Текст книги "Искатель. 1975. Выпуск №5"

Автор книги: Андрей Балабуха

Соавторы: Сергей Высоцкий,Зиновий Юрьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

2

Лишь поздно вечером попал Игорь Васильевич в маленький уютный номер лужской гостиницы. Белянчиков пошел ночевать к своему старому приятелю Шакутину. Корнилова они не звали – знали, что шеф строго придерживается правила – у подчиненных никогда не ночевать и не столоваться.

Игорь Васильевич расстелил постель, но не лег. Сидел у стола, курил. Рассеянно глядел в окно, где в красновато-желтом свете уличных фонарей крутилась шальная снежная заверть. Дело, ради которого Игорь Васильевич примчался сюда из Ленинграда, закончено. Но этот убитый на лесной тропе… Нет, Корнилов не мог себе позволить уехать, не организовав розыск убийцы.

На вопрос Белянчикова, не думает ли он, что это дело рук Полевого, Корнилов только руками развел. С одной стороны, Санпан вчера, приблизительно в то же время, когда был убит лыжник, ходил встречать какого-то кореша. Но якобы не встретил. А может быть, встретил? И всадил этому корешу пулю? Ради чего? Ведь даже деньги не взял. Старые счеты? Поехал бы этот кореш в такую глушь на свидание с Санпаном, если бы между ними кошка пробежала! Белянчиков, настаивая на версии «Санпан», говорил, что, застрелив человека, Полевой не ограбил его потому, что испугался. За лыжником кто-то шел: Санпан мог услышать и убежать. Логично? Логично-то логично. Но мог ли Полевой предполагать, что в кармане у лыжника лежат сто тридцать рублей? Белянчиков твердил:

– Санпан спился. Стопроцентный алкаш. Такой может и за рубль человека прикончить. Лишь бы на бутылку собрать. А может, все-таки ухлопал знакомого? Счеты свел?

– Над этими версиями надо работать, – соглашался Корнилов. – Но только как над одними из многих. Не очень-то верится мне, что Полевой убил. И второй человек… Куда он делся? Проверка на станции показала, что с поезда, который прибыл на Мшинскую в пятнадцать часов, сошло человек двенадцать. Но только двое двинулись по тропе к лесу: один – на лыжах, другой – пешком. Кто был этот второй? Местный? Приезжий? Кузнец Левашов из деревни Пехенец, у которого вечером провели обыск, заявил, что никогда не покупал пистолет у Иванова – под этой фамилией он знал Санпана. И слыхом не слыхал о том, что у Санпана есть оружие. Значит, пистолет у Полевого? Значит, он был вооружен, а только обманывал Сестеркину? Сам он до сих пор не протрезвел.

«Дело довести до конца должен я, – решил наконец Игорь Васильевич. – Утром позвоню начальству, доложу обстановку. Попрошу разрешения остаться еще на день. Вместе со следователем прокуратуры организую розыск». Он встал, закурил. Ему вдруг отчетливо представилось тупое, бессмысленное лицо Полевого. «Водка, она и из бандитов веревочки вьет». И тут же он подумал об убитом. Вот и еще одна трагедия… Нет человека. Кто он? Какие земные дела его остались невыполненными? За долгие годы работы в уголовном розыске Корнилов так и не привык воспринимать чужую смерть спокойно. Научился лишь сдерживаться, не показывать окружающим, что каждый раз переживает убийство как личную трагедию. И он никогда не позволял себе думать о погибшем как о неудачнике. От сочувственно произнесенного слова «бедолага» Корнилова коробило. Он относился к смерти серьезно.

…Днем, когда Игорь Васильевич с участковым пришли из Владычкина к лесу, туда, где был убит лыжник, следователь прокуратуры уже закончил осмотр места происшествия, тело было отправлено в районную больницу. Лишь на опушке у большого костра сидели на поваленной ели двое мужчин, что-то жевали. Увидев Корнилова с участковым, они поднялись, подошли.

– Товарищ подполковник? – спросил хрипловатым голосом один из них, крепыш в овчинном полушубке.

– Он самый!

– Старший оперуполномоченный Клюев, – отрапортовал крепыш. И кивнул на второго: – Оперуполномоченный Чернышев.

Игорь Васильевич пожал им руки.

– А следователь с экспертом уехали, – сказал, словно бы извиняясь, Клюев. – Просили передать, что стреляли из винтовки или карабина. Пулю извлекли. Сняли слепки следов ног. Каликов говорит – женские. – Крепыш запнулся. – Каликов – это следователь, товарищ подполковник.

– Понял, – мрачно сказал Игорь Васильевич. – Негусто.

Участковый показал Корнилову место, где лежал убитый. Вокруг было очень натоптано.

– Что они тут, хороводы водили, что ли? – рассердился Корнилов. – Большие ученые они у вас.

Он пошел по тропе – поискать, нет ли окурка, не зацепилась ли где за кусты нитка от одежды… В лесу было мрачновато – уже начинало темнеть.

«Почему убийца не стрелял в лесу? – мелькнула у него мысль. – Ведь что, кажется, проще и удобней – стрелять в лесу».

– Василь Васильевич, – окликнул он участкового, шептавшегося с Клюевым. – Ты окрестности-то осматривал?

– Осматривал, товарищ подполковник. – Вид у участкового был понурый, и Корнилов подумал о том, что лейтенант, наверное, переживает и за то, что убийство произошло на его участке, и за то, что раньше не знал ничего о Санпане, проживавшем у него под носом.

– Пойдем пройдемся еще разок там, где ты ходил, лейтенант. – Игорь Васильевич обнял его дружески за плечи. – Посмотрим, пока совсем не стемнело, что тут и как.

Они двинулись по старому следу, глубоко проваливаясь, цепляясь за маленькие елочки. Круг получился довольно большой, но, как ни всматривался Корнилов, снег лежал девственный, нетронутый. Только в одном месте напетлял заяц.

– Товарищ подполковник, я вам точно говорю, в лесу и в поле следов нет, а у тропы, когда я утром пришел, были, – сказал участковый. – Не только женские. Мужские следы. Слов но кто-то обошел вокруг убитого пару раз. Их метелью запорошило, но я разглядел.

Сейчас, припоминая все свои действия при осмотре места преступления, Игорь Васильевич никак не мог отделаться от такого чувства, будто упустил там, в лесу, что-то очень важное. В городе было проще – комната, квартира, улица, замкнутое пространство, которое надо было исследовать, изучить. А здесь лес, поле, открытое всем ветрам… Игорь Васильевич усмехнулся: «Специалист-то я, выходит, однобокий. Ярко выраженного городского типа… Как же эта болезнь называется – боязнь открытого пространства?» Он попытался вспомнить, но так и не вспомнил. Сел за маленький столик, записал в блокноте: «1. Убитый??? 2. Попутчик. Опросить всех жителей Владычкина, лесника, егеря, 3. Полевой. Оружие?»

Игорь Васильевич представил себе маленькие густые елочки, девственный, начинающий голубеть вечерний снег и следы зайца и дописал: «4. Охотники».

Ночью Корнилову снились горы. Он стоял на кромке ледника, вглядываясь в голубеющие вершины, и пел.

3

На следующий день Игорь Васильевич проснулся рано. Еще не было и семи. Он чувствовал себя хорошо отдохнувшим, бодрым. «Вот что значит лес», – подумал он. Позвонил в горотдел, попросил дежурного вызвать к восьми Шакутина.

В маленьком гостиничном буфете Корнилов съел стакан сметаны, выпил бледного, чуть теплого чая с кусочком засохшего сыра – больше разжиться было нечем. Пошел в горотдел пешком.

Шакутин с Юрием Евгеньевичем Белянчиковым уже дожидались Корнилова. Сидели нахохлившиеся, еще не совсем проснувшиеся. Начальник Лужского угро крутил ручку старенького радиоприемника.

– Капитан, а вы по утрам не бегаете трусцой? – спросил его Игорь Васильевич, поздоровавшись.

Шакутин отрицательно покачал головой.

– А зря. Поэтому вы по утрам такой вялый.

– Да мы долго за шахматами сидели, – стал объяснять Шакутин, но Игорь Васильевич перебил его, спросив будничным, деловым тоном:

– Где Полевой?

– Здесь, в КПЗ.

– Скажите, пусть приведут.

Привели Санпана. Щетина на щеках, запекшиеся губы делали его похожим на тяжелобольного.

– Садись, Полевой, – сказал Корнилов Санпану. Всегда скрупулезно соблюдавший порядок, Игорь Васильевич не смог пересилить себя и обратиться к Полевому на «вы». – Узнаешь?

Полевой сел и, повернув к Игорю Васильевичу лицо, чуть-чуть оскалился. Словно хотел сказать: «Чего уж тут не узнать…»

– Капитан, ведите протокол, – попросил Корнилов Шакутина. – Кого в последние дни в гости ждал?

Санпан минуты три молчал, сжав руки коленками и медленно потирая ладонь о ладонь. На его лице с низеньким, похожим на гармошку лбом заходили все мышцы, словно он что-то с трудом пытался разжевать. Наконец Полевой выдавил:

– Витьку Косого ждал. Срок у него закончился. Долю должен был привезти.

Корнилов присвистнул.

– Витьку Косого! Виктора Безбабичева, значит. Подвел тебя Косой, подвел. Как только в Ленинграде появился, за старое взялся. У нас он. Уже у нас. – А про себя подумал: «Косого-то спрашивал я про Санпана. Сказал – весточек не имею. Крепкий орешек. Придется и с ним повозиться. И доля еще какая-то».

– Ладно, о Косом потом. Где твой пистолет?

Санпан снова долго молчал, набычившись и почему-то шевеля губами.

– Кузнецу из Пехенца отдал. За самогон. Левашову. – И, словно бы оправдываясь, добавил с тоской: – В загуле был, гражданин Корнилов. И хрустов нема. За литр отдал.

– Когда это было?

– Не помню уж. Месяца два назад.

– Безбабичева ходил встречать?

– Еще чего, – проворчал Полевой. – Я ж не знал, в какой день он явится.

– А твоя жена утверждает, что позавчера в три часа ты ушел встречать дружка…

Полевой осклабился:

– Да я так… Чтоб крик не подымала. В Пехенец я ходил. Выпить с мужиками.

– С кем?

– С кем пил-то? – Санпан нахмурился. Лицо у него опять напряглось. – Да я… Зашел к Левашову, а его не было. Жена у него дурная. Орать стала. В магазине взял бутылку «Солнцедара». А потом не помню.

– Кто отпускал тебе вино?

– Тоська рыжая. Да она там одна и торгует, гражданин начальник.

– Дружки навещали?

– Нет. Боялся я. – Он поднял голову и угрюмо поглядел на Корнилова. – Боялся, вас наведут…

Игорь Васильевич усмехнулся.

– Не договариваешь ты, Полевой!

Санпан пожал плечами.

– Про Безбабичева как узнал? Что у него срок закончился и деньги привезет? Святой дух подсказал?

Полевой опять опустил голову и молчал, медленно потирая ладонью о ладонь.

– Ладно, Полевой, на сегодня достаточно. Мы еще наговоримся.

Санпана увели. Обращаясь к Шакутину, Игорь Васильевич попросил:

– Капитан, пишите мотивированное постановление на обыск у Левашова и у Сестеркиной. Потом у прокурора утвердим. – Он посмотрел на часы. Было девять. – Сейчас позвоню Михаилу Ивановичу. Попрошу разрешения на день задержаться.

Шакутин повеселел. На помощь Корнилова он очень рассчитывал.

«Что же мы имеем на сегодняшний день? – думал Игорь Васильевич, прохаживаясь по кабинету начальника уголовного розыска в ожидании, пока тот принесет данные судебно-медицинской экспертизы. – Санпан за решеткой… Может, он и совсем спился, да и такой не менее опасен. И вот за несколько часов до его ареста на опушке леса находят убитого человека. Ни имени, ни фамилии. Говорят, не местный. Но кто же это отправляется в дорогу, не взяв с собой хотя бы удостоверения или паспорта? Положив больше сотни рублей в карман и бутылку коньяка в вещевой мешок. Без документов идет в соседнюю деревню местный житель. Зачем они ему? А убитый не местный…

…Коньяк… Может быть, в магазине еще не продавали водку, и лыжник вынужден был его купить. Коньяк-то продают чуть ли не круглосуточно. План делают! – Игорю Васильевичу надоело ходить, все время задевая за мебель – кабинетик у Шакутина был совсем крошечный, – и он сел на стул у окна. – Нет, лыжник специально покупал коньяк, поезд-то у него вышел из Ленинграда после одиннадцати, если бы хотел, то водку мог уже купить. А местные вряд ли коньяк пьют. А может быть, случай особо торжественный? Когда водку и приносить неприлично! – Эта мысль понравилась Корнилову, и он пробормотал: «Неплохо, товарищ подполковник, неплохо!»

…Деньги. Многовато при нем денег, многовато. В гости с такими деньгами не ездят. Может, долг отдавать шел? Или, как Витька Косой, долю кому-то нес?

…Охотники. Ну конечно, проще всего предположить случайный выстрел охотника. Загон на лося. У кого-то есть карабин или винтовка. Может быть, даже с войны припрятана. Что ж, тоже версия.

А что касается Полевого, то следователь все досконально уточнит. Это нелишне, но тут, кажется мне, не Санпановых рук дело».

Пришел Шакутин, принес данные экспертизы. «Пулевая рана. Оружие нарезное, калибр 7,62. Прострелено легкое. Смерть наступила от большой потери крови приблизительно в 20–22 часа».

«А стреляли в него не позже 16 часов, – подумал Игорь Васильевич. – Поезд приходит на станцию в пятнадцать… Если на лыжах идти до владычкинского поля – так не больше сорока-пятидесяти минут. Значит, несколько часов лыжник был еще жив. И приди кто-нибудь на помощь – могли спасти. Ну если стреляли охотники, да издалека, то они могли и не заметить раненого. Прошли где-то стороной. А вот попутчик? Тот, что пошел вслед за лыжником по тропе от станции? Он-то должен был на него наткнуться. – Корнилов вздохнул. – Вопросы… вопросы… Надо попросить Шакутина провести следственный эксперимент – восстановить направление выстрелов. И выяснить, в порядке ли были лыжи. Ведь если этот мужчина нормально на лыжах шел, то никакой пешеход его не догнал бы!»

Корнилов долго разглядывал фотографии убитого. Игоря Васильевича поразило выражение спокойствия на его простоватом, тронутом тенью щетины лице. Глаза, казалось, продолжали еще жить и ждали ответа: кому потребовалось сделать этот зловещий выстрел? Вздохнув, Корнилов сложил фотографии и передал капитану.

– Вот что, Александр Григорьевич, – сказал он, немного помолчав, – вы сами-то что думаете по поводу убийства? Может быть, охотники?

– Мы с Юрием Евгеничем прикидывали эту версию. Случайный выстрел? На лося, правда, охота уже закрыта, но браконьеры пошаливают. Возможно, и ходил кто-то с винтовкой, баловался.

– Ну вот и проверьте всех охотников, с общественными охотинспекторами потолкуйте. – Игорь Васильевич говорил все это не слишком уверенно потому, что его интересовала одна деталь, никак не укладывавшаяся в вариант «охота», – попутчик. Не мог он пройти мимо убитого и не заметить его! Значит, заметил и скрылся. Ну, может быть, и не скрылся, да молчит. Чего испугался? А может быть, он не только попутчик…

– Александр Григорич, лыжи какой марки? – неожиданно спросил он капитана.

– У убитого, что ли?

– Ну да. А у кого же еще…

– У него лыжи очень хорошие, товарищ подполковник, гоночные лыжи. Финские.

– Хорошо смазаны?

Шакутин только руками развел.

– Не поинтересовался, даже не подумал, что понадобится.

– У вас есть опись вещей убитого? – спросил Игорь Васильевич.

Шакутин протянул листок.

Опись была составлена толково – очень подробно, с точным описанием примет и особенностей вещей.

Игорь Васильевич обратил внимание, что среди денег была сторублевая бумажка. Такими деньгами только долг отдавать! Ведь в деревенском магазине могут и не разменять, если за покупками пойдешь. В карманах убитого не обнаружили ни спичек, ни сигарет. Вообще, кроме носового платка и ключей, не было самых обыденных мелочей, которые, как правило, можно обнаружить в карманах у каждого. Так случается, если человек собрался в дорогу неожиданно. Схватил, что было под рукой, переоделся – и в путь.

– Вот еще что надо проверить, Александр Григорьевич, – не было ли вчера или позавчера во Владычкине выдающихся событий: свадеб, крестин, похорон. Похоже, что лыжник внезапно получил какое-то известие – собрался за пятнадцать минут, сунул в карман деньги, бутылку коньяка – и в путь…

– Умереть так никто не умер, – наморщив лоб, ответил Шакутин. – А насчет рождений и свадеб – это я проверю… – Он усмехнулся. – Да и жениться там некому. Одни старухи.

«Чего он все время лоб морщит? – подумал Игорь Васильевич. – И так старше своих лет выглядит! Надо будет ему как-нибудь сказать об этом. Хоть в шутку, чтоб не обиделся…»

Шакутин принялся названивать на Мшинскую, участковому Рыскалову.

Никаких примечательных событий во Владычкине не произошло. Участковый по своей инициативе побеседовал со многими мшинскими охотниками и с председателем охотничьего общества – было похоже, что охотников в эти дни в лесу не видели.

– Ладно, хватит штаны просиживать, – поднялся Игорь Васильевич. – Еду во Владычкино. Сколько там до егеря и лесника?

– Километра три. Лыжи мы вам приготовили. Рыскалов ждет на Мшинской.

4

– Здесь Надежда Григорьевна Кашина живет, – сказал участковый Корнилову, когда они, приехав во Владычкино, остановились у первого дома. – Древняя старуха. Может быть, с кого другого начнем?

– Вот с древней и начнем.

Они поднялись на крылечко. Возле дверей стоял веник, и Корнилов обмел снег с ботинок. Передал веник Василию Васильевичу. Тот обметал валенки долго, старательно. Участковый постучал.

– Не заперто! – крикнули из глубины дома. Голос был звонкий, и Корнилов решил, что кричит ребенок.

Натыкаясь друг на друга, они прошли через темные сени. В избе было тепло, кисловато пахло квашней. Игорь Васильевич еще с порога заметил слабенький огонек в розовой лампадке перед иконой. – Будьте добреньки, заходите.

Навстречу им шла чистенькая старушка в белом, синими горошинами платочке.

– Какие мужички-то в гости ко мне пожаловали, – ласково сказала она. – Да никак один-то городской. Ай, да никак второй с погонами, военный.

– Здравствуйте, Надежда Григорьевна, – поздоровался Игорь Васильевич и подумал: «А старушка-то общительная. Наверное, мно-о-о-го знает. Если не ханжа». Ему иногда встречались старушки, которые ни о чем другом, кроме своих старых обид, говорить не могли.

– Вон вы какие проворные, – удивилась старуха. – И как величать меня знаете!

Глаза у Надежды Григорьевны были добрые и какие-то, как показалось Корнилову, снисходительные. Словно бы она знала о твоих грехах и слабостях и заранее прощала тебя.

– У нас разговор к вам, Надежда Григорьевна, – сказал он. – Посидим, поговорим…

– Ты говори, милый, говори, – поощрила его старуха. – Я стоя-то лучше разумею. Да и насиделась я в жизни, насиделась…

– Да садитесь вы, садитесь, – с легким раздражением сказал участковый, но Игорь Васильевич неодобрительно посмотрел на него, и лейтенант замолчал.

– Мы с Василием Васильевичем из милиции. Хотим кое о чем порасспросить вас.

Надежда Григорьевна кивнула.

– Василя-то я знаю. Со Струг он. Полины Рыскаловой сынок. Моей свояченицы.

Василий Васильевич заерзал на скамейке, хотел что-то сказать, но не сказал.

– Самого-то я впервой вижу, но слыхала, слыхала, что он нонесь у нас в чинах. А ты, милой, отчего в пиджачке? Без погон-то? Агент?

Она сказала с ударением на «а». Корнилов засмеялся и кивнул головой.

– Агент, агент. Из розыска я, уголовников ищу.

Надежда Григорьевна понимающе улыбнулась.

– Насчет Сашки Иванова небось? Ох и питух, не приведи господи. Всех у нас во мхах перезюзил. И Главдю испортил. Она хоть и сидела, а девка была хорошая. Передовка в лесхозе. От тюрьмы да от сумы грех зарекаться… А этот зюзюкало и ее к вину приохотил. – Говорила Надежда Григорьевна забавно, будто ручей журчал. Все время на одной ноте, без остановки. Приходилось постоянно вслушиваться, чтобы разобрать каждое ее слово.

– Возле Орельей Гривы парня-то он порешил? – вдруг спросила старуха.

– Где, где?

Надежда Григорьевна широко улыбнулась и, словно боясь обидеть гостей, прикрыла рот коричневой сухой ладонью.

– Да у леса, милый, у леса. Мы так горку называем – Орелья Грива, – она наконец села на табуретку и повторила: – Сашка убил-то?

– Кто убил, мы не знаем. Не знаем даже, к кому шел убитый, – ответил Корнилов. – Вы что ж, Надежда Григорьевна, одна живете?

– Одна, товарищ хороший, не знаю, как зовут тебя. Одна.

– Игорь Васильевич меня зовут.

– Я уж десять лет как одна, – стала рассказывать старуха. – Сын-то с дочкой в городе. Хорошо устроились. В прошлом годе Верка, дочь-то наша, приезжала. Нарядная. Гостинцев мне навезла… – Надежда Григорьевна вздохнула, словно вспомнились ей дочкины гостинцы. – Да я и сама-то хорошо живу. Хорошо. Пенсию каждый месяц двадцать один рубль получаю. Да сын присылает. Когда пять рублей, когда боле. К Новому году десятку прислал…

«Ох-о-хо. Старость не радость», – подумал Игорь Васильевич и спросил:

– А сын не приезжает?

– Не. Скучно ему тут. Приятелей нет. И девок не осталось. Все меня зовет. В город-то.

– Да, народу у вас во Владычкине совсем мало, – согласился Игорь Васильевич. – Заскучаешь.

– Из молодых-то кто? – стала прикидывать старуха. – Главдя-то? С зюзюкалой связалась. Имени-то его и слышать не хочу! Федотовы. Сестрицы. Да Вовка, Вальки Федотовой сын. Так ему еще и шашнадцати нет. За прогоном бабка Калерия. Она с печки не встает. Я ей поесть когда сготовлю – она и сыта неделю… А остальные навроде старой Кавалерии, – она хихикнула. – Это я так старуху зову. Шучу над старухой.

Игорь Васильевич улыбнулся, подумал: «Какая же старая должна быть эта бабка Калерия, если старуха Надежда Григорьевна по сравнению с ней себя молодой считает!»

– Но родные-то, наверное, есть у владычкинских стариков? Ездят из города? – спросил он. – Да ведь и Луга под боком?

– В Луге-то есть наши. Пустили там корешки. Так они сюда носа не кажут. Городскими себя считают. И в Питере наши живут. Как же, как же, там родня есть.

– А ведь у вас такие леса вокруг! – сказал Игорь Васильевич. – Грибов, ягод, наверное, тьма. И дичь! Охотники-то приезжают?

– Не приезжают, милый. Разве что к егерю. А у нас во Владычкине Вовка Федотов один палит по воронам. Отцова берданка ему досталась, вот и палит.

– Выходит, что негусто у вас с населением, – улыбнулся Корнилов. – И родственники про Владычкино позабыли. От станции далековато.

Старуха промолчала.

– Ну а егерь с лесником, наверное, бирюками живут? Попробуй-ка до них добраться.

– А чего до них добираться? – удивилась старуха. – Не велик и крюк. Версты на две подале нас. Егерь-то с семейством живет. С женкой. Трое у них – мал мала меньше. Большенький, правда, в школу бегает. – Она засмеялась, опять, как в начале разговора, прикрыв рукой рот. – Волков не пугается. Ильич, лесник-от, один проживает. Одинокий. Ни детей, ни женки. Хотя кто его знает… Не мшинский он, не нашенский, но мужчина добрый, обходительный.

– Да ведь живет он здесь с незапамятных времен, – вставил молчавший все время участковый.

– С запамятных, с запамятных. Давно живет, да не наш. Не из Мхов, – строго сказала Надежда Григорьевна и, оборотясь снова к Корнилову, продолжала: – Он, Ильич-от, с пятьдесят шестого здесь. Аль на годок ране. Степан Трофимыч, старый лесник, умер, – Надежда Григорьевна перекрестилась. – Наш был братец, Ильич-от и приехал на его место.

Надежда Григорьевна задумалась, рассеянно глядя в замерзшее оконце. Корнилов не торопил ее, ждал, когда сама заговорит.

– Степан-от тоже одинокий был, – наконец заговорила старуха. – Уж такой одинокий! Никого ему окромя леса не надо. Вот охотник-то был. У меня подушки пером набиты – все он, брат, дичи настреливал. Ружье у него большое, да-а-алеко стреляет. С подзорной трубой…

Василий Васильевич, слушая неторопливую беседу этого немолодого сумрачного подполковника со старухой, сначала недоумевал: «Чегой-то он тянет? Разве что путного от старухи услышишь? Расспросил бы о Санпане, и будя. И глядит он вроде букой, а старуха-то старается! Разговорилась…» Но, когда Надежда Григорьевна стала подробно про своего брата рассказывать, участковый скис. «Ну чего старая тянет, ну чего плетет! Ружье с подзорной трубой!» Он заерзал, всем видом своим выказывая нетерпение и то и дело поглядывая на часы. Но ни старуха, ни подполковник не обратили на это внимания.

– А Ильич-от после него, после Степки, основался, – продолжала старуха. – Говорят все – одинокий, а мне одна баба сказывала – сын у него был. Только в ссоре с отцом. Сызмальства. С войны.

– И что ж, сын к леснику не ездит? – поинтересовался Игорь Васильевич.

– Не ездит, батюшка. Да ведь и он про сына молчит. «Одинокий, – говорит, – я». А баба-то, ну та, что про сына мне рассказывала, сама зайцовская. С-под Сиверской. Знает его. Чегой-то там у них вышло, а чего – не помню.

– А где живет эта женщина?

– Зайцовская, говорю, она. Полиной зовут, а фамилии я не знаю.

– Тетя Надя, а к егерю, да к леснику гости-то ездят? – хмуро спросил участковый.

– Ходят люди, – сказала Надежда Григорьевна. – А гости или по делу, не скажу, откуда мне старухе знать. Вот что родственников у них нет, об этом я сказывала. У лесника-то гатчинский один часто бывает. Лесхозовское начальство. Тот ездит. Дружки, что ли. Форсистый такой.

– Молодой или старый? – спросил Корнилов.

– Помоложе, чем сам Ильич.

Игорь Васильевич посмотрел вопросительно на участкового.

– Леснику за шестьдесят, товарищ подполковник, – ответил тот.

– А вы, Надежда Григорьевна, видели этого дружка? Как он одевается?

– Что-то я и не скажу. Помню, плотный, форсистый, а как одет? Нет, не припомню. На голове вот малахай…

– Чего? – переспросил Корнилов.

– Шапка мохнатая. Рыжая-рыжая… Да что мы все гутарим да гутарим, – спохватилась она. – Давайте почаевничаем. Я счас, быстро. – Старуха встала, пошла к печке. Корнилов тоже поднялся.

– Нет, спасибо, хозяюшка. В другой раз чайку попьем. Вы нас не ругайте, что от дела оторвали.

– Да какие у меня дела? – искренне изумилась старуха. – Поболтать – вот самое первое у меня дело.

– Надежда Григорьевна, – спросил Игорь Васильевич, надевая пальто. – А ружье-то вашего братца, с подзорной трубой, оно кому досталось?

– Ружье-то? – задумалась старуха. – Да никому не досталось. Никому. Степка-то, видать, или потерял его, или продал. После смерти не нашли ружья. Сын-то мой, Славик, переискался. Думал от дядьки в наследство останется.

– А не могло это ружье к Полевому попасть? – Старуха непонимающе улыбнулась, пожала плечами. – Ну, к этому, к зюзюкале, к Клавдиному дружку…

– Ах, к этому-то! – закивала Надежда Григорьевна. – Да ведь он у нас пришлый. А братец мой давно уж помер, – она задумалась. – Рази что через Главдю… Неужели Степка ее отцу ружьишко-то подарил? Они ведь тоже братья, только двоюродные.

– А что, отец Клавы жив? – спросил Игорь Васильевич.

– Помер. Года три как помер, – старуха перекрестилась. – Был бы жив – рази допустил к себе в дом эту чучелу?

Уже в дверях Игорь Васильевич спросил старуху:

– Надежда Григорьевна, вы не вспомнили, как лесникова дружка-то звать? Того, что из Гатчины ездит.

– Так ты, миленький, и не спрашивал меня, как зовут-от. Все про одежу говорил. Мокригиным его зовут. В лесхозе он какая-то шишка.

Игорь Васильевич вышел вслед за участковым на улицу и зажмурился от яркого света.

– Закурим, что ли? – сказал он Василию Васильевичу. – Так курить захотелось – спасу нет. – Он достал сигареты. – Ну что, к кому теперь в гости пойдем? – И, улыбнувшись, подмигнул. Участковый тоже улыбнулся. Улыбка у него была добрая, чуть застенчивая.

– Так пойдем к старику Байбикову, товарищ подполковник. Он поболе знает, чем старуха…

Они тихонько пошли по дороге, махнув Огневу, начавшему заводить мотор, чтобы ждал. Накатанная санями дорога слегка поскрипывала под ногами. Воробьи трепали клочки сена – видать, недавно перевозили с поля стога. Игорь Васильевич шел и думал про винтовку, о которой рассказала Надежда Григорьевна, и о лесниковом друге, франтоватом, в рыжей мохнатой шапке. Убитый лыжник был тоже в большой рыжей шапке…

– Товарищ подполковник, сюда, – дотронулся участковый до руки Корнилова. – Пришли.

Они остановились у небольшого красивого дома, окрашенного яркой, красно-коричневой краской, с белыми вычурными наличниками. К дому вела узенькая – двоим не разойтись – тропка. «И здесь негусто с населением», – подумал Игорь Васильевич и остановился, разглядывая старую лыжню, перечеркнувшую крест-накрест садик перед домом. В ярких лучах солнца лыжня проступала отчетливо и зримо, словно на фотобумаге, опущенной в проявитель. А ведь густой, пушистый снег, валивший прошлую ночь, толстым слоем запорошил ее. «Солнце низкое, тень дает на малейшей неровности, – подумал Корнилов. – Старые следы всегда проступают в яркую солнечную погоду. А что, если на то место, где лыжника убили, посмотреть вверху? С вертолета? Охватить взглядом всю поляну…»

– Товарищ подполковник…

– Сейчас, лейтенант, сейчас! – Игорь Васильевич обернулся, взглянул из-под руки на солнце. Оно было предательски низко. Но стрелки часов еще только приближались к двенадцати.

– Василек, когда нынче солнце заходит?

Участковый растерянно пожал плечами.

– Эх ты, голова садовая! – усмехнулся Корнилов.

– В пять уже темки, товарищ подполковник.

«А если с высоты не просто взглянуть, а провести аэрофотосъемку? – думал Игорь Васильевич. – Все следы проступят. Ведь там, где след, снег уплотненный. Надо с экспертом посоветоваться. Должны же быть следы, черт возьми!»

– Знаешь что, Василий, – сказал он. – Ты иди один, а я поеду в Лугу… Надо мне туда срочно попасть.

– А как же розыск? – недоуменно посмотрел на Корнилова участковый. На лице его отразилось разочарование, словно у мальчишки, которого в самую решительную минуту покинул товарищ.

– Ты и сам все сделаешь в лучшем виде. Помни только о главном: у кого есть друзья, родные в Ленинграде? К кому мог ли бы приехать или приезжали они в эти дни. И осторожно расспроси о том, кто бывает у егеря, у лесника. Но осторожно! Понял? – Игорь Васильевич на секунду задумался. – Поговори с ними о том, о сем. Не ждали ли кого? Ружьишко увидишь на стене – спроси, зарегистрировано ли. Нет ли еще оружия? Будь с людьми попроще, не выспрашивай, а разговоры говори… И не торопись, а то потом больше времени потеряем. Машина за тобой часика через три придет.