Текст книги "Волк и конь (СИ)"

Автор книги: Андрей Каминский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

– Амальгар, король франков!

Молодого человека, конечно, поразило в самое сердце то, что все его старания оказались напрасны – и стрелы, предназначавшиеся Лупу, достались Гримоальду, королю лангобардов. Глядя на понурившегося Амальгара, Отсанда чуть не пожалела его – тем более известие, что он хотел убить ее мужа, не особо-то и возмутило королеву. Луп становился все менее контролируемым и все более опасным. Трагедия с Сихильдой не заставила его успокоиться, как надеялась Отсанда: угомонившись на недолгое время, Луп, видя, что дело удалось замять, уверился в своей безнаказанности и вновь принялся за старое. Вот и сейчас, оторвавшись от остальных, он шастал по лесу в волчьем обличье, заставляя Отсанду обливаться холодным потом при мысли, что его тайну могут раскрыть в любой момент . Она уже и сама подумывала о том, чтобы избавиться от непредсказуемого в своей звериной хищности супруга – останавливала ее лишь мысль, что без Лупа ей недолго быть королевой.

Или все же нет?

Она внимательно посмотрела на молодого человека. Она не сомневалась, что он говорит правду: о «Меровинге-язычнике» рассказывали и в Реймсе и в Орлеане, описывая его примерно так же, как и выглядел незадачливый убийца. Хотя, убийца двух королей также был не подарком – все же это лучше чем оборотень, с каждым днем все менее способный обуздать свои кровожадные инстинкты.

– Это твой меч? – Отсанда кивнула на скрамасакс и, дождавшись неохотного кивка, спросила, – чья кровь на нем?

– Волка, который задрал моего коня, – ответил пленник и Отсанда довольно улыбнулась. В ее изворотливом мозгу, наконец-то, забрезжило подобие плана.

– Сторожите у входа, – бросила она васконцам, – и никому не слова, что вы его нашли. Сюда никого не впускать – и предупредите, если вдруг появится король.

– Останетесь с ним одна?!– воскликнул Одо, – королева, это же...

– Со мной ничего не случится, – огрызнулась Отсанда, – у него связаны руки и он безоружный. Я сказала – оставьте нас!

Одо поклонился и вышел из шатра, за ним последовали и остальные васконцы. Когда они вышли, Отсанда поднялась с груды подушек и перин, сваленных в шатре прямо на землю, и подошла к пленнику. Тот невольно шарахнулся, когда Отсанда потянулась к нему, но женщина лишь коснулась шишки на его лбу.

– Сильно болит? – сочувственно спросила она, – где это ты так?

– Ударился о ветку, когда удирал, – буркнул Амальгар, – болит...да, ерунда.

– У меня есть мазь из целебных трав, – сказала Отсанда, роясь в своих вещах и доставая оттуда небольшой флакончик из синего стекла, – это поможет.

Она присела рядом с Амальгаром и нежными, поглаживающими движениями, начала втирать мазь в его кожу.

– Почему ты делаешь это? – сказал Амальгар, недоверчиво косясь на женщину, – разве ты не должна отдать меня лангобардам? И что скажет твой муж?

– Лангобардам я ничего не должна, – сказала Отсанда, – с ними договаривался Луп, пусть сам перед ними и отвечает. А сам он появится не раньше утра.

Последние слова были произнесены с явным намеком – и соблазнительная улыбка вместе с лукавым взглядом не оставляли сомнений в том, какого рода был тот намек. Закончив с мазью, Отсанда достала бутылку с розовым реймским вином и два кубка, в который она и разлила напиток.

– За знакомство, – улыбнулась она, игриво косясь черными глазами, – ты самый родовитый король франков из всех, кого я встречала. И самый симпатичный, – добавила она.

Амальгар, осушив кубок, а затем и второй, тоже не остался безучастным к этим заигрываниям: близость возможной казни только подстегивало его желание. « Пусть и казнят, но зато я пересплю с королевой!»– мелькнуло в его голове, а Отсанда уже сбрасывала с плеч тунику из темно-синего бархата, обнажая цветущее женское тело. Вот она вынула из волос костяную заколку, удерживавшую сложную прическу, и густые волосы черной волной окутали ее плечи. Тонкие пальцы расстегивали завязки на рубахе Амальгара, а нежные губы касались его груди, опускаясь все ниже. Из-за связанных рук король франков не мог ответить с должным пылом, но у его неожиданной любовницы страсти хватало на двоих: повалив молодого человека на спину, она рывком стянула с него штаны и ловко оседлала мужские бедра. Томный стон сорвался с ее губ, когда напрягшаяся плоть вошла в ее лоно. Она энергично двигала бедрами, закусив губы в порыве страсти и чертя острыми ногтями кровоточащие полосы на груди Амальгара. Темные глаза королевы мерцали в полумраке шатра, как у дикой кошки, одновременно распаляя и пугая молодого короля франков, совершенно покоренного этой поистине королевской страстью.

Уже позже, когда полностью выбившийся из сил Амальгар дремал в углу шатра, Отсанда, скорчилась у входа, держа в руках небольшой нож, которым она счищала запекшуюся кровь с скрамасакса франка. Эту кровь она смешала с заранее приготовленной волчьей шерстью, после чего вышла из шатра.

– Стеречь его как зеницу ока и никого не впускать, – бросила она васконцам и те, давно привычные к причудам своей госпожи, только кивнули в ответ. Отсанда же направилась к тому участку лагеря, где терзали брошенные им подачки свирепые алаунты, привезенные васконцами из родных краев. Появление королевы охотничьи псы встретили громким лаем, но пары слов, сказанных Отсандой, хватило, чтобы они успокоились. Королева, присев рядом, шептала успокаивающие слова, одной рукой отвязывая поводки, а второй, поднося к носу каждой собаки комок с серой шерстью, смешанной с волчьей кровью. Из глоток псов уже рвалось глухое рычание, шерсть на затылке вздымалась дыбом, а глаза наливались кровью. Внезапно вся свора, в едином порыве, сорвалась с места и с оглушительным лаем кинулась в лес.

Он мчался меж деревьев, петляя, словно загнанный заяц, пересекая вплавь небольшие речки и лесные пруды. Порой ему казалось, что он сбил собак со следа – но позади вновь раздавался громкий лай и зверь кидался в бегство, в одночасье из охотника став добычей. До утра было еще далеко и Луна, насмешливо струившая свой свет с ночного неба, из друга стала смертельным врагом – просто потому, что не собиралась покидать небосклон. Мешало и брюхо, отяжелевшее после съеденной конины и передняя лапа, раненная в схватке с незнакомцем, а сейчас кровоточившая и заставлявшая его хромать. Угодивший в ловушку звериного облика, король-оборотень метался по лесу в поисках укрытия тогда как лай позади становился все громче и злее, все более торжествующим. Вот раздвинулись листья папоротников и огромный белый пес с глухим рыком кинулся на волка. Лязгнули челюсти, острые клыки рванули короткую шерсть и собака с жалобным визгом забилась в предсмертных судорогах, заливая кровью окрестные заросли. Однако вслед за первым псом подоспели и другие – и вскоре средь папоротников закружился визжащий и рычащий бело-серо-красный клубок.

Лишь наутро ошеломленные охотники нашли в лесу окровавленные останки Лупа Аквитанского – и никто не осмелился сказать, что на телах охотничьих собак, что привели людей на место его гибели, не было и следа холодного оружия – как не было его и при самом Лупе, лишенного даже клочка одежды. Зато следов волчьих зубов, жестоко рвавших собак, оказалось в избытке.

Никогда еще королевство франков не знало столь кровавой охоты – не каждая война уносила за ночь жизни двух королей сразу двух стран. Жизни обоих оборвались столь же неожиданно, сколь и таинственно: убийцу Гримоальда так и не нашли, а о смерти Лупа опасались говорить даже шепотом. Однако если лангобардов впереди ждала долгая и жестокая грызня за наследство погибшего короля, то своих подданных королева Отсанда очень скоро собиралась ошарашить новостью о своем браке с новым владыкой франков.

Эпилог

– Отрекаешься ли ты от идолов, от Водана, Тора и всех демонов, признаешь ли ты Господа нашего, Иисуса Христа, Истинным Богом, единым в трех ликах?

– Отрекаюсь и признаю!

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, крестится раб Божий...

Стоя по пояс в воде, Амальгар принимал свое крещение от самого епископа Виллехада. На берегу Весле собралась изрядная толпа – всем хотелось посмотреть, как принимает Христа последний Меровинг-язычник.

Для всего христианского мира Запада стала великим потрясением гибель сразу двух королей – Лупа, владыки франков, и Гримоальда, короля лангобардов. Сопоставимым событием, еще больше изумившим оба королевства, стало внезапное появление при дворе Амальгара, бастарда короля Хильперика, бывшего язычника и союзника «императора» Тюрингии. Сейчас Амальгар оказался под покровительством вдовствующей королевы Отсанды, которая заявила о своем намерении вновь выйти замуж.

– Слабое женское сердце будет вечно скорбеть по погибшему супругу, – говорила васконка, всем видом изображая вселенскую скорбь, – но ради блага королевства, чтобы не допустить новых усобиц, я соглашусь себя связать узами брака с этим юношей, единственным наследником королевского рода.

Сам Амальгар выражал такое же желание – также как и желание навсегда расстаться с языческими заблуждениями. Виллехад, воодушевленный открывшейся ему возможностью, завершить дело святого Ремигия крещением последнего франкского короля-язычника, также поддержал этот брак. Не возражала и знать, уставшая от войн и не видевшая более достойного кандидата на трон. Смуту вносил лишь герцог Ульфар, шурин погибшего Гримоальда, возглавивший лангобардов после смерти короля и громко заявлявший, что прежде чем короновать вчерашнего врага нужно разыскать убийцу Гримоальда. Однако герцога мало кто слушал, да и самому Ульфару все меньше оставалось резонов оставаться у франков, когда в самой Италии начиналась грызня за наследство умершего короля. Лангобарды покинули франков весьма озлобленными на недавних союзников, пока в Реймсе полным ходом шла подготовка к сразу трем церемониям: крещению Амальгара, его коронации и женитьбе на Отсанде. Все это произошло в один день – и знать, уже в который раз собравшаяся в Реймском соборе вновь громкими криками выразила поддержку новому королю.

...Да, о Боже, да! Отсанда, ты настоящая Фрейя в человеческом обличье!

В королевской опочивальне на покрывалах из розового шелка, сплетались два мокрых от пота обнаженных тела. Амальгар, лежал на спине, оглашая воздух похотливыми стонами, пока черноволосая голова размеренно двигалась над его бедрами, а полные губы супруги дарили ему небывалое наслаждение. Когда Амальгар готов был разрядиться, королева вдруг выпустила его плоть изо рта и, приподнявшись, впилась в губы мужа своими влажными остро пахнущими губами. Не давая молодому человеку опомниться, Отсанда оседлала его бедра и устроила безумную скачку, оглашая покои громкими криками.

Уже позже, когда молодой король окончательно выбился из сил, Отсанда, наконец, соскользнула с него и словно большая сытая кошка улегшись рядом с Амальгаром.

– Ну что, муж мой, – она потянулась, чтобы подарить ему еще один поцелуй, – все еще жалеешь, что мы покинули Реймс?

– Тебе разве откажешь? – с трудом переводя дух, усмехнулся Амальгар, – женщины Юга столь же настойчивы, сколь и неутомимы в любви.

– Тулуза – город солнца, вина и цветов, – томно протянула Отсанда, – здесь куда лучше, чем в этом унылом Реймсе. Совсем рядом моя родина и я научу своего мужа любить Васконию также сильно, как любит ее мой народ.

– Если все васконцы похожи на тебя, – сказал Амальгар, – значит я уже их люблю. Я думал начать свое правление с отвоевания Токсандрии и прочих земель захваченных Редвальдом...но с этим пока с этим можно и обождать.

– Конечно можно! – воскликнула Отсанда, – здешние земли нуждаются в защите ничуть не меньше севера. Сарацины не забыли, как у них отняли Тулузу и Барселону, так что впереди у тебя еще много войн.

Она придвинулась ближе к Амальгару, прижавшись к нему полной грудью и жарко шепча в его ухо.

– Эта земля древняя, очень древняя, – и ее боги все еще живут в здешних горах и лесах. Боги, которых чтили мои предки еще до франков и римлян, даже до галлов. Со мной ты узнаешь веселье пиров Акербельца, с горных вершин восхитишься мощью бурь Суугара, свирепого дракона небес, и в сырых глубинах прибрежных пещер ужаснешься тайнам склизкого Лу Каркула. Слушай меня, Амальгар, и ты станешь величайшим королем, которого когда-либо знала эта земля.

Она говорила это и Амальгар, завороженный колдовским мерцанием глаз, сиявших словно две черные луны, мог только покорно кивать в ответ

Иная свадьба и иной король восходил на трон за много миль отсюда: в канун Дня Всех Святых в главной церкви Эдинбурга, бледный, как смерть, отец Дункан венчал Харальда и Бранвен. Ярл Рогаланда, в кроваво-красном плаще, с изображением черного волка, даже не преклонил колен перед священником, с плохо скрываемым пренебрежением повторяя за ним положенные клятвы. Столь же развязно вели себя и норманны, приглашенные на церемонию: многие из них даже в церкви не снимали языческих амулетов. Крещенные собратья не уступали им в бесцеремонности, наглыми взглядами провожая любых мало-мальски привлекательных женщин. Харальд их не одергивал: даже после окончания церемонии он вел себя так, будто и не сочетался узами брака с королевой Альбы. Самой Бранвен оставалось только скрипеть зубами от злости при виде того, как иные бесстыжие особы глупо хихикают в ответ на грубоватые заигрывания норманна. Многие мужчины скоттов и англов в бессильной злости сжимали кулаки, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не затеять драку, однако норманнов, казалось, это вовсе не беспокоило – они вели себя как хозяева в завоеванной стране, да по сути и были таковыми. Ослепленная жаждой мести королева Альбы не поняла, что впускает в страну стаю волков в человеческом обличье, столь же жадных, сколь и безжалостных.

Бранвен оказалась права, говоря, что после разгрома Утреда, войско Харальда окажется самой влиятельной силой в обескровленной Альбе – и никто не посмел возразить, когда норманны высадились в Эдинбурге, объявив своего ярла королем Альбы. Свою роль сыграла и Бравнен, напомнившая, что Харальд был союзником Утреда и что она готова выйти за него замуж. Сопротивление поднялось чуть позже, когда захватчики показали свое истинное лицо: несколько скоттских и пиктских кланов подняли мятеж, но были жестоко подавлены, их главы казнены, земли розданы вождям северян, а сервов обложили тяжкой данью. Несколько жестоких рейдов по побережью окончательно подавили всякую волю к сопротивлению: последние не сдавшиеся пикты и скотты, бросая все, уходили в горы. Все острова вокруг Альбы также обсели норманны, а из-за моря являлись все новые драккары, полные охотников до чужого добра, чужих земель и чужих женщин.

Бранвен недолго заблуждалась считая свою судьбу хоть в чем-то отличной от судьбы собственной страны. В их брачную ночь с Харальдом, супруг оказался неожиданно груб, терзая ее, словно дикий зверь, в своей скотской похоти. Он и брал ее сзади, как животное, навалившись на женщину всем телом и жестко лапая ее грудь своими грубыми руками. Уже после, когда Бранвен лежала на устеленном волчьими шкурами ложе, пытаясь прийти в себя после грубого соития и потирая оставшиеся на коже синяки и кровоподтеки, дверь вдруг открылась и в королевскую спальню вошли трое ульфхаднов – в безрукавках из волчьего меха, наброшенных на голое тело, таких же меховых штанах и совершенно босых. Поймав похотливый взгляд одного «людей-волков» Бранвен шарахнулась к стене, прижимая к груди волчью шкуру.

– Харальд, что это?! Зачем они здесь! Это ведь наша спальня, пусть идут вон!

– Тебе не стоит так кричать, – лениво протянул Харальд, вставая с ложа и натягивая штаны, – и будь повежливей с ними – может, тогда они будут поласковей с тобой.

– Что? Я твоя жена!

– Да, – кивнул Харальд, – но они мои побратимы, люди-волки. Кровь, что мы смешивали принося клятвы друг другу, создает узы сильнее любых обетов вашей церкви. Каждый из них, не задумываясь, умрет за меня – и поэтому мне ничего не жалко для своих побратимов. Ни моего золота, ни моих женщин...

– Но ведь ты клялся и мне!– крикнула Бранвен, – или ты не мужчина, что отдаешь свою жену этим животным! Это против законов не только Христа, но и всех ваших богов!

Харальд продолжал одеваться и Бранвен, забывшись, схватила его за руку – и тут же получила смачную оплеуху, отбросившую ее к стене.

– Глупая баба, – скучающе проронил Харальд, – что ты можешь знать о нашей вере, если не понимаешь даже своей? Ты думала, что я принял Христа из выгоды, чтобы обмануть твоего дохлого муженька? Или потому, что – ха-ха, – поверил во всю эту чушь про любовь к ближнему и прощению врагов? Я отверг Одина, когда он выказал благоволение наглой девчонке, а не воину вроде меня – и тогда же я присягнул величайшему врагу богов и людей. Твоего Христа, что был распят и сходил в ад, что призывал быть мудрыми, как змеи, мы зовем Локи – Великим Обманщиком, что висит распятым в подземной пещере, пока змея капает ядом на его лицо – и этот же яд льется в сердца тех, кто отказался от веры отцов. Сын Локи – Фенрир, Могильный Волк, что в конце времен пожрет Одина, – именно его я взял своим покровителем. Кто-то в Альбе может верить в Христа, кто-то в Одина и Тора, но настоящим владыкой здесь станет Фенрир – и ты, как и все здесь, узнаешь, каковы ЕГО законы. А пока мои волки будут учить тебя новым правилам я навещу Эльсвиту, дочь тэна Этельреда: кажется, она не прочь лучше познакомиться с новым королем.

Он накинул на плечи алый плащ и вышел из спальни, не обернувшись на жалобные крики королевы Альбы, забившейся в похотливых лапах «людей-волков».

Редвальд, сбросив с плеч плащ, шагнул в дымящуюся паром купальню, и улегся, чувствуя, как целебные воды согревают тело. Позади остались месяцы напряженной работы, подавления мятежей и мелких стычек на новой границе между франками и тюрингами. Сейчас же император мог себе позволить несколько расслабиться в своей новой резиденции в Аахене.

– Могучий владыка почивает на лаврах? – раздался над его головой насмешливый голос , – тебе не кажется, что тут слишком много места?

Редвальд не успел ответить, когда раздался негромкий плеск и к нему прильнуло обнаженное женское тело. Шаловливая рука прошлась по его груди, потом опустилась ниже и молодой король, обернувшись, прильнул к губам своей королевы. Энгрифледа тоже могла позволить себе отдохнуть – после тяжелой и кровавой работы по усмирению Британии. Собственно, серьезно ей пришлось поработать только в Уэльсе, где она вступила в бой с Кингеном ап Мануганом, в жестокой сече, длившейся целый день, наголову разбив войско самозванного короля". Он сам угодил ей в руки живым – и Энгрифледа самолично скормила его Черному Шаку. После этого усмирение Британии пошло легко – королева не только вернула свои прежние земли, но и захватила кой-какие новые, отодвинув на север границу Альбы. Убедившись, что страна, наконец, в безопасности, молодая королева выделила несколько дней, чтобы навестить супруга.

– Надеюсь, ты не будешь меня донимать королевскими обязанностями, – сказал Редвальд с неохотой оторвавшись от губ любимой жены, – хоть один день.

– Я!? – Энгрифледа вскинула брови с видом оскорбленной невинности, – как ты мог заподозрить во мне такое коварство? Я – не буду. А вот она...

– Кто? – Редвальд еще задавал этот вопрос, когда послышались шлепки босых ног и в воду опустилась еще одна голая девушка, светловолосая и голубоглазая.

– Брунхильда!?

– А что тебе удивляет, мой король? – Энгрифледа мурлыкнула, царапнув острыми ноготками грудь супруга, – мы, знаешь ли, очень сдружились после...некоторых событий. И сошлись на том, что тебе нужно чем-то успокоить новых подданных. У тебя больше нет короля из Меровингов – но есть королева. И не только королева, но и пророчица.

– Если боги не отберут у меня этот дар, – вздохнула Брунхильда, – не знаю, можно ли меня даже сейчас считать невинной.

– Я сам король-жрец Одина, – рассмеялся Редвальд, – думаю, ради меня, боги простят тебе грех замужества. Сказать по правде, Энгрифледа, я и сам думал об этом браке не раз, вот только не знал, как сказать тебе.

– Мы всегда мыслим одинаково, муж мой, – улыбнулась Энгрифледа, – именно поэтому Тюрингия до сих пор непобедима.

– И останется такой и впредь, – расхохотался Редвальл, привлекая к себе обеих женщин и впиваясь поцелуем в первые же подставленные губы.