Текст книги "Золотые врата. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Николаев

Соавторы: Олег Маркеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 49 страниц)

Игорь ухмыльнулся про себя и сделал вид, что очень недоволен поведением парня в куртке. После очередного толчка он немного подался назад и что есть силы врезал ему локтем в солнечное сплетение. Парень охнул, выругался сквозь зубы. Народ стал оглядываться, мужчина, стоявший возле Корсакова посмотрел на него. У него были тусклые, словно угасшие глаза. От брови тянулся вниз небольшой шрам, отчего левый глаз казался прищуренным. Корсаков, глядя ему в лицо медленно застегнул куртку и только после этого повернулся к парню.

– Простите, я вас не ушиб?

– Падла… – прохрипел тот.

– Ну что ты, я просто очень неловкий, – сказал Корсаков и стал пробираться к выходу.

Из метро он вышел на «Охотном ряду», поднялся наверх. На Манежной площади как всегда было людно, журчали недавно пущенные фонтаны, туристы бросали в воду монетки, тинейджеры носились на роликах и скейтах, распугивая прохожих. Вход на Красную площадь был закрыт, возле Александровского сада фотографировались молодожены. Возле Исторического музея собрались сторонники компартии: старушки с флагами и старички в орденах. Гладкий дядька в очках, краснея от натуги, вещал в мегафон, требуя прекратить произвол властей и повысить пенсии, потому, как народ голодает. Сам он, судя по объемистому животу, к голодающим не относился.

Корсаков побродил по ГУМу, ненароком вглядываясь в многочисленные зеркала – не отпускала мысль, что кто‑то может его преследовать. Вот, к примеру, та женщина. По виду – обычная пенсионерка, в плаще, волосы прикрыты косынкой, в руках матерчатая сумка. Или эта молодая пара: парень в очках и ухватившая его за руку девица, с упоением разглядывающая бижутерию в зеркальных витринах. Солидный мужчина с портфелем, в галстуке, с холеной бородкой мазнул взглядом по лицу Корсакова… Игорь невесело усмехнулся – похоже, начинается мания преследования.

По Никольской он вышел к Лубянской площади. На месте памятника Железному Феликсу несуразно торчал пенек постамента. Сам Феликс перебрался к парку Горького – когда они с Леней пьянствовали в парке искусств, Корсаков видел его мокнущего под дождем, но с гордо поднятой головой и просветленным лицом.

В подземном переходе к «Детскому миру» торговали платками и колготками, видеокассетами и китайскими магнитолами, прозрачными паровозиками с белыми колесами и воздушными шарами. В толпе мелькнуло знакомое лицо. Где он мог его видеть? В вагоне метро, в ГУМе, возле Исторического музея? Опять возникло неприятное ощущение незащищенности, открытости, будто он выделялся в толпе, как белая ворона в стае и все обходили его, как зачумленного, а бежать некуда и скрыться негде. То ли десять, то ли двенадцать миллионов населения, скопившегося в столице: коренные москвичи и приезжие, работяги и домохозяйки, бандиты и депутаты, проститутки, спортсмены, туристы, студенты и все‑все‑все, а Корсаков один на виду. Вот он, наблюдайте, выслеживайте, сдавайте в милицию или просто запихните в машину и выпытывайте: где ты, сука, добыл коньяк, почему зарезал Трофимыча, зачем поджег дом и, вообще, чего это ты зажился на этом свете? Давно пора в ящик сыграть от белой горячки, мазилка хренов, живой классик, мать твою, тень забытых предков!

Вот этот работяга в кепке точно ехал в метро – почти напротив сидел, газетой закрывался.

Корсаков протолкался сквозь толпу и выскочил из перехода к «Детскому миру». Черт бы все побрал! Он встал за газетным киоском, отслеживая выходящих из перехода. Может, померещилось? Если пасут профессионалы, вроде тех, что положили охрану Михаила Максимовича, то на глаза не покажутся. Если, конечно, не хотят запугать клиента. Напугать, заставить психовать, делать ошибки, метаться, как загнанной крысе и в конце концов опустить лапки и сдаться на милость победителей: вот он я, все осознал, все расскажу, искуплю– заглажу…

Нет, вроде ничего страшного. Люди как люди, ни одной бандитской или ментовской рожи. Корсаков свернул к Кузнецкому мосту. Здесь вдоль улицы, возле витрин букинистических магазинов расположились лоточники с редкими книгами. Любители‑букинисты – их можно было определить по внешнему виду, толпились, переходили от одного лотка к другому, осторожно брали книги, перелистывали. Это не бандиты, эти наслаждаются шелестом старых страниц, запахом пожелтевшей бумаги. Игорь протолкался к лотку, пробежался взглядом по выцветшим, будто запыленным обложкам. Конечно, настоящую ценность на прилавок не выложат – мало ли чего. К примеру: клиент очень прыткий попадется, а пока догонять будешь – все, что на лотке было, тоже унесут. Продавца надо спрашивать об интересующем товаре, причем аккуратно, чтобы не напугать. Народ здесь тертый, всякие виды видавший.

На глаза попался репринт книги в черной обложке с какими‑то тиснеными значками. Корсаков взял увесистую книгу, открыл титульный лист. Книга была на французском языке. Это без разницы – мы в академиях не обучались и языков не знаем. Так, остатки школьной и институтской программы. Корсаков принялся медленно переворачивать страницы с неровно пропечатанным шрифтом, исподлобья наблюдая за прохожими и покупателями.

– Интересуетесь магией тамплиеров? – спросил продавец – мужчина лет сорока в плаще и черной рубашке, застегнутой под горло. – Хороший принт, с иллюстрациями. Сама книга середины девятнадцатого века. Вы по‑французски читаете?

– С пятого на десятое, – буркнул Корсаков, углубляясь в книгу.

– Толкование гаданий по Таро Бафомета. Этот тип карт вообще редок, считается, что его завезли в Европу тамплиеры, возвращавшиеся из крестовых походов. Есть мнение, что эту книгу написал великий магистр Храма Шарль Нодье в тысяча восемьсот сороковом году.

– Не знал, что тамплиеры просуществовали до середины девятнадцатого века, – удивился Корсаков, – вроде бы их разогнали еще в начале четырнадцатого. Кого сожгли, кого в казематах сгноили.

– Они существуют и сейчас, – понизив голос, сказал продавец, – только название у них другое. Прямые наследники тамплиеров – франкмасоны, или просто масоны – вольные каменщики. К ним перешли и богатства и знания. Они до сих пор вершат судьбы мира.

– А‑а, всемирный заговор, – усмехнулся Корсаков, – слышали.

– Напрасно смеетесь, молодой человек, напрасно. Если внимательно взглянуть на историю любой страны, в том числе на историю России…

Продавец еще что‑то говорил, но Корсаков уже не слышал его – он смотрел на иллюстрацию в книге. Судя по всему это были схемы раскладов. Поразило Корсакова расположение карт: двенадцать в круг, тринадцатая в центре и еще одна, рубашкой кверху, справа от круга. Выходит, что он в усадьбе Белозерских интуитивно или случайно разложил карты правильно. А что было потом? Корсаков прикрыл глаза, вспоминая. А потом он заснул, а проснувшись увидел в углу комнаты женщину в старинном платье…

– … династию Меровингов и принадлежавшие им артефакты, то это изменило бы не только карту Европы, но и мира, и даже основы большинства современных религий были бы поколеблены… – продавец внезапно осекся и посмотрел Корсакову за спину.

– Гражданин, – на плечо Корсакова легла чья‑то рука, – предъявите документы.

Сердце у него упало. Надо же быть таким идиотом – поперся в центр Москвы, а ведь если он в розыске то приметы, а возможно и фотография есть в каждом отделении милиции. Захлопнув тяжелую книгу Игорь не спеша обернулся. Краем глаза он заметил, как продавец опустил голову, бесцельно поправляя книги, а покупатели стали, будто невзначай, отодвигаться от него.

– А в чем, собственно, дело? Я что, на террориста похож?

– Обычная проверка, – устало произнес лейтенант в новенькой фуражке и туго подпоясанном плаще

Ему было под тридцать, черные очки скрывали глаза, держался он уверенно, как и подобает представителю власти. Корсаков полез в карман за паспортом. Что‑то ему не понравилось в милиционере. Он бы и сам не мог толком сказать что. Может, слишком новая форма, может суточная щетина на лице, или черные очки, хотя солнце давно уже скрылось за тучами. Ботинки какие‑то легкомысленные, модельные. Все эти мелочи были легко объяснимы: ну, выдали человеку новую форму, ну, не успел побриться после дежурства, а черные очки – недоспал, или выпил с коллегами, вот и прячет покрасневшие белки глаз, и все же у Корсакова тоскливо заныло в груди.

Он вынул паспорт – еще советский. Не успел обменять на новый. Документ был затертый, обложка в разводах – как‑то Игорь пролил на него пиво. Лейтенант не торопясь взял паспорт, раскрыл первую страницу.

– Где проживаем?

Игорь назвал адрес бывшей жены, где все еще был прописан.

– Это четырнадцатое отделение, – кивнул лейтенант, – а что ж вы так с документом обращаетесь, – он брезгливо перелистывал мятые страницы, – из вашего паспорта суп варить можно. И обменять не торопитесь. В чем дело, Игорь… Алексеевич?

– Да все недосуг, как‑то, – Корсаков развел руками, не желая вступать в пререкания.

Лейтенант покачал головой, закрыл паспорт и прихлопнул красной книжечкой по ладони.

– Придется пройти, Игорь Алексеевич.

– Это почему? – возмутился Корсаков, – я что, пьяный, или украл что‑нибудь?

– А вы не беспокойтесь, ничего страшного с вами не случится, – лейтенант спрятал паспорт в карман, – мы только…

Резкий выхлоп автомобиля, похожий на выстрел, заставил лейтенанта резко обернуться, Корсаков увидел его лицо в профиль и на мгновение остолбенел – левый глаз лейтенанта был перекошен шрамом, спускавшимся от брови к углу глаза.

Мысль еще не сложилась в голове, а Корсаков уже развернулся и что было силы врезал лейтенанту увесистой книгой по голове. Фуражка отлетела в сторону, свалились от удара очки и сам лейтенант, нелепо взмахнув руками, рухнул на столик с книгами. Растолкав замерших от неожиданности покупателей, Корсаков бросился вверх по улице. Сзади закричали, кто‑то попытался ухватить его за куртку, он с ходу ударил кого‑то локтем, увернулся от растопыренных рук. «Куда меня несет, там же Лубянка, КГБ‑ФСБ», – была первая, возникшая из хаоса, творившегося в голове, мысль. Игорь свернул налево, на Рождественку. Страх прибавил сил, ноги, казалось, сами несли его. Свернул еще раз, проскочил дворами к Неглинной, еще раз налево. Понемногу паника оставляла его, он оглянулся.

Никто не бежал за ним, расталкивая прохожих, не преследовал на автомобиле. Люди спокойно шли мимо, не обращая на него внимания. Корсаков выровнял дыхание, смешался с толпой на остановке и вместе со всеми втиснулся в салон подошедшего троллейбуса. Машина шла в сторону Страстного бульвара. Игорь встал у заднего стекла, продолжая следить за улицей. Похоже оторвался, если, конечно, преследовали. Надо же, не боятся в милицейской форме ходить! А может это был настоящий мент? А шрам!

Он сошел возле кинотеатра Пушкинский, купил билет на ближайший сеанс, даже не посмотрев, что показывают, и, пройдя в кинотеатр, поднялся на второй этаж в небольшой кафетерий. Взял две чашки кофе, пачку сигарет и присел за столик возле окна.

«Что будем делать, Игорь Алексеевич», – спросил он сам себя. Ну, убежал ты и на этот раз, и что? Всю жизнь скрываться будешь? Ладно, чем ломать голову, лучше подумать, почему они в метро пытались залезть в карман. Причем вполне профессионально. Будь на месте Корсакова нормальный обыватель – обшарили бы с ног до головы, а он и не заметил бы ничего… Игорь вдруг вспомнил, как его хватали за куртку, пытаясь остановить и похлопал себя по карманам. Все в порядке: кошелек на месте, футляр с картами тоже. Вот паспорта лишился. Придется при случае написать заявление о пропаже. Утерял, мол, извините. Выпивши был, ничего не помню. Нет, какое заявление, если его милиция ищет. Или не милиция? Окончательно запутавшись, Игорь решил на время выбросить из головы все мысли. Кофе был вкусный, сигареты крепкие, что еще надо, чтобы успокоить расшатанные алкоголем и неурядицами нервы?

Прозвенел первый звонок. Корсаков прошел в зал, отыскал свое место. Давали «Гарри Поттера». Поначалу Корсаков увлекся сказочными приключениями героев, но потом заскучал. На такие фильмы надо ходить с детьми. Мог бы дочку взять – жена вряд ли отказала бы, хотя, кто знает. Катюшка не видела его больше года, могла и забыть, как папа выглядит. Интересно, чек Ирина обналичила? Чек… паспорт… В голове Корсаков что‑то щелкнуло, словно встали на место элементы мозаики. Паспорт этот мент‑перевертыш забрал, а там адрес жены… Корсаков вскочил и стал пробираться к выходу.

Он добежал до метро, отыскал телефон автомат и лихорадочно набрал номер. Пальцы дрожали. После нескольких гудков трубку сняла Ирина.

– Привет, это я, – сказал Корсаков, – ты нашла в почтовом ящике мою записку?

– Игорь… – голос у Ирины прервался, она вздохнула, – тут пришли какие‑то люди. Нас с Катюшкой никуда не выпускают. Они ждут тебя.

Корсаков привалился к стене, закрыл глаза. Все, опоздал.

– С вами все в порядке? – он нашел в себе силы говорить спокойно.

– Пока да. Катюшка в порядке.

– Дай кому‑нибудь из них трубочку, – попросил Корсаков.

Трубку взял мужчина с низким властным голосом. Говорил он не торопясь, делая паузу после каждого слова, будто хотел, чтобы его слова лучше дошли до собеседника.

– Игорь Алексеевич?

– Да.

– Мы позволили себе навестить вашу семью, поскольку иначе связаться с вами не было возможности.

– Вы из милиции?

– Скажем так: из параллельного ведомства, – после некоторого молчания сказал мужчина.

– Что вам надо?

– Мы бы хотели поговорить с вами. Скажите, где вы находитесь и мы подъедем.

– Нет, – ответил Корсаков, – мне нужны гарантии, что с моей семьей ничего не случилось.

– Что вы предлагаете?

Игорь задумался.

– Я приеду сам, встречусь с женой и дочкой и после этого я в вашем распоряжении.

– Хорошо, – отозвался мужчина, – ждем вас. И еще: Игорь Алексеевич, не советую обращаться в правоохранительные органы. Поверьте, это не в ваших интересах.

– Я буду через полчаса, – сказал Корсаков и повесил трубку.

Глава 9

Корсаков остановил частника на «жигулях» восьмой модели. До Тихвинской улицы, где жили Ирина и Катюшка от кинотеатра «Пушкинский» ехать было минут пятнадцать. Проклиная час пик, службы дорожного движения и нахальных водителей иномарок, водитель торопился, как мог, но из‑за пробок добрались только через полчаса. Во дворе Игорь приметил два джипа. Водителей в них не было, но возле подъезда прогуливался мужчина в черном костюме и черной рубашке. Он был бы похож на монаха бледностью лица и аскетичностью фигуры, если бы не гладко выбритое лицо. Внимательно посмотрев на Корсакова он вытащил мобильный телефон и, не таясь, доложил:

– Все в порядке, клиент один.

Игорь подавил в себе желание взять его за тоще горло и вытрясти нужные сведения – кто они и зачем он им понадобился, и вошел в подъезд.

В лифте, как обычно, пахло мочой, кнопки продавлены или оплавлены. Стены кабины расписаны лозунгами и жизненными наблюдениями доморощенных философов. Наблюдения, в основном, относились к сфере половой деятельности сексуальных меньшинств.

На пятом этаже возле лифта Корсакова ждали двое мужчин, как две капли похожие на оставшегося возле подъезда. Знакомая дверь была приоткрыта. Корсакова ввели внутрь, развернули лицом к двери и профессионально обыскали. Из маленькой комнаты слышался голос дочки – она читала кому‑то вслух книжку. Кажется «Волшебника Изумрудного города».

Ирина сидела на кухне, перед ней стояла заполненная окурками пепельница, в руке дымилась сигарета. «Так и не бросила курить», – подумал Корсаков. Увидев Игоря, она вскочила, чуть не опрокинув стол, но под взглядами сопровождавших его мужчин опять упала на стул.

– Привет, – сказал Корсаков, – все будет нормально. С кем Катюшка? – он кивнул в сторону маленькой комнаты.

– С одним из этих… Она недавно читать научилась – их в детском саду учат, теперь всем демонстрирует. Что происходит, кто эти люди?

– Ира, все потом, – он окинул кухню взглядом: завядшие цветы на окне, грязная плита, гора посуды в мойке. Все как всегда.

Его провели в большую комнату. С дивана поднялся высокий мужчина в таком же черном костюме, как и у остальных, и рубашке со стоячим воротником. «Секта что ли какая‑то?» – мелькнуло в голове у Игоря. Лицо у мужчины было запоминающееся: чуть волнистые черные волосы с пробивающейся сединой, короткий прямой нос. Тяжелый подбородок выдавал сильную волю. Из‑под густых бровей смотрели, чуть прищурясь, черные глаза. Взгляд был скорее изучающий, чем враждебный.

– Здравствуйте, Игорь Алексеевич. Очень хорошо, что вы не нарушили нашу договоренность по поводу милиции, – сказал мужчина и Корсаков узнал голос, звучавший в телефонной трубке, – мы будем ждать вас внизу, у вас есть пять минут, – он направился к выходу, но остановился на полпути. – Кстати, чтобы не возникло желания каким‑нибудь образом изменить положение дел – телефон отключен, возле лифта будут мои люди.

– Я не задержусь надолго, – кивнул Игорь.

Он закрыл за выходящими дверь. Из маленькой комнаты появилась Катюшка с книжкой в руке.

– Мам, он ушел. Кому я читать буду? – она, явно не узнавая посмотрела на Корсакова, потом личико ее прояснилось, – ой, папа! – уронив книжку, она с разбегу бросилась Корсакову на шею. – Ты надолго? Мама говорила, что ты в командировке. Ты уже приехал? Хочешь, я тебе читать буду, только ты не уезжай больше, ладно?

Корсаков прижал к себе дочку и почувствовал, как защипало глаза. Она потерлась щекой о его подбородок, чмокнула в щеку.

– Ты колючий, – сказала она, – пойдем, я тебе почитаю про волшебника Гудвина.

Игорь опустил ее на пол. Ирина стояла в дверях кухни и дымила очередной сигаретой.

– Катюша, иди посмотри телевизор, – сказал она, – нам с папой надо поговорить.

– Ну, мам!

– Иди я тебе сказала!

Катюшка надулась и пошла в большую комнату. Игорь проводил ее взглядом. Да, выросла дочка. Когда он уходил, она была совсем маленькая и не выговаривала букву "р", а теперь уже читать умеет. Игорь подобрал с пола книгу и вошел в кухню.

– Ты бы хоть в квартире не курила, – сказал Корсаков.

Ирина мгновенно ощетинилась.

– Нервы успокаиваю после того, как ты нас бросил.

– Целый год успокаиваешь? Ну и как, помогает?

– Нет! Как посмотрю на нее, на дочурку мою… – Ирина сделал вид, что голос ей изменяет, – растет, как трава придорожная…

– А ты на что?

– Ребенку нужен отец.

– Только тебе не нужен был муж.

– Не такой, как ты. Бросить меня с ребенком на руках! Мне, – она выделила голосом это слово, будто речь шла о наследнице британской короны, – мне пришлось пойти работать, а ее отдать в детский сад. Ты сам знаешь, какие дети там встречаются. С неуравновешенной психикой, из неблагополучных семей, наконец, просто дебилы! Ей только пять лет, а она уже такие слова знает, а ты…

– Не начинай все сначала, – поморщился Корсаков, – я ушел, оставив вам квартиру и все деньги, которые были…

– Думаешь я не знаю, сколько ты своей мазней зарабатываешь? Думаешь я не знаю, что ты все тратишь на водку и баб? Тебе всегда хотелось…

– Хватит, – рявкнул Корсаков, он почувствовал, как в груди закипает ярость. Нет, нельзя ввязываться в старый спор. Не при Катюшке, во всяком случае, – ты чек получила?

Ирина осеклась, загасила в пепельнице окурок и взяла из пачки новую сигарету.

– Откуда такие деньги? Ты что, банк ограбил? – спросила она.

– Тебе это важно? Картины продал. Все до одной. Не веришь – спроси у Жуковицкого.

– Так он и скажет, Жучила твой.

– Обналичь деньги сегодня же – завтра может быть поздно, открой на свое имя счет и увези Катюшку отсюда на время.

– Надолго?

– Не знаю, – раздраженно сказал Корсаков, – оставь адрес соседке, когда можно будет вернуться – я сообщу. С такими деньгами можешь забыть о работе.

– Спасибо, сама бы не додумалась. К тому же мне надо подлечить нервы.

«Нет, все‑таки я правильно поступил, что ушел», – глядя на высокомерно глядевшую на него Ирину, подумал Корсаков.

– Сегодня же уезжайте, – сказал он.

– Уедем, уедем. Кто эти люди?

– Они больше не появятся, – ответил Корсаков, надеясь, что так и будет.

Из большой комнаты доносились стихотворные призывы применять исключительно новые прокладки, которые впитывают ведро жидкости, оставаясь при этом сухими. Корсаков заглянул в комнату. Катюшка лежала на диване на животе, подложив ладошки под голову и увлеченно смотрела рекламу. Захотелось присесть рядом, обнять ее, ощутить, как бьется ее маленькое сердце, почувствовать чистый запах ее волос.

Стараясь не греметь замком, Корсаков открыл входную дверь. Ирина наблюдала за ним из кухни.

– Можешь встречаться с ней раз в неделю, – сказала она, – но только трезвым, понял?

Игорь сжал до боли сжал зубы.

– Спасибо, дорогая. Скажи ей, что папу снова вызвали в командировку.

– Уж найду, что сказать. Но она растет и скоро мне придется сказать ей правду. Правду о том, что ты предпочел шлюх, проституток и всякую пьянь, вроде Лени‑Шеста, а мы…

– До встречи на Канарах, дорогая, – сказал Корсаков, закрывая за собой дверь.

Возле лифта его поджидали двое. Он уже начал привыкать, что его сопровождают парами. Корсаков нажал кнопку вызова, взглянул на провожатых. Встретишь таких на улице – ничего плохого не подумаешь. Ну, в черных костюмах парни. Может они с похорон, вон и лица подобающие. Как в начале поминок, когда все еще трезвые, не рассказывают вполголоса анекдоты, не поют, сначала с надрывом, со слезой, а потом уже и с удалью, народные песни. «…в той степи‑и глухой, за‑амерзал ямщик!!!»

Джипы подогнали к подъезду. Мужчина, говоривший с Корсаковым, вопросительно посмотрел на него.

– Прошу прощения, – буркнул Игорь, – пришлось задержаться. Семейные неурядицы.

Мужчина кивнул и открыл перед Корсаковым заднюю дверцу. Сопровождающие его от лифта мужчины уселись с двух сторон, слегка сжав его плечами. Один из них достал из кармана черный шелковый платок, сложил его в несколько слоев и ловко завязал Корсакову глаза. Машина тронулась, в салоне было тихо. Провожатые молчали, двигатель работал чуть слышно. Игорь потянул носом. Пахло не то микстурой, не то ладаном. Он пошевелился.

– Закурить можно?

– Придется потерпеть, – голос был равнодушный, но чувствовалось, что его обладатель в дискуссии вступать не намерен.

После напряжения последних часов Корсаков почувствовал странную расслабленность – бесполезные метания закончились и впереди было что‑то определенное: не было неизвестности, не было страхов… хотя нет, страх остался. Но теперь он принял конкретные формы и образы в виде людей, заставивших Корсакова сдаться.

Шелк на глазах был почти неосязаем и ему показалось, что все это уже происходило: так же везли его, завязав глаза, так же сидели рядом молчаливые спутники. Только было это очень давно. Так давно, что память сохранила лишь обрывки воспоминаний.

Он смотрел как бы со стороны на разворачивающееся действие, словно наблюдал из ложи за театральной постановкой. Вот его ведут с завязанными глазами по длинным коридорам. На нем белая рубашка с распахнутым воротом, руки связаны за спиной. В небольшой комнате с задрапированными черной материей стенами с глаз снимают повязку. На столе лежит череп, по стенам надписи: «Уходи, если тебя влечет пустое любопытство», «Не будь скрытным – мы прочтем все в глубине твоего сердца», «От тебя могут потребовать больших жертв, даже жизни, готов ли ты на это?». Что за бред: прочтем в сердце, готов ли отдать жизнь? И все же он ощущает, как начинает быстрее бежать кровь, словно вновь слышит свист пуль и звон клинков. Скука мирных дней, бессмысленные пьянки, смотры, парады… может хоть так удастся выбиться из череды тоскливых будней, обрести смысл существования?

Ему подают листок бумаги, перо, предлагают ответить на вопросы. Обязанности человека к Отечеству, к самому себе, к своим ближним? Ну что ж, его научили, что писать в ответах – извольте господа, если невозможно обойтись без этой театральщины. Снова завязывают глаза, куда‑то ведут.

–  Приведите его к «Востоку».

К востоку? Ах да, Восток у них – место, откуда исходит мудрость веков, или что‑то в этом роде. И снова вопросы, и кто‑то шепчет в ухо, что нужно отвечать. Холодная сталь упирается в грудь, острие прокалывает кожу. Бывало и хуже. Бывало, что не только шкуру, но и тело пробивала насквозь сталь или свинец.

–  Ты жаждешь света и хочешь стать членом нашей ложи?

Откровенно говоря, мне все равно, но, почему бы не попробовать?

Левую руку окунают в воду, кто‑то тычет в вену острием, по руке течет что‑то теплое. Кровь? Нет, господа, я знаю, как стекает кровь и тело становится словно чужим. Ваши ужасы до ужаса театральны, уж простите за каламбур. Зачем мне это? Господи, что я здесь делаю?

Но вот повязка снята. Свечи, люди в темных одеждах поздравляют, жмут руку. Смешно… Лица серьезные, как у заговорщиков: Пестель, Каховский, Рылеев. Неужели я один такой – великовозрастный болван, попавшийся на эту удочку? Нет, вот там, у стены Волконский. Прячет лицо в тени. Что, князь, и вам захотелось разгорячить кровь если не в сражении, то принадлежностью к тайному обществу? Свобода, равенство, братство? Уроки, приобретенные у побежденных впрок не идут, вы не забыли? Или вы и впрямь метите в Наполеоны? А если впереди не скипетр, а виселицы и каторга? Многие ли из вас останутся верными клятве? Сомневаюсь…

– Выходите.

Корсаков не сразу понял, к кому обращаются, так как весь еще был среди ниспровергателей царских оков. Его взяли под локоть, помогли выйти из автомобиля. Вместе с провожатыми он поднялся по нескольким ступенькам. Пол дрогнул, на мгновение ушел из‑под ног. Похожее ощущение Корсаков испытал в скоростном лифте на Останкинской башне. Леня, помнится, любил ресторан «Седьмое небо» и они были чуть ли не завсегдатаями этого заведения. А потом башня сгорела. Хорошо горела башня – Леня рассказывал, как привез раскладной пластиковый стол с зонтиком, стулья, купил выпивку и устроился с комфортом посмотреть, как горит чудо инженерной мысли. То ли он слишком картинно выпивал, то ли уже забыл, как гордилось старшее поколение москвичей Останкинской телебашней, но через пятнадцать минут его поколотили, сломали стол и стулья, а явившаяся на крики милиция забрала его в вытрезвитель, хотя напиться он еще не успел.

Несколько шагов вперед, хлопнула дверь, с глаз Корсакова сняли повязку и он, моргая, огляделся. «Все‑таки они сектанты», – подумал он, не очень удивляясь обстановке. Видимо, был подготовлен постными лицами своих похитителей и их почти монашеским облачением к чему‑то подобному.

Он стоял перед обширным столом, занимавшим треть кабинета. Стены были обшиты деревянными панелями, вдоль стен располагались книжные полки. Напольные канделябры, каждый на три свечи, освещали кабинет, оставляя в углах полумрак. Под высоким потолком, судя по отблескам света, угадывалась тяжелая хрустальная люстра. Было тихо, как в могиле, только потрескивание свечей нарушало эту загробную тишину. За столом, откинувшись на спинку кресла, сидел его новый знакомый – мужчина со значительным и волевым лицом. Слева от него стоял серебряный подсвечник. Приглядевшись, Корсаков узнал его – это был подсвечник из потайной комнаты, которую они с Трофимычем обнаружили в особняке на Арбате. Руки мужчины лежали на подлокотниках, а сам он, склонив голову, наблюдал за Корсаковым.

– Ну, и как впечатление? – спросил он.

– Впечатление такое, что мы в склепе, – ответил Корсаков, и опустился в кресло, стоявшее перед столом. «Немного нахальства не повредит, – подумал он, – хотели бы убить – уже убили бы».

Мужчина подался вперед и взял что‑то со стола. Игорь разглядел футляр с картами Таро, который у него забрали еще в квартире Ирины. Тогда он не придал этому значения, теперь все выглядело совсем по‑другому.

– Так вот зачем я вам был нужен, – сказал он. – Неужели эта колода настолько ценная, что стоит нескольких человеческих жизней?

– О стоимости подобных вещей могут судить лишь знающие их назначение, – мужчина поднял руку.

Из– за спины Корсакова возник слуга, а может охранник, с серебряным подносом в руках. На подносе одиноко возвышался пузатый бокал, на треть наполненный темной жидкостью.

– Прошу вас, – хозяин кабинета сделал приглашающий жест.

– Знаете, я как‑то не испытываю жажды, – отказался Корсаков.

– Боитесь, что отравим? Ну, подумайте: нужна нам ваша смерть или нет?

Корсаков честно подумал и взял бокал.

– Не представляю, зачем вам все это нужно. У меня от происходящего ощущение плохого спектакля, – он поднял бокал, – ваше здоровье э‑э… простите, не знаю, как вас величать.

– Ну, скажем, Иван Иванович, – усмехнулся мужчина.

– Банально.

– Тогда: Александр Сергеевич.

– Нескромно.

– Выбирайте сами, уважаемый Игорь Алексеевич, однако, не заставляйте меня ждать, – в голосе мужчины зазвучал металл, глаза впились в Корсакова.

Игорь вздрогнул, почувствовав, как мешаются в голове мысли, слабеет воля. Разозлившись, он сцепил зубы, прогоняя морок, качнул бокалом, приветствуя хозяина кабинета и, глядя ему в глаза выцедил напиток. Слуга услужливо подставил поднос. Демонстративно занюхав рукавом, Игорь брякнул бокал на поднос и полез в карман за сигаретами.

«Александр Сергеевич» криво усмехнулся, повел ладонью, отсылая слугу.

– Слушаюсь, магистр, – тихо сказал тот, склонившись в поклоне.

– Магистр? – Корсаков приподнял бровь.

– Так меня называют соратники.

– Средневековье какое‑то, – хмыкнул Корсаков, сладко затягиваясь сигаретой и картинно выпуская дым к потолку. – Инквизиция возрождается, но тогда вы не Александр Сергеевич, а Торквемада, или Игнатий Лойола.

– Кажется, такое поведение называется нынче: «кинуть понт», да? – усмехнулся собеседник.

– Именно, – кивнул Корсаков.

– Вы узнали вкус напитка?

– Такое не забывается.

– Правильно, это тот самый коньяк, Игорь Алексеевич. С тех пор, как комнату замуровали, прошло ровно два века без десяти лет. Вы немного поторопили события, когда сломали стену – звезды займут требуемое положение только завтра в полночь. Особняк был куплен нами в ожидании положенного часа.

– Зачем тогда надо было нанимать нас ломать стены?

– Это не мы вас нанимали, уважаемый. Это, так сказать, конкурирующая организация. Увы, мы пустили дело на самотек, даже не оставили человека присматривать за домом, за что и поплатились. Они вас подставили, милейший Игорь Алексеевич.

– Надо было охрану нанять, – коньяк ударил в голову Корсакову, он осмотрелся в поисках пепельницы, не нашел и стряхнул пепел на пол.

– В охране не было необходимости.

– У вас там сигнализация, что ли, была?

– В некотором роде – да. Никто чужойоткрыть комнату не мог, – магистр замолчал, как бы давая Корсакову время обдумать его слова.

– Как видите – смогли. Я и Трофимыч… – Игорь осекся, уставившись на собеседника, – простите, что вы сказали?