Текст книги "Золотые врата. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Николаев

Соавторы: Олег Маркеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 49 страниц)

Анюта с готовностью наполнила чашку Белозерской. Кивком поблагодарив внучку и отхлебнув глоток, Лада Алексеевна продолжила:

– В нынешнее время оккультные науки отданы на откуп дилетантам, а тогда этим занимались серьезные государственные учреждения: в СССР – НКВД‑НКГБ, а в Германии – институт Аненербе. Если я не ошибаюсь, это переводится как «наследие предков». И те, и другие надеялись использовать Золотые Врата в своих целях. Немцы подготовили захват лагеря с помощью высаженного с подводных лодок десанта. Операция должна была состояться в первой декаде июня сорок первого года, то есть в самый канун войны. В последний день, вернее в последнюю ночь перед окончанием эксперимента мы с Сашей… с Александром Назаровым… м‑м‑м… в общем, у нас была любовь, – Белозерская с вызовом взглянула на Корсакова и Анюту. – Да, молодые люди, и тогда любовь предполагала физиологический акт, но это было проявлением любви, а не самоцелью. Это была наша первая и последняя ночь. Саша должен был отражать десант, а я – открывать Золотые Врата. Силы десанта и защитников лагеря были несоизмеримы. Бойцы сдерживали натиск из последних сил, пытаясь выиграть для нас время. Я прошла через Врата, но то, что я там увидела, было настолько ужасно, что мне пришлось бежать оттуда. Через переход, так неосторожно нами открытый, вырвались кошмарные создания. Саша и командир немецких десантников, надо признать, разумный человек, заключили перемирие, чтобы совместно отразить угрозу жизни на Земле. Они погибли. Погибли все… – голос Белозерской пресекся, она глубоко вздохнула: – и мой Саша. Возлюбленный Марии Санджиевой, Михаил Кривокрасов, тоже погиб, и вот тут‑то и открылась ее сущность. Я не знаю, как передать словами то, что произошло на моих глазах. Эта женщина на картине, – Лада Алексеевна указала на воительницу, – и есть Мария. Скорее всего, это ее настоящий облик. Она – Предводительница Войска Мертвых, и она до сих пор мстит потерянной стране за смерть своего возлюбленного. Ее настоящее имя – Хельгра… Впрочем, у нее много имен.

Корсаков вздрогнул. Белозерская взглянула на него:

– Она вам что‑нибудь сказала?

– Нет, мы не говорили, – выдавил Игорь.

– Понимаю, – кивнула Лада Алексеевна. – Она ищет кому отдать любовь, ищет шесть десятилетий. Будьте с ней очень осторожны, молодой человек. Вам предстоит исполнить предначертанное в легенде – освободить Атлантиду от Хельгры. Моя внучка вам в этом поможет.

– Шестьдесят лет искала любовь, и еще шестьдесят поищет, – не выдержала Анюта. – И почему, собственно…

– Ты опять? – Белозерская вопросительно приподняла седую бровь. – Когда же ты научишься слушать?… Да, она ищет любовь, и тебе придется поспорить с нею за обладание Игорем Алексеевичем. Да, да, милая моя. За обладание мужчиной тоже нужно бороться. Надеюсь, ваша любовь выдержит и это испытание. Мне осталось сказать не так уж и много, дети. В бою с прорвавшимися сквозь Врата чудовищами погибла часть немецкого десанта и охраны лагеря. Сам лагерь был к тому времени практически захвачен немцами, и по приказу высшего командования «Бестиарий» подвергли бомбардировке. Использовали химическое оружие. Я уверена, что это было именно химическое оружие, запрещенное и тогда и сейчас. Выжила только я, Серафима Григорьевна Панова – старушка‑колдунья с Камчатки и ненец‑шаман Василий Собачников. Он затерялся среди местных жителей, Серафима Григорьевна исчезла, когда ее и меня перевезли на Большую Землю, а я провела больше сорока лет в специальном учреждении. Вот так, дорогие мои.

Корсаков, слушавший, затаив дыхание, вздохнул, обнаружил, что его чашка пуста, и поставил ее на стол.

– Да, сорок лет в психушке… Неудивительно, что… – он замолчал, оборвав окончание фразы.

– Договаривайте, молодой человек, договаривайте, – Белозерская взглянула на него прищуренными глазами. – Неудивительно, что у меня, как сейчас говорят, съехала крыша?

– Ну что вы… так уж прямо и съехала, – забормотал Игорь.

– Бабушка, может, тебе прилечь, отдохнуть?

– И ты меня считаешь за сумасшедшую, внучка? – Лада Алексеевна горько усмехнулась, и вдруг стало заметно, что она сильно устала: резче обозначились морщины, опустились уголки рта, прямая спина сгорбилась, будто тяжелые воспоминания придавили ее к земле.

– Нет, что ты, – Анюта встала и взяла ее за руку. – Давай я тебе помогу. Ты ляжешь в постель, отдохнешь, а мы приедем завтра.

– Завтра у меня нет, – тихо сказала Белозерская и внезапно выпрямилась, глаза ее сверкнули. – И я все‑таки закончу то, что хотела сказать. Мое время на исходе, поэтому постарайтесь не перебивать. В роду Белозерских живет «память крови» женщин‑магинь, служивших культу Золотых Врат и носивших в себе ключ к ним. В Атлантиде, в легендах, меня называли Белая Праматерь, теперь так будут называть тебя, Анна. Ты и Игорь Алексеевич, – Белозерская указала на Корсакова, – сойдете в потерянную страну и принесете мир в опустошенные земли. Из всего нынешнего поколения потомков Белозерских я выбрала тебя, внучка. Ты получишь мои знания, а вам, Игорь, я отдам силу. Силой может распорядиться лишь мужчина – я еще раз убедилась в этом на примере Марии Санджиевой. Слишком уж подвержена женщина эмоциям и сиюминутным желаниям. Мне уже давно пора уходить, дети, но я ждала, когда у тебя, внучка, появится достойный спутник. Вы отправитесь туда, – она указала на картину, – и никто не знает, что вас там ждет.

Корсаков опустил глаза, чтобы не видеть разгоряченного лица Лады Алексеевны. Нездоровый румянец проступил на ее щеках, дыхание пресекалось, и она ловила воздух посиневшими истончившимися губами.

– В шкафу стоит шкатулка, – Белозерская вытянула дрожащую руку. – Анна, подай мне ее.

Девушка с готовностью метнулась к шкафу, распахнула зеркальную створку. Со шкатулкой в руках она подошла к Ладе Алексеевне. Белозерская приподняла крышку, достала широкий серебряный браслет и поманила к себе Корсакова.

– Здесь изображен лис, загрызающий змею. Корсак – степной лис. Думаю, это ваш родовой герб, молодой человек. Во всяком случае, так я видела во сне. Дайте вашу руку.

Корсаков хотел было отказаться – уж очень старинным и дорогим выглядел браслет, но под требовательным взглядом Анюты отвернул рукав рубашки и протянул руку. Белозерская надела ему браслет на запястье.

– Ну вот, дети, я сделала все, что от меня зависело. Встаньте‑ка вот здесь, – она указала напротив себя, – и дайте мне руки.

Игорь и Анюта подошли к ней и вложили руки ей в ладони. Корсаков поразился, насколько холодны были пальцы Белозерской.

– А теперь возьмитесь за руки, вот так, хорошо. Не удивляйтесь ничему и не бойтесь, дети. Мне пора, – Лада Алексеевна потянула Анюту за руку.

Девушка наклонилась, и Белозерская поцеловала ее в лоб, потом пожала ладонь Корсакову, закрыла глаза и что‑то прошептала. Игорь хотел наклониться к ней – ему показалось, что она хочет что‑то сказать, – но Анюта удержала его.

Сухие старческие пальцы сжали ладонь Корсакова с такой силой, что он поморщился. Анюта всхлипнула, глаза наполнились слезами, по щекам пробежали влажные дорожки.

– Что она сказала? – шепотом спросил Корсаков.

– Она сказала: Саша, я иду, – шепнула девушка.

По телу Лады Алексеевны пробежала короткая судорога. Белозерская выпрямилась, будто вжимаясь в спинку стула, черты лица ее обострились. Оно бледнело на глазах, кровь отливала от головы, словно уходила сквозь тело под землю. Нарастающий низкий гул сдавил уши, затуманил голову. Смерч расплывчатых образов метелью закружился по комнате, ударил в лицо, выбил слезы из глаз, сдавил могильным холодом тело. Корсаков крепче сжал ладонь Анюты. Рука Белозерской дрожала мелкой дрожью, но лицо оставалось спокойным и даже умиротворенным, словно она получала в подарок давно желаемое и знала, что не обманется в ожидании. За спинкой ее стула внезапно встала стена пламени. Стена окружила застывших Игоря и Анюту, сомкнувшись за их спинами. Корсаков сцепил зубы, сдерживаясь, чтобы не броситься прочь. В оранжевых и багровых сполохах он ясно различал лица и фигуры людей. Дрожащие и изломанные, они на миг обретали нормальный облик, и тогда можно было рассмотреть черты лица, тут же расплывающиеся и сменяющиеся другими. Ему показалось, что он узнал лицо женщины из своего кошмара, но видение было настолько мимолетным, что уверенно утверждать он бы не стал.

Затем вихрь огня поглотил его, закружил и унес сквозь пламя. Он ощущал в руке ладонь Анюты, чувствовал ледяные пальцы Белозерской, и ему казалось, что, кружась в огненном хороводе, они поднимаются над землей и летят, несутся, сопровождая Ладу Алексеевну в мир, откуда нет возврата. Рев огня оглушал, языки лизали лицо, но странно, что он совсем не ощущал жара. Было только чувство полета и ощущение вливающейся в него энергии, заполнявшей каждую клетку тела.

Раскат грома едва не порвал барабанные перепонки, Корсаков больно ударился ступнями, словно прыгнул с большой высоты, колени подогнулись. Он с трудом выпрямился. Дикий холод охватил тело, словно Игоря бросили в ледяную купель прямо из пышущей жаром печи. Он потряс головой, приходя в себя. Рядом, на коленях, все так же держась одной рукой за его руку, а другой сжимая ладонь бабушки, стояла Анюта. Корсаков попробовал высвободить руку из пальцев Лады Алексеевны. Ее безвольная ладонь упала на колено. Корсаков поднял Анюту, прижал к себе, гладя по голове.

– Что это было? – едва слышно спросила она.

– Не знаю, – голос изменил ему и Игорь кашлянул.

– А бабушка?

Корсаков вздохнул.

– Она знала, что уходит, – тихо сказал он, – она хотела и ждала этого. Ты же слышала ее последние слова.

Анюта шагнула к стулу с телом Лады Алексеевны, опустилась на колени, подняла ее руку и уткнулась в ладонь лицом. Плечи ее задрожали. Корсаков закусил губу. Лицо Лады Алексеевны было спокойным, голова склонилась к плечу.

В квартире стоял зимний холод. Корсаков раздвинул гардины, переставил на стол горшки с цветами и открыл окно. Тепло летнего вечера хлынуло в комнату, изгоняя стужу. Игорь огляделся. После бушующего огня он был готов увидеть вокруг разгром, но все осталось, как было, только цветы в вазе поникли потемневшими бутонами – холод убил их. Что‑то обжимало запястье. Браслет, подаренный Белозерской, словно впаялся в кожу. Зеленоватые камни, казалось, светились тусклым светом. Впрочем, может быть, это в них отражалось проникшее в комнату солнце.

Взгляд Корсакова упал на картину, и только тогда он поверил, что все произошедшее ему не приснилось, – холст был разодран в клочья.

Глава 5

Анюта сидела на полу возле ног Лады Алексеевны, держась за ее руку.

– Надо бы позвонить в милицию и в «скорую», – сказал Игорь.

– Позвони, – безразлично ответила Анюта.

Корсаков вышел в прихожую. На стене висел старинный дисковый телефонный аппарат, если и не ровесник Белозерской, то немногим моложе. Корсаков снял трубку, набрал «ноль– два». Дежурная приняла вызов, переспросила адрес. Игорь с трудом вспомнил номер дома. Позвонил в «скорую помощь», обрисовал ситуацию. Равнодушный голос подтвердил, что бригада выезжает. На вопрос Корсакова, когда ожидать приезда, сказали, что теперь спешить некуда. Игорь подумал немного и набрал номер Александра Александровича. Ответил молодой женский голос. Корсаков назвался. Через минуту в трубке зазвучал баритон Сань‑Саня.

– Кручинский слушает.

– Мы с Анютой находимся у Лады Алексеевны, – сказал Корсаков. – Она…

– Что вы там делаете?

– Если вы не будете перебивать, узнаете об этом гораздо быстрее. Лада Алексеевна умерла. Я вызвал милицию и «скорую».

В трубке послышалось сдавленное ругательство. Корсаков ждал.

– Игорь, я вас прошу, оградите Анну от ненужных расспросов, – голос Сань‑Саня звучал почти по‑человечески. – Ну, следователь там, врачи.

– Об этом я и сам догадался.

– Очень хорошо. Не позволяйте рыться в вещах Лады Алексеевны, я буду минут через сорок, – Александр Александрович положил трубку.

Корсаков вышел в чистенькую кухню, закурил, выпуская дым в форточку. За окном летал тополиный пух, в заросшем высокой травой палисаднике доцветала сирень.

Корсаков заглянул в спальню. Железная кровать с шишечками была аккуратно застелена, на трюмо, придавленный массивной стеклянной пепельницей, лежал сложенный пополам лист бумаги. Шторы были задернуты, и комнате царил желтый полумрак. Игорь зашел посмотреть, как Анюта. Девушка сидела возле стола и, подперев кулачком щеку, смотрела в окно.

– Я пойду на улицу – встречу милицию и «скорую», – сказал Корсаков.

Она кивнула, не поворачивая головы. Игорю захотелось подойти и обнять ее, разделить горе, но он не стал мешать – нет ничего хуже, когда кто‑то влезает в душу с соболезнованиями, мешая проносящимся в голове воспоминаниям о только что ушедшем человеке.

Он спустился во двор. Пожилой мужчина в домашних тапочках, тренировочных штанах и рубашке навыпуск подметал двор тощей метлой. Увидев Корсакова, он настороженно приблизился к нему.

– Издрастуй, – метлу он держал, как дубину, двумя руками. – Что ходишь здесь?

– Добрый день, – ответил Корсаков. – Вот, в гости приехали. К Ладе Алексеевне. Только беда случилась.

– Какая‑такая беда?

– Умерла Лада Алексеевна.

– И‑и‑и, – затянул мужчина. – Ай беда… А ты кто ей будешь?

– Я с ее внучкой приехал, – пояснил Корсаков.

– С Анюткой? Ай, какое горе, – мужчина переложил метлу в левую руку и протянул правую Корсакову. – Я – Ильдус, сосед, вот здеся живу, – он указал метлой на пристройку, – дворник я. И отец здесь дворником был, и я теперь, – мужчина наклонился вперед и понизил голос: – Отец рассказывал, как Ладу арестовали. У‑у‑у… стрельба была, бандит чекиста зарезал, другой чекист его застрелил, всех арестовал, и Ладу. Посадили ее далеко, на севере она сидела – сама мне говорила. А вернулась из тюрьмы, отец мой уже помер. Не дождался ее. И бабушка Лады тоже померла. А отец за их квартирой смотрел, берег. Хорошие люди – так говорил.

Корсаков угостил его сигаретой. Мужчина положил ее за ухо и заковылял в пристройку. Игорь прошел за угол дома, где видел цветущую сирень, влез в кусты и наломал огромный букет. Вернувшись во двор, он положил букет на заднее сиденье «daewoo». Он уже не помнил, когда дарил Анюте цветы, так пусть хоть сегодня что‑то отвлечет ее от тяжелых мыслей.

Из подъезда вышла Анюта, присела на скамейке возле подъезда. Корсаков устроился рядом. Анюта попросила у него сигарету, закурила.

– Ты знаешь, я хотела проститься, – сказала она, – но вдруг поняла, что прощаться не с кем. Бабушки там нет. Она ушла, осталась лишь оболочка. Пустая оболочка. Я лучше запомню ее живой.

Корсаков обнял ее за плечи, она положила голову ему на плечо. Он заглянул ей в лицо. Глаза у Анюты были печальные, будто погасшие, но сухие.

Хлопнула дверь пристройки. Дворник, с круглым подносом в руках, подошел к ним. На подносе стоял графин, четыре стопки, тарелка с нарезанным копченым мясом и блюдечко с дольками соленого огурца.

– Издрастуй, Анютка.

– Здравствуй, дядя Ильдус.

– Вот, помянуть нужно Ладу, – он обернулся к пристройке, что‑то гортанно крикнул.

Из двери выскочила женщина в теплом халате, засеменила к ним. Ей вслед глядел мальчишка лет семи в тюбетейке и коротких штанишках.

– Чего кричишь? Такое горе, а ты кричишь. Здравствуй, Аня.

– Здравствуй, тетя Наиля.

Ильдус передал поднос жене, сам уселся на скамейку, открыл графин, разлил по стопкам водку. Корсаков взял стопку, поднялся, уступая место женщине. Она благодарно кивнула. Выпили не чокаясь. Водка была холодная, как из сугроба. Игорь взял с тарелки пласт мяса, пожевал.

– Бери еще, – сказал Ильдус, – родня из Татарстана прислала. В Москве такого не найдешь.

– Спасибо, – Корсаков потянулся к тарелке. – А что, в Москве мясо пропало?

– Это конина, – пояснила Анюта.

Конину Корсаков до сих пор не пробовал. Он прислушался к своим ощущениям. Нет, ему решительно было все равно: мясо как мясо.

Через арку во двор вошел мужчина в милицейской форме с погонами старшего лейтенанта. Китель был расстегнут, галстук милиционер нес в руке.

– Добрый день. Хотя, какой добрый? – сам себя поправил мужчина. – Позвонили мне, вот пришел. Что, преставилась Лада Алексеевна?

– Издрастуй, Петрович, – ответил Ильдус, наливая водку. – Участковый наш, – пояснил он Корсакову. – Вот, поминаем. Ты будешь?

– Помяну, пока следователь не приехал, – старший лейтенант снял фуражку, перекрестился и залпом проглотил водку. – Хорошая женщина была, – чуть сдавленным голосом заметил он. Взяв дольку огурца, с хрустом разжевал: – Кто присутствовал при… э‑э‑э…

– Мы были, – сказала Анюта, выразительно глядя на Корсакова. – Она тихо померла, не мучалась.

– Ну и слава Богу! Помню, поясницу у меня прихватило, так она пришла. Как узнала – так до сих пор и не ведаю, заставила лечь на брюхо, руками поводила, и как рукой сняло, – сказал старший лейтенант, пытаясь прицепить галстук.

– Да, а наш‑то иголку тогда проглотил, – Наиля обернулась к ребенку и погрозила ему. – У‑у‑у, окаянный!… Так Лада иголку прямо из живота вытащила. И дырки не осталось. Мы потом на рентген ходили, так врачи не поверили. Врет, говорят, бабка ваша. Не было иголки. А как не было, когда…

Во двор въехал милицейский «газик». Участковый вытер губы и поспешил навстречу штатскому, выбравшемуся из машины. Козырнул, они обменялись рукопожатиями. Штатский приблизился к подъезду. Глаза у него были покрасневшие то ли от бессонной ночи, то ли с похмелья.

– Оперуполномоченный капитан Симонихин. Кто из родственников умершей присутствует?

– Я внучка, – Анюта поднялась со скамейки. – Пойдемте, я все покажу.

Симонихин открыл дверь, пропуская ее. Следом за Анютой в подъезд вошел мужчина в очках с чемоданчиком в руке и молоденький лейтенант.

– Капитан, на два слова? – попросил Корсаков.

– Слушаю вас!

– Я присутствовал при смерти Лады Алексеевны. Мне бы не хотелось, чтобы Анну Александровну донимали вопросами… Сами понимаете ее состояние. Я могу все рассказать.

– Хорошо, пойдемте наверх.

В комнате, где скончалась Белозерская, Анюта, стараясь не смотреть на ее тело, рассказывала мужчине с чемоданчиком – судмедэксперту, как все произошло. Корсаков прислушался. По словам Анюта выходило, что они сидели, пили чай, и вдруг бабушке стало плохо. Этой версии Корсаков и решил придерживаться. Симонихин прошелся по комнате, остановился перед разодранной картиной, вопросительно посмотрел на Корсакова. Анюта, перехватив его взгляд, объяснила, что бабушка была иногда не в себе – жертва сталинских репрессий, полжизни в лагерях и спецбольницах, и, видимо, в один из приступов уничтожила полотно.

– Художественной ценности картина не представляла, – вставил слово Корсаков.

Капитан пригласил его пройти на кухню. Присев на табурет, он достал из папки лист бумаги и привычно стал вести запись. Корсаков автоматически отвечал на вопросы, чуть замявшись при упоминании места жительства. В конце концов он назвал адрес квартиры, где жила бывшая жена с дочкой – он до сих пор был там прописан. На вопрос, кем он приходится Анне Александровне, сказал, что ее друг. Из других родственников назвал Александра Александровича Кручинского, племянника Белозерской.

На кухню заглянул врач, отозвал капитана в сторону. Корсаков услышал, как он шепотом сообщил, что признаков насильственной смерти нет и можно увозить труп. Симонихин кивнул, отпуская врача.

Расспрашивая о причинах смерти, капитан вяло, скорее по привычке, попытался поймать Игоря на несоответствиях с показаниями Анюты, но потом, поморщившись, прекратил ставить неуклюжие ловушки. Действительно, о чем тут говорить, если померла старушка восьмидесяти с лишним лет.

– Курить хочется, – пожаловался Симонихин. – Пойдемте на лестницу.

Они спустились на пролет к низенькому окошку. Навстречу поднимались санитары «скорой помощи» и врач. Капитан показал им квартиру добавив, что сомневаться в причинах смерти нет. Корсаков прикурил, поднес зажигалку Симонихину. Они дружно задымили. Выглянувший на лестницу лейтенант поманил Симонихина. Корсаков увидел, что он показывает капитану листок бумаги. Кажется, тот, что лежал на трюмо в спальне Лады Алексеевны. Симонихин пробежал бумагу глазами и, с интересом взглянув на Игоря, велел лейтенанту возвращаться в квартиру.

– Давно вы знакомы с покойной? – спросил он, спускаясь к окну.

– Сегодня познакомились.

– Странно, – Симонихин затянулся, поднял голову, выпуская дым в низкий потолок. – А о завещании Белозерской вы что‑нибудь знаете?

– Нет. Что странного вы находите в том, что я встретился с Ладой Алексеевной только сегодня? Возможно Анна Александровна мимоходом упоминала обо мне в разговорах с бабушкой, но сегодня Белозерская пригласила нас впервые.

– Что странного? – переспросил капитан. – Мы нашли рукописное завещание, заверенное свидетелями – кажется, соседями. Белозерская завещала квартиру вам, Игорь Алексеевич.

– Для меня это тоже удивительно. А‑а‑а, понимаю. «Квартирный вопрос их испортил», – процитировал Корсаков. – Поверьте, капитан, о существовании Белозерской я, конечно, знал, но про квартиру не имел ни малейшего понятия.

– Разберемся, – Симонихин заплевал окурок и бросил его в пролет лестницы. – Не уезжайте пока.

– Хорошо.

Со двора послышались голоса. Корсаков посмотрел в окошко. К подъезду, в сопровождении трех охранников, стремительно шагал Александр Александрович. Полы пиджака развевались, галстук летел над плечом, лицо было хмурое, озабоченное. Видимо, его джип под арку не прошел по габаритам и Сань‑Саню пришлось идти пешком. Широко поводя руками, он расставил охранников во дворе.

– Это еще кто? – спросил Симонихин.

– Племянник Белозерской, отец Анны Александровны, – сказал Корсаков, криво улыбаясь, – депутат Государственной Думы.

Симонихин выругался. Хлопнула дверь подъезда, послышались торопливые шаги. Александр Александрович, шагая через две ступени, взлетел по лестнице.

– Где моя дочь? – спросил он в пространство.

– В квартире, – ответил Корсаков. – Там врач «скорой» и судмедэксперт.

– Вы кто? – Сань‑Сань уставился на Симонихина.

Капитан представился, пояснив, что его присутствие необходимо по закону.

– Необходимость отпала, – имея в виду свое появление, сообщил Александр Александрович. – Заканчивайте процедуры и можете быть свободны, – он поднялся к квартире, рывком распахнул дверь и исчез в прихожей.

– Ну и гусь, – пробормотал Симонихин.

– Еще какой, – подтвердил Корсаков, прислушиваясь. Ему почудилось движение на первом этаже.

Шаги были неторопливые, но уверенные – человек не таился, просто не спешил. Капитан, казалось, ничего не слышал. Он достал пачку сигарет, вытряс одну и похлопал по карманам в поисках зажигалки. Поднимавшийся по лестнице человек остановился на пролет ниже, поднял голову, и Корсаков понял, что ждал его появления с тех пор, как умерла Белозерская, – на лестнице стоял магистр.

– У вас была зажигалка, – сказал капитан и осекся.

Краем глаза Корсаков заметил, как магистр сделал рукой чуть заметный жест.

– Впрочем, пойду, посмотрю, как там, – Симонихин спрятал сигареты и, поднявшись по лестнице, исчез в квартире.

Скупая улыбка тронула губы магистра. Странно, но Корсаков больше не чувствовал в его присутствии ни робости, ни тем более страха. Он спокойно ждал, пока магистр приблизится. Тот был, как обычно, в длинном плаще и черной рубашке, застегнутой под горло. Седые на висках волосы лежали аккуратной волной, глаза слегка щурились. Казалось, он был рад встрече. Они не виделись с тех пор, как Игорь передал ему колоду таро Бафомета, за которой и орден магистра, и противоборствующая сторона устроили весной нешуточную охоту.

– Здравствуйте, Игорь Алексеевич. Руки не подаю, думаю, вы проигнорируете.

– Правильно думаете, – кивнул Корсаков. – Здравствуйте. Почему‑то я не удивлен, видя вас здесь, и все же: что вас сюда привело?

– Я почувствовал мощнейший выплеск энергии. На нашем жаргоне это называется «смерть ведьмы». Не напрягайтесь, в данном случае я не хотел оскорбить Ладу Алексеевну. Это общее название перехода тела из физического мира в мир астральный. Конечно, у большинства людей смерть не сопровождается подобными катаклизмами, но, как вы уже поняли, госпожа Белозерская не была обычным человеком.

– Почему я оказался в центре событий?

– Я, Игорь Алексеевич, не больше вашего склонен продолжать наше знакомство, – сухо сказал магистр, – но есть вещи, которые я бессилен изменить. Лада Алексеевна избрала вас и вашу подругу своими наследниками. Не знаю, хорошо это или плохо. Просто не в силах определить… Решать вам, но, как и прежде, вашим душам суждено скитаться во Времени. Возможно, в конце концов вы достигнете исходной точки, в противном случае удел ваш – Вечность. Хотя, что такое вечность, по сравнению с вашей жизнью? И что такое жизнь, по сравнению с тем, что вас ждет?

– А нас спросить было нельзя? – сдерживаясь, полюбопытствовал Корсаков.

– Ваш жизненный опыт вряд ли подсказал бы вам правильное решение. Госпожа Белозерская взяла на себя труд обеспокоиться вашим будущим, и это я обсуждать не намерен. Ее полномочия настолько превосходили мои собственные, что никаких претензий я принять не могу. Лада Алексеевна являлась хранительницей ключа от Золотых Врат, а я всего лишь солдат, призванный обеспечить равновесие, достигнутое тысячелетия назад.

– Если бы вы мне еще объяснили, что это за золотые ворота, было бы совсем хорошо, – сказал Корсаков.

– Золотые Врата – это, в сущности, место на Земле, через которое в этот мир может проникнуть нечто, способное изменить ход истории. Существует так называемый «культ врат» – ритуал, закрывающий нечисти выход в наш мир. Определение «нечисть», в данном случае, подразумевает существа, настолько отличные от человека как в физическом, так и в духовном плане, что проще сосчитать сходства, чем различия. Нечисть и нежить – это обитатели Нижнего мира. Вы, конечно, знаете, что деление на три мира встречается в разных вариантах у всех народов: мир Богов, мир людей и мир нечисти. Общее во всех мифах одно – путь в нижний мир заповедан людям. Это ничего, если я прочитаю вам небольшую лекцию?

– Будьте так любезны, иначе мне придется вновь тыкаться, как слепому котенку, а вы ведь этого не хотите.

– Упаси Боже! – магистр улыбнулся одними губами. – С нас достаточно глупостей, которые вы натворили в прошлый раз… Итак, легенда об Атлантиде – лишь описательный вариант Нижнего мира. Самое страшное, что она близка к истине. Представьте себе некую высокоразвитую цивилизацию, существовавшую в незапамятные времена в северных широтах и погибшую под натиском обледенения и других всепланетных катаклизмов. Согласно легенде часть атлантов отступила в Тибет, часть погибла, а часть ушла в подземные пустоты. Одно допущение предполагает другое: последние выжили. Как вы полагаете, могли бы они создать высокоразвитую техническую цивилизацию? – магистр подождал немного, но, видя, что Корсаков отвечать не намерен, продолжил: – Вряд ли. Если бы и смогли, то техногенную активность давно бы обнаружили со спутников, а никаких сведений о такой активности нет. Как пошла бы биологическая эволюция в условиях отсутствия фотосинтеза, неизвестно, но это была бы эволюция гоминид с преобладающим развитием психики и интеллекта. Очевидно одно: в условиях пещер и подземных пустот, как бы велики они ни были, атланты могли развиваться исключительно как носители психической энергии. Другие виды энергии в условиях подземелья использовать невозможно. Иными словами, они обитают в мире психообразов, общаются психообразами и умеют проникать в психический мир людей в виде кошмаров, навязчивых идей, маниакальных состояний. Некоторые, впрочем, имеют возможность появляться у нас в физическом теле. Они превращают людей в «одержимых бесами» и тем заставляют служить себе.

– Какое широкое поле для теоретизирования психологам и криминалистам открывает ваша абстракция, – усмехнулся Корсаков. – Вы городите допущение на допущение и пытаетесь на основе этого делать выводы.

– Вы напрасно иронизируете, Игорь Алексеевич. Если я говорю «допустим», то допустить должны вы. Существование подземного мира для меня данность, не подлежащая обсуждениям. Вы, по‑моему, на себе почувствовали реальность кошмаров, наведенных жителями подземного мира, – магистр протянул руку и пальцем указал на синяк, украшавший шею Корсакова. – Ваше счастье, что вы смогли проснуться, милейший. А, скорее всего, вы должны благодарить госпожу Белозерскую за то, что до сих пор дышите и живете как нормальный человек, а не растение, способное только поглощать пищу и выводить из организма токсины. Те из подземных атлантов, кому удалось проникнуть на поверхность, породили легенды о вампирах – вечно живой нечисти, пьющей кровь и боящейся солнечного света. Другие, принимая привлекательный психообраз гномов и «хозяек медной горы», открывали людям горные месторождения. Вроде помогали людям, но что есть шахта, как не канал в земле, в котором пульсирует солнечная энергия человеческой психики? И люди гибнут в забоях, отдавая свою энергию миру мрака и холода.

– Слишком длинная предыстория, – сказал Корсаков. Ему захотелось подняться в квартиру: Анюта там одна, а присутствие папаши вряд ее успокоит.

– Короче не получится. Я сублимирую сейчас тот материал, на освоение которого у вас уйдут месяцы, если не годы. Индоарицы, вероятно через тибетских атлантов, знали о существовании Атлантиды. В каждом селении принимали меры, чтобы через зоны геомагнитных аномалий к ним не проникла нечисть. Профессор Барченко искал «Золотые Врата» на Новой Земле, хотя с относительным успехом он мог вытащить нежить прямо к порогу известного здания на Лубянке. Просто на Новой Земле это сделать проще, но в любом случае в ритуале открытия «Врат» должна участвовать Мать‑хранительница, Белая Праматерь. Ею была Лада Алексеевна Белозерская. Насколько мне известно, она передала знание о ритуале своей внучке – Анне Кручинской, вашей… э‑э‑э… подруге. Теперь она станет объектом охоты для тех, кто «опекал» госпожу Белозерскую от имени правительственных спецслужб, для дураков, «ищущих посвящения» и одержимых демонами, сиречь, ставленников подземного мира.

Корсаков, только и мечтавший о том, когда магистр закончит вещать и оставит его в покое, насторожился.

– Лада Алексеевна сказала, что передает знание Анюте, а силу мне. Что это значит?

– То, что применение силы способен верно контролировать лишь мужчина благодаря особенностям своего сознания. Женщины, конечно, и слышать об этом не хотят, но вы‑то знаете, что в большинстве им присущи импульсивность и отсутствие логики. Принятие женщинами решений зависит от интуиции, и, как это не прискорбно, подсознание превалирует над доводами разума. Я думаю, вам отведена роль… как бы это правильно выразить?… наставника… нет, регента, что ли, при царствующей, но не обремененной жизненным опытом особе. И еще, Игорь Алексеевич, понравится вам или нет, но род Матерей‑хранительниц не должен прерваться на Анне Александровне.