Текст книги "Архонт Варанги (СИ)"
Автор книги: Андрей Каминский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Архонт Варанги
Пролог
Ночь распахнула свои черные крылья над Доростолом и полная Луна, взойдя на усыпанный звездами небосклон, отразилась на глади Дуная. Сразу в двух своих обличьях, – Ночи и Смерти, – собирала кровавую жатву Морана-Смерть, чей бледный лик навис над превратившимся в поле брани речным берегом: залитым кровью, заваленным мертвыми телами. Мертвецы, – и голубоглазые гиганты-русы и чернявые худощавые ромеи, – жестокие враги при жизни, сейчас лежали, объединенные смертью, с оружием в окоченевших руках, в доспехах, пробитых мечами и копьями, уставившись в звездное небо остекленевшими глазами. Вдали разносился вой волков и крики ночных птиц, слетавшихся на обильную поживу.
Но вот скрипнули ворота и ночные твари порскнули в стороны, прячась по темным углам и уступая дорогу вышедшему из крепости отряду. Рослые воины в белых рубахах и длинных шароварах, с длинными чубами на бритых головах, с мечами и чеканами на поясе, бродили меж трупов, выбирая своих и стаскивая их в большие груды возле реки. Другие воины меж тем сносили на берег разное сухое дерево и вообще все, что могло гореть, тщательно обкладывая им тела павших товарищей.
Вот раздался мерный цокот копыт – и воины расступились, уступая дорогу белому жеребцу, с крашенной в черное роскошной гривой. На коне восседала красивая женщина, с бледным лицом и темно-русыми волосами, украшенными красной кикой с длинными бусами из черного янтаря и красного жемчуга. На женской шее чуть слышно позвякивали серебряные подвески-лунницы, стройное ладное тело облегало длинное белое платье с причудливой черной вышивкой. Самого коня вел в подводу невысокий крепко сложенный мужчина, чуть старше тридцати на вид: курносый, с длинными светлыми усами и таким же светлым чубом на бритой голове. Он носил черную рубаху, покрытую красной вышивкой, такого же цвета штаны и высокие сапоги. С пояса воина свисал длинный меч в ножнах, покрытых замысловатым рисунком; в ухе его болталась золотая серьга с алым рубином и двумя жемчужинами. Синие глаза сверкали дико и мрачно, как у попавшего в капкан зверя, переводившего угрюмый взгляд с залитого кровью поля, на недалекую возвышенность, где стоял вражеский лагерь. Там горели костры, мелькали черные силуэты, ветер доносил негромкое ржание лошадей и приглушенные разговоры: в ромейском стане этой ночью тоже никто не мог сомкнуть глаз.
Святослав, Великий Князь Киевский, подвел коня к огромному костру и помог спешиться женщине в кике. Один из стоявших рядом волхвов протянул ему горящий факел и князь, взяв его, шагнул к костру.
-И да пусть видят враги наши, – звучный голос раскатился над рекой, подобно приглушенному раскату грома, – что русы не ремесленники, что в поте лица добывают хлеб свой, но мужи крови и стали, что живут мечом, с меча кормятся и от меча же погибают. Таким был и Икмор, лучший из воев моих, мой побратим и верный товарищ. Десять по десять греков пало от его руки, прежде чем настиг его последний удар. Да примет его Мара-Смерть в свои объятья и да препроводит его в дружину Перуна, первого из Богов, что дарует нам волю к сражениям, а мы взамен даруем ему кровь врагов наших, проливая ее на поле брани.
Святослав поднес факел к погребальному костру и дерево, вместе со всякой рухлядью, обложившей тела мертвых русов, заполыхало ярким пламенем. Один за другим подходили к мертвым волхвы-факелоносцы, швыряя все новые факелы, и все новые костры вспыхивали над берегом, освещая дорогу умершим в чертоги богов.
Во вражеском лагере у входа в роскошный шатер, украшенный кесарским штандартом, стоял невысокий, ладно сложенный человек со светлыми волосами. Он носил золотой шлем и пурпурный плащ, накинутый поверх золоченного клибаниона. Холодные, будто два кусочка синего льда, глаза неотрывно следили за языческим действом.
– Может лучше бы тебе поспать, басилевс, – послышался рядом негромкий голос, по которому император ромеев, узнал Анемаса, командира императорской гвардии «Бессмертных» – завтра будет славный день, который негоже встречать спросонья.
– Славный день или славная гибель, – мрачно отозвался Иоанн Цимисхий, – на все воля божья. Главное одно – завтрашняя битва должна, наконец, покончить с этой осадой.
– Так и будет, о божественный, – Анемас склонил голову, – языческие боги не помогут катархонту русов против тех, кто верен Богу Истинному.
Император молча кивнул, не отрывая взгляда от костров, возле которых по-прежнему творился непонятный обряд, становившийся все более жутким. Жрецы, запалив все костры, принялись резать глотки сведенным на берег реки пленным, чтобы удовлетворить жажду крови духов смерти и тьмы, что слетались этой ночью на свой жуткий пир. Не остались без жертв и речные духи, в честь которых топили черных петухов. А за спинами князя и жрецов, княгиня Предслава, вещая дева, первая из жен Святослава, шептала древние заклятия, обращенные к Той, Кто владычествует в Смерти. Древней, замогильной жутью веяло от этого обряда и кровавая жертва, приносимая на берегах Дуная, наполняла сердца ромеев одновременно справедливым гневом и суеверным страхом.
– Можно ударить по ним сейчас? – неуверенно предложил Анемас.
– Нет, – покачал головой император, – ночью они будут особенно настороже. Пусть все наши воины видят зверства россов – тем яростнее будут сражаться завтра.
– Говорят, ты вызывал катархонта россов на поединок, – продолжал командир императорской гвардии, – но он отказался, презренный трус!
– Он не трус, – качнул головой Цимисхий, – и не дурак. Он ответил, что в сражении у нас будет не раз случай сойтись в бою – что же, там и проверим, кому благоволит Бог.
Погребальный костер все еще горел, бросая багряные отблески на черную воду, когда на плечо князя русов легла прохладная узкая рука.
– Что ты видела сегодня, жена? – не оборачиваясь, бросил Святослав, – боги даруют мне победу или все еще гневаются на меня?
– Боги сказали, что завтра ты не победишь в сражении, – Предслава почувствовала как напряглось плечо под ее пальцами и торопливо добавила, – но ты же сможешь его не проиграть...если принесешь Перуну особую жертву.
– Особую? – Святослав наконец обернулся, испытующе вглядываясь в лицо Предславы, – о чем ты говоришь?
– Боги гневаются, – тихо сказала Предслава, – ты пролил родную кровь.
– Потому что не мог иначе, – Святослав помрачнел лицом, – Глеб предал меня.
– Я знаю, любый, знаю, – сказала Предслава, – и боги знают это...но и простить не могут. Есть только одна жертва, что очистит тебя от братоубийства...жертва, которую примет Перун в самом грозном из своих обличий.
– Что за жертва? – отрывисто бросил князь. Предслава отвела взор, будто замешкавшись, потом, решившись, вскинула голову, заглянув мужу прямо в глаза.
– Мне открылось, – тихо сказала она, – что если ты не проиграешь в завтрашней битве, то Доростол и Переяславец останутся за тобой и править Болгарией, да и всей Русью будет твой сын. Вот только...только это будет не наш с тобой сын.
Святослав отшатнулся, словно ужаленный плетью, неверяще уставившись в лицо жены. Из огромных темно-зеленых глаз капнуло влагой – и в тот же миг позади Предславы раздался негромкий плач. Глянув через плечо жены, Святослав заметил стоявшую за ее спиной пожилую повитуху, державшую на руках новорожденного младенца. Он снова перевел взгляд на жену, но та лишь горестно вздохнула.
– Черный Змей суров, – сказала она, – кровь за кровь, смерть за смерть.
Святослав, будто окаменев лицом, привлек на миг к себе жену, прижимая ее к груди, потом мягко отстранил женщину от себя и шагнул вперед. Приняв из рук повитухи плачущее дитя, князь, медленно, словно разом отяжелев в ногах, начал спускаться к Дунаю. Предслава молча смотрела ему вслед, глотая катящиеся по лицу крупные слезы.
Дракон над Доростолом
– Или погибла слава Руси, что мы позорно отступим перед презренными греками? Или же мы проникнемся мужеством, что завещали нам предки, чтобы или победить или умереть со славой! Не посрамим же земли Русской, но ляжем костьми, ибо мёртвые сраму не имут, но с оружием в руках войдут в чертоги Громовержца. Слава Перуну! Слава Руси!
Громкий одобрительный гул, стук мечей о щиты, сопроводил яростную речь князя Святослава, стоявшего перед своим войском. Сам же князь, закончив говорить, повернулся спиной к воям и в тот же миг с треском распахнулись ворота Доростола. Лязг стали и мерный топот тысяч ног наполнил воздух, когда русы, сомкнув стену щитов и выставив вперед копья, двинулись на врагов. Их уже ждали – впереди стояли застывшие в плотной фаланге тяжелые пехотницы-скутаты, прикрывшись щитами-скутонами и выставив перед собой копья. Из-за их спин, выстроившись на возвышенности, где стоял ромейский лагерь, уже стреляли лучники-токсоты, наполняя воздух зловещим, непрестанно усиливавшимся свистом. Целая туча стрел и дротиков, на миг застившая и без того пасмурное небо, обрушилась на войско язычников, но так и не смогла остановить их мерную поступь. На место каждого павшего руса вставал его товарищ, закрывая щитом образовавшуюся брешь и продолжая неуклонное движение вперед.
– Ррруусь!!! – прогремело над полем и темно-красное знамя с черным трезубцем взвилось над войском, когда сам князь, во главе конного отряда, вылетел из за спин своих воинов. С криком, напоминавшим рык свирепого барса, Святослав обрушил первый удар – и шлем ромея, слишком поздно вскинувшего щит, разлетелся на куски, вместе с головой врага, растекшегося мозгами по булатному клинку. В тот же миг послышался конский топот и на отряд князя налетел отряд «Бессмертных», во главе с Анемасом. В мгновение ока под стенами Доростола завертелась кровавая круговерть свирепой битвы.
– Рррусь!!! Рррусь! Слава Велесу! Слава Перуну! – разносилось над Дунаем.
– С нами Бог! Господи помилуй! – раздавалось в ответ и все новые человеческие волны, закованные в сталь, ударяли друг о друга. Две стены щитов с лязгом сходились, откатываясь и сшибаясь вновь, мечи и копья скользили по щитам и доспехам, ища любую брешь для смертельного удара. Один за другим падали сраженные русы и ромейская кровь потоком струилась по земле, но на место павших становились новые воины, чтобы продолжить величайшую сечу в здешних краях со времен Первого Рима.
– Биссмилляхи Аллаху Акбааарр!!! – забывшись в горячке битвы, запамятовав даже о своем крещении, командующий гвардией «Бессмертных» Анемас, бывший Аль-Нуман ибн Абд аль-Азиз, сын последнего эмира Крита, исхитрившись, сразил ударом в шею одного из гридней Святослава, оказавшись с князем лицом к лицу. Полыхающие фанатичным блеском черные глаза араба встретились с синими очами руса и на лице князя волчьим оскалом прорезалась мрачная улыбка, когда он узнал воина, сразившего его лучшего дружинника. Анемас, привстав в седле, ударил саблей, пытаясь дотянуться до головы Святослава, уже потерявшего шлем в жестокой сече. Дамасский клинок срезал длинный чуб, но князь, резко отшатнувшись, избежал смертоносного удара. Ответный же выпад оказался столь силен, что сарацинский клинок разлетелся на куски и меч Святослава со страшной силой вошел в распахнутый в яростном крике рот араба. Поросшая черным волосом макушка отлетела в лицо шарахнувшимся «бессмертным», брызжа кровью и мозгами, в то время, как изуродованное тело рухнуло под копыта отчаянно ржавших лошадей. Оставшиеся же «бессмертные», не выдержав этого свирепого натиска, кинулись бежать, присоединяясь к своим собратьям сгрудившихся вокруг императора. Сам же Цимисхий не удержался от гневного крика при виде смерти лучшего из своих воинов.
– Икмор!!! – проревел Святослав, вскидывая окровавленный меч, – ты видишь это!? Я отомстил за тебя!!! Ударим же крепче, братья!!! За Перуна, за Киев, за Русь!!!
Словно волчий вой разнесся ответный клич русов и с удвоенной силой они обрушились на оробевших греков. Сам же Святослав, пришпорив коня, устремился на оробевших ромейских скутатов, в неистовом бешенстве берсерка раздавая удары направо и налево, раскалывая вражеские шлемы вместе с черепами, пробивая доспехи и выпуская чьи-то внутренности, полностью забывшись в кровавом безумии битвы.
Иоанн, мрачно наблюдая за развернувшейся бойней, сделал нетерпеливый жест рукой и тут же, тронув поводья, к нему подъехал Варда Склир, зять императора и один из самых умелых его полководцев. Следом за ним ехали еще два военачальника – патрикий Роман и стратопедарх Петр.
– Катархонт россов не хочет отходить далеко от города, – сказал Иоанн, – нужно выманить его на открытое пространство. Сделаем так...
Он быстро изложил военачальникам свой план и те, коротко кивнув, кинулись выполнять поручение басилевса. В следующий миг, Петр и Роман, во главе отряда всадников, уже мчались на войско русов, в то время как Варда Склир, возглавив другую часть армии, сообразно императорскому замыслу начал сложный обходной маневр.
Новых всадников, прибывших на помощь теснимым ромеям, встретил сам князь: развернув коня, он направил отряд прямо на катафрактов – и те, после первого же столкновения, обратились в бегство. Нещадно настегивая коней, русы ринулись за ними и в пылу погони, оторвались слишком далеко от города. В следующий миг послышались крики «С нами бог» – это отряд Склира, наконец, вышел в тыл русам.
– Вот и настало время нам встретиться, катархонт, – пробормотал Иоанн Цимисхес, одевая золоченный шлем, – во славу Господа нашего!
И, словно в ответ на этот призыв, император ощутил на спине мощное дуновение ветра, словно подталкивавшего его вперед. Воодушевленный этим Цимисхес ринулся вниз по склону холма, как будто подстегиваемый порывами ветра. Меж тем и без того пасмурное весь день небо окончательно заволокли черные тучи, послышался глухой раскат грома и первые капли дождя упали на землю. Поднявшийся ветер нес пыль в глаза русам, все еще наседавшим на ромеев, несмотря даже на то, что теперь им приходилось отбиваться еще и от всадников Варды Склира.
– Хайре басилевс! Хайре Цимисхий! – воинственные крики с которыми «бессмертные» ворвались в битву, придали новых сил дрогнувшим грекам и те, возглавляемые самим императором с новыми силами устремились на русов. Еще до появления Цимисхеса на поле брани, по всему войску разнесся слух о воине на белом коне, что появился впереди ромеев вместе с пыльной бурей. Необычайно рослый и красивый, с мечом светящимся так, что становилось больно глазам, он воодушевлял ромеев не только самим своим присутствием: сражая русов и в тот же миг словно растворяясь среди войска, чтобы вновь появиться уже на другом крыле, вновь побуждая имперские войска идти в бой.
– Сам Святой Феодор Стратилат явился на битву, чтобы даровать победу христианам, – радостная весть разносилась по полю – и император Иоанн радовался вместе со всеми, тому, что Бог являет чудо, свидетельствуя о своей милости к Христову воинству. Словно молодой тигр ворвался Цимисхий в самую гущу боя, с каждым ударом поражая кого-то из врагов, готовый сражаться и в самом сердце все более расходящейся бури.
Оглушительный раскат грома на миг заглушил воинственные крики, лязг стали и хрипы умирающих. Яркая змеящаяся молния осветила небо и тут же стих ветер, сменившись проливным дождем. Над войском клубились тучи – и Иоанн, невольно вскинув голову, вдруг замер, пораженный новым, пугающим и жутким видением.
– Вишап! – пораженный в самое сердце, Иоанн перешел на язык предков, – вай, вишап!
То же самое, что и ему, привиделось тогда многим воинам, русам и ромеям: исполинский трехглавый змей, с черной чешуей и огромными крыльями, казалось, закрывавшими все небо над Доростолом. Золотистым пламенем дышали все три пасти, молнии били из красных глаз, огромный хвост хлестал словно гигантский бич и вместе с этим хвостом порывы ветра и дождя били прямо в лицо ромеям. Видение продержалось всего миг и тут же растаяло среди туч – и басилевс, словно опомнившись от дьявольского наваждения, развернул коня на раздавшийся справа стук копыт. В следующий миг перед ним вырос всадник с ярко-синими глазами, будто светящимися в сгустившимся мраке. Иоанн, узнав катархонта русов, тоже вскинул меч и пришпорил коня. Оба владыки, впервые увидевшие друг друга, сошлись лицом к лицу, скрещивая клинки в жестокой сече и высекая искры из звенящей, словно колокол, стали. Удар, еще удар! Смертоносной змеей мелькнуло лезвие Иоанновой спаты, но Святослав, молниеносно отбив ее, нанес ответный выпад, и император, откинувшись на спину, едва удержался в седле, выронив клинок. Из страшной раны в плече хлынула кровь и Святослав, кровожадно оскалившись, рванулся вперед, чтобы добить врага. Однако со всех сторон уже слышался топот копыт – это уцелевшие «бессмертные», вопреки своему названию убывшие числом едва ли не втрое, мчались на выручку басилевсу. Прикрыв его со всех сторон, они увели едва державшегося в седле Цимисхия прочь с поля боя. Вслед за ним, видя ранение императора, покатилось вспять и все ромейское войско: едва сдерживая натиск русов, они отступали к своему лагерю. Впрочем, и сам Святослав вскоре с неохотой приказал остановить преследование: вновь разыгрались дождь и буря, не давая продолжить бой, кроме того, русы тоже потеряли сегодня слишком много воинов.
Сам же Святослав, не прикрываясь от порывов ветра, стоял под проливным дождем, посреди заваленного трупами берега, пристально вглядываясь в затянутое тучами небо, словно ожидая очередного явления черного змея или иного чудовища. Остальные воины стояли чуть поодаль, с почтением глядя на князя, что снова совершил, казалось, невозможное. Вот очередной раскат грома пронесся над землей и владыка Руси, невесело усмехнувшись в усы, развернулся к Доростолу. В его распахнутых воротах уже стояла княгиня Преслава, прижимая руку к груди и взволнованно смотря на супруга.
Император и князь
Опираясь на левую руку Иоанн попытался приподняться на устланном шелками ложе и чуть не взвыл от боли в плече, разлившейся по всему телу. На лбу его выступила испарина, на чистой повязке заалели пятна крови.
– Не вставай, государь! – сидевший рядом пожилой лекарь, в черном с золотым наряде, суматошно всплеснув руками, попытался уложить Иоанна обратно. Оттолкнув его, император уселся на ложе, облокотившись на одну из опор шатра.
– Сколько я спал? – спросил он у эскулапа. Тот беспомощно развел руками.
– Тебя принесли вчера под вечер, – сказал он, – а сейчас уже солнце клонится к закату.
– Значит и времени больше терять нельзя, – император поморщился от боли в плече и лекарь вовремя уловив эту гримасу, поднес Иоанну чашу с подогретым вином. Затем он сменил ему повязку, смазав рану целебными мазями и наложив чистую тряпицу. Завершая свое врачевание лекарь дал басилевсу некий дурно пахнущий отвар, после чего Иоанн почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы, наконец, кликнуть своих полководцев на военный совет.
– Россы отошли в Доростол, – хмуро говорил Варда Склир, – они также потеряли много своих и, наверное, опять будут жечь погребальные костры. Наш флот и дальше сторожит выход из Дуная, не пуская лодьи россов. Но вот наши воины...
– А что с ними? – бросил быстрый взгляд Иоанн. Варда Склир замялся, словно не решаясь с ответом.
– Многие боятся, – ответил стратопедарх Петр, – эта ночь вселила в них страх, которого они не видели даже под стенами Города. Будет непросто заставить их снова идти в бой. Особенно болгар – среди них, сдается мне, найдется немало тех, кто готов перебежать обратно к россам.
– Впрочем, и россы сейчас вряд ли смогут наступать, – заметил Склир, – они слишком истощены ночной схваткой. Похоже, мы вернулись туда, откуда и начали.
Обсудив также возможность подвоза подкреплений и проблемы со сбором фуража, Иоанн, наконец, отпустил военачальников и вызвал главу дознавателей. Тот принес вести из Города – и были они невеселые. Лев Фока, брат убитого Цимисхием басилевса Никифора, ослепленный по приказу нового императора, на самом деле подкупил палача и тот лишь обжег пленнику веки раскаленным железом. Лев сбежал из темницы при помощи друзей, и готовился покинуть город, что могло стать началом еще одного мятежа. Только чудом удалось отвратить очередную смуту, вроде той, что поднял не так давно племянник Льва, Варда Фока: один из «верных» друзей беглеца, польстившись на богатую награду, выдал планы заговорщиков. Льва Фоку вновь схватили и ослепили, уже со всем старанием. Но сколько еще могло тлеть заговоров за спиной Цимисхия, пока он кладет сотнями и тысячами лучших воинов под стенами этой трижды проклятой Дристры?! Как бы ему, в безуспешных попытках разбить россов, не потерять еше и всю империю.
Отпустив дознавателя, Иоанн, бессильно откинулся на ложе, думая обо всем услышанном. Сейчас при свете дня, видение, явившееся ему средь туч и молний, казалось горяченным бредом, наваждением, хотя вчера император почти поверил, что узрел одного из вишапов – чудовищ, в которые верили его собственные языческие предки, полурыб-полузмеев, повелевающих всеми водами, земными и небесными. Самый большой из вишапов, как говорилось в старинных преданиях, мог вырасти столь огромным, что пожрал бы солнце – и вчера басилевс чуть не решил, что видит именно это чудовище. Но солнце взошло, рассеяв ночные страхи, – и осветив новые проблемы, которые уже не спишешь на горячку расстроенного воображения и не развеешь отварами из трав. С уже созревшим решением, император, набравшись сил, снова кликнул Варду Склира.
– Нужны переговоры, – твердо сказал Цимисхий, – пошлите гонцов к россам.
Известие о посланцах кесаря быстро облетело весь Доростол – мало не весь город собрался на площади перед воротами, чтобы посмотреть на греков. Явился сюда и князь, в окружении верных дружинников, одетый лишь в белую рубаху и шаровары, словно насмехаясь над закованными в железо византийцами.
– Кесарь просит о нас о мире? – Святослав недоверчиво усмехнулся, глядя на ромейского воеводу, окруженного десятком скутатов, – и сам готов встретиться?
– Именно так, – кивнул стратопедарх Петр, – император не желает больше губить людские души и хочет заключить с тобой мир – и союз.
– У него есть враг страшнее меня? – непритворно удивился Святослав, – и против кого же?
-Об этом он скажет тебе сам, – сказал Петр. Святослав задумчиво посмотрел на него и, потом поднял скучающий взгляд к небу, щурясь на солнце.
-Мы подумаем, – бросил он и, развернувшись, ушел с площади. Вслед за ним потянулись и остальные русы, оставив ромеев окруженными толпой зевак.
– Грекам верить нельзя!
Коренастый плечистый муж, ровесник князя, лобастый как волк, и Волком же звавшийся – отчасти из-за одеяния: наброшенного поверх кольчуги плаща с подкладкой из волчьего меха, волчьей же шапки и гайтана с волчьими клыками на шее, отчасти из-за желтых, совершенно волчьих глаз, – грохнул кулаком по столу, за которым князь держал совет с дружиной, так, что с него едва не посыпалась посуда.
– Царь греческий и так натерпелся от нас сраму, – продолжал воевода, – не пойдет он сейчасна мир. Уловка это, очередная хитрость ромейская, чтобы время выгадать. Ударить бы сейчас по их лагерю, пока они там замаранные портки стирают с прошлой ночи, а с Цимисхием поступить как с его жирным родичем, что за камнеметами не усмотрел. Славная была жертва Перуну, не иначе за нее он и даровал нам победу.
Он хищно оскалился, больше чем когда-либо, напоминая зверя давшего ему имя – и таким же волчьим оскалом отразились и усмешки на лицах остальных дружинников, вспоминавших о бесславной кончине дяди Цимисхия Иоанна Куркуаса. Тучный армянин был захвачен в плен, свалившись с коня, тут же пойман и буквально разорван русами на части, принявшими византийского военачальника за его венценосного племянника. Отрубленную голову Куркуаса, насаженную на кол, потом русы водрузили над стенами города, как бы в насмешку над греками.
– В этот раз ни с кем не перепутаем, – вновь оскалился Волк и такие же смешки разнеслись и от остальных. Лишь Святослав досадливо поморщившись, при воспоминании о том, чего – и кого! – на самом деле ему стоила эта победа, обратился к дружиннику, что сидел ближе остальных.
– Согласен с Волком, воевода Свенельд?
Белокурый великан-свей, в кольчуге, с молотом Тора на груди и золотыми браслетами, украшенными драгоценными камнями, на запястьях, пожал широкими плечами.
– Если греки всерьез просят о мире, значит дела у них и впрямь плохи, – сказал он, – да вот только у нас не так чтобы лучше. Воины наши скоро как последний хрен конский без соли доедят, хотя и едоков куда меньше, чем вначале было. Да и на местных надежда плохая – вчера трех болгар зарубил, что хотели к Цимисхию перебежать. Воля твоя, княже, как ты скажешь, так и будет, но я бы послушал, что нам грек предложит.
– А ты что скажешь, Калокир? – Святослав повернулся к худощавому темноволосому мужчине, носившим расшитое золотом облачение греческого стратига, – с чего бы Цимисхий вдруг пошел с нами на мировую?
– До меня нечасто доносятся вести из столицы, с тех пор как я принял твою сторону, князь – развел руками Калокир, уроженец крымского Херсонеса, – но вряд ли там все сильно поменялось. Худший враг кесаря, не рус, не болгарин и не сарацин, а такой же стратиг или патрикий, что только и жаждет оплошки басилевса, чтобы самому ворваться во дворец. После вчерашнего поражения, Иоанну придется постараться, чтобы удержаться на троне – не затем ли он ищет союза с тобой?
– Что же, вот скоро и узнаем, – Святослав повысил голос, – эй, кто там есть?
На шум сунулся один из воев, что несли стражу у покоев князя.
– Передай грекам, что стоят во дворе, – сказал князь, – что я согласен говорить с их царем – если только он сам явится ко мне в Доростол. А коль побоится, значит мне он не верит, а раз так то и мне верить ему незачем. Скажи, что это мое последнее слово, а коли Цимисхий на мои условия не пойдет – значит, будем биться снова.
Сам Святослав с любопытством ждал, как ответит император на это дерзкое предложение – и был немало удивлен, когда на исходе дня ему донесли, что Иоанн Цимисхий, наряженный во все свои лучшие одежды, уже стоит у ворот, всего с десятком скутатов, да теми же греками, что приходили раньше. Немало удивленный таким ходом греческого царя, Святослав велел его впустить в свои покои.
– Немного я видывал гречинов, что были бы храбрее тебя, – заметил Святослав, жестом указывая императору на скамью у стены и сам усаживаясь напротив с любопытством разглядывая своего недавнего противника, впервые увидев его не на поле боя. Великий князь Киевский оделся просто – в чистую белую рубаху и шаровары, из украшений нацепив лишь неизменную серьгу с рубином в левом ухе. Как и его люди раньше, Цимисхий невольно почувствовал, что своей простотой одежд князь будто насмехается над басилевсом, одевшим шлем-стефанос и золоченный доспех, с накинутым поверх него пурпурным плащом, словно идя во главе победоносного войска.
– Ты смелый воин, катархонт, и, должно быть уважаешь смелость в других, как и я, – в тон ему ответил Цимисхий, – с чего бы мне не верить твоему слову? Жаль, что ты не внял моему предложению о поединке – и вчерашней бойни можно было бы избежать.
– Поединок и состоялся, – пожал широкими плечами Святослав, кивнув на плечо, что император невольно сжал, слегка побледнев от боли.
– Выпей, царь, – словно тень возникла за спиной Цимисхия зеленоглазая княгиня Предслава, в красном с черным одеянии и такой же кике. Бряцая подвесками-лунницами, она поднесла гостю ковш с медом, настоянным на терпких травах. Император искоса глянул на женщину, но ковш все же осушил.
– Мне говорили, что мы будем говорить наедине, – сказал Иоанн, отдавая ковш княгине.
– А мы и есть одни, – сказал князь, привлекая к себе супругу и обнимая ее за талию, – мы с Предславой одна плоть и кровь: я перед Богами ответ на поле брани держу, а она до меня слово от Них доносит. Говори при ней или уходи.
– Как скажешь, – пожал плечами император, – значит, поговорим втроем. На каких условиях ты готов заключить мир?
– Заплати мне дань, что задолжала ваша земля за два года, – сказал Святослав, – то, что обещали греки еще моему отцу, когда он ходил на Царьград. Выдай нам всем зерна на дорогу, отдай пленных, что захватили твои люди, открой нам путь домой, чтобы мы могли отвезти добычу и... признай меня царем Болгарии.
– Зерна и золота получишь сколько надо, – кивнул Цимисхий, – и пленных верну – если ты вернешь наших. Но вот кесарем я тебя признать не могу: есть лишь один Город Кесарей во всей Вселенной и один басилевс в нем. Но зато я могу тебя признать наместником восточной Мисии: это те земли, что вы зовете Болгарией, к северу от Гемимонта. Править ты будешь от моего имени, но в остальном...делай с ней, что хочешь.
– То есть подручным князьком от тебя быть? – медленно произнес Святослав, как бы невзначай кладя руку на рукоять меча.
– Я не смогу вернуться в Город с известием, что отдал земли мисян язычникам с севера, – сказал Иоанн, – да и половина этой страны по сей день в моих руках. Думаешь, у тебя хватит войска вернуть хотя бы Преславу?
Святослав нахмурился – хитрый грек знал и его слабое место. Он с трудом удерживал и этот город, вернуть всю Болгарию ему явно не под силу. А если будет договор...да пес с ним, с Цимисхием, пусть хвалится тем, что получил нового наместника – северная Болгария все равно будет в руках у него, Святослава. А потом уже поглядим, кто тут настоящий царь.
– Ты не настолько щедр, чтобы делать мне такие подарки, ничего не ожидая взамен, – недоверчиво Святослав, – у всего на свете есть своя цена и ты-то уже, наверное, знаешь ее и для Болгарии.
– Что с той Болгарии? – поморщился Цимисхий, – русы – не самый страшный враг, с которым ведет войну империя и этот город – не самая большая наша потеря. Вот уже несколько веков, как мы ведем брань с агарянами, что отняли у нас многие земли в Сирии и Палестине и сам священный город Иерусалим, сердце нашей веры. Басилевсу, что вернет этот город христианам, простят любые потери на Дунае, да и где угодно, слава его прогремит на весь крещеный мир, ну, а архонту, что поможет ему в этом будет рукоплескать весь Город.
– Плевать я хотел на восторги твоих холопов, – презрительно поморщился князь, – так ты хочешь мечи русов для войны с сорочинами? Чтобы вернуть город, где родился ваш Распятый Бог? А мне-то что с того будет?
– Будет золото, много золота, – сказал Цимисхий, – на Востоке столько богатств, что ты не видел и во всей Руси. Будет слава, достойная вождя, ну, а наши державы, наконец, станут воевать против общего врага. Я даже не буду просить тебя креститься – кто вспомнит о варварском севере, сколь угодно погрязшем в язычестве, когда сами ясли Господни вернутся в руки христиан. Ты будешь владеть Мисией, к северу от гор Гемимонта, а я – Антиохией и Иерусалимом и всей Палестиной. Вместе, рука об руку мы пройдем от Киликии до Красного моря и все агаряне, от земель Кордобы до самого Инда содрогнутся перед совместной мощью россов и ромеев.
