Текст книги "Война (сборник)"

Автор книги: Андрей Константинов

Соавторы: Борис Подопригора
сообщить о нарушении

Текущая страница: 69 (всего у книги 73 страниц)

Дело в том, что где-то в середине игры Борис вдруг вспомнил тот давний матч на абитуре, когда он познакомился со знаменитым Пономаревым… И Глинский как-то даже словно бы против своей воли загадал. Загадал, что если счёт в нынешней игре будет таким же, как в том давнем матче, то всё будет путём. Всё путём будет! Загадал, а потом и сам испугался, что загадал. Особенно когда Хусейн, скотина, пенальти назначил… Но зато, когда Олег мяч взял, тут уж Борис словно озверел…

Вколотив шестой мяч и оказавшись в одном шаге от загаданного счета, Глинский начал материться так, что сорвал себе голос. Больше всего он боялся, что матч закончится «по естественным причинам» – приближалось время намаза.

И он всё же успел, успел забить седьмой гол буквально за минуту до призыва курсантского муэдзина на молитву. А забив, повалился на землю, пытаясь отдышаться… Остальные шурави навалились на него гурьбой, тиская и поздравляя, а он смотрел в блеклое пакистанское небо, вспоминал ту давнюю игру на абитуре и ёжился от внезапно нахлынувшего страха: «Может, зря я так на счёт загадал? Совпадение-то нехорошее… Тогда – вроде бы начало пути, а сейчас… Очень не хотелось, чтобы был конец. Литературный приём „кольцо“ – это когда заканчивают тем, чем начинали… Нет, ну, я-то загадал на то, что это только начало… А дальше – только вперёд и вверх…»

Внутренние разговоры с самим собой давно стали для Бориса нормой поведения. Нормой, которая бы очень не понравилась специалистам, готовившим его на «даче». А особенно бы им не понравились некоторые темы этих разговоров. Но «дача» осталась очень далеко. В другой жизни…

Призыв муэдзина остановил матч. Со счетом 7: 2 победил «Советский Союз». Как ни странно, проигравшая сторона особо не злобилась – многие из охранников, потные, красные, даже обменивались с некоторыми пленниками улыбками. Особо эмоциональные – даже в плечи их тыкали.

Несмотря на проигрыш, в «духовской» команде появились свои «звёзды» и «фавориты», конечно же, ими стали охранники, сумевшие забить в ворота Олега. Этих «героев» обступила курсантская молодежь, а они важно давали комментарии. К ним же подошёл и уже полностью оправившийся от своего бесславного поражения Парван, который всем рассказывал, что поддался Мастери специально, иначе никакого футбола не было бы…

В общем, на молитву, несмотря на окрики Азизуллы, никто особо не торопился.

Шурави обнялись и встали в круг, соединив головы. И в этом кругу они все ощутили что-то очень важное. Какое-то единение, духовное родство. Они снова осознали себя бойцами – причем бойцами, способными побеждать. Пусть на футбольном поле… Пока. На «Николая» ребята смотрели не просто как на капитана, но уже и как на командира. А он на них смотрел с гордостью. Смотрел и думал, что теперь эти ребята, случись что, не подведут… А что – случись? – на этот вопрос у Глинского ответа не было, как и не было пока никакого плана, он просто чувствовал, что события идут по нарастающей, и на всякий случай прикидывал разные сценарии. В том числе, конечно, мелькали у него мысли и о «силовом» варианте. Раньше-то Борис такие мысли от себя гнал, а вот в последние дни перестал.

Вот и после окончания матча он с интересом проводил взглядом охранников, конвоировавших бабраковцев. Все они были вооружены китайскими «калашами» без ремней.

«Не такие уж они страшные, эти „духи“. Большинство из них – никакие не бойцы. Охранники – это же прежде всего тюремщики. Не боевики. Расстрелять смогут, но не более. Скажем, тактически грамотно вести ближний бой? Да где бы они этому научились, даже те, которые ставили когда-то фугасы под советские машины?.. Да и разболтанности у них хватает – тоже мне охранники, пришли футбол посмотреть. С пленниками вместе. И даже автоматы побросали, когда на поле выбегали – чтобы кого-то лично „проинструктировать“! Азизулла тоже хорош, командир называется. Сделал вид, что всё так и надо… Не-ет, ребята… Если что, мы с вами можем и не только в футбол… Можем и во „взрослые“ игры поиграть».

Погруженный в свои мысли и рассматривая охранников, Глинский не почувствовал на себе очень цепкого и очень такого… профессионального взгляда американского советника…

5

После намаза всех «футболистов» развели по работам. Борис должен был закончить ремонт очередной машины. Собственно говоря, он уже почти и закончил, когда охранники приволокли ему когда-то роскошную английскую радиолу размером с тумбу. Наверное, она когда-то стояла в доме большого колониального чиновника.

«Духи» решили, что радиола уже напрочь вышла из строя, и хотели по-хозяйски распорядиться корпусом из красного дерева. По мнению Азизуллы, этот корпус идеально подходил для распила на дощечки-заготовки для будущих сувениров. На таких дощечках вырезали священные аяты и инкрустировали их медной и алюминиевой проволокой. Сувениры изготавливали обычно рукоделы из числа «духов», но потом, когда появился Володя-Файзулла, стали поручать и ему. Лагерное начальство вручало такие поделки дорогим гостям, приезжавшим со всего исламского мира, дабы поддержать «воинов священного джихада».

Азизулла с помощью Вали Каххарова очень подробно объяснил Мастери, сколько нужно выпилить дощечек и какого размера. Борис кивнул, пообещал, что сделает в лучшем виде. Когда начальник охраны ушёл, Глинский ради любопытства заглянул в недра радиолы и сразу понял, что она – вполне в сносном состоянии, поломка была ну не то чтоб совсем пустяковой, но ремонтируемой.

Поскольку запчастей к радиоле у него не было, Глинский пошёл по другому пути и упростил схему радиолы. Долго бы она так не проработала, перегорела бы, ну так её всё равно решили на распил пустить…

Борис запустил двигатель отремонтированной машины и ради любопытства запитал радиолу к генератору. «Тумба» заработала!

Присматривавший за Глинским охранник, на этот раз здоровенный Касим, даже уважительно покачал головой, на что Борис церемонно поклонился, прижав руку к сердцу. Всегда приятно, когда оценивают хороший труд!

Глинский покрутил ручки настройки и обнаружил сначала штатовскую станцию – кажется, пятого флота, того, что бороздил просторы Индийского океана. Штатники гоняли джаз, под звуки которого охранник, умаявшийся от болельщицких переживаний, мирно задремал.

Тогда Борис покрутил ручки ещё и наткнулся на советскую станцию. А потом ещё на одну. Он жадно слушал русскую речь, тем более что ему никто не мешал. Охранник спал, Глинский аккуратно распиливал корпус радиолы и слушал, слушал… Под конец работы он вернулся на первую пойманную им советскую станцию, передававшую концерт по заявкам радиослушателей. Ведущая, голос которой показался смутно знакомым, задавала всем артистам один и тот же вопрос: «Где и с кем вы собираетесь встречать приближающиеся майские праздники?» Звёзды сквозь треск помех наперебой рассказывали об «особо ответственных гастролях» – в Тынду, в Сургут, на полярную станцию, на худой конец – в Звёздный городок к «друзьям-космонавтам». И вдруг…

«…Виола, я уже говорил, я уезжаю на гастроли в Америку… Там будет несколько концертов, посвященных 40-летию Победы в Великой Отечественной… Второй мировой войне… Это такая дата…»

«Виола! Виола!! Как же я сразу-то голос не узнал! А что она на радио делает? Виола!»

А ведущая, поблагодарив собеседника за ответ, добавила от себя:

«Я тоже буду встречать этот праздник одна. Мой друг сейчас выполняет интернациональный долг в Демократической Республике Афганистан. Я верю, что он скоро вернется, и тогда мы отметим все праздники, которые провели врозь. А пока, чтобы он не скучал, я поставлю его любимую арию из рок-оперы, в которой он, кстати, когда-то принимал участие… Пусть это будет песенным приветом всем защитникам Родины, вчерашним и сегодняшним…»

Бориса словно дандой по голове жахнуло. Он вцепился в ручки настройки, пытаясь сделать звук почётче, но пальцы тряслись и соскальзывали с кремальер…

«Господи, опять… Как тогда в Кабуле… Как же я сразу-то её голос не узнал! А вот здесь – они врут, мы тогда по-другому играли, здесь си-бимоль надо было… Ну кто ж так нааранжировал-то, Господи!..»

Он и не заметил, как заплакал, – слезы сами полились. А ещё он не заметил, как сзади неслышно подошёл американский советник:

– Looks like you not only understand English, but enjoy American Jazz. Am I wrong? How can I help you – you’ve nothing to do with this shit… Oh, Man! I see, you’re a quite substantional. Shall you share their destiny?..[260]260
  Кажется, вы не только понимаете английскую речь, но и увлекаетесь американским джазом… Или я ошибаюсь? Чем я могу вам помочь – вам нечего делать среди этого дерьма. Вы, я вижу, вполне серьезный человек. Так ли вам нужно разделить их судьбу. – Прим. авт.


[Закрыть]

Спасло Бориса то, что у него на глазах были слёзы. Настоящие, такие не сыграешь. Глинскому даже выражение лица не пришлось менять, когда он обернулся:

– Вот, песню поймал… Дома любил её слушать… А радио – оно что… Оно ж работе не мешает… Мне сказали выпилить десять дощечек. Семь на пять этих… хандов… Я сделал двенадцать… Ну две поуже чуток… Но там иначе никак не получалось, уголок уже шёл… Да, мистер Абу-Саид, спасибо вам за футбол…

Американец пристально и очень внимательно посмотрел Глинскому в глаза и очень тихо сказал:

– I’m Jack, Jack Abusaid.[261]261
  Меня зовут Джек, Джек Абюзэйд. – Прим. авт.


[Закрыть]

– В смысле? – как мог «искренне», «не понял» Борис. – Я что, что-то не так сделал? Если насчёт радио, то я сейчас выключу, я ж думал, не помешает, и работать веселей…

Американец пристально и с полуулыбкой ещё раз вгляделся в глаза узника, но увидел там лишь слёзы и испуг. Хмыкнув, он отвернулся и не торопясь пошёл к выходу.

Борис проводил его взглядом «оскорбленной добродетели» и перевёл дух, лишь когда американец скрылся за крепостными воротами. У него тряслись руки, а спина была абсолютно мокрой от пота…

…Ночью в своей каморке он курил сигарету за сигаретой, безжалостно сжигая свой стратегический запас, будто поняв, что его уже можно не беречь.

«Когда ж он меня просёк, где я запалился? Наверное, в палатке, когда эта прошмандовка приезжала. Заметил, что я на перевод реагирую… Наверное, там – больше негде… Или после футбола решил на дурика проверить? Слишком я красиво Парвана уделал, где такому шофёр мог научиться? Ну, положим, водители – тоже люди, тоже могли в детстве в секцию борьбы ходить… Могли-то они могли, но американцы с этим разбираться не будут. Если меня этот Джек-потрошитель заподозрил – всё, считай пиздец, приехали. Тут не кино, он рисковать не будет. Сомнение малейшее появилось – реагируй. Это ж первый закон и разведки, и контрразведки. А этот парень – он только с виду малость ебанькович, а так-то вполне профи. Тогда все – жопа. Сколько у меня ещё есть времени – день, два? Не больше. Он не будет рисковать. Не тот случай. Просто незачем. А «душары», тот же Азизулла, только рады будут… Ну где же наши? Когда же будет самолёт? Эй, Родина! Ты что, уснула там?!»

Родина не откликалась. Борис закурил ещё одну сигарету, предпоследнюю.

«Ладно, даже если самолёт прилетит… Как они собираются сюда добраться? Мастер должен был что-то придумать… Не надо обманывать себя, что тут можно придумать?! Им сюда просто так не подобраться, не пустят, и всё… Или пустят, когда уже нас не будет… Так, может, всё же пошуметь? Как там генерал выразился: „Какой из тебя боевик?“ Может, и никакой, но всё же получше, чем местные „воины джихада“… Надо что-то делать, время, считай, кончилось…

Если меня завтра-послезавтра заберут или просто прикончат, считай, всё было напрасно, всё зря… Думай. Думай! Где же ты, Родина…»

Он забылся тревожным сном уже перед самым рассветом. И конечно же, во сне увидел проклятые зелёные глаза того «англичанина»…

6

…Ещё утром следующего дня Борис и представить себе не мог, какие события развернутся в крепости к вечеру. Он понимал одно: его время вышло. Поскольку наступивший день был пятницей, скорее всего, с ним «разберутся» в субботу, ну, может, в воскресенье. Пятница – это ведь священный день молитв и отдыха для всех правоверных. Кстати, в основном именно по пятницам моджахеды заставляли узников чистить оружие, естественно предварительно изъяв боеприпасы.

Но эта пятница выдалась какой-то особенной. С самого утра в крепости началась какая-то нездоровая суета, будто «духи» ждали кого-то или чего-то. Вскоре прошел слух, будто в почти достроенную лагерную мечеть должен прибыть на пятничную молитву пешаварский имам, а с ним вместе чуть ли не сам Раббани. Они якобы должны благословить курсантов-выпускников на «ратные подвиги»… Этот слух органично ложился на то, о чем раньше рассказывали афганцы Аман и Рашид. Курсантов благословят, проводят воевать в Афганистан, помашут платочком вслед… а с пленными что? Да, в общем, понятно, что…

Глинский с самого утра ковырялся в японском джипе майора Каратуллы – он немного «заглючил», а начальник лагеря в чужие машины не садился из принципа. Спеси в майоре было хоть отбавляй, ну как же: он академию в британском Сандхерсте окончил, не хухры-мухры… Непонятно только, почему же он после этой своей академии так неважно знал английский, ну да Аллах с ним, с этим майором…

Борис почти уже закончил возиться с этим джипом, когда в крепостной двор въехал грузовик с пакистанскими военными номерами. Опять боеприпасы? Но куда их столько, склады же под завязку забиты…

«Духи» засуетились, немедленно погнали пленных на разгрузку, даже Мастери припахали, хоть он и пытался что-то объяснить, показывая на майорский джип…

Поскольку на складах действительно не было уже места, ящики с патронами пришлось и заносить в башню, и затаскивать на крепостные стены. Выглядело всё это несколько странно, так, будто «духи» собрались отстреливаться… Вот только от кого? От пакистанцев, что ли? (На самом деле, складирование боеприпасов прямо на крепостной стене должно было послужить зримым фоном намечавшихся «торжеств» по отправке курсантов вести джихад, так сказать, наглядно свидетельствовать о вооруженности курсантов не только верой. А уже на следующий день все крепостные боеприпасы предстояло перегрузить в целый караван моджахедовских тойот для последующей доставки в район афганской границы. Да и вся эта курсантская «сотня» должна была до времени лишь охранять караван. Но пленные, разумеется, ни о чём об этом знать не могли…)

Когда Борис и афганец Сайдулла затаскивали очередной ящик на стену, на посадку в Пешаваре стал заходить какой-то большой самолет. Какой точно – из-за дымки было не различить, но вроде не военный…

Охранник, привычно игравший сам с собой в коробок, прищурился в сторону самолета и сказал уверенно и равнодушно:

– Не американский. Значит, бакшишей не будет.

У Глинского ёкнуло сердце. А что если… А вдруг это «тот» самолет? Может, Москва специально выбрала пятницу, день, когда моджахеды общаются с Всевышним?

Между тем с крепостной стены было хорошо видно, как в сторону аэропорта выдвинулось несколько машин, среди которых Борис различил и ремонтированный им лично лимузин главного пешаварского «раиса». А вон и джип американских советников, куда подсел «безлошадный» Каратулла… «А это что такое?»

Борис закусил губу, чтоб не выругаться: метров за пятьсот от лагеря, вдоль дороги, пакистанцы стали выставлять посты военной полиции – через каждые двадцать – тридцать метров…

«Всё… Если это прилетели наши – их в лагерь ни за что не пустят. Можно даже нас и не прятать, всё равно – кричи – недокричишься… Если это наши – надо дать знать им, что пленные на месте… Но как? Какой знак подать? Генерал советовал нараспев читать суру „корова“, но это бред, никто не услышит… Что же делать? А если это не „тот“ самолет?»

Нервное состояние Глинского словно бы перекинулось и на крепостную охрану. Пулемётчик, тот, кому Мастери язву залечивал, вдруг принялся сопровождать поворотом ствола чуть ли не каждый шаг грузчиков…

Время шло. Наконец грузовик уехал. А в лагерь тем временем прибыл пешаварский имам со свитой. Судя по всему, пятничная молитва в лагерной мечети действительно должна была пройти в атмосфере особой «духоподъемности». Курсантского муллу начал долго и нудно инструктировать привезённый имамом муэдзин.

Каратулла и имам вызвали Азизуллу и распорядились, чтобы на торжественной молитве присутствовали и все охранники, за исключением нескольких занятых на крепостной стене и у крепостного склада. Пленных, чтоб не путались под ногами, предполагалось запереть в их норы…

Азизулла, как наскипидаренный, примчался в крепость, выкрикнул какие-то распоряжения и снова убежал к мечети, около которой было уже очень много народу – курсанты, их инструкторы, многочисленные гости…

Пленных постепенно загоняли в норы, лишь Мастери ещё возился с джипом, да Пилипенко с Олегом и афганцем Сайдуллой всё выравнивали во дворе штабеля из ящиков под присмотром складского караульного.

Двое из четверых «духов», охранявших крепостные стены, спустились во двор и тоже потянулись к мечети.

В какой-то момент в крепости остались только три охранника: двое на стене и один у оружейного склада.

«Сейчас они нас разгонят по норам, и всё…» Бориса начала бить нервная дрожь – надо было что-то делать, а он никак не мог придумать, что именно…

И в этот момент заглох бензогенератор, работавший внутри крепости, на первом этаже «радийной» башни. Там полетел ремень. Мастери ещё три дня назад предупреждал, что такое может случиться. Вот и случилось. Соответственно, у мечети, запитанной от этого генератора, пропало электричество. Погасли все лампы, гирлянды, вырубились все микрофоны. Как обычно это и бывает – в самый неподходящий момент. Майор Каратулла очень нехорошо посмотрел на начальника лагерной охраны. Азизулла, как сумасшедший, начал орать охраннику на стене, чтобы тот взял срочно Мастери и проверил, что случилось с генератором.

Охранник, тот самый «приветливый» Мансур кстати, прямо с ручным пулеметом спустился во двор крепости и подозвал Мастери. Глинский ещё раз оглядел крепостной двор и стены и понял – это шанс. Тот самый, который называется единственным. Другого не будет…

Борис быстро поменял на генераторе ремень и запустил его. В мечети появилось электричество, и через несколько секунд динамики взорвались громкими призывами муэдзина.

Глинский отёр пот со лба тыльной стороной ладони, улыбнулся Мансуру, легкомысленно сместившемуся от двери вовнутрь помещения, сделал два быстрых шага к нему и вогнал отвертку в ухо по самую рукоятку. «Дух» умер, даже не поняв, что с ним произошло. Ни выстрелить, ни закричать он не успел. Борис посидел на охраннике, дождался, пока затихнут последние конвульсии, потом снял с его пояса нож и, выглянув из генераторной, позвал самым естественным тоном Васю Пилипенко – якобы нужно помочь. Ничего не подозревающий Пилипенко вопросительно взглянул на своего охранника, но тот, сидевший у стены в полудрёме, лишь равнодушно махнул рукой: иди, мол…

Вася зашёл в генераторную и, увидев мёртвого пулемётчика, открыл рот. Но кричать не стал, лишь шумно сглотнул и вопросительно уставился на Глинского:

– Это… Чё это? А?

– Вася, это дохлый «дух». Не узнал?

– Так, а это…

– Вася! Времени нет. Слушай внимательно. Самолёт, который сел – ты же слышал, – это, возможно, за нами. Это наш шанс. Другого не будет. Нам надо продержаться только пару часов. Пока за нами приедут. Держи нож – надо уделать вашего «душару». А я возьму того, кто остался на стене. Потом запрём ворота и выпустим остальных наших. Понял?

– Так это…

– Вася, не тупи, времени нет, ты понял?!

– Понял.

– Сделаешь?

– Так точно…

– Давай. Олег с Сайдуллой помогут, они парни крепкие. Ну, с Богом. Аллаху акбар! Дай мне три минутки наверх на стену подняться… Давай.

Ошалелый от такого неожиданного и стремительного развития событий, Вася кивнул и спрятал в рукаве нож, а Борис напутствовал его сжатым кулаком.

…Единственный оставшийся на крепостной стене охранник ничего не видел и не слышал, поскольку спорил с кем-то из тех, кто стоял у мечети. Спор получался абсолютно бессмысленным, поскольку охранник всё равно не мог переорать муэдзина, вдохновенно распевавшего через динамик аяты. Видимо поняв тщетность своих усилий, пулемётчик махнул рукой и перестал перегибаться через стену. Он решил, что доспорит потом. Но доспорить ему было уже не суждено, потому что подкравшийся со спины Глинский дёрнул его за ноги, опрокидывая на настил, а потом сразу же ударил в глаз той же отвёрткой. Это был тот самый охранник, которому Борис когда-то залечил гниющую язву на руке. «Дух» потерял сознание. А Глинский взял его кинжал и ударил для надёжности ещё и под правую ключицу. Мельком глянув на тусовку у мечети, Борис быстро сбежал вниз.

Когда он подбежал к оружейному складу, там уже всё было кончено. Олег и Сайдулла заворачивали на шее охранника каменные четки, а Вася Пилипенко, сидя на дергающихся ногах, остервенело вонзал нож в грудь. С каждым оборотом каменных чёток, умирающий охранник всё больше и больше выкатывал стремительно наливающиеся кровью огромные глаза. Через несколько минут он затих. Пленные встали с трупа. Их в буквальном смысле колотило. Вася Пилипенко часто-часто дышал. Все трое вопросительно взглянули на Глинского.

– Потом, мужики, родненькие мои, всё потом. Сейчас надо быстро ворота закрыть.

Они подбежали к воротам. Олег что-то вопросительно загугучил, показывая на стену. Борис догадался, что он спрашивает об охраннике.

– Олежа, милый, всё потом… Не дергайся, того, на стене, я сработал.

Сайдулла, как и положено высокородному пуштуну, демонстрировал невозмутимость – словно он действовал по заранее разработанному и много раз отрепетированному плану.

Вчетвером они быстро закрыли огромные створки ворот и опустили толстый металлический засов.

Всё! Но дух переводить было ещё рано. Вася предложил было открыть норы остальных узников, но Глинский, тяжело дыша от возбуждения, покачал головой.

– Погоди, откроем обязательно, давай только трофеи соберём и с арсеналом разберёмся…

Они затащили из генераторной обратно на стену ручной пулемет, тщательно обыскали убитых. Добыча была не такой уж маленькой – пулемёт, три ножа, два китайских «калашникова». Ну и немного денег – пять купюр по тысяче рупий, в пересчете – чуть больше шестидесяти долларов…

Потом они побежали к арсеналу, долго возились с замком, и, когда Глинский отскочил было за инструментом, спецназовец Сайдулла, недолго думая, шмальнул из автомата.

Борис аж присел и чуть не кинулся на афганца.

– Ты чё?! Без команды не стрелять! Нам сейчас шум не нужен, нам как можно больше времени нужно, чтоб всё тихо… Чтоб эти, у мечети, не задёргались…

Майор Сайдулла виновато потупился. Впрочем, замок-то он сбил удачно.

– Вася! Дуй на стену, посмотри там – от мечети не побежали?

Пилипенко забрался на стену, некоторое время осторожно понаблюдал, потом крикнул:

– Не-а… Вроде всё спокойно… Может, не слышали… Этот же орет в матюгальник… Поп ихний.

Между тем Сайдулла и Олег стали вытаскивать из арсенала автоматы и снаряжать их. Потом достали пару десятков гранатомётов.

Пилипенко остался наблюдателем на стене, а Глинский стал помогать набивать патроны в рожки-магазины.

И только снарядив пятнадцать автоматов, они пошли открывать норы узников. Во двор крепости вышли все шурави и афганские офицеры. Афганские солдатики – в массе измождённые и не оправившиеся от ран – остались в камерах, лишь руками помахали, а один от ужаса даже начал молиться. Остальные быстро взяли в руки снаряжённое оружие – Сайдулла сказал что-то на пушту, и афганцы вмиг подчинились. На своём автомате Борис быстро напомнил всем на всякий случай, как заряжать, как ставить на предохранитель, как снарядить магазин. Почти у всех получивших в руки оружие в глазах читался дикий ужас. Но автоматы никто не бросил. Оказалось, что с оружием управиться можно значительно легче, чем с нервами.

Борис понял, что должен что-то сказать, а он ведь никакого обращения к «гарнизону» заранее не готовил… Пришлось импровизировать на ходу.

– Значит, так, товарищи офицеры, сержанты и солдаты: меня Родина специально послала сюда, чтобы вытащить вас из этой жопы. И я вытащу. Вытащу при условии бесприкословного выполнения моих приказов! Всем ясно? За неповиновение – расстрел на месте!

Беззубый подполковник Абдул Хак не выдержал и заплакал:

– Я знал, товарищ Абдулрахман, вы – настоящий коммунист! Я знал!

– Ну и молодец, что знал… Только какой я тебе, на хрен, Абдулрахман! Ни-ка-кой! Все слышали? Обращаться ко мне: «товарищ Николай».

– А звание? – спросил Костя Захаров.

– Костя, милый, потом разберёмся… Если очень хочешь, можешь называть меня генералом, я не против… так, а где этот армян наш… Маркаряна не вижу?!

– Так этого… Асадуллу… «духи» с собой в мечеть забрали. Ещё до того, как грузовик пришёл, – пояснил Валера Сироткин.

– Да? Ну и чёрт с ним… Так, Каххаров, Сайдулла – давайте к продскладу, вытащите какой-нибудь жратвы. Только помногу не есть!!! Слышали все?! Помногу не есть ни в коем случае, можно помереть! И больше запивать. Вода – в генераторной, в бочке. Все слышали?

– Товарищ Николай, можно вопрос? – спросил высокородный араб Рашид. Он говорил по-русски почти без акцента. Глинский резко повернулся к нему:

– Слушаю!

– А как вы нас отсюда собираетесь вытащить? Мы же не можем улететь…

Борис кивнул, будто ждал этого вопроса:

– Объясняю… там, в Пешаваре, сел самолёт. С большими советскими начальниками. Они сюда прилетели специально. Мы должны дать им знак, что живы и ждём. Тогда они заставят пакистанцев предоставить нам коридор… Наша задача – уйти тихо и мирно.

– А какой знак? – это подал голос обычно неразговорчивый минчанин Василенко.

– А вот это, Серёжа, не твоя забота, а моя. Какой надо знак, такой и подам. Всем всё ясно?

Никому ничего ясно не было, но вопросов пока больше никто не задавал. Пленные ещё не отошли от шока.

Между тем Каххаров и Сайдулла открыли продовольственный склад и начали раздавать бывшим узникам галеты, консервированную фасоль и сыр. Откуда-то взялась пачка сигарет, и абсолютно все сразу же закурили – впервые за долгое время свободно, не прячась.

А ещё Бориса поразило то, как легко все повстанцы, в том числе и афганцы, перешли на русский язык. Даже старший капитан Аман, хорошо знавший разве что команды да русский мат.

Когда солнце уже стало клониться к закату, на крепостные стены с оружием в руках вышли тринадцать советских и афганских пленных: Олег Шилов из Тарусы, украинец Вася Пилипенко, подполковник Абдул Хак, волгоградец Костя Захаров, снайпер из гератской разведроты, майор-спецназовец Сайдулла, инженер Рашид Аль-Кундузи, крымский татарин Каримов, питерский хиппарь Валера Сироткин, душанбинец Валя Каххаров, Володя Пермяков из Иркутска, минчанин Серёга Василенко и старший капитан Аман, первый офицер из рода потомственных унтер-офицеров. Ну и капитан Борис Глинский, разумеется. Абдулла, то есть Гафар Халилов, никуда не пошёл, он сидел внизу, во дворе, трясся всем телом и набивал в магазины патроны.

Старший капитан Аман оказался очень толковым мужиком и самым тактически грамотным офицером. Он, быстро поняв, что Борис в тактике обороны таких объектов, как средневековая крепость, разбирается, мягко говоря, не очень, взял инициативу на себя и грамотно расставил людей по периметру. Он же подсказал Глинскому, что надо срочно затащить на стены побольше гранатометов, сложенных пока в одну большую кучу…

А между тем моджахеды продолжали свой молебен в мечети и рядом с ней. Удивительно, но они даже не поняли, что крепость уже захвачена. На единственный выстрел, еле слышный из-за громкого речитатива, никто не обратил внимания… Мало ли…

Больше других, непонятно почему, встревожился Азизулла – задницей своей почувствовал что-то, не иначе. Он еле дождался заключительного «Аллаху акбар!» и в сопровождении хазарейца Юнуса нервным шагом направился к крепости.

Увидев со стены, что к воротам идут всего двое, Глинский в сопровождении Олега, Абдул Хака и Сайдуллы бросился вниз к воротам. Борис понял, что есть шанс взять Азизуллу в заложники.

Они быстро откинули засов и приоткрыли одну створку…

…Азизулла шагал явно раздражённый, поигрывая своим стеком, гориллоподобный Юнус еле поспевал за ним. Едва войдя в крепость, начальник охраны властно спросил:

– Кто там стрелял?

И тут же уперся лбом в автоматный ствол… Взвизгнувшего по-заячьи Юнуса лицом в землю уложил Сайдулла. Хазареец затрясся, словно в припадке, тихонечко завыл на одной ноте и обмочился. Сайдулла не давал ему даже голову повернуть – во всяком случае, в свою сторону, – чтобы тот на него, по крайней мере, не дышал. Хазареец же решил, что его будут немедленно резать на куски. А к горлу Азизуллы поднёс нож Абдул Хак. Начальник охраны побледнел так, что стал похож на покойника. Олег быстро закрыл створку и опустил засов. А потом Азизулла услышал резкий, словно металлический голос:

– Як бор дигар ассалам алейкум, туран-саиб.[262]262
  И снова здравствуйте, господин капитан» (дари). – Прим. авт.


[Закрыть]

До Азизуллы не сразу дошло, что это говорит Мастери. Да он и не сразу узнал этого Абдулрахмана – настолько он весь как-то переменился…

Борис, не давая начальнику охраны опомниться, продолжил на официальном, совсем не крестьянском-дехканском дари:

– Крепость захвачена, охранники пытались сопротивляться и были убиты. Оружия у нас достаточно. Спасибо за вашу дальновидность. Если будете помогать, обещаю вам жизнь…

До Азизуллы, видимо, никак не могло дойти, что в его жизни наступили необратимые перемены, потому что он злобно сверкнул глазами и угрожающим тоном спросил:

– Ты… Ты откуда так хорошо говоришь?

Глинский понял, что надо как-то помочь «рояль офисару» осознать свой новый статус. Борис вздохнул, вынул из рук Азизуллы стек и постучал им по его голове:

– Проснись! Ты – заложник! Ты отвечаешь на вопросы, а не задаёшь их! Если будешь правильно себя вести – обещаю жизнь, возвращение в Кабул, 50 баранов и звание полковника вооруженных сил Афганистана, благословенной родины таджиков… Заодно там твои проблемы с пищеварением порешаем.

Последнюю фразу Глинский добавил, потому что Азизулла с нервяка вдруг выдал задним местом целую руладу, этакую пердёжную трель, услышав которую недавние узники вдруг начали хохотать – и беззубый Абдул Хак, и полунемой Олег, и спецназовец Сайдулла, державший за горло воющего Юнуса… Да и Глинского подмывало на нервный смешок, но он справился с собой, понимая, что сейчас не время для смеховых истерик…

Похоже, именно смех над ним вчерашних (да каких там вчерашних – ещё сегодняшних!) узников помог Азизулле прийти в себя и осознать всё случившееся. Он облизал трясущиеся губы и, мелко кивая, согласился:

– Я… я всё сделаю как надо… Я согласен…

Глинский кивнул, но этак – не до конца удовлетворенно, словно учитель, ожидавший от любимого ученика более полного ответа.

– Молодец, что согласен. А теперь скажи – на что ты согласен?

– Я согласен… вести себя правильно… помогать…