Текст книги "Суда не будет (СИ)"

Автор книги: Андрей Федин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Товарищ капитан. Часть 2. Суда не будет

Глава 1

– Здравствуй, Дмитрий Иванович, – произнёс Соколовский.

– Приветствую, – сказал я.

Уселся на обитое замшей сидение – оставшийся снаружи Рома Кислый закрыл дверь автомобиля. Значительно тише не стало: в машине были приоткрыты окна. В салоне звучала тихая музыка; её то и дело дополняло рычание и дребезжание, что издавали автомобили, проезжавшие по дороге мимо припаркованного на краю тротуара «BMW 525».

Я вдохнул пропитанный запахом кожи, табачного дыма и мускусным ароматом мужского парфюма воздух. Отметил, что салон автомобиля «BMW» заметно отличался от салона Димкиной «копейки». Примерно так же, как номер в московской гостинице «Космос» отличался от давно не знавшей ремонта комнаты ленинградской коммуналки, где проживали Битковы.

Я посмотрел на сидевшего рядом со мной Лёшу Соколовского. Сейчас тот выглядел солидно: не как Лёша, а как Алексей Михайлович. Наряжен в серые брюки, серый пиджак (несмотря на жару) и в белую рубашку, из-под воротника которой свисал тонкий бордовый галстук. Причёска с глубоким боковым пробором скрывала высокий лоб и визуально сужала Лёшино широкое лицо.

Точный возраст Соколовского я не вспомнил. Знал только, что он был на пять-шесть лет старше меня (Владимира). Выглядел Лёша сейчас лет на сорок. Тёмные круги вокруг глаз, сеточка мимических морщин. Поредевшие волосы на голове, чуть припорошенные крупинками перхоти. Заметная холка в области седьмого позвонка, рубашку оттопыривал уже вполне солидный живот.

Карие глаза Соколовского хищно блестели. Лёша смотрел на меня – будто прицеливался. Большим пальцем левой руки он поглаживал массивный золотой перстень, что красовался на месте обручального кольца (на перстне сверкал похожий на бриллиант камень). На левом запястье Лёшиной руки поблёскивали импортные позолоченные часы.

– Дмитрий Иванович, – произнёс Соколовский, – ты прекрасно справился с работой. Правда. Выше всяких похвал. Поздравляю. Друзья из Ленинграда порекомендовали мне тебя, как профессионала самого высокого уровня. Очень авторитетные люди замолвили за тебя слово. Лишь поэтому я к тебе и обратился. Признаюсь, я поначалу в твои способности не поверил.

Лёшин голос звучал тихо, спокойно, вкрадчиво.

Соколовский взмахнул кистями рук – плавно, будто чуть заторможено.

– Правильно говорят, что нет пророка в своём отечестве, – сказал он. – Кто ж знал, что и в нашем Нижнерыбинске проживают такое таланты, такие… мастера своего дела. Ты приятно меня удивил, Дмитрий Иванович. Правда. Теперь и я с чистой совестью порекомендую тебя своим приятелям, которым понадобятся твои услуги. А может, даже стану между вами посредником.

Лёша хитро сощурил глаза. Он замолчал. Смотрел на меня, словно дожидался моего ответа.

– Благодарю, – сказал я.

Соколовский с прежней медлительностью в движениях прикоснулся к портфелю, который стоял между нами на сиденье. Сунул в портфель руку, медленно вынул из него пухлый белый конверт. Вручил его мне.

– Здесь всё, – сказал Лёша. – За вычетом аванса, разумеется.

Я приоткрыл конверт – увидел внутри него две пачки «павловских» сторублёвок. Те самые пачки, которых недоставало в Димкином тайнике под паркетом. Сунул конверт в карман жилета (которым прикрывал рукоять ПМ).

«Хватит ещё на один хороший холодильник, – подумал я. – Неплохо зарабатываешь, Дима».

– Я на выходных пообщался с друзьями из Сочи, – сообщил Лёша. – Они сказали, что менты не увидели в смерти Васи Седого никакого криминала. Квалифицировали её, как несчастный случай. Ты просто волшебник, Дмитрий Иванович. Сработал быстро и качественно. Не расскажешь мне, как всё прошло? Там, в Сочи. Я имею в виду… он сказал что-то перед тем, как…

Лёша замолчал – посмотрел через моё плечо на дежурившего снаружи у машины Кислого.

Едва слышно добавил:

– … Перед тем, как ты выбросил его из окна.

Я наблюдал за тем, как всё так же медленно Лёша Соколовский вынул из портфеля красно-белую пачку с сигаретами «Marlboro» и металлическую зажигалку. Он сунул сигарету в рот, закурил. К витавшим в воздухе запахам добавился запашок бензина. От кончика сигареты по салону автомобиля зазмеилась серая струя табачного дыма: она взлетела к потолку и поползла к приоткрытому окну.

Мне показалось, что молчание затянулось.

Понимал: сейчас время для моего ответа.

– Нет, – сказал я.

Именно так: коротко и по-военному чётко ответил бы Димка. Я прекрасно помнил, как мой старший брат разговаривал с посторонними. Он выдавал им однозначные ответы, не усложнённые сопутствующей информацией. Я спокойно выдержал пристальный взгляд Соколовского, не отвёл глаза. Помнил, что я теперь – Димка. А Димка всегда сдерживал при посторонних свои эмоции.

– Дмитрий Иванович, – сказал Лёша, – я помню наш с тобой прошлый разговор, когда мы обсуждали условия твоей работы. Ты тогда особенно выделил, что не работаешь в нашем городе. Помню, помню. Ты мне это трижды повторил. С одной стороны, мне это твоё правило нравится. Потому что мои конкуренты не воспользуются твоими услугами. Но с другой…

Лёша затянулся дымом, сжал губы, на две секунды задержал дыхание. Выдохнул в окно, вслед проехавшему мимо «BMW» дребезжащему кузовом грузовику. Снова взглянул на меня и сощурился. Отёки под его глазами слегка разгладились. Соколовский сунул сигарету в рот, зажал её между губами. Вынул из портфеля три пачки сотенных банкнот, показал их мне.

Лёша взял сигарету в левую руку.

– Здесь тридцать тысяч, – сообщил он. – Это только аванс. В три раза больше твоего обычного тарифа. Хочу, чтобы ты сработал здесь, в нашем городе. Один раз. В качестве исключения. Тут особый случай. Очень важный и срочный заказ. Нужен профессионал твоего уровня. Убей этого гада. Он у меня поперёк горла стоит. Хуже, чем Вася Седой.

Соколовский протянул мне деньги, сказал:

– Будет это несчастный случай или самоубийство – мне всё равно. Реши сам. Тебе виднее. Лишь бы только этот гадёныш сдох. И чтобы никто не заподозрил убийство. Иначе сразу подумают на меня. Стапудово! А мне сейчас это ой как не нужно. Только не в этом случае. Дмитрий Иванович, сделай так, чтобы ни одна собака после не подкопалась!

Я не пошевелился.

Смотрел своему собеседнику в лицо и гадал: это я сейчас хотел заехать Лёше кулаком в нос, или это желание досталось мне в наследство от Димки?

Димка бы сдержал свои эмоции…

Соколовский всё ещё держал три пачки денег в руке, приподнятой на уровень груди. Смотрел мне в глаза. Словно давил на меня своим взглядом. Вот так же и в прошлой жизни он однажды уже смотрел мне в лицо. Требовал тогда, чтобы я вернул ему деньги, похищенные из его конторы на городском рынке – случилось это незадолго до того, как убили Надю.

Я ответил:

– Нет.

Мой голос прозвучал спокойно, а «нет» твёрдо – мне так показалось.

Комок сигаретного пепла откололся от кончика сигареты, упал на Лёшину штанину и скатился по ней на пол. Соколовский положил деньги на сиденье около меня. Вынул из портфеля ещё две пачки. Одну за другой он уронил их рядом с первыми тремя. Внимательно следил за моей реакцией на появление денег. Показал на кучку банкнот дымящейся сигаретой.

– Дмитрий, здесь пятьдесят тысяч, – сказал он. – Это только аванс. Ещё сто тысяч ты получишь после завершения дела. Завершить его до середины августа. Пятнадцатое число – это крайний срок. Сработай так же хорошо и чисто, как в Сочи. И сразу станешь очень богатым человеком. Я с уважением отношусь к твоим принципам. Поэтому и заплачу тебе кучу денег за работу в Нижнерыбинске.

Я покачал головой.

Посмотрел Лёше в глаза – отметил, что они сейчас блестели ярче, чем камень на Лёшином перстне. Соколовский затянулся дымом – он не спускал с меня глаз и будто не замечал, как падали куски сигаретного пепла на его штанину. Словно ждал, когда я вспомню и осознаю, кто он такой: сейчас Лёша Соколовский крышевал всех кооператоров города и при этом состоял в городском совете Нижнерыбинска.

Я повторил:

– Нет. Не интересует.

Спросил:

– Будут ещё вопросы?

Отодвинул от своего бедра пачки сотенных банкнот.

Лёша ухмыльнулся – продемонстрировал мне ямочку на щеке. Выбросил недокуренную сигарету в окно. Одну за другой убрал пачки денег в портфель. Лишь теперь он заметил пепел на своих штанах. Небрежно стряхнул его себе под ноги. Я увидел, как нервно дёрнулась жилка у него на шее. Соколовский дохнул на свой перстень, потёр его пальцем. Стрельнул в меня недовольным взглядом.

– Принципиальный… – сказал он.

Хмыкнул и с печальными нотками в голосе добавил:

– Жаль. Очень жаль.

Соколовский щёлкнул пряжкой портфеля. Уронил на неё руку с золотым перстнем.

– Ладно, – произнёс он. – Как скажешь, Дмитрий Иванович. Уважаю твоё решение.

Лёша покачал головой.

Задумчиво посмотрел мне в лицо и сообщил:

– До встречи, Дмитрий Иванович. Найду тебя… когда понадобишься мне снова. Но если ты вдруг передумаешь, то позвони мне сам. Номер моего домашнего телефона у тебя есть. Кто бы у меня дома ни снял трубку, лишнего не говори. Просто скажи, что хочешь со мной встретиться. Я перезвоню тебе и назначу встречу.

* * *

«…Как больно, милая, как странно…» – всплыли у меня в памяти строки стихотворения, когда я выбрался на улицу из салона «BMW 525». Я мазнул прощальным взглядом по чисто вымытому тёмно-синему кузову немецкого автомобиля. Вспомнил, с какой завистью мы с коллегами в прошлом тысяча девятьсот девяносто первом году посматривали на этот автомобиль Лёши Соколовского. Тогда Лёшин «BMW» виделся нам эдакой недостижимой мечтой на колёсах. Теперь же я оценивал его на твёрдую четвёрку (для нынешних времён): как говорится, видали и получше (пусть и в другой жизни). Я подумал о Димкиной «копейке» – вздохнул.

Кислый удостоил меня хмурого взгляда, рванул к водительской двери. Я вспомнил, что Рома Кислый в конце восьмидесятых годов занимался тяжёлой атлетикой, побеждал на областных соревнованиях. Он стал телохранителем Лёши Соколовского в прошлом году: после того, как на Лёшу покушались конкуренты из Зареченска (рабочего посёлка, отделённого от Нижнерыбинска рекой). Мои коллеги по работе тогда шутили, что Соколовский прятался за широкой спиной Кислого, словно за баррикадой. Спорили, пробьёт ли пуля из табельного пистолета лобную кость на черепе Кислого (тогда никто из нас это так и не проверил).

Я поправил за поясом рукоять пистолета. Одёрнул жилет – полученный от Лёши Соколовского конверт оттягивал левый внутренний карман. «Жизнь Васи Седого стоила тридцать тысяч рублей, – подумал я. – Дешевле, чем два холодильника». Услышал, как сыто зарычал «BMW». Наблюдал за тем, как автомобиль Соколовского плавно тронулся с места. Видел, как он без особого труда догнал только что проехавший мимо него белый «Москвич-2140», легко обогнал его и резво помчался в направлении перекрёстка. Посмотрел на шагавшего ко мне Вовку. Ещё сидя в салоне автомобиля я приметил: Вовка стоял на углу моего дома и посматривал на «BMW».

Брат подошёл ко мне. Мы пожали друг другу руки.

Вовка показал рукой в направлении перекрёстка, где с десяток секунд назад свернул на улицу Комиссарская «BMW 525».

– Димка, – сказал он, – что за дела у тебя с Лёшей Соколовским? Это же он был в машине? Я видел Кислого.

Я снова ощутил, как оттягивали мой карман две пачки сторублёвых купюр.

– У нас с Алексеем Михайловичем чисто деловые отношения, – ответил я. – Они касаются моей работы, Вовчик.

– Какая может быть работа… с Соколовским?

Владимир нахмурился – я сообразил, что на его месте поступил бы так же.

Я хмыкнул.

Сказал:

– У нас не всегда есть выбор с кем работать, Вовчик. Мы работаем с разными людьми. И я. И ты. Разве не так?

Брат посмотрел на меня, неуверенно ответил:

– Наверное.

– Не наверное, а точно, – сказал я, хлопнул брата по плечу. – Работа на сегодня закончена, Вовчик. Идём, я напою тебя чаем.

* * *

Деньги я вручил брату не те, которые только что получил от Лёши Соколовского (этот конверт я незаметно сунул в шкаф) – пачку сотенных купюр для Вовки я приготовил заранее: положил её посреди стола в комнате. Владимир смущённо взял в руки пачку, взвесил её в руке (будто пересчитал купюры «на вес»). Я прекрасно понимал его реакцию. Подобную сумму в виде наличных денег он ещё ни разу не держал в руках. Такие деньги (в пересчёте на нынешние зарплаты) я впервые получил, когда продал свой автомобиль, отмытый от Надиной крови. Тогда я выглядел столь же смущённым, как теперь Вовка. И так же раздумывал над тем, как унести с собой такую кучу денег: сунуть в карман, или положить в сумку. В тот раз я сунул деньги в карман куртки – Вовка положил пачку купюр в барсетку.

Вместе с деньгами я отдал Владимиру и все найденные в Димкиной квартире талоны (и на продукты, и на сигареты, и на водку). «У меня спецпаёк», – таинственно сообщил я Вовке, отвергшему поначалу моё щедрое пожертвование в виде неровно нарезанных листов бумаги с чёрными типографскими оттисками и с синими печатями. А вот от чашки чая мой младший брат (теперь я называл его так даже мысленно) не отказался. Тем более что чай в Димкиных закромах я нашёл очень даже неплохой чай: индийский (такой у нас в городе сейчас не продавали даже по талонам). К чаю я предложил брату вчерашний белый хлеб и банку сгущённого молока (тоже из Димкиных запасов). Вновь мысленно пообещал себе, что прогуляюсь на городской рынок и затарюсь продуктами у местных кооператоров.

После чаепития Вовка поинтересовался, не наведаюсь ли я к нему сегодня в гости.

Я мысленно представил ямочки на щеках Лизы. Улыбнулся.

Кивнул и ответил:

– С удовольствием.

* * *

Поймал себя на том, что две секунды задерживал дыхание при виде припаркованной около подъезда Вовкиной машины: красного автомобиля ВАЗ-2106, в котором я ездил семь лет, пока не пересел в инвалидное кресло-коляску. Я больше не считал его своим. Потому что без сожаления продал его много лет назад (продажей занимался Женька Бакаев). Тогда, перед продажей (как и сейчас), этот автомобиль не вызывал у меня приятных эмоций. Я с удовольствием избавился от него. И не только потому, что нам с Лизой нужны были деньги. Цвет этой машины и тогда, и сейчас ассоциировался у меня с Надиной кровью, которая «тогда» забрызгала окна и буквально залила в автомобиле переднее пассажирское сидение и коврик на полу.

– Едешь? – спросил Вовка.

Я вышел из оцепенения, кивнул. Уселся в пассажирское кресло – в то самое кресло, в котором умерла Надя.

«Надя не умерла, – мысленно уточнил я. – И в ближайшее время точно не умрёт».

– Это, конечно, не «BMW», как у Лёши Соколовского, – сказал Вовка. – Но вполне рабочая лошадка. Я только год назад в ней движок перебрал. И новые тормозные колодки в мае поставил.

Я невольно усмехнулся: вспомнил, как намаялся с этими колодками.

– Не знаю, рассказал ли тебе Соколовский… – произнёс Владимир, когда завёл мотор.

Он ухмыльнулся, поправил зеркало заднего вида.

– Зинченко сегодня утром на планёрке назвал Лёшу Соколовского мелким бандитом, – сообщил Вовка. – Представляешь? А ещё Лев Олегович пообещал своему главному инженеру, что тот не досидит на своём месте даже до сентября. Потому что он «дружит не с теми людьми». Эти его слова за пол дня облетели весь город. У нас в отделе их смаковали уже в обед. И все уверены, что Зинченко при помощи своих московских связей раздавит Лёшу, как клопа. Так и говорили, между прочим. Теперь все ждут, когда нашему начальству из столицы пришлют команду устроить Соколовскому травлю. И когда к нам явится подкрепление из столицы…

Я слушал брата и вспоминал, как обсуждал судьбу Лёши Соколовского тогда, в прошлой жизни. Мы с коллегами в тот раз тоже не сомневались, что Лев Олегович Зинченко, директор Нижнерыбинского металлургического завода, Лёше не по зубам. Были уверены, что скоро в Нижнерыбинске высадится десант наших коллег из Москвы. И у нас появится новый председатель Союза кооператоров. Уже представляли Алексея Михайловича Соколовского сидящим в автозаке с блестящими браслетами на руках.

Но жизнь тогда распорядилась иначе: Лев Олегович Зинченко утонул в реке, когда отдыхал в выходные на даче. Главный инженер вскоре занял его место. А председатель у нашего городского Совета кооператоров остался прежний.

«Ты просто волшебник, Дмитрий Иванович», – вспомнил я слова Лёши Соколовского.

ВАЗ-2106 дёрнулся и покатился вдоль дома.

* * *

Вовка распахнул передо мной калитку.

Я вошёл во двор. Отметил, что всё в этом дворе выглядело хорошо знакомым, родным. Напомнил себе, что явился не домой.

Переступил лежавшие на земле подгнившие вишни. Увидел сидевшую во дворе за столом Лизу.

Лиза была наряжена в бежевый сарафан. Босоногая. Прижимала к груди светловолосую куклу Барби. Она поздоровалась со мной. Говорила тихо, будто бы нерешительно. Словно не обрадовалась моему появлению.

Я удивлённо приподнял брови. Мне показалось, что племянница выглядела растерянной, испуганной.

– Привет, пап, – сказала Лиза.

Она посмотрела на остановившегося рядом со мной Вовку, махнула ему рукой.

Я заметил, что мой брат насторожился при виде дочери (так же, как и я).

– Что случилось? – спросил он.

Лиза кивнула на дом и сообщила:

– Пап… там мама. Она плачет.

Глава 2

– … Вова, ты представляешь, они Фролова ещё неделю назад отпустили! – воскликнула Надя. – Просто закрыли дело! Ты понимаешь⁈ Недостаточно улик, они говорят! Как такое вообще возможно⁈

От звуков её голоса задребезжали оконные стёкла и стёкла на дверях серванта. Надя всплеснула руками. Она нервно прошлась по гостиной от стены до стены. Я отметил: Вовкина жена уже не лила слёзы. Это в очередной раз мне напомнило о том, что теперь я не Владимир Рыков. Потому что я прекрасно помнил: при посторонних Надя никогда не рыдала. «Ты для неё почти посторонний, – мысленно напомнил я сам себе. – Ты сейчас всего лишь брат её мужа. Не муж». О том, что Надя недавно плакала, напоминали сейчас лишь её опухшие веки. Но в её голосе слезливости я не слышал.

– … Пять месяцев работы! – говорила Надя. – Я всё подготовила! Бумажка к бумажке! Не подкопаешься! Ему восемь лет светило, не меньше! И это с учётом всех смягчающих обстоятельств. Там не могло быть разночтений!..

Я сидел на диване в тесной гостиной, следил за мерявшей шагами комнату Вовкиной женой. Мой младший брат уселся рядом со мной. Он изредка задавал Наде вопросы: не из любопытства – так он показывал, что слушал её внимательно. Я смотрел на раскрасневшееся лицо Нади и вспоминал, что в прошлый раз этот разговор проходил не так. Мы тогда с женой вместе сидели на диване напротив телевизора. Надя плакала и едва ли не на ухо шептала мне жалобы. Я гладил её по спине, носовым платком смахивал с её лица капли влаги. Тогда мы в комнате были вдвоём, без Димки.

– … Вова, теперь ты понимаешь, почему меня буквально вынудили уйти в отпуск? – спросила Надя. – И откуда появились вдруг эти путёвки в профилакторий. Ты хорошо поработала, Наденька, говорили они. Ты заслужила хороший отдых…

Я увидел, как Надя в очередной раз разрубила ребром ладони воздух. Подумал о том, что в прошлый раз слышал примерно те же фразы. Но только тогда моя жена произносила их иным тоном: она не возмущалась – жаловалась. Вспомнил я и причину её жалоб. У неё было имя: Виктор Фролов. Надя занималась делом Фролова с начала этого года. Подробностей она мне не рассказывала. Но я и без её рассказов знал, что это Виктор Фролов (племянник бывшего первого секретаря Нижнерыбинского горкома КПСС) подозревался в убийстве своей жены. Надя ещё перед нашим совместным летним отпуском хвасталась, что Фролов «не отвертится»…

В прошлый раз Виктор Фролов тоже «отвертелся». Его освободили из-под стражи, когда мы с Надей плескались в море. А его дело тогда, как и сейчас, закрыли с вердиктом «из-за недостаточности улик». Потрясённая таким поворотом Надя говорила, что все собранные ею материалы «словно испарились». Появились новые отчёты экспертизы, свидетели изменили показания. Никто этого словно и не заметил. Кроме неё. Начальство отмахивалось от её возражений. Ей велели не лезть к Фролову. Отвечали, что у неё не переданных в суд дел предостаточно. Призывали не искать чёрную кошку в тёмной комнате, потому что «её там нет».

– … Нет, я этого так не оставлю, – говорила Надя. – Я снова подниму это дело, чего бы мне это ни стоило! Покажу им, что я не наивная девчонка, которую можно вот так запросто отодвинуть в сторону, как… как…

В прошлый раз Виктора Фролова не осудили. Это я хорошо запомнил. В девяносто втором он стал новым мэром Нижнерыбинска – его былые прегрешения все будто бы позабыли. В девяносто пятом Фролова застрелили во дворе его же дома. Женька Бакаев тогда рассказывал мне о том, как расследовали то резонансное преступление. В убийстве Фролова признался трижды судимый гражданин без определённого места жительства. Он сказал, что застрелил Виктора Фролова «из личной неприязни». Дело быстро передали в суд. Но подсудимый до суда не дожил – он скончался от быстро прогрессировавшего онкологического заболевания.

– … Вы понимаете, – говорила Надя, – ведь они же специально меня из города выпроводили…

Её нижняя губа дрогнула – Надя закусила её, умолкла.

Я прикоснулся рукой к плечу брата и сказал:

– Вовчик, кажется, Лиза меня звала. Выйду во двор. Спрошу, чего она хочет.

Вовка кивнул. Но не посмотрел на меня. Он не спускал глаз с лица своей жены.

– … Вова, я ведь столько сил потратила на это дело…

Надя проводила меня взглядом. Её глаза влажно заблестели. Она шагнула к мужу.

Мне показалось, что она всхлипнула, когда я переступил порог кухни.

* * *

Лизу я застал во дворе.

Она всё так же сидела за столом, в тени от кроны вишни. Возилась с игрушечной Барби. Моя племянница делала это с видимым интересом и с удовольствием. Лиза будто намеренно своими действиями опровергала слова родителей о том, что она «давно переросла игры в куклы».

Лиза заметила меня, радостно встрепенулась.

– Мама ещё кричит? – спросила она.

– Кричит.

Я уселся за стол рядом с племянницей. Спиной к дому.

– Дима, ты правильно сделал, что ушёл от них, – сказала Лиза. – Теперь мама выплачется папе. И успокоится.

Она дёрнула плечами.

– Ты так думаешь? – спросил я.

– Всегда так бывает. Вот увидишь. Скоро будем ужинать.

Лиза улыбнулась – я полюбовался на её ямочки. Отметил, что волосы на голове моей племянницы заплетены в такие же косы, какие были и на голове куклы. Снова почувствовал запах французских духов – сообразил, что Лиза опять воспользовалась невнимательностью матери и добралась до её парфюма.

– Дима, я тут подумала и решила, что не буду следователем, – сообщила Лиза. – Не хочу рыдать как мама.

Она обернулась, бросила взгляд на приоткрытую дверь веранды, вздохнула.

– Лучше я буду писательницей. Как ты и сказал. Напишу книгу про Барби. Или две. Много книг! Интересных.

Лиза мечтательно улыбнулась.

– Получу письма от читателей, – сказала она. – В них меня не будут ругать. Нет. Там напишут, что я молодец. Скажут, что я очень умная и талантливая. А ещё я буду раздавать автографы! Дима, ты когда-нибудь раздавал автографы?

Лиза запрокинула голову, взглянула на меня.

Её глаза блеснули – это в них отразились пробившиеся к нам сквозь листву вишни лучи солнца.

Я кивнул.

– Было дело. Раздавал. Давно.

Махнул рукой.

– Здорово!

Моя племянница мечтательно зажмурилась.

– Придумаю себе красивую подпись, – сказала она. – Как у мамы. Даже лучше. И буду ставить её на своих книжках. Вот так.

Лиза поводила перед собой указательным пальцем, словно его кончиком сделала в воздухе размашистую надпись. Тут же погладила по голове куклу. Снова улыбнулась, будто увидела вокруг себя толпы поклонников и услышала их похвалы.

На стол перед нами упала вишня. Лиза вздрогнула, вернулась из грёз в реальность. Хлопнула себя ладонью по лбу.

Взглянула на меня и заявила:

– Дима, я же главное тебе не показала! Подожди здесь!

Она резво вскочила и устремилась к входу в дом, унесла с собой Барби.

Я услышал, как на веранде, а потом и в доме под её ногами заскрипели половицы.

Вернулась она без куклы. Но с тонкой тетрадью в зелёной обложке. Протянула её мне.

– Вот, – сказала она. – Это я сочинила. Про Барби. Прочти. Потом. Когда вернёшься к себе домой.

Я пролистнул страницы тетради – обнаружил, что все они исписаны Лизиным почерком (сейчас он ещё не превратился в красивые, но непонятные завитушки).

– Это, правда, я написала, – сказала Лиза. – Сама. Ни откуда не списывала. Честно!

Я перевернул тетрадь, увидел на обложке, что в ней двенадцать листов.

Переспросил:

– Ты всё это написала сегодня?

Лиза кивнула.

– Ну да. Папы и мамы не было. Ты не пришёл. Мне было скучно. И вот…

Она показала рукой на тетрадь.

– Я вспомнила твои вчерашние истории. И сочинила свою. Записала её для тебя. Посмотришь? Пожалуйста!

Взяла меня за руку.

Я тряхнул головой.

– Конечно.

– Там могут быть ошибки, – произнесла Лиза тихим голосом. – Димочка, исправь их, пожалуйста. Ладно? Ты же взрослый.

Она взмахнула длинными ресницами.

– Договорились, – сказал я.

Лиза улыбнулась.

Она выпустила мою руку и заявила:

– Я люблю тебя, Дима!

Лиза резко приблизилась ко мне и чмокнула меня в щёку. Она тут же провела по моей щеке пальцем, будто вытерла с моего лица следы от губной помады. Показала рукой на дом.

– Они там, кстати, уже целуются, – сообщила Лиза. – Скоро выйдут к нам. Минут через десять. Поужинаем, наконец.

* * *

Ужинал я вместе с братом и его семьёй.

У него во дворе. Не у себя.

Сидел за столом под вишней, лицом к Наде (которая на меня почти не смотрела – как обычно, скромно опускала взгляд). Радовался, что звонкий голос Лизы то и дело называл меня по имени («Димочка»). Лиза будто сознательно напоминала мне, кто я теперь такой. Она разместилась за столом рядом со мной. Задавала тон застольной беседе. Потому что её родители сейчас были неразговорчивы.

О работе мы не говорили. Но Лиза посветила папу и маму в свои планы. Объявила им, что «после школы» не пойдёт по их стопам. Сказала, что разочаровалась в маминой профессии. Призналась, что станет знаменитой писательницей. Рассказала, что сегодня уже написала одну историю. «Очень интересную!» Заявила, что не покажет свою «книгу» родителям, «пока её не прочитает Димочка».

– Димочка сказал, что у меня обязательно получится, – сообщила она. – Мои книжки всем понравятся. Мне будут писать письма с благодарностями. Я буду раздавать автографы! Правда, Дима?

Лиза легонько толкнула меня локтем.

Я ответил:

– Обязательно, получится. Я в этом даже не сомневаюсь. Дарья Донцова обзавидуется.

– Кто такая Дарья Донцова? – спросила Надя.

Вовка и Лиза вскинули брови – у них это очень схоже получилось.

Я пожал плечами. Почесал плечо, о которое пару секунд назад разбилась вишня.

– Лет через десять узнаете, – пообещал я.

* * *

К чтению Лизиного рассказа я приступил, когда вернулся домой. Заварил свежий чай, поставил чашку с чаем на журнальный столик. Уселся в кресло около окна. Взглянул на фотографии родителей, что стояли за стеклянными дверцами серванта. Подумал вдруг, что папа и мама наверняка бы тоже с интересом прочли сочинение своей единственной внучки. Поэтому я отсалютовал им парящей чашкой, сделал глоток горячего напитка и открыл зелёную тетрадь. Вновь с удовольствием полюбовался на пока не испортившийся почерк своей… племянницы. Вернулся взглядом к выведенным вверху страницы словам.

– Елизавета Рыкова, – объявил я. – «Барби и свадьба Кощея Бессмертного». Роман.

После слова «роман» я улыбнулся, сделал очередной глоток из чашки. Вспомнил, что моя уже взрослая дочь тоже упрямо величала свои детективные повести «романами». Взглянул на сервант. Папа и мама внимательно смотрели на меня с чёрно-белых портретов. Они терпеливо дожидались, когда я продолжу чтение. Я почувствовал движение прохладного воздуха, выглянул на улицу – увидел там тёмную крышу дома и почти чёрное небо. Через открытое нараспашку окно в комнату проникали звуки улицы: рычание моторов, голоса проходивших под моими окнами людей, едва различимые звуки музыки.

Вернулся взглядом на страницу тетради, сказал:

– Продолжим. И так…

Откашлялся – прочистил горло.

– В Тёмном-претёмном лесу жил страшный злодей, – прочёл я. – Звали его Кощеем Бессмертный. Он был очень старым. Ему уже исполнилось пятьдесят лет. Но он себя старым не считал. Потому что редко смотрел в зеркало и занимался физкультурой. Кощей жил один. И часто по вечерам скучал. Поэтому он однажды решил жениться…

* * *

– … И жили они долго и счастливо, – прочёл я.

Коснулся взглядом тщательно выведенного крупными печатными буквами внизу страницы слова «КОНЕЦ». Это слово занимало единственные не заполненные текстом «романа» строки.

Посмотрел на фотографии родителей и от себя добавил:

– Вот и сказочке конец, а кто слушал – молодец.

Закрыл тетрадь, положил её на журнальный стол. Смочил горло остывшим чаем, о котором я позабыл уже после прочтения первой страницы «романа». Усмехнулся, качнул головой.

Пробормотал:

– У Дарьи Донцовой будет серьёзный конкурент. Точно вам говорю.

Прогулялся в уборную. По пути, в прихожей, я заметил мелькнувшее в зеркале Димкино отражение. Отметил, что на лице моего старшего брата застыла ироничная улыбка.

Из уборной я вернулся к висевшему в прихожей зеркалу. Теперь уже внимательно взглянул на своё отражение: отражение моего старшего брата. Димка не улыбался, выглядел серьёзным.

Я почти две минуты рассматривал Димкино лицо. Внимательно изучил пока едва заметную сетку мимических морщин, выпирающие скулы и ямочку на подбородке. Посмотрел брату в глаза.

Сказал:

– Я всегда думал, что ты, брат, офицер КГБ. После того звонка. Помнишь?

Хмыкнул и добавил:

– Теперь оказалось, что ты ещё и наёмный убийца. Мне сказали, это ты убил Васю Седого. Смерть Льва Олеговича Зинченко, директора металлургического завода, тоже твоя работа?

Я покачал головой и спросил у собственного отражения:

– Так может, и тех грабителей в Заречном ты положил? Что ещё я узнаю о тебе, Димка?

* * *

Утром я, наконец, поехал на городской рынок. В прошлой жизни я бывал там нечасто, если не наведывался туда по работе. Потому что моя зарплата в девяностом и девяносто первом годах ещё не приспособилась к рыночным отношениям. На этот раз меня на рынке в первую очередь поразили не цены (они меня не особенно впечатлили: я пока не привык к современным реалиям). Меня (неприятно) удивила сама атмосфера Нижнерыбинского городского рынка.

В моей памяти ещё не померкли воспоминания о супермаркетах будущего, где всё было чисто и красиво. Вид копошившихся в мусорных контейнерах крыс (всего в десятке метров от рядов с молочной продукцией), не настроили меня на щедрые покупки. Витавший в прохладном утреннем воздухе запах свежего мяса, к которому добавился аромат овощной гнили, не пробудил аппетит. Поэтому я обошёл стороной скоропортящуюся продукцию.