Текст книги "Отдельный батальон (СИ)"

Автор книги: Андрей Шопперт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

– Значит, нас скоро станет двадцать семь человек, – сел на место Васильев, криво улыбаясь.

На самом деле Брехт поговорил на эту тему со Шмидтом из местного ОГПУ. На любом производстве есть лодыри и горлопаны, и если именно они являются тормозом, то земляк обещал помочь: «Пригласить таких пролетариев и поговорить под протокол, а нет ли у тебя, родной, цели подставить подножку советской власти, лишив её цемента, не куплен ли ты японскими шпионами. Или сам уже стал шпионом проклятых империалистов?». Усмехаясь, Николай Николаевич Шмидт – заместитель начальника ОГПУ города Спасск-Дальний навис над Брехтом и скорчил зверскую рожу лица. Прямо не по себе стало.

– Мигом передовиком производства станет, – сел на место Шмидт и снова в улыбчивого душку парня превратился.

Утром двадцать «десантников» погрузились в две полуторки и Брехт их повёз на «работу». Сзади третья полуторка везла полевую кухню. Посчитали, что если возить инженеров за пятнадцать километров на обед, то полдня потеряешь и ресурс двигателей у ГАЗ – АА очень не большой, через пару месяцев машины встанут. Так что, завтракать, обедать и ужинать спецы будут прямо на заводе. А может, со временем, там и барак для них поставить временный.

У директора – Ивана Моисеевича Розенфельда долго сидели. Каждый представлялся и называл специальность по диплому, и где и кем работал. Старались коротко, но каждый по пять пусть минут, бамс и два часа, как не бывало. Потом ещё два часа директор разводил инженеров по рабочим местам. А тут и обед. Машины скатались назад в часть и привезли столы со скамьями сколоченные и конструкцию, похожую на «кухню» батальона, только маленькую на тридцать человек. Пришлось ещё две палатки под нож пустить.

Проблемы начались сразу после обеда. Брехт пошёл сам прогуляться по рабочим местам и посмотреть, не обижают ли его подопечных – узников концлагеря. Обижали. Шли они с Васильевым мимо курилки, там дымили и когда уже прошли почти, кто-то бросил в механика бычок и крикнул: «Что вражина, не добили тебя!?».

Брехт дёрнулся, но Семён Петрович его за руку дёрнул.

– Только хуже сделаете.

– Ладно. Сделаем зарубочку.

Весь день ходил Иван Яковлевич по рабочим местам. Чёрт его знает, нормально тут с дисциплиной или нет, но курят точно много и, проходя мимо курилки одной, ощутил Иван Яковлевич явный запах спиртного, то есть, ещё и пьют на рабочем месте. Опять хотел дёрнуться, но передумал. Криком не поможешь. Нужны и кнут, и пряник. И самое главное, сломать в головах этих, с позволения сказать «пролетариев», что они гегемоны. Как это сделать? Сразу ведь доносы начнут строчить, себя выгораживая, отстаивая право пить и работать спустя рукава.

Что ж, значит, нужно опередить. Завтра придётся ехать в ОГПУ.

Глава 10

Событие двадцать седьмое

Маяковскому говорят: «Вот вы писали, что „среди грузинов я – грузин, среди русских я – русский“, а среди дураков вы кто?»

Маяковский не растерялся и говорит: «А среди дураков я впервые».

Перед поездкой к Шмидту решил Брехт одну небольшую операцию провернуть. Подсказали её события на Украине. Американцы молодцы, всё просчитали правильно. Для того, чтобы держать в подчинении страну с населением в сорок миллионов человек, нужно всего несколько тысяч боевиков. Эти сорок миллионов не организованы, у них нет лидеров и оружия, да ещё и смелости выступить против этой тысячи. На кухне будут ругать бандеровцев, и всё. На заводе работает несколько сотен человек, и они точно так же разобщены и у них нет лидеров. И если на многомиллионную страну хватило нескольких тысяч, то на пару сотен человек хватит троих с черенками от лопат.

Вызвал вечером Иван Яковлевич засранца Синицына Юрия в штабную палатку и, протянув стакан с жасминовым чаем, что презентовал ему во Владивостоке Михаил Абрамович Трилиссер, указал на табуретку, что купил у столяра в селе Спасское. Зачинщик пьянок, отсидев трое суток по колено в собственных испражнениях и потом ещё выскобливший гауптвахту до первозданной белизны за два дня, хоть и смотрел волком, очевидно мстю готовя, но при этом вёл себя как образцовый красноармеец.

– Юра, дело у меня к тебе есть, – Брехт только сейчас сообразил, что они ведь ровесники. Если сейчас в армию забирают в девятнадцать лет, а он отслужил четыре с половиной года, то ему сейчас двадцать четыре года, как и Рейнгольду Штелле, в тушку которого он перенёсся, – Завтра поедешь с заключёнными на цементный завод. Охранять их. Только не от побега самих заключённых, а от возможного нападения на них несознательных рабочих.

– Да, так им и надо врагам народа этим. Мы тут кровь проливаем, а они диверсии всякие устраивают и мешают нам коммунизм строить, – а ведь искренне говорит, даже кричит почти, чуть слюнями не забрызгал.

– Наверное, – разве можно оправдывать «врагов народа», так можно и самому стать врагом. Напишет ведь донос мгновенно.

– Так зачем их охранять? – и смотрит, ждёт ошибки. Не дурак боец Синицын.

– Просто всё. Вот, есть у нас трактора Фордзонды. Один наш, а другой проклятые американские империалисты сделали и за золото нам продали. И пашут трактора землю, чтобы мы не умерли с голоду в следующем году. Пшеницу посеем озимую, рожь. И будет из чего хлеб на будующий год печь. Но ведь один трактор вражеский. Найдётся какой дурак и решит вражескую технику сломать, и останемся мы без трактора. Не вспашем, не посеем, не соберём урожай. И будем голодать. Весь батальон и ты в том числе. Как думаешь, правильно сделает этот патриот, что сломает империалистическую вражескую технику?

– Разве так можно сравнивать, – криво усмехнулся и отпил чай Синицын.

– Конечно. Эти пусть вражеские, но специалисты, они наладят работу завода, и он сделает больше цемента. Мы построим крепкие казармы для батальона, наше государство из этого цементы построит красивые новые дома для рабочих, клубы в деревнях. Дороги. И всего этого может не быть, потому что один дурак возьмёт и ударит в висок инженера вражеского, тот упадёт, ударится головой об острый угол и умрёт. Дурачка, конечно, посадят, а может даже расстреляют, а цемента не будет. Нужно воспринимать этих заключённых как трактор Форзонд. Пусть вражеский, но работает на нас, помогает нам строить коммунизм.

– Фордзонд… – Синицын двумя глотками осушил стакан.

– Механизм, который принесёт пользу Советской власти, – Брехт, прожив семьдесят с лишним лет, уж заболтать неграмотного почти крестьянского парня точно мог.

– А если решивших сломать наш трактор будет несколько? – молодец, сам подвёл.

– Несколько? – Брехт сделал самую задумчивую физиономию, на которую был способен.

– Человек пять могут собраться. Дураков много.

– И что делать? – ну, давай парень.

– Мне ещё двоих помощников надо, а лучше пятерых. Будем двумя тройками ходить, – скрестил руки на груди Юра. Прямо Наполеон перед Бородино. Ай, молодца.

– Хорошо. Выбери себе помощников. А голыми руками справитесь? – давай, додумайся до черенков лопат.

– Оружие что ли с собой брать? – глаза на лоб.

– Нет, оружия я вам не дам, – Брехт даже руками замахал.

– А если мы себе дубинки выстругаем, – вуаля.

– Дубинки. Это ведь изготовление оружия. Мало ли. Нет. А вот черенки от лопат возьмите. Только не переусердствуйте и сначала пооскорбляйте тех, кто покусится на наши Фордзонды. Пусть драку они начинают, а вы защищаться будете. Ну, ты парень умный. И ребятам объясни, а если справитесь, то я тебе рекомендацию дам на краткосрочные офицерские курсы. А пока присвою звания заместителя командира взвода. Договорились. Иди, выбери ребят, и подходите через полчаса, проинструктирую вас.

Пришли. Плохо. Плохо, что пятерых человек придётся от охоты оторвать. Мяса им в Спасске в 21 дивизии не дали. Нет. Мало ли, что положено. Вот, возьми деньгами, и покупай сам. Правда, дали. Только на те деньги интендант 3-го ранга Пётр Афанасьевич Камышов купил мяса чуть. Цены поднимались на глазах. Здесь в Приморье голода 1932 – 33 года не будет. Но покупателей стало больше, ехали с Омска и Новосибирска за продуктами на восток, и смекнувшие свою выгоду крестьяне цены задрали.

– Ребята, нужно просто ходить по заводу и смотреть, чтобы не обижали заключённых, что теперь живут с нами. Вот, Юра вам всё объяснит, он будет старшим. Если их попытаются обидеть, нужно вступаться. Только не доводите до членовредительства. Милиция встанет за вас, но до определённой границы. Поучите, и хватит с них. Если рабочие будут пьяные, то свяжите и передайте управляющим на заводе.

Событие двадцать восьмое

– Как правильно писать, «анонимка» или «онанимка»?

– Данос.

Слова худого не скажет… сразу пишет анонимку.

Утром, отправив заключённых с охранниками ОГПУ, Брехт на третьей машине сам выехал на цементный завод с будущими снайперами. Иван Яковлевич по привычке представлял себе черенок от лопаты, как ровную, выточенную на токарном станке, белую палку и был прямо поражён какой-то кривоватой, местами неошкуренной … заготовкой. Да и ладно, встреча с головой или каким другим наростом на человеческом теле, что той, что другой палки эффект произведёт одинаковый. Сокрушительный.

Отвёз, зашёл с этими вышибалами в просторный кабинет и поставил Ивана Моисеевича Розенфельда – директора завода цементного перед фактом, что вот эти красноармейцы будут с этого дня гулять по территории завода и совать нос во все щели, а до кучи смотреть, чтобы не было эксцессов между заключёнными и идиотами.

– Так, если драка возникнет, это же милицию вызывать надо, – поскучнел, сначала просиявший от вида Брехта, директор.

– Нет. ОГПУ. Это на 58 статью потянет. Нападение на военнослужащего, а также попытка саботажа с целью завалить план. Голимое вредительство. Давайте, я вам зачитаю статью 58 часть 7: «Подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы, а равно кооперации, совершённый в контрреволюционных целях путём соответствующего использования государственных учреждений и предприятий, или противодействие их нормальной деятельности …» там дальше не наш случай бывших собственников у завода нет.

– Какая же тут контрреволюция? – совсем взбледнул Розенфельд.

– Вот ОГПУ и найдёт какая.

Директор побежал давать «цеу» мастерам и начальник переделов, а Брехт решил возвращаться. И передумал. Появился план, как ещё немного дисциплину наладить.

– Поехали в город, в ОГПУ зайдём, – сообщил он Ваське, садясь в машину.

Приехали и застали стоящего перед управлением на улице Николая Николаевича Шмидта.

– Вот как, сам приехал сдаваться, а то я к тебе собирался, стою, машину жду, – похлопал заместитель начальника городского отдела ОГПУ Брехта по плечу и, приобняв, увёл в здание.

– Это арест? – поинтересовался Иван Яковлевич, когда они зашли в кабинет Шмидта и хозяин прикрыл дверь.

– Задержание до выяснения, – Шмидт заливисто рассмеялся, потом сорвался на кашель, – Простыл, в такую жару, пришёл вчера домой и прямо холодной воды из колодца, мучаюсь теперь. В общем, так, комбат, тут на тебя донос поступил. Что привёз ты на важный государственный завод врагов народа целую толпу, для того, чтобы они совершили диверсию на заводе и лишили Приморье такого нужного здесь, да и всей стране цемента. А ещё ты используешь государственный транспорт, чтобы кататься по окрестностям и возить на завод этих врагов народа, – ОГПУшник ткнул пальцем в листок на столе. Он был свёрнут в четвертинку, и ничего не было видно.

– Не в бровь, а в глаз. Всё, до последнего слова, правда. И даже про машины. Можно, Николай Николаевич, я посмотрю на писульку?

– Зачем? – опять закашлялся.

– После допроса ко мне поедем, там у меня целый профессор медицинский есть, ладно, почти профессор. А посмотреть я хочу, чтобы по почерку и грамотности определить, кто писал – безграмотный рабочий или ИТР.

– Что такое ИТР? – Шмидт налил себе воды из графина и выпил залпом, Брехт только сейчас заметил, что лицо у (Блин, как эти три кубаря на звания переводятся? Старшего оперуполномоченного, что ли?), было красным. Точно какая-нибудь ангина, и она заразна, а здесь и аспирина ещё нет. Или нет, аспирин всё же должен уже быть.

– Инженерно-технические работники. ИТР.

– Резонно. Глянь, я сразу обратил внимание, что почерк хороший.

Иван Яковлевич развернул листок, понюхал, как в фильмах принято, вдруг женскими духами пахнет. Бляха муха, а листок совсем слабо и точно пах. Нет не Шанель № 5, одеколон. То есть, мужчина побрился и, сбрызнув щёчки (Какие тут есть одеколоны?), «Тройным», сел писать донос. Почерк был ровный, и человек был грамотный. Ошибок не было. Подписи, естественно, тоже.

– Легко будет найти клеветника. Он пользуется после бритья одеколоном и если утром проверить всех ИТР завода, просто понюхав, то число подозреваемых резко сократится, а потом у оставшихся изъять пару написанных им документов рабочих и сравнить почерк, смотри, как тут интересно буква «о» написана, без отрыва. Из бывших товарищ. Учился чистописанию.

– Ну, ни хрена себе, Иван Яковлевич, пойдёшь к ним работать? – Шмидт тоже понюхал анонимку, – есть слабый запах. Противный такой.

– Нет, своих проблем хватает. Я что приехал-то, Николай Николаевич. Хочу попросить тебя лекцию прочитать перед рабочими цементного завода.

– Лекцию? Что я профессор что ли? Я неумею. А про что лекцию? Сам чего не хочешь прочесть? – Шмидт открыл лежащую на столе папочку и положил туда листок.

Твою ж налево! На обложке было написано жирно: Брехт Йоган Яковлевич – комбат отдельного разведывательного батальона.

– Дело?

– Есть сигнал, обязаны завести. Да, не тушуйся, сам ведь тебя во Владик посылал за спецами. Найдём анонимщика и спросим с пролетарской простотой, а зачем ты собака, органы в заблуждение вводишь, зачем на нашу Красную армию клевещешь, может, это ты враг народа, и не хочешь подлец, чтобы завод, наконец, начал план давать по выпуску такого необходимого нашей стране цемента.

– Так и надо сделать? Не нравится мне, как этим заводом руководят. Дисциплины там нет. Вот про неё и хочу тебя попросить лекцию прочитать.

– Ну, ладно. Согласен, что лучше мне эту речь сказать. Рассказывай.

Событие двадцать девятое

– Дорогой, пошли в ЗАГС?

– Тебе надо, ты и иди…

Когда какая-то баба спросила, согласен ли я взять в жены какую-то Зинаиду, я начал мгновенно трезветь.

– «Нужно бить врага его же оружием» – Генрик Ибсен сказал. Я вот что придумал… Хотя нет, по-другому нужно начать. Гулял я по заводу, а там люди пьют в рабочее время и некоторые, может, и сразу пьяные приходят, а какие из пьяных работники, тем более что это очень опасное производство. Там температуры до полутора тысяч градусов, заснёт такой пьяница или не тот рычаг повернёт и спалит завод к чёртовой матери. Кто потом за это отвечать будет?! С тебя не спросят? Почему не разглядел поджигателя?! Почему мер не принял?! А он, гад, сгорит сам вместе с заводом, и даже спросить не с кого будет.

– Ты брось, Иван Яковлевич, кликушествовать! Ты дело предлагай, – снова закашлялся Шмидт.

– Нужно отучить этих алкашей пить на рабочем месте и пьяными на работу приходить.

– Как? Дело говори. – Расстегнул воротник. Блин-блинский температура у человека. Нужно везти в часть.

– Выступишь у них перед коллективом и скажешь, что поступило к тебе анонимное донесение, что враги народа спаивают работников завода, чтобы устроить диверсию. Не успокоились силы контрреволюции и жаждут реванша. А потому с этого дня на заводе до поимки контрреволюционеров вводится режим «Чрезвычайного Положения». Всех входящих через проходную будут обнюхивать и пьяных забирать в ОГПУ для допросов. Кто спаивал? С кем пил, вражина? А также сотрудник ОГПУ будет ходить по заводу днём и если кого обнаружит с запахом, то тоже арестует и увезёт на допрос. Товарищи, враг пытается вставить нам палки в колёса на пути к коммунизму. Долг каждого работника завода сообщить, если кто на работу приходит пьяным. Эти люди будут осуждены наши народным судом и расстреляны, если они это делают для того, чтобы навредить Советской власти.

– Мать твою, да тебе, товарищ Брехт, не к нам нужно идти работать, а ЦК партии, – помотал головой Николай Николаевич.

– Партия и лично товарищ командарм Блюхер Василий Константинович доверили мне создать первый в стране разведывательный батальон, значит, я на своём месте, и я с этой задачей с твоей помощью, товарищ Шмидт, справлюсь.

– Ладно, Иван Яковлевич, хватит лозунгами говорить. Понял я тебя. Считаешь, что если мужик соточку выпьет, то хуже работать будет? – платком лоб мокрый вытер ОГПУшник.

– Координация не та, реакция. Там на самом деле очень опасное производство. Кроме того, раз пьют в рабочее время, то дисциплина очень слабая, а значит, могут и оборудование, скажем, спустя рукава обслуживать, смазывать, там, всякие подшипники не по регламенту, температуру контролировать плохо. Да, много чего, может, и план не выполняют, не из-за отсутствия специалистов, а из-за отсутствия дисциплины. Специалистов я завёз, а им в спину плюют, не хотят план выполнять, больше ведь работать надо. Не хотят! Настоящий саботаж и вредительство. Чётко статья 58 часть 7 подходит.

– Ну, посадим бузотёров, алкашей и лодырей, а работать на заводе кто будет? – вполне здравый вопрос нет сейчас в стране безработицы, разве из деревни молодых пацанов и девчат забирать, но они не грамотные, а производство на самом деле технически очень сложное.

– Всех не надо сажать, парочки человек хватит и присутствие человека в форме на заводе. Наладится дисциплина, подшаманят мои зеки оборудование, наладят процесс, завод начнёт выполнять и перевыполнять план, зарплата поднимется, жильё завод строить начнёт, и отбоя от желающих на нём работать не будет. Ещё и выбирать сможет Розенфельд работников только с семью классами образования и непьющих.

– Красиво излагаешь. Хорошо, Иван Яковлевич, вот выздоровею и устрою им лекцию о вреде пьянства. Сейчас, сам понимаешь, из меня лектор ни какой, – и в подтверждении своих слов Шмидт снова закашлял.

– Сам вижу. Всё, допрос окончен, поехали в часть, отдам тебя своему эскулапу, а то у него вообще пациентов нет. Вот обрадуется. До смерти залечит.

Военврач 1 ранга – Колосков Пётр Петрович прослушал ОГПУшника, посмотрел горло, пульс посчитал и спросил пожевав губу:

– А чего это вы товарищ не в больнице. У вас ангина, а то и ещё испанка до кучи. Всех заразите. Срочно я вас изолирую. У нас в госпитале полежите. Буду лечить вас, и главное, не дам других заразить.

На самом деле, это его Брехт по приезду в часть попросил настойчиво чекиста постараться оставить у себя, пусть отдохнёт чуток и полечится, потом себя ещё и обязанным будет чувствовать, от тяжёлой болезни вылечили.

– Что у него на самом деле? – Спросил Иван Яковлевич у военврача, когда Куй увела Шмидта в госпитальную палатку.

– Простыл, ну и усталость ещё. Полезно будет пару-тройку деньков подлечиться. Аспирин у нас есть немецкий, по большому блату достал. Быстро на ноги поставим, медку бы ещё достать и ромашки лекарственной набрать, горло полоскать. У вас жена травница, отправьте.

Жена? Пора, наверное, и на самом деле жениться.

Глава 11

Событие тридцатое

– Пень!

– Ты пень!

– Это ты пень!

– Сам пень!

– У меня монтажная пена кончилась!

Кроме двадцати механиков, электриков и теплотехников приехало ещё шесть заключённых. Все участники разных контрреволюционных заговоров. Повезло людям. Если бы осудили не в 1932 или 31 году, а в 1937, то расстреляли бы, ну, в самом благоприятном случае, червончик бы дали, а так люди получили по три – пять годиков и думают, что отсидят, вернутся домой и жизнь у них снова в старую колею свернёт. На самом деле большинство никуда не отпустят, либо добавят срока, либо оставят на всяких поселениях в Сибири. А те, кто сдуру всё же вернётся домой, тех сразу и похватают. Как раз Ежовщина начнётся. И большинство расстреляют.

Лучше всего людям тут бы остаться, можно и Ежовщину, и войну пережить. Не объяснить, а если и попробовать, то не поверят. Они ведь произошедшее с собой ошибкой считают, какой-то клеветник-завистник или настоящий враг донос написал, а там не умный следователь не разобрался. Грамотёшки не хватило.

Пятеро были строителями. Вернее, трое даже целыми архитекторами. Брехт собрал их отдельно от остальных и рассказал, как представляет себе жилищно-коммунальную деятельность отдельного батальона.

– Нужно нам выстроить пять казарм одноэтажных на сто человек каждая в виде прямоугольника. По две казармы в длину и одна в ширину. С оставшегося торца построить штаб, совмещённый с клубом. Внутри будет плац. Посадить нужно по всему периметру внутри корейские кедры, метров через пять один от другого. То же самое и по наружному периметру. Будем жить в кедровом лесу. – Осмотрел внимательно слушавших его строителей, взрослых мужиков почти полностью седых и с потухшими такими глазами. Серые лица, острые плечи торчат, не сильно обильно кормили их при тяжелейшей работе – вручную щебёнку дробить. Неужели дробилок нет и экскаваторов со взрывчаткой. Всё это больших денег стоит и электричество с соляркой нужны, а тут корми супчиком три раза в день и никаких солярок не нужно.

– Офицеры тоже в казарме? – задал вопрос архитектор, воспользовавшись тем, что Брехт замолчал.

Брехт вспомнил дело на этого «гражданина»: «Иван Александрович Калиновский родился в 1904 году в Симбирской губернии. Архитектор-художник. По происхождению дворянин. Его отец был известным в Москве юристом». Молодой совсем.

– Не офицеры, а командиры. Думаю. Наверное, так, пока холостой наш командир, то живёт в казарме отдельной офицерской, тьфу, командирской, в комнате на двоих. Когда женится, то переезжает в домики, метров шестьдесят квадратных. И огородик небольшой за домиком, а перед домиком палисадник с клумбами для цветочков, что его жена будет выращивать. Казарму нужно с запасом строить, скоро командиров будет гораздо больше.

– Больница? – этот вопрос другой това… тьфу, гражданин задал.

Интереснейший персонаж: «Архитектор Вернер Освальдович Шнейдратус. Родился в 1908 году в Берлине. Его отец, Освальд Освальдович, был инженером-строителем (архитектором), членом ВКП(б), соратником немецких социалистов Карла Либкнехта и Розы Люксембург. После Первой мировой войны приехал в первое свободное государство рабочих и крестьян. В Москве работал инженером-архитектором в Наркомате тяжёлой промышленности».

Ну, неизвестно повезло или нет. Здесь теперь, скорее всего, выживет, а в фашисткой германии точно попал бы в концлагерь.

– Конечно. Давайте сразу большую проектировать. С операционной, с инфекционным отделением, с небольшой детской палатой, пойдут ведь детки. А раз детки, то и для рожениц палата. Размером с казарму делайте.

– Гут.

– Теперь ещё пищеблок обговорим. Когда к нам проведут электричество не знаю, так что сперва нужна кухня с несколькими печами. Нужна солдатская столовая. При этом на летние месяцы можно предусмотреть рядом такую столовую на открытом воздухе, какая у нас есть сейчас, с навесами от дождя. Жарко будет в помещении. Командирская столовая отдельно. Там же врачи и другой медперсонал.

– А что с канализацией? – это опять Калиновский.

– Хороший вопрос. С конца начнём. Нужно строить водонапорную башню. Туда будем из реки после очистки закачивать воду. Хлорировать попытаемся. Если получится хлор добыть. Разводка со временем будет по всем помещениям. А вот канализация. Это трубы, насосы, очистные сооружения. Очень было бы не плохо, но пока нам не по силам. Может быть, позже. Теперь же будут септики или как сейчас ещё называют выгребные ямы. Будем нанимать золотарей.

– Понятно. Что с забором? – это третий товарищ-гражданин отметился: «Архитектор Аркадий Николаевич Ширяев родился в 1908 году в Архангельской губернии. Автор проектов жилых и общественных зданий».

– Обязательно нужен забор. Но это не первостепенное дело. Пока нам нужны казармы и столовая. В условиях местной зимы на улице принимать пищу то ещё удовольствие.

– Иван Яковлевич, а что с материалами? Из чего будем строить? – Шнейдратус указал на штабель досок, возле которого они сидели, – Всё из досок?

– А вы знаете, что такое каркасные дома? Или насыпные?

– Тут специалисты собрались, молодой человек, – самый пожилой товарищ встал. Ежов. Однофамилец, блин. Прорабом был на стройке. Не стал строить дом из некачественного кирпича, который в руках крошился. И вот здесь.

– Вот и хорошо. Делаем деревянную стенку, через тридцать сантиметров ещё одну, и обязательно кучу распорок между ними, чтобы потом стену раздувать не стало. Засыпаем промежуток шлаком от цементного завода, там его уже целые горы наворотили. Наружную стену обшиваем доской ёлочкой. Обжигаем паяльными лампами и потом маслом или олифой покрываем. Вопрос только из чего делать крышу.

– Из черепицы, – поднял руку Калиновский.

– Так там матрица нужны и большие температуры для обжига, – Брехт о черепице не думал, не сталкивался с ней никогда.

– Ерунда. Хватит тепла, что выбрасывается в атмосферу на цементном заводе. Построить рядом небольшой участок, и себя обеспечим, и потом можно на продажу изготавливать. Будет у завода дополнительный небольшой цех. Формы для такого завода изготовить будет не сложно. Глина под рукой. Красной черепицы не получится, в этой глине мало железа и много алюминия. Будет жёлтая.

Событие тридцать первое

Василий Иваныч, взяв Петьку и Анку,

А также червей поллитровую банку

И всех погрузив в боевую тачанку

Поехал рыбачить к реке спозаранку.

Последним неохваченным работой на пользу нашей социалистической Родины спецом остался Иван Олегович Бортников. Его Иван Яковлевич хотел озадачить проектированием противотанкового ружья. Причём, «противотанковое», это пока просто название. Нужно было снайперское оружие с большей поражающей силой, чем винтовка Мосина или Арисага. Оружейником Бортников не был. Работал на Тульском оружейном заводе инженером-механиком. Нужен был не столько, как разработчик оружия, а скорее, как человек, способный свести Брехта с Симоновым и Дегтярёвым. Тогда, в самом начале войны, по приказу Сталина и под его неусыпным контролем, они за двадцать дней свои противотанковые ружья создадут. Сейчас Сталин не подтолкнёт. А вот Блюхер вполне может эту проблему решить. Ворошилов ему в такой малости не откажет. Не станет связываться с любимчиком Вождя, а может, как очень не глупый человек, и сам поймёт нужность этого девайса. А если прислать Симонову и Дегтярёву уже готовые характеристики и эскизы, то они и вообще не посчитают это проблемой и создадут такую винтовку из спортивного интереса за пару недель.

Брехт описал Бортникову свою хотелку и даже, как смог, схематично нарисовал ружьё. Как уж запомнил по фильмам и кинохронике. Надо отдать должное тому голубому порошку, память хоть и не стала феноменальной, но жаловаться на неё было грех. Стоит о чём-то серьёзно задуматься и искомое всплывало в мозгах. Даже, казалось, совершенно забытые вещи вдруг чётко проступали.

– Во время первой мировой войны фирма Маузера в Германии выпускала противотанковые ружья, но эффективность их была очень мала, всего несколько танков было подбито, а может и те только приписка. Винтовка, точнее, а не ружьё, называлась, если память не изменяет: Mauser T-gewehr, у нас принято называть Танковая винтовка Маузера М1918. Калибр у неё 13.2 миллиметра, а патрон, не помню, кажется, 13,25×92 миллиметра.

– Нужно мощнее, ведь толщина брони всё время растёт. Скажем под патрон 14,5 × 114 миллиметра.

– Тяжёлое получится, – закатил глаза, что-то прикидывая, спец.

– Килограмм пятнадцать-двадцать это приемлемо. Легко человек поднимет. Общая длина около двух метров. Обязательно дульный тормоз.

– Тут тогда с патрона надо начинать. Сейчас таких не существует, – выискивал всё новые возражения Бортников.

– Согласен. Сначала нужен патрон. Кроме того, оно мне нужно не столько для войны с танками, сколько с машинами и дзотами с дотами, пулемётами противника, может, против лёгких пушек и даже низколетящих самолётов.

– Самолётов? А что, если таким патроном в самолёт, то мало не покажется. А от меня-то вы чего хотите, Иван Яковлевич? – поджал губы и в упор уставился на Брехта оружейник.

– Правильно выданное техзадание, намётки и пути решения. Чтобы идти в большие кабинеты не с голыми мечтаниями, а с папкой полной бумаг.

– А насколько велики ваши связи среди военных? – подёргал себя за кончик носа Бортников.

– А что?

– Это не праздное любопытство, Иван Яковлевич, иметь Танковую винтовку Маузера М1918 в качестве образца было бы очень не плохо. На месяцы бы ускорило разработку своей винтовки, – пояснил спец.

– Я завтра попробую позвонить Блюхеру. Ещё что-нибудь есть, о чём в данном ключе его стоит попросить. Два раза по одному вопросу не хотелось бы звонить.

– Я ведь не конструктор. Нет, думаю, что наличия немецкой противотанковой винтовки будет не достаточно. Есть американский крупнокалиберный пулемёт Browning M1921, разработанный Джоном Браунингом. Вот его бы ещё. Там калибр 12.7. Ещё не плохо бы заполучить такой раритет германский как MG 18 TuF (Tank und Flieger Maschinengewehr – противотанковый и зенитный пулемёт) – первый в мире крупнокалиберный пулемёт, представлявший собой увеличенную модификацию MG 08 под патрон 13,25×92 мм SR.

– Вот, то есть, и американцы и немцы уже шагали в этом направлении, а мы как всегда отстаём. Значит, завтра позвоню. А для вас у меня пока есть другое задание. Мне достались несколько пулемётов от самолётов: ПВ-1 (Пулемёт Воздушный первый) – авиационный вариант пулемёта Максима. Сейчас сходим, посмотрим. Так вот, нужна рама или станина, на которой они парами будут крепиться внутри кузова автомобиля ГАЗ – АА. И чтобы стрелять мог один человек сразу двумя. Будем эдакую современную тачанку делать. Как у Чапаева, только на машине.

– Интересно. Выдумщик вы, товарищ…извините, гражданин, комбат.

Tankgewehr M1918

Событие тридцать второе

Один приятель говорит другому:

– Люди, которые делают утреннюю зарядку, умирают в сто раз реже остальных.

– Почему?

– Потому что их в сто раз меньше, чем остальных.

Первое августа уже. Скоро и лето кончится. За месяц отдельный разведывательный батальон стрелять не научился. Даже строем ходить не научился. Единственное, что Брехт не похерил, так это получасовая утренняя разминка. Лето, тепло, птички чирикают. Чего не побегать с голым торсом. Форма одежды № 2. С помощью собственного ножного измерительного инструмента Иван Яковлевич проложил вокруг части тропку длиной в пять километров. Учили на военной кафедре в УПИ. Просто всё, делаешь обычным шагом несколько десятков шагов, потом замеряется рулеткой пройденное расстояние и делится на количество шагов, получается длинна среднего шага. У Брехта получилось 72 сантиметра. Сделал 6945 шагов. Вуаля. Каждое утро пятёрочку будьте добры, товарищи красноармейцы, пробежать.