Текст книги "Архонт Варанги (СИ)"

Автор книги: Андрей Каминский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

В стольном граде

– А поворотись-ка, хлопче! Экий ты нарядный стал!

Стоявший посреди княжеской гридни, коренастый парень с жидкими светлыми усами, смутившись, послушно повернулся. Княжич Ярополк носил красную свиту, перетянутую поясом из золотых монет, а поверх нее синее корзно с золотыми петлицами и обшивкой; расшитые золотом черные шаровары и красные сапожки. С пояса юноши свисал варяжский меч в отделанных серебром ножнах. В левом ухе, на отцовский манер, он носил золотую серьгу с синим сапфиром, шею украшала золотая гривна, а на пальце красовался золотой перстень с рубином. Рядом с отцом, одетым также просто, как и всегда, Ярополк явно выигрывал в богатстве одежд, что только веселило великого князя.

– Бабке бы твоей понравилось, – усмехнулся Святослав, откинувшись на украшенный драгоценными камнями резной престол, с изображениями соколов на спинке и змеев с волчьими головами на подлокотьях, – это тебя жена выучила так наряжаться?

– Никто меня не учил, батьку, – насупившись, сказал Ярополк, – или я не княжий сын, чтобы одеваться во всякое тряпье?

– Не только сын княжий, но и сам князь, – прищурился Святослав, – что, понравилось править в Киеве?

– А кому бы не понравилось? – пожал плечами Ярополк.

– И то верно, – усмехнулся Святослав, – а это что у тебя такое?

Он поманил к себе сына и когда тот осторожно подошел к отцу, князь поддел пальцем свисавший с его шеи золотой крестик.

– Откуда это у тебя? Жена подарила?

– Нет...бабушка, пока еще жива была.

– А мне сказать вы с бабкой, значит, забыли? – Святослав недобро посмотрел в глаза сыну и , когда тот отвел взгляд, резко дернул на себя распятие. Ярополк с трудом сдержал вскрик, когда его шею царапнула разрываемая цепочка. Святослав, с шумом выдохнув, откинулся на спинку престола, голубые глаза его гневно сверкали. Сидевшая рядом Предслава осторожно накрыла его руку своей ладонью, однако князь стряхнул ее с себя.

– Не для того я несколько лет лил вражью кровь на Дунае, – зло сказал он, – чтобы мой сын носил на себе клеймо Распятого. И не для того, я вытащил твою жену из того каменного склепа, куда ее по малолетству заточили, лишив всех радостей девичества, чтобы она тебя сбивала с пути, которым от веку идет наш род.

– Юлия тут не причем, – вскинулся Ярополк, – это я сам....

– Не перечь отцу!!! – Святослав с такой силой хлопнул по подлокотью, что стоявшие у стен дружинники, доселе старательно прятавшие глаза от спора отца с сыном, схватились за рукояти мечей, – и не смей ее звать этой греческой кличкой! Предслава она, по имени матери своей нареченной, – он кивнул на свою жену, – и твоей матери тоже.

– Она мне не мать!– буркнул Ярополк, бросив неприязненный взгляд на сидевшую рядом со Святославом княгиню-вещунью.

– Поговори мне еще!– погрозился Святослав, – так что, ты уже крестился?

– Ничего я не крестился, – выпалил Ярополк, – и не собирался даже. Это просто...память о бабушке осталась.

– Память это хорошо, – кивнул, остывая Святослав, – но Ольга, тебе бабка, а мне мать, оставила память и получше, чем эта безделица. И наследство это – вся держава предков наших, от моря Варяжского до моря Русского. Я ту державу огнем и мечом расширял от Волги до Дуная, покорял хазар и болгар, ясов и касогов, а тебе, когда мне срок придет той державой править и расширять ее дальше. И негоже, когда мой наследник, вместо того, чтобы чтить Богов, с именем которых поднялся Соколиный Род, носит знак ромейского Христа. Я уже потерял брата из-за него, но не позволю ему отнять еще одного сына.

– Я чту Богов не меньше тебя! – запальчиво воскликнул Ярополк.

– Вот и проверим, – сухо сказал Святослав, – перед новым походом я устрою великий праздник и великую требу Перуну – и ты принесешь ее вместе со мной. А твоя жена, вместе с моей, будет петь славу Богине Прядущей Судьбы.

– Юлия...Предслава не станет.

– Станет, никуда не денется, – нахмурил брови Святослав, – или думаешь, только грекам да немцам можно наших людей в свою веру переманивать? Твоя бабка, а мне мать, Ольга, прежде чем крест на себя наложить и Еленой наречься, служила Фрейе, богине варяжских пращуров наших: иные говорят, что с Ее помощью она и древлянам за смерть отца отомстила и много чего еще ворожила. Ольга от наших Богов отреклась, а мы Им новую дщерь приведем – так за матушкино отступничество с Ними и рассчитаемся. А теперь ступай, поучи жену, какой должна быть княжна Киевская. И вы ступайте тоже, – добавил он, обратившись к дружинникам.

Ярополк ярко вспыхнул от стыда, но промолчал: коротко поклонился отцу и вышел из гридни. Следом за ним потянулись и воины Святослава. Как только за последним дружинником закрылась дверь, князь устало откинулся на спинку престола, по его лбу пролегли глубокие морщины. Предслава вновь коснулась его руки и на этот раз Святослав не стал отстраняться от жены.

– Ты слишком строг к нему, – тихо сказала княгиня, – Ярополк еще молод.

– Он взрослый муж, – раздраженно бросил Святослав, – я в его годы уже вел воев на битву, а он в свои уже княжил в Киеве. И негоже, если бывшая греческая монахиня, будет ему указывать как себя вести и каким Богам молиться.

– Сама ли она ему указывает? – вкрадчиво сказала Предслава, – или тоже говорит с чужого голоса? Мало ли в Киеве христиан?

– А ведь ты права, жена, – встрепенулся князь, – я и сам об этом немало думал. Эй, кто там есть? Вызвать сюда Ворона, княжьего доглядчика.

– Незачем звать кого, князь, – послышался негромкий голос, – я всегда рядом.

Словно черная тень пролегла через гридню, когда рядом с Престолом, словно из неоткуда, возник человек, облаченный в черное же корзно, расписанное серебряной вышивкой. Серебряный ворон был вышит у него на спине, ожерелье из вороньих клювов, также окованных серебром, охватывало крепкую шею. Блеклые серые глаза на узком лице и светлые волосы, выбивавшиеся из-под короткой черной шапки выдавали варяжское происхождение Ворона, или Краке, как его звали на далекой, давно покинутой, родине.

– Разведаешь, кто из христиан вхож к жене моего сына, – отрывисто бросил Святослав, – о чем говорят, кому что передают, вхожи ли они и к Ярополку? И особенно прогляди – не якшается ли кто из них с печенегами? Среди них тоже хватает крещенных – один такой у греков был, всех своих соплеменников в засаду завел. Не верю я, что просто так запоздала помощь из Киева, когда я поднимался по Днепру. При Ярополке не стал говорить, а тебе скажу я думу свою: тот кто сумел к жене княжича так близко подобраться, сумеет и весточку от князя задержать так, чтобы помощь вовремя не поспела. Узнай, что почем, а если что неладное прознаешь – сразу ко мне. И за греческими купцами хорошенько проследи: хоть мы с ними нынче вроде как и друзья, да только я бы таких друзей...

– Я понял, княже, – произнес Ворон, – разрешишь идти?

– Ступай, – кивнул князь и, обернувшись к жене, недовольно добавил, – сдается мне, слишком уж много власти забрали христиане, пока меня не было в Киеве, слишком много жадных рук тянутся к Соколиному Престолу. Пора эти руки поотрубать.

– Все верно, муж мой, – склонила голову Предслава.

– И это ведь лучший из моих сыновей, – с горечью продолжал Святослав, – Олег слишком мал, Владимир и Звенко не равны ему родом, да Владимир к тому же тоже юн. Эх, все бы отдал, чтобы Боги поменяли местами Ярополка с нашим с тобой сыном...

– Тссс, – пальцы Предславы легли на его губы, – не говори так, не гневи Богов. Будет у тебя еще сын, открыли мне боги, с ним же и свяжется судьба всей твоей державы. Но открылось мне и то, что связано это рождение с походом, что ты поведешь на полудень.

– Раз так, – решительно сказал Святослав, вставая, – значит и медлить больше не стоит.

Слова у великого князя Киевского никогда не расходились с делом: почти сразу после возвращения из болгарского похода, Святослав стал готовиться к новому – Сарацинскому. Воеводу Свенельда князь направил на север, в Новгород и дальше – за Варяжское море, набирать воинов средь данов и свеев, ляхов и пруссов, куршей и эстов – из всех жадных до чужого добра морских находников, верующих в острый меч и сильную руку, способную взять столько, сколько хватит сил от всех богатств земных. Других своих воевод он посылал в земли вятичей и кривичей, волынян и северян, мери и муромы – и везде находились храбрые вои, всегда готовые по зову князя отправиться в дальний поход чужих краях. Слал Святослав также людей к вождям угров и печенегов, собирая под своей рукой в Киеве могучее, небывалое доселе войско.

Уже и весна сменилось летом, когда вся русская рать, в Перунов день, собралась у стен Киева, готовая к дальнему походу. Сам же князь, с семьей и ближней дружиной, стоял на вершине Старокиевской горы, где по приказу Святослава внутри княжеского детинца недавно возвели новое капище, посвященное Трем Богам. Словно нависая над укутанным туманом Днепром и всем городом старого Кия высился идол Перуна: черный, с золотыми усами и серебряной головой, с шипастой палицей в могучих руках и трехглавым змеем раскрывавшим перепончатые крылья за плечами бога. Напротив Громовержца стоял темно-зеленый идол в виде могучего вида старика с посохом в одной руке и медвежьей лапой вместо другой, бородой из хлебных колосьев и гривой густых волос, из которой выглядывали острые рога. Между ними возвышался третий идол – высокая женщина, держащая в руках серп и кудель с пряжей. Искусные резчики, приглашенные Святославом от самой Арконы, сделали так, что оба верховных Бога Руси смотрели на богиню и одновременно ревниво взирали друг на друга. Именно так, из борьбы и единства могучих сил, правящих миром, складывалась исконная вера Руси.

Этой ночью перед каждым идолом горели костры, возле которых монотонно тянули обрядовые песнопения волхвы Трех Богов. У изваяния Богини стояли только женщины: в одинаковых белых рубахах, с черной вышивкой и венках из сухих веток, с вплетенными в них косточками птиц и мелких животных. Среди них стояла и совсем юная девушка, с распущенными черными волосами и тонкими чертами лица. Серые глаза испуганно смотрели на обнявшую невестку за плечи Предславу, по указанию князя взявшую опеку над своей тезкой. Сама же княгиня сильным, вдохновленным голосом запевала главный обрядовый напев – и княжна Предслава, в не столь уж далеком прошлом болгарская монахиня Юлия, неумело подпевала своей названной матери.

Князь Святослав, в черной рубахе с красной вышивкой, стоял посреди капища, между трех костров и трех Богов, с острым мечом в руках. Рядом с ним был и княжич Ярополк, одетый в похожий наряд. Отец и сын стояли на краю большой ямы, обложенной грубо обтесанными камнями. В яме горел еще один, самый большой костер, разожженный вылитого в яму кувшина с жирным черным салом, которое добывали греки в Тмутаракани, а ныне отошедшей под руку великого князя.

– Перед лицом Перуна, бога предков моих, Мечущего Молнии, – перекрывая песни жрецов, выкрикнул Святослав, – и Велеса, Владыки Зверей и Мары-Мокоши, Владычицы Нитей Судьбы и Той, кто обрезает их своим Серпом и всеми Богами Русскими, перед лицом предков моих, да будет принесена эта треба. И да не оставят Боги ни меня, ни воев моих в новом великом походе на полудне мира. Покуда мир стоит, покуда Солнце светит, да будет стоять и Русь Великая и да охранят ее Боги от всех бед.

Пока он говорил, волхвы уже заводили на Троебожное капище будущие жертвы: быков, коней...и людей, пленников и челядь, набранную из разных мест. Одного из таких пленников – рослого горбоносого хазарина, с кудрявыми черными волосами, – подвели к яме и заставили опуститься на колени. Святослав вручил клинок сыну и сам подтолкнул своего наследника к первой в его жизни кровавой жертве.

– На Киевском Престоле я оставляю, как и впредь, своего сына, – сказал князь, – и пусть Боги охраняют его княжение до моего возвращения.

Ярополк затравленно посмотрел на отца, потом перевел взгляд на жену, – но Предслава-младшая, которую крепко держала за плечи княгиня, самозабвенно пела вместе со всеми. Ярополк вновь посмотрел на Святослава, после чего, ухватив клинок поудобнее, шагнул вперед, хватая хазарина за волосы и задирая ему голову. Острое лезвие черкнуло по горлу и алая кровь хлынула в огонь, шипя и испаряясь прямо в воздухе. Подоспевшие волхвы помогли Ярополку спихнуть в яму корчащееся в предсмертных судорогах тело. Святослав, одобрительно хлопнув по плечу сына, принял из его рук нож и, шагнув вперед, приступил к новому пленнику, громко подпевая слаженному голосу волхвов. Обрядовые песнопения возносились к ночному небу, предсмертные хрипы челяди, ржание лошадей и мычание быков слились в один жуткий предсмертный вой, пока, вслед за князем, его воеводы, – и варяги и славяне, – один за другим подходили к жертвенной яме, чтобы попросить о милости богов в великом южном походе.

Ромейские интриги

С раннего утра все причалы гавани Константинополя полнились народом: как визгливая базарная чернь, чумазая от грязи и навоза, так и надменные патриции, облаченные в шелка, золото и перламутр с одинаковым выражением, – одновременно страхом и жгучим любопытством, – глазели на устрашающие лодьи варваров. На красных парусах чернел символ, при виде которого благочестивые горожане невольно крестились: так сильно он походил не то на бесовские вилы, не то на трезубец языческого Посейдона, тоже ведь беса, по сути. Свирепо скалились резные головы драконов на носу лодей, не более ласково смотрели из-за увешанных щитами бортов светловолосые и голубоглазые варвары, увешанные оружием с ног до головы. Едва ли десятая часть варварского флота зашла в столичную гавань, – Цимисхий, несмотря на все клятвы и договоренности со Святославом, еще не сошел с ума настолько, чтобы пускать в Город всех русов, – однако и столь малое войско потрясло жителей Константинополя до глубины души.

Из окна императорского дворца на входящие в гавань корабли угрюмо смотрел рослый чернобородый мужчина в черном клибанионе и с мечом на поясе. Рядом с ним стоял невысокий человек в роскошных шелковых одеяниях, усыпанных золотом и драгоценными камнями. Пухлое, как у младенца лицо, могло бы выглядеть даже добродушно – если бы не колючие серые глаза, холодно созерцавшие гостей с Севера.

– Это позор империи, – проворчал Варда Склир, отворачиваясь от окна – сколько сил, сколько жизней было отдано для того, чтобы отбросить язычников от столицы. А теперь мы сами пускаем их к себе!

– Осторожнее, почтеннейший Варда, – тонкий голос мужчины выдавал отсутствие у него мужского достоинства, – подобные речи иной может принять и за измену.

– Измену! – Варда сплюнул, – а эти варвары здесь – что они такое?! Я говорил с императором, когда мы возвращались обратно, пытался предупредить, образумить, но...он слышит только себя. Словно его околдовал этот чертов Сфендослаф! А может, – он изменился в лице, пораженный только что пришедшей ему в голову мыслью, – может, так оно и случилось? Недаром ведь говорят, что жена росского катархонта – ведьма.

– Языческие чары бессильны перед теми, кто истинно предан Господу нашему, – вздохнул паракимомен Василий Лакапин , – если только сын святой Церкви сам не впускает беса в свою душу. Пойдем, почтенный Варда, здесь может быть слишком много недобрых ушей для столь смелых разговоров. В моих покоях я познакомлю тебя с теми, кто разделяет наши опасения. За чашей доброго вина, все мы, кому не безразлична гордость и слава Римской Империи, вместе обсудим, что делать с этой напастью, – он снова указал на входящие в гавань корабли, – а также тем, кто позволил свершиться этому поруганию.

Варда Склир с трудом удержался от неприязненного взгляда – хитрый евнух, служивший уже третьему басилевсу, вызывал естественное неприятие у прирожденного вояки. Однако появление россов в стенах Константинополя ему нравилось еще меньше – и поэтому полководец дал себя увести на встречу с неизвестными «единомышленниками».

– Давай! Быстрей!! Скорей!!!

Басилевс, в избытке чувств, замолотил кулаком о подлокотник трона, когда смуглый возница, ведший колесницу, запряженную четверкой коней, вырвался вперед, обогнав соперников и, наконец, пересек красную ленточку. Оглушительный рев, разнесшийся со всех трибун, точно также приветствовал победу императорского фаворита. Сам же Цимисхий, небрежно помахав рукой ревущей от восторга толпе, сияя от восторга, повернулся к сидевшему рядом в императорской ложе катархонту россов.

– Что скажешь, мой угрюмый друг? Сдается мне, в Скифии нечасто увидишь такое?

В столице империи князь носил чуть более роскошный наряд, чем обычно: его плечи прикрывал темно-синий плащ, отороченный куньим мехом, на голове красовалась полукруглая шапка из черного бархата с красными узорами. Из украшений же, кроме, привычной серьги князь надел на шею золотую гривну. Впрочем, в богатстве наряда Святослав все равно проигрывал Цимисхию, разодетому в пурпурный плащ, расшитые золотом туфли из красного сафьяна и украшенную жемчугом стемму в светлых волосах.

– Всяких красот в Царьграде я и вправду увидел достаточно, – равнодушно пожал князь могучими плечами, – что и говорить, у вас умеют пустить пыль в глаза. Но я приехал сюда воевать, а не глазеть на ваши игрища – и пока не увидел обещанной великой рати, с которой мне предстоит идти на полудень.

– Сейчас увидишь, – пообещал император, вставая с трона и вскидывая руку, – народ Рима, прошу тишины и внимания! Сегодня мы приветствуем в Городе нашего нового друга и верного союзника, наместника северной Мисии, могучего катархонта россов Сфендослава Храброго.

Нестройный гул стал ему ответом, когда толпа на ипподроме со смесью страха и любопытства, уставилась на недовольно хмурившегося князя. Впервые оказавшийся в Городе Царей, – в который он еще год назад рассчитывал войти не иначе как во главе победоносного войска, устроив лукавым грекам кровавую баню, – и по сей день князь Руси не вполне отошел от открывшегося ему многолюдства. И сейчас, когда взоры тысяч глаз устремились на него, Святослав почувствовал себя неловко – словно один из тех дрессированных медведей, которых водили скоморохи по улицам Киева. И точно также недовольно поглядывали по сторонам и дружинники князя, их тех, кто был допущен в императорскую ложу, рядом с императорскими «бессмертными». Однако сам Иоанн как будто и не замечал смущения варваров.

– Пусть наши гости поймут, – продолжал Цимисхий, – сколь велика ромейская сила, частью которой они стали отныне. Пусть россы увидят, с кем они будут сражаться плечом к плечу, вместе против нечестивых агарян.

Святослав недоуменно вскинул брови – уж кого-кого, а ромейских вояк, самых разных он навидался достаточно, – однако император уже дал знак и тут же оглушительно взревели трубы, загудели рожки, ударили барабаны и ворота, из которых на ипподром выносились кони, вновь приоткрылись. На сей раз появились уже не колесницы: лязгая железом и оглашая воздух воинственными кличами, на поле ипподрома выезжали закованные в сталь всадники – непобедимые императорские катафракты. Следом за ними шли легковооруженные всадники – трапезиты, потрясавшие копьями, а потом, мерно чеканя шаг, шла пехота: сначала скутаты, вооруженные до зубов, закованные в сталь воины, а за ними шли легковооруженные псилы и токсоты – лучники и пращники. Затем, – и тут уже Святослав недоуменно обернулся на Цимисхия, – вновь пошли катафракты.

– От каждой тагмы и от каждой фемы мы выставляем отдельную армию, – перекрывая вой труб, крикнул в ухо Святославу Цимисхий, – и каждый стратиг хочет показать, что у него есть все рода войск. Это нам тоже пригодится, когда мы пойдем на юг!

Святослав кивнул, удовлетворенный ответом и вновь перевел взгляд на ипподром на котором появлялись все новые и новые полки: конные и пешие, осененные знаменами с ликами Христа и святых, – могучая, неудержимая, грозная сила. Даже крикливые болельщики ипподрома, невольно притихли, только сейчас в полной мере проникнувшись осознанием всей мощи имперской армии. Впечатлялся и Святослав, – ровно до тех пор как прозорливый взгляд воина не отметил повторяющиеся лица, мелькавшие то средь лучников-токсотов, то среди чеканящих шаг скутатов. Подмечал он повторяющиеся черты и средь закованных в сталь катафрактов и даже средь их коней – долгое общение с кочевниками уграми и печенегами приучило и самого князя неплохо разбираться в лошадях.

Пренебрежительная усмешка искривила губы Святослава, когда он понял, что перед ними прогоняются одни и те же части, только что меняющие оружие и доспехи. Греки, пусть даже и союзники, остаются греками и невероятная мощь, сплошным потоком текшая по ипподрому, была, конечно, грозной, но уж точно не неодолимой силой. Святослав покосился на Цимисхия, – дурачили ли самого императора или же он сам разыграл этот спектакль, рассчитанный на недалекую чернь и «простодушных» варваров? Скорей всего, второе – кем-кем, а легковерным простаком Цимисхий уж точно не выглядел. Да и на лицах ромейских полководцев, сидевших в императорской ложе, тоже читалось скучающая усмешка – они тоже все понимали. Что же, князь не собирался никого разубеждать – оно, и к лучшему, если ромеи будут считать его простачком, «лесным медведем», неспособным раскусить столь незамысловатый обман.

Святослав посмотрел на Цимисхия и тот, перехватив взгляд князя, блеснул белыми зубами, широким жестом обводя идущее по кругу войско.

– Что скажешь, катархонт?! – сказал он, – со всеми ними – дойдем до Иерусалима?!

– Да хоть и до земли Индейской, – усмехнулся Святослав в густые усы, хоть и очень смутно представлял себе, где находится это самое «Индейское царство». Он вновь перевел взгляд на ромейских воинов и внезапно задержался взглядом на командире очередной банды* трапезитов, что как раз приближалась к ложе. Саму банду Святоослав видел уже в третий раз, но вот командир, как ему показалось, был другим – или просто раньше ему не бросался в глаза их предводитель? Сейчас в его лице читалось нечто надрывное, чуть ли не безумное, мелькавшее в лихорадочно поблескивающих глазах. Святослава же этот комит вовсе не замечал – его горящий ненавистью взгляд был прикован к снисходительно усмехающемуся Цимисхию. Тот же, купаясь в лучах собственной славы, вскинул руку, небрежно помахав своим воинам.

– Хайре Басилевс!!! – послышался в ответ многоголосый рев, когда все воины, – конные и пешие, – в едином порыве вскинули вверх копья и мечи, приветствуя своего императора. Также поступил и командир банды трапезитов – и в руке его блеснул на солнце наконечник дротика.

– Умри, предатель!!! – заорал он, что есть силы метнув дротик в императора. Все произошло так быстро, что никто не успел бы отреагировать – никто, кроме Святослава, не сводившего глаз с подозрительного комита. Сорвав с пояса меч, – вопреки всем ромейским законам, русский князь настоял на то, чтобы пройти в Город с оружием, – Святослав метнулся вперед, отбивая смертоносный снаряд перед самым носом ошарашенного Цимисхия. Бросил взгляд на ипподром – неудачливого убийцу уже буквально рубили на куски собственные подчиненные. Князь досадливо поморщился – теперь уже его ни о чем не спросишь, а следовало бы.

– Кажется, ты спас мне жизнь, росс, – Иоанн повернул к Святославу побледневшее лицо.

– Кажется, твои враги куда ближе, чем ты думаешь, грек, – отрезал Святослав отворачиваясь от заходящихся криком трибун. Что тут скажешь – греки есть греки.

* Одна из военных, а также административно-территориальных единиц в Византийской империи.