Текст книги "Гражданская война"

Автор книги: Андрей Корбут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Мы пробыли там втроем всю ночь.

Утром следующего дня к нам вышел доктор, принес хорошие новости:

– Патриция все еще в реанимации, но кризис миновал. У нее посетитель , – добавил он как-то странно.

Мы переглянулись. Я подумал, что это могло означать только одно. – У Пат был Роберто. Даже непонятно, почему я сразу вспомнил именно о нем.

И я не ошибся. Роберто сидел у изголовья еще спящей Патриции. Он никак не отреагировал на наш визит, на лице, обращенном к окну, не дрогнул ни один мускул.

– Кто он? – очень жестко спросил меня Скотт.

– Некто Роберто, – ответил я, присаживаясь напротив сына Лауры.

– Патриции изменил вкус? – не сводя с Роберто глаз, зло ухмыльнувшись, заметил Скотт.

Наверное, не стоило бы ему вести себя так у постели больной, но ревность, очевидно, била через край, и он, кажется, едва сдерживал себя, чтобы не пустить в ход кулаки.

– Я ухожу, господа, – поднялся Роберто и, обращаясь только к Вильяму, добавил с холодной усмешкой, – приятно было с вами познакомиться, мсье.

Потом он простился с Элен, чуть задержался, повернув голову в мою сторону.

Разумеется, никто из нас и не попытался остановить его.

Но в дверях Роберто обернулся:

– Мсье де Санс, вам стоит позаботиться о вашей безопасности, поверьте, это добрый совет... Что же касается вас, мсье, то для Патриции вы уже никто, – сказал он, озадачив меня и вконец испортив настроение Скотту.

Вскоре после этого пробудилась ото сна Пат. Затуманенный взгляд ее постепенно прояснился, и в глазах промелькнула тревога.

– Найдите Анри, – прошептала Патриция.

– Пат, береги силы, – только и нашелся, что ответить я, естественно, не зная никакого Анри, и тем более, где его искать.

– Отец, ты должен найти Анри, прошу тебя, – голос ее набрал силу, -он живет на улице N, дом 6, квартира 12.

– Хорошо, – кивнул я.

– Сколько времени я была без сознания? – спросила Пат, уже обратившись больше ко всем, нежели к кому-то конкретно.

– Прошли всего сутки. Доктор говорит, у тебя очень сильный организм, – ответила ей Элен.

– Сутки! – глаза Патриции на миг распахнулись, словно ее объял ужас, – Отец, найди его, прошу тебя, и привези сюда...

Моя дочь дважды назвала меня отцом; назвала меня так в минуту, когда я был ей действительно необходим. Для меня это значило немало.

С Патрицией осталась только Элен. Скотт изъявил желание поехать со мной. Он был уверен, что Анри и Пат связаны "Адамом и Евой", а в истории с этой организацией Вильям хотел знать все до конца.

В Париж мы отправились на машине Скотта. Мы снова молчали, и снова я попытался его разговорить.

– Я был вчера в Министерство Безопасности.

– Они интересовались станцией?

– И станцией, и содержанием кейса, – и я многозначительно посмотрел на Скотта.

– Я тебе уже говорил, не желаю ворошить прошлое, – отрезал он.

В этот момент мы поравнялись с проселочной дорогой, ведущей к замку.

– Свернем, – пришло мне в голову, – и к сторожке...

Однако, сначала мы проехали туда, где должна была стоять моя машина, и не нашли ее. Какое-то время пришлось потратить на то, чтобы разыскать сторожку. А в итоге перед нашим глазам открылось пепелище, и лишь обгорелый остов свидетельствовал о том, что еще недавно на этом месте было какое-то строение.

Скотт заглушил мотор.

– Что скажешь? – задумчиво произнес Вильям.

Я не ответил, вышел из машины и, стараясь не оставлять следов, как сумел, обследовал все вокруг; когда вернулся к Скотту, в моих глазах наверное, читался немой вопрос, потому что он, отрицательно покачав головой, сказал:

– Ты ошибаешься, я не возвращался сюда...

"Хотелось бы верить", – подумал я, вслух же поделился мыслями:

– Вполне возможно, что это произошло сразу после нашего бегства. Там по крайне мере три обгоревших трупа. Мотоциклов нигде нет...

– Мне кажется, Пат тоже побывала здесь. Нам надо спешить, – уже тогда почувствовал беду Скотт.

До Парижа мы добрались без приключений. Но въехав в город, Скотт заметил за нами "хвост".

– "Пежо" бежевого цвета... Обратил внимание?

– Верно... Попробуй-ка уйти на повороте влево, – предложил я.

Скотт последовал моему совету и на время "пежо" пропал из виду. Однако через две минуты машина бежевого цвета выскочила нам наперерез и оказалась впереди – обошла нас по другой улице.

– Сворачивай на встречную полосу, – воскликнул я, но мои слова повисли в воздухе,– "Пежо" словно испарился; он нырнул за высокий фургон, затем фургон ушел вправо, а "пежо" уже не было...

Улица N, дом 6, квартира 12.

Дверь открыла молодая интересная женщина лет тридцати шести.

– Анри? – улыбнулась она, – да ведь он подъехал вслед за вами... Я видела из окна. Наверное, сейчас поднимается в лифте. Проходите пожалуйста.

Женщина оказалась его матерью. Она не была слишком любопытной, а лишь спросила, знаем ли мы друзей ее сына, на что Скотт ответил, что к Анри нас привело очень важное дело.

Однако прошло пять минут, десять...

– Вы не могли бы, мэм, снова взглянуть в окно... Машина вашего сына на месте?

Мать Анри вернулась очень быстро, лицо ее выражало тревогу.

– Господа, его машина стоит сразу за вашей...

– Тогда извините нас, и спасибо за кофе, – спешно откланялись мы.

Вниз я спустился по лестнице. Скотт – лифтом, в фойе он уже ждал меня и из подъезда мы вышли вместе.

За автомобилем Скотта стоял "пежо", тот самый. Водитель сидел неподвижно, уронив голову на грудь. Я заглянул в салон, осторожно открыл дверцу...

– Он мертв, – осмотрев сидящего за рулем человека, сказал я.

– Я знаю его – это Анри Росток, восходящая футбольная звезда.

23.

Я возвращался к Патриции с камнем на сердце. Анри был мертв. Я опоздал... А это пепелище, обгорелые трупы... Голова пухла, мысли – словно жалящий рой пчел...

Уже в полдень я вновь был в Ретуни. Полицейская машина у центрального входа насторожила меня. То не были пустые опасения: у палаты Пат стоял полицейский. Он преградил мне путь.

– Мсье! Прошу прошения, сюда нельзя!

– Но здесь моя дочь, Патриция де Санс...

– Минуту, спрошу у лейтенанта, – сказал полицейский и исчез в палате. И сразу же вышел с курносым коротышкой, молоденьким офицером полиции.

– Очень хорошо, что приехали. Мы как раз нуждались в вас..., – сказал лейтенант, – Когда вы до больницы виделись с дочерью?

Он взял меня под руку и повел по коридору. Коротышка был жутко назойлив и вопросы задавал до тупости прямолинейные, чуть ли не вынуждая меня признаться во всех смертных грехах... Да ладно с ним, с лейтенантом... Но почему он здесь? И почему у палаты выставлен пост? – я мог лишь строить догадки. Пат охраняют, или сторожат, как преступницу? По-видимому, ничего не знал и лейтенант, хотя и пыжился, придавая вес своей персоне. И все-таки почему? – снова и снова спрашивал я себя. Полиция нашла сторожку и трупы? Вышла на "Адама и Еву"? Или следы тех несчастных, с которыми эта организация так безжалостно расправилась, привели в конце концов к Патриции? Или все это как-то связано со смертью Анри?

В палату Патриции меня, конечно же, впустили. Она была не одна – с Элен. Взглядом попросив ее оставить нас наедине, Пат выслушала меня, внешне оставаясь совершенно спокойной.

– Пат, что здесь делает полиция? – после всего сказанного спросил я.

– Анри больше нет, не все ли теперь равно..., – ушла от ответа Пат.

– Я не вправе рассчитывать на откровенность? Я тебя правильно понял?

– Ты хочешь знать, что произошло? – внимательно посмотрела на меня Пат, – но я ведь не спрашиваю, зачем ты следил за мной.

"Конечно же, машина! Моя машина...".

Но Пат перевела взор на спинку кровати и начала свой короткий рассказ.

– В ту ночь я и Анри уезжали из замка последними. Друзья должны были дождаться нас у леса. Мы не нашли их. Вначале встревожившись, но затем решив, что ребят напугал дождь и они в сторожке, мы помчались туда. Как только мы въехали в лес, мотоцикл завяз в грязи. Я не думала, что это надолго, крикнула Анри, чтобы не останавливался. Времени я потеряла много. Когда наткнулась на твою машину, все поняла. Я очень спешила и на беду налетела на дерево... Может быть, будь я с ними, всего этого бы не случилось, и Анри остался бы жив...

Я подумал, что совершенно не знаю ее. И то, как она говорила об Анри... любила ли она его? А способна ли была моя дочь вообще кого-либо любить? Ведь я готов был поклясться, что ее сердце ранено осколком того зеркала, что разбил злой волшебник из сказки Андерсена... Я ошибся? – мучился я , всматриваясь в безучастное лицо Патриции.

Но, словно обретая "самое себя", Пат вдруг непринужденно засмеялась:

– Представь, мотоцикл вдребезги, а мне все нипочем. Встала, отряхнулась.

В следующее мгновение она вновь переменилась и теперь меня покинули сомнения в том, что ей больно, то была боль души... Маска веселья слетела с лица – и остались печаль и воля, неженская воля.

– Я почувствовала слабость и головокружение, только когда увидела свет сторожки. Ноги не держали меня. А нескончаемый дождь все лил, лил, лил... Проклятый дождь. Прислонившись к дереву, я опустилась на землю и в ту же минуту услышала где-то совсем рядом человеческую речь:

– Уйдет же.

– Успокойся... Этого длинного я знаю – он играет в футбольной команде.

С трудом я разглядела в ночных сумерках, сквозь пелену дождя, всех наших вместе с Анри. Анри сел на мотоцикл и тут же умчался по направлению к шоссе. Видимо, Анри пытался догнать тебя... Оставшиеся спрятались от дождя в сторожке.

– Давай! – скомандовал тот, кто знал Анри.

"Что они замышляют?" – все еще не понимала я, как увидела в пяти шагах, за кустарником, силуэт человека с какой-то трубой на плече. Наверное, это был гранатомет. Я закричала. Я не надеялась, что мои друзья услышат меня, лишь хотела помешать этим двоим.

Я закричала, но слишком поздно, взрыв оглушил меня... Все было кончено в долю секунды.

Пат попросила у меня сигарету.

– Потом эти двое исчезли в лесу. Я кое-как добралась до шоссе. Дальше ты знаешь...

Мне было над чем поразмыслить. Все верно: попади мы тогда в руки друзей Патриции – еще неизвестно, чем бы это для нас закончилось. Я даже не был уверен в том, что Пат пришла бы мне и Скотту на помощь. Но с нами ничего не случилось, и шестерых парней кто-то уничтожил столь же решительно, как это сделали они сами с тем же мутантом. Да, я не забыл, что передо мною убийца. Но это была моя единственная дочь, и кто-то искал случая, чтобы свести с ней счеты.

Последнее обстоятельство взяло верх над всем остальным.

– Если они следили за вами, то им, безусловно, известно и о тебе, -произнес я.

– Отец, – сказала Пат, взглянув на меня, и мне показалось, может быть, только показалось, что глаза ее увлажнились. – Отец, все будет хорошо. Мне всегда так хотелось иметь мать, отца. Мне всю мою жизнь было так одиноко. Я очень счастлива, что у меня есть ты. Но ты обязан понять: я уже взрослый человек, очень самостоятельный, и к тому же – крепкий орешек... Поэтому все проблемы я решу сама.

Наверное, это было нечто вроде объяснения в любви дочери к отцу... По крайней мере, я хотел бы так думать.

Вошел врач. Я собрался уходить, но Пат вдруг спросила:

– Ты ведь не был там?

"В замке?" – понял я.

– Не был.

В коридоре я лицом к лицу столкнулся с Элен.

" Морис, я лишь хотела тебе сказать – прости. Когда-нибудь ты все поймешь," – глаза ее искали мой взгляд, но в те минуты, когда от меня зависела жизнь Патриции, я не был готов к разговору с моей Элен, а потому, кажется, пробормотал:" Не сейчас." – и ушел.

Я ехал в Париж с мыслью. "Кажется, я знаю, что делать..."

24.

Кто был мне нужен, так это Велье, к нему я и отправился в первую очередь. Филидор встретил меня приветливой улыбкой.

– По делу или визит вежливости? – спросил он смеясь.

– У меня неприятности... – сказал я тоном, к шуткам не располагающим. – Филидор, Пат в больнице, к тому же несколько ее друзей...

Я запнулся. Но вовсе не оттого, что не доверял своему другу, а лишь ради его собственной безопасности.

– Чем я могу помочь? – меняясь в лице, сказал Филидор.

– Я хотел просить твоего Карла... Ты не будешь против.

– Надо значит надо, – пожал плечами Филидор. – Я позову его. Он у себя, рисует.

На какое-то время я остался один и только в эту минуты подумал -"Правильно ли я поступаю, что впутываю в эту историю сына Филидора? Ведь Патриция никогда не пощадила бы Карла, окажись он в ее руках; я же хочу обратиться к нему за помощью, чтобы уберечь ее от смерти..." Однако все мои сомнения развеял сам Карл. Он появился один, без отца, который, очевидно, понял, что мне удобнее будет говорить без свидетелей. Он вошел в комнату и, опережая мою просьбу, очень просто сказал, что я могу располагать им на все сто процентов.

– Договорились, Карл. – с благодарностью посмотрел я на него, – Речь идет о моей дочери, возможно ее попытаются убить... По крайней мере, семеро ее друзей уже мертвы.

– Вы хотите, чтобы я ее охранял, – промолвил Карл, при этом потупив взор.

– Какое-то время и когда рядом с ней не будет меня.

– Вы друг моего отца..., –сказал он, но что-то почти неуловимое в его голосе неожиданно насторожило меня. "И только поэтому я согласен",-почему-то именно так продолжил я для себя его незаконченную мысль. Карл же спросил:

– Где и когда мне необходимо быть?

– Больница в Ретуни, и чем скорее, тем лучше, – уже менее решительно произнес я. В самом деле, определенно, что-то смутило меня в том, как Карл говорил со мной. Он никогда таким не был. Конечно же, я не думал, что он испугался, я слишком хорошо его знал. Как знал со слов Карла и Пат, что они едва знакомы.

– И еще, Карл, постарайся, чтобы она не видела тебя...

– Разумеется. Позвать отца? – собираясь уйти, спросил Велье-младший.

– Да... – рассеянно отвечал я, подойдя к окну.

На другой стороне улицы стояли большой грузовик и черный "мерседес". Я сразу вспомнил о том "мерседесе", что провожал меня от здания министерства безопасности. Казалось бы, ничего странного – сколько таких машин в Париже. Но мой опыт словно нашептывал мне:"Внимание! Опасность!"

– Все в порядке? – услышал я вернувшегося Филидора.

– Да, Карл согласился помочь мне... Послушай, мне необходим хороший частный детектив, умеющий держать язык за зубами. У тебя есть такой на примете? – обратился я к старому другу, по-прежнему не отрывая от окна взгляда.

– Детектив? Бульвар де Резе, 6, Роже Шали, – почти не задумываясь, ответил Филидор, – я несколько раз пользовался его услугами. Он жаден, но знает свое дело. За очень большие деньги он найдет иголку в стоге сена.

Из гаража на своем "Рено" тем временем выехал Карл, и не успел он скрыться из виду, как стоявший на улице грузовик, взревев мотором, тронулся с места, обошел "мерс", и двинулся следом.

– Филидор, прошу тебя, позвони ему и договорись о моей с ним встрече, на сегодня, на вторую половину дня.

Последние слова я произнес уже на бегу.

Как ни спешил я, но Карл и грузовик будто растворились в воздухе. Тогда я решил перехватить их (или хотя бы Велье-младшего) на шоссе в направлении Ретуни. Я трижды проскочил на красный свет, сбил стоявший у обочины, у столба, велосипед, срезая угол, вылетел на какую-то клумбу, будто какой каскадер, успел разминуться со стремительно приближающимся ко мне омнибусом и даже едва не врезался в полицейскую машину. Как бы там ни было, но я успел на шоссе раньше Карла.

Заметив меня, он остановился и вышел из машины.

– Что-то случилось? – без тени удивления спросил Карл.

–Тот грузовик, он долго шел за тобой ? – я встал рядом.

– Не обратил внимания...

– Может, померещилось, – неуверенно сказал я, но тотчас увидел его... Грузовик показался из-за ближайшего дома, несмотря на высокую скорость, занял правый ряд и стал прижиматься к обочине... Нас разделяло не больше ста метров...

– Этот?

– Да...

В какую-то секунду мне показалось, что грузовик летит прямо на нас... Поэтому я увлек Карла за собой, мы скатились в кювет, а огромная машина промчалась мимо.

– Чем это вы так напуганы? – отряхиваясь от грязи, спросил Карл.

Я не знал, что ответить. Теперь, когда грузовик был далеко, меня покинула уверенность даже в том, что именно он стоял у дома Велье. Карл улыбнулся. Улыбнулся и я. И мы расхохотались, хотя, может быть, и некстати.

У Роже Шали меня встретила секретарь – Мария Стюарт, как она себя назвала. Колоритная личность. Если бы Мария Стюарт – королева, увидела женщину, носящую ее имя, то, думаю, до плахи дело бы не дошло... Ее голова удлиненной формы представляла собой, как бы поточнее сказать, наслоение одной головы на другую. Подбородок с маленькой родинкой, изящно очерченные губы, средних размеров рот и нос, раскосые лисьи глаза неопределенно-темного цвета, аккуратные ушки, но после лба, выше, шел все тот же нос, те же глаза и ушки, слегка скрытые волнистыми пепельными волосами, ниспадающими на плечи. То обилие косметики, которым она пользовалась,– румяна, крем, накладные ресницы, яркая губная помада, тени – при ее внешних данных мне показалось просто неприличным. К тому же это воздушное просвечивающееся платье, сквозь которое так ясно читалась ее фигура "мисс Вселенной"... У нее была отличная фигура. И голос – томный и приятный.

– Пожалуйста, всего две минуты – и месье примет вас.

Мне недолго пришлось наслаждаться уютом небольшой гостиной и комфортом мягкой кожаной мебели. Мария Стюарт, сидевшая напротив за столом с двумя тумбами из светлого дерева, услышав по селектору тонкий голос шефа, тотчас пригласила меня пройти в кабинет.

И вот дверь за мной закрылась. В просторной комнате царил полумрак, окна были зашторены, вдоль стен стояли темные шкафы, и только в углу на столе, еще более громоздком, чем у секретаря, горела настольная лампа, освещая довольно тривиальное лицо, смотревшее на меня поверх очков с толстенными стеклами.

– Прошу вас, прошу, – скрипучим голосом, словно подстегивая меня, произнес Роже Шали. Но я не торопился, мои ноги ступали по мягкому ковру, и я с любопытством рассматривал тщедушного, низенького, высохшего человека, старше пятидесяти, тонувшего в огромном кресле и похожего на мелкого клерка, растратившего всю свою жизнь на переписывание бумажек.

– Итак, – нетерпеливо произнес Роже Шали, поглаживая хилой рукой по своим реденьким белесым волосам, – ваше имя Морис де Санс... Что привело вас ко мне?

– Все началось со звонка моего давнего приятеля Вильяма Скотта, он предложил мне проехаться за город...

Я поведал ему далеко не все, умолчав едва ли не о самом главном, о том, что происходило в замке, но именно это и интересовало Шали.

– Итак, в замке вы не были... Или были?

– Мы просто не рискнули... У моста мы стояли, наверное, с полчаса, или больше, пока не пошел дождь...

– И потом увидели мотоциклистов и поспешно ретировались...

– Да, именно так.

По-видимому, я не убедил его в своей откровенности.

– Мсье де Санс. Вы сами пришли ко мне и поэтому правила игры устанавливаю я: или вы говорите со мной, как на исповеди у священника, или мы с вами расстаемся, – твердо заявил детектив.

Думаю, вы понимаете, как трудно было мне решиться на рассказ о гильотине! Пауза затянулась...

– Речь идет об "Адаме и Еве"? – ошеломил меня своей догадливостью и осведомленностью Роже Шали.

– Да.

Теперь держать паузу настал черед детектива. Он снял очки, достал из нагрудного кармана пиджака сверкающий белизной, с золотой ниткой, платок и принялся тщательно протирать стекла, затем поднял на меня подслеповатые глаза и подвел итог:

– Это обойдется вам в 500 тысяч франков... И я найду для вас убийцу Анри и тех, кто охотится за вашу дочь...

Сумма была огромная, но торговаться не имело смысла...

– Когда мне прислать счет?

– Наличными! Половину в течение трех дней, половину после завершения дела.

25.

Последующие две недели прошли относительно спокойно. Хотя у палаты Патриции по-прежнему дежурил полицейский, я, ни на кого не надеясь, все дни был рядом с дочерью. Ночами меня сменял Карл, он пристроился в соседней палате. Я же уезжал домой.

Дважды или трижды я ночевал у Филидора. И, надо сказать, что, время проведенное со старым другом, укрепило мой пошатнувшийся было после всех потрясений дух. Казалось, среди ночи, на которую стала похожа моя жизнь, забрезжил рассвет, и я радовался избавлению от долгого сна.

Во второй день пребывания Пат в больнице вновь приезжал Скотт, но, столкнувшись с весьма прохладным с ее стороны отношением к нему, уехал он очень быстро и больше не давал о себе знать. Что-то произошло и между двумя подругами – Элен и Пат. Они долго о чем-то спорили, а после Элен вся в слезах выбежала из палаты. Она приезжала в больницу до меня, ранним утром, и обо всем этом мне рассказал Карл. В тот же день я послал моей возлюбленной огромный букет белых роз. Я чувствовал, что ей плохо... Она вернула розы, сопроводив их более чем отчаянной для меня запиской со словами: "Прости и забудь!". И я не стал домогаться встречи с ней: то ли во мне заговорила уязвленная гордость, то ли жизнь брала свое и я уже не был шестнадцатилетним Ромео, безумствующим от любви, то ли груз проблем на душе был и без того слишком тяжел. А еще через день... Да-да, на четвертый день в Сен-Клу сред ночи нагрянул Роже Шали – его интересовал Артур Крайс. Почему – не знаю. Что-либо вытянуть из детектива мне не удалось. Он говорил, что пока рано открывать карты.

Итак, спустя две недели, в уик-энд, неожиданно объявился Рейн. Было шесть часов утра. Я принял его в домашнем халате и тапочках на босу ногу, провел к себе в кабинет, и только тогда, окончательно проснувшись, заметил, насколько он осунулся, похудел – на изможденном лице его лишь горели глаза и выделялся заострившийся нос.

"Да, он болен, и тяжело!" – подумал я.

– Я плохо выгляжу? – спросил Рейн, верно читая мои мысли.

– Неважно, – уклончиво отвечал я.

– Все чертовски банально: мне необходимо соблюдать режим и диету, а эти господа не изверги, но и не из благотворительной организации...

– Рассказывайте, все по порядку.

– О чем... Рассказывать нечего. Помню удар по голове, а после яркий свет в лицо. Когда я очнулся дома, оказалось, что прошла неделя, еще неделю я зализывал раны...

– Вас пытали?

– Нет, нет... это я так, образно, о ранах... Все дело в язве. Но не будем терять время. Я нашел Томашевского, – Рейн выжидательно заглянул мне в лицо, затем, будто куда-то опаздывая, сказал скороговоркой:

– Он живет на NN, живет один, при этом пьет безбожно.

– О профессоре вы сообщили еще тогда, – заметил я, – труднее было найти бар, из которого вы звонили.

– Убейте меня, ничего не помню.

– Но это не все: совершенно случайно я наткнулся на Томашевского и вечером того же дня нанес ему визит, правда, не оговаривая его предварительно. Увы, ничего нового, касающегося нашего с вами дела. Он назвал Скотта жуликом, как-то еще, весьма нелестно. О Рейне же, вашем отце, я не спрашивал, не получилось, наверное, я просто неважный сыщик. И все же о самом Томашевском я узнал немало интересного. Не исключено, что все эти годы он находился под колпаком у спецслужб, и стоило вам приблизиться к нему, как вас тут же взяли в оборот. Хорошо еще, что все обошлось.

– Почему тогда эта участь миновала вас?

– Одно из двух: либо мне повезло, либо они не хотят связываться с Куеном.

– С Куеном? – спросил Рейн.

– Старая история, которой интересуется Интерпол, но так или иначе касающаяся Томашевского

– Неужели снова тупик, – обхватив руками голову, опустив глаза в пол, пробормотал Рейн. Мне даже показалось, что он задремал, так надолго он замолчал и таким ровным стало его дыхание. Не скоро я вновь услышал его голос, он говорил с надрывом.

– Морис, Томашевский несомненно знает моего отца, как знает его и Скотт, мы же топчемся на месте. Все время топчемся на месте...

– Знаете, о чем я сейчас подумал: раз в этом деле замешан Томашевский, то здесь должно быть только одно связующее звено – мутанты.

– Но это ничего нам не дает.

– Как сказать... А если предположить, – рассуждал я, – что и неизвестный, и спецслужбы, и мутанты, и Рейн, все они искали одно и то же -кейс, в котором были черновики профессора.

– Значит, вы полагаете, дело в кейсе?

– Возможно. Судя по тому, как развивались события тридцатилетней давности, жизнь вашего отца стоила тогда немного.

– А если кейс у Томашевского?

– Маловероятно... Но, несомненно, он может знать, где этот кейс.

– Кстати, утром Томашевский часа три гуляет по набережной, и у нас будет время обыскать его квартиру.

– Это ничего не даст, уверен, ее до нас обыскивали, и не однажды... Но поедемте.

Через час мы были в Иври.

– Сбавьте скорость, вот он, – воскликнул Рейн, увидев на набережной сидящего на скамейке Томашевского. В строгом сером костюме, белой сорочке, гладко выбритый... Я не узнал бы его – то был другой человек.

– Теперь поехали, он будет здесь еще как минимум до девяти.

– Рейн, он не показался вам странным?

– Кто знает, может быть, у него сегодня день рождения.

Машину для страховки мы оставили за квартал до квартиры профессора. Шли быстро, но ближе к дому шаг замедлили. Оказавшись у дверей, оглянулись по сторонам – улица была безлюдна.

Дверной замок не доставил Рейну хлопот.

– Вы случайно не взломщик-профессионал? – подивился я.

– Очень старый замок – имея сноровку, любой откроет его в два счета.

Рейн остался внизу осматривать прихожую, (если ее вообще можно было назвать прихожей) я поднялся наверх. Увиденное вернуло все ту же тревожную мысль:

"Что случилось сегодня с Томашевским?"

Комната преобразилась. В сущности, изменить здесь что-либо коренным образом было невозможно, и тем не менее вдоль стены примерно выстроились ряды пустых бутылок, на диван был накинут потертый выцветший плед, свежими газетами был застелен стол.

" А на столе лежал незапечатанный конверт.

Это было письмо, написанное Томашевским.

– Рейн, сюда! – позвал я.

Почти страницу профессор рассуждал о бренности всего живого и о его, Павла Томашевского, предназначении на этой земле. Больший интерес представляла концовка письма:

"..Наверное, я оказался слаб духом, неподготовленным к той схватке, которая именуется жизнью. А слабому в этом мире нет места. Значит, так тому и быть. Через мою судьбу прошли только двое людей, которые были мне по-настоящему близки – моя сестра и ее жених Вильям Скотт. Но смерть отобрала у меня Анну, а затем я сам порвал с Вильямом. Сейчас, когда жизнь на исходе, я думаю: может быть, нелепой была моя принципиальность? Право, не знаю... Но я прощаю ему все, даже то, что, наверное, прощать не должен. С надеждой, что, быть может, он распорядится моим наследием на пользу человечества, я оставляю ему все... "Анна и Вильям"

Павел Томашевский.

16 августа 20... года".

– Это его завещание, Рейн.

– "Анна и Вильям"... Что он хотел этим сказать?

– А что если это код... Только к чему?

Внизу послышался шум открываемой двери.

26.

В квартиру вошли несколько человек. Поторапливал визитеров чей-то грубый, принадлежавший явно не профессору голос. Заскрипела лестница. Времени на раздумье у нас не было. Выход же мы нашли едва ли не самый банальный– спрятались в шкафу. Затаив дыхание, напрягая слух, мы ждали развязки.

Первым кого я увидел, через щель неплотно закрытой дверцы, был мужчина в белой рубашке с короткими рукавами, в шортах, причем все время повернутый ко мне спиной; вторым – профессор.

– Господин Томашевский,– начал чей-то вкрадчивый голос, -обстоятельства вынуждают нас вернуться к нашему разговору... К чему упорствовать? Мы всем обеспечим вас. Вы же ученый! Ученый – и сидите без дела!

– Я хочу Бургундского, – глядя в пол, недовольно молвил Томашевский.

– Сэм, налейте профессору, – приказал вкрадчивый голос.

– Да, да, юноша, это за шкафом, – подсказал Томашевский.

Кто-то, очевидно, Сэм, надавил рукой на дверцу шкафа, прикрыл ее, сам того не желая. Но как только руку отняли, эта проклятая дверца, верно, играя с нами злую шутку, отошла назад. Теперь щель стала шире, и стоило профессору или кому-нибудь из тех, кто пришел с ним, бросить сюда заинтересованный взгляд, сразу обнаружили бы меня, а затем и Рейна: в шкафу почти не было одежды, и при всем желании мы не могли бы воспользоваться ею как ширмой. Даже удивительно, как в те минуты мой мозг не утратил способности думать: "Уж не парни ли это из "XZ"? Сколько же их там? Они предлагают ему возобновить работу; вряд ли у них что-то получится. Томашевский поставил на этом крест. А что если кейс у Скотта? Если и нет, то по меньшей мере он знает, где кейс, иначе завещание не имеет смысла. Почему они до сих пор не вышли на него? Ведь он был женихом сестры Томашевского. Обязаны были на него выйти...".

И снова я услышал чьи-то тяжелые шаги на лестнице, и затем грубый гортанный говор, что услышал первым.

– Как дела?

– Профессор наслаждается Бургундским, – ответил вкрадчивый голос.

– Профессор, вы злоупотребляете нашим терпением. Кстати, не ответите ли на некоторые вопросы. Первое: кто такой доктор Рейн? Второе: кто его убил?

– Вам же известно, что я не убийца.

– Профессор, факты – упрямая вещь. Вы вошли в дом следом за доктором Рейном, а минуту спустя выбежали, будучи крайне возбуждены, сели в машину и умчались в неизвестном направлении. Все эти годы вы весьма успешно скрывались от полиции, жили под чужими документами. Пожалуй, вас пора отдать в руки правосудия... Или нет?

– Оставьте меня... Мне уже все равно.

Я хорошо видел, как менялось лицо Томашевского: безразличное, оно вдруг стало зеркалом страданий, но скоро просветлело, приняло печать застенчивой решимости и злой иронии.

– Время уходит, – произнес гортанный говор.

Но Томашевский словно ждал этих слов. Рука его лежала на боковом кармане пиджака. Какое-то неуловимое движение – и в ладони у профессора оказался крохотный пистолетик, который он направил на себя... Выстрел напомнил писк комара... Потом он медленно сполз со стула, губ коснулась вымученная улыбка.

– Проклятье! Куда ты смотрел, Сэм! Шер, да сделайте же что-нибудь! -кричал и перепуганно, и с яростью, гортанный говор.

Первым к профессору бросился Сэм: склонившись над ним, он пытался нащупать пульс; затем, наверное, Шер, чернокожий крепыш с широким приплюснутым носом, он присел рядом на одно колено. Но через минуту Шер своим вкрадчивым голосом вынес безжалостный вердикт: "Он мертв!", "Точно, конец," – согласился с ним Сэм.

А затем все закружилось в дьявольской круговерти, и я не скоро понял, что же происходит.

Все началось с короткого возгласа "О-ох!" и грохота падающего тела. Следующим был Сэм – не успев поднять глаза на дверь, он рухнул сверху на Томашевского. Только Шер метнулся к дивану, на ходу выхватывая пистолет, но тут же дико изогнулся, упал, прополз с метр, ударился в судорогах головой о пол и замер.