Текст книги "Суда не будет (СИ)"

Автор книги: Андрей Федин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

* * *

Я вышел из кабинета Соколовского. Прошёл по этажу до лестницы, рядом с которой на кожаном диване сидели мужчины, прибегавшие в Лёшин кабинет на звук выстрела. Они проводили меня взглядами, но с дивана не встали. Я без помех спустился на первый этаж особняка. Вышел на улицу, где у входа в дом одиноко стояла моя «копейка».

Не задержал меня и хмурый привратник. Он (опять же, вручную) распахнул перед капотом моей машины створки ворот. Я выехал на шоссе и повернул в направлении своего дома. По пути домой я взглянул на тот самый забор, о котором мне рассказывал Соколовский. Подумал: «А ведь в прошлый раз Димка, похоже, всё же убил Зинченко».

* * *

Дома я первым делом прошёл к столу в комнате и открыл блокнот. Пролистнул его до абзаца, начинавшегося со слов: «Роман Андреевич Ильин, Рома Кислый. 13 апреля 1991 года убил в городе Нижнерыбинск Оксану Поликарпову, 17 лет. 1 мая 1992 года…» Я посмотрел на имена и фамилии двух других девиц, в известном мне прошлом ставших жертвами Ромы Кислого. Отметил, что до абзаца с перечислением преступлений Ильина я добрался вне очереди. Подумал: «Лучше раньше, чем никогда». Перечеркнул абзац двумя почти параллельными косыми линиями. Закрыл блокнот и бросил его поверх двух других.

Снял рубашку, взглянул на испачканную кровью манжету. Вспомнил, как неоднократно описывал в своих романах способы быстро и без особых усилий убрать кровь с одежды. В моих книгах герои к этим способам прибегали неоднократно. Потому что не чурались крови преступников. В моих романах они тёрли кровавые пятна на своих одеждах хозяйственным мылом под холодной водой; использовали соль, лимонный сок, белый уксус и перекись водорода. Я сообразил: лимонного сока у меня сейчас дома не было. А вот прочие способы вполне годились. Я решил, что испробую их на практике. Но сделаю это чуть позже.

Бросил рубашку на кресло, прошёл в прихожую. Остановился напротив зеркала. Потрогал пальцем шрам-вмятину у себя под ключицей. Поднял глаза – увидел точно такое же белое пятно и под ключицей отражавшегося в зеркале Димки. Димкин взгляд показался мне спокойным, слегка уставшим. Привычной иронии в глазах старшего брата я сейчас не заметил. Сколько не пытался, но так и не вспомнил о том, чтобы Димка «тогда» разговаривал со мной о пропавших деньгах Лёши Соколовского. Мне тогда казалось, что старший брат и вовсе не знал о той моей проблеме. Я не обратился к нему за помощью. А он мне помощь не предложил.

Я посмотрел Димке в глаза и сказал:

– Значит, ты поверил тогда Соколовскому? Ты поверил, что это я украл Лёшины деньги? Как же так, брат? Почему ты просто со мной не поговорил? Ведь у меня не было от тебя тайн. Я бы тебе всё честно рассказал. Разве ты не знал об этом? Почему ты не заехал ко мне после того разговора с Соколовским? Ведь у тебя же он тоже состоялся. Я в этом не сомневаюсь. И ты поверил Лёшиным словам. Ведь так, брат? Ты поверил в то, что я вор!.. Ведь так? Иначе бы ты, брат, не убил Зинченко.

Я протянул руку к зеркалу – Димкино отражение сделало то же самое. Я прижал ладонь к ладони брата. Но почувствовал лишь холод стеклянной поверхности.

– Мы мало с тобой, брат, общались «тогда». У тебя появились тайны, которые ты от меня скрывал. Теперь я это точно знаю. А мне скрывать было нечего. Тем более от родного брата. От тебя, Димка. Неужели ты думал, что я не рассказал бы тебе о деньгах… если бы действительно тогда их прикарманил? Или ты решил, что я тебе солгу? Потому и не расспросил меня? Тебе проще было рассчитаться с Соколовским, чем поверить моим словам? Почему, Димка? Я… правда, не понимаю.

Я покачал головой – Димка в зеркале сделал то же самое. Этот его жест походил на просьбу о прощении.

– Я не злюсь на тебя, брат, – сказал я. – Честное слово. Ты не поверил в мою невиновность. Но ты меня защищал. Спасибо, Димка.

Увидел, что мой старший брат в зеркале ухмыльнулся – невесело, будто скептически.

– Ты выполнил условия Лёши Соколовского, – сказал я. – Те самые, которые он озвучил мне сегодня. Директор металлургического завода умер в субботу третьего августа. Утонул. Несчастный случай. Женька Бакаев говорил, что ничего криминального в той смерти не обнаружили. Всё случилось, как и хотел Соколовский. Да и Лёшиных денег я не брал. Он это прекрасно знал. Понимаешь? Получается, что у Соколовского тогда не было причины для моего устранения.

Димка в зеркале вскинул брови – раньше я за ним такой привычки не замечал.

– Но на меня покушались уже в понедельник, пятого числа, – произнёс я.

Пожал плечами – Димка отреагировал на мои слова тем же жестом.

Я помассировал тонкую белую полосу шрама между средним и указательным пальцем на своей руке – Димка так делал время от времени; сделал он это и сейчас.

– Не вижу в этом никакой логики, – сказал я. – К тому времени у Лёши ко мне уже не было никаких претензий. Даже официально. Он ведь устроил всю эту подставу с деньгами только ради тебя, Димка. Чтобы ты убил Зинченко. Разве не так? Не удивлюсь, если окажется: он сам вызвал из Белгородской области ту троицу. Разыграл целую пьесу, чтобы только ты, брат, выполнил его задание. Директор завода умер, деньги остались у Соколовского. Так какого чёрта в меня стреляли?

Глава 11

Вечером я всё же постирал рубашку. Лайфхак с использованием холодной воды и хозяйственного мыла не принёс желанного результата. Сколько я ни тёр манжету под проточной холодной водой, но пятно так и не исчезло. Перешёл к другому способу: к тому, который герои моих детективов использовали чаще всего (на который расходовалось больше времени). Я минут пять втирал в пятно обычную поваренную соль. Пока на ткани манжеты не появилась соленая кашица. Рецепт требовал, чтобы та кашица пролежала на пятне не менее часа. На это время я вернулся в комнату, завалился на диван под торшером и открыл новый Лизин «роман».

Усмехнулся: поймал себя на том, что мне действительно интересно, в какую историю на этот раз попадёт Лизина кукла Барби. Название нового произведения моей племянницы звучало многообещающе: «Барби, охотница на дракона». Я на десяток секунд задумался: нужна ли перед словом охотница запятая, или туда напрашивалось тире. Но затем махнул рукой – признал за Лизой право на писательский произвол. Пролистнул страницы; убедился, что Лиза выдержала прежний объём произведения: исписала всю тетрадь. Прочёл первые строки: «Папа и мама подарили Барби на день рождения большое и блестящее охотничье ружьё…»

– Многообещающее начало, – пробормотал я. – Мне уже нравится.

* * *

«…Барби забросила ружьё на плечо и посмотрела вслед улетающему Ужасному Дракону».

Я опустил взгляд на последние строки Лизиного романа – на них красовалось составленное из больших печатных букв слово «КОНЕЦ». Моргнул.

Спросил вслух:

– Куда это он полетел? Какого чёрта? Стреляй уже!..

Я посмотрел на стену комнаты, где чуть вздрагивали тени от бахромы, украшавшей абажур торшера. На мгновение мне показалось, что там я увидел улетающего дракона. Тут же сощурил глаза, будто целил в дракона из охотничьего ружья. Но не из той вертикалки ИЖ-27, что лежала у меня в гараже – из мощного и «блестящего» ружья, полученного Барби от родителей.

Усмехнулся, закрыл тетрадь и положил её на тумбочку. Взглянул на часы и убедился, что час давно прошёл. Поплёлся в ванную комнату, где уже хорошо просолилась манжета белой рубашки. Но в прихожей я вдруг замер. Посмотрел на Димкин силуэт в зеркале – увидел позади него освещённую светом из торшера комнату и тёмный прямоугольник окна (на улице уже стемнело).

– Вальтер, – сказал я. – Ну конечно…

Резко развернулся, вновь перешагнул порог. Ударил рукой по выключателю на стене – зажёг все три лампы на люстре под потолком. Свет от люстры разогнал полумрак, что ещё мгновение назад, будто вуаль, прятал за собой фотографии моих родителей. Со стен исчезли тени от бахромы, заблестела посуда на полках в серванте. Окно превратилось в зеркало – я увидел в нём Димку.

На отражение брата я смотрел лишь пару мгновений, пока шёл к столу. Вытащил из стопки на столе нижний блокнот, положил его перед собой. Пальцем торопливо листал страницы, смотрел на первые слова в каждом абзаце (все они начинались с имён и фамилий). Отметил, что перечёркнутые абзацы встречались редко. Были абзацы большие, почти на страницу – такие меня сейчас не интересовали.

– Вот! – сказал я.

Ткнул пальцем в страницу. Заинтересовавший меня абзац был небольшим. Я прочёл: «Василий Шумилин, Вася Малой. 1960 года рождения. 3 февраля 1995 года убил в г. Нижнерыбинск семью Лаптевых: двух взрослых, троих детей. 5 февраля 1995 года убил майора Николая Синицына. Убит при задержании. Есть подозрения: совершил ещё несколько убийств, но это так и не доказали».

Я постучал кулаком по столу – в серванте задребезжали стёкла. Задрожало стекло и на окне, словно отражавшийся там Димка таким образом привлекал к себе моё внимание. Я взглянул на слегка размытое отражение лица своего брата. Отметил, что Димка хмурился. Я покачал головой – брат в окне повторил мой жест, будто он усомнился в реалистичности промелькнувшей у меня в голове идеи.

– Вальтер, – повторил я.

Смотрел при этом на чуть искажённое оконным стеклом Димкино отражение.

– В меня и Надю тогда стреляли из пистолета «Walther P38», – сказал я. – Пистолет был ещё довоенного производства. Эксперты сказали, что его восстанавливали. Ещё тогда предположили, что Вальтер стал находкой чёрных копателей. Помнишь? Почему я раньше об этом не подумал? У Васи Малого старший брат был чёрным копателем. В девяностом… в прошлом году он погиб в Ленинградской области от взрыва старого снаряда. А Вася освободился… примерно два месяца назад. Всё сходится.

Я опустил взгляд на блокнот, но тут же вновь взглянул на окно.

Мне почудилось, что я заметил в Димкиных глазах сомнение.

– Вася Малой грозился, что поквитается со мной, когда я его брал, – сообщил я.

Кивнул головой одновременно с Димкой.

– Согласен: многие во время задержания говорили то же самое, – сказал я. – Не только мне. Женька и Коля получали таких угроз не меньше. Но ты, брат, сам посмотри, как идеально всё сходится. Вася Малой месяц как освободился. Это раз. Он обещал, что расправится со мной – это два. Малому человека убить, что чаю выпить… помнишь, что Женька рассказывал?

Я указал себе за спину, на дверь.

– Малой ночью проник в дом Лаптевых. Тем раньше принадлежали продуктовые магазины на улице Советская и на Краснознамённой. Связал взрослых. На глазах у родителей зарезал троих детей. Одного за другим, как кроликов. И это после того, как Лаптевы отдали ему все свои заначки. Потом он убил и взрослых. Женька говорил, что там, в квартире, крови было, как на скотобойне.

Я вздохнул – вспомнил, как расстроился тогда, что не присутствовал на задержании Шумилина.

– А потом он зарезал Колю Синицына. Женька говорил, что Коля уже повалил Малого на пол. И вдруг охнул и схватился за бок. Малой трижды проткнул ножом Синицыну печень. Прежде чем Бакаев прострелил ему голову. Синицын умер ещё до приезда скорой. А меня там не было. Понимаешь? Помню, как рыдала на похоронах Колина невеста. Как её звали? Яна Терентьева?

Мне показалось, что Димкины глаза блеснули.

Почти минуту мы с братом смотрели друг другу в глаза – Димка моргнул первым.

Я пожал плечами и сообщил:

– Сомневаюсь, брат, что в меня тогда стреляли по приказу Лёши Соколовского. Теперь, сомневаюсь. Да и этот Вальтер…

Мне почудилось, что я услышал в голове голос известного в будущем телеведущего.

Повторил вслух его слова:

– Совпадение? Не думаю.

* * *

Ночью я долго не спал: выуживал из памяти сведения о Василии Шумилине. Вспомнил, что старший брат Васи Малого учился в одном классе с Женькой Бакаевым. От Бакаева я тогда и узнал об увлечении Васиного старшего брата. В девяностом Бакаев ездил на похороны. Рассказал нам на следующий день, что на Кисловском кладбище похоронили его школьного приятеля. «В закрытом гробу несли, – уточнил тогда Женька, – то, что от этого дурика осталось». Тогда-то Бакаев нам и сообщил, что покойный был старшим братом «того самого» Васи Малого, которого я арестовал в восемьдесят пятом.

Женька рассказал, что покойный Шумилин-старший увлекался «копательством». Об этом ему на похоронах поведали их общие знакомые. Те сообщили, что Шумилин-старший проводил отпуска с лопатой в руках на местах, где во время Великой Отечественной войны шли бои. Бакаев сказал, что тогда (в девяностом году) старший брат Васи Малого вёл раскопки в Ленинградской области вместе с двумя другими «чёрными копателями». Они рылись в старых окопах. Взрыв снаряда убил двоих – третий копатель во время похорон Шумилина-старшего залечивал ранения в Ленинградской больнице.

Васю Малого в девяносто пятом «брали» в посёлке Зареченский. Женька Бакаев подробно расписал мне каждую минуту той операции – сделал он это у меня дома, в этой самой квартире, за день до Колиных похорон. Он будто зачитывал мне отчёт, говорил сухие слова. Но его голос тогда предательски дрожал. С его слов, Синицын в тот день всё делал правильно, как всегда. Мы много раз вместе проводили задержания, ещё до того, как я уселся в инвалидное кресло. Все они было по одному и тому же сценарию. Разве что в прежние дни металлические браслеты на запястья преступников чаще всего надевал я.

* * *

В понедельник днём я отправился в гараж. Провёл там инвентаризацию папиных инструментов (Димка ими почти не пользовался). Привёл в порядок верстак. Смазал большие слесарные тиски, покрывшиеся за время своего бездействия рыжим налётом ржавчины, словно плесенью. И лишь тогда достал свёрток с охотничьим ружьём. Вынул из него ружьё ИЖ-27, повертел его в руках. Ружьё новым не выглядело. Но и не разваливалось в руках от частого и неаккуратного использования.

В своих детективных историях я раз пять описывал, как то или иное охотничье ружьё превращали в обрез. Дважды я рассказывал, как переделывали двустволки едва ли не в пистолеты – получались уродливые пугачи, способные грохотать и «метать молнии», но снаряд из которых стартовал без должного разгона. В интернете твердили, что стрелять из таких пугачей дальше, чем на десять метров, дело бесполезное. Называли такие обрезы «нечистой работой, уровня гопников».

Недрогнувшей рукой я укоротил семидесятисантиметровый ствол почти втрое. Хотя в том же интернете советовали сохранить полметра ствола. Цевьё я не тронул. Но безжалостно отрезал приклад. Взвесил обрезок ружья в руке. Прикинул, как поведёт он себя при стрельбе. В интернете обещали сильную отдачу. Почти час я доводил свои переделки «до ума». Полученное изделие выглядело корявым уродцем. Но показалось мне вполне компактным, похожим на старинные пистоли.

Я взялся за обрез двумя руками, вообразил перед собой мишень. Прикоснулся пальцем к спусковому крючку. Представил яркую вспышку и грохот.

Усмехнулся и пробормотал:

– Сойдёт для сельской местности. Мне как раз пугач и нужен.

* * *

Из гаража я направился к Лизе.

Застал свою племянницу во дворе – она встретила меня у калитки. Лиза посмотрела на пакет с конфетами в моей руке, на тетрадь с рассказом «Барби, охотница на дракона». Взглянула мне в лицо, всплеснула руками.

– Димочка, ну, наконец-то ты пришёл! – воскликнула она. – Уже вся извелась, испереживалась!

Она вцепилась холодными пальцами в мою руку.

Спросила:

– Ну⁈ Димочка, тебе понравилась моя новая история?

Я честно ответил:

– Очень понравилась.

И тут же сообщил:

– Только мне кажется, что это не рассказ. Это первая глава романа. Требую продолжение!

Лиза вскинула брови.

– Какое продолжение? – спросила она.

Племянница выпустила мою руку. Неуверенно улыбнулась.

– Хочу узнать, куда полетел тот дракон, – заявил я. – Почему он не взял Барби с собой? Лиза, ты просто обязана рассказать, встретятся ли Ужасный Дракон и Барби снова.

* * *

Мы с Лизой разместились во дворе под вишней. Сидели за столом, пили чай с конфетами. Вишня то и дело роняла на столешницу рядом с нами провялившиеся на солнце ягоды. Изредка над нашими головами планировали, будто крохотные самолёты, опавшие с дерева листья. В доме непрерывно бубнил телевизор. Но мы не обращали на его бубнёж внимания. Мы с Лизой беседовали о литературе. Не о той, которую преподавали в школе – о той, которая нравилась современным читателям.

Я рассказывал племяннице о способах построения длинных историй на примере короткого романа. Объяснил, чем сюжет произведения отличался от фабулы. Сказал, что такое экспозиция и зачем она нужна (если нужна). Растолковал Лизе, чем экспозиция отличалась от завязки. На примере известных нам с Лизой приключенческих историй показал, как происходило в них развитие действия. Указал, где действия перешли в кульминацию. Объяснил, как в развязке авторы «расставляли все точки».

Племянница слушала меня с интересом – её чай то и дело остывал до того, как она о нём вспоминала. Я смотрел Лизе в глаза и вспоминал, как однажды мы с ней уже вели подобные беседы. Вот только тогда она была постарше: к тому времени моей дочери исполнилось семнадцать. В том нашем разговоре она то и дело вслух подвергала мои слова сомнениям, опираясь на услышанные (в школе на уроках) рассуждения дилетантов от литературы. Называла меня тогда не Димочкой, а «папулей».

Спорила Лиза со мной и сегодня. Не так активно, как «тогда»; но всё же подвергала мои слова сомнению. Я тоном мудрого наставника те сомнения развеивал, опираясь на свой опыт и логику. Время от времени я вставал из-за стола и ходил на кухню, подогревал там на двухкомфорочной электроплите чайник. Напоминал себе этими нечастыми прогулками, что «сейчас – это не тогда». Испытывал при этом противоречивые чувства. Потому что вспоминал: теперь я не прикованный к креслу инвалид… но и не Лизин отец.

На тетрадных страницах мы с Лизой расписали примерный план её будущего сочинения о Барби и Ужасном Драконе. Теперь я тоже это пока воображаемое творение называл романом (хотя литературные «знатоки» наверняка обозвали бы его повестью). Видел, с какой лёгкостью Лиза придумывала фабулу романа – я чуть помог ей с трансформацией фабулы в сюжет. Мы с Лизой подготовили синопсис произведения. При работе над ним я выступал лишь на вспомогательных ролях – в роли группы поддержки.

Шум мотора Вовкиной «шестёрки» послужил финальным свистком для нашего литературного забега. Мы с Лизой синхронно повернули головы и увидели красный ВАЗ-2106, который остановился на улице около забора. Тут же взглянули друг другу в глаза – в прошлой жизни мы делали так часто. Лиза опустила взгляд на исписанные её от руки тетрадные листы (она безжалостно «повыдирала» их из школьных черновиков). Поспешно собрала листы в стопку, подняла их со стола и прижала к груди.

Лиза взмахнула ресницами.

– Димочка, ты только родителям не говори, – тихо сказала она, – о моём большом романе. Хочу, чтобы он стал для них сюрпризом. Пусть они прочитают его целиком. Когда я его доделаю. Знаю: маме он точно понравится. А папе… Может, тогда папа и поверит, что я после школы стану настоящей писательницей.

Лиза понесла свои конспекты в дом. Вовка распахнул ворота и загнал «шестёрку» во двор. Из машины вышла Надя. Она одёрнула подол чёрной юбки, расправила на груди белую блузу. Надя увидела меня, натянуто улыбнулась. Я отметил, что у неё опухшие веки, будто Надя только что лила слёзы. Память по этому поводу промолчала: я не вспомнил, что происходило в понедельник двадцать девятого июля девяносто первого года (когда тот случился для меня впервые). Надя поздоровалась со мной и ушла в дом.

Ко мне подошёл Вовка. Брат пожал мою руку.

Он посмотрел своей жене вслед и сказал:

– Опять только что рыдала. В машине, пока ехали домой. Да ещё и эта духота… Это была одна из самых долгих поездок в моей жизни. Надя все никак не успокоится из-за дела Фролова. Получила сегодня за это взбучку от начальства. Да и я уже… с трудом сдерживаюсь. В последнее время мы с ней только о Фролове и говорим. Веришь ли, Димка: мне и самому этот Фролов уже по ночам снится.

«Было такое дело, – подумал я. – Помню».

Вовчик ухмыльнулся, присел рядом со мной на лавку. Тыльной стороной ладони смахнул испарину со лба.

– Сумасшедший день сегодня был, – сообщил он. – Утром задержали твоего Василия Яновича Круминьша. Пашка Бондарев привёл своих проводниц. Ты был прав: они его опознали. Причём, уверенно. А вот наша потерпевшая, гражданка Инна Вениаминовна Лосева, сомневается. Говорит, что похож. Но она в этом не уверена. Плохо, говорит, рассмотрела его тогда.

Владимир махнул рукой.

Рядом с ним о столешницу ударилась вишня.

– Показаний проводниц нам за глаза хватит, – заявил Вовка. – Поедет этот Вася Круминьш на зону, никуда не денется.

– Кстати, о Васях, – сказал я. – Вовчик, ты Васю Малого помнишь?

Вовка на пару секунд задумался. Затем кивнул.

– Это который Василий Шумилин по паспорту? – спросил он. – Мы его с Колей Синицыным в восемьдесят пятом году брали. За непредумышленное, кажется. Шустрый малый. Доставил нам тогда хлопот. В Сегеже сейчас сидит, насколько я помню. У него ещё брат вместе с Женькой Бакаевым в школе учился. Погиб в прошлом году. Брат Малого погиб, я имею в виду.

– Уже не сидит Малой, – сообщил я. – Выпустили его месяц назад.

Вовка вскинул брови.

– Серьёзно? – сказал он.

Владимир пожал плечами.

– Не слышал об этом. И где он сейчас?

– Вот это меня как раз и интересует, – сказал я. – Мне нужен нынешний адрес Васи Малого. Добудешь?

Вовка неуверенно кивнул.

– Конечно. Завтра узнаю, если успею. С этим Круминьшем у меня сейчас дел по горло…

– Нужно завтра, брат, – сказал я. – Это срочно.

Владимир дёрнул плечом.

– Ладно, Димка, – сказал он. – Узнаю. Завтра в первой половине дня тебе позвоню.

* * *

Телефонный звонок разбудил меня во вторник в половине девятого утра.

На улице уже рассвело. За окном громко щебетали птицы.

Позвонил Вовка. Он сообщил, что Вася Малой вернулся в Нижнерыбинск. Владимир заверил, что Малой проживал сейчас по месту прописки: в квартире своего старшего брата.

– Записывай адрес, – сказал Вовка.