Текст книги "Отдельный батальон (СИ)"

Автор книги: Андрей Шопперт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Ваня, ты, когда устроимся, от них подальше нам домик строй, – ткнула его кулачком под рёбра принцесса.

На следующее утро был последний день перед отправкой небольшого состава с его новыми подчинёнными и техникой разной из Хабаровска в Спасск Дальний, но этим занимался железнодорожный начальник, которого Блюхер дал в помощь Ивану Яковлевичу, и присутствие командира батальона при погрузке не требовалось.

В феврале 1932 года на Уссурийскую железную дорогу из-под Казани перебросили 1-ю железнодорожную бригаду Особого корпуса железнодорожных войск. Часть бригады понадобилась для постройки узкоколейки в самом Хабаровске, но они как раз закончили небольшую ветку и сами грузились в эшелоны, вот, заодно озаботились и доставкой кусочка отдельного батальона, тем более, что ехали железнодорожника как раз до Спасска Дальнего.

Брехт же с Васькой пошли по ломбардам прошвырнуться. Нужны были наличные деньги и решили часть золотых червонцев сдать. Оделись оба в гражданские костюмы и пошли. Червонцев и пятаков получилось килограмм сорок. Взяли они с Васькой половину и пошли на центральную улицу Хабаровска имени известного экономиста Карла Маркса (бывшая улица Муравьева Амурского) на Средней горе, где ломбардов и комиссионных магазинов чуть не через один.

Зашли в один там полно людей, кто кольца примеряет, кто сдаёт такое же обручальное кольцо, большинство же тупо пялятся в витрину. Прицениваются?! Решили ещё пройтись. Во втором комиссионном магазинчике, в который пришлось спускаться в полуподвальное помещение, кроме золота и серебра были и картины, и подсвечники разные, а вот народа почти не было. Брехт подошёл к продавцу и спросил, скупают ли они золото.

– Конечно. У вас что? Колечко? – парень приосанился. Выпрямился, улыбнулся и гордо взялся за лупу. Сама по себе вещь антикварная в красивой бронзовой оправе.

– А кто у вас старший? – не этому же двадцать кило золота предлагать.

– Дядя… Семён Абрамович. Позвать?

– Позвать. – Брехт чуть расслабился, раз «Абрамович», то дело должно выгореть.

Глава 5

Событие двенадцатое

Однажды в мастерскую Питера Пауля Рубенса пришёл состоятельный заказчик и попросил написать для него картину с изображением Марии Магдалины.

Рубенс, подумав, спросил:

– До грехопадения или после?

– Желательно во время, – решительно ответил заказчик.

Ованнес Геворкиевич Айвазян он же Иван Константинович Айвазовский умер давно. Прожил хорошую и длинную жизнь, нарисовал кучу картин, в том числе «Спасение в шторм». Именно она и висела на стене этого полуподвального комиссионного магазинчика. Брехт её отлично знал, и ни с какой другой бы не спутал. Эта картина висела у него на стене в его московской квартире. Нет, Иван Яковлевич не был подпольным миллионером и безумным коллекционером, тратившим последнюю копейку на свою страсть, тоже. Просто, когда квартиру в Москве купил и сделал ремонт, то, выбирая обои на зал, взял в сине-зелёных тонах, потом шторы с тюлью в тон подобрал и даже ковровое покрытие, получилось эдакая сине-зелёная морская комната, не хватало только картин пары штук на стенах с синим морем и кораблём. Посмотрел в интернете, вспомнив главного мариниста Айвазовского, и наткнулся на «Спасение в шторм». С ходу понравилась. Ну, оригинал не достать. Нашёл фирму, которая делает копии печатью на ткань и даже потом мажет на них краски для достоверности. Две картины заказал у них. Вторую тоже у Айвазовского позаимствовал, называется: «Корабль в бушующем море».

Вот сейчас прямо со стены на Брехта его такая привычная картина и смотрела. Задумался, вспоминая отжатую у него квартиру, вздрогнул даже, когда его за рукав дёрнули.

– Товарищ, вы хотели сдать на комиссию кольцо. Показывайте, – точно еврей. На постаревшего Макаревича похож. Невысокий, лохматый, кучерявый, седой. Улыбка одобряющая.

– У меня заготовка на кольцо, – Иван Яковлевич вынул из кармана приготовленный заранее царский червонец.

«Макаревич» оглянулся встревоженно, но магазин был пуст. Парочка, что выбирала кольцо уже ушла, так и не купив ничего.

– У вас эта заготовка в одном экземпляре или ещё есть? – Семён Абрамович положил монетку на весы, бросил гирьки и, уравновесив, удовлетворённо кивнул головой.

– Есть. Если в цене сойдёмся.

– А какая цена вас устроит? – и опять доброжелательно улыбнулся, типа, дорогой товарищ, всё для вас, дадим лучшую в СССР цену.

– Рублей тридцать.

«Макаревич» просиял.

– За грамм.

Макаревич скис.

– Давайте считать, молодой человек. Пусть восемь грамм. Я знаю, сколько весит ваша заготовка, – поднял руку дядя, видя, что Брехт недоумённо вскинул брови, – потом пересчитаем, нам главное выйти на коэффициент. Не правда ли?

– Пусть.

– Итак, восемь грамм по десять рублей за грамм. Теперь округлим и получим девяносто рублей. Видите, я даже добавил, – и честно лыбится.

– Хрена с два! Пойдём мы. Тридцать на восемь – будет двести сорок, пусть без округления. Теперь сравним. Девяносто и двести сорок. Вы таки увидели в нас лохов?! Пойдём мы.

– Молодой человек, рассказать вам шутку? Дело-то подсудное, если к нему присмотреться. Так вот шутка. Всю жизнь я мечтал стать капитаном. Сяду в тюрьму по вашей милости и так как образование у меня медицинское, то капитаном я и стану. Даже капитаном дальнего плавания, буду в тюремной больничке на дальняк судно выносить. Сто рублей. И это крайняя цена.

– Да-а, были цены в наше время… Всё же пойдём мы, – Брехт и правда развернулся, и потянул Ваську к выходу.

– Сто десять! – выстрелил ему в спину «Макаревич».

– Двести тридцать девять.

– Где вас учили торговать, молодой человек? – горестно вздохнул Семён Абрамович.

– Двести сорок. Так лучше, а то запутаемся у меня ведь их не одна, точно запутаемся.

– Я вас понял, товарищ, если их больше десяти, то сто пятьдесят, – от сердца ведь и точно оторвал.

– Десять кило.

– Товарищ, не морочьте мне то место, где спина заканчивает своё благородное название!

– Десять килограмм и не меньше двухсот рублей за монету. Или мы всё же покидаем ваше заведение.

– Один момент. Десять тысяч делим на восемь целых восемь десятых – получается тысяча сто тридцать. Если умножить на двести – получится больше двухсот тысяч рублей.

– Двести двадцать шесть тысяч, – уточнил, именно на такую цифру и нацелившийся Иван Яковлевич.

– У меня нет при себе таких денег. А с ценой я согласен. Если вы не шутите.

– И что? – не понял Брехт.

– Зайдите завтра и мы оформим наш небольшой гешефт.

– Нет, завтра я уезжаю.

– Хм. Три часа. Быстрее не получится, – закатил глаза «Макаревич». Считал, или маршрут прикидывал.

– Хорошо. Семён Абрамович, а вот эта копия Айвазовского у вас почём? – как память из той жизни.

– Ха, копия. Это подлинник. Там и подпись есть.

– У меня дома висит копия картины «Спасение в шторм» и там тоже есть подпись.

– Двести двадцать шесть тысяч, говорите. Двести и этот подлинник, – стал очень неулыбчивым «Макаревич».

– Договорились. Зайдём через три часа. Пошли Василий.

Событие тринадцатое

Хочешь ворочать миллионами?

Устраивайся на монетный двор грузчиком.

Я узнал, что такое большие деньги, когда купил увеличительное стекло.

– Побежали домой, – как только они отошли от магазинчика полуподвального, громким шёпотом скомандовал Иван Яковлевич китайчонку.

– Зачем? – вот любознательный.

– Двести тысяч рублей – это приличные деньги. Да, даже большие деньги. А все эти ломбарды и комиссионки связаны с преступниками. Уверен на сто процентов, что как только деньги окажутся у нас, на нас начнётся охота. – Брехт потянул Ваську в какой-то переулок, и они вышли на улицу с одноэтажными домами.

– Так давай я у отца возьму машину, – еле поспевая за Брехтом, тоже свистящим шёпотом предложил Васька.

– Давай для начала вооружимся.

Брехту оружия не выдали, как и Ваське. Предложил кладовщик усатый, почти Будённый Ваське убитую мосинку, а Брехту наган, явно дореволюционный, пришлось показать Васькину книжку красноармейца и потребовать у старшины ТТ и карабин Арисага. Почесал репу усач и сказал, что, ладно, мол, робяты будет, но завтра, это в смысле сегодня, зайдите вечерком. Так что придётся своим трофейным воспользоваться. Блюхер Васька, кроме золота из тайника заграничного, прихватил два пистолета. Себе ТТ, а Брехту миниатюрный Дрейзе М1907 (нем. Dreyse M1907). Вещь эксклюзивная – патрон 7,65 мм, где достать. У Брехта осталось их шесть штук. С ТТ у Васьки ситуация пока ничем не лучше. Они у японцев их целых три позаимствовали, только на все три было три патрона. Сейчас получат свой, и с патронами к этому пистолету проблем не будет. Не плохо бы ещё поспрошать кого с пристрастием, как экспериментальные советские пистолеты оказались у вероятного противника, не иначе вот такой старшина с будёновскими усами выгодную сделку совершил. Хотя, вряд ли, тут нужен кто гораздо повыше чином. Ничего, приедут на место, можно будет анонимный донос в органы состряпать. Ведь номера пистолетов у них есть, пусть кому надо поразбираются. В реальной истории японцы возьмут за основу пистолет Люггера, но ТТ лучше и компактней, как бы не передумали япошки. Зачем же вооружать злейших врагов?!

– А что сразу не взяли? – не бежали, шли очень быстрым шагом. Зачем к себе лишнее внимание привлекать, остановит бегущих мужиков милиционер, а у них десять кило золота царского. Васька запыхиваться стал.

– Дураки. Конечно, нужно было взять. С другой стороны, если бы сразу деньги отдал, то не успел бы бандитам нас слить, – всё ещё шёпотом пояснил Иван Яковлевич, хоть улица была практически пустой, только несколько мелких собачек бегало.

– Слить? – Васька остановил Брехта за рукав, – Передохнём.

– Их воровской жаргон, значит: сообщить, предать, – пошли помедленнее. Да уже почти добрались. Пять километров почти трусцой. За двадцать минут с небольшим дотрусили.

На даче достали спрятанные под поленницей пистолеты и разобрали, смазали, протёрли. Может, жизнь спасут. Потом даже перекусили и уже неспешным шагом, переодевшись в другую одежду, пошли в магазинчик. Брехт, чтобы запутать возможных оппонентов, на всякий случай, вдруг поиски организуют и преследование, надел свою железнодорожную форму, только шестиугольничков оставил два. Пусть ищут молодого железнодорожника. К магазину пришли даже чуть раньше назначенного времени. Хорошо, что теперь часы есть, покрутились вокруг, высматривая засаду. Вроде бы чисто, хотя, вон тот пожилой мужчина, что внимательно изучает доску объявлений недалеко от комиссионки, воровато оглядывается. И кепка на глаза надвинута, ну вылитый «Промокашка», только повзрослевший.

В магазинчике, который, кстати, назывался «Уют», на этот раз было прямо многолюдно, пара буржуйских личностей, нэпманы недобитые, выбирали себе серебряные столовые приборы. Вот как так, в стране в этом и в следующем году умрёт от голода несколько миллионов человек, а тут дамочке кажется, что сервиз на шесть персон маловат, нет ли на двенадцать. Значит, у них продуктов есть на двенадцать человек. Ещё один военный копался в золотых часах. Ладно, копался неудачное слово, часов было три штуки, слушал, ход, открывал и закрывал крышечки. Звание у товарища было командир полка, значит, получал в месяц около двух тысяч рублей, при этом зарплата профессора чуть больше трёхсот, а простого рабочего двести рублей. Партия не жалеет денег на армию. А эта армия будет сотнями тысяч сдаваться в первые два года войны. Особенно будет показательным неудачное наступление на Харьков, организованное горлопаном Хрущёвым. Оно по потерям соизмеримо с поражением немцев под Сталинградом. И Хрущёва Сталин только пожурит. За сотни тысяч убитых и двести тысяч сдавшихся в плен. «Ай-я-яй» – скажет вождь. И ничего не скажет Жукову, который, сколько мог, возражал против этой авантюры первого секретаря украинского.

Ещё две дамы бальзаковского возраста приценялись к красивым подсвечникам, не для таких монументальных есть другое слово – канделябры. Дамочка греческая бронзовая этот подсвечник на руках держала. Красиво. Даже себе таких парочку захотелось Брехту.

«Макаревич» неприятно был поражён, что его партнёры по маленькому гешефту переоделись. Нахмурился и глазки забегали, и лоб под кучерявой шевелюрой вспотел. Ну, точно, на выходе ждёт засада. Прямо захотелось Брехту уйти, но русско-немецкий авось переборол. Искать другого покупателя поздно, завтра уезжают в Спасск Дальний, а там таких денег точно ни у кого нет.

– Пройдёмте, товарищи, там кабинет у меня, – поманил их за собой член ОПГ местной.

Прошли. Денег оказался мешок. В прямом смысле. Большой джутовый мешок. Вытрясли и проверили выборочно несколько пачек. Всё нормально. Если не считать того, что Брехт двести тысяч себе по-другому представлял. Пачка сотен это десять тысяч. Двадцать пачек – легко уместятся в портфель, который они прихватили. А тут мешок. Только три пачки сторублёвок, остальное – помельче купюры, даже десятки или червонцы есть. Интересна преемственность поколений, двадцати пяти рублёвый билет так и останется до конца СССР сиреневым, пятёрка синей. А вот червонец чёрный с одной стороны, а с другой рыжевато-коричневый. Выпал из общей последовательности. Сзади на всех купюрах прикольная надпись: «Один рубль 1923 года, равен одному миллиону рублей, дензнаками изъятыми из обращения, или ста рублям образца 1922 года. Приём по сему расчёту обязателен для всех».

Потом взвесили точно червонцы. Оказалось десяток лишних, ну, сто грамм.

– Канделябры на них дадите? – вспомнил Брехт бронзовые раритеты.

– Эм? – начал пересчёт Семён Абрамович.

– Такие суммы…

– Да, на самом деле! Забирайте!

Событие четырнадцатое

Вчера в цирке был обнаружен труп акробата. Работники цирка заявляют, что его подкинули.

Выйти из магазина дали. Смотрелось это прикольно, наверное, со стороны. Идёт Васька и тащит мешок с чем-то тяжёлым. Деньги выпирали, и по зрелому размышлению, пришлось купить у «Макаревича» шторы с ламбрекенами, чтобы запихать их в мешок и угловатость пачек ассигнаций сгладить. Шторы красивые. Будет же у него когда-нибудь квартира, вот первый пылесборник уже есть. Брехт нёс завёрнутую в бумагу картину морскую и подсвечники с греческими забронзовевшими дивами. Только вышли и к ним сразу извозчик подкатил.

– Садитесь, мигом домчу! – и лыбится щербатой уркаганской рожей.

– Да нам тут рядом, – пропыхтел Иван Яковлевич, как там, в детективах, можно брать только третье такси. Вот только больше ни одного не было. И, самое главное, не хотелось светить адрес. Ночью заявятся целой бандой. Лучше пешочком и постараться этого «Промокашку» с хвоста сбросить.

– Идём прежним маршрутом, – Брехт свернул на ту самую улочку короткую или проулок, который потом выводит уже на улицу с одноэтажными домами. На единственном доме криво висела табличка с названием: «Паровозная».

На Паровозной их и догнали. Брехт пёр как паровоз в сторону Амура-батюшки, когда услышал, что лениво брехнувшие на них хозяева улицы – кудлатые собачонки прямо всем скопом на кого-то набросились. За ними бегом, отпинываясь от собак, двигались четверо мужчин. Ага, вон и «Промокашка» в своей кепочке. Замыкает забег стайеров. Впереди, выстроившихся свиньёй бандюганов, двигался мужик в одежде мясника. По крайней мере, на нём был фартук. Стоп, это сейчас так дворники выглядят. Точно там, у магазина, этот тип делал вид, что чего-то метёт.

– Васька побежали, вон к той калитке зелёной! – прокричал Брехт и сам наддал.

Вся улица заборами перегорожена и только через три дома этот тоннель деревянный зиял открытой калиткой. Брехт на бегу оглянулся, у двоих преследователей сверкали в лучах вечернего солнца в руках лезвия ножей. Добежали до калитки и снесли с ног пытавшегося закрыть дверцу в заборе мужичка неказистого, кудлато-бородатого.

– Геть, – попытался замахать хозяин на них руками, но момент инерции свою часть работы проделал на пять баллов. В Брехте на двадцать сантиметров роста больше, а значит и веса приблизительно на столько же, плюсом скорость набранная. Отскочил бородач и растянулся посреди двора. Вступать в пререкания было некогда и Иван Яковлевич, достав из кармана кургузый пистолетик, направил его на нечёсанного:

– Быстро в дом, если жить хочешь!

– Милиция! – завопил мужик, но в дом резко ломанулся.

Брехт сто раз смотрел фильмы про засады и каждый раз чертыхался, когда «наши» стояли или пусть даже с колена стреляли по «ненашим». И падали, сражённые пулями, понятно, это по сценарию так положено, но глупость ведь несусветная – стрелять стоя. И меткость падает и пулям легче «дырочку найти». Потому отшвырнув Ваську от ворот, именно так и собирающего поступить, свалился на землю и высунул наружу только глаз один. Хреново, что в синей железнодорожной форме. Заметная. Гоп компания неслась на всех порах, оставалось метров тридцать, по-прежнему первым с револьвером в руке бежал дворник. Больше огнестрельного оружия видно не было, остальные сверкали ножами, финки, наверное.

Дрейзе с коротеньким стволом и пульками калибра 7,65 мм, это не СВД, прицельная дальность 25 метров, да и убойная не сильно больше. Потому, как не хотелось открыть огонь по уркам, Брехт остановил уже готовый нажать на спусковой крючок палец и даже снял его с крючка.

– Налетай, торопись, покупай живопИсь! – попытался спародировать Вицина Иван Яковлевич.

Прицелился в живот мяснику-дворнику, во-первых трупы не нужны, а во вторых, чёрт его знает, как у этого обрубка пули латают, ещё отскочат от пролетарской черепушки.

Бах. Дворник не стал картинно размахивать раками потом, хвататься ими за рану, потом подносить окровавленные ладоник лицу и глядеть на небо произнося задолбавшую школьников притчу про облака и небо князя Андрея. Нет. Просто как бы споткнулся и плюхнулся лицом в пыль дороги.

Бах. Бах. Мужик справа последовал его примеру, а вот левому Брехт видно в ногу попал, спешил. Он взвизгнул и, заметно хромая, пошкондыбал назад. Остался только «Промокашка», он пытался затормозить, но инерция подвела, разогнался прилично, прямо до калитки добежал. Бах. В это раз специально в ногу стрелял. Не попал. Бах, Бах. Всё ствол вылез из затворной рамы, кончились патроны. Попал, причём оба раза. И оба раза в ноги. «Промокашка» завалился прямо напротив калитки и стал отползать, оставляя в пыли черные следы. Кровь сразу пыль на себя набирала и переставала быть красной.

Брехт вышел из калитки, подошёл к дворнику, в паре метрах от которого валялся револьвер, по дороге и оброненную отступающим бандитом финку поднял. Револьвер был старенький, весь покоцанный с облупившейся краской. Но стреляет ведь, раз бандюган им размахивал, в хозяйстве пригодится.

Васька с ТТ в вытянутой руке уже выходил из калитки.

– Бери мешок и уходим быстро! – Брехт забежал во двор подхватил картину и канделябры и, сунув Ваське мешок, выскочил со двора.

Улица как вымерла, только метрах в пятидесяти позади, прихрамывая, пытался удрать подранок. Да, и чёрт бы с ним, может, заражение схватит, и ногу ему отнимут, бандитствовать на одной ноге не просто, будет милостыню просить.

– Уходим, а то милиция пожалует! – просипел Брехт и быстрым шагов пошёл в сторону дачи командарма.

Глава 6

Событие пятнадцатое

В армии готовят к возможной войне. Но, исходя из того, чем солдат там занят, своих врагов, случись война, мы будем: заметать, мыть, закапывать или красить.

Совсем другой климат. Сказывается близость океана. В Хабаровске стояла жара, как на юге, а тут нормальная погода, градусов двадцать и солнышко светит, и всё зелёное, словно в джунгли попали. После выжженных солнцем степей Маньчжурии зелень лесов приятно глаз радует. Брехт, когда их отцепили от состава на станции Евгеньевка, сразу и не понял, куда попал. Думал, что если там город Спасск-Дальний, то и станция должна так называться. Окарался. И станция по-другому называется, и города рядом с ней нет. Километрах в шести на западе виднеется столбы грязного дыма, там и есть цементный завод, а от него к железной дороге вдоль реки Спасовки тянется село Спасское. Между железной дорогой и этим селом разрыв в пару километров, и там расположены какие-то бараки, а ещё есть своротка с Транссиба к этому цементному заводу.

Прибыли после обеда, от находящегося всего в пятистах километрах Хабаровска добирались двое суток. Вся Транссибирская магистраль – это сплошная стройка: насыпь расширяют, холмы подкапывают, мосты тоже перестраивают. Двухпутные перегоны строят. И всё это резко снижает скорость прохождения поездов по пока однопутной железной дороге. Китайцы, что сейчас называются Маньчжоу-Го, не успокоились с этими паровозами и временно опять закрыли КВЖД, а потому, все грузы с Владивостока сейчас идут в обход через Хабаровск, а сюда навстречу заводам и другому оборудованию из США двигаются составы с воинскими частями и продовольствием. А ещё для цементного завода везут уголь из-под Уссурийска, который километрах в ста к югу, там и 21 стрелковая дивизия располагается, в состав которой входит пока 17-ый отдельный разведывательный батальон.

Блюхер прямо загорелся созданием собственной гвардии, и на место дислокации в трёх километрах от города в сторону озера Ханка прибыло больше сотни человек. Ещё не батальон, но тоже не мало. Кроме двух взводов нового Особого колхозного корпуса ОКДВА есть взвод из тоже недавно прибывшей в Хабаровск 1-ой железнодорожной бригады Особого корпуса железнодорожных войск. Этих Блюхер выделил не для строительства железной дороге, а на постройку бараков. Сразу загрузили два вагона бруса и досок. Впереди август и довольно тёплый сентябрь в этих краях до морозов ноябрьских должны успеть построить шесть бараков вместимостью по сто человек в каждом. Техника тоже уже есть, два трактора «Фордзон-Путиловец» выделили «колхозникам». Выглядел этот трактор почти игрушечным. Кабины нет, только сидение для водителя, колеса прямо рядом с трактористом металлические. Путиловцы не стали заморачиваться и взяли за образец американский Fordson, от того самого товарища Fordа. На этих тракторах был установлен даже более совершенный, чем у предка – карбюраторный двигатель мощностью в 20 лошадиных сил с максимальной скоростью в 11 км/ч. Претерпела изменения и КПП, которая теперь могла похвастаться 3-мя передачами. Масса этой игрушки была всего 1130 килограмм, длинна чуть более двух метров и ширина тоже чуть более метра. Игрушка. Брехт читал, что американцы делали эти трактора для не очень больших фермерских хозяйств, а наши нагрузили их безразмерными колхозными полями, в результате, частые поломки, перегревался двигатель. А ещё цепляли к нему неподъёмный груз и когда колесо, скажем, тележки, попадало в ямку или на камень натыкалось, то трактор просто вставал на дыбы, а потом падал назад, прямо на тракториста. Тому тонны сверху, молотящей колёсами железными, хватало.

Кроме Форзондов (ФП) – они же «Фёдор Петрович», так рабочие сразу окрестили машину в шутливом тоне, имелось три полуторки или ГАЗ – АА. Две тоже колхозникам принадлежали и одну выделили железнодорожникам. Блюхер расщедрился и закрепил за батальоном одну цистерну с бензином, так что с горючим для техники на пару месяцев проблем нет, ну, а там зима и особой нужды в технике не будет.

Не всё ещё, есть взвод стрелковый. Это собрали в Хабаровске на скорую руку отличников в стрелковой подготовке, не молодых, а отслуживших уже по три – четыре года. На основе этого взвода потом и будут две роты разворачиваться. С этими орлами за два дня намучились. Правду потом напишут про начало Великой Отечественной – очень низкая дисциплина в частях. Эти же собранные со всего Хабаровска снайпера, мать их за ногу, сразу стали вести себя, как деды – дембеля, пофиг на форму и на какой-то воинский порядок, все два дня пили, играли в карты и бузили, и главное, всё время чего-то требовали. Хорошо, что у них с собой оружия не было, его везли отдельно. Назначенный командиром этого взвода молодой совсем «комвзвода» Паша Свиридов дисциплину попытался наладить, но был послан в пешее эротическое путешествие. В царской армии построили бы и дали по сусальникам, но у нас рабоче-крестьянская красная армия, нельзя бить. Все наказания – это губа, так это отдых, а не наказание, да ещё, где ту губу в поезде организуешь. Брехт собрал семерых офицеров и наведался на одной из последних стоянок перед Спасском в пьяный вагон. Встали почти все, но даже пуговицы на гимнастёрках застёгивать не стали.

– Давайте так, товарищи бойцы, попробуем с пряника, вы тут наводите порядок в своих рядах и тогда первую казарму строим для вас, не прекратите безобразия хулиганить и встретите дождливую осень в палатке, и хватит чавкать челюстями, как идиоты дебильного происхождения, – развернулся, увидев ухмылки, и ушёл из вагона. Придётся думать, что в виде кнута использовать. Может, сам кнут?

Событие шестнадцатое

«Число дураков неисчислимо»

(Галилей)

«Если какая-нибудь неприятность может случиться – она случится»

(Закон Мерфи)

«Все, что может испортиться – портится»

(Френсис Чизлхом)

Бардак, он и в Приморье бардак, не нужна ни какая Африка. Пятый день Иван Яковлевич мотался по городу и его окрестностям в поисках порядка. Ничего не выходило. Началось с того, что места в непосредственной близости от железной дороги для размещения батальона не нашлось. Иди сам себе место ищи, так примерно ответили и в горкоме партии, и в горисполкоме, и в штабе 21 стрелковой дивизии. Сначала это Брехта взбесило, а потом, по зрелому размышлению, решил так и сделать. Подальше от всяких органов – это не наказание, а благо в СССР. А если и в будущее недалёкое заглянуть, то и совсем хорошо, солдатики не будут в самоволку за спиртным ломиться и по девкам шастать. Не самое приятно путешествие за десять километром по бездорожью и лесу за бутылкой водки, по дороге, может, у некоторых борцов с зелёным змеем и жажда пройдёт.

Так что, отошли от города в сторону озера Ханка на десять километров и разбили лагерь. Там в речку Спасовка впадает приток Одарка. Замечательный лес стоит из чего-то лиственного, но есть и сосны, а вон и несколько отдельных корейских кедров. Только всё это богатство вдоль рек, где же рек нет, там луга. Замечательное место, тут можно будет озимые и посадить.

Брехт потом по лесу прошёлся, пытаясь определить, что же тут растёт. Больше всего было дубов, потом уже поменьше маньчжурского ореха, это, конечно, не грецкий, поменьше орехи, кожура потолще, но ведь бесплатно и тут его вагонами можно собирать. По опушкам и маньчжурский виноград нашёл. Вкус почти как у Изабеллы, да ягодки не такие большие и мякоти не сильно много, одни косточки почти, но ведь, тоже даром. И ещё подумать надо, не лучше ли это для вина, когда там всякие косточки, насыщенней вкус будет.

Гуляя по лесу натолкнулся на целые горы грибов. Нет, никто их специально в горы не складывал, но, если задаться такой целью, то навалить можно легко. Белых или дубовиков просто огромными семейками повылазило, встречались и красноголовики, но не красные подосиновики, а коричневые дубовые. Сыроежек же было столько, что под сапогами чавкало.

Брехт сразу вернулся к палаткам их лагеря и отправил десяток человек собирать грибы. Насушат сейчас, и можно будет зимой чуть рацион разнообразить. Корейско-китайский коллектив во главе с Васькой отправил на сбор винограда, он долго не провисит, птицы склюют.

Сам снова поехал в город, директор цементного завода упирался всеми руками и ногами и не хотел продавать цемент. У него разнарядка из самого Хабаровска, весь цемент идёт туда и во Владивосток, не могут военным они выделить ни одного грамма. Хотел позвонить Блюхеру, благо тот на прощание кинул, что будут проблемы, которые сам не сможешь решить – звони. Но судя по тому, что творилось вокруг, придётся через каждый час звонить будущему маршалу, ни один человек лицом к Брехту не повернулся и объятий не раскрыл. План у всех, и новый нахлебник в эти планы не вписывается.

Ну, что ж, как сказал Владимир Ильич: «Мы пойдём другим путём».

Директора Иван Яковлевич выцепил в заводской столовой. Кормили отвратно, какая-то тюря из овса или ячменя на первое без кусочка мяса, на второе та же тюря чуть погуще, с плавающими на поверхности следами какого-то жира, на третье компот из калины, практически без сахара и довольно горький.

– Я же вам сказал, товарищ майор, что цемент у меня по разнарядке с самого верха, – у директора – Ивана Моисеевича Розенфельда, в тарелке с тюрей была котлета.

– Дорогой, Иван Моисеевич, вы слышали такое слово как «бартер»? – присел всё же напротив Брехт.

– Бартер? Нет, не слышал, – директор раздавил ложкой котлету, вилок в столовой не было. Мяса в котлете тоже. Хлеб, сало и морковь кажется.

– Договор мены, который короче называть бартер – это вид гражданско-правового договора, при котором одна сторона берёт на себя обязательство передать другой стороне некоторое имущество против обязательства другой стороны передать первой имущество равной стоимости. Естественно с точки зрения сторон договора. – Брехт посмотрел, с каким отвращением этот седой невысокий человек запихивает в себя эту с позволения сказать котлету.

– Цемент только по разнарядкам …

– А если вы выпустите чуть больше? Это ведь возможно? – ИванЯковлевич хоть и был голодным, но вставать в очередь за этими изысками кулинарного искусства не решился. Желудок не чужой ведь.

– Мы не выполняем план, – Розенфельд тяжко вздохнул, перед тем как закинуть в рот последний кусок котлетного недоразумения.

– Почему?

– Вы инженер-механик? Или теплотехник? Или электрик? – поставил директор на стол пустой стакан, предварительно ложкой всю гущу из горькой калины вычерпав.

– Я инженер-металлург и физик.

– Пойдёте ко мне работать? Некому работать. Инженеров нет, мастеров нет, даже станочников нормальных нет. Если что ломается, то и починить некому, – сейчас ещё всплакнёт. Нет, протёр рот платочком, и чуть склонив голову набок, посмотрел на Брехта, – Можете поменять на цемент инженеров?

– И дадите цемента?

– Всё, что выпустят сверх плана, – какие там глаза у евреев, со вселенской скорбью. Врут, у этого хитрые.

– Я попробую.

Событие семнадцатое

Кстати, знаете, что делали белорусские партизаны? Они намазывали рельсы солидолом, и фашистские эшелоны с продовольствием тормозили только во Владивостоке.

Постановлением Совнаркома СССР от 11 июля 1929 г. «Об использовании труда уголовно-заключенных» и организации первой серии исправительно-трудовых лагерей. На ДВ было создано Управление концлагерей ОГПУ Дальневосточного края, а система лагерей получила название Дальлаг. В ноябре 1929 г. эти лагеря стали называться «концлагеря особого назначения». На ДВ таких лагерей было создано пять.