Текст книги "Искатель. 1975. Выпуск №5"

Автор книги: Андрей Балабуха

Соавторы: Сергей Высоцкий,Зиновий Юрьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

10

Когда Корнилов вернулся в управление, секретарша, перечислив всех, кто звонил или заходил во время его отсутствия, добавила:

– Лужский начальник розыска раза четыре уже трезвонил. Просил, как вы вернетесь, чтоб я сразу его вызвала…

– Срочно, Варя!

Игорь Васильевич едва успел снять пальто, как Варвара, приоткрыв дверь, доложила:

– Шакутин!

– Товарищ подполковник, капитан Шакутин докладывает. – Слышно было прекрасно, будто звонили с соседней улицы. – Операция, можно сказать, закончилась!

– Так закончилась все-таки или нет? – Полная ясность, товарищ подполковник.

– Подождите, – перебил его Игорь Васильевич, – я включу магнитофон. Докладывайте все по порядку.

Шакутин недовольно крякнул. Не так давно в управлении завели порядок: наиболее важные телефонные разговоры записывать на магнитную ленту, чтобы потом можно было проанализировать, детально обсудить сообщение.

– Давай, капитан, рассказывай, – сказал Корнилов и с интересом подумал: «Подтвердилась моя догадка или нет?» И, словно угадав его нетерпение, тот сказал:

– Ваше предположение по поводу лесника Зотова оказалось верным. Сейчас у следствия есть все доказательства. – Он чуть-чуть помедлил. – Начну по порядку. Мы со следователем Каликовым восстановили позу убитого на тропинке…

– Я тебя перебью, Александр Григорьевич, лесник признался?

– Это как посмотреть, – сказал Шакутин. – Порешил он себя, Игорь Васильевич. Мы его из петли холодного вынули.

– Еще того не легче, – пробормотал Корнилов и подумал: «Зачем же ему художника убивать-то понадобилось, если сам в петлю полез? А может быть, его, как свидетеля, устранили?» – Чудно получается… Оружие у него нашли?

– Нашли, товарищ подполковник. Миноискатель помог. Карабин трофейный, немецкий. Экспертиза подтверждает – из него стреляли.

– Но откуда уверенность, что именно лесник стрелял? – спросил Корнилов. – Может быть, кто-то с обоими расправился!

– Товарищ подполковник… – обиженно сказал капитан. – Да ведь все сходится. По следу мы прошли, как вы советовали. Он хоть и петляет по лесу, но ведет на кордон. А в лесу участки незаметенные есть. Следок как новый. От лесниковых лыж. Егерь еще раз подтвердил, что у старика была винтовка. Да и самоубийство само за себя говорит. Никаких признаков борьбы. И на карабине отпечатки только лесниковых пальцев. Вы меня слышите, товарищ подполковник? – спросил Шакутин, видимо обеспокоенный долгим молчанием Корнилова.

– Слышу! Я бы с выводами не торопился. Докладывайте теперь по порядку.

– По ране эксперт определил направление полета пули. Да же угол наклона определил. Рана у него справа, как раз с той стороны, где мы с вами с самолета лыжню видели. Метеорологи подтвердили – в тот день в 16 часов видимость позволяла разглядеть человека на расстоянии более четырехсот метров. Ну уж тогда мы весь снег вокруг горстями перелопатили. Разыскали гильзу! Потом я с группой сотрудников отправился к леснику. Да поздно…

– Записки никакой не нашли? – спросил Игорь Васильевич.

– Нет, ничего не оставил. Действительно, непонятная история. И чего лесник этого парня стукнул? Не узнали, кто он?

– Художник Тельман Алексеев, – сказал Корнилов.

– Художник все-таки… – огорчился капитан. – Вот те на!

– Судмедэксперт исследовал труп Зотова? Нет подозрения на убийство? Отравление, например?

– Это исключено, Игорь Васильевич. Все досконально исследовали.

Переговорив с Шакутиным, Корнилов долго сидел в раздумье. Он прослушал еще раз запись разговора, стараясь оценить сообщенные капитаном факты, прикидывал, не упустили ли чего там на месте. Нет, пожалуй, и он действовал бы так.

«Ну что ж, можно считать дело законченным? Достаточно ли улик против мертвого лесника? В конце концов пусть прокуратура решает – закрывать дело или нет, – думал он. – Да закроют. Что им остается? Попробуй теперь узнать, что и почему. Мертвые молчат!» Но дело все же очень тревожило его.

«Ладно, – наконец решил Игорь Васильевич, – утро вечера мудренее. Надо будет на свежую голову пройтись по всему делу. От начала до конца. А конец-то! Ну и конец!»

Но и дома он никак не мог полностью отключиться от драмы Орельей Гриве. Мысли об этом все время лезли в голову, беспокоили, словно легкая, только-только проклевывающаяся зубная боль.

Поздно вечером, уже собираясь ложиться спать, Игорь Васильевич взял из шкафа словарь. Поискать, что же такое Орелья Грива. «Орелка, рель, гривка – сухая полоса холмов или гребней среди болот», – было написано там. «И всего-то? – подумал Корнилов. – А я-то думал, что-нибудь красивое, возвышенное». Но тем не менее он стал думать об этой Гриве, о вековых елях и снежных полянах вокруг. Ему вдруг очень захотелось туда, в лес. В трудные минуты жизни, в пору душевного смятения, острой неудовлетворенности собой, своими поступками Корнилову всегда хотелось быть в лесу. Идти легко, без устали, глухими, позабытыми тропинками, смотреть с крутого берега, как темный поток лесной реки несет и крутит первые, тронутые багрецом листья; слушать далекую перекличку тянущихся к югу ястребов; вдыхать терпкий аромат заросшей вереском и клюквой мшары.

Тогда уходят, отодвигаются куда-то на второй план мелкие житейские невзгоды и заботы. Ясность и стройность приобретают мысли. То, что еще недавно видел словно в тумане, становится четким, выпуклым…

Телефонный звонок вывел Корнилова из задумчивости. Он вздохнул и с неохотой взялся за трубку. Звонил Бугаев. Голос у него был взволнованный.

– Товарищ подполковник, разыскал я документы Алексеева. Ну, знаете, всего ожидал…

Волнение Семена передалось Корнилову.

– Да говори, что стряслось? – нетерпеливо сказал он.

– Документик один зачитаю. Слушайте: «Дубликат свидетельства о рождении. Выдан Орлинским сельским Советом. Зотов Тельман Николаевич. Родился шестого мая 1926 года в деревне Зайцево. Родители: Зотов Николай Ильич и Алексеева Василиса Леонтьевна».

Корнилов молчал потрясенный.

– Судя по вашему молчанию, товарищ подполковник, вам все понятно, – сказал Бугаев. – Мы тут с Сазонкиным обалдели. Вот какие делишки, – он вздохнул и добавил: – Ну и еще тут есть разные бумаги. Ничего особо интересного. Он их почему-то в кухонном буфете держал. Мы потому и провозились долго. На кухню пришли в последнюю очередь.

– А в письмах не нашли приглашения от отца приехать? Или телеграммы? – приходя в себя, спросил Корнилов.

– Нет, Игорь Васильевич… Все письма старые. От женщины. От жены, видать. От отца нету.

«Многовато событий для одного дня. Это ж надо! Отец сына». Он повесил трубку и в замешательстве прошелся по комнате. «Нет, чересчур жестокое это преступление, чтобы поверить в него безоговорочно, – думал Корнилов. – И слишком много неясного, чтобы считать дело законченным…»

(Окончание в следующем выпуске)

Андрей БАЛАБУХА
РЕШЕНИЕ

I

– Через час, – сказал. – Устроит?

– Вполне, – ответил Костин. – Спасибо, Боря.

Болл, отключаясь, резко повернул радиобраслет. В сущности, он не слишком удивился экстренному вызову, хотя именно сейчас, когда «Сиррус» стал на профилактику, это было более чем странно.

Вставать было лень: все-таки легли они вчера достаточно поздно, Ну да ладно. Он рывком сел, спустил ноги на пол, утонув ступнями в мягком, щекочущем ворсе. Этот пол Ружена сделала без него; раньше, помнится, был другой – серый, эластичный… как его?.. А этот как называется? Надо будет спросить…

Болл сделал зарядку – упрощенный, «отпускной» комплекс, вызвал инимобиль и даже успел наскоро перекусить, прежде чем под окнами раздался его переливчатый сигнал.

Еще через полчаса он уже вышел из лифта и, пройдя по длинному коридору, сводчатым потолком напоминавшему корабельный, оказался перед кабинетом координатора Ксенийской базы Пионеров. Он машинально, по старой, курсантской еще привычке одернул куртку и шагнул в распахнувшуюся дверь.

Кроме самого Костина, в кабинете было еще двое: Свердлуф, генеральный диспетчер Транспортного Совета, и какая-то дородная блондинка с умопомрачительным профилем. Все трое сидели вокруг маленького столика и потягивали что-то из высоких конических стаканов. Судя по цвету, синт.

Костин поднялся ему навстречу. Был он невысок, коренаст и угловат.

– Знакомьтесь. Доктор Нина Лазарева из Обсерватории, шеф-пилот Борис Болл.

Блондинка небрежно кивнула; Болл в ответ поклонился подчеркнуто церемонно. На Ксении было две обсерватории: Андроновская на Архипелаге и Верхняя в Готических горах; года три назад к ним прибавилась еще одна, вынесенная на искусственный спутник; ее-то и называли просто Обсерваторией.

– С Гаральдом тебя, надеюсь, знакомить не надо?

Болл кивнул и пожал Свердлуфу руку.

– Так в чем, собственно, дело, Миша? – спросил Болл, садясь и принимая из рук Свердлуфа стакан. Это действительно был синт.

– Как тебе сказать… Конечно, ты в отпуске, так что полное право отказаться… Но, понимаешь, возникло тут одно обстоятельство… Вот мы и решили побеспокоить тебя…

– Короче, Миша.

– А короче… Нина, может быть, вы введете Бориса в курс дела?

Блондинка заговорила. Голос у нее оказался под стать фигуре: полный, сочный, глубокий – было в нем что-то такое… рубенсовское. Но говорила она толково – сжато, четко, даже суховато, пожалуй.

Шестнадцатого числа Обсерватория, проводя наблюдения Хурры, засекла некий объект, входящий в систему со скоростью шестьсот шесть плюс-минус два километра в секунду и первоначально принятый за ядро возвращающейся из афелия кометы. Однако последующие наблюдения заставили пересмотреть такую точку зрения. Объект движется под углом в 27°13` плоскости эклиптики, которую пересечет 21 марта между орбитами Орки и Гаазы в 16 часов 27 минут. Орка в этот момент будет находиться на расстоянии, достаточном, чтобы не вызвать возмущений в орбите объекта, а более близкая Гааза не сможет этого сделать в силу своей малой массы. Затем объект, продолжая свое прямолинейное движение (а движение его является именно прямолинейным), начнет удаляться в мировое пространство в направлении Беты Ахава, которой при условии сохранения существующей скорости и достигнет через 4960 лет. От Ксении он пройдет на расстоянии сто пятнадцать плюс-минус полтора миллиона километров. Снимки объекта, переданные автоматической станцией ИС-79, позволяют предположить, что он имеет искусственное происхождение, то есть, попросту говоря, является космическим кораблем. Последнее косвенно подтверждается и прямолинейностью движения.

– Только почему он не отвечает на вызовы? – подал голос Свердлуф. – Аларм-то в любом случае работать должен!

– Мы запросили Совет Астрогации, – продолжал Свердлуф. – Ни о каких внеплановых или ведомственных кораблях в нашей зоне там неизвестно. Корабли ксенийской приписки идут в графике, так что ни один из них с данным объектом идентифицирован быть не может.

– А в чужака мне что-то не верится. Ведь до сих пор… ни с одной цивилизацией… достигшей космической фазы… мы столкнулись. – Болла всегда раздражала манера Костина говорить периодами, разделенными этакими псевдоодышечными паузами. – В любом случае, мне кажется… Налить тебе еще, Боря? – Болл отрицательно помотал головой. – Ну и зря… Так вот. Мне кажется, посмотреть надо. Потому-то мы тебя побеспокоили.

– Спасибо, – Болл послал Костину самую нежную улыбку, на какую только был способен. – Это я уже понял. Но «Сиррус», как тебе, Миша, может быть, известно, стоит на профилактике. И поднять его я могу минимум через пять суток.

– Это мне известно, – хладнокровно подтвердил Костин. – Но вот у Гаральда есть на этот счет свои… соображения.

– Не снять с линии ни одного корабля, Боря. Да и не слишком подходят для этого каботажники, сам понимаешь.

Конечно, пузатенькие каботажные каргоботы не для таких операций.

– А ни одного мало-мальски подходящего корабля у меня сейчас нет. «Дайна» будет только через двадцать семь суток. Так что не думай, будто мы перекладываем все на Пионеров…

– Я и не думаю.

– Но один вариант все же возможен. У нас есть космоскаф. Серии КСГ. Тебе с ним приходилось иметь дело?

– Приходилось.

– Чудесно. Я, в общем-то, так и знал. У меня, понимаешь, все пилоты в разгоне, а те трое, которых я могу отозвать, – чистые каботажники с наших курсов, они космоскафа, кроме как в учебнике, и не видели.

– Ясно. – Болл встал, отошел к окну. Из окна открывался вид на обширную техпозицию Лорельского космодрома. Хотя, кроме «Сирруса», ни единого корабля здесь не было, машины техобслуживания деловито сновали по полю, с высоты сорок седьмого этажа напоминая диковинных насекомых. Крейсер сейчас больше всего походил на готическую башню со сверкающим шпилем: по его броне ползали неразличимые отсюда полировщики, и носовая оконечность – как раз до гребораторной опояски – приобрела уже первозданную голубизну, тогда как ниже корпус оставался бурым и бугристым, как древесная кора. «Сиррус» был кораблем заслуженным, теперь таких уже не строили. Серия «С» кончилась «Скилуром», ее сменила серия «К» – «Панова», «Коннор»… Боллу эти тяжеловесные внешне полусферические корабли почему-то не нравились, хотя были они и мощнее и надежнее. «Старею, что ли?..»

– Задание? – спросил он, не оборачиваясь.

– Готово, – мгновенно ответил Костин. – Спасибо, Боря. Я знал, что ты не откажешься.

– Еще бы тебе не знать! Меня только интересует…

– Что?

– Откуда у вас космоскаф, Гаральд?

– Это ты у Захарова спроси, – ухмыльнулся Свердлуф. – Он все может.

– Помню. – Все-таки Болл не один год провел в Линейной Службе. – Но зачем он вам нужен?

– Понадобился, как видишь.

– Убедительно.

Болл требовательно протянул руку, и Костин вложил в нее неведомо откуда взявшуюся папку.

– Кого ты возьмешь, Боря?

– Астрогатором Гуллакяна. Со связистом хуже – Варенцова трогать нельзя. Пожалуй, возьму стажера. Ему же лучше, больше практики. И вот еще что. Я с Руженой поговорю с дороги, а потом ты с ней свяжись, побей себя немножко кулаком в грудь, у тебя это здорово получается, и покайся, что это ты меня принудил.

Доктор Лазарева посмотрела на Болла с явным интересом. Костин хмыкнул.

– Ладно, не впервой. Ну, счастливого пути!

II

– Неужели… чужак? – не выдержал Шорак.

– И чему вас учили в Академии, стажер? – не оборачиваясь, насмешливо произнес Гуллакян. – Ну и молодежь нынче пошла, а, шеф?

Болл всматривался в силуэт, медленно проползающий кормовому экрану. Силуэт этот казался странным и все же как-то смутно знакомым.

Двое суток космоскаф и сопровождавшие его «Мирмеки» висели здесь, поджидая «гостя». И теперь он нагонял их, уже попав в поле зрения кормового локатора.

– Оставь стажера в покое, Геворк. Кстати, Карел кончал Академию Связи, а не Астрогации, заметь. Скорость? – Болл имел в виду скорость «гостя», и Геворк понял.

– Шестьсот шесть в секунду. Идет инерциальным ходом.

Силуэт неизвестного корабля незаметно переполз с кормового экрана на бортовой.

– Уравняй скорости. Дистанция сто по траверзу.

– Есть, шеф-пилот! – Обиженный Гуллакян всегда переходил на уставное обращение. Руки его запорхали над ходовым пультом.

– Шорак! «Мирмекам» – строй треугольника, дистанция пятьдесят, «делай как я».

Шорак бойко затараторил в микрофон:

– КСГ борт 73 к М-213, М-217, М-222. Даю перестроение…

– Уймись ты, – улыбаясь, проворчал Гуллакян, и Шорак перешел на ключ.

Тем временем изображение «гостя» замерло на экране левого борта, и теперь Болл мог рассмотреть его во всех подробностях. Корабль был явно земной постройки. Вот только что это за ребристые диски, расположенные примерно там же, где у крейсеров серии «С» проходит гребораторная опояска? Словно на иглу-рыбу надели кружевной воротник.

– Геворк?

– Не знаю… Это похоже…

– На романовский, Геворк?

Гуллакян кивнул.

Это был один из немногих кораблей, построенных в короткий период между открытием каналов Романова – узких природных туннелей вырожденного пространства, аналогичных аутспайсу, – и появлением настоящих аутспайс-кораблей, превращающих на своем пути обычное пространство в аутспайс, в котором только и возможно движение со сверхсветовыми скоростями. Таких крейсеров было построено немного, и характерной их особенностью были эти огромные ребристые диски, выполнявшие функции нынешних гребораторов. Только как они назывались, эти… «протогребораторы»? Болл ни мог вспомнить. Впрочем, и не важно это.

– Свет!

Неуловимое движение руки Гуллакяна – и на борту «гостя» вспыхнул яркий голубой овал.

– К корме.

Световое пятно томительно медленно поползло по броне «гостя». Если память не подводила Болла, то название и приписка должны быть обозначены где-то сразу после этих «протогребораторов».

– Увеличение, Карел!

Изображение дрогнуло и поплыло навстречу. Болл ощутил полную перегрузку – так бывает всегда, даже после тридцати лет полетов: когда изображение надвигается на тебя, из-за отсутствия неподвижных ориентиров кажется, что это твое собственное движение, и тело привычно реагирует на него.

Место для надписи было выбрано с расчетом: здесь, позади дисков (они называются синхраторами, вспомнил-таки Болл), броня пострадала меньше всего. Тем не менее прочесть можно было только: «В. ос. Зем…д. я». Земляндия – это ясно. Но как же он назывался, этот корабль?

– Свяжитесь с Костиным, Карел. И транслируйте ему изображение.

Костин возник на экране секунд через двадцать.

– Ну и динозавра вы поймали, Боря! Я такой только в «Истории астрогации» видел…

– Я тоже, – отозвался Болл. Он никак не мог оторвать взгляда от «динозавра» – есть в старых кораблях что-то завораживающее. – Откуда он, Миша?

– Это мы выясним. Ждите. – Костин отключился.

На выяснение ушло больше часа.

– Это «Велос», – сказал Костин, возникая на экране. – Первый из романовских кораблей… и, судя по всему, последний… сохранившийся. Построен двести восемьдесят восемь лет назад на верфях Ганимеда… Кстати… «Велос» на каком-то из древних языков – «Быстрый». Каково, а? Только-только за световой барьер выскочили… в каналы романовские влезли… к сразу же – «Быстрый»! А знаешь, откуда он идет? – В голосе его появилось что-то, заставившее Болла оторваться от созерцания старинного крейсера и уставиться на координатора Базы. – С Карантина.

Гуллакян присвистнул. Болл почувствовал, что у него заныли скулы. И только Шорак пока ничего не понимал.

Карантин! Гуллакян, тот знает о нем понаслышке. И то, что он тихонько рассказывает теперь Карелу, лишь сухая объективная информация. Боллу же в бытность свою стажером, таким же, как сейчас Шорак, случилось несколько месяцев проработать в орбитальном патруле у Карантина: тогда еще не был создан электронный барраж, не позволяющий ни одному кораблю совершить посадку, даже просто выйти на атмосферную орбиту, независимо от воли экипажа.

Карантин! Единственная планета, оказавшаяся не только губительной ловушкой, но и до сих пор еще загадкой.

Первый корабль, посланный к НИС-981, второй планетой которой и был Карантин, – этот самый «Велос», неизвестно как оказавшийся теперь здесь. О судьбе его ничего не известно. Он стартовал с Пионерского космодрома на Плутоне, Земляндия. Все.

Семьдесят лет спустя туда ушел аутспайс-крейсер первого ранга «Хаммер». Они оставили на орбите спутник-капсулу, в которой дождалась третьей экспедиции информация об их полете, протекавшем вполне благополучно. Больше о них ничего неизвестно, если не считать того, что еще через девяносто три года третья экспедиция обнаружила «Хаммер» целым и невредимым. И никаких следов его экипажа, экипажа из ста двадцати человек. «Велоса» на Карантине ни тогда, ни впоследствии найти не удалось, что, впрочем, скорее естественно, чем удивительно: найти на планете корабль при условии его полного молчания можно разве что случайно или же после многолетних систематических поисков.

Сама третья экспедиция состояла из аутспайс-крейсера первого ранга «Криста» и приданного ей вспомогательного каргобота «СД-717-бис», оставшегося на орбите, когда «Криста» пошла на посадку. «Криста» была вполне современным по тому времени кораблем, а о ее шеф-пилоте, Юване Шайгине Болл немало слышал от деда, ходившего с Шайгиным еще на «Океане». Экспедиции было предписано произвести детальную зонд-разведку и затем сесть и развернуться по процедуре «А». Но зонды передавали лишь белый шум, а на планете экспедицию не спасли ни защитное силовое поле, ни непробиваемая броня крейсера, ни умение людей. Первая передача сообщала об обнаружении «Хаммера» и заканчивалась традиционным «Все в порядке». Вторая – шесть часов спустя – состояла из нескольких слов: «Высадка невозможна. Это страшно… Посадку запрещаю (последнее относилось к «СД-717-бис»). Только автоматы».

С тех пор люди больше не пытались высаживаться на Карантин, объявленный запретной зоной. Была создана орбитальная станция. Вокруг планеты организовали патрулирование, потому что легионы энтузиастов ринулись туда на самых что ни на есть удивительных кораблях, вплоть до одноместных гоночных «арсов». На планете работали автоматы, но до сих пор не удалось выяснить ничего, хоть в малой мере объяснявшего бы гибель трех экспедиций. Когда вместо людей были высажены традиционные собаки, они попросту исчезли. Не погибли, а исчезли, как будто их никогда не было.

И что самое удивительное – от этого не спасали даже скафандры высшей защиты. Скафандры оставались целыми, живые существа, в них заключенные, исчезали.

Загадка. Сплошные загадки.

Почему исчезали на Карантине биоструктуры?

Почему третьей экспедиции все же удалось продержаться сутки?

Почему автоматы, проверенные на десятках других планет, вместо осмысленной информации передавали на станцию белый шум?

И вот теперь к ним прибавилась еще одна загадка: исчезнувший «Велос» объявился здесь, в системе НИС-641, в трехстах пятидесяти семи парсеках от Карантина и девяносто восьми от Земляндии.

– Что будем делать, Миша? – спросил Болл.

И впервые за много лет услышал:

– Не знаю. Надо созвать совещание. Один я этого решить не могу. И мы с тобой не можем.