Текст книги "Огню плевать (СИ)"

Автор книги: Андрей Фролов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

«Ломкая горечь»

Куо-куо-куо, мои ушастенькие!

Честная Моноспектральная Чапати снова с вами, а значит снова настало время немилосердных новостей от «Ломкой горечи»! Раскрываем соседям правду, какой бы жестокой она не была. Не боимся, не скругляем углы, не меняем фактов.

Но чем же ты нас сегодня порадуешь, о, самая неподкупная прокламаторша Юдайна-Сити, спросите вы? Чапати ответит: вести мои дурны, господин, и с нижайшим поклоном я прошу дозволения исторгнуть их из своей недостойной пасти.

Ита-а-ак, мои внимательные, Чапати утверждает – началось! Вы подумаете, о чем это она? Окончательно спятила, сисадда? Ха-ха, да раньше пустынные манксы начнут отращивать хвосты, чем Моноспектральная потеряет дарованный Когане Но рассудок! А говорит ваша Чапати о том, что на улицах любимого, уютного, такого родного и незаменимого Бонжура начинаются полномасштабные боевые действия!

Но что заставляет тебя так считать, о, самая прозорливая мицелистка Юдайна-Сити, с придыханием спросите вы? Чапати ответит и на это: сегодня утром в нашем районе случились сразу два события, заставляющих Моноспектральную объявить открытой новую войну бандитских стай!

Начнем с того, что на въезде в Ишель-фав расстреляли фаэтон. Закончим тем, что одновременно с этим в «Комплеблоке-11/75» прогремел самый настоящий бой с применением тяжелых ленточных супрессоров. Ой, Чапати, и что же тут такого необычного, недоверчиво покривитесь вы?

Чапати объяснит.

Начнем с фаэтона. Угадаете, кто в нем ехал? Моноспектральная не будет мучить вас – там ехали «Дети заполночи». А когда от корпуса и его начинки осталось решето, фаэтон подожгли, но перед этим заботливо положили на крышу одинокую пружинную ходулю.

Ну, вы должны знать, что это за хрень, верно?! Такой имплантат облегченного вида, позволяющий не самым крепким чу-ха прыгать на два своих роста вверх. Именно такие штуки торжественно цепляют к нижним лапам члены казоку «Вертких прыгунов», да? Разуме-е-ется, ходуля оказалась на крыше расстрелянного фаэтона совершенно случайно…

Теперь про комплеблок.

Пока на севере ассолтеры неизвестных налетчиков безжалостно дырявили борт фаэтона, в котором сидели подданные Нискирича Скичиры, на западе Бонжура группа отменно вооруженных боевиков ворвалась в «Комплеблок-11/75». Прошлась рейдом по нескольким норам, оперативно перебила всех найденных внутри и кое-что унесла с собой.

Ах, да, коне-е-ечно, мои любознательные, Чапати должна непременно добавить, что в этих упомянутых норах располагались мобильные цеха по разбавлению фабричного стриха безобидным дерьмом для увеличения объема и веса дозы. Да, кстати, именно запасы этого стриха нападавшие и унесли с собой. А еще улица поговаривает (и Моноспектральная не видит оснований не верить ей), что все выскобленные цеха контролировались «Детьми заполночи».

А теперь Чапати расскажет пару слов про нападавших. Потому что все наблюдавшие за рейдом в один голос утверждают, что это были вовсе не «Верткие прыгуны», а самые что ни на есть настоящие «Добродетельные Садовники»!

Да-да, мои сладенькие, Чапати отлично знает, что большинство из вас считает этот таинственный синдикат наемников обычной городской легендой. А их девиз «Цветок взойдет, когда сорняк лишится корня» – пугалкой смирпов, специально внедренной в небогатые районы для устрашения бандитских кланов.

Но Чапати поспешит вас расстроить: увы, «Ломкая горечь» гарантирует существование «Садовников», и при желании может даже раскрыть адреса двух штаб-квартир организации в Такакхане.

Солнечный свет эти милашки не жалуют, да. А потому почти не высовываются из Нижнего Города, регулярно пополняя свои ряды отбросами казоку и, едва ли не в первую очередь, отставными ракшак, у которых после службы в пустыне еще не спеклись мозги. Ну и офицерами кубба, конечно же. Они-то, спросите любого тетрона, в отставку выходят вовсе не полудурками, да еще и сохраняют вживленные на службе имплантаты.

Да, мои хвостатенькие, нас с детства учат, что змееголовые демоны-прислужники Бансури обитают в далеком подземном мире, где царят жара и боль. Но Чапати считает, что этот мир куда ближе, чем считали наши родители, и имя ему – Такакхана…

Так во-о-от, мои несравненные, вернемся в Бонжур: именно эти самые бравые «Садовники» появились в наших комплеблоках и за считанные минуты завернули хвосты сразу восьми чу-ха, неустанно трудящимся на благо Нискирича фер Скичиры. А в Ишель-фаве в те же минуты догорал фаэтон с еще тремя «жилетками». И на их крыше лежала пружинная ходуля.

Говорит ли все рассказанное Моноспектральной Чапати, что управляющие «Верткими прыгунами» братец Риробури и сестрица Раромари наняли «Добродетельных Садовников» для мстительного точечного удара по «Детям заполночи»? Возможно… Но выводы Чапати предоставит делать вам, мои сладкие.

Говорит ли случившееся о том, что война подступила к Бонжуру, как никогда ранее за минувшие десять лет? И вот тут у Чапати нет никаких сомнений!

Помяните слова самой неподкупной прокламаторши Юдайна-Сити: если накал страстей между казоку продолжит набирать силу, то, когда бойня развернется в полную мощь, очередь в крематории гнезда придется занимать основательно загодя.

Всего доброго вам, мои внимательные!

Берегите себя и близких, приглядывайте за детьми, потому что сейчас самое время вспомнить невеселую старинную мудрость: «Огню плевать, чьи кости лизать», и обязательно слушайте самые оперативные и честные сводки «Ломкой горечи»!

Глава 10. СЛЕПОЙ ПЕРЕКУПЩИК

За порогом меня нежно обняла настоящая стена спертого воздуха, хотя по сравнению с корытом, на котором мы с Симайной покинули Гариб-базар, любые запахи отныне казались благоуханными ароматами.

Ярким световым пятном, привлекающим внимание еще с «улицы», оказалась неоновая вывеска «НОВЕЙШИЕ ЗАПЧАСТИ ГИ-ГИРО», тоже выставленная на продажу. Остальной свет давали потолочные лампы под железными кожухами, причем он оказался до того мертвенным и размытым, что я замешкался в коротких раздумьях, не зря ли спрятал «Сачирато». Но вынимать не стал и ограничился прищуром, позволявшим хоть отчасти привыкнуть к полумраку.

Помещение было квадратным, высоким, и когда-то очень просторным. Новые владельцы основательно его сузили, расставив по периметру зарешеченные витрины, но места все равно оставалось немало.

Решетками, кстати, оказались усилены не только шкафы или выводящие в «Киноварь» панорамные окна – защищая контору от подкопов, металлическая сетка также покрывала потолок и проглядывала под плитками пола, превращая лавку в глухую звериную клетку. «Болтушка» сразу просигнализировала о практически полной потере миц-сигнала…

Напротив двери растянулась длинная зарешеченная стойка, над которой нависал немолодой плечистый чу-ха, по всей видимости – сам Куирколь, с добротным протезом от локтя правой лапы, неспешный в жестах и движениях, посверкивающий ярко-белыми бельмами на миндалевидных глазах. Несмотря на почти полную слепоту, перекуп не пользовался имплантами зрения, что придавало ему вид загадочный и весьма мрачный.

Перед Куирколем на стойке стояли три картонных коробки с мелкими деталями. Глядя в пустоту просторной комнаты, чу-ха неспешно вынимал из первой одну, подносил к седому морщинистому носу, внимательно ощупывал тонкими пальцами здоровой лапы, а затем протирал тряпицей и по лишь ему понятному принципу откладывал во вторую или третью.

Слева от входа, в самом углу, обнаружился стол, за которым коротала время троица помощников перекупщика. Они же, со всей очевидностью, являлись охранниками злачного заведения. Охранниками крепкими, зубастыми, одетыми вполне прилично и очень удобно для внезапной драки.

Перед мордоворотами стояла початая бутылка дешевой паймы, стаканы, невысокий кальян, несколько полупустых коробок с холодной лапшой и портативная консоль. Над столиком витал и полосками тумана расползался по всей лавке пряный дым слабенькой «карамели».

Двое охранников играли в моннго потертыми костяными дощечками. И даже на самый мимолетный взгляд награбастали себе в пулы такое количество фоловых фишек, что будут сидеть в обороне до нового пришествия Двоепервой Стаи.

Третий оказался босолапым натуралистом и пребывал в иллюзиумной отключке, спрятав морду под массивным обручем очков. Голова его сонно запрокинулась, нос подрагивал, из пасти на воротник плотной куртки почти дотянулась блестящая ниточка слюны.

Массивная створка за моей спиной закрылась с грозным металлическим щелчком.

Партия тут же прекратилась, игроки неспешно отложили фишки картинками вниз, а один из них локтем толкнул «очкарика». Тот, впрочем, не отреагировал, предпочитая оставаться в мире мицелиумных грез…

Полуслепой Куирколь не донес до морды очередную детальку, опустил лапы на стойку и мелко подергал носом. По крупным желтым резцам скользнул язык, усы встопорщились. Через мгновение кустистые брови над белесыми глазами сдвинулись к переносице.

Ух, как же много шуток можно было бы про него отвесить! Например: «эй, пунчи, ты не видел тут спятившую синтетическую онсэн?». Или вот: «приятель, успел поглазеть на кулон, который она тебе продала?». Или вот даже еще горячее: «за такими, как наша Симайна, требуется глаз да глаз, верно?!».

Я довольно улыбнулся собственным мыслям. Интересно, во всем Юдайна-Сити кто-то кроме меня и Сапфир еще способен оценить искрометность столь тонкого юмора?

В следующий миг Куирколь заговорил, негромко, басовито, хрипло.

– А чем это вдруг пахнуло, ребятки? – спросил он в пустоту, при этом безошибочно поворачиваясь к двери.

И не успел я открыть рта, как в разговор включился один из его помощников – долговязый и длинномордый, по кончику носа которого при рождении словно хлопнули доской, отчего теперь тот был задорно задран вверх. Причем ответил охранник не хозяину, а сразу мне.

– Дверью ошибся, уродец, – процедил он из-за длинных обколотых резцов, и во взгляде его отплясывало неприкрытое презрение. – Давай-ка ты протянешь свою уродливую лапу, снова откроешь ее, а потом захлопнешь с другой стороны.

Мое сердце подскочило, отбарабанило частую дробь волнующего предвкушения, а губы растянулись в едкой усмешке.

– Господа, у нас свободный город, – вкрадчиво, но уверенно сказал я, делая аккуратный шаг вперед. – И смею вас заверить, дверью я не ошибся.

– Яри-яри! – с неожиданным оживлением протянул Куирколь, и даже навалился на стойку, будто хотел еще лучше разобрать мой неприятный запах. – Тот самый мутант, про которого судачит улица?

– Он самый, – коротко тявкнул второй игрок в моннго – скуластый, пятнистая морда которого выглядела так, как будто по ней щедро мазнули жирной сажей. – Какого *уя тебе тут нужно, болезный?

Не переставая улыбаться, я скосил на него глаза.

– Приятно, когда о тебе слышали, – подтвердил, не меняя обманчиво-вкрадчивого тона. – Но предлагаю сперва решить деловые вопросы. И уже затем, если господа изволят, потолковать о моей скромной персоне.

– Вийо?! – прощупывая незрячим взглядом комнату, саркастически пробасил Куирколь. – Деловые вопросы?

Намек не остался без понимания – Сажа тут же отодвинулся от игрового стола.

– Чот я сомневаюсь, манкс, чо у нас поводы для разговора найдутся, – почти не скрывая угрозы, отрезал он. – Если нужно чот толкнуть, ищи другую лавку. Сам найдешь, или помочь?

Я едва удержался от вздоха. Было бы наивной ошибкой думать, что в нашем «свободном» городе без приключений можно решить даже такой простейший вопрос, как выкуп сданного мешочникам…

Стараясь не выпускать головорезов из зоны внимания, я попробовал бегло осмотреть внутренние витрины. Взгляд скользнул по горам хлама за пыльными стеклами и решетками, старой пищевой утвари, неисправному оружию, украшениям, электронике, но так и не наткнулся на заветный зеленый камень.

– Разумное предположение, найду, – внимательно изучая всех троих охранников, признал я. Скулы уже начинало сводить от резиновой улыбки, все еще маскирующей мое лицо. – Но дело в том, что мне понадобилась именно эта лавка.

Куирколь прищурился, плечи его напряглись. Как и оба бодрствующих подельника, обменявшихся быстрыми взглядами. Не позволяя им перехватить инициативу, я торопливо добавил:

– Совсем недавно тут побывала моя подруга…

– У такого урода нет друзей среди чу-ха, – с шипением ввернул Плосконосый.

– …она заложила тебе вещь, недорого и недорогую, – игнорируя подначку, продолжил я. – Хочу сейчас же выкупить ее. Дам хорошую цену. Ведь ты Зоркий Куирколь, так?

Ну… да, признаюсь, нужно было чуточку подумать, что язвительным прозвищем хозяина перекупочной конторы называли не в глаза (ах, новая блестящая шутка!). Потому что брови слепца тут же сшиблись вплотную, а его молодчики переглянулись так обалдело, словно я во всеуслышание предложил со всей дури пнуть себя под зад.

Я вздохнул и мысленно хлопнул себя по лбу. Еще раз взглянул на охранников и стол, на котором среди игровых фишек виднелась телескопическая дубинка. Кроме нее удальцы Куирколя были вооружены башером, рукоять которого я видел за поясом Сажи. Причем башером, наверняка заряженным летальными фанга, гори огнем мое надуманное благородство…

– Чо ты ща промямлил?! – щурясь, будто никак не мог меня рассмотреть, рявкнул Плосконосый, поднялся со стула и обвил хвостом ботинок.

– О-о-о, господа! – я улыбнулся куда более искренне, и даже протянул к ним раскрытые ладони. – Прошу прощения за бестактность, я никоим образом не хотел обижать вашего благодетеля. Давайте не будем шуметь и ругаться, хорошо? Вы просто покажете мне безделушки, перекупленные за сегодняшний день, я найду нужную, честно заплачу за нее чуть больше того, что вы дали бедной потаскушке, и мирно уйду!

Лично мне это показалось очень хорошей и взвешенной речью. И предложение само по себе было честным и взаимовыгодным. Увы, склонностью к логическим выводам и умению просчитывать последствия обладали далеко не все обитатели нашего замечательного гнезда…

Сажа и Плосконосый снова переглянулись. Очки все еще витал в призрачных просторах Мицелиума. Куирколь же снова подался к самой решетке, отчего протез противно скрипнул по потертой стойке.

– Думаешь, манкс, я поверю в детские байки о твоих умениях? – Его губа возбужденно подрагивала, то и дело обнажая влажные зубы. – Пусть на это покупается отребье из Такакханы!

Это заставило меня опешить.

– Уважаемый Куирколь, – со старательно отмерянной дозой возмущения парировал я, – у меня и в мыслях не было угрожать кому-либо в этой лавке! Нет, парни, клянусь, я тут по важному делу, и чем быстрее мы его решим, тем быстрее оно всех нас оставит в выигрыше!

Куирколь медленно выпустил задержанный вздох, затем едва заметно повернулся к охранникам и повел носом. Сажа заметил первым, но среагировал все же Плосконосый.

– Ты, походу, правда умом тугой, – брезгливо сказал он и сделал шаг к двери. – Убирайся, как велено!

– Вали, мудила! – поддакнул Сажа, тоже вставая со стула и еще раз толкнув третьего подельника (тот недовольно замычал, но очнулся). Кривые лапы чу-ха демонстративно распахнули подол куртки, под которой виднелась рукоять башера. – Тут не верят в сказки про твои деплокатические штучки!

Куирколь превратился в статую с невидящим взглядом в задымленную «карамелью» пустоту. И лишь уши и усы его чутко подрагивали, выдавая напряженный интерес к развитию событий.

– Дипломатические, – поправил я Сажу, и тот вздрогнул, будто в морду ему брызнули кипятком. – Сисадда?

– С «Детьми» мы ссоры не ищем, – осторожно ввернул Плосконосый, хрустнув пальцами, – но если у тебя херово со слухом, я лично объясню господину фер Скичира, почему у тебя переломаны ребра.

– Погодите! – Не опуская растопыренных пятерней, я плавно сместился в противоположный угол лавки. – Пунчи, давайте заново, ладно? Мне правда нужно купить эту штуку. Я даже готов к переговорам с господином Куирколем, один на один в его личном кабинете, хорошо? И чтобы показать всю серьезность своих намерений, я сдам вам башер.

Я медленно раздвинул полы пальто.

И Плосконосый, и Сажа, разумеется, заметили черно-желтый жилет. Носы их снова дрогнули, чу-ха нерешительно переглянулись, но окончательно их решимости это, увы, не убавило. А затем масла в огонь плеснул и сам Зоркий Куирколь…

– В моем кабинете?! – презрительно хохотнул он, не меняя позы внимательного ученика.

В принципе, с этого момента ход дальнейших событий был предсказуем сам по себе, но мешочник все-таки добавил:

– Такая мразь, как ты, и в моем кабинете? Так, парни… пустой треп меня утомил. Вышвырните этого лысого кретина прочь.

Воздух стал еще более густым и тяжелым. Волоски на предплечьях чу-ха приподнялись, уши агрессивно прижались к головам.

Я с укоризной повернулся к хозяину лавки, словно он мог видеть недовольное выражение моего лица. Левая рука еще придерживала пальто, а правая уже тянулась под мышку.

– Ну как можно быть таким расистом? – горько спросил я.

И ухватился за «Молот».

п.1; г.10; ч.2

Плосконосый уже шагал ко мне, сжимая кулаки. Сажа вздрогнул. Его глаза внимательно, но с ценным запозданием следили за моими жестами, а правая лапа медленно тянулась к оружию. Слишком медленно.

Я выдернул башер из кобуры. Брови Плосконосого подскочили на лоб, а сам чу-ха тут же рухнул на пол, вязкой каплей уходя с линии огня. Впрочем, в него я палить пока и не собирался – сбросив предохранитель, молниеносно вскинул руку и дважды выстрелил в Сажу, уже почти выхватившего свой ствол.

Первая фанга впилась в высокий воротник куртки, прокусив и шкуру, но лишь самую малость, и выпрыснула почти весь бледно-зеленый раствор на пятнистую шерсть. Вторая же угодила в цель. Сажу откинуло, он пискнул, прижал левую лапу к горлу, а уже через мгновение его глаза стали мутными, почти как у хозяина лавки, и игрок в моннго медленно осел на покинутый стул.

А вот его напарник, как оказалось, не просто нырял под выстрел – сгруппировавшись, он крутанулся в «вертушке», а его хвост вдруг рассыпался на десяток сегментов, вдвое увеличиваясь в длине. Провернувшись вокруг оси, ублюдок с разворота лупанул меня боевым имплантатом, угодив по руке с оружием.

Кисть объяло пламенем, пальцы предательски разжались и башер выпал. Кончик хвоста скользнул дальше, чудом не выбив мне глаз, и болезненно хлестнул по правой скуле, глубоко рассекая кожу. Вскрикнув, я отшатнулся, а Плосконосый тут же бросился в атаку.

Моя полыхающая рука скользнула в карман, но кастет закапризничал и не пожелал привычно надеваться на пальцы. Через секунду я получил удар головой в грудь и отлетел к витринным решеткам. Ударился спиной, едва не рухнул на колени и с трудом втянул воздух в отбитую грудину. В глазах потемнело, перед ними засверкали яркие звезды.

Продолжи Плосконосый меня прессовать, уже через минуту Куирколь мог бы злорадно посмеяться над побежденным терюнаши. Но вместо этого охранник вдруг отскочил и нагнулся над отлетевшим «Молотом». Подхватил оружие, злорадно оскалился… но переделанная под мою «уродливую» кисть рукоять оказалась неудобной, и чу-ха тут же снова выронил башер. Выругался, щелкнул хвостом об пол, а в следующую секунду на мои пальцы все же скользнул умничка-кастет.

Сжав кулак, я рванулся вперед.

Подпрыгнул, увеличивая разницу в росте с противником, и со всей силы обрушил рифленый биток на скулу Плосконосого. Тот хрюкнул, его повело в сторону, но я не дал опомниться – навалился снова и ударил еще.

Чу-ха отмахнулся левой лапой с растопыренными когтями, но вместо уклонения я поднырнул под выпад, еще теснее прижался к головорезу и, методично вбивая кулак в его правую скулу, провел серию коротких прямых.

Хрустнула кость, Плосконосый заскулил и упал на колено, но я и не думал останавливаться. Скопившаяся за весь непростой день злость наконец-то нашла удовлетворительный выход, и я продолжал раз за разом обрушивать кастет на морду противника до тех пор, пока его вскинутые в знаке поражения лапы бессильно не обмякли.

Уже не поскуливая, Плосконосый пьяно завалился на бок, глаза его закатились.

Кровь заливала мое лицо, стекая за воротник, и чтобы ощутить ее тяжелый запах не нужно было обладать обонянием чу-ха. Машинально ощупав шрам, я отскочил от поверженного охранника и запоздало обернулся к игровому столу, где еще секунду назад приходил в себя третий подельник Куирколя… которого теперь там не было.

Спохватившись, я рывком сместился левее и начал лихорадочно искать под ногами «Молот», почти сразу услышав над головой характерный металлический цокот.

– Байши… – только и успел промычать я, вскидывая голову и замечая, что Очки умудрился запрыгнуть на потолочную решетку, по которой и преодолел разделяющее нас расстояние.

А затем он – невысокий, жилистый и верткий, – обрушился на меня сверху, целя в голову босыми когтистыми лапами. Я вовремя рванулся вбок, но чу-ха все же сбил меня на пол, подмял и с размаху ударил кулаком в ухо.

Подставив плечо, я взвыл от пронзившей сустав боли; левая половина тела словно окаменела. Сумев встать на колени, я почти вырвался из-под противника, но тут же получил пинок в ребра, охнул, снова упал, и затем меня технично обхватили сзади. К шее мгновенно прижалось что-то тонкое, холодное, пружинящее, но при этом очень твердое. Дыхание оборвалось…

Продолжая душить меня телескопической дубинкой, Очки что-то шипел и сквозь брань велел не дергаться, уверяя, что скоро все закончится. Секунды утекали вместе с последним воздухом в моих легких, кадык был готов треснуть. Но вместо того, чтобы упасть на спину или попытаться сбросить с себя внезапного «наездника», я подался вперед, приподнялся на четвереньки и, уже почти ничего не видя от густеющей тьмы, начал шарить по полу.

В висках пульсировало. Грудь жгло жидким огнем. Левая рука все еще немела, и я даже не услышал, с каким красивым лязгом с пальцев сорвался окровавленный кастет.

Да, Нискирич точно будет смеяться. Конечно же, наперво он обязательно распнет ублюдков Куирколя и самого слепца на фонарных столбах вокруг «Киновари», а уже затем, в крематории, стоя у картонной коробки с моим бренным телом внутри, позволит себе вдосталь посмеяться.

Не влипай в неприятности и береги себя, ха!

Подумать только, бледношкурый Джадуга, надежда и секретное оружие «Детей заполночи», способный мыслить в чужеродной хитрой и извращенной логике, распутавший для казоку не одно сложное и интересное дело… окончил жизнь в жалкой вонючей конторе мешочника, о существовании которого еще утром даже не знал…

Время остановилось, звуки исчезли.

В слабеющие пальцы сел «Молот». Словно влитой.

Забросив ствол через плечо, я начал стрелять. Без счета, за несколько секунд опустошив кассету.

Где-то в сотне километров от моего сознания, разбитая выстрелом, лопнула светящаяся вывеска «НОВЕЙШИЕ ЗАПЧАСТИ ГИ-ГИРО», треснуло прошитое стекло витрины. А затем умелая хватка Очков ослабла, тонкая дубинка упала к ногам, а в мои скукожившиеся легкие ворвался бритвенно острый, но столь благословенный воздух…

Хрипя, плюясь и жадно разевая рот, я повалился вперед, перекатился на спину и неловко отполз от Очков.

Тот остался стоять на коленях, где его и застали фанга «Молота», в позе покорной и смиренной, словно хотел помолиться или просить пощады. Третий охранник Куирколя, еще минуту назад ловивший кайф в иллюзиумных миражах, теперь словил в морду не меньше пяти выстрелов. Вся правая половина ее была изуродована, на месте глаза зияла раскуроченная воронка, истекающая белесым, красным и зеленым.

Еще секунду постояв на коленях, чу-ха завалился на левый бок. Неподвижный, бездыханный. Я видел камни, выглядящие более живыми. Даже если подельник перекупа каким-то неслыханным чудом переживет убойную дозу «сомотранка», пять фанга в башке даром не пройдут…

Запоздало вскинувшись, я дрожащими пальцами заменил кассету «Молота». Снова на боевые. Прицелился в сторону стойки, уже ожидая встречной очереди из ассолтера… но, как выяснилось, слепой мешочник даже не поменял позы.

По-прежнему созерцал невидимое, часто водя носом и принюхиваясь к происходящему. Лапы оставались на виду, уши мелко подрагивали. Тяжело поднимаясь на ноги и поправляя перекосившийся рюкзак, я решил, что Куирколь или вызвал новых боевиков, или прятал в штанах стальные яйца высочайшей закалки.

– Вот значит, как? – внезапно спросил тот, безошибочно поворачиваясь к месту, где я стоял. Голос перекупщика был напряжен, но не казался испуганным. – Неожиданно… Допустим, пасынок Нискирича, ты привлек мое внимание.

Его ноздри расширились, он одобрительно покачал головой.

– «Сомотранк», – метко предположил слепой чу-ха. – Любопытно. Ты был готов к драке, но не хотел убивать. Это делает тебе честь, терюнаши. Надеюсь, к утру мои ребятки придут в норму?

Я покосился на расстрелянного Очки и изувеченного кастетом Плосконосого. Ну, как бы помягче сказать… Предположение Куирколя вызывало немало сомнений и я бы не поставил на него и дырявого юна, но тому о них сейчас знать явно не полагалось.

В попытке ответить что-то остроумное и при этом уводящее от правды, я вдруг хрипло закашлялся. Байши! С одной стороны, во время драки Куирколь даже не вспотел, что облегчало мне дальнейшую работу. С другой стороны, я пока даже говорить нормально не мог, не то что применять талант…

Не опуская наведенный на перекупщика башер, я осторожно помассировал опухшую шею. Ощупал рассечение на скуле и со злостью оценил его опасную глубину. Плечо и ребра ныли, горло тоже схватило щипцами боли, лицо начинало наливаться расплавленным свинцом.

– На чем мы с тобой остановились? – осторожно и как можно более непринужденно спросил я, стараясь не перетруждать связки.

– Ты что-то говорил про свою подругу, – как ни в чем не бывало ответил Куирколь.

С легкой неловкостью слепца нашарил коробки, придвинул к себе и снова занялся сортировкой деталей. Все еще ожидая подвоха, я аккуратно присел на корточки и подобрал кастет. Затем попятился к двери и с лязгом запер ее на засов.

Все еще опасливо поглядывая на поверженных противников, вернулся к стойке. Просунув кисть за решетку, легко постучал крысу по искусственному предплечью. Тот с пониманием хмыкнул, покачал головой.

– Пушки в протезе нет. Не мой стиль.

Я еще раз внимательно осмотрел механическую руку и на всякий случай сместился в сторону. Затем демонстративным стуком поставил «Молот» на рукоять так, чтобы ствол смотрел точно в грудь перекупщика.

– Утром тебе продали старый кулон, – почти прошептал я, с облегчением замечая, что силы возвращаются в голос. – Пустышка, это даже ты смог бы разглядеть.

Куирколь вздрогнул, по морде прокатилась тень гримасы. Но через миг он вновь окаменел и в очередной раз доказал, что невозмутимости ему не занимать. Сегментированные пальцы мешочника протирали деталь, живые пальцы ощупывали и укладывали в одну из двух коробочек.

– Где этот кулон?

– Хочешь обыскать лавку? – Морду чу-ха будто раскроило в неприятной зубастой ухмылке. – Тебе предстоит долгая ночь.

Я хмыкнул. Еще раз прошелся вдоль витрин, но не в попытке на самом деле заметить кулон, которого там наверняка не было, а растягивая время и давая себе восстановиться после удушающего приема.

– Я не грабить тебя пришел.

– Улица рассудит иначе, – лениво покривился Куирколь.

– Не рассудит, – ответил я, и от уверенности, с которой это было произнесено, седая бровь чу-ха снова дрогнула. – А вообще, старик, зря ты так. Расовые предрассудки делают нас беднее духовно и более уязвимыми.

– Хватит дрюкать мои уши, терюнаши, – он с усмешкой отмахнулся от меня механической лапой. – Если я захочу нотаций, пойду в храм. Скажи-ка лучше, пасынок Нискирича, что будет дальше? Станешь меня пытать?

– Ох, да что ты?! – притворно охнул я, возвращаясь к стойке. – Выдумал тоже!

С каждым новым словом голос мой звучал все более знакомо и не хрипло. Подавшись вперед и почти прижавшись щекой к решетке, я попытался разглядеть реакцию слепца. Увиденное меня обнадежило – ни учащенного дыхания, ни нервного сглатывания. Куирколь оставался невозмутим, и это радовало больше долгожданного подарка на Ночь Переосмысления.

– Надеюсь, ты сам пойдешь мне навстречу, пунчи, – наконец решился я, замирая ровно напротив старика. – Хочешь услышать кое-что интересное?

Тот хмыкнул. Неспешно отложил деталь, которую так и не успел обнюхать. Сцепил пальцы обеих лап на стойке перед собой и терпеливо вздохнул.

– А куда нам теперь спешить, терюнаши?

Прильнув к разделяющей нас решетке, я негромко и вкрадчиво произнес:

– Девять крохотных мышат,

Сговорились не дышать…

Незрячие глаза Куирколя едва заметно приоткрылись, под белесыми пленками суетливо забегали зрачки, а уши приподнялись. Я быстро облизнул пересохшие, измазанные засыхающей кровью губы, и продолжил давить:

– Один вдруг затих не шурша,

Осталось лишь восемь мышат.

Вероятно, Куирколь ощутил: что-то не так. Они все это ощущали. Каждый чу-ха в этом изумительном городе. Как газ в комнате. Как начинающийся дождь, с которым ничего не могли поделать.

На скулах старика заиграли желваки, он решил сражаться.

– Задохнулся второй насовсем,

И мышаток осталось семь.

У третьего лопнул глаз,

И шесть уже мышек сейчас.

Мой голос набирал силу, креп и теперь бил без осечек, как прекрасно смазанный башер. Перекупщик был силен, это стало заметно еще на «первом мышонке», да и визуального контакта с собой установить не позволял. Но все же совсем недавно он стал свидетелем драки, в которой его подчиненные проиграли, а значит, несмотря на все хладнокровие, он хоть отчасти возбужден и подавлен, и это сыграет с мешочником дурную службу.

– Четвертой не устоять,

И вот уж мышей только пять.

Я читал стишок убедительно и негромко, словно делился сокровенной тайной. На концовке двустишия Куирколь вздрогнул всем телом. Он был готов «поплыть», уже почти, но все еще пытался бездумно шевелить морщинистыми губами и гневно сдвигать брови.

– Не вынесла пятая мышка,

Но четверо так и не дышат!

Тело чу-ха напряглось, будто он хотел отскочить от стойки, но я не прекращал, и вот слепец наконец обмяк. Пальцы Куирколя расцепились, с необычайной покорностью легли на стойку, а голова опустилась на грудь. Закрепляя успех, я прочитал добивающее:

– Шестая мышка сердцем вышла,

Три упорных будто не слышат.

А затем зафиксировал эффект:

– Отречение.

– Отречение, – подтвердил хозяин перекупочной лавки.

– Бесцветная относительность переплывает горизонт радости.

Он повторил фонетический фиксатор слово в слово, послушно и подавлено. Снова помассировав шею, я спешно прикинул, каким временем располагаю, и без промедления спросил:

– Ты вызвал подмогу, Куирколь?

– Нет, – растерянно ответил старик, а его невидящий взор уперся в мой башер.