Текст книги "Прощание с Джоулем (СИ)"
Автор книги: Андрей Лапин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
Кесс уже давно заблудился в сложно устроенных подземных переходах, но не спешил обращаться за помощью к мельтешащим вокруг писарям, потому, что он им никогда не верил и всегда избегал общения со штабными, так как, по его глубокому убеждению и опыту это было пустой тратой времени, от них ничего и никогда нельзя было добиться, ничего нельзя было узнать толком. Избыточно подвижные и какие-то блудливые глаза штабных словно бы говорили любому пропахшему озоном и порохом окопнику, что он никогда и ничего от них не добьется, не узнает, не выведает, а если и узнает, то все равно ничего не поймет.
Штабные словно бы существовали в своем особом мире, мире куда не было доступа простым фронтовикам, и они словно бы дали обет хранить тайны этого своего мира от простых смертных солдат. Кесс, как и другие фронтовики, всегда думал, что штабные поклялись хранить тайны своего особого мира сразу всей священной триаде – Маммонэ, Афродизи и Марзу некоей страшной клятвой, которую ни один из них не смог бы преступить из-за боязни быть извергнутым из тайного, закрытого штабного мира. Одним словом, вторгаться в закрытый для простых смертных солдат мир штабных крыс не имело смысла, а уж обращаться к ним за помощью и подавно не стоило.
Кесс уже давно запутался в нумерации тяжелых бронированных дверей с тяжелыми обгоревшими табличками, он не представлял за какой из них может скрываться капитан Оу, а спрашивать у штабных было бесполезно, и сейчас он шел по туннелю, отпихивая их со своего пути и высматривая в толпе суетящихся вокруг писарей своего брата – окопника. Свой брат окопник никогда не подведет, выручит из любой ситуации, все разъяснит очень подробно, обстоятельно, направит туда, куда надо, а не в противоположную сторону. Свой брат окопник это не какая-то штабная крыса со свернутыми набекрень мозгами и давно разъехавшимися в разные стороны блудливыми глазами, это не бывший гражданский бюрократ, призванный в действующую армию, но как-то сумевший устроиться и здесь – при штабе, при кухне или при полевой бане. Один окопник никогда не подведет и не бросит другого окопника. Нужно только его найти, разглядеть в толпе беснующихся вокруг штабных крыс.
Кесс все шел по центральному туннелю, отталкивая со своего пути самых бесцеремонных штабных, и его толчки становились все резче и сильнее, а правая рука уже начинала нервно теребить застежку кобуры кинетического пистолета, казалось еще минута и он выдернет из нее свое личное оружие, выстрелит два или три раза в потолок, положит штабных мордами в пол, а потом выпытает у них дорогу к капитану Оу при помощи парочки условно дозволенных фронтовых способов. Как раз пару таких способов он знал отлично и уже почти готов был применить их к какой-нибудь штабной крысе, но тут в поле его зрения показался свой брат окопник. Это был сержант Шум из саперной роты. Все звали его "Золотым Шумом" потому, что из натурального, по слухам, у него оставались только голова и детородный орган, а все остальное его тело уже давно было золотым.
Золотой Шум стоял, привалившись спиной к покрытой сажей стене и плевал под ноги штабных с таким видом, будто это было сверхважным для него делом, чуть ли не его специальным заданием, миссией, и Кесс мысленно похвалил его за это занятие. Сержант свистнул особенным фронтовым свистом, и они тут же обменялись быстрыми взглядами, и Золотой Шум сразу его узнал, он улыбнулся хорошей доброй улыбкой старого фронтовика, а потом призывно похлопал затянутой в черную кожаную перчатку золотой ладонью по стене рядом с собой.
– Здорово, Одноглазка, – сказал он, когда Кесс примостился рядом. – Ты зачем здесь?
– По вызову капитана Оу. Вот только где мне его найти, этого Оу?
– А он тебе действительно нужен?
– Да.
– Давай закурим.
Они закурили и Золотой Шум спросил:
– Не знаешь, что это нашло на красноголовых сегодня ночью?
– Понятия не имею.
– Здесь одно из двух, – сказал Золотой Шум после глубокой затяжки. – Или директива от квадратных, или им накануне подвезли свежего чаю. Чай у них превосходный. Я думаю, все из-за чая.
Нюхательный чай ЮВК был действительно очень высокого качества. После двух носовых затяжек этого чая, обычно сильно краснел лоб, отчего красноголовые и получили свое название. Чай СЗК был гораздо более низкого качества и после него сильно синели губы. "Вот и вся наша идеология, – думал Кесс, затягиваясь сигаретой. – Вот и весь этот чертов Лизм-Низм".
– И ведь бункерный праздник еще толком не кончился, – говорил Шум, обильно сплевывая под ноги какого-то раскормленного штабного. – А я ведь еще вчера вечером пил "Бункерную Особую" с их старшим сержантом.
– С Момом?
– С ним. Мы ведь с ним друзья-приятели еще по старому фронту. Не один и не два бункера вместе обмыли. Знаешь, у него в прифронтовом городе есть секретная квартирка и я там часто зависал со своими ребятами. Проститутки у ЮВК замечательные. И чай.
– А у нас лучше галеты и шоколад.
– Смотря на чей вкус. Я уже давно подумываю – а не перейти ли мне на сторону ЮВК? Вместе со своими ребятами? Как считаешь, Кесс? Просто ради разнообразия?
Кесс понял, что Золотой Шум шутит и решил поддержать шутливый разговор.
– Неужели ты готов предать наш Лизм, а, Шум?
– Легко. Я же не какой-нибудь непримиримый лист. Я человек мирный и большой ценитель хорошего чая.
– И проституток?
– Ага.
– Скользкий ты человек, Шум.
– Ладно, – Шум бросил окурок на сапог пробегающего мимо штабного и потянулся всем телом, громко хрустнув золотыми суставами. – Все это ерунда. Интересно вот что – завалили Мома сегодня ночью или нет?
– Труповозки до утра по полю ездили.
– Наверное, завалили Мома, – грустно сказал Золотой Шум. – Плакала наша секретная квартирка. Будь проклята эта война.
– Будь проклята война, – Кесс бросил окурок под ноги худосочного штабного, с испитым лошадиным лицом. – Так ты не знаешь где мне найти Оу?
– Оу Золотоножку, командира четвертого, или Оу Дурноглаза из контрразведки?
– Командира четвертого.
– Тебе нужно вернуться назад и свернуть во второе правое ответвление, потом пройдешь метров сто. Там под лампочкой будет железная лесенка. Спустишься по ней и пройдешь ко второй двери по левой стороне. За ней и сидит твой Оу Золотоножка, командир четвертого батальона.
– Спасибо, Шум.
– Не за что.
Они обменялись крепким рукопожатием (Кесс сразу почувствовал под кожаной перчаткой твердое золото суставов, и почему-то горько пожалел Шума). После рукопожатия они быстро разошлись в разные стороны.
***
Помещение было огромным и темным, лишь в самом его центре под тусклой лампочкой стоял обгоревший, заваленный бумагами стол. За этим столом сидел, вернее – полулежал, капитан Оу – Оу Золотоножка, командир четвертого пехотного батальона. Голова капитана покоилась на скрещенных кистях рук и в лучах слабой лампочки его тело казалось абсолютно неподвижным, как бы окаменевшим, неживым, но когда Кесс громко щелкнул каблуками Оу сразу поднял голову и его мутные со сна натуральные глаза очень быстро сделались осмысленными, живыми. Сержант заметил на лбу капитана большое красное пятно и сразу подумал о нюхательном чае красноголовых, но, возможно, это был просто отпечаток его кистей.
– Сержант Кесс прибыл по вашему приказанию! – громко отрапортовал сержант и повторил щелчок каблуками.
По темному залу пронеслось гулкое эхо "занию... занию... занию... клац... клац... клац..."
Оу улыбнулся рассеянной сонной улыбкой и указал подбородком на обгоревший железный стул.
– Присаживайтесь, сержант. Курите...
– Благодарю.
– Как дела на фронте?
– До сегодняшней ночи все было хорошо, господин капитан.
– Вот и я об этом все время думаю, – Оу откинулся на спинку стула и пристально посмотрел Кессу в глаза. – Что на них нашло, как вы думаете, Май?
– Одно из двух – или свежая подвозка нюхательного чаю, или прямой приказ квадратных. Что, кстати, указывает на промежуточность этого конкретного бункера.
– Да-да, – закивал головой Оу. Красное пятно на его лбу проступало все отчетливее.
"Значит, все-таки чай, – автоматически отметил Кесс. – Причем, свежайший".
В широком потреблении нюхательного чая не было ничего необычного, он все чаще заменял на фронте обезболивающие средства, которые полагалось пить, есть и колоть всем носителям имплантов и протезов, особенно сразу после очередной операции. Но с поставками обезболивающих всегда были проблемы, их подвозили только в самую последнюю очередь, а часто и вообще забывали об этих поставках на неделю, месяц или полгода, а практически весь личный состав с обеих сторон был запротезирован и имплантирован чуть ли не на семьдесят процентов в среднем по фронту. Встретить натурального солдата сейчас было практически невозможно, они все еще встречались только в штабах, да и то – среди самых ловких и разворотистых штабных крыс.
Между воюющими армиями уже давно были налажены прочные чайные связи. Сейчас по специальному условному знаку можно было получить мешок чаю от другой стороны и часто не один, а целую партию – по обеим сторонам фронта уже давно не осталось равнодушных к чужой боли людей. Обычно их отправляли друг другу в специальных несгораемых мешках при помощи выстрела из крупнокалиберного армейского миномета или гаубицы старого образца. Эти древние стволы так теперь и называли – "чайной артиллерией". Поэтому красноголовые часто ходили с синими губами, а синегубые разгуливали по своим окопам с красными лбами. И это еще не считая обильной чайной контрабанды, которая расцвела в прифронтовой зоне пышным цветом чуть ли не сразу после начала конфликта.
Поэтому в красном лбу капитана Оу не было ничего удивительного. Кесс это отлично понимал. Он и сам частенько гулял с красным лбом, особенно после последней лицевой операции, которая оказалась не вполне удачной и очень болезненной.
– И ведь бункерный праздник еще толком не успели окончить, – продолжал Оу. – Вот что обидно. Ну ладно, Маммонэ, Афродизи и Марз с ними.
– Маммонэ, Афродизи и Марз с ними, господин капитан.
– Я, собственно, вызвал вас вот по какому поводу, сержант, – Оу закинул ногу на ногу, сцепил натуральные пальцы в замок и положил их на подозрительно острое и узкое колено, которое сразу обозначилось под зеленым сукном бриджей.
Кесс понял, что под штаниной находится сустав золотого протеза и сразу пожалел капитана Оу. И еще он подумал тогда, что становится слишком чувствительным, и что это нехорошо.
– Как ваш лицевой протез? – спросил Оу. – Я имею в виду систему наведения и вообще.
– Система наведения барахлит, – сразу признался Кесс (а скрывать это и не было смысла).
– Вот у меня здесь рапорт от нашего артиллерийского наблюдателя, – Оу вынул из пачки других бумаг покрытый мелкими строчками убористого текста серый лист и издалека продемонстрировал его Кессу, – в котором черным по белому написано... сейчас, вот "сержант Кесс кинжальным огнем расстрелял большую группу солдат противника, которые двигались в его сторону с поднятыми руками". Это правда, сержант? Говорите прямо, не бойтесь. Вы действительно уничтожили сегодня ночью большую группу наших потенциальных военнопленных? И если да, то зачем?
– Этого не может быть... – прошептал Кесс вмиг побелевшими губами.
И сразу подумал – а почему, собственно, не может? Система наведения у меня ни к черту, это ясно, да – ночной бой, да – дым, да – блики от выстрелов. Очень может быть, что и уничтожил. Очень.
– Я... я... я не мог. Уж во всяком случае – не хотел. А это точно был я?
Оу кивнул.
– Будь проклята эта война! – с чувством воскликнул Кесс.
– Будь она проклята.
– И много я уничтожил?
– Около тридцати человек, – сказал Оу, – так написано в рапорте нашего наблюдателя. Только поймите меня правильно, Май, лично вас я ни в чем не виню, потому, что знаю по себе, какая дрянь все это протезное золото.
Оу неуклюже выбрался из-за стола и поддернул штанины. Кесс увидел два толстых золотых стержня, которые слабо блеснули в лучах тусклой лампочки.
– Это вы очень хорошо сказали про дрянь, господин капитан, – с чувством произнес Кесс. – Это вы очень хорошо и правильно сказали. Во всем виновато это проклятое золото, этот презренный грязный металл. И ведь его суют уже не только в наши протезы, но и в оружие, и в боеприпасы! Вы только подумайте – в оружие и боеприпасы! Золотые затворы на орудиях плавятся после четвертого или пятого выстрела, стволы деформируются, золотые снаряды заклинивает уже на входе в канал, а затем они взрываются и выводят из строя наши боевые расчеты! А золотая броня наших танков? После попадания кумулятивного снаряда внутри надуваются раскаленные золотые пузыри и наши танкисты мгновенно превращаются в золотые статуи. Вы когда-нибудь видели эти статуи, капитан? А я видел. Это ужасное зрелище. Особенно рты, они словно бы навсегда застывают в немом крике о помощи. О помощи, которая уже не придет никогда. Если... если... я убил этих несчастных, то у меня остается только один выход – пустить пулю в свой лоб. Говенную золотую пулю, и я сделаю это прямо сейчас!
Кесс начал быстро расстегивать кобуру, но Оу неуклюже проковылял к нему и придержал руку сержанта.
– Успокойтесь, дружище, успокойтесь, сегодня утром получено донесение с той стороны. Они все целы, вы никому не попали в голову, их уже протезируют.
– Слава Маммонэ, Афродизи и Марзу, – прошептал Кесс, убирая руку от рукоятки пистолета. Он быстро вытер выступивший на натуральной части лица пот и с облегчением вздохнул.
– Слава священной триаде, – Оу вернулся за стол и тяжело опустился на обгоревший стул.
В помещении установилась полная тишина, нарушаемая только повизгиванием глазного импланта Кесса, который быстро подергивался в своем золотом гнезде, метался там из стороны в сторону, описывал круги и зигзаги, словно бы выискивая цель для выстрела – "вззик-вззик... вззик-вззик".
– Я все время думаю о том, – прервал тишину Кесс, – как все мы дошли до такой жизни? Эта мысль не дает мне спать, есть, курить, нюхать чай. Она сводит меня с ума...
– И вы не одиноки с этими мыслями, поверьте, – Оу разорвал пакетик нюхательного чая и быстро приложился к нему ноздрями. – Я тоже думаю об этом почти постоянно. Особенно, когда мои ноги начинают болеть слишком сильно. Представьте – их уже давно нет, а они продолжают болеть. Если бы не этот чай...
– У меня то же самое. Но что вам приходит на ум? То есть я понимаю – спекулятивный кризис, провал золота, взлет титана. Все это не могло пройти просто так, и эта проклятая война была неизбежна, но все-таки. Все-таки...
– Знаете, – оживился Оу. – У меня был один приятель, тоже капитан. Его уже нет, погиб в прошлую зимнюю кампанию. Так вот он всю свою жизнь пытался обосновать и доказать одну интересную теорию. И, нужно отметить тот факт, что он достиг на этом пути замечательных результатов. Я хочу сказать, что его теория часто казалась мне почти безупречной, практически идеальной. Во всяком случае, она объясняла многие вещи намного лучше наших самых выдающихся пропагандистов. Поверьте, никакой Лизм-Низм даже и рядом не стоял с этой теорией.
– Интересно было бы послушать.
– Мой погибший товарищ считал, что нашу планету до войны контролировала высокоразвитая инопланетная цивилизация, для которой золото было критически важным материалом. Поэтому оно так ценилось на протяжении веков и аккуратно выметалось из нашей экономики специальной бумажной метелочкой. Вы следите за моей мыслью?
– Да.
– Так вот. В сущности, весь смысл существования нашей прежней цивилизации заключался в добыче золота для высокоразвитых инопланетян. А потом сюда прибыла другая, еще более развитая цивилизация, для которой критически важным материалом является титан. На золото эти инопланетяне плевать хотели, оно не имеет для них никакой ценности, в их глазах (если они у них есть) это просто мусор, шлак. Титановая цивилизация быстро победила золотую цивилизацию и после этого наш мир перевернулся. Теперь он сходит с ума по титану, который выметается из экономики новой метелочкой – килокалорийной. Вот и вся теория.
– Но ведь между золотой и титановой цивилизацией должно было произойти столкновение космических масштабов, так сказать, и совсем близко от нас, а я ни о чем таком никогда не слышал.
– А оно и произошло. Мой друг рылся в довоенных астрономических архивах и нашел там многочисленные подтверждения. Якобы за два дня до начала спекулятивного кризиса все обсерватории отмечали серию мощных вспышек в рентгеновском диапазоне. На самом деле это было сражение между золотом и титаном, так сказать. Просто наши ученые ничего не смогли заметить и правильно объяснить. Вы же знаете нашу старую подслеповатую науку. Она обгадилась даже с контейнерами для квадратных. Что там говорить о каких-то астрономических наблюдениях? Хотите чаю?
– Пожалуй.
– Угощайтесь. Свежайший, доставили сегодня утром с донесением о вчерашнем инциденте.
– Я согласен, что эта теория многое объясняет, – Кесс отбросил в темноту пустой пакетик и несколько раз сжал и помассировал нос, – но зачем титановой цивилизации наша война?
– Это как раз просто. Во время войны легче контролировать месторождения титана, которыми номинально владеет слаборазвитая, агрессивная и потенциально недружественная цивилизация. Это старинный принцип, отлично известный еще римлянам и испанским конкистадорам. Сегодня он звучит приблизительно так: "Разделяй их войной и владей их титаном".
– А квадратные в курсе?
– Они всегда были в курсе. И раньше по золоту, и сейчас по титану. Поэтому они и находятся сейчас в своих бункерах, а мы с вами – здесь.
– Знаете, это действительно очень стройная теория, и она действительно не идет ни в какое сравнение ни с Низмом, ни с Лизмом.
– А вы как думали? Мой погибший товарищ имел университетский диплом по астрономии, причем, настоящий – старого образца. Еще чаю?
– Пожалуй.
– Угощайтесь.
***
Пол был покрыт надорванными чайными пакетиками с изображениями крошечного красного дракона, а Кесс и Оу сидели за столом с раскрасневшимися лицами и громко смеялись. Иногда смех переходил в приступы исступленного надрывного хохота и тогда они оба начинали задыхаться и кашлять.
– Знаете, – сказал Кесс, отдышавшись после очередного приступа. – А ведь я уже был на грани. Я уже почти был уверен, что все мы – звери. Настоящие, стопроцентные звери, весь смысл существования которых заключается в уничтожении не только себе подобных, но вообще всего, до чего могут дотянуться наши измазанные кровью когтистые лапы. Я думал, что наш удел – убивать или заниматься проституцией, или ломать друг друга о колено с одной только целью – получить в свое распоряжение хоть немного титана. Ну или этих пресных килокалорий, которые им якобы обеспечены. Если честно, я уже собирался это прекратить. Я имею в виду – прекратить свое личное участие в этом кровавом титановом балагане. Просто встать под выстрел во время очередной атаки красноголовых и прекратить это. Но теперь я вижу, что мы ни в чем не виноваты, что мы абсолютно нормальны, а во всем виноваты эти проклятые высокоразвитые инопланетяне. Вы буквально спасли меня сегодня своими разъяснениями, господин капитан. Спасибо вам.
– И ведь как все просто, – посмеиваясь заметил Оу, – всего один умный человек, всего одна правильная теория и – такое облегчение. Это просто невероятно, да?
– Да.
– И ведь все мы живем как слепые котята – едим, спим, сражаемся, нюхаем, курим, протезируемся, шляемся по борделям, а когда припекает, задумываемся о трусливом бегстве с этого кровавого праздника. А ведь нужно всего на минуту остановиться, задуматься, всмотреться в происходящее и тогда многое становится предельно понятным. Знаете, в молодости я мыслил десятилетиями. Часто пытался представить себе – что со мной будет через десять лет, через двадцать, через тридцать? Рисовал такой как бы идеал в своем воображении, а потом стремился к нему в реальной жизни. И хочу заметить – иногда у меня выходило неплохо. Но с годами ситуация начала постепенно изменяться. Сначала я стал мыслить пятилетками, затем годами, потом месяцами, неделями, днями. А ведь когда-нибудь наш счет пойдет на часы, потом на минуты, и потом наступит она – наша последняя секунда. И сейчас я часто думаю – что будет, когда придет эта секунда? О чем я тогда подумаю? О чем вспомню? Что скажу? Что сделаю? Знаете, скорее всего, я вспомню своего погибшего товарища и его теорию. Вспомнив ее, я пойму, что, несмотря, на все зло содеянное мною на этой дурацкой войне, да и в остальной жизни тоже, я ни в чем не виноват и значит, мне нечего бояться гнева Маммонэ, Афродизи, и уж тем более – Марза. Пусть их боятся квадратные люди и безжалостные титановые инопланетяне. И вспомнив это, я усну с чистой совестью. Как ребенок. Как человек, честно исполнивший свой долг перед священной триадой. А вы говорите – выйти под выстрел. Зачем? Зачем приближать последнюю секунду, которая приближается к нам сама? Которая сама несется к нам на всех парах. Еще чаю?
Кесс молча кивнул головой. Они синхронно разорвали маленькие красные пакетики, синхронно припали к ним, быстро-быстро, в унисон задышали и одновременно бросили их на пол. В этой синхронности было нечто завораживающее, почти нечеловеческое, так могли бы нюхать чай похожие на людей машины, но не сами люди.
– Так что успокойтесь, Кесс, – Оу постучал пальцем по столу. – Уж вы-то точно не зверь. Да и вообще – среди нас нет зверей, а только несчастные люди, придавленные не зависящими от них обстоятельствами. Ими придавлены даже квадратные в своих бункерах. Свобода выбора цели, места или способа действий – это не про нас, вот и все. Осознайте это и успокойтесь. Поставки титана будут продолжаться с нашим участием или без него и помимо нашей воли. Мы просто не сможем сопротивляться титановым инопланетянам, которые так легко прихлопнули золотых, тех, что оперировали местным золотом и нами десятки, если не сотни тысяч лет. Что мы можем, так это только честно исполнять свой солдатский долг до самого конца, искать и найти бункер ОЦК и выжечь его как можно скорее, чтобы перевести эту ситуацию в более-менее приличное мирное русло. Но скорее всего, это событие произойдет не на нашем участке фронта. Здесь уже обследован каждый квадратный сантиметр поверхности, выкопан каждый куст, перевернут каждый камень. Наши поисковые группы работали круглосуточно, наши поисковые псы трудились изо всех сил. Так что успокойтесь и просто продолжайте исполнять свои обязанности. Больше от вас ничего не требуется.
В бункере снова установилась тишина, лишь Кесс еще тихонько посмеивался, но этот смех больше походил на сдавленные хрипы, всхлипы или рыдания.
– Теперь вернемся к служебным вопросам, – Оу выдвинул боковой ящик, порылся в нем и бросил на стол несколько полосок серой бумаги и толстую пачку килокалорий. – Командование считает, что вам необходима срочная операция по переустановке глазного импланта. Согласитесь, что сегодня ночью вам повезло, но в следующий раз вы можете кого-нибудь укокошить. Или кто-нибудь сможет укокошить вас.
– Согласен.
– Поэтому вам предоставляется отпуск для поправки системы наведения. Здесь пропуск в мирную зону и разрешение на посещение прифронтовых городов противника. Где вы решите оперироваться, это ваше дело. В нашей зоне ответственности находятся два подходящих прифронтовых города – у нас U-231, а у противника U-218. Можете отправляться в любой. Лично я предпочел бы U-218, там операции на имплантах стоят немного дешевле, и вообще – там чище, много отличных борделей, ну и чая, вы же понимаете. Кроме того там полно интересных мест, которые вам можно будет посещать во время восстановительного периода. А еще, в U-218 находится один из первых храмовых комплексов священной триады, а храм Маммонэ так и вообще – чуть ли не один из самых главных и роскошнейших. Кроме того есть два цирка и какой-то театр, где непрерывно, днем и ночью идут неплохие отупляющие постановки сериального типа. Одним словом, скучать вам там не придется и все наши предпочитают ездить на протезирование именно в U-218. Так что, если вы не считаете себя непримиримым сторонником Лизма, рекомендую. Вот отпускные – две тысячи килокалорий СЗК.
– Так много? – удивился Кесс.
– Почему много? Восемьсот вафель на перепротезирование глаза, пятьсот на девочек и чай.
– Девочки красноголовых мне не нужны.
– Тогда на чай.
– А оставшиеся семьсот?
– Это материальное обеспечение специального поручения командования.
Кесс сразу насторожился. Ему сильно не нравилось русло в которое постепенно начал сворачивать разговор. Получить на руки сразу две тысячи отпускных вафель? Дивизионный финотдел никогда не отличался подобной щедростью. Здесь явно был какой-то подвох.
– Какое специальное поручение? – осторожно спросил Кесс.
– Видите ли, три дня назад штабом нашей дивизии была получена очередная шифрограмма с директивами ОЦК. В ней предписывается произвести в кратчайшие сроки стерилизацию всех собак в прифронтовой полосе. Приказ номер шестьсот шестьдесят семь о начале санитарной операции "Диана". Вот полюбуйтесь.
Оу бросил на стол перед Кессом плотный лист серой бумаги с криво налепленными телеграфными полосками, но тот на него даже не взглянул.
– И поисковых псов?
– Всех без исключения. Якобы – забота о животных, профилактика бешенства и других опасных заболеваний, контроль над численностью популяции и все такое.
– Вы серьезно? Меня же бойцы растерзают. Прикончат прямо на месте, когда узнают об этом специальном поручении.
– Разъяснительная работа в войсках уже проводится нашими лучшими пропагандистами, – холодно сказал Оу. – К тому же мы выбрали для проведения операции "Диана" самых проверенных и опытных фронтовиков. Все они получат по одному поисковому псу из наших саперных частей и обеспечат их стерилизацию в соответствии с приказом верховного командования. Вы один из них, сержант. Операция по стерилизации стоит приблизительно семьсот килокалорий и у нас, и у красноголовых. Им, кстати, пришла точно такая же директива, я уже наводил справки. Еще вопросы?
– Послушайте, Оу, – Кесс перегнулся через стол и уставился в глаза капитана, – но ведь это же какая-то глупость – калечить жизнь наших поисковых псов на потеху квадратных полупокойников. Я не могу понять – какой в этом смысл? А если завтра будет обнаружен и выжжен бункер ОЦК? Тогда эту дурацкую директиву отменят?
– Никак нет.
– Но Маммонэ побери, почему?
– Потому, что приказ на стерилизацию был уже получен и ему присвоены все входящие номера. Послушайте, Кесс, я отлично понимаю ваше негодование, но вспомните, что мы с вами военные люди и обязаны выполнять приказы. О-бя-за-ны!
– Даже приказы практически уже покойников?
– Даже их. Поймите, если прекратить выполнять приказы ОЦК в мире начнется анархия. Фронты рассыплются, солдаты начнут разбегаться по домам или сбиваться в банды. Причем – с оружием, Кесс, с оружием! Пусть золотым, пусть говенным, но – с боевым. А что тогда будет с килокалориями, на которых держится вся эта гребаная экономика нового типа? Вы об этом подумали? Если мы не выполним приказ ОЦК, наш мир погрузится в хаос, Май. Экономика исчезнет, на каждом клочке земли, в каждом городе, в каждой зоне появится банда вооруженных до зубов головорезов с боевым опытом. Наш мир захлебнется в крови, если мы не выполним этот приказ. А добыча титана? Что станет с ней? Скорее всего, она просто прекратится, ведь каждый вооруженный преступник, каждый дезертир, каждый свежеиспеченный главарь банды мгновенно объявит ближайший рудник своей собственностью. Просто потому, что любой вооруженный до зубов криминал обожает носить титановые зубы, кольца и цепи. И вот тогда начнется настоящий кошмар. Потому, что титановая цивилизация не станет с этим мириться. Она сразу же выйдет из тени и познакомит нас со своими способами ведения войны. А когда дым рассеется, она еще раз перестроит наш мир, Кесс, и эта перестройка будет поистине ужасной. Она будет не очередной, не крайней, а именно последней для нас всех. Я в этом не сомневаюсь, а вы?
– Вероятно, вы правы, капитан, но я все равно не могу понять – как такие приказы могут приходить в головы квадратным людям?
– Этого никто не может себе представить, Кесс, никто. Даже самые опытные аналитики из разведывательного отдела нашей дивизии ничего не могут об этом сказать. Вы только представьте себе нынешнее состояние квадратных – представьте себе, о чем думает мозг, кое-как снабжаемый кислородом и питательными веществами через отвратительно спроектированную нашей дряхлой наукой систему. Мозг, который скрывается внутри обтянутого дряблой кожей куба чистейшего жира с остатками скелета и других тканей. Мозг, глаза которого ничего не видят, уши не слышат, осязание и обоняние которого давно не работают. Да, скорее всего, такой мозг просто не осознает себя, он больше не мыслит, а бредит. Причем не наяву, а во сне. И вот этот бред передается в наши штабы, получает входящие номера и транслируется дальше как прямые приказы верховного командования.
– Но зачем нам исполнять такие приказы?
– Да за тем, что на них держаться остатки хоть какого-то миропорядка, черт побери! Или вы хотите своим неповиновением приказам уничтожить и эти остатки? Говорите прямо, сержант – хотите или нет?
– Нет, – хмуро заметил Кесс. – Я этого не хочу.
– Правильно! – воскликнул Оу. – А знаете почему?
– Почему?
– Потому, что вы серьезный и ответственный человек. Военный человек, а не какой-нибудь помешанный на титановых зубах криминальный сутенер, обкуренный базарный воришка или глупая проститутка! Таким и оставайтесь, вот мой вам совет. И потом – что это за упадок настроения? Безопасное отбытие из части мы вам обеспечим. Довезете поискового пса до госпиталя, заплатите за операцию, и через два часа все будет кончено. Собачка ничего даже не почувствует. А на ее поисковых качествах это не скажется никак. Скорее всего, ей это даже пойдет на пользу, ведь ее существование станет намного спокойнее, ровнее.
– Вам откуда знать?
– Ну, я ведь потерял на этой войне не только ноги, а и еще кое-что! – задыхаясь от быстрого приступа визгливого хохота, воскликнул Оу. – И поверьте мне на слово, Май, после этой потери моя жизнь стала намного спокойнее, она стала намного осмысленней и ее течение совершенно точно сделалось намного более ровным и предсказуемым. А сколько килокалорий я сэкономил на этой потере? Сколько хрустящих вафель осталось лежать в моих карманах? Страшно даже подумать! Да если бы завтра квадратные приказали стерилизовать весь наш личный состав, я бы не раздумывая выполнил этот приказ. Поверьте, после поголовной стерилизации наша армия приобрела бы совсем другой вид и другую боеспособность. Да и зачем ждать, пока нас стерилизует какой-нибудь взрыв, луч или пуля? Не лучше ли заранее позаботится об этом самим? А? Ха-ха-ха!
