Текст книги "За тысячи лет до Рагнарека (СИ)"
Автор книги: Андрей Каминский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Уже светало, когда погрузившиеся в сон жрецы и воины Скадвы были подняты на ноги оглушительным криком боли и ругательствами. Король Рольф, призывая всех богов, отчаянно молотил мечом по земле, пытаясь попасть по скользившей в траве большой черной змее. Никогда ранее он не жаловался на точность своих ударов, но сейчас змея невредимой, достигла ближайшего леса и растворилась между деревьев.
– Вот ведь проклятое отродье! – выругался Рольф и посмотрел на свою ногу. Плохо завязанный спьяну башмак во сне свалился с его ноги, за что король и поплатился – чуть выше голени плоть буквально на глазах распухала, наливаясь нездоровым синюшным светом. Король Скадвы попробовал ступить на ногу и буквально взвыл от боли.
– Проклятие! – повторил он, – и что теперь?
Он мог и не спрашивать – вокруг уже толпились жрецы, пытавшиеся исцелить его рану. Вот немолодая женщина в белом одеянии с рукавами унизанными небольшими амулетами, усевшись рядом с королем, растирала некое масло вместе со стеблями разных растений в вязкую, сильно пахнущую зеленоватую массу. Другая жрица достала острый нож и резким движением распорола рану, выпуская кровь. Король сжал зубы, озираясь по сторонам., словно ища того, на ком можно сорвать свой гнев. Его взгляд остановился на Норне.
– Ты мог бы и предупредить, что здесь водятся такие гады! – укоризненно сказал король.
– Никогда до сих пор ни одна ползучая тварь не осмеливались заползти за круг камней святилища Солнца, – жрец выглядел больше удивленным, чем огорченным, – недоброе знамение. Змей – исконный враг Солнца, как и волк…
– Избавь меня от разговоров о дурных знаках и плохих приметах, – огрызнулся король, – скажи, женщина, насколько опасен этот укус? – обратился он к жрице.
– Король будет жить, – ответила она, бережно втирая мазь в кровоточащую рану, – но ему не стоит отправляться сейчас в дорогу – отравленная кровь может загноить рану и тогда можно остаться без ноги. Самое меньшее несколько дней он должен провести здесь, под защитой святилища Сунны.
– Чего стоит эта защита, если возле священных камней ползают гадюки? – король попытался встать, но тут же с проклятием осел обратно, на его лбу выступила испарина.
– Ладно, пусть будет так, – вздохнул он, – Тейн, сын мой, боюсь, дальше вести поход придется тебе одному. Передай королю Борию мои сожаления, что нам не удалось встретиться в этот раз. Будь тверд и не позволяй заткнуть себе рот, но и не лезь на рожон. Даже если тебе покажется, что тебя обошли какой-то честью – не затевай ссоры, пока мне нездоровится. Помни, что теперь ты говоришь не только за себя, но и за всю Скадву.
Глаза Тейна сверкнули решимостью.
– Я не подведу тебя, отец. Я принесу славу Скадве и тебе не придется краснеть за меня.
Рольф кивнул и хотел было обнять сына, но его ногу свело судорогой и он с ругательством осел вновь на траву.
– Я знаю, что могу на тебя положиться, сын мой, – сказал он, – видать сами боги хотят, чтобы ты получил всю славу от этого похода. Пусть тогда эти же боги и приведут тебя к победе.
Спустя время корабли Скадвы покинули бухту священного острова, весла в руках гребцов размеренно опускались и поднимались. Тейн стоял на носу, его светлые волосы развевались на ветру, голубые глаза жадно устремились к югу. Он тревожился об оставленном на Борне отце, но чем дальше лодки отходили от священного острова, тем больше беспокойство вытесняли мысли о предстоящем празднестве и надежды, что Тейн питал на него. Он не успокоится, пока не заслужит благосклонность Бория и руку принцессы Амалы – и отец будет гордится, что его наследник принес великую славу Скадве.
Колесница Солнца
Дамбу построили на совесть – Амала, что родилась много позже после того, как была брошена первая горсть земли в основание этого сооружения, тем не менее смогла оценить итог строительства. Насыпной вал из земли и камней, в нужных местах подпертый дубовыми бревнами, перегородил реку Тол, что неторопливо змеилась меж заболоченных берегов. Утрамбованная поверхность дамбы была столь широка, что по ней могла легко проехаться колесница – вроде той, что стояла на восточном берегу реки: сверкающая на солнце повозка из дуба, бронзы и золота, задрапированная покрывалами из куньего и лисьего меха. Запряженные в нее двое коней, специально подобранных по масти, – один вороной с белыми яблоками, напоминающими звезды, второй с белой шерстью с легким рыжеватым отливом, – взволнованно ржали, недоверчиво косясь друг на друга и нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Гривы лошадей украшали красные ленты, унизанные бронзовыми колокольчиками, при каждом движении скакунов наполнявших воздух мелодичным перезвоном; шеи их охватывали кожаные ремни, увешанные позолоченными бронзовыми дисками с изображениями солнечных крестов и бронзовыми фигурками коней.
Стоявшая на колеснице Амала, впрочем, не задержалась взглядом на лошадях: куда больше ее интересовали всадники, что должны были провезти ее через дамбу. Они выглядели столь же разными, как и кони влекущие колесницу – день и ночь, воплощения Богов-Близнецов, что каждый день возносят на небо Сунну. Одрик из Рудогорья был высоким статным юношей, с волосами цвета воронова крыла и пронзительными зелеными глазами. Он носил темно-красную тунику расшитую серебром, а поверх нее – плащ из черной волчьей шкуры. Волчьими были и клыки в его ожерелье, – говорят в землях его матери к этим зверям относятся с немалым почтением. Не лучшее украшение для праздника славящего Солнце, врагом которого исстари считался Волк Зимы, – но кто остановит молодого воина, желающего похвастаться перед красивой девушкой лучшим охотничьим трофеем? Тейн был немного ниже рудогорца, худым и жилистым, с копной песочных волос и темно-синими глазами. Его плечи прикрывал красный плащ, – явно отцовский, также как и золотые с рубинами браслеты смотревшиеся слишком громоздко на худых запястьях. Однако кабана, чей окованный золотом клык висел на шее наследника Скадвы, Тейн, по его словам, добыл сам. Все это время он держался несколько скованно, что и понятно – Тейн впервые выступал от имени всей Скадвы и ужасно боялся ударить лицом в грязь.
Амала находила привлекательными обоих парней – и видела, что и они впечатлены ее красотой. Сегодня она носила короткую тунику, подчеркивавшую тугую женскую грудь и оставлявшую открытыми плечи и руки ниже локтей. Тонкую талию перехватывал широкий кожаный пояс, украшенный большим золотым диском с резными узорами; ниже начиналась короткая юбка, чуть выше колен открывавшая стройные ноги в кожаных сапожках расшитых янтарными бусами. Шею украшало золотое ожерелье с алыми рубинами, в волосы были вплетены синие ленты с нанизанным на них розовым жемчугом с далекого юга.
Одрик, не выдержав, обернулся, одарив девушку улыбкой дерзкого восхищения.
– Солнечная дева сияет ярче самого солнца, – с поклоном сказал он, – для меня будет честью ехать сегодня рядом с ней.
Услышавший эти слова Тейн тоже обернулся и, хотя он промолчал, его ревнивый взгляд сказал Амале больше чем любые слова. Она одарила обоих юношей благожелательной улыбкой, но не успела сказать ничего в ответ: на западном берегу уже загорелся священный костер и два жреца Тиуса, шагнув вперед, подняли бронзовые трубы-луры и громким ревом провозгласили начало обряда. Двое юношей тронули коней и колесница медленно двинулась по дамбе, повторяя ежедневный путь солнца по небу. Справа от нее раскинулась запруда, образованная течением реки, слева струились воды Тола, покрытые плавающими кувшинками. Позади оставался густой лес, из которого выехала солнечная колесница, на западном же берегу открывался широкий луг, где собрались лучшие люди Озерного Края: сам король Борий, в бронзовом доспехе и рогатом шлеме; подвластные ему вожди и лучшие воины королевской дружины. Особо стояли жрецы Тиуса и Сунны, что подняв руки к небу, монотонно читали священные гимны Солнцу и Небу. Другие жрецы резали коней и свиней, предназначенные для жертвоприношения и одновременно праздничного пиршества, что продлится несколько дней. Почетное место было предоставлено и гостям: подъезжая к левому берегу Амала увидела Марона, короля Рудогорья, – сурового статного мужчину с квадратной челюстью, коротко стриженными русыми волосами и холодными синими глазами. Широкие плечи покрывал роскошный плащ цвета запекшейся крови, с золотой вышивкой по подолу. Золотая же гривна украшала и мощную шею, тогда как с пояса украшенного бронзовыми дисками свисал микенский меч с вытесненными золотом изображениями львов на лезвии.
Рядом с королем стояла его жена Баркина – красивая женщина, около сорока лет, с зелеными как у рыси глазами и резкими чертами лица, делавшими ее похожей на хищную птицу. Ее наряд отражал широкие торговые связи Рудогорья: подражая царицам Микен королева носила черное длинное платье, зауженное к талии, ниже которой ниспадала пышная юбка. Глубокий вырез на платье наполовину открывал пышную грудь. Черные волосы были уложены в высокую прическу, перевитую золотыми лентами и скрепленную золотыми же заколками. Меж пышных грудей красовалась египетская подвеска из золота, бирюзы и аметиста, изображавшая раскинувшего крылья сокола. Несколько вразрез со всей этой южной роскошью смотрелся неказистый пояс из нескольких перевитых между собой кожаных лент. Вдоль пояса тянулись янтарные фигурки пчел – и по спине Амалы прошел невольный холодок, когда она вспомнила рассказ Бруны: она внезапно поняла из чьей кожи сшит этот пояс. Рядом с Баркиной стояло несколько странных воинов – поджарых будто волки, с такими же резкими, «орлиными» лицами, как и у самой королевы; одетые в кожаные куртки, штаны и высокие сапоги. Их головы прикрывали остроконечные шапки из овечьей шерсти, с кожаных поясов свисали бронзовые топоры и длинные ножи. На груди мужчин блестели серебряные и золотые амулеты с ликами незнакомых богов и Амала поняла, что эти воины явились вместе с Баркиной из восточных степей, войдя в собственную свиту королевы Рудогорья.
Меж тем колесница выехала на берег и к сошедшей на землю Амале подошел высокий жрец в белом плаще и золотой шапке украшенной календарными символами. На вытянутых руках он нес капающую кровью тушку – Амала с трудом сдержала гримасу отвращения, увидев мертвого жеребенка, вырезанного из чрева матери. Жрец торжественно возложил свою окровавленную ношу на руки девушки и та, старательно сохраняя торжественное выражение лица, развернулась к полыхавшему рядом костру. С явным облегчением она сбросила в огонь окровавленные останки и в тот же миг жрецы вокруг вскинули руки к небу.
– Пусть пламя рожденное из этой жертвы осветит тебе путь, богиня Сунна, – нараспев произнес верховный жрец, – пусть проведет она тебя сквозь мрак и холод зимы. Пусть путь твой пройдет мимо голодных мертвецов и чудовищ тьмы! Пусть божественный Тиус вновь вознесет тебя на небосклон и пусть свет твой вечно озаряет оно наши земли. Да светит Солнце всем вам!
– Да сохранит нас небо! – хором послышался ответный глас и Амала произнесла его вместе со всеми. Украдкой она глянула на своих недавних спутников и невольно залилась краской поймав пылкий взгляд молодого Тейна. Одрик тоже заметил его и на его красивом лице промелькнула недовольная гримаса.
Меж тем обряд продолжался – жрецы взывали к богам, прося их о милости, о мягкой зиме и скором приходе весны, о здравии королевских семей и всех их подданных, о богатом приплоде скота и обильном урожае, о победе в войне, удаче на охоте и многом другом, о чем люди обычно просят небожителей. Монотонные песнопения сопровождались мычанием и блеянием скота, прежде чем удар жертвенного ножа обрывал его жизнь, орошая кровью воздвигнутые на берегу каменные алтари с символами солнца.
Все это изрядно затянулось – и молодые люди, уже спешившиеся у колесницы заметно заскучали, обмениваясь нетерпеливыми взглядами. Но вот, наконец, жрецы принесли последние жертвы и вперед шагнул король Борий.
–Во имя Божественных Жеребцов, что влекут колесницу Сунны, – звучным басом произнес он, – пусть те, кто воплотил их для нас сегодня, сойдутся в священном поединке. Как день сменяется ночью, как за зимой приходит весна, так и тот, кто одержит верх в этом бою, своей победой укрепит вечное коловращение мира.
За его спиной возникли двое оруженосцев, каждый из которых держал в руках круглый деревянный щит, обтянутый кожей, и длинный бронзовый меч с затупленным острием. Они вручили это оружие Одрику и Тейну, что уже мерились друг с другом вызывающими взглядами. Их поединок, пусть и чисто церемониальный, открывал несколько дней праздничных состязаний, на которые собрались лучшие воины всех трех королевств. Тот же из наследников, кто одержит победу сейчас, одним только этим войдет в историю как Озерного Края, так и своей земли. Оба молодых человека сбросили одежды, облачившись вместо них в поданные жрецами набедренные повязки из звериных шкур. Быстро было расчищено место для поединка, после чего Борий крикнул.
– Сходитесь!
Тейн едва успел подставить щит, отражая удар Одрика – так быстро и стремительно, словно взметнувшаяся из засады рысь, наследник Рудогорья атаковал противника. Сходу он взял наступательный темп, загнав Тейна в глухую оборону, не давая ему ни малейшей возможности нападать самому. Снова и снова Одрик напрыгивал на своего соперника то тыкая мечом в его глаза, то, внезапно изменив направление удара, пытаясь поразить его в живот. Однако Тейн пока отражал этот натиск, отбиваясь щитом и мечом, постепенно отступая к реке. Понемногу эта тактика давала свои плоды: Одрик, выплеснувший все силы в стремительной свирепой атаке, – в излюбленной манере кочевых предков по матери, – уже начинал выдыхаться, на лбу его выступили капельки пота. Однако он не сдавался, продолжая атаковать на Тейна, скаля зубы в кровожадной ухмылке.
– Наступай, трус! – забывшись выкрикивал он, – ты воин или девчонка, что прячешься за этим куском дерева? Так и будешь бегать от меня или начнешь, наконец, сражаться?
Говоря это он то и дело бросал взгляды на хозяев и гостей Озерного Края, что обступив ристалище, напряженно следили за священным поединком. Марон, прищурившись, наблюдал за действиями сына, то одобрительно кивая при удачном выпаде то морщась, когда Тейн умело отбивал удары. Баркина же была менее сдержана в своих чувствах: глаза ее горели как у волчицы, кулаки сжались до побелевших костяшек, с искусанных в волнении губ сочилась кровь. Однако сам Одрик почти не смотрел на родителей: то и дело он пытался поймать взгляд раскрасневшейся Амалы, что затаив дыхание следила за боем. Она знала, что отец назначил ей в мужья Одрика и понимала, что должна желать ему победы…но и поражения Тейна ей почему-то совсем не хотелось видеть. И Тейн, будто чувствуя эту поддержку, все чаще атаковал в ответ, так что запыхавшемуся рудогорцу становилось все труднее отражать его уверенные удары.
Меж тем Одрик, уже изрядно утомившись в этом бою, решил выплеснуть все силы в одной решающей атаке. Она оказалась столь яростной, что Тейн, не совсем удачно отбив очередной выпад, отступил к самой реке и поскользнулся на влажном иле. Одрик, издав воинственный крик, метнулся вперед, занося меч, но все же не удержался от того, чтобы не бросить ликующий взгляд на Амалу. Эта мимолетная похвальба стоила ему победы: Тейн, быстро восстановив равновесие, что есть силы двинул щитом в лицо подошедшего слишком близко противника. Тот отшатнулся, сплевывая кровь из разбитой губы, и тут же почувствовал холод металла у горла: это Тейн ловким приемом достал самоуверенного рудогорца.
– Первая кровь! – сказал Тейн, – ты убит, бросай оружие.
Одрик зло зыркул на него, но все же бросил на землю щит и меч. Однако Тейн не спешил убирать собственный клинок: словно играючи он поддел им ожерелье Одрика из волчьих клыков на шее и резко сорвал его, подхватив на лету. Затем он развернулся и, уже не глядя на Одрика, сделал несколько шагов к зрителям.
– Воин часто приносит с войны трофеи, – громко сказал он, – чтобы было чем одарить женщину, укравшую его сердце. Принцесса Амала, вы примете этот дар?
Амала невольно растерялась, посмотрев на отца. Однако Борий лишь пожал плечами: Тейн, как победитель в священном поединке, имел право взять что-то с побежденного. Это знал и Марон – поэтому он ничего и не сказал, недобро зыркнув в сторону сына. Амала перевела взгляд на Тейна и, смущенно улыбнувшись, приняла ожерелье из его рук, нацепив на шею. Словно извиняясь она посмотрела на Одрика – и увидела, что тот, неожиданно быстро успокоившись, смерил победителя снисходительным взглядом.
– Молодой принц, может, и считает, что взял трофей, – насмешливо сказал он, – но на самом деле он лишь передал госпоже то, что я и так собирался вручить ей. Не сомневайтесь, принцесса, это достойный дар: я взял его в настоящем бою и с настоящим оружием – и когда мне доведется взять его в руки снова, я преподнесу вам настоящий трофей!
Два искушения
Напряженность, вызванная унизительным поражением наследника Рудогорья, только усилилась после того как Борий пригласил гостей за пиршественный стол. Владыка Озерного Края не поскупился на угощение: здесь стояли бронзовые блюда с жареной и запеченной олениной, свининой и бараниной; рядом лежали покрытые поджаристой корочкой огромные сомы из Тола и запечённая в глине дичь из местных лесов; душистый хлеб и разнообразные ягоды. Запивалось все это пивом и вином – как местным, так и привозным с юга. Однако Одрика не радовало все это изобилие: кусок не лез ему в горло когда он смотрел то на Амалу, все еще носившую его волчье ожерелье, то на Тейна, сидевшего там, где полагалось сидеть только вождям – по левую руку от самого Бория. По правую руку расположился Марон, тогда как Одрик находился рядом даже не с ним, а с матерью, что, вопреки всем обычаям, сидела возле мужа, а не с остальными женщинами.
Несмотря на обильную еду и питье все еще ощущали неловкость после сегодняшнего поединка и Борий, как мог, старался сгладить это оживленным разговором.
– Вы же не уедете сразу после того, как все закончится? – обратился он к Марону, – после праздника можно будет поохотиться в здешних лесах – на зубров или кабанов.
– Почему бы и нет? – кивнул король Рудогорья, – можно и не дожидаться окончания празднества – самое интересное, как я понял, уже случилось.
Он бросил колючий взгляд на сына и тот, залившись краской, склонился над поданным ему жареным судаком с брусничной подливой.
– Если вы имеете в виду состязания, – сказал Борий, – то да, тут вряд ли что сможет вас поразить. Впрочем, завтра начнутся уже другие поединки – с настоящим оружием и, возможно, с настоящими ранами…
– Может, стоило с них и начать, – желчно проронил Марон, – тот, кто привыкает сражаться с тупым мечом немногого стоит в бою.
– Ваш сын достойно бился сегодня, и я уверен, не посрамил бы честь Рудогорья доведись ему попасть на поле боя, – усмехнулся Борий, – в настоящем бою воин смотрит в лицо врагу, а не ищет девичьих улыбок.
– Смотря с кем он воюет, – вмешалась в разговор Баркина, – мне не раз приходилось встречать врага лицом к лицу – и никто еще не отводил глаз от моей улыбки.
Словно подтверждение своих слов она показала крепкие зубы в совершенно волчьем оскале.
– Королеве, возможно, тоже найдется, чем заняться, – примирительно заметила Амала, – сегодня ночью в священной роще пройдет еще один обряд – на этот раз в честь Нерты. Там буду я и другие знатные женщины Озерного Края и мы почтем за честь…
– Ну уж нет! – раскрасневшийся от выпитого Марон хлопнул рукой по столу, – ноги моей жены не будет в этом вертепе!
– В Рудогорье Нерте поклоняется только простонародье, – пояснила Баркина, – но не знать и уж тем более не королевская семья. Там откуда я родом чтят иных богов – богов-воинов, богов-мужчин, тех, кого вы чтите под именем Теуса и Близнецов.
– Сунна – вот единственная богиня, перед которой я готов преклонить колени, – сказал Марон, – а Нерта…что сказали бы наши предки если бы увидели, как их потомки поклоняются покровительнице лесных ведьм, чье кровавое правление закончилось, когда сюда явились воины на колесницах и с бронзовыми топорами.
– Думаю, они бы удивились другому, – не выдержала Амала, – тому что, что один из их потомков отказывается от принятой ими богини лишь потому, что так принято в землях откуда родом женщина, родившая ему сына.
На миг над столом повисла гнетущая тишина – Марон, словно не веря своим ушам, оторопело уставился на Амалу. Та, перехватив отцовский взгляд, уже жалела о своей несдержанности, когда правитель Рудогорья разразился недобрым лающим смехом.
– Мне не раз доводилось отбивать острый клинок, направленный мне в грудь, – сказал он, – но до сих пор мне доводилось встречать столь острого языка. В Рудогорье дочери ведут себя…иначе перед лицом отцов.
– Наши женщины сражаются вместе с мужчинами, – подхватило Баркина, – и выходят замуж только за своих. Чужеземец должен быть по-настоящему сильным мужчиной, чтобы степнячка покорилась ему – и мой муж из таковых. Взяв меня в жены, он сделал своим военным трофеем наши нравы и наших богов. Если принцесса когда-нибудь окажется в Рудогорье, она куда лучше поймет, что я имею в виду.
Говоря все это, Баркина не отводила своих зеленых взгляд с лица Амалы – и той внезапно показалось, что она видит перед собой волчицу. Однако Амала не отводила взгляда – до тех пор пока нарочито громкое хмыканье ее отца не вынудило его отступить.
– Разные земли и разные обычаи, – сказал он, поднимая золотой кубок с вином, – но над всеми нами довлеет Отец Диус и озаряет всех своим светом его пречистая Дочь. Выпьем же за то, чтобы пути, которыми идут Рудогорье, Скадва и Озерный край были столь же прямы и светлы, как путь солнечной колесницы по небу.
Он первым осушил свой кубок – и его примеру последовали все, кто сидел за столом. Однако Амала перед этим успела поймать недобрый взгляд Баркины и еще больше усомнилась в правильности сделанного отцом выбора.
После пира его участники, отяжелев от еды и выпитого, разбрелись по лугу. Божественные обряды завершились и на смену им пришло большое торжище: зажиточные селяне, собравшиеся чуть ли не со всего Озерного Края, торговали здесь зерном, кожами, скотом, медом и глиняной посудой. Охотники предлагали звериные шкуры, битую дичь, оленьи и бычьи рога; кузнецы сидели у расстеленных шкур на которых лежали серпы, иглы, косы, ножи и топоры, а у некоторых – и отменное боевое оружие. Черноволосые кочевники, – родня королевы Баркины, – продавали яростно хрипящих коней; светловолосые воины с севера предлагали янтарь и соленый сыр, ну а разномастные торговцы с юга выкладывали на своих прилавках золотые и серебряные украшения, искусно украшенное оружие, специи, вино и прочие товары из Микен, Хаттусы, Угарита и самого Египта.
Именно здесь и задержался молодой Одрик: незаметно отстав от родителей, что, окруженные свитой, со скучающим видом осматривали товары, молодой человек приценивался к золотым ожерельям, украшенным драгоценными камнями; брал в руки кольца, браслеты и диадемы, представляя как они будут смотреться на руках или золотистых волосах Амалы. Собственные слова, сказанные им на ристалище, казались ему теперь жалким оправданием поражения – он почти чувствовал, как они обжигают ему губы. Даже если бы он победил, то ожерелье из волчьих клыков было бы ничтожным даром для такой красавицы – и теперь он искал настоящий подарок достойный своей принцессы.
– Сколько? – спросил он у одного из вилусских торговцев, указав на серебряную подвеску с изумрудом. Торговец назвал цену и Одрик, грязно выругавшись в адрес самого вилусца и всех его родичей угрюмо побрел дальше. Сам он не мог уплатить такой цены, а просить у отца казалось юноше слишком унизительным – да и не стал бы Марон потакать любовному интересу сына.
– Таких женщин не покупают дорогими игрушками, – послышался за спиной Одрика насмешливый голос и молодой человек резко обернулся, положив руку на меч. Обратившийся к нему человек, впрочем, не испугался, оскалив зубы в чем-то, могущим считаться и приветственной усмешкой. В иноземных торговых рядах он и сам смотрелся чужаком: худощавый жилистый мужчина, средних лет, с седоватой черной шевелюрой и такой же седой неухоженной бородой. Он носил стянутую шнурами кожаную безрукавку, штаны из овечьей шерсти и грубые кожаные башмаки. Следы сажи, въевшиеся в его кожу выдавали род занятий торговца, также как и выложенные на козлиной шкуре бронзовые мечи и топоры. Но кузнец, судя во всему знавал и иные занятия: мускулистые руки покрывало несколько шрамов, еще один уродливый шрам красовался на месте левого глаза, зато правый, темно-серый, как море перед штормом, насмешливо смотрел на Одрика.
– Ты обращался ко мне? – нарочито спокойным тоном спросил наследник Рудогорья.
– А разве есть здесь второй самонадеянный юнец, что надеется купить сердце принцессы Озерного края заморскими цацками, – усмехнулся кузнец.
– У тебя слишком острый язык, кузнец, – процедил Одрик, – мне кликнуть людей отца, чтобы тебе его отрезали?
– И вот так у тебя все, верно? – кузнец подмигнул ему единственным глазом, – людей, оружие, лошадей, – все это дает тебе отец и ты рассчитываешь, что он добудет тебе еще и женщину? Зря стараешься – Солнечную Деву не покупают, словно рабыню на торгу. Она видела как ты бросил оружие – там, на поле брани.
– Ты-то откуда ты знаешь? – зло бросил Одрик, – что-то я не припомню тебя среди тех, кто смотрел за поединком.
– Благородные господа редко замечают таких как я, – хмыкнул кузнец, – но все же я там был – и все видел. Ты был хорош с мечом, но слишком много думал о том, как ты смотришься перед Амалой – и в итоге выставил себя полным дураком.
– Возможно и так, – процедил Одрик, – но лучше уж дураком, чем трупом, а ты уже наговорил достаточно, чтобы я сам вырвал тебе сердце.
Он положил руку на рукоять меча, но кузнец и глазом не моргнул.
– Моя смерть не поможет тебе заполучить Амалу, – спокойно сказал он, – а вот мой совет…
– Совет? Что может знать о принцессах такой как ты?
– Только то, что любая принцесса такая же женщина, что и любая из голых, рыдающих от ужаса рабынь, которых воин берет себе как военную добычу, – снова подмигнул кузнец, – и я не всегда ковал серпы и ножи. Было время, когда я воевал – воевал много, в самых разных краях – и нигде не видел женщины, которая бы устояла перед славным воином. Тебе нужен не браслет и не ожерелье, а хороший меч. Вроде такого!
Металл негромко звякнул о металл, когда кузнец выложил перед удивленным Одриком длинный меч с рукоятью в виде волчьей головы. Даже беглый взгляд подсказал молодому человеку, что это и вправду отличное оружие.
– Что это за металл? – спросил Одрик, – неужели железо?
– Да, – кивнул кузнец, – меч выкован из осколка звезды упавшей с небес.
– И что я буду им делать? – свысока спросил молодой человек, – пригрозить принцессе, чтобы она стала моей? Борий сдерет с меня кожу и повесит на шесте возле своего дома – и мой отец ничего не скажет, потому что король Озерного Края будет в своем праве.
– Нет, если ты пригрозишь мечом Амале в священной роще Нерты, – спокойно возразил незнакомец, – по здешнему обычаю, любой, кто сойдется там с женщиной в день Осеннего Равноденствия, может заявить на нее права. Конечно, осмелится на это немногий, но ведь в Рудогорье не боятся проклятия Нерты? Или ты не такой смелый как твой отец?
– Я не боюсь проклятия лесных ведьм, – свысока бросил Одрик, – но ведь она будет там не одна, с ней будут и другие жрицы?
– Только в начале ритуала, – сказал кузнец, – после этого участницы обряда разойдутся по лесу, чтобы оставить в земле часть подношения Нерте. Тогда ты и подстережешь Амалу. Не бойся Бория – он желает породниться с твоим отцом, куда сильнее, чем сам Марон. Да и Амала, поняв, что ты не просто тщеславный юнец, а настоящий воин недолго будет колебаться.
– Откуда ты все это знаешь? – недоверчиво спросил Одрик.
– Поживешь на земле с мое, – хмыкнул кузнец, – узнаешь еще больше. Ну так что, берешь меч?
– Беру, – кивнул молодой человек, – что ты хочешь за него?
– Отдам даром, – кузнец вновь улыбнулся, – благодарность будущего короля Рудогорья сама по себе стоит немало. Вспомни обо мне, когда будешь заваливать молодую жену на ложе.
Одрик криво усмехнулся и, под насмешливым взглядом единственного глаза кузнеца, протянул руку к железному мечу.
Необычная встреча сегодня состоялась и у Тейна. Уже под вечер, с головой кружащейся от хмельного и еще больше – от своей недавней победы, он вернулся с торжища, где приобрел микенский кинжал и хеттское ожерелье, которое он надеялся подарить Амале. Но у входа в собственный шатер он увидел другую женщину: коренастую черноволосую венетку в простой белой тунике. За руки ее держало двое воинов из дружины короля Скадвы.
– Она говорит, что хочет встретиться с тобой, – пояснил один из дружинников.
– Кто ты такая? – спросил Рейн.
– Я Бруна, – ответила женщина, – служанка Амалы. Мы можем поговорить наедине?
Тейн припомнил, что и вправду видел эту женщину рядом с принцессой.
– Оставьте нас, – сказал он воинам и те послушно отошли, – что велела тебе госпожа?
– Она хочет встретиться с тобой, – воровато оглянувшись, сказала женщина, – сегодня ночью, сразу после церемонии. Проберись к поляне, посреди священной рощи, где творится обряд и дождись, когда женщины разбредутся по лесу, чтобы оставить в земле часть своего приношения. Именно тогда она хочет встретится с тобой.
– Зачем? – спросил Тейн, чувствуя как его сердце вдруг забилось как пойманная в ловчую сеть птица, – что она хочет от меня?
– Она мне не сказала, – пожала плечами Бруна, – но, думаю, ты и сам догадаешься, что может хотеть красивая девушка от победителя в священном поединке.
Тейн горделиво усмехнулся.
– Передай своей Госпоже, что я приду, – сказал он и Бруна, коротко кивнув, растворилась в сгущавшихся сумерках.
Она прошла между шатров и прилавков, возле которых суетились сворачивающиеся к ночи торговцы и, никем не замеченной, вышла на опушку леса окружившего торжище. В следующий миг навстречу ей из-за высокого дуба шагнула зловещая фигура в темно-синем плаще и большой шляпе надвинутой на глаза.
– Все сделано как вы и хотели, мой господин, – Бруна склонилась в почтительном поклоне, – он придет в рощу в назначенный час.
– Так же как и второй, – в голосе незнакомца слышалось торжество, – нити судьбы, наконец спрядаются в узор. Ты хорошо поработала женщина и теперь твоя служба окончена.
Бруна вскинула голову, в ее глазах читался испуг и недоверие, когда она увидела блеснувший из-под шляпы огненный глаз. Губы ее дрогнули, будто пытаясь что-то сказать, когда незнакомец начертил в воздухе странный знак – и он повис в воздухе, светясь синим пламенем. В тот же миг лицо женщины исказилось от боли, с ее губ сорвался сдавленный крик. Ткань туники вдруг зашевелилась у нее на спине, отчаянно забилась, будто из-под нее пыталось выбраться что-то живое. Глаза служанки выпучились от боли, с губ сорвался сдавленный хрип и она, ухватившись за горло, повалилась на землю, корчась в предсмертных судорогах. Мужчина, склонившись на ней, одним движением разорвал на ее спине тунику и из лохмотьев на землю выскользнули две черные змеи. Мужчина посмотрел на спину Бруны – жуткие шрамы, покрывшие ее кожу, исчезли.
