегося в мир светила ласкали искристые колонны дворцов. Однако ее божественное величество Валерида Лоллия Тиберия пренебрегла роскошью великолепной резиденции своего неверного супруга и плескалась в мраморном бассейне гостиницы "Три дельфина", принадлежащей некоей госпоже Элиаде Гальбе.

"Эля права, – думала басилисса, по самый подбородок опустившись в прохладную воду, – Кней необычен. Окончательно раскусить его старая Элиада не сумела, но я-то знаю, что он не легионер и не аррант. Почему он так настойчиво спрашивал меня про библиотеку? Может, он вор? Из тех, что охотятся за старинными драгоценностями и манускриптами, стоящими порой гораздо больше, чем алмазная тиара моего невнимательного и скучного мужа. Хотя так даже и интереснее... Однако грабители столь высокого полета редко действуют в паре. А тут появился этот странный "брат"... Но, если Кнея действительно интересуют ценности, скрываемые во дворце кесаря, я постараюсь ему помочь. В конце концов, мне ничего не угрожает, а что бы Кней ни украл с Хрустального мыса, от Аррантиады не убудет. Если уж начала участвовать в приключении – иди до конца, Лоллия. Это тебе не какие-нибудь казармы с грубыми и вонючими гладиаторами. И все-таки Кней является человеком с редкостной способностью доставлять наслаждение женщине..."

Лоллия дождалась специально присланного Элей раба, делавшего гостям ароматические втирания, облачилась в темно-зеленую хламиду (этот цвет замечательно шел к изумрудным глазам басилиссы) и отправилась на второй этаж дома.

"А плевать! – приняла легкомысленное решение Лоллия. – Пусть Кней станет одним из тех редких людей, которому я открою всю свою подноготную. И если он затевал какую-то авантюру, пускай выкручивается в новых обстоятельствах, а я посмотрю, что у него получится".

Подойдя к нужной двери, медноволосая красавица взялась за бронзовую ручку и осторожно заглянула внутрь обширной квадратной комнаты. На одном ложе сладко похрапывает совсем молодой черноволосый и смуглый мальчишка, а на соседнем...

– Заходи. – Кней вскинулся и поприветствовал Лоллию хриплым шепотом. Только умоляю, тише. Брата разбудишь.

– Ты знал, что я приду сегодня, и поэтому не спал? – вкрадчиво поинтересовалась супруга Тибериса. – Или просто привык вставать с рассветом?

– Знал, – твердо ответил легионер. – И очень рад, что ты приехала, Валерида.

– Мое полное имя – Валерида Лоллия. После замужества я ношу и имя своего благоверного – Тиберия.

– Значит, я не ошибся, – понимающе кивнул Кней. – Я тебя видел на шествии, но принял за призрака. Сердце мое, как же ты, жена самого басилевса, умудрилась связаться с похабными аррскими лупанариями?

– Похабными? – чуть громче необходимого искренне возмутилась кесарисса, но вовремя осеклась, увидев, что родственник Кнея шевельнулся и перевернулся на другой бок. Продолжила она яростным шепотом: – И ты, деревенщина, провинциал, неотесанный дуболом, смеешь утверждать, что дом Ректины Нуцерии похабный? Интересно, что ты там делал, борец за нравственность? Это лучшее заведение Арра!