Текст книги "Отдельный батальон (СИ)"

Автор книги: Андрей Шопперт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Девушки и Васька были на кухне, готовились к ужину позднему, вкусно пахло тушёным мясом и чем-то жаренным.

– А где Дворжецкий? – умывшись и присев за стол, поинтересовался Брехт у Кати-Куй, наклонившись над кастрюлей, и вдохнув аромат мяса с какими-то специями.

– Не знаю. Его уже больше суток нет, – кинула между делом. Поставила на стол перед Иваном Яковлевичем большую тарелку с тем самым разваренным до состояния тушёнки мясом.

Твою ж налево!!! Вот чувствовало сердце, что нельзя этого игромана одного отпускать. И что сейчас делать? Куда тут нужно идти искать этого пройдоху в незнакомом городе? И ОГПУ не поможет. Само раны зализывает.

– А сколько время?

– Восемь часов.

Нда. Теперь только утра ждать.

Глава 16

Событие сорок шестое

Женщина говорит продавцу овощей и фруктов:

– Вчера я заказывала у вас три килограмма слив и заплатила. А сегодня послала к вам своего сыночка, но он принёс только два килограмма, я взвесила!

– А вы своего сыночка не взвешивали?

Матвей Абрамович Дворжецкий во Владивостоке бывал по долгу службы несколько раз. Не сам. Сопровождал больших начальников из руководства КВЖД в качестве переводчика. Только одно дело беседовать с солидными людьми (чаще всего американцами) в ресторане или кабинете начальника железнодорожного вокзала Владивостока и совсем другое окунуться в суету большого, практически незнакомого города, в одиночку, и совсем не по железнодорожным делам.

Нужно найти швейные машинки. Что ж, начинать нужно с простых решений. Матвей Абрамович переоделся из дорожного костюма в дорогой деловой для встреч с солидными людьми и, наняв извозчика, поехал на Семёновский базар. Там, сойдя с пролётки, он огляделся. Сета – сует. Кричали тётки, расхваливая пирожки и жареную рыбу, чуть дальше лежали под навесами рыбины, ещё не успевшие подвергнуться термической обработке. Пахло яблоками одуряюще, и Матвей Абрамович подошёл к женщине с повязанным плотно вокруг головы платком на мусульманский манер и посмотрел на предлагаемый ею товар. Большие красные яблоки были натёрты до зеркального блеска, и стоящая рядом с женщиной девочка лет десяти-двенадцати время от времени доставала из большой искусно сплетённой корзины очередное краснобокое яблоко и принималась полировать его кусочком бархатной ткани. Потом критически осматривала получившееся у неё произведение искусства, выискивая недоработки, и, убедившись, что яблоко теперь сверкает почище медного нового пятака, укладывала его в горку на прилавок.

– Сладкие? – поинтересовался Дворжецкий и взял только положенное девочкой на прилавок яблоко.

– Чистый мёд, да вы попробуйте, дорогой товарищ! – женщина протянула ему половинку яблока. Говор был странный. С нажимом на гласные и тягучий такой.

Матвей Абрамович откусил. Правда, сладкие, но имелась и небольшая кислинка, которая делала яблоко ещё вкусней.

– Почём? – решил несколько штук купить бывший переводчик, пока разыскивает искомое прямо тут на рынке и съест.

– Два рубля фунт.

– Пару фунтов. Нет не надо никаких кульков. В карманы суну, – остановил он попытку женщины скрутить из старой газете кулёк.

Получив требуемое, и в самом деле, распихав яблоки по карманам пиджака, а одно, самое большое, сразу надкусив, Матвей Абрамович поинтересовался у торговки.

– Уважаемая, а где я смогу купить запасные части к швейным машинкам или сами швейные машинки?

– Машинки? – женщина откусила кусок от той половинки, что дегустировал Дворжецкий, и смачно захрустела, брызгая соком, – Так это вам на блошиный рынок надо.

– И где это? – тоже захрустел бывший переводчик.

– Вон… – она махнула рукой, куда-то влево, потом посмотрела на Дворжецкого и хитро улыбнулась. – Далеко. Купите вон, Таньке леденец и она вас проводит, – приподняла она за шиворот девочку.

– Легко, – согласился Дворжецкий, – ведите, Татьяна, меня сначала к леденцам, а потом к этому блошиному рынку.

Блошиный рынок существовал. Женщина его не обманула. Стоял звон. Покупатели брали в руки всякие гаечные ключи и другие железки, рассматривали их и бросали назад в ту кучу, из которой их достали. А так как продавцов было много, да и покупателей прилично, несмотря на утро, то этот звон от ударов железа о железо стоял непрерывный. Дворжецкий прошёлся вдоль первого ряды, здесь всё это ржавое старье лежало прямо на земле или на грязной газете, изредка на куске промасленной грязной ткани. Ничего похожего на запчасти к швейным машинкам не наблюдалось.

Нужно было кого-то спросить, чтобы не терять время на обход всех рядов. Мужчина с одной ногой, сидевший на небольшой табуретке и продававший замки навесные, показался Матвею Абрамовичу завсегдатаем этих рядов, и он обратился к нему. Инвалид выслушал и переспросил:

– Иглы и запчасти к швейным машинкам?

– Точно, – мотнул головой Дворжецкий.

– Так тебе Тихон нужен. У него выбор. Во втором ряду почти по центу, вон тут через мои замки проскочи и дуй направо, сажен писят. А замки тебе, мил человек не нужны, запирать швейные машинки? – скривился, показывая, что людям веры нет. Беречься надо.

– Пока нечего запирать, но как только, так сразу к тебе обращусь, как тебя зовут?

– Егором кличут. Как понадобятся, приходи, лучший товар у меня. Ну, ступай, не мешай торговле.

Дворжецкий оглянулся, ни какой толпы, желающей купить замки навесные, он у себя за спиной не увидел, народ просто шлялся вдоль рядов, точно не замки выискивая. Спорить не стал с Егором Матвей Абрамович и, перешагнув через замки, пошёл направо, считая шаги. Пятьдесят саженей, это где-то сто сорок шагов. На такой ориентир не слишком надёжный будущий директор швейной артели не понадеялся и внимательно смотрел на товар, разложенный на прилавках. Иглы он заметил на сто тридцать девятом шаге. Нет, иглы обычные встречались и раньше, но вот иглы для швейных машинок попались именно у этого бородача. А рядом ещё лежало колёсико от швейной машинки, ремень, шпульки. Значит, точно туда пришёл.

– Ты Тихон? – поинтересовался он на всякий случай у здоровенького такого мужичка с окладистой староверческой бородой.

– Тихон, господ…товарищ хороший, – голос к бороде не подходил, бас шаляпинский ожидался, а тут обычный такой голос, хорошо, хоть не писклявый.

– А скажи, Тихон, вот, ты швейными иглами торгуешь и запчастями к швейным машинкам, а самих машинок у тебя нет? – Дворжецкий посмотрел на свет иглу, не тупая ли.

– Нет. Целых нет, сломанных есть несколько.

– А что там сломано? – мастером по ремонту швейных машинок Матвей Абрамович не был, но Брехт, инструктирую его, про сломанные машинки упомянул. Мол, возможно, сумеем отремонтировать, всё же солидный завод с хорошим ремонтным участком под боком, а нет, так на запчасти пойдут.

– По-разному, – махнул рукой бородач, – раньше зять ремонтировал, но помер от лихоманки в прошлом году, вот по кускам и продаю его мастерскую.

– Я куплю всё, что связано со швейными машинками. А иглы у тебя откуда?

– Китаец тут один есть, достаёт всякую мелочёвку, у него оптом скупаю, тут продаю, – обрадованно пояснил торговец.

– Понятно. Как машинки-то посмотреть и давай, я всё, что тут у тебя есть куплю – Дворжецкий положил иглу к подругам.

– Оптом? – осклабился мужик.

– Оптом. Оптом. Посчитай. Да пойдём машинки смотреть.

– Не, далече. Ты подходи к пяти вечера, а ещё лучше извозчика найми. А так я уйду, и день потеряю, на другом конце города живу, – закрутил Тихон бородой.

– Договорились. Слушай, Тихон, а ты не знаешь, в городе есть швейная мастерская или артель какая, которая закрылась или разорилась, мне много швейных машинок надо.

– Во как? – почесал оппонент бороду. – Тогда нанимай извозчика, ко мне съездим и мастерскую я тебе покажу. Зять-то в товарищах был у хозяина мастерской, а как помер, то и у Ивана дела на спад пошли, хочет избавиться от обузы. Только машинки у него не новые. Зять из сломанных собрал. Но рабочие, ты не думай, – поняв, что наговорил лишнего, дал заднюю Тихон.

– Да, я и не думаю. Сворачивайся и вон к углу выходи, там тебя буду ждать. Пошёл извозчика ловить.

Событие сорок восьмое

Директор фирмы наткнулся на объявление по продаже того же, чем торгует он сам, только дешевле и решил позвонить. И узнал голос сторожа со своего склада.

Мастерская называлась «Ма. терица». Если бы буква с не упала, то нормальное название: «Мастерица». И ножницы нарисованы. Но выпиленная лобзиком буква «С» свалилась и взамен её никто ничего не прибил. Хозяин артели «Материца» был с утра под мухой. Или, может, просто чуть опохмелился, и это на старые дрожжи дало положительный эффект. Навеселе был Иван, в полном смысле этого слова. Хихикал и улыбу с лица не сгонял. Узнав, что интересуют только швейные машинки, расстроился.

– Я …хи-хи… оптом продаю. Всю её …хи-хи… Вот, – обвёл руками помещение.

– Нет. Мне нужны машинки, ну и ткани, если есть хорошие. Я посмотрю, – опять разочаровал его Дворжецкий.

– Машинки. Хи-хи. Ткани. Хи-хи. А фурнитура? Пуговицы, крючки и прочие заколки, растудыт их. Охо-хо.

– Хорошо и фурнитура, – не стал спорить Матвей Абрамович. О фурнитуре они с Брехтом говорили.

– Вот. Уже разговор завязывается. Ха-ха. А это? – он ткнул в большой стол посреди мастерской, – Стол кроечный. Хи-хи.

– Стол? – Дворжецкий осмотрел его. Монументальная вещь, скорее всего, переделан из биллиардного. Массив, ножки резные. Красота.

– И стол возьмём, – разговор был с Иваном Яковлевичем, что всё одно придётся вагон товарный крытый нанимать до Спасска – Дальнего. Не проблема. Его начальство железнодорожное во Владивостоке знает. Не откажет. Да и Брехт был начальником станции.

– Манекены. Хи-хи. – Иван показал на деревянных кукол.

– Берём. – Почему не взять? Можно выстругать и самим, но хлопотно, да и зачем, если уже готовые есть.

– Во! Опт. Остались рабыни. Хи-хи. – Указующий перст указал на ширму.

– Рабыни? – не понял Дворжецкий. Жил в Китае и знал, что там почти рабство и есть. Женщину можно купить или девочку, но это там. А тут СССР, пятнадцать лет советской власти через пару месяцев будет.

– Две китаянки и одна кореянка. Они здорово научились строчить, хи-хи.

– Рабыни? – повторил Дворжецкий.

– Ну, девчонок мне три года назад привели китайцы, по червонцу золотому отдал. Мастерицы. Живут у меня наверху с дочерью. Как подруги. Работают. Кормлю, одеваю, хи-хи. Как назвать?

– Заберу. – Про мастериц тоже шёл разговор. – А сколько машинок швейных?

– Тут хи-хи три хи-хи. Ещё оверлок. И две машинки ручные старые. А, ещё одна ножная сломанная. Опт. Ха-ха.

– Точно. Опт. И сколько всё это стоит? – Дворжецкий обвёл руками мастерскую.

– Двадцать тысяч рублей. Хи-хи.

– Не много?

– Восемнадцать и ни копейкой меньше. Ха-ха. – Протрезвел сразу. И Тихон головой машет, что, мол, соглашайся. Дёшево. Подмигнул даже.

Дворжецкий цен на рабынь, да и на всё остальное, не знал. Зато, сразу всё готовое. Да, и не большие деньги для Брехта, раз он ему так легко их выдал. Нужно соглашаться. Опт.

– По рукам. Это, Иван, а скажи мне, где тут ещё можно во Владивостоке ткани купить. Хорошей. Шёлк. Хлопок толстый. Парусину. И, может, знаешь, кто ещё продаёт швейные машинки. Может, новыми кто торгует. Нет такого магазина.

– Хи-хи. Нет. Магазина такого нет, а с нужными людьми, если деньги есть, сведу.

– Веди.

– А обмыть? Сделку-то. Нет. Удачи не будет. Обмыть надо. Хи-хи.

– Ха-ха. Чего не обмыть!

Событие сорок девятое

«Вот это да! В пятницу мы так не слабо посидели, а сегодня с утра – никакого похмелья, и все выходные впереди!» – Радовалась Катя, ещё не подозревая, что сегодня уже среда.

Народная примета: если с похмелья утром зубная щётка не помещается в рот, то она от обуви.

Обмывание затянулось. Потом ещё затянулось. И ещё затянулось. Сначала, как положено обмыли шампанским. Традиция. Шампанское было настоящее. В смысле, из Шампани. Пришлось отдать золотой червонец. Вот, нет бы и закончить, дел впереди полно. Нет. Усугубили коньяком. Тоже оттуда, из провинции Коньяк, на юго-западе Франции. Что одна бутылка на троих? Только клопов раздавленных понюхать. Да, к тому же, шустовский и мягче будет. Жестковат французишка.

Дальше был наш самогон. Вот это была вещь. Он горел, что говорило о крепости, он не вонял, и не был мутным, что говорило о двойной перегонке и правильных методах очистки. Вещь. Ещё бы закуски?

– Закуски. Сейчас, эй, Дунька, Ванька и Манька сюда быстро! – спустились на рёв бывшего хозяина лавки «Материца» три азиатки со второго этажа, а за ними и русская рыжая девичья мордочка.

– Рабыни? – понял Матвей Абрамович.

– Мастерицы! Хи-хи. – Погрозил Дворжецкому пальцем Иван, так и оставшийся пока просто Иваном.

– Глаша, соберите на стол. Продал я мастерскую. Вот покупатель. – Он подозвал рыжую девицу и ткнул её пальцем в Дворжецкого. Повело совсем папашу.

– Охо-хо! – картинно вздохнула дочь и увела девушек из мастерской на жилую половину дому.

Дальнейшее Матвей Абрамович запомнил с трудом. Самогон был хуже чемодана шестнадцатого калибра выпушенного японским броненосцем. Дееспособных после использования не оставлял.

Проснулся Дворжецкий на непонятной конструкции, за какой-то занавеской. Ужасно болела голова, хотелось пить и хотелось сходить в одно отхожее место, а лучше в два. Одно столько не вместит. Спустившись босыми ногами на пол, он понял, где спал. Это были стеллажи для тканей. Сейчас почти пустые. Обхватив голову руками, Матвей Абрамович попытался найти выход. Как-то ведь они сюда зашли? Ткнулся в одну дверь. Заперто в другую, там храп молодецкий, в третью и оказался в следующем помещении. А там работа кипит. Сидят эти три азиатки и чего-то на ножных швейных зингерах строчат. Если он купил эту мастерскую, то чего они шьют. Так и спросил:

– А вы чего шьёте?

– Себе одежду, ты же сказал, что хватит жить, как попало, нужно нас красиво одеть, – на вполне чистом русском ответила одна девушка, остальные покивали, – Да мол, хватит жить, как попало…

– Сортир где? – показали тоненьким пальчиком.

После моциона, на дворе и умывальник нашёлся, Дворжецкому чуть полегчало. Он нашёл место, где они вчера обмывали покупку, и нацедил из оставшейся недопитой четверти себе в стакан грамм сто самогонки. Противно. Чуть не стошнило, но потом теплота стала распространяться по телу и пульсирующая головная боль стала пульсировать реже, реже и почти сошла на нет. Добавил ещё лафитничек. Ещё потеплело. И вскоре боль отступила. Из двери показалась нечёсанная рожа Ивана, он какой-то трусцой подскакал к столу, налил себе, расплёскивая, как и Матвей Абрамович пять минут назад, половину стакана самогонки и, крякнув, вылил в себя. Подступившую тошноту сглотнул и выдохнул.

– Полегчает и пойдём, – повернулся он к покупателю.

– Куда? – Дворжецкий нашёл на столе кусок хлеба, положил на него, валяющийся на тарелке пластик сала, и сунул в рот. Горечь от самогона думать и соображать мешала. Или это одно и то же?

– К китайцам. Машинки покупать, как хотел, – Иван с раздумьем бултыхнул остатками самогона в бутылке зеленоватого стекла и, кивнув головой своим мыслям, наполнил два стакана до половины, полностью опустошив четверть.

– За здоровье! Тьфу. Для здоровья!!! Хи-хи.

– К китайцам? – сало больше не было, хлеб, вот чуть зачерствевший лежал криво порезанный.

– К китайцем. Вчера же просил. Ткань тебе надо, машинки надо, пуговицы надо, рабынь надо, – Иван осмотрел стол, но кроме куска хлеба на нём больше ничего съедобного не было. Взял, занюхал и гаркнул:

– Эй, Дунька, Ванька и Манька, сюда быстро!

Ну, хромает дисциплина в этом рабском предприятии. Появилась только заспанная рожица рыжей дочери.

– Чего вам, тятенька? Рано ещё. – Зевнула, показывая, что коренные зубы ещё не выросли.

– Цыть. Спроворьте чего. Позавтракаем и пойдём к китайцам. Ткань нужна Абрамычу.

– Не ходили бы вы, папенька, к китайцам, не кончится это добром.

– Цыть. Пойдём. Ты девок подымай. Самовар поставьте. За хлебом сбегайте в лавку. Сало у Митрохиных купи. Обещал Абрамычу, значит, сведу с Цынем. А он уже других подтянет.

– Тятенька…

– Цыть. Самовар ставь.

Подкрепившись и выдув по три стакана чая, они вышли на улицу и поймали пролётку.

– Не на «Миллионку» не поеду, только до Семёновского рынка могу, там дальше пешком. Там война какая-то. Взрыв сильный утром грохотал. Китайцы все бегают, как наскипедаренные, – возчик замахал на них руками, услышав про «Миллионку».

– Ладно, – махнул и Иван на него руками. – Вези на Семёновский, там пешком недалече, дойдём чай.

– А взрыв? – что-то встревожило это сообщение Дворжецкого.

– Фиг с ним. У них там бывает. Помню петарды или шутихи у них загорелись. Люд подумал, что с моря крейсера обстреливают. Японцы опять подошли. Поехали.

– Поехали, – Дворжецкий залез в коляску.

Глава 17

События пятидесятое

Идёт Чебурашка с Геной по железнодорожным путям. Чебурашка говорит:

– Гена, а давай я возьму чемодан, а ты возьмёшь меня?

– Ну хорошо, мой маленький извращенец!

Ночь была дёрганной. Почти не спал Иван Яковлевич. Куча причин. Главная – днём выспался. Может, и не помешало бы, но было ещё несколько причин. Была горячая причина под боком. Всё норовила какими выпуклостями к Брехту повернуться и разбудить-возбудить. Три раза Куй его на подвиги поднимала. Правильно эти дворяне отдельно от жён спали, сделал разок маленьких Брехтов и, спровадив похотливую жену в другую комнату, а то и на другую половину дома, да чего там – дворца, спи себе спокойно. Похрапывая. Это все от бедности. Не могут пролетарии пока позволить себе раздельные спальные комнаты. Более того, даже раздельные углы позволить не могут. С коммуналками только Хрущёв начнёт бороться. Всё же есть в Никите Сергеевиче положительные пятна. Идеи были замечательные и напор хорош. Исполнители. Они подкачали. Сказал целину распахать. Ну, и распахивали бы по графику, как положено. Нет. Семилетку в три года! Вот и получили. Сказал сажать кукурузу. Правильно сказал, какая разница, каким зерном кормить свиней. И опять исполнители. Давайте на Урале сажать нерайонированное зерно. Самое интересное, что потом уже, когда вывели более скороспелые сорта, вполне себе на юге Свердловской области кукурузу выращивают. Просто чиновники, чтобы очередную цацку получить и отличиться стали один другого опережать. А любой человек падок на лесть. Вот Хрущёв и не понял вовремя, когда остановиться. Точно так же и с его идеей, что не нужно крестьянину огромного личного приусадебного хозяйства. Пусть человек отдыхает после трудодня в колхозе. На диване лежит воронкой кверху, футбол по телеку смотрит. Ключевое слово «огромного». И опять сподвижники побежали вперёд паровоза. Всё отобрали и всех курей зарезали. Торыпыги, мать их!

Вот об этом и думал Иван Яковлевич в перерывах между занятием по воспроизводству поголовья ушастых Брехтов. Представил себе наследников. Эдакие корейцы с узкими глазами, оттопыренными ушами и светлыми волосами. Так себе картинка. Даже делать их расхотелось.

Ещё мешал спать Васька. Ну, ладно, у него проблем с генетикой нет. И игрики хромосомы, и иксы все китайские, только фамилия немецкая. Ещё и повезёт, если девки блюхеровские родятся их мужьям, может азарт Глашки им по наследству передастся. Кричит, словно там не один Васька трудится, а целая рота Блюхеров. Как тут уснёшь, стены-то есть, только их из тонких досок сколотили, разделяя большой магазин или лавку на маленькие комнатушки. Потом газетами обклеили. Какая звукоизоляция от газеты? Слабенькая. За стенкой кричит Глашка, а ты словно непосредственным участник действа являешься. Вуайеризм не то слово, ни черта через стенку не видно. А как называется извращение, когда секс по телефону. Дебилизм, наверное. Дебилизм дебилизмом, но от сна отвлекал конкретно.

А главное всё же – это мысли о пропавшем с приличными деньгами Дворжецком. Как этого товарища найти в совсем даже не маленьком городе, об этом городе совершенно ничего не зная?

Ворочался, ворочался Иван Яковлевич и тут ему довольно простая мысль в голову пришла. Один из маршрутов Дворжецкого он вполне сможет отследить. Утром, понятно. Матвей Абрамович получил задание, купить швейные машинки, и Брехт даже, поручая это бывшему переводчику, предложил поспрашивать, не продаёт ли кто во Владивостоке швейную мастерскую или ателье или даже артель какую целую. И Дворжецкий покивал тогда, что да – это правильное направление. Много чего может кроме машинок оказаться в ликвидируемой мастерской. А ещё там есть наработанные связи, где всякие материалы и прочие пуговицы брать.

Вообще, на завтра был запланирован поиск корейцев, которые согласятся перебраться в Спасск-Дальней, работать на заводе и сельским хозяйством заниматься, но найти Дворжецкого теперь явно приоритетней задача. Ну, найдётся! А что с ним можно сделать? Помощника приставить? Не пороть же. Хоть и хочется.

С этими светлыми мыслями и заснул под утро.

Утром, позавтракав и проведя небольшую зарядку, они с Васькой и красноармейцем Сомовым оделись в военную одежду. Пижонские итальянские костюмы были мятыми, испачканными, особенно локти и колени, но на удивление не порванными. Хорошую ткань сделали итальянцы. Куй с Глашкой осмотрели и сказали, что постираются бережно постирать, поглядят и попытаются вернуть вещам первозданный лоск. Ну, пусть занимаются, все время быстрей пройдёт. Заняты будут.

Выбрались на одну из главных улиц и помахали извозчику. Таксисты, они должны город знать.

– Брат, – обратился к скукоженному от утренней промозглости мужичку Брехт, – не знаешь, кто-нибудь не продаёт швейную мастерскую или ателье. В общем, заведение, где одежду шьют.

– Нет, товарищ командир, не знаю. Так куда вас вести? – и грозно почти смотрит, садитесь, раз позвали.

– Ладно, вези к ближайшему швейному заведению.

– Другое дело, к лучшему портному доставлю.

Лучший портной обитал в подвале совсем недалече. В маленькой комнатёнке была и примерочная, и швейный цех, в котором находилась одна ножная машинка и небольшой стол для выкроек. В углу был стеллаж, на котором на деревянных палках висели образцы ткани. Может и лучший портной, но точно не процветающий.

– Хозяин, – воззвал Брехт к человеку, несомненно, еврейской наружности, – Не знаешь случайно, кто-нибудь в городе продаёт швейную мастерскую, ателье или что-то подобное.

Событие пятьдесят первое

Два пьяных мужика подходят к таксисту:

– Шеф, троих до вокзала не подбросишь?

– Но вас же двое?

– А ты, что ли с нами не поедешь?

– Так, я готов продать, – портной сосредоточил суровый взгляд на петлицах Брехта, – Было бы кому.

– Нет. Об этом позже. Хотя, вопрос интересный. Ещё есть? А вас, кстати, об этом вчера представитель вашей нации в таком сером костюме не спрашивал случайно? – Иван Яковлевич растерялся, может, это и не тот бизнес, который стоит раскручивать. Продают люди. Почему?

– Ещё. Двоих знаю в городе. А ко мне не заходил никто, – портной зачем-то взял в руки большой деревянный метр. Таким по голове, так мало не покажется, меч настоящий. Оружие швейного пролетариата.

– И кто эти продавцы готового бизнеса? – хотел пошутить, но видя, что еврей его не понял, переспросил, – Адреса и имена продавцов не подскажите. Мы тут человечка разыскиваем. Найдём и вернёмся к вам, поговорить о покупке вашей мастерской.

– Иван есть, он на Фонтанке ателье держит. Ещё Брунштейн продаёт мастерскую, этот на Семёновской обитает. Там спросите, покажут.

Возница, у мастерской Ивана на Фонтанке остановил конягу лихо, чуть не повылетали все из пролётки.

– Не дрова везёшь, – вспомнил любимое выражение в советских автобусах Иван Яковлевич.

Долго никто не открывал, а потом высунулась зарёванная девичья физиономия.

– Нету папеньки. Пропал, – всхлипнула она – физиономия рыжая.

– А к вам еврей средних лет в сером костюме не заходил вчера.

– Так, папенька с ним к китайцам на Миллионку и поехал. И пропал! Дяденька командир, вы найдёте папеньку?! – кинулась к нему девица в каком-то балахоне. Ну, понятно, раз портной то всё семейство в балахонах, коли сапожник обязательно должен быть без сапог.

– Стой, девочка, не реви, – отстранил от себя рыжую Брехт. К кому он Миллионке поехал? С кем? На чём? За чем? Подробно. Проще искать будет.

– С мужчиной этим, что нашу лавку купил. Они целый день пили, а потом поехали утром, и нет обоих, Дяденька командир вы найдёте папеньку? – опять слёзы.

– Да, подожди реветь! Зачем они поехали на Миллионку? – Из двери высунулись три азиатские рожицы.

– Покупать ткани и машинки. Дяденька …

– Да, подожди ты! К кому поехали?! Имена называли? – ох, не нравилось Брехту суточное отсутствие Дворжецкого. Там на Миллионке они разворошили гнездо гадючье. Как раз тогда они и поехали, да ещё пьяные.

– Кажется, Цынь звучало. А, может, и нет? – не уверенно произнесла девушка (всё же, не девочка, просто одета дурацки, вот возраст и не определить).

– А тебя как звать?

– Глаша. Так вы папеньку искать будете? Найдёте?! – опять в рёв.

– Будем. А ты не знаешь, кто на Миллионке швейными машинками торгует? – может так найти можно.

– Нет. Подождите. Этого вашего Абрамыча Тихон привозил. Он точно знает. У него Серёга машинки ремонтировал, а сам он на Семёновском рынке иглами торгует.

– Как этот Тихон выглядит?

– Ой, его сразу узнать можно! Он высокий, сильный и у него большущая чёрная борода. – Обрадовалась дочь пропавшего вместе с Дворжецким «папеньки» Ивана.

– Ясно. Всё, Глаша, поехали мы на поиски. Время не терпит.

– Дяденька командир, вы обязательно папеньку найдите, я за вас молиться буду.

Выходит не все в этом времени комсомольцы. Они залезли в пролётку к ожидавшему их извозчику.

– Езжай на семёновский базар. Там где-то должны иголками торговать, знаешь?

– Вестимо. Там кусок выделен. Блошиный рынок называется. Но, Машка, поехали, – он мотнул вожжами.

– Странное имя для лошади.

– Нормальное. Зато резвая. Мигом доставлю.

Событие пятьдесят второе

«Ты можешь больше» прочитал я в рекламе спортинвентаря, и съел ещё один пирожок.

– Да, пирожки у хозяйки не очень.

– Зато булки – то, что надо…

Тихон был точно таким, как его Глаша и намалевала. Пусть и устно. Здоровый мужик с окладистой староверческой бородой. Говорят, что на таких пахать надо. Вот, правда. Стоит такой боров бородатый за прилавочком и иголочки швейные со всякой дребеденью продаёт вместо того, чтобы работу работать. Мерчандайзер хренов. В стране сейчас миллионами помирают люди от голода. А этот…

Брехт одёрнул себя, чего разошёлся? Подошли, окружив этого Тихона с трёх сторон, мало ли, может он организатор похищения Дворжецкого. Или даже ограбления? Разбойного нападения? У Матвея Абрамовича с собой приличные деньги. Были.

– Тихон? – Брехт смотрел в глаза мужику, как среагирует. На всякий случай кобуру с Кольтом расстегнул. Не в родной понёс. Засунул в ТТшную, хоть та и маловата чутка.

– Тихон, – спокойный взгляд, даже чуть пренебрежительный. Хоть примерно одного роста, но, кажется, сверху вниз посмотрел.

– Тут такое дело, – передумал Брехт в плохого следователя играть, – Пропал мой человек – Матвей Абрамович Дворжецкий и владелец бывший швейного ателье Иван. Не знаю фамилию. Нам его дочь Глаша сказала, что ты можешь знать, куда они собирались. Вроде бы пошли в эту вашу Миллионку к китайцам швейные машинки покупать.

– Ёкарный бабай! Ну, ни хрена себе! Что не вернулись? Вчера же утром пошли!

– Что знаешь-то? – прервал поток междометий Брехт.

– Ну, да собирался Абрамыч машинки у китайцев покупать и ткань, и фурнитуру. К Цыню собирался сначала зайти, – за бородой было не сильно заметно, но показалось Ивану Яковлевичу, что сморщился Тихон.

– Проводишь? – Брехт головой кивнул на лежащий на тряпке товар. Мелочь копеечная.

– А сколько вас? – огляделся.

– А сколько надо? – чуть наклонил голову набок комбат, – Трое, – не стал ждать ответа.

– Цынь известный торговец, там не должно быть ничего такого, – бородач оглядел всех троих внимательно.

– Так идём?

– Пошли. Иван мне не чужой. Друг, можно сказать, сейчас, только соберу товар и договорюсь, чтобы присмотрели. Вон к тому складу подходите, и я сейчас туда приду.

«Миллионка», как и позавчера, воняла, так и продолжала вонять. Ничего не изменилось. Стабильность, мать его. В этот раз даже ещё противней. Видимо китайцы завтрак тут себе готовили. Они специально рыбу сначала доводят до состояния «дышать невозможно», а потом жарят в масле, или это они настолько бедны, что едят протухшую, потому что на свежую денег нет?

Брехт шёл за широкой спиной Тихона и вертел головой на все триста шестьдесят. В первый раз они добирались другим маршрутом до лавки антикварной, там были именно лавки, домики, когда кирпичные, когда деревянные, даже двухэтажные кирпичные дома имелись, а сейчас они шли именно между рядами торговцев. Так же, как и на Семёновском рынке, большинство товара находилось на земле, тоже в основном на газетах грязных. Проходя мимо одного места, Брехт прямо завис, даже дёрнул Тихона за подол его армяка ну, или чего-то похожего, такой длиннополый пиджак по колено, или халат киргизский обрезанный. Тот недовольно обернулся, но Иван Яковлевич уже не обращал на Тихона внимание. Он стоял перед тремя одетыми в лохмотья китайцами и, выпучив глаза, смотрел на их товар.

Привлекли внимание они именно одеждой, стёганные ватные халаты, наверное, когда-то бывшие серыми сейчас превратились почти в камуфляж. Пятна различных цветов и происхождения плотно оккупировали полы и грудь аборигенской одежды, но тут так многие ходят, останавливался взгляд на шапках этих маскировщиках. Эдакие тюбетейки, отороченные свалявшимся почти чёрным от грязи мехом. Рядом с таким чумазым созданием и проходить-то страшно, не то, что стоять рядом и торговаться, рядом и не было ни кого, кроме парочки явно американских матросов, по крайней мере, разговаривали матросы по-английски. Тут не спутаешь.

С одежды аборигенов взгляд Брехта скользнул на их товар, вот тут-то он и завис. Без всякого сомнения, это были корни женьшеня. Только все видели эти корешки, похожие иногда на маленьких человечков. Ручки там, тельце с пережимом и ножки. Ничего подобного перед чумазыми китайцами не лежало. Как называются большие подсвечники ритуальные у евреев, которые на их гербе потом разместят, и на монетах будут чеканить. На минарет слово похоже. Потому как однокоренное. Освещать. Точно. Минора. Вот такие огромные миноры и лежали на мху перед тройкой аборигенов. Без сомнения, это были корни женьшеня, но не те малюсенькие, которые есть в интернете. Вывели к появлению интернета почти весь корень жизни. Потом стали выращивать, собирая пятилетние растения. Вообще разделяли делянку на пять частей и одну пятую каждый год выкапывали, и ягодки красные вновь сажая или обрезки корешков.