Текст книги "Гражданская война"

Автор книги: Андрей Корбут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Я подвез Рейна до города. Расстались мы очень сухо. Только в те минуты я понял, насколько он мне неприятен, и, вероятно, Рейн это почувствовал.

Слишком многое вместил в себя тот день... Смерть Томашевского, загнанного в угол собственным гением... Смерть охотников, ставших дичью, и тех, кто вытянул несчастливый жребий, оказавшись утром в больнице Ретуни... Смерть Скотта, до конца мной никогда не понятая, и что если справедливая... но, увидев его мертвым, я не мог избавиться от щемящей сердце тоски... Когда-то я называл его своим другом и теперь его не стало, совсем...

Вокруг сеяли смерть. Но это была лишь прелюдия к кошмару, который ждал всех нас впереди...

Уик-энду, пронесшемуся черной тучей, не суждено было уйти мерной поступью. Ровно в полночь новости одной из государственных телекомпаний вышли с сенсационным материалом: некто, пожелавший остаться неизвестным, передал журналистам документы частного расследования по террористической организации "Адам и Ева". В течение десяти минут телеведущая смаковала будоражащие воображение подробности гибели десятков мутантов. О Ретуни еще не знали...

30.

Спустя два дня хоронили Скотта. Было около полудня, по-летнему ясно и солнечно, по-осеннему ветрено и нежарко. Всего несколько человек провожали Вильяма в последний путь: двое его коллег – врачи клиники Рикардо, знакомая вам Мария Кантера, я, Филидор, Андрэ Пани и священник. Все были одеты в траур, хранили скорбное молчание, никто не плакал... Священник произнес надгробную речь...

Когда гроб опускали в могилу, к богатому фамильному склепу приблизилась пышная похоронная процессия;.. им всем еще предстояло пройти горестный ритуал от начала до конца, нам же оставалось только положить цветы. Мир праху всех умерших...

Скотт вскоре остался один. Я и Андрэ Пани чуть отстали от ушедшего вперед Филидора; мы шли неширокой, открытой для света аллеей, справа, слева от нас оставались кресты, склепы, надгробные плиты, маленькие часовенки... царство покоя...

– Есть что-нибудь новое? – спросил я у Пани.

– Немногое... В него стреляли трижды, возможно, из его же пистолета, он до сих пор не найден, потом перетащили из кабинета в спальню. Он был, вероятно, еще жив, но одно из ранений оказалось смертельным, он не мог долго протянуть... Отпечатки пальцев – только Элен и служанки.

– Значит, Элен? Ерунда!

– А если она каким-то образом узнала о старых прегрешениях отца? В конечном итоге немалая часть его состояния нажита преступными деяниями...

– Андрэ, она любила своего отца...

– Поссорилась, вспылила, выстрелила, когда опомнилась – перенесла отца в спальню, но было поздно, испугалась и сбежала.... так или иначе, а это одна из версий, разрабатываемых полиций...

– Это невозможно... Я хочу сказать, что она не могла стрелять в него.

– Надеюсь, полиция ошибается.

Мы слышали стенания женщин, ветер донес дым кадила... Почувствовав чей-то взгляд, я обернулся... Прячась среди окруживших гроб людей, на меня смотрела Элен. Я мгновенно отвернул голову... Мне необходимо было встретиться с ней...

– Я, пожалуй, пройдусь среди могил... хочется побыть одному, – сказал я как можно более естественным тоном, затем окликнул Велье:

– Филидор! Не жди меня, встретимся вечером... Прощайте и Вы, Андрэ.

Все же Андрэ Пани, как мне тогда показалось, что-то заподозрил. Он метнул быстрый взгляд в сторону склепа, где кто-то из друзей или родственников почившего протяжно и громко говорил проникновенные слова, затем внимательно посмотрел мне в глаза, однако простился очень просто, молвив:

– Я все понимаю...

Я дождался, пока Филидор и Пани скроются из виду, подошел к группе людей в черном, осторожно пробрался к Элен и встал у нее за спиной.

– Элен, – зашептал я ей на ухо, – нам надо поговорить.

Мы отошли недалеко, но на достаточное расстояние, без опасений быть кем-то услышанным. Глаза Элен застилали слезы, она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

– Это ужасно, Морис, ужасно.

– Девочка моя... дело гораздо серьезнее, чем ты, может быть, думаешь: полиция подозревает в убийстве тебя.

– Как ты сказал?

– Полиция...

– Нет, нет, я не о том... ты сказал: "Девочка моя"... Ты ведь любишь меня, несмотря на ни что, правда?

Бог мой! Я готов был поклясться всеми святыми, что это правда. Я готов был подхватить ее на руки и целовать, целовать, целовать... Только сознание того, что кладбище не совсем подходящее для этого место, сдерживало меня, и я произнес коротко:

– Я люблю тебя.

– Милый, – прильнула ко мне Элен, и меня захлестнули ранее неведомые чувства.

Мы стояли так несколько минут, обнявшись, не говоря ни слова.

– Элен, нам лучше уйти, тебя повсюду разыскивают, и, может статься, здесь будут искать в первую очередь. Где ты сейчас живешь? – наконец сказал я.

– В гостинице.

Это была дешевая гостиница: двухэтажная, грязная, отвратительная, в номере с обшарпанными стенами и посеревшим от сырости потолком не было ничего, кроме кровати, стула и умывальника с разбитой раковиной и протекающим краном.

Хозяйка, немолодая женщина с распухшим лицом, неимоверно толстая, вручая нам ключ от комнаты Элен, понимающе улыбнулась и, вероятно, для того, чтобы подчеркнуть свою проницательность, добавила:

" Полиция заглядывает сюда ну крайне редко."

"Пожалуй, оно и верно, для Элен эта ночлежка гораздо надежнее любого фешенебельного отеля", – подумал я.

Мы снова были вместе. В почти пустой, неуютной, жалкой комнатушке, но вместе. И снова, оказавшись наедине с Элен, я потерял ощущение реальности всего происходящего... Я помню, как целовал подушечки ее пальцев, как она взяла мою руку, будто котенок, потерлась щекой о мою ладонь,.. ее горячее дыхание,.. и нежную кожу, дрожь пробегала по ней, словно мелкая зыбь по уснувшему от ласк луны морю,.. как я коснулся губами ее лба, осыпал поцелуями лицо, шею, как, опьяненный запахом ее тела, сжал в своих объятиях... Элен, я, мы, бесконечно, в полусне, в полузабытье говорили друг другу: "любимый, единственный, родная... я люблю тебя, Элен,.. я люблю тебя, Морис"... А потом она сказала, что у нас будет ребенок...

Та ночь была нашей, вся без остатка.

31.

Утром, условившись с Элен, что она не будет покидать номер, я уехал к Филидору. В который раз я обращался к нему за помощью. Мы обо всем договорились – он обещал спрятать Элен у надежных людей. Нам надо было выиграть время. Когда через два часа я вернулся, комната была пуста.

– Где она? – сбежав вниз к консьержке, вскричал я.

– Но мсье, мадемуазель ушла, ничего не сказав, – фальшиво улыбаясь, ответила хозяйка, сама невинность.

Слепая ярость порой наш наилучший союзник. Вот и тогда – я схватил ее за грудки и сдавил с такой силой, что бедняжка вдруг стала пунцовой и едва смогла вымолвить:

– Ее увели...

– Кто? – прошипел я, немного ослабив хватку.

– Она не назвала себя, этакая яркая блондинка, стройная, лет 25, – на одном дыхании выговорила женщина.

– Что она сказала?

– Чтобы я держала язык за зубами – и хорошо заплатила.

Отпустив вздрагивающую, словно под током, перепуганную хозяйку гостиницы, я пошел к машине.

"Пат, это Пат!.." На следующий день после убийства Скотта со мной по телефону связался Роже Шали, сказал он следующее: "Здравствуйте! Узнали?!... Она в полном порядке, цела и невредима. Подробности при встрече..." Он говорил о Патриции... Но почему она это сделала? Где теперь Элен? В замке? Она с Пат более в безопасности, чем со мной. Я должен просто ждать. Но не будет ли это ошибкой?

Да, именно так я утешал себя тем, что причин для беспокойства нет, что Элен скоро даст о себе знать. Напрасно...

Во второй половине дня я позвонил в офис Роже Пали, но Мария Стюарт ничего не знала. Ближе к вечеру, не в силах более томиться ожиданием, отправился в Париж, не имея никакой цели.

Я находился в пути, когда позвонил Карл.

– Вы вместе? – он думал, я с Элен, – Отец предупредил меня, я собирался к Вам.

– Нет, я один.

– Возникли проблемы?

– Кажется, да...

– Приезжайте. Может быть вместе что-нибудь решим.

– Может быть... – неопределенно ответил я и положил трубку.

Впереди загорелся красный свет, я притормозил и, словно забыл, где нахожусь, сидел как кукла, на которой испытывают ремни безопасности.

"Что же случилось с Элен?" – терзала одна мысль.

Я вернулся на дорогу, когда моя машина внезапно, сама по себе, подалась вперед, тут же вышел, захлопнул за собой дверцу и увидел, что стоявший за мной полосатый, будто зебра, BMW врезался мне в задний бампер.

"Спишь! Зеленый же!"– взвизгнул набежавший на меня импозантный лысеющий господин, очевидно, его владелец, но только после этого он вздохнул сокрушенно, и круглое лицо неожиданно расплылось в широкой улыбке. – Ладно, парень, не будем ссориться, хоть ты и виноват отчасти, но я готов все забыть и даже компенсировать твои потери... Свои так свои...

Оставим в стороне его заблуждения относительно моей вины, он был прав в главном – еще за секунду до его последних слов я с удовлетворением тоже подумал: "Свой".

Будто из-под земли вырос полицейский – четырехрукий великан с безобразным безносым лицом.

– Прошу прощения, господа, что здесь происходит? Предъявите ваши документы, – прогундосил он.

– А пошел ты, – скороговоркой отвечал лысеющий господин, уже намереваясь сесть в свою машину.

– Это ты мне, слизняк?! – взревел полицейский, хотя лицо его оставалось спокойным. Никогда раньше я не слышал, не видел, чтобы мутанты, находящиеся при исполнении служебных обязанностей, вели себя подобным образом, напротив, что отличало их, так это какое-то особенное чувство долга.

Владелец BMW, взглянув в глаза надвигающегося гиганта, так и застыл у открытой дверцы, словно кролик перед удавом. Одним, почти неуловимым движением руки мутант поставил его на колени, затем, не обращая внимания на то, что жертва, не отправившись от удара, все еще судорожно хватает ртом воздух, поднял за галстук и бросил на капот.

– Ноги на ширину плеч, – орал он.

На тротуаре останавливались прохожие – становилось все интереснее. Но кто они были! Лишь одно, два, промелькнувшие лица ЛЮДЕЙ, испуганные, извиняющиеся или беспомощные, остальные – мутанты, наблюдавших за расправой, кто с любопытством, кто одобрительно, но, ради БОГА, только не сочувственно.

Меня задело за живое. Да, это было раньше. Я хорошо помнил тот балкон, того длинного, как жердь, трехглазого, но как подавлены мы были тогда, соприкоснувшись с произволом, с грязью,.. и что за наваждение?! В который раз!.. Неужели в них не осталось ничего человеческого, неужели, потеряв человеческий облик, они утратили милосердие? Так ли мы виноваты перед ними? Если жизнь обернулась трагедией, то разве не нашей общей?

...Глас вопиющего в пустыне! Сантименты! Предо мной были враг и свой, которого унижали и били...

Мой возглас: "Стоять" последовал за вторым беспощадным ударом гиганта. И пока тот, кого я называл в те минуты почти братом, бессильно сползал по капоту вниз, мутант медленно повернулся и с недоумением и насмешкой посмотрел на меня. Но затем он увидел перед собой дуло пистолета (с некоторых пор я уже не расставался с оружием), и в глазах его отпечатался страх.

" Отойдите на пять шагов," – приказал я ему.

Полицейский покорился; между тем уже собравшаяся толпа угрожающе сделала шаг вперед. Я быстро подошел к сидящему на земле человеку, наклонился к нему, спросил:

– Сможете вести машину?

– Да... – смахивая слезу со щеки, согласно кивнул он.

Я помог ему сесть за руль. Мы обменялись долгими взглядами; он коротко сказал "спасибо", и его BMW рванулся с места, тараня расступившуюся толпу. И, только оставшись один, я увидел, что, спасая незнакомца, сам оказался отрезанным от машины тремя малоприятными господами. Оружие, видимо, нисколько не пугало их. Скверным было и другое – я упустил из поля зрения полицейского.

Через мгновение мне показалось, будто портовый кран поднял мое тело над землей, а затем, разжав стальные лапы, бросил вниз... Полицейский наклонился надо мной снова, взял за руки и за ноги... Я бился, барахтался, извивался, но был для него словно ребенок...

– Потрудитесь поставить мсье на ноги, – внезапно прозвучал грозный окрик.

Когда ему беспрекословно подчинились, я мог узнать моего избавителя.

– Я полагаю, у Вас буду крупные неприятности, – пряча какие-то свои документы, уже обычным для себя голосом говорил Андрэ Пани; четырехрукий полицейский стоял перед ним навытяжку, не смея возразить. – Господа, мне думается, инцидент исчерпан, – громко произнес Пани и обвел взором толпу, будто выискивая провинившегося.

Он был убедителен. Очень скоро около моей машины мы остались только вдвоем.

– Чертовски Вам обязан, – поблагодарил я его.

– Не стоит...

– Что же это, простое совпадение, что Вы оказались здесь? – мне неловко было спрашивать об этом Пани, я действительно чувствовал себя обязанным ему, и все же...

– Вы правильно поняли. Мне поручена Ваша безопасность, – без обиняков отвечал он.

– И как долго за мной следят? – напряженно спросил я, помня об Элен.

– Вы хотите знать, известно ли нам, где и с кем вы провели прошедшую ночь? Да...

Я молчал.

– ...Но, кажется, вернувшись в гостиницу, вы не нашли ее.

– Все верно, – глухо произнес я, умалчивая о дочери, а потом постарался быть подчеркнуто официальным: – Мсье Пани, еще раз, позвольте выразить вам мою крайнюю признательность. Надеюсь, я волен в своих поступках?

Андрэ Пани пристально глянул на меня черным оком.

– Кажется, пока мое присутствие только пошло вам на пользу...

Этим наш разговор и окончился. Но всю дорогу, пока я ехал к Велье, меня, словно магнитом, тянуло взглянуть на зеркало заднего вида, на белоснежный "порше" Пани.

Вечером мы с Карлом шли дорожками Булонского леса. Было очень спокойно и пустынно. Ветер, умудренный погонщик, лениво гнал тучи, словно невзначай задевал верхушки деревьев, срывал один, другой пожелтевший лист и забывал о нем...Это была осень, первые ее дни.

– Значит, этот Андрэ Пани и сейчас следит за нами? – спросил Карл.

– Вероятно. Но признаюсь, он подоспел вовремя... я стал было читать последнюю молитву, – усмехнулся я.– Но теперь об Элен... Она была вчера на похоронах отца. Ночь мы провели вместе, в гостинице, а утром, в мое отсутствие, появилась Патриция и увела ее с собой.

– Патриция объявилась?

– Да.

– Кажется, они подруги.

– Право, уже не уверен...

– Элен... она значит для тебя очень многое? – спросил он мягко.

Я вдруг ощутил непреодолимую потребность выговориться. Карл умел слушать. Я рассказывал ему об Элен, о нас с ней, как будто я и Элен были вместе целую вечность... Наверное, потому, что любил я впервые. Но когда я умолк, Карл тихим голосом осторожно произнес:

– Мне кажется, ты знаешь о ней не все... думаю, она мутант...

32.

...Ну почему я уступил настойчивым просьбам Карла и в ту ночь он пошел со мной...

Мы уходили из дома Велье с наступлением глубоких сумерок, соблюдая все меры предосторожности, чтобы остаться незамеченными, прежде всего, для людей Куена. На ближайшей автостоянке нас ждал заранее взятый напрокат автомобиль. В течение следующего получаса, покружив по городу, убедившись, что никто не преследует нас, мы направились на юго-запад, и вскоре проторенная дорога привела к замку...

Я не надеялся найти в замке Патрицию, не надеялся найти там и Элен, но не мог же я просто сидеть и ждать... И где, как не в замке, я должен был искать их в первую очередь?

Я был там дважды, оба раза ночью, но почему-то мне казалось, что днем этого полуразрушенного каменного идола не существует вовсе... Мы оказались рядом с его стенами ближе к двенадцати. Ветер порой завывал в бойницах, и тогда из-за речки доносился словно шепот леса. Я подумал, что это слишком поэтично, слишком возвышенно и как-то не вяжется с местом, где пролилась кровь. Я будто накликал беду.

На верхней площадке башни Карл услышал приглушенный крик.

– Ты мог ошибиться? – не зная, умеют ли мутанты ошибаться, спросил я.

– Вряд ли... – мрачнея, ответил Карл и стал спускаться по ступенькам.

Из осторожности, дабы не привлечь чье-либо внимание, перед пропастью, где оканчивалась лестница, мы погасили фонари. Провалились в кромешный мрак. По веревке спустились вниз, ощутили под ногами каменный пол... Перестраховываясь, прислушались. Тишина угнетала.... Зажгли фонари.

Свет, рассеяв мрак, терялся, не добираясь до стен, почти неуловимо обозначив колонны, словно подпирающие темноту... Тихие наши шаги отдавались эхом... Мы подошли к бурым, поеденным ржавчиной воротам, запертым снаружи. Провели свет вдоль стен – он ощупал их – голые холодные стены, вечность как остывший камин, замурованные двери в соседние комнаты, обрушенную лестницу наверх... Помост, гильотина, ковер – исчезли, но осталась плита, открывавшая вход в подземелье.

Когда мы встали, над ним замок вздрогнул от звука человеческого голоса. Он был пронзительным и хриплым, и нельзя было сказать, женщина то или мужчина... разбуженная, оробевшая тишина. Мы более не раздумывали.

Коридор подземелья шел без ответвлений, прямой, узкий, так, что мы едва могли идти рядом, с настолько низким потолком, что было не разогнуться, встать в полный рост, и стены дышали сыростью. Через тридцать шагов по правую руку была ниша, где находился каменный мешок не менее трех метров глубиной, прикрытый сверху решеткой... Но о чем это я... сначала на решетке мы увидели наполовину обглоданный крысами труп мужчины... Затем через каждые пятнадцать шагов, то по правую, то по левую руку, в нишах с каменными мешками, либо на решетках, либо рядом мы находили трупы людей... Я насчитал их девять. В самой дальней части подземелья мы нашли единственного живого человека. Женщина сидела на голом полу на дне каменного мешка и смотрела на нас пустыми и дикими глазами; у ног ее, растревоженные светом фонаря, противно попискивая, беспокойно сновали крысы... Велье сорвал замок, убрал решетку. А женщина... женщина, увидев протянутые к ней руки, забилась в угол и стала плакать.

Карл все сделал сам – силы и ловкости ему было не занимать. Однако наверху нам пришлось связать эту женщину... Я трижды назвал это создание женщиной. Но было ли это так... Она более всего походила на старуху смерть, что неумело воспользовалась услугами косметолога... И вот что еще: поверх изорванной холщовой, до колен рубашки, источавшей омерзительный запах, было зеленое грубое покрывало. Я подумал: может быть, она и есть белокурая подруга казенного на моих глазах мутанта, это была страшная догадка...

Подавленные, возвращались мы к машине. Черные мысли не покидали меня. "Адам и Ева" ступила на тропу войны... Они убили всех своих пленников, впрочем, кроме одной несчастной, но не лучше ли ей было умереть... Неужели сбываются пророчества Кориме, думал я.... и с ужасом гнал от себя плохие предчувствия – ...Элен, что же с ней..."

– Морис, я знаю, где искать Патрицию.

"Где же?" – откликнулся в мыслях я.

Не доезжая до Версаля, мы свернули в лес и тогда я понял, куда лежит наш путь... Мир во мне рушился, бесновался, но и самому себе я не признавался в очевидном, пока машина не остановилась на берегу дремавшего при слабой луне пруда, близ "дворца" моей Элен.

– Здесь? – молвил я неслышно, мне ответил лишь стон женщины, лежавшей на заднем сиденье. – Откуда ты знаешь этот дом? – спросил я чужим голосом.

– Девушка, о которой я тебе рассказывал, – твоя дочь. И привозила она меня в этот дом, – было заметно, с каким трудом дались ему эти слова. -Нам следует разделиться. Я заберусь на балкон, проникну в дом. Тебе лучше остаться в машине...

– Нет, постой. Я отец Патриции. И если ее искать буду я, в том нет ничего странного. Сделаем все так, как ты сказал, но мне незачем оставаться в машине. Я постучусь в дверь; если не смогу войти, то по меньшей мере отвлеку их внимание.

Карл согласился со мной. Я выждал условленные десять минут и, подъехав к дому, остановился под самыми окнами. Как только я постучался, дверь открыли.

Молодой человек, почему-то в кованых сапогах, в облегающем трико и широкой белой сорочке с колоколообразными рукавами, тонколицый, но с уверенным взглядом смерил меня с головы до пят и сказал, чуть заикаясь:

– К-к-кто вам нужен?

– Патриция де Санс.

– Ее здесь нет.., – он смотрел на меня не отрываясь.

– Она моя дочь, и я хочу ее видеть, – все жестче говорил я.

– Она будет, может быть... п...позже, – после этого он попытался закрыть дверь.

Я помешал ему, сделав шаг навстречу.

– Я могу войти и подождать ее?

– Я вас не... не знаю.

– Клод, кто там? – услышал я чей-то еще голос.

– Он уже уходит, – произнес Клод, вновь потянув к себе дверь.

– Довольно, я хочу видеть хозяйку этого дома, Элен Скотт, – покачав головой, сказал я.

– Впусти его, Клод.

Я вошел и заметил в гостиной некую перемену: один угол был занавешен пурпурно-черной материей, среди зала стояли несколько кресел, на пол была брошена знакомая мне медвежья шкура... Тот, кто распорядился впустить меня, стоял перед лестницей на второй этаж, был по пояс голый и в шароварах. Настоящий атлет, он упивался осознанием того, как он силен и красив, но в кофейно-молочных глазах его сквозила неимоверная тупость. Стиснув зубы, задвигав челюстями, он обозначил могучие желваки (ему, очевидно, нравилось, как выглядело в этот момент со стороны его лицо), глянул же точно так, как смотрели на меня ранее мутанты – невидяще...

– Зашли – значит, присаживайтесь, Клод сказал Вам: Патриция скоро будет, – с легкой ухмылкой сказал он и пошел наверх.

– Простите, – обратился я к нему, понимая, что он может внезапно войти в комнату, в которую пробрался Карл, – где я мог Вас встречать раньше?

Он, обернувшись вполоборота, сказал:

– Клод, займи гостя.

Но когда Клод, предложив мне присесть, вытащил из-за кресла бутылку красного вина, его товарищ остановился рядом с одной из комнат второго этажа и тогда оглядел меня.

– Я не уверен, что мы встречались...

После этого он скрылся за дверью. Но ничего не произошло. И вскоре он вышел оттуда, чтобы присоединиться к нам. Однако замечу, дружеской беседы не получилось – И Клод, и его товарищ, и я упорно молчали.

Минул час. Я решил, что мне пора уходить, времени у Карла было достаточно. Попросив передать Пат, чтобы она связалась со мной по телефону в машине, но ни в коем случае ни с домом, я откланялся. Меня не задерживали.

Я подъезжал к месту, где мы расстались с Карлом, метров за десять увидел его упрямо стоящую на моем пути фантасмагорическую фигуру, остановился и, когда выглянул из машины, услышал его слова: "Ее там нет". Однако почему-то он смотрел не на меня, а в черную провалившуюся в ночь дорогу. Дорогу, вдруг вспыхнувшую светом... Я закричал: "Беги!", но он не шелохнулся, будто ослеп. Потом что-то разорвалось. Потом мне в лицо ударил свет фар пронесшейся над телом Карла машины. Она врезалась на полном ходу в мою, и все оборвалось...

33.

Я часто спрашиваю себя: почему не ребенок, родившийся на корабле у матери-самоубийцы, и не тот двухголовый, впервые увиденный мною в баре, и не моя Элен, и даже не Патриция с ее одержимостью вершить свой суд, а она -вернувшаяся спустя лета, ее высочество Гильотина стала для меня тем символом, за которым стоит век мутантов, за которым обрывается в никуда, словно в прорву, век человека разумного, "homo sapiense", почему? зачем? Может быть, потому, что тогда открыв глаза, я увидел гильотину? А увидев, ужаснулся... Нет, не я был предназначен ей в жертву, но Карл. Над телом Велье, растерзанного взрывом, униженного палачами, возвышалась жрицей смерти Патриция, и никто, взглянув на нее, не посмел бы сказать, не погрешив перед истиной, что она творит неправое дело, что совесть ее нечиста...

То, что Карл все еще оставался жив– уже было чудом: ему оторвало нижнюю часть туловища и вместе с ним его три конечности, четвертая же повисла на коже; из чрева, черной от крови и грязи дыры вывалились внутренности... его тонкий лик, изуродованный огнем и металлом, тем не менее хранил маску каменного спокойствия, словно не было той адской боли, словно костлявая старуха с остро отточенной косой, обдавая своим смрадным дыханием, не заглядывала в его глаза; оставшиеся руки привязали, схватили в колодки, словно он был неким титаном – бессмертным и всепобеждающим... Но жизнь его была в моих руках... в прямом смысле, – мои связанные руки держали веревку, тянувшуюся к замку ножа гильотины... Я полусидел – полулежал на полу, облокотившись о стену; голова моя была перебинтована, дышать было тяжело и больно... При тусклом свете свечей – яркая люстра была потушена – видение это приобрело истинно зловещую суть, все теперь подчинялось ей – стены с целым театром теней и весь дом, огромный и пустой.

"...Так вот что скрывал занавес", – сказал я себе.

Пат отошла от распятого на скамье Карла, встала против меня в двух шагах:

– Пат, остановись! Он сын Филидора! Он мой друг! Останови это! -хрипел я.

– Тебя не интересует судьба Элен? – на ее лице ничего нельзя было прочесть.

– Что с ней?! – заскрежетал я зубами.

– Ты никогда не пытался приподнять ее челку... Понимаю, она всегда была осторожна... так нет? А зря, ты увидел бы преинтереснейшую вещицу... Элен у нас дома.. но она не родит от тебя ребенка.

– Кто ей запретит? – я еще не осознал смысла ее слов.

– Она мутант, я не позволю ей родить от тебя ребенка.

– Я люблю ее.

– Нет, – Пат покачала головой, – нет... этого не будет...

– Что ты с ней сделала?! – к чему было спрашивать, я ведь все понял...

На втором этаже появились Клод и четверо прекрасных юношей. Я не преувеличиваю – юноши с отточенной красотой, статные, гордые, с лицами монахов – аскетов...

"Это так,.. – пронеслось в голове, – убивая, они несут свой крест, и как фанатично преданы, должно быть, своей вере, и как слепы...

– Патриция! – громко обратился шедший впереди к моей дочери, – Нам пора...

– Ступайте, я догоню вас.

Они прошли мимо, не удостоив ни Карла, ни меня взглядом, как будто все это их не касалось. И вышли из дома.

– Ты свободен,.. – вновь говорила со мной Пат, и после этих слов сняла предохранитель с замка гильотины.

Я почувствовал как натянулась веревка, и в ту же секунду понял, что это правда – стоило мне отпустить ее лишь на немного, защелка окажется ниже ножа, и нож обрушится вниз... тогда я легко смог бы освободиться.

– Быть может, мы увидимся, – почти прошептала Патриция, посмотрев на прощание мне в глаза.

Я и Карл остались вдвоем. Он еще дышал, и казалось, что засыпает...

"Несчастный,.. – подумал я о Карле, – ...Боже, за что ты отнял у моей дочери милосердие. Разве не могла ты, Пат, обойтись без этого жестокого спектакля. Его минуты сочтены. Он умер бы так или иначе...

Он перевел на меня взгляд, губы его что-то прошептали. Я же ощутил на губах солоноватый вкус слез...

Я не знал, который час, день это или ночь. Руки мои слабели, сквозь пелену перед глазами я видел, как гильотина, словно зверь, готовится к прыжку. Я видел умирающего Карла, и Филидора, и его жену... Всего на мгновение все куда-то провалилось, будто ветер задул свечи. Но мерзкий звук и хрип, слившиеся воедино, вернули сознание... Веревка ослабла, нож находился внизу, и у моих ног – голова друга...

Я оставался в доме до тех пор, пока кто-то не поднял шторы, свет дня ворвался, опрокинув свет свечей, пока кто-то не вывел меня на свет божий. Тогда я прислонился к дверям и увидел рядом Роже Шали.

– Ну же, прейдите в себя, очнитесь! – тряс он меня за плечи.

Я поморщился от боли, хватаясь за грудь, и пробормотал:

– Похоже, у меня сломано ребро.

– Поедемте...

34.

Роже Шали вставил видеокассету в гнездо видеоблока, расположенного справа от рулевой колонки. Экран вспыхнул светом. Изображение, сначала прыгающее и нечеткое, постепенно стало идеальным...

Неширокое шоссе с вытянувшимся на всем его протяжении по обе стороны караулом высоченных тополей: набегающие и пролетавшие где-то левее встречные машины, а впереди – цистерна; но вот камера ушла влево и тут же назад -вправо – не обогнать... снова цистерна, затем слева появляется помешавший обгону автобус, так похожий на длинный аквариум, за рулем здоровенный детина, широкое лицо, добрая улыбка, он лукаво подмигивает и смотрит прямо на камеру.

– По видимому, его очаровала моя Симона, – пояснил Роже Шали.

Автоцистерна проползла назад, справа, и исчезла. Теперь впереди, оторвавшись от камеры метров на сто, было только такси, и еще дальше – два мотоцикла, на одном из них сидели двое...

– После больницы все шестеро террористов разъехались в разные стороны, эти же остались вдвоем, вернее, втроем. Вместе с вашей дочерью. Сразу после Ретуни они сняли с себя маски... А это такси, обратили внимание? Я заметил его еще у больницы... – комментировал Роже Шали.

...Указатель у дороги. Небольшой городок Кели. Ухоженные домики, аккуратно подстриженные газоны. Случайные прохожие, и, странно, ни одного мутанта. Тихо, мирно, спокойно... О, это не Париж! Гостиница. Двухэтажная, с яркой вывеской, уже старенькое, но весьма симпатичное здание, будто кусочек декораций из фильмов по романам Дюма-отца. Мотоциклы остановились у входа...

– Не похоже, чтобы она сопротивлялась, не правда ли? Возможно, ее отключили на время. Через 15 минут она выйдет вполне самостоятельно, -сказал детектив в тот момент, когда двое парней-мотоциклистов волокли Пат в гостинцу, поддерживая ее под руки.

...Камера приближалась все медленнее. За мотоциклами остановилось такси. Из него вышел высокий стройный господин в наброшенной на плечи джинсовой куртке, не оборачиваясь к камере лицом, он скрылся за черной дверью.

– Значит, 15 минут... Сейчас будьте внимательнее.

Элен вышла из гостиницы, села на мотоцикл, как двери черного дерева вновь открылись и показалась джинсовая куртка.

– Роже! – вырвалось у меня.

– Знаете его?

– Это Роберто...

...Патриция стремительно оглянулась на Роберто, даже на мгновение задержалась на нем глазами. Он же стоял, словно ощупывая своим слепым взором небо, как человек, уверенный в себе больше, чем кто бы то ни было на свете. А затем мотоцикл унес ее. Камера дождалась, пока Роберто сядет в такси и выключилась.

– Пока все,.. – сказал Роже Шали.

– И что из того следует? – пробормотал я.

– Сегодня вечером я дам вам исчерпывающую информацию о тех, кто охотится за вашей дочерью.

– Кто были эти мотоциклисты? – обреченно спросил я.

– Хороший вопрос... У гостиницы осталась Симона, она мой агент. Что до этого, как вы сказали, Роберто, я нашел способ проследить его путь; он вернулся в Париж, на улицу N. Ну, а я продолжал присматривать за мадемуазель. Очень скоро, а точнее в 11-10 она была на вилле доктора Скотта.

– Примерно в то же время я и Скотт находились в гостиной, – припомнил я, – значит ли это, что Скотт скрыл от меня ее присутствие?