Текст книги "Прощание с Джоулем (СИ)"
Автор книги: Андрей Лапин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Джоуль тоже пришел в сильное возбуждение. Он словно бы почуял что-то недоброе и теперь буквально рвался с поводка, хрипел и лаял, загребал лапами, рыл когтями поверхность этого вмиг сошедшего с ума, ставшего неприветливым и опасным, мира.
А потом Кесс увидел его – командира, вожака. Сначала его взгляд скользнул по абсолютно спокойному лицу и двинулся дальше, но почти сразу же вернулся назад и буквально впился в это спокойное лицо. Через секунду Кесс уже отлично разглядел и узнал командира разъяренной толпы. Это был Золотой Шум, сержант саперов, его давнишний хороший знакомый, старый приятель, почти фронтовой друг. Все это было между ними еще вчера, когда оба они были частями единого боевого механизма, а сегодня между ними было вот что – беснующаяся, жаждущая своей и чужой крови, разъяренная своими собственными криками, своими собственными намерениями, толпа.
Золотой Шум не был ни простаком, ни дураком и Кесс это знал отлично. В прошлой жизни он был инженером-ядерщиком, а сам Кесс был искусствоведом, специалистом по античной культуре. Если бы накануне у них выдалась возможность поговорить в спокойной обстановке, за бутылкой "Бункерной Особой" или за парой пакетиков нюхательного чаю, то сейчас все могло бы сложиться иначе. Кесс мог бы изложить Шуму особенности сложившейся ситуации, рассказать ему о теории погибшего товарища капитана Оу, или рассказать о еще какой-нибудь теории, или найти другие аргументы и это точно бы помогло им обоим найти какой-нибудь выход. Бывший искусствовед обязательно нашел бы общий язык с бывшим инженером-ядерщиком, обязательно. Но кто еще вчера мог знать, что независящие от них обстоятельства сложатся сегодня именно таким вот образом? Кто мог знать, что именно Золотой Шум возглавит этот дурацкий бунт, это поднятое непонятно против кого и чего восстание фронтовых идиотов? И как ему было докричаться до Золотого Шума сейчас – через головы беснующихся фронтовых простаков. Всех этих бывших плотников, слесарей, фермеров, торговцев, грузчиков и еще Маммонэ знает кого.
Конечно, эта беснующаяся фронтовая толпа состояла не из одних простаков. Возможно, в ней были и другие бывшие инженеры или искусствоведы, может быть, в ней были бывшие адвокаты, писатели или даже поэты, но фронт уже давно спаял их в единый боевой механизм, он уже давно смешал их в однородную массу фронтовых простаков, обесцветил их огнем своих орудий и пулеметов, обезличил их взрывами и бомбежками.
Ситуация казалась безвыходной, но вдруг Кессу пришло неожиданное озарение, и еще не успев как следует его осознать, не успев как следует его осмыслить, он начал действовать как старый и проверенный военный автомат, как надежная часть боевого механизма.
Сначала сержант выхватил пистолет и три раза выстрелил в воздух, а потом приставил ствол к голове Джоуля и, страшно вращая глазами, хриплым и низким, чужим для себя голосом, закричал вмиг притихшей толпе фронтовых простаков:
– Назад, скоты! Или я разнесу ему голову! Назад, кому говорю?! Считаю до одного! Р-рраз!
Все произошло настолько быстро и было такой неожиданностью для большинства окопников, что толпа действительно отпрянула от защитного периметра на шаг или два и даже выпустила из своих лап избитого до полусмерти заградителя, который со стоном и глухим стуком тяжело завалился на землю. Поступок Кесса действительно выглядел страшным преступлением перед неписанными законами фронтового братства, он был почти святотатством – угрожать смертью любимому поисковому псу, который уже спас множество жизней конкретно на вот этом участке фронта, да еще на глазах у целого пехотного батальона, который почти полностью состоял из этих самых спасенных.
Это было нечто новое, по фронтовым понятиям невероятное, немыслимое. Оно точно не укладывалось в представления фронтовиков о естественном, нормальном, человеческом поведении. Это было нечто запредельное, не свойственное видимому для них миру, населенному людьми и животными.
Все эти чувства словно бы мгновенно отпечатались во множестве натуральных и искусственных глаз, которые теперь смотрели на Кесса не только с ненавистью и презрением, но еще и с мистическим страхом, как на некое неведомое им раньше чудовище, как на вынырнувшего невесть откуда демона ада.
В любом случае, Кесс добился своего – толпа ослабила свой напор и даже немного отступила назад, золотые стволы уже не смотрели своими черными зрачками в их лица, они чуть-чуть приопустились, и золотые штыки тоже слегка пригнулись к земле, и золотые гранаты остались лежать в грязных подсумках.
Кесс понимал, что это кратковременный успех, что пройдет минута или две, три и они очнуться, отойдут от шока вызванного его противоестественным, нечеловеческим поступком, а потом бросятся вперед с новой удвоенной силой, и тогда их будет уже не остановить никакими словами. Тогда их сможет остановить только смертельный огонь вертопрадов. Нужно было немедленно что-то сделать. Нужно было не дать им перехватить инициативу. Просто для того, чтобы спасти их всех.
– Всем стоять! – рявкнул Кесс. – Или я убью Джоуля прямо на ваших глазах! Мне терять нечего! Опусти винтовку, да ты, ты – лупоглазый, я тебе говорю! Приклад к ноге, смирно! Я кому сказал?
Сержант прижал ствол пистолета к голове Джоуля и тот доверчиво потерся об него, а потом радостно тявкнул и пару раз вильнул хвостом. Все это выглядело настолько дико, что один из поваров не выдержал напряжения момента. Он выскочил из толпы, подошел к Кессу, и плюнул ему под ноги.
– Кесс! – закричал он истошным голосом. – Я жалею, что я служил рядом с тобой все эти годы и не распознал тебя! Ты не человек, Кесс, ты чудовище хуже любого квадратного. Мне жаль, что я все это время дышал с тобой одним воздухом и кормил тебя своими бифштексами! Мне жаль, что я не выстрелил тебе в голову.
– Твои бифштексы дрянь, Лу, – спокойно сказал Кесс. – Мне жаль, что я давился ими все эти годы.
Повар повернулся к толпе и, задыхаясь от возмущения, развел руки в стороны, а потом вогнал в землю по самую рукоятку свой кухонный нож и дико заорал:
– Это – не человек! Братья, все это время между нами жил дьявол, и мы не распознали его! Клянусь Маммонэ, что это так и есть!
Кесс два раза выстрелил повару под ноги и тот быстро отступил назад в толпу.
– Ты все сказал, Лу? Хорошо. А теперь вы разомкнете кольцо, – сказал он как можно спокойнее, – и дадите нам уйти с этой поляны.
– Нет! – заревела толпа. – Нет!
– Тихо! – из толпы вышел Золотой Шум. – Тихо, братья! Давайте послушаем, что скажет нам это чудовище! Сдается мне, что он блефует как старый бордельный зазывала!
Толпа сразу умолкла, и Кесс понял, что не ошибся на счет ее главаря.
– А скажу я вам вот что, – сержант почесал стволом за ухом у Джоуля и улыбнулся страшной, наполовину искусственной, наполовину натуральной улыбкой, показывая толпе все свои дешевые золотые зубы сразу. – Если вы не дадите нам уйти, я прикончу эту собаку и ее кровь ляжет на вас. Клянусь Маммонэ, Афродизи, Марзом и всеми другими известными и неизвестными богами – я никогда не желал смерти поисковых псов, такого у меня даже в мыслях не было, но вы меня вынуждаете. Вы не оставляет мне иного выбора. Убийцы вы, а не я!
– Не желал? – насмешливо спросил Золотой Шум. – А чего ты желал?
– Только лишь выполнить приказ! Поняли вы, ублюдки?
Толпа снова зашумела, но золотой Шум поднял руку и она тут же умолкла.
– Ты хотел выполнить приказ? – спросил он. – А тебе известно, что вчера Золотоножка вызывал не только тебя? Тебе известно, что вчера к нему ходили Кред и Антонго? И они тоже получили от него и приказы, и отпускные вафли? И что же они сделали? А вот что – они потратили все свои вафли на последнее угощение для своих фронтовых братьев, и пили с нами всю ночь, до самого утра. А сегодня утром они пустили себе по золотой пуле в лоб каждый, на наших глазах и почти одновременно. А ты, значит, решил выполнить свой приказ, да Кесс?
– Ты говоришь складно, Шум, – Кесс покивал лакированным козырьком парадной фуражки. – Очень складно. Но дело в том, что ты не знаешь и половины того, что знаю я. Кред и Антонго поступили мужественно и я уважаю их поступок. Но поступили они так потому, что вчера узнали слишком многое, и их души просто не выдержали этого знания. А я выдержал, вот поэтому я и пришел сегодня за Джоулем.
– Значит, ты у нас – всезнайка? – под хохот толпы Золотой Шум повернулся к ней лицом, развел руки в стороны и присел, чуть согнув свои искусственные золотые ноги в коленях. – Может, поделишься с нами своими страшными знаниями? Сейчас как раз самое время это сделать. А иначе мы подумаем, что ты трус, Кесс. Самый обычный трус, обмотанный алюминиевой фольгой окопный трусишка, которого все мы не рассмотрели вовремя, и который пришел теперь за нашей собачкой.
– Я не собираюсь метать перед вами бисер, – толпа снова зашумела, но быстро притихла по знаку Золотого Шума. – И сейчас я могу сказать вам только одно – вон за тем холмом висят два штурмовых вертопрада с полным боекомплектом. И если я нажму на эту штуку (Кесс разжал ладонь левой руки и показал толпе черную коробку), они через пять секунд будут здесь и смешают всю вашу плоть и все ваше золото с этой вот глиной, которую вы попираете сейчас своими ногами. Но вас, дураков, мне как раз не жалко, не жалко мне и себя, хоть вы и нарекли меня трусом, а Марз свидетель, что я не трус и никогда им не был. И вы это знаете, скоты, отлично знаете. А жаль мне только эту ни в чем не повинную собаку, которая еще так молода, но которая уже столько раз выбегала на линию огня, спасая ваши шкуры, и которая устроила для вас последний бункерный праздник. Как видите, из-за вашего дурацкого бунта, ей не остается ничего другого, как только погибнуть под огнем вертопрадов. Погибнуть в самом расцвете лет и вместе со всеми вами. Ну что? Узнали теперь часть правды? Не слишком ли она для вас тяжела? Не слишком ли хлопотно для вас сделать выбор между собачьими яйцами и собственной шкурой? Думаю, что хлопотно. А что теперь скажите вы?
На поляне установилась полная тишина, было слышно, как хлюпает разбитым носом один из заградителей лейтенанта Зу.
Золотой Шум тоже стоял молча, устремив удивленный взгляд в натуральный глаз Кесса. В этом взгляде ясно прочитывалось сейчас не только удивление, но и сильное замешательство, и, разглядев его через обычный хитрый прищур, Кесс вдруг понял, что почти победил эту толпу фронтовых простаков своими доводами, унял и погасил их пыл складно подобранными и сложенными словами. Даже если они его сейчас прикончат, а потом сами превратятся в смешанную с кровью и золотом глину, он все равно будет победителем. Сейчас Кесс понял, что настоящая, глубинная правда этого противостояния оказалась на его стороне. Однако все дальнейшее больше от него не зависело, дымящаяся золотая граната была сейчас на поле Золотого Шума. Все теперь зависело от него.
– Эй ты, – сказал Шум, ткнув золотым пальцем в сторону лейтенанта Зу. – Да, ты. Он говорит правду? В глаза, в глаза мне смотри, заградитель, собака!
Зу выпрямился, промокнул струящуюся по лбу кровь беретом и с улыбкой, прямо и спокойно посмотрел в глаза Золотого Шума, а потом хорошо поставленным командным голосом, как заправский жрец на литургии Маммонэ, и очень громко, так чтобы слышали все собравшиеся на поляне фронтовики, сказал, почти пропел:
– Сержант Кесс сказал вам правду, но не всю. Он забыл упомянуть о резервном батальоне, который ожидает сейчас приказа выдвинуться на ваши позиции и занять здесь оборону, после того, как вертопрады смешают вас с этой вот глиной.
– Поклянись священной триадой, заградитель! – выкрикнул тонкий высокий голос из толпы.
Зу поднял вверх правую руку и торжественно произнес:
– Клянусь Маммонэ, Афродизи и Марзом! Клянусь! Клянусь! Клянусь!
– И своей мамой поклянись тоже, заградитель! – крикнул из толпы тот же голос.
– Клянусь своими мамой и папой! – торжественно произнес Зу и натянул на голову окровавленный берет с золотыми костями. – Если я вру, пусть они никогда не увидят парадиза!
После этого он козырнул куда-то влево и вверх, неизвестно кому или чему, подошел к Кессу и встал рядом с ним – гордо и прямо выпрямившись во весь свой невеликий рост, плечом к плечу. Другие заградители тут же последовали примеру своего командира.
***
Кесс, Зу и его заградители, перебегая от одного куста к другому, двигались по простреливаемой противником тропинке в сторону прифронтовых автобусных остановок. Движение сильно замедляли избитые толпой разъяренных фронтовиков бойцы Зу, которых приходилось тащить на руках. Кесс так и не рискнул спрятать свой пистолет, и все это время держал его ствол у головы Джоуля. Он опасался снайперов, которых мог разложить вдоль ближайших к полевой кухне фронтовых тропинок хитрый и изобретательный Золотой Шум. От такого опытного бойца можно было ожидать чего угодно.
– Ну, вы и выдали им, – весело сказал лейтенант Зу, когда они отдыхали в зарослях после очередной перебежки.
– Вы тоже были неплохи со своими клятвами, – улыбнулся Кесс. – Ваши родители после такого не пострадают, я надеюсь?
– Нет, – Зу сразу помрачнел. – Их уже нет в живых. Уже почти четыре года.
– Бомбежка?
– Естественные тыловые причины, – Зу помрачнел еще больше. – Они скончались от старости и болезней. Спокойно, на руках моей младшей сестры, в нашем старом домике у реки.
– Как бы то ни было, они сегодня помогли спасти нам кучу народу. Можно сказать, что они помогли вам выполнить поставленную боевую задачу. Вы можете гордиться своими усопшими родителями. Тем более что вы сказали этим болванам чистую правду.
– Мои заслуги в этом деле минимальны, а вот вы удивили меня сегодня. Не часто встретишь на нашем фронте подобное красноречие.
Еще бы, чуть не сказал Кесс, ведь сегодня на нашем фронте и искусствоведа встретишь нечасто. Особенно – знакомого с творениями Овидия, Горация, Плиния Младшего или Сенеки. Он чуть не сказал это вслух, но удержался, подумав, что лейтенант Зу – простой фронтовой парень, а значит, вдаваться сейчас в ненужные подробности было просто глупо. Впрочем, он и сам был немало удивлен своими сегодняшними речами, потому, что никак не ожидал обнаружить в себе такие ораторские способности. Возможно, что Овидий, Гораций и Сенека присутствовали сегодня на той поляне. В какой-то невидимой или призрачной форме они стояли там за его плечами и помогали ему заклинать толпу разъяренных окопников.
– Большие у вас потери? – спросил Кесс, чтобы отделаться от своих навязчивых мыслей на античные темы.
– Ерунда, – Зу прикоснулся к окровавленным золотым костям на своем берете и его лицо перекосила гримаса боли и отвращения. – Пара расплющенных прикладами носов, пяток сломанных ребер, три-четыре проникающих ножевых ранения и моя голова, вот и все наши сегодняшние потери. Для заградителей это привычная ситуация. Нам еще повезло потому, что грязные скоты специально целили по живой плоти, а не по нашим протезам.
– Это они умеют, – кивнул головой Кесс. – В этом они разбираются отлично. Всегда знают, куда лучше целить.
– Ничего. Когда я подам рапорт, наша контрразведка ими займется. Устроить вооруженный бунт прямо на передовой линии, да еще угрожать смертью отряду заградителей при исполнении. Это им просто так не обойдется. Всех, конечно, не повесят, но многие из них скоро задрыгают ногами под перекладинами. И первым будет этот ваш Золотой Шум. Мерзавец скоро узрит небо в алмазах. А заодно узнает – есть ли там хоть какой-нибудь парадиз, или жрецы просто продувают нам всем мозги своими маммонами и афродитами.
– Я бы не советовал вам подавать такие рапорта, лейтенант, – осторожно заметил Кесс.
– Это еще почему? – удивился Зу. – Эти мерзавцы точно заслуживают всех моих рапортов.
– Подумайте сами – вооруженный бунт на передовой линии, это серьезное пятно на всей местной группировке. Пострадают не только непосредственные участники, но и вся командная цепочка – от ротных до полковых командиров, а возможно, что и кто-нибудь из штаба дивизии. Их, конечно, не вздернут, но точно понизят в званиях, лишат наград и почетных званий, урежут им вафельное довольствие. Да и вас по головке не погладят, уж это точно, обязательно придерутся к чему-нибудь, или выкопают какое-нибудь старое прегрешение из личного дела, а затем раздуют его в невероятную историю. Просто из чувства мести. Вы же знаете, как у нас не любят тех, кто выносит мусор? Еще чего доброго разжалуют в рядовые заградители или отправят прямо на фронт.
– Складно излагаете, – озадаченно сказал лейтенант Зу. – Но не могу же я оставить все это просто так. Сделать вид, что ничего не было?
– Вам и не нужно делать вид. Вам просто нужно подать правильный рапорт. Упустить некоторые нюансы, добавить новых, оттенить некоторые моменты, раскрасьте или заретушируйте некоторые детали. Поверьте, в подобных делах очень многое зависит от глупейших и на первый взгляд незначительных деталей и еще от восприятия конкретного человека. А это восприятие разниться от человека к человеку довольно сильно. То от чего один человек мгновенно впадает в истерику, другой просто не замечает. Именно поэтому любое дело можно представить и так, и эдак. И потом – они же не думали, что в войсках отнесутся к этой омерзительной директиве квадратных спокойно? Операция "Диана", надо же. Здесь, надо полагать, некоторые волнения даже уместны. Весьма уместны, я бы сказал. Хотя бы просто для очистки совести и видимости сохранения чести.
– Все это так, – Зу покивал окровавленной головой. – Но я всего лишь простой солдат и начисто лишен таланта писать сложные рапорта. В своих рапортах я могу описывать только то, что видел собственными глазами.
– А вам и не нужно обладать такими талантами, – уверенно заявил Кесс. – Вам нужно сделать вот что – как можно скорее явитесь к капитану Оу и расскажите ему о случившемся своими словами. Просто доложите ему обо всем, что сегодня видели ваши глаза. А потом попросите у него совета. Уж поверьте – Оу поможет вам написать такой рапорт, что все останутся довольно. Буквально все – сверху донизу. И вам очень скоро придется вертеть дырочки для новых черепов на петлицах, и никто тогда не увидит небо в алмазах и не узнает – существует ли парадиз на самом деле. Ведь без этого знания только интереснее жить, согласитесь. Максимум пятьдесят шомполов по натуральным частям тела, вот и все, что они увидят. Предоставьте это капитану Оу, одним словом.
– Но ведь правда все равно всплывет рано или поздно. И я думаю, что всплывет она рано. Уже сегодня к концу дня, я думаю.
– Конечно, всплывет, – согласился Кесс. – Но подумайте вот о чем – своими правильными рапортами, кроме всего прочего вы спасете нашу армию от позора, а личные дела высокого начальства – от мокрых и темных пятен на репутации. Уж это-то они точно оценят. Этого вам уж точно никогда не забудут, поверьте. Я думаю, что все дело кончится для вас капитаном. А может быть и майором, кто знает?
– Пожалуй, я так и поступлю, – решительно заявил лейтенант Зу. – Спасибо за дельный совет, сержант.
– Не за что, – сказал Кесс, а сам подумал: "тебе бы следовало благодарить не меня, а Сенеку или Плиния Младшего".
– У меня есть один вопрос, – вдруг оживился Зу.
– Да?
– Почему вы не последовали примеру этих Кредо и Антонго, кажется? Ведь они поступили как настоящие фронтовики, и просто как совестливые, мужественные, бравые люди. Почему же вы не пустили себе пулю в лоб сразу после получения этого омерзительного приказа? По-моему, вы вполне способны совершить такое действие.
– И к чему бы это привело? Представьте себе, что на моем месте оказался бы простой фронтовой вояка, который знает всего несколько простых команд и еще может грязно ругаться последними фронтовыми словами. Что было бы тогда? Думаю, что вы не сидели бы сейчас здесь, а лежали на той поляне с простреленной или оторванной взрывом головой, или бы уже стали частью месива из плоти, глины и золота. Четвертого батальона уже не было бы в списках нашей армии, а пятна на знаменах и мундирах было бы уже не скрыть и не отстирать. Я это понял еще во время разговора с Оу и решил приберечь свою последнюю золотую пулю для другого случая. Вот вам и объяснение, почему я до сих пор не составил компанию Антонго и Креду. Этим, без сомнения, храбрым и совестливым фронтовикам.
– Это, конечно, хорошее объяснение, но что было бы, если тот простой вояка тоже последовал примеру Антонго и Креда?
– Вместо него нашли бы другого, третьего, четвертого. Поверьте – рано или поздно подходящий фронтовой вояка обязательно бы нашелся. Они всегда находятся. А теперь мы не только избежали своей личной гибели, но и спасли от нее четвертый батальон. А, кроме того, своими действиями мы создали прецедент, лекало, по которому смогут действовать другие группы, которым выпадет исполнять эту омерзительную директиву квадратных. Да может быть и вам лично придется действовать по этому лекалу уже завтра или послезавтра, или третьего дня. А вы уже будете вооружены нашим сегодняшним опытом и в следующий раз уже не попадете впросак.
– Да, – кивнул головой лейтенант Зу. – Да. Все верно. Теперь вы все разложили по полочкам. Ну, будем двигаться дальше?
– Нет, дальше я пойду один, а вы со своими бойцами отправляйтесь на базу.
– Но я не могу вас бросить. У меня приказ сопроводить вас прямиком до салона и прекратить операцию только когда за вами закроются двери автобуса и он тронется с места. А я привык выполнять приказы, чего бы мне это не стоило.
– Я заметил, но сейчас это лишнее, поверьте, – сказал Кесс твердо. – Ваши раненые бойцы нуждаются в медицинской помощи, и к тому же они сильно шумят и привлекают к себе слишком много внимания. Лучше нам разделиться прямо здесь. Это повысит шансы на успех всей операции. К тому же вам как можно быстрее нужно переговорить с капитаном Оу. Помните? Вот и отправляйтесь к нему прямо сейчас, немедленно.
– Ладно, – Зу кивнул, надел на голову окровавленный берет и расправил его ладонями. – Возьмите хотя бы одну из наших винтовок. Они заряжены относительно надежными алюминиевыми патронами.
– Нет, они слишком тяжелые и тоже привлекают много внимания. Лучше сделайте вот что – по дороге в штаб заскочите в ближайший радиоузел и свяжитесь с теми вертопрадами. Пусть они сопроводят меня до остановки. Только пусть держаться на большой высоте и в случае чего действуют деликатно.
– Это можно.
– Тогда прощайте, Зу.
– Прощайте, сержант. И удачи вам.
– Спасибо, она мне точно понадобится.
Кесс и Зу обменялись крепкими рукопожатиями, а потом, низко пригибаясь к земле, разбежались в разные стороны под прикрытием пышных зарослей какого-то тропического растения.
Добежав до следующего укрытия, Кесс обернулся назад и увидел, что все оставшиеся на ногах заградители козыряют ему издалека, даже один из раненых приподнялся на локте и отдал ему честь резким точным движением искалеченной правой руки. Они все как будто благодарили его тогда этими простыми военными жестами.
Это выглядело настолько волнующе, что Кесс тоже козырнул им, а потом не удержался и помахал им рукой.
***
Сержант Кесс продолжил движение в сторону прифронтовых автобусных остановок в полном одиночестве, и это почему-то сразу же принесло ему облегчение. Когда же над ним на бреющем прошел один из штурмовых вертопрадов, он и вовсе почти успокоился.
Ветропрад зашел на второй круг и, пролетая над головой Кесса, пару раз качнул ему своими пилонами под которыми были подвешены тяжелые золотые ракеты, бомбы и счетверенные скорострельные пулеметы. Кессу сигналили, что все в порядке, вокруг чисто и можно спокойно двигаться дальше. Провожая глазами набирающий высоту вертопрад, сержант убрал пистолет от головы Джоуля и спрятал его в кобуру. Он подумал, что Золотой Шум вряд ли бы стал раскладывать снайперов так далеко от полевых кухонь, скорее всего он рассчитывал, что все закончится еще там – на поляне. Да и тепловизоры вертопрадов обмануть трудно. Было похоже на то, что первый этап операции закончился успешно, но все равно нужно было поторапливаться – автобусы отправлялись приблизительно через сорок минут, другой гражданский транспорт от передовой линии к прифронтовым городам не ходил, а добираться туда на военных попутках было сегодня опасно, это сержант понимал отлично.
Кесс потрепал Джоуля по голове и прибавил шагу – передовая линия со всеми ее окопами, огневыми точками, пьяными от боли, нюхательного чая и водки фронтовиками уже осталась у него за спиной и теперь можно было продвигаться вперед не опасаясь выверенного опытным фронтовым снайпером выстрела в голову, да и после всего пережитого им сегодня утром, уже и как-то глупо было бояться каких-то там снайперов. Особенно, если у тебя над головой кружит два штурмовых ветропрада, которые прикрывают и охраняют тебя.
Кесс перешел на быстрый шаг, а потом еще прибавил темп и почти побежал по извилистой тропинке в сторону автобусных остановок. Сейчас у него было очень легко и спокойно на душе, настолько спокойно, что вскоре он совсем расслабился и даже начал тихонько насвистывать популярную фронтовую песенку "Проказница Лизи". Джоуль бежал рядом, позвякивая золотыми карабинами на ошейнике и изредка тихонько поскуливал и потявкивал, как бы подпевая ему на свой собачий манер и лад.
Крыши автобусов показались внизу, когда Кесс перевалил через невысокий, заросший буйной тропической растительностью холмик и начал быстро спускаться вниз. Это были современные, оборудованные кондиционерами, мягкими креслами и высокими обзорными окнами, гражданские машины. На особенности перевозок указывали только двойные колесные тележки да шины повышенной проходимости – слишком большого диаметра и с толстым глубоким рифлением. Поверх сложного камуфляжа, оба автобуса были сплошь покрыты рекламой прифронтовых борделей и госпиталей, а также телефонами и адресами дешевых отелей, пивных и водочных забегаловок, аптек, магазинов военного обмундирования, и всего того, что, по мнению воротил прифронтовой экономики нового типа, могло пригодиться военному человеку с тяжелыми вафлями в кармане во время отпуска или самовольной отлучки. Свободными от рекламы оставались только покрытые камуфляжными пятнами крыши автобусов, что можно было заметить только находясь на вершине холма. Издалека автобусы выглядели как близнецы, но подойдя поближе, Кесс различил на дверях одного изображение красного дракона, а на дверях другого – синего орла и сразу понял, который из них идет в U-231, а который отправляется на U-218.
Кесс еще накануне этого страшного дня решил ехать в U-218 и поэтому сейчас он быстрым шагом двинулся в сторону распахнутой двери с изображением красного дракона. Когда до подножки оставалось всего несколько метров, сержант засмотрелся на стереоскопическое изображение полуголой подмигивающей блондинки с рекламы какого-то борделя и не заметил, как из зарослей высунулись две золотые кисти, которые с тихим щелчком сомкнулись на голенище его правого сапога и с силой дернули его на себя, как бы намереваясь затащить прямо в заросли кустарника. Джоуль с растерянным лаем отскочил в сторону, а Кесс завалился на бок и, чертыхаясь, выхватил пистолет. Он уже собирался стрелять по кустам, в то место, где по его расчетам должна была находиться голова нападавшего, но тут услышал знакомый голос:
– Это ты, Одноглазка?
– Пью?
– Ага, – золотые пальцы разжались, и над ними показалась взлохмаченная бородатая голова с шелковой черной повязкой на глазах.
Когда Кесс вскочил на ноги и быстро одернул мундир, кусты раздвинулись и из них на тропинку выбрался Красавчик Пью – его старый фронтовой товарищ.
Приблизительно год тому назад Красавчик был тяжело ранен – после близкого разрыва СВЧ-бомбы у него вытекли оба глаза и был необратимо поврежден большой участок головного мозга. Медицинская наука оказалась бессильной помочь ему своими имплантами и протезами – таких сложных медицинских устройств еще просто не существовало в природе и Пью был комиссован вчистую. Однако, получив полный расчет, он не отправился в тыл, а остался жить недалеко от линии фронта, скрываясь от полевой жандармерии где-то в диких прифронтовых зарослях и выживая за счет помощи от своих старых фронтовых товарищей – единственного на что он мог твердо рассчитывать в сложившихся таким вот образом для него обстоятельствах. Время от времени он появлялся в расположении какой-нибудь из частей с золотой каской, которая быстро наполнялась едой из солдатских пайков, шоколадом, пакетиками чая и кое-какими вафлями, а потом снова исчезал в неизвестном направлении и все это длилось и длилось и полевая жандармерия ничего не могла с этим поделать. В прифронтовых зарослях Пью ориентировался отлично даже несмотря на отсутствие обеих глаз и части головного мозга, а заходить слишком далеко в дикие заросли прифронтовой полосы жандармы опасались потому, что на них было совсем немного протезного золота, большинство из них были почти полностью натуральными и в тылу их все еще ждали жены.
Появляясь среди своих старых товарищей, Красавчик всегда интересовался последними новостями из госпиталей и постоянно спрашивал о каких-то головных протезах, что, по общему мнению, было следствием его тяжелого ранения.
– Ты меня напугал, Пью, – сказал Кесс, быстро осматривая своего старого товарища (он тогда подумал, что это один из подосланных людей Золотого Шума). – Выглядишь ты ужасно, как настоящее тропическое чудовище, которое когда-то давно прикончило одного из наших, а потом натянуло на себя его мундир.
– Кто это с тобой? – спросил Пью, пропуская замечание Кесса мимо ушей. – Собака?
– Это Джоуль. Помнишь его?
– Конечно. Здравствуй, Джоуль.
Пес радостно тявкнул в ответ и сделал попытку броситься к Пью, но Кесс его удержал.
– А я тебя сразу узнал, – тихонько рассмеялся Красавчик. – По походке. Как только услышал твои шаги, сразу понял – вот идет наш Хитроумный Май. И сразу решил над тобой подшутить. Помнишь – как тогда?
До ранения Красавчик Пью был фронтовым разведчиком – самым удачливым из всех, виртуозным добытчиком вражеских языков, и Кесс пару раз ходил с ним в глубокие рейды по тылам противника. Перед этими рейдами они иногда вот так тренировались в тылу – поджидали и скручивали какую-нибудь зазевавшуюся штабную крысу, банщика, писаря или каптера.
– Помню, – сказал он со вздохом. – Я все помню, Пью. Почему ты не едешь домой?
– А что я там буду делать? Выращивать кукурузу? Торговать чаем? Оказывать интимные услуги?
– Это – вряд ли, но все же...
– Я уже давно неконкурентоспособен на этих рынках, Одноглазка. Как, впрочем, и все мы. Поэтому мое место здесь. За пределами этого нашего фронта мы просто никому больше не нужны.
