Текст книги "За тысячи лет до Рагнарека (СИ)"
Автор книги: Андрей Каминский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)
– Мой сын сдержал свое слово, – веско произнес король Скадвы, – и это олово не единственный дар невесте. За стенами мои люди сторожат пять тюков с мехами и янтарем и десяток бочонков с вином, пивом и соленым сыром. Это будет уже мой подарок невестке.
Борий, не удержавшись, укоризненно глянул на Амалу, после чего перевел взгляд на Тейна, потом на Рольфа и неохотно кивнул.
– Никто не скажет, что владыка Озерного края не держит своего слова, – ответил он, – Тейн, сын Рольфа, отныне и мой сын, а моя дочь будет его женой – отныне и до конца их дней.
Он сделал нетерпеливый жест и из-за спин дружинников выступил жрец в высокой шапке, обитой золотыми пластинками.
– Не будем тянуть со свадьбой, – сказал король, – пусть молодые поскорее насладятся своим счастьем, прежде чем разразится война.
– Войны можно избежать, – усмехнулся Рольф, – я отправил королю Марону такой же дар – а вместе с ним гонец передал ему и мое послание и теперь король Рудогорья, возможно, еще не раз подумает, прежде чем грозить нам оружием.
Борий удивленно вскинул брови, вопросительно уставившись на заморского соседа, но тот лишь хмыкнул в густые усы и подмигнул сыну. Тот же, почти не глядя, как на родного, так и на названного отцов, уже вовсю переглядывался с Амалой.
– Как это мир?! А как же твое обещание?!
Не так представлял себе Одрик встречу с отцом, совсем другим ему виделось возвращение в Рудогорье. Он въехал на замковую скалу во главе большого конного отряда из кемеров и тракиев; облаченный в микенские доспехи и шлем, с железным мечом на поясе – в общем именно так, как и подобает будущему наследнику державы, что раскинется от Рудогорья и до самого моря. Баркину, что выехала на коне навстречу сыну, прямо-таки распирало от гордости – и ее спутники-кемеры воинственными криками приветствовали сородичей, а те, в свою очередь, выкрикивали хвалу самому Одрику. Однако, отец не выехал ему навстречу, а во время скромного пиршества, которым он удостоил вернувшегося отпрыска, держался сдержано и отчужденно.
Уже позже, оставшись с сыном наедине в своих покоях, Марон открыл ему две, потрясшие Одрика новости. Во-первых, Тейн вернулся из Альбы с обещанным оловом и Борий уже готов отдать ему Амалу в жены. Во-вторых, Марон не торопился объявлять ему войну за оскорбление его сына.
– Как же так, отец? Мы спустим это так просто?
– Пока ты сражался за проигравших там на юге, здесь на севере кое-что изменилось, – заметил Марон, – Свон, король Янтарного Берега погиб от какой-то там раны – похоже на змеиный укус, говорят, хотя никакой змеи рядом с ним не видели. Его старшего сына еще раньше убил тот самый Тейн. Остальные сыновья оказались слишком малы, чтобы править и местные вожди тут же перегрызлись за право быть королем. Один из этих вождей кликнул на подмогу Рольфа – а тут как раз возвращался Тейн, причем с отрядом из претанов и альбанов: говорят кто-то из претанских вождей так его отблагодарил за помощь. Рольф захватил весь Янтарный Берег, провозгласил себя королем и послал мне подарки – янтарь и олово.
– И за эту подачку ты лишишь своего сына его законного права? Простишь оскорбление?
– Придержи язык, мальчишка! – повысил голос Марон, – я еще здесь король. Дело не в дарах Рольфа, а в его людях – тех, кто привел его сын и тех, что присягнули ему на Янтарном берегу. С ними, а также с налаженными Тейном торговыми связями с Альбой, Борий больше не нуждается в нашем олове и теперь куда меньше боится наших людей.
– Он не знает, что у меня есть свое войско! – воскликнул Одрик, – посмотри на них со стены, отец – кемеры, тракийцы и троянцы: почти тысяча умелых воинов, конных и пеших. Они дадут нам нужный перевес, когда мы вторгнемся в Озерный край.
– Война мне сейчас не к чему, – покривил губы Марон, – даже с этими твоими чужаками, исход битвы уже не так предсказуем как год назад. Да и вообще – мне уже не так интересен север – зачем нужно Янтарное море, когда открыт путь к Черному.?
– Агамемнон заключи с нами союз благодаря мне, – бросил Одрик.
– Да неужели? После того, как ты воевал за Вилусу и попал в плен к ахейцам? Что спасло тебя, если не мое имя – и мои богатства? Ты заполучил несколько сотен голодранцев, но кормить их придется все равно мне – и я буду решать, куда и когда они пойдут воевать. И ты подчинишься этому моему решению – или иди воюй сам.
Марон слишком привык, что все в его владениях, – включая и его детей, – повинуются его слову; слишком долго не воспринимал сына всерьез – даже возвращение из похода на юг не убедило короля в обратном. Он пропустил миг, когда подобное отношение стало опасным для него самого – и жестоко поплатился за это, когда сын, красный от стыда и гнева, выхватил из ножен свой железный меч. Марон не успел даже удивиться, когда Одрик вонзил клинок ему в живот. Глаза владыки Рудогорья выпучились, изо рта выплеснулась кровь и он ничком повалился на пол, едва не запачкав кровью отскочившего сына.
– Что здесь…о Вайу! – привлеченная звуками спора отца и сына, Баркина вбежала в покои мужа и тут же замерла, пораженная, при виде мертвого Марона.
– С батюшкой случилось несчастье, – невозмутимо сказал Одрик, вытирая меч об отцовскую одежду, – он так торопился меня обнять, когда мы оказались наедине, что ненароком напоролся на мой меч. Мое горе неутешно, но я знаю, что порадует дух моего отца в небесных чертогах Тиуса – кровь Бория и Рольфа. Пусть знают все – после того, как будут отданы последние почести Марону, новый король поведет наше войско на север, как год назад прилюдно грозил мой отец владыке Озерного края. Настала пора смыть кровью позор той осени и раздвинуть границы Рудогорья до Янтарного моря!
Амала кралась сквозь заповедную рощу, вздрагивая от клубившегося вокруг белесого тумана, ласкавшего ее кожу липкими холодными пальцами. Было холодно: из одежды она носила лишь простую тунику, чуть выше колен, да кожаные сандалии.
«Завтра я стану замужней женщиной, – сказала она отцу, – неужели перед самым важным днем в моей жизни я не могу помолиться Нерте?»
Борий немного поворчал, но все же согласился.
«В роще богини началось все это, – сказал он, – пускай теперь она помогает благополучно завершить ту твои выходку».
Амала тоже так считала, однако надеялась сейчас совсем не на Нерту. Она вела на привязи жалобно мекающего козленка – черного, без единой белой шерстинки. Туман вокруг нее становился все гуще, обступившие ее деревья тянули корявые ветви, словно ведьмы с длинными когтистыми пальцами. В воздухе плясали светлячки и бесшумно парили летучие мыши. Иногда они пролетали так низко, что почти касались Амалы своими кожистыми крыльями, но та, каждый раз вздрагивая, упрямо шла вперед.
Вот и намеченное место – пересечение двух звериных тропок, едва видных средь густых зарослей. Амала сорвала с пояса медный нож и, задрав голову, жалобно забившемуся козленку, недрогнувшей рукой перерезала ему горло. Кровь брызнула ей на руки, окропив листья больших папоротников.
– И раньше было видно, что ты не из трусливых, – послышался позади насмешливый голос, – но и не из умных, раз вновь ищешь со мной встречи.
Амала обернулась – перед ней стоял призрак, в изодранных черных одеяниях и надвинутой на глаза широкополой шляпе. У его ног скалили зубы две жутких твари – туман клубился вокруг них и сами их тела казались столь же зыбкими и изменчивыми: то они выглядели, словно огромные псы или волки, но тут же расплывались, стелясь по земле, словно змеи или иные ползучие твари. Красные глаза смотрели на Амалу с лютым голодом, раздвоенные языки плясали меж острых зубов.
– Кто тебя научил как призвать меня? – послышался вкрадчивый голос.
– Никто, – набравшись смелости выдавила девушка, – я сама…
– Умница, – послышался шелестящий смех, – и чего же ты хочешь от меня, Амала дочь Бория?
– Победы! – выпалила Амала, – я не верю, что Одрик отступится и не хочу, чтобы он забрал меня у Тейна. Чтобы этого не случилось я готова воззвать к кому угодно.
Вновь раздался смех – словно змея пытается петь соловьем.
– Для моей помощи черного козла будет мало, – сказал черный призрак, – на какую жертву ты готова пойти, чтобы исполнить задуманное?
– Назови свою цену, – выпалила Амала и темный силуэт скользнул ей навстречу Нечеловечески сильная длань стиснула девичье запястье, черный капюшон упал с головы незнакомца, обнажая мохнатую и рогатую голову, склонившуюся к руке девушки.
– Пока я возьму задаток, – рассмеялся Охотник и в тот же миг острые зубы прокусили запястье Амалы. Тонкий язык прошелся по ее ране, слизывая капли крови, над ее головой захлопали огромные крылья и девушка вдруг осталась одна. Туман рассеялся и лишь кровоточащая рана на запястье говорила, что все это не привиделось принцессе.
Последняя и первая битва
Рев рогов-луров с правого берега Тола эхом отозвался и на левом берегу, когда оба войска двинулись навстречу друг другу. Лишь река, разлившаяся от дождей преграждала им путь и лишь дамба, перегородившая Тол, давала им возможность сойтись в бою.
Сидя на белом коне, Тейн смотрел как вражеская армия неспешно выходит из леса, почти вплотную подходившего к правому берегу Тола. Молва не преувеличивала – не меньше трех тысяч воинов отправилось в поход нового короля Рудогорья. Впереди шли лучники и пращники: не только местные, но и пришлые в бурнусах и лисьих шапках, с меховыми обмотками на ногах. За ними двигалась пехота – сначала местные в одеждах из звериных шкур, вооруженные кто чем: дубинами, каменными топорами, молотами из терна. Лишь немногие из них владели бронзовым оружием. Дальше виднелись уже лучше экипированные воины: в облачении из вареной кожи, а некоторые даже в бронзовых доспехах, вооруженные копьями, мечами и топорами. Среди этих бойцов куда чаще мелькали чужеземные лица – не только рыжие тракии, но и темноволосые и темноглазые выходцы с юга, с бронзовыми щитами украшенными изображением лошади, и бронзовых же шлемах с плюмажами из конских волос. На левом крыле шли всадники – воинственные кемеры в плащах из волчьих шкур, наброшенных поверх доспехов из вареной кожи с бронзовыми нашлепками, вооруженные луками и бронзовыми клинками.
С колесницы, запряженной двумя черными конями, Одрик тоже внимательно рассматривал врага. Для боя молодой король облачился в ахейский панцирь, бронзовые поножи и шлем в виде головы волка. С пояса его свисали железный меч, шею охватывала золотая гривна. Он возглавлял отряд колесниц, ведомых подручными вождями королей Рудогорья.
Одрик не медлил с началом войны – пепел его отца еще не успел остыть, когда он, собрав все войско, двинулся на север. Он рассчитывал ударить внезапно, застав врага врасплох, но начавшиеся дожди спутали его планы: из-за разлившихся рек ему пришлось уклониться дальше к северу, к той самой дамбе на Толе, на которой он впервые увидел Амалу. Скрыть продвижение столь большой армии, разумеется, не удалось и когда Одрик вышел к Толу, ему навстречу выступило союзное войско Скадвы и Озерного края. И, хотя даже объединившись, они уступали числом армии Рудогорья, тем не менее, ему противостоял грозный противник. Состав его был примерно схож с войском Родрика: те же лучники и пехотинцы, – знатные и простолюдины, – и всадники. Последних, впрочем, было куда меньше, чем у Одрика, но для того, чтобы это преимущество оказалось решающим требовалось переправиться через реку, но как раз в успешности этого перехода у короля Рудогорья имелись немалые сомнения. Хотя дамбу не разрушили, как он опасался, но из-за дождей ее изрядно подмыло, что делало переправу куда опасней.
С другой стороны иного решения никто не предлагал и Одрик, оторвавшись от созерцания вражеского воинства, кивнул своему вознице.
– Труби!
Колесничий, – худощавый чернобородый мужчина в волчьей безрукавке, – подмигнул королю единственным глазом и поднес к губам лур. Новый трубный звук пронесся над Толом и первые ряды войска Рудогорья двинулись к реке. Лучники и пращники заходили прямо в холодную воду и град стрел, пик и камней взлетел над рекой, обрушиваясь на союзников. Вражеские лучники не остались в долгу – свист стрел и стук камней, обрушившихся на берег, смешались с криками боли и воинственными воплями. Берега реки усеяли груды мертвых тел и кровь павших обильно стекала в реку.
Одрик быстро оглянулся и столкнулся взглядом с матерью – Баркина, оседлавшая вороного коня, в бронзовом панцире и шлеме, возглавляла всадников кемеров. Одрик дал ей знак и женщина, обернувшись к своим сородичам, завыла по-волчьи. Кемеры ответили ей таким же воем – и в следующий миг конный отряд пронесся вперед по дамбе. Улюлюкая и завывая по волчьи, пригибаясь под градом стрел и сами стреляя на скаку, всадники, потеряв с дюжину мертвыми, ворвались во вражеское войско.
– Вайуу!!! Вайу!!! – визжали кочевники, бешено орудуя клинками и расстреливая последние запасы стрел. Лучники Озерного края, не выдержав, побежали, и кемеры, проломившись сквозь их ряды, обрушились на вражескую пехоту. Вот Одрик подал сигнал – и уже пешие воины ступили на дамбу, спеша на помощь кемерским всадникам. Меж тем лучники и пращники Рудогорья, зайдя в воду так далеко, как только могли, продолжали осыпать врага стрелами и камнями. Однако и противник, опомнившись от первого натиска орды, также начал давать отпор.
– Колесницы – к реке! – крикнул Борий, потрясая над головой топором и в тот же миг послышались воинственные вопли.
– Нотен! Нотен! Вперед, претаны!
Рослые светловолосые воины в разноцветных плащах, наброшенных прямо на голое тело, неслись с западного крыла, врубаясь в строй кемеров. Самые отчаянные из претанских бойцов, они помогли Бриндену основать собственное королевство в Альбе, но оказались слишком буйными и своенравными, чтобы стать добропорядочными воинами нового короля. Именно тогда Бринден отдал их Одрику, в благодарность за помощь в усмирении бывших подданных Коля. Вместе с ними на восток отправились и некоторые альбийцы – темноволосые раскрашенные воины, вооруженные бронзовыми и каменными топорами, сейчас рубились бок о бок с кемерами, взывая к Ночной Кобыле. Жестокий бой закипел на речном берегу, лошади хрипели, кусали и били копытами как людей так и друг друга; в воздухе носились стрелы и копья, скрещивались мечи, взлетали и опускались бронзовые топоры, круша черепа, отрубая руки и рассекая тела от плеча до поясницы.
Меж тем пешие воины Рудогорья, сходу проломившись сквозь жидкие ряды народного ополчения, ударились о могучих светловолосых воинов, в бронзовых панцирях и рогатых шлемах – личная дружина короля Скадвы и его новых союзников с Янтарного Берега. Сам король Рольф, рыча от ярости битвы, махал огромным топором, с каждым ударом отправляя кого-то из врагов в Царство Мертвых. И с точно с таким же жестоким упоением битвы сражались и остальные северяне, пронзая и разрубая каждого, кто попадался им по пути. Однако через дамбу потоком рвались все новые вражеские воины, так что и северянам становилось все тяжелее отбивать их натиск.
Борий, во главе конного отряда, устремился вдоль речного берега, намереваясь ударить в тыл кемерским конникам. Воинственный клич, рвавшийся с его губ, оборвался, когда долетевшая с другого берега стрела пробила его шею. Король Озерного края упал, захлебываясь кровью – и также захлебнулась и вся его атака. Баркина, увидев смерть вражеского короля, издала торжествующий вой, разворачивая коня в сторону оробевших дружинников Озерного края. Слишком поздно она услышала стук копыт и дикое ржание, когда из гущи боя вынырнула колесница, ведомая молодым воином, за спиной которого развевался синий плащ. Светлые волосы выбились из-под бронзового шлема, голубые глаза светились жаждой убийства. Со звоном он скрестил свой меч с клинком Баркины, выбивая оружие из женских рук. Выругавшись, кемерка сорвала с седла короткую пику, целя в лицо воина. Тот отпрянул, но слишком поздно: когда бронзовый наконечник, прочертив кровавую борозду, вонзился в его правый глаз. Кровь хлынула струей, заливая оставшийся целым глаз, но и полуослепший молодой воин сумел ударить в ответ. Конь дико заржал, вставая на дыбы и сбрасывая с себя Баркину, хлеставшую кровью из разрубленной шеи. Тейн, – а именно он вышел на битву с матерью своего врага, – вытер с лица хлеставшую из глаза кровь и вновь направил колесницу в гущу боя. Кемеры, лишившись своей предводительницы, попятились и, отступая, врезались в рудогорских пешцев, смешав и рассеяв их ряды.
Одрик, даже с противоположного берега увидев гибель матери, сжал руку в кулак с такой силой, что из-под вонзившихся в ладонь пальцев брызнула кровь.
– Вперед! – крикнул он, оборачиваясь к колесницам и, сам подавая пример первым ворвался на дамбу. В следующий миг он услышал за своей спиной стук копыт и колес – последний резерв Одрика мчался вперед, торопясь вступить в битву. Сам Одрик, подражая матери, издал совершенно волчий вой, но, вместо ответного боевого клича, услышал предостерегающие крики и громкий треск дерева. Слишком поздно он вспомнил, что дамба и без того изрядно подмытая дождями, не могла выдержать такого количества людских и конских ног, что протоптались сегодня по ней. Новый треск, еще громче прежнего, показался ему оглушительным как раскат грома, в уши ударило паническое ржание и крики, когда подломилось сразу несколько бревен и огромный пласт земли рухнул в воду, увлекая за собой людей и лошадей. Вода, почувствовав свободный выход, устремилась в проем, захлестывая кричащих воинов и разливаясь по округе. Люди отчаянно цеплялись за спины лошадей, а те, увлекаемые под воду тяжестью колесниц, лишь жалобно ржали, не в силах спасти ни себя, ни своих наездников.
Барахтаясь в мутном потоке, Одрик все же сумел сорвать панцирь и шлем и, отплевывая грязную воду, все же вынырнул на поверхность. Чья-то ладонь ухватила его судорожно шарившую руку, вытаскивая его на дамбу.
– Спасибо! – выдохнул Одрик, поднимая глаза – и увидел перед собой усмешку исказившую знакомый лик. Упершись ногой в дамбу, Хникар с нечеловеческой силой дернул, поднимая короля из воды…и насаживая его грудью прямо на железный клинок. Кровь выплеснулась изо рта Одрика, когда Хникар, упершись ногой в его плечо, спихнул уже мертвого короля обратно в бурлящую воду и, уложив меч обратно в ножны, зашагал прочь.
Обрушение дамбы и гибель вождей Рудогорья окончательно лишила духа его воинов. Те из них, кто еще оставался на правом берегу, разворачивались и исчезали в лесу, также как и те, кому посчастливилось выбраться из воды. Воинам же, оказавшимся в ловушке на левом берегу повезло меньше: прижатые к реке они уже не думали о победе, но лишь о том, чтобы спастись. Иные из них бросались обратно в воду, в тщетно надежде добраться до «своего» берега, другие же кидались в бегство вдоль берега, преследуемые по пятам торжествующими победителями. Солнце клонилось к закату и его багряные отблески, отражались в красном от крови Толе, в котором сегодня утонули великие мечты Одрика.
Эпилог
– Поставь и уходи, – бросила Амала, садясь на устланное мехами ложе. Молодая альбийка с наколками на лице и руках, – еще один подарок мужа, – торопливо поставила на пол поднос с миской наваристой мясной похлебки, увесистым ломтем хлеба и кружкой подогретого пива, заваренного с медом и ягодами. Вторая служанка, – темноволосая Лела, уже изрядно округлившаяся и потяжелевшая в нужных местах, – стоя за спиной молодой королевы расчесывала ей волосы. После смерти Бруны Лела заняла место самой доверенной прислужницы Амалы и теперь с ревнивым превосходством посматривала на новенькую, всячески подчеркивая ее приниженное положение рядом с собой.
– Что-то еще, госпожа? – спросила Лела, после того как альбийка выскользнула за висевшие у входа шкуры, – размять вам плечи или ноги перед сном?
– Не нужно, – Амала передернула плечами, – ты тоже можешь идти.
– Как скажете, – скрывая разочарование, поклонилась Лела и тоже вышла. Оставшись одна, Амала поворошила угли в очаге, заставляя их разгореться сильнее и, закутавшись в меховую накидку, принялась хлебать горячее, исходящее парком, варево. Зима в этом году выдалась ранней – промозглые холодные ветры налетали с севера и с бегущих по небу туч все чаще срывался снег, а ручьи и небольшие озера уже покрыл лед, – так что Амала все больше вечеров проводила у очага, согреваясь горячей едой и питьем.
Тревожили ее и иные заботы – со смертью отца на плечи молодой королевы свалилось слишком много дел. Борий и Одрик оказались не единственными королями, павшими в битве у Тола: спустя несколько дней после победы король воспалились и раны короля Рольфа, что вскоре умер от горячки. Тейн же, хоть и лишившись глаза, все же оклемался, но сильно изменился, будто разом повзрослев лет на десять. Он осунулся, посмурнел, часто пропадал в лесах, истребляя разбойные шайки, расплодившиеся после поражения рудогорцев. Недавно Тейн и вовсе покинул Озерный Край, заявив, что желает погрести отца под курганом в Скадве. Амала понимала, что ее муж не желает упускать из рук отцовское наследство и все же считала, что Тейн мог бы и больше уделять внимания молодой жене.
Из-за стены раздались нестройные песнопения на чужом языке, а за ними – громкий хохот. Амала против воли улыбнулась, – Тейн, отправившись за море, не оставил молодую жену без охраны, выделив ей двадцать воинов-претанов. В эти дни они отмечали свой День Мертвых: нарядившись в звериные и козлиные шкуры, шлялись между домов, выпрашивая разную снедь, распевая непристойные частушки, – Амала была уверена, что они непристойные, хоть и не понимала ни слова, – и провожая откровенными взглядами всех мало-мальски пригожих женщин. С Амалой, конечно, они себя держали более сдержано, – как-никак королева, – лишь однажды они явились на порог Большого Дома, затянув непонятную, но довольно красивую песню. Взамен Амала дала им кусок яблочного пирога и несколько толстых колбас, а также позволила дружинникам украсить ее дом в претанском обычае. Теперь в покоях Амалы висели венки из зеленого плюща и красных ягод, стоял светильник в виде черепа – один из трофеев Тольской битвы. Этот светильник горел у нее в покоях и сейчас, мерцая пустыми глазницами и отбрасывая не стены пугающие тени.
Что-то стукнуло, раздвинулись меха у входа и в королевские покои кто-то вошел. Амала вскинула голову, раздраженная столь бесцеремонным вторжением.
– Лела, я же говорила, что… Как, это ты?!
– Это я – подтвердил Тейн, широко улыбаясь – давно уже Амала не видела мужа таким веселым и красивым. Даже выбитый глаз его уже не так портил – его прикрывала повязка из тщательно выделанной оленьей кожи, расшитой мелкими янтарными бусинами. Янтарь, как и серебро, украшал и черный плащ с воротником из волчьего меха.
– Я и не знала, что ты вернулся, – сказала Амала, – я бы подготовилась лучше.
– Ты и так вполне готова, – Тейн окинул жену плотоядным взглядом, – я потому и не предупреждал о возвращении, чтобы застать тебя врасплох.
– Я думала… – начала королева, но тут Тейн сбросил одежды и девушка поперхнулась словами от удивления – под плащом ее муж носил лишь серебряную подвеску и расшитый янтарем пояс. Пока Амала пыталась осознать такую перемену в поведении обычно сдержанного супруга, тот уже возлег рядом с молодой королевой, закрывая ее рот поцелуем. Амала сама не заметила, как оказалась без одежды, извиваясь на ложе и раздвигая ноги перед жадной мужской плотью. От Тейна пахло прелой землей, мокрой шерстью и вражьей кровью, но это, как не странно, только распаляло Амалу, пробуждая в ней животное желание. Ее ногти впились в мужскую спину, чертя кровавые полосы, с губ сорвался протяжный стон, когда муж излился в нее казавшимся неиссякаемым потоком влаги.
Уже позже, когда Амала без сил раскинулась средь мехов, чувствуя внутри приятную наполненность, лениво сочившуюся меж ее бедер. Она лениво посмотрела на Тейна – тот, снова одев свой плащ, стоял спиной к молодой жене, с интересом всматриваясь в пылающие глазницы черепа-светильника.
– Иди сюда, – позвала Амала, но король, не оборачиваясь, покачал головой.
– Скоро рассвет, – сказал он, – и мне пора.
– Пора? Куда?!
– Туда где окажешься и ты, когда я призову тебя вновь, – Тейн обернулся и Амала невольно отшатнулась при виде хищной улыбки исказившей лицо мужа, – впрочем, это будет еще не скоро. Пока же мне достаточно и того, что я, наконец, получил свою плату.
Сдавленный писк вырвался из горла Амалы, когда повязка сама собой соскользнула с лица молодого короля – и страшный, пылающий глаз уставился на нее, словно прожигая ее насквозь. Лицо Тейна жутко исказилось, став похожим на волчью морду, во рту сверкнули острые клыки, а на голове вдруг проросли острые рога.
– Грядет век железа и крови, век волков и холодных ветров, – с жуткой ухмылкой сказал незнакомец, – вспомни эти слова, когда мое семя прорастет в твоем чреве. Многие мои дети сойдутся в жестоких войнах, но лишь самые достойные их них породят династии, что спустя века встанут средь величайших владык мира.
В жарко натопленных покоях вдруг стало холодно, как в самую лютую стужу, когда незнакомец взмахнул плащом и большой ворон, громко хлопая крыльями, вылетел через дымоход, растворившись в предрассветных сумерках.
Историческое послесловие
В истории человечества хватает драматических эпизодов с крушением государств, народов и целых цивилизаций и, так называемая «Катастрофа бронзового века» по праву может считаться одним из самых эпических таких падений. За несколько веков до этого краха в Восточном Средиземноморье сложилась как бы не первая в истории развитая система международной торговли, охватившая собой пол-Евразии. Эта древняя «глобализация», сложившаяся почти три с половиной тысячи лет назад затронула и империя хеттов и Египет Рамсесов и ахейские Микены и многие другие страны и народы. Не осталась в стороне от этого процесса и Северная Европа: так называемый «Скандинавский бронзовый век» был по словам германской исследовательницы Бритты Ферхаген временем, когда: "на севере господствовал поистине хороший вкус, редкое сочетание благородной простоты, гармоничности и соразмерности." Эта культура была широко вовлечена в тогдашнюю систему глобализации, поддерживая торговые связи с микенской Грецией и, возможно хеттами, экспортируя на юг янтарь, а взамен импортируя металлы и другие товары. Также для этого времени был характерен теплый климат, что, в частности, позволяло в Скандинавии выращивать виноград и поддерживать высокую численность населения.
Эта цивилизация имела свою предысторию, для описания которой я воспользовался теорией литовско-американской исследовательницы Марии Гимбутас о "Старой", доиндоевропейской Европе, с ее почитанием Матери-Богини. Эта "матриархальная" Европа рухнула после того, как в нее хлынули индоевропейцы – упоминаемые в романе как "воины на колесницах с бронзовыми топорами". Отголоски "Старой Европы" видны в показанном в романе культах Нерты и Белой Кобылы – правда, в отличие от Гимбутас, я, вслед за королем Рудогорья Мароном, не вижу причин считать «Старую Европу» неким "золотым веком" – и это отражено в описаниях обрядов в честь Нерты. Ее культ, кстати, переживет бронзовый век и доживет до значительно более поздних времен, когда его опишут уже римские историки. Индоевропейцы, завоевавшие Европу принесли с собой культ неба, солнца и коня – что и нашло отражение, как в петроглифах того времени, так и в романе. В той скандинавской мифологии которую мы знаем, воспоминание о тех временах, возможно, отразились в образе бога Тюра/Тиу, этимологически близкому греческому Зевсу и ведическому Дьяусу, чьи образы восходят к общеиндоевропейскому Деус Патеру, " Отцу-Небу".
Окончание "Скандинавского бронзового века", по всей видимости, связано с "Катастрофой бронзового века" в целом. И по сей день не ясно, что стало причиной его краха: говорят о голоде, эпидемиях, о набегах варваров, о катастрофических землетрясениях, наконец, объявляют коллапс бронзового века совокупностью всех вышеназванных причин – и это предположение, скорей всего, находится ближе всего к истине. Среди прочего, этому краху предшествовали и сопровождали его грандиозные по тем временам сражения: войны хеттов и египтян, набеги "народов моря" и другие битвы, в том числе и те, что легли в основу преданий о Троянской войне и Моисеевом "Исходе". Этим событиям, по крайней мере, здешней "Илиаде" я, по мере своих скромных знаний о той эпохе, попытался дать собственное толкование. На другом конце Европы примерно тогда же могло проходить и кельтское завоевание Британии-Альбы, где пришельцы сражались с прежними завоевателями – индоевропейской, но неясной этнической принадлежности культурой "колоколовидных кубков" (отраженной в образе альбийцев), которая в свое время сама завоевала темнокожих и голубоглазых жителей каменного века Британии.
Была, видимо, такая "великая битва" и в северной Европе – сражение, что в современной исторической науке именуется "Битвой на реке Толензе", в современной северо-восточной Германии. Судя по найденным останкам, там могло погибнуть до 1000 человек, а это значит, что в битве могло участвовать от 5 до 10 тысяч человек, причем, судя по ряду признаков, это были профессиональные воины. То есть еще полторы тысячи лет до нашей эры в Европе существовали структуры, способные содержать профессиональные армии в тысячи человек. Для масштаба – сопоставимые армии и битвы в Европе повторились на рубеже нашей эры (Рим против галлов, британцев, германцев) и уже в 16-17 веках нашей эры. А ведь аграрная экономика способна содержать не более 2-3 процентов не-крестьян – вождей, воинов, жрецов, ремесленников. Тогда если при Толенезе бились 10 тысяч – значит структуры, выставившие это войско, имели население в 750 тысяч – миллион человек. Что это были за структуры – вождества? государства? Что заставило их сражаться, кто победил и какой бог пришел на смену небесному Тиусу?
Ответ на это я и попытался дать в романе.
