Текст книги "Искатель. 1975. Выпуск №5"

Автор книги: Андрей Балабуха

Соавторы: Сергей Высоцкий,Зиновий Юрьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Скажите, мистер Линмаут, легко ли спилить номер?

Эксперт показал мне свои лошадиные желтые зубы. Может быть, он хотел испугать меня ими?

– Все зависит от того, что вы подразумеваете под словом «легко».

Ай да лошадь! Осторожное животное, ничего не скажешь.

– Но все-таки? С точки зрения обычного человека, не оружейного мастера и не руководителя металлургической лаборатории. Вы понимаете меня?

– Да, вполне. – Он пожал плечами. – Спилить серийный номер – операция довольно трудоемкая, поскольку металл, идущий на изготовление оружия, обладает высокой прочностью и твердостью.

– Благодарю вас. А теперь скажите, мистер Линмаут, какие качества, по-вашему, нужны человеку, который спиливает номер на пистолете?

– Качества? Простите, я не…

– Ну, представьте себе человека, который проделывает эту операцию со своим пистолетом. Каков он? Я, разумеется, имею в виду не цвет глаз, а черты характера. Понимаете меня?

– Да, мистер Рондол.

– Прошу прощения, ваша честь, – обратился Магнусон к судье, – обвинение считает вопрос не относящимся к обсуждаемому делу.

– Мистер Рондол?

– Защита намеревается показать, что вопрос вполне уместен.

Я поймал себя на том, что употребляю слово «защита», как когда-то, когда я действительно кого-то защищал. Впрочем, у меня никогда не было такого покладистого клиента, как сейчас. Я-преступник не спорил со мной-защитником. Полная гармония.

– Хорошо, – кивнул судья-контролер, – свидетель может отвечать.

Линмаут пожал плечами, посмотрел на прокурора и вздохнул.

– Что ж, – сказал он, – наверное, у такого человека есть терпение… Ну, настойчивость…

– Еще, мистер Линмаут?

Свидетель наморщил лоб, от чего лицо его стало чуточку походить на человеческое, поскольку лошади, насколько я знаю, лоб не морщат.

– Хорошо, позвольте мне поставить вопрос несколько иначе. Для чего вообще спиливается номер?

– Для того, чтобы по номеру оружия нельзя было найти его владельца.

– Отлично. Можно ли назвать этот акт поступком предусмотрительным? С точки зрения преступника, разумеется.

– Да, наверное.

– Прекрасно. Если у человека хватает предусмотрительности спилить номер на пистолете, как, по-вашему, хватит ли у него предусмотрительности либо надеть перчатки, либо как следует стереть с оружия свои отпечатки пальцев?

– Ваша честь, – снова вмешался Магнусон, – обвинение считает этот вопрос спекулятивным. Мы пытаемся выяснить факты, а не занимаемся построением психологических гипотез.

– Возражение принято, – сказал судья-контролер и посмотрел на главную судейскую машину. Если машина посчитала бы решение судьи ошибочным, на табло заморгала бы красная лампочка.

– Мистер Линмаут, где именно был найден кольт, из которого был убит мистер Расковски?

– Я не могу ответить. Мне об этом не сообщили. Передали пистолет, и все.

– Благодарю вас, – сказал я, – больше вопросов у защиты нет.

Магнусон бросил на меня быстрый взгляд. Я тебя понимаю, говорил взгляд, что еще тебе остается делать? Я бы на твоем месте тоже цеплялся не то что за соломинку, за паутинку бы ухватился. Что делать, что делать, каждому свое.

– Обвинение вызывает врача полицейского управления Джоллы мистера Постелвейта.

Врач оказался настолько бесцветной личностью, что у меня было впечатление, будто сквозь него можно свободно смотреть. Он есть, и его нет. Удивительно, что регистрационная машина все-таки среагировала на его руку. И голос его был под стать внешности – никакой. Так, легкое сотрясение воздуха.

– Скажите, мистер Постелвейт, что показало вскрытие убитого? – спросил Магнусон. Он тоже недоверчиво поглядел на врача, стараясь убедиться, что тот не исчезнет на его глазах. – Только, пожалуйста, без медицинских терминов и излишних для суда подробностей. Вы меня понимаете?

– Не совсем. Дело в том, что пуля, войдя в тело, не консультировалась со мной, какой путь ей выбрать, поэтому…

– Мистер Постелвейт, – Магнусон изумленно посмотрел на него, – я не ожидал от представителя вашей профессии такой игривости тона. Отвечайте на мой вопрос!

Ай да сгущение воздуха, ай да безликий доктор!

– Пуля попала между… простите, я забыл, что нельзя пользоваться терминами. Ну, скажем, в спину.

– Стреляли спереди или сзади?

– Безусловно сзади. Входное отверстие на спине.

– С какою расстояния стреляли?

– Почти вплотную, семь-десять дюймов, не более.

– Что послужило непосредственной причиной смерти?

– Пуля прошла через сердце, смерть была мгновенной.

– У обвинения больше вопросов к свидетелю нет.

Судья-контролер кивнул мне:

– Можете допросить свидетеля.

– Благодарю, ваша честь, у защиты вопросов к свидетелю нет.

Магнусон снова вызвал Смита. Он следовал хронологии событий. Теперь он попросил полицейского рассказать, как нашли капитана Мэннинга.

– Я сначала поехал из Джоллы. Проехал миль десять – машины капитана не видно. Я тогда связался с сержантом, и он тут же приехал. Мы начали возвращаться и все время следили за левой стороной дороги.

– Почему именно за левой?

– Потому что слева лес, да и кювет слева не такой глубокий.

– Хорошо, продолжайте.

– Ну, вскоре я заметил следы шин на обочине. Мы остановили машину и пошли в лес. Ярдов через двести мы увидели машину капитана. Она буквально стояла в кустах. Мы подошли к машине. Сержант пытался открыть двери, но они были заперты.

– Но сначала вы ведь заглянули в машину?

– Да, сержант посмотрел в окно первый. Тут и я заглянул. В машине был только капитан Мэннинг.

– Почему же он вам не открыл двери? Ведь изнутри, по-моему, дверь всегда можно открыть?

– Да, но капитан не мог нам открыть, потому что на его руках были браслеты и он был прикован к рулю. Цепочка охватывала спицу руля.

В зале впервые с начала суда послышался легкий смешок.

– Как же вы открыли машину?

– Сержант выбил стекло.

– В каком состоянии был капитан?

– Я не доктор, но я заметил, что вся правая половина лица у него была разбита.

– Что сказал вам капитан?

– Что арестованный сбежал.

– У меня все, ваша честь, – сказал Магнусон.

– Ваши вопросы, мистер Рондол.

– Благодарю вас, ваша честь. Мистер Смит, – я повернулся к полицейскому – в своем первом показании вы говорили, что капитан Мэннинг приказал вам по радио ждать его на дороге.

– Да.

– А разве два полицейских не могли доставить одного безоружного человека да еще в наручниках?

– Наверное, могли.

– А если без «наверное»?

Смит пожал плечами и покосился на обвинителя, но тот смотрел прямо перед собой и, казалось, мало интересовался происходящим.

– Могли.

– Хорошо. Значит, требование капитана не ехать в Джоллу с арестованным и ждать его прямо на дороге можно считать необычным? Так ведь?

– Да, пожалуй.

– А без «пожалуй», мистер Смит?

– Да.

– А как вы объясните такое требование начальника полиции?

– Я не могу объяснить поступки своего начальника, мистер Рондол. Спросите капитана Мэннинга.

– С удовольствием. Когда до него дойдет очередь. Но все же, мистер Смит, вы опытный полицейский, вы – не автомат. Как, по-вашему, почему капитан Мэннинг не разрешил вам доставить арестованного, то есть меня, в Джоллу?

Он был неглупым человеком, этот Смит. Он чувствовал, куда я клоню. Мало того, я готов был поклясться, что он все прекрасно понимал. Он снова посмотрел на Магнусона, ожидая от него помощи, но что мог сделать обвинитель, если вопрос вполне корректен?

– Лишняя мера предосторожности. Очевидно, капитан Мэннинг считал, что будет спокойнее, если такого преступника доставит в Джоллу он сам.

– Понимаю, мистер Смит, понимаю. Преступник действительно опасный…

– Защита, – прервал меня судья-контролер, – воздерживайтесь, пожалуйста, от неумеренной иронии. Здесь суд, а не… – он замялся, подыскивая сравнение, – …ночной клуб.

Наверное, бедный Ивама был в ночном клубе так давно, что имел о нем самые смутные представления. Остроумие в ночном клубе? А может, он был последний раз в ночном клубе еще в прошлом столетии?

– Хорошо, ваша честь, – я покорно наклонил голову. – Итак, мистер Смит, мы остановились на том, что капитан хотел принять всевозможные меры предосторожности. Так?

– Да.

– Когда он приехал к вам, он приказал, чтобы преступника пересадили в его машину. Так?

– Мы уже говорили об этом.

– Я не спрашиваю вас, о чем мы говорили или нет. Потрудитесь отвечать на вопросы, мистер Смит. Задержанного посадили в его машину. Так?

Судя по тому, как он на меня посмотрел, мы вряд ли когда-нибудь с ним подружимся. Что делать, жизнь надо воспринимать такой, какая она есть.

– Да, – буркнул Смит.

– Скажите, – продолжал я, – сколько обычно находится в полицейской машине сотрудников, когда транспортируется человек, подозреваемый в убийстве?

Магнусон начал ерзать на своем месте. Нет, опасности он еще не чувствовал – он не мог ее чувствовать, – но ему явно не нравилась моя линия. Он прекрасно понимал, куда я гну.

– Обычно три, с водителем. В крайнем случае два…

Теперь уже не только Смит и Магнусон понимали мою тактику. Похоже было, что и в зале многие догадывались, каков будет мой следующий вопрос. Во всяком случае, тишина была необычной.

– Почему же в таком случае капитан Мэннинг приказал сержанту ехать с вами?

Смит стоял в углу, отбиваясь от наседающего противника. За ним родное полицейское управление, героический капитан с разбитой физиономией и шансы на продвижение. Перед – назойливый негодяй, который загнал его сюда своими гнусными вопросами. Господи, кому нужен этот суд, эта дурацкая комедия? Рявкнуть бы сейчас на этого адвокатишку: руки вверх! Врезать бы по физиономии – он бы знал, как крючкотворствовать, как выкручивать наизнанку слова честных людей…

Я улыбался. Я догадывался, что думал сейчас храбрый мистер Смит.

– Я жду ответа, – деликатно напомнил я о себе.

– Не знаю, – угрюмо сказал полицейский. – Спросите самого капитана.

– Благодарю вас за совет, Смит, – важно сказал я, – я обязательно им воспользуюсь. Ваша честь, – повернулся я к судье-контролеру, – у защиты больше вопросов нет.

– Хорошо. Мистер Магнусон, у вас есть еще свидетели?

– Нет, ваша честь. У обвинения больше свидетелей нет. Я думаю, – едва улыбнулся он, – нам больше и не надо.

– Сегодняшнее заседание окончено, – сказал судья-контролер. – Если у защиты есть свидетели, то, учитывая несколько необычный характер защиты, она может передать суду их список, дабы суд мог вызвать их на следующее заседание.

– Благодарю вас, ваша честь, – поклонился я и вручил судье-контролеру список моих свидетелей. А что еще делать, если адвоката уводят из зала суда обратно в камеру?

Глава 2

Снова камера. Милый, родной уголок, Приют одинокой души. Максимальный комфорт, тишина и безопасность. Высшее достижение цивилизации. Если бы не суд, в тюрьму бы стояли очереди.

И все же мне грустно. Печаль сжимает сердце, выхолаживает грудную клетку. Почему? Разве суд идет не так, как я предполагал? Разве я не перейду завтра в наступление? Разве нет у меня резервов для решающей схватки?

Это все были пустые слова. Я знал, почему в горле стоит комок. Я знал это весь день и гнал от себя ответ. Мне не нужен был ответ, я не хотел его, но он все лез и лез в мозг, настойчиво и бесстрашно, как голодное животное к пище.

Где-то в самой глубине моей души, на самом ее илистом дне жила надежда, что Одри все-таки придет. Надежда – удивительное существо. Она может жить там, где жить не должна. Одри не должна была прийти. Она не должна была прийти к человеку, который покушался на жизнь ее отца, человеку, который обокрал его, бежал среди ночи и, обезумев, убил по дороге человека и пытался убить другого. Так должна была видеть меня Одри. Так я выглядел со стороны. Ей должно быть стыдно сейчас. Нет, не за меня. За убийцу никогда не бывает стыдно. Он ниже или выше стыда. Ей стыдно, наверное, за себя. За прикосновение ее руки к моей щеке, за октябрьские звезды, за доверие. Ничто ведь не вызывает такой стыд, как слепое доверие человеку, которому не следовало доверять. И доверяться.

И, несмотря на все это, у меня тлела надежда, что она придет. Нет, не целая надежда, не полнадежды и не четвертушка. Крохотная, микроскопическая частичка, которую не могли убить ни факты, ни разум, ни логика, Но она не пришла. Одри, Одри, странные, напряженно-неподвижные глаза, которые впивались тогда в меня, буравили, стремились проникнуть внутрь, чтобы узнать. Что узнать?

Одри, Одри, почему прикосновение ее узкой руки к щеке наполнило меня тогда такой печалью? Потому что я уже тогда знал, что мы обречены? Что мы стоим по разные стороны барьера? Она не пришла. Чудес не бывает. Наш век развеял веру в чудеса. Чтобы верить в чудеса, нужно хотя бы хотеть верить, а мы отвыкли даже хотеть. Мы знаем, что нам все объяснят, зачем нам верить и зачем нам чудеса?

Гереро верил в чудо. До последней секунды. И он не ошибся. Если все будет так, как я задумал, послезавтра я смогу подать апелляцию. В последний день. О, он быстро обретет свою уверенность, Ланс Гереро! И тогда чудо перестанет быть чудом. Таким как Гереро, чудеса нужны редко.

Он шел ко мне, высокий, уверенный в себе, сильный и богатый. Я засыпал. Я знал, что засыпаю, потому что Гереро не мог быть здесь. Он лежал сейчас в покрытом инеем прозрачном саркофаге и не мог быть у меня в камере. Но он шел и шел, огромный, неотразимый, бородатый.

– Одри, – сказал я. – Где Одри?

Он засмеялся. Мне было больно слышать его смех. Я казался себе таким маленьким, таким жалким, таким гадким, когда он победоносно громыхал смехом, что я не хотел жить. И тогда, смеясь, он поднял руку к своему липу и дернул за него. Я вскрикнул, потому что его лица не было. Было мое лицо.

Я знал, что сплю.

* * *

– Защита вызывает своего свидетеля начальника полиции Джоллы капитана Мэннинга, – сказал я и подумал, что никогда у меня не было свидетеля, который так бы ненавидел меня.

Честно говоря, у него были для этого все основания.

Пока капитан называл свое имя и должность и прижимал руку к регистрационной машине, в зале стоял легкий гул. Нечасто зашита вызывает свидетеля, который сделает все, чтобы угробить обвиняемого.

Художники из обеих шервудских газет пришли в движение, словно ожившие после зимней спячки животные. Бросая быстрые, цепкие взгляды на капитана Мэннинга, они набрасывали его портреты. Портретов я, разумеется, не видел, но хорошо понимал их, потому что капитан был на редкость живописен. Правая сторона его лица являла собой целую гамму цветов от светло-желтого до багрово-фиолетового. Правый глаз был почти закрыт и был бы, наверное, вообще не виден, если бы не освещался изнутри ярчайшей и чистейшей ненавистью. Я почувствовал себя даже польщенным. Приятно сознавать, что можешь вызывать такие сильные эмоции.

– Капитан Мэннинг, – вежливо сказал я, – из показаний вашего подчиненного мистера Смита я понял, что вы посадили меня в свою машину для обеспечения максимальной безопасности. Согласны ли вы с такой точкой зрения?

Он угрюмо кивнул.

– Капитан Мэннинг, к сожалению, в электронном суде кивки и покачивания головой, равно как разведение руками и пожимание плечами, не считаются ответами на вопрос. Ответьте, пожалуйста, на заданный вам вопрос.

– Да.

– Прекрасно. Далее, из показаний того же Смита защита уяснила, что для обеспечения максимальной безопасности при перевозке преступника в обычной легковой машине нужно как минимум три или два человека. Так ведь?

– Да.

– Почему же, капитан, вы приказали сержанту Лепски поехать обратно в Джоллу не с вами, а в машине Смита?

– Я полагал, что преступник не представляет особой опасности, тем более что он был уже в наручниках.

Гм, интересно. Капитан, оказывается, ожидал эти вопросы. Ну-с, посмотрим, как он будет отвечать дальше.

– Почему же вы в таком случае не разрешили вашим полицейским спокойно привезти его в Джоллу?

– Потому что я хотел воспользоваться его состоянием растерянности. Знаете, сразу после ареста преступник часто бывает растерян, он еще не готов отвечать на вопросы, и в эти минуты он может сказать многое. Все следствие может пойти по-другому, если вовремя допросить арестованного.

Браво, капитан, лучший вариант, который можно было придумать на его месте. От этого удара он ушел, попробуем атаковать с другой стороны.

– Капитан, если не ошибаюсь, вы знали из сообщений Вашингтона Смита по радио, что преступник сам сдался им. Так ли это?

– Не помню точно…

– Позвольте тогда вам напомнить. Во-первых, Вашингтон Смит показал именно это. Ваша честь, – обратился я к судье-контролеру, – могу ли я попросить секретаря-контролера воспроизвести нам соответствующее место из вчерашних показаний свидетеля Смита?

– Пожалуйста.

Секретарь-контролер с полминуты гонял назад и вперед пленку, записанные голоса захлебывались детским возбужденным визгом, пока наконец Смит не произнес: «Я надел на него наручники, и мы сообщили в Джоллу, что преступник сдался».

– Благодарю вас, – сказал я. – Вы слышали, мистер Мэннинг? Кроме того, я сам имел честь слышать, как мистер Смит говорил по радио именно эти слова.

– Возможно, – пробормотал капитан.

– Продолжим. Как вы думаете, если преступник сдался сам, без преследования, является ли это сознательным актом?

– Не знаю, это психология.

– Боже, как, однако, полиция Джоллы боится психологии.

– Дело не в психологии. Если преступник по своей воле сдался полиции, сдался сам, без преследования, он не был в состоянии аффекта, и вы не рассчитывали, что он вам признается за те несколько минут езды, что отделяли вас от Джоллы.

– А зачем же, интересно, я посадил вас к себе в машину? – спросил меня капитан.

– Хотя сейчас вопросы задаю я, капитан, а не вы, я вам отвечу. Вы хотели остаться со мной с глазу на глаз, чтобы не было свидетелей и чтобы вы могли убить меня при так называемой попытке к бегству.

– Я протестую! – крикнул Магнусон, стараясь перекрыть шум, поднявшийся в зале.

Судья-контролер поднял свой молоток.

– Если шум не прекратится, я прикажу очистить зал.

Шум утих.

– Я протестую против этого утверждения защиты как чистой воды спекуляции, не подкрепленной никакими фактами.

– Защита как раз и собирается подтвердить эту, как вы изволили выразиться, спекуляцию фактами, – выкрикнул я.

Не надо было, конечно, выходить из себя, но куда девалось спокойствие Магнусона, когда он почувствовал угрозу. Неважно, что за борт лодки цепляется человек, с которым ты знаком столько лет. Коллега. А ну-ка его по пальцам, чтобы не цеплялся, мерзавец, чтобы не тормозил плавного хода лодки.

– Мистер Рондол, – нахмурился судья-контролер, – будьте любезны не забываться, иначе я вынужден буду лишить вас слова…

– Да, ваша честь, – пробормотал я. – Капитан Мэннинг, чем нанес вам удар в лицо обвиняемый?

Снова в зале поднялся шум, и снова Ивама стучал своим молотком, призывая к тишине и угрожая очистить зал.

– Ногой.

– Прекрасно, капитан. – Снова шум и снова молоток. Чего ни смеются? Ах да, наверное, потому, что я сказал «прекрасно». – Арестованный сидел рядом с вами. Это можно считать фактом, поскольку, по крайней мере, три человека, не считая вас и меня, видели, как я сел рядом с вами. Как могло случиться, то арестованный ухитрился ударить ногой в лицо человека, сидевшего на одном сиденье рядом с ним? Это могло случиться, капитан, потому что вы остановили машину и попросили меня выйти, чтобы посмотреть…

– Я протестую, – снова прервал меня Магнусон. – Это не опрос свидетеля, а изложение своих фантастических теорий.

– Протест принят, – сказал судья-контролер, но все заметили, как замигала красная лампочка на панели главной судейской машины. – Защита, можете продолжать.

Немножко он был смущен. Страшного ничего не произошло, но судью не украшает, если машина отменяет его решение.

– Благодарю, ваша честь, у защиты больше вопросов к капитану Мэннингу нет.

– Мистер Магнусон, можете задавать вопросы свидетелю защиты.

– У обвинения вопросов к капитану Мэннингу нет.

По-моему, Магнусон поторопился. На его месте я бы воспользовался возможностью и постарался бы лишний раз показать всю беспочвенность моих утверждений. Потому что пока я ничего основательно не доказал. Бросил кое на что тень, кое-что поставил под сомнение, но не больше. Но большего мне пока и не нужно было. Пусть думают, что это и есть моя единственная защита. Пусть думают, что я пытаюсь задержать их танки ружейной пальбой. Чем больше они в этом уверены, тем больше у меня шансов, что я все-таки выиграю.

– Защита приглашает свидетельницу миссис Калифано из Драйвелла.

Бедная миссис Калифано казалась еще более испуганной, чем я ее помнил. Если бы здесь только была ее сестра со своей тонкой сигарой во рту… Маленькое морщинистое личико с упрямо поднятым подбородком. Бесстрашные, выцветшие старушечьи глаза. Воплощение вызова годам, судьбе и людям. Я почувствовал, как к сердцу поднялась теплая волна. Если б я только мог еще раз увидеть ее.

Подрагивая, как больной, испуганный щенок, миссис Калифано никак не могла сообразить, куда ее просят подойти. Восьмидесятилетний щенок. Бедная Кэролин, как ей, должно быть, неуютно в мире регистрационных автоматов и судейских машин…

– Не волнуйтесь, миссис Калифано, не торопитесь, – как можно мягче сказал я. – Регистрационная машина – это вот эта штука перед вами, с освещенным стеклом.

Кэролин, должно быть, наконец сообразила, что сестры рядом нет, что нужно делать все самой, что я – это тот человек, которого она вывела ночью из Драйвелла, и успокоилась, сразу. Она приложила руку к определителю регистрационной машины, назвала свое имя, сообщила, что она – домашняя хозяйка.

– Миссис Калифано, расскажите, пожалуйста, суду, что произошло в тот вечер, когда ваша сестра стреляла в сержанта…

Шум, взмах судейского молотка. Публика уже разогрета, как на футбольном матче. Неужели они не слышали об этом? Нет, наверное, дело не в этом. Просто людей в зале поразило несоответствие между возрастом и беспомощностью миссис Калифано и тем, что ее сестра стреляла в полицейского. Если бы ОНИ только видели миссис Нильсен в своем кресле, с клетчатым пледом на острых коленях… Миссис Нильсен. Если бы не она, меня давно не было бы в живых. Сержант Лепски учел бы опыт своего начальника. Два раза такие вещи не случаются. Это было бы как раз чудо, в которое мы не верим.

– Мистер Рондол… Он пришел к нам… Сестра сразу догадалась, что он скрывается от полиции, хотя он был в маске… Сестра слышала предупреждения полиции… По телевизору… – Она повернулась ко мне. – Но вы не отпирались… Вы сказали, что прячетесь от полиции… Ну… а потом пришел полицейский. Этот молодой… Он вошел без стука даже… тайно… Он сказал, что арестует мистера Рондола, а сестра… – Миссис Калифано вдруг заплакала, – а сестра… выстрелила в него, и он упал.

– Успокойтесь, миссис Калифано. Что было дальше? Мы-то с вами знаем, но суд не знает.

– Сестра сказала, чтобы я вывела вас из Драйвелла через рощу. Мы вышли с вами. Я отвела вас к шоссе, за тем местом, где была полиция… вернулась за нашей машиной… Ну, поехала… посадила вас, и мы поехали в Шервуд.

– Скажите, миссис Калифано, когда вы первый раз вышли со мной из дома вашей сестры, когда вы возвращались за машиной, видели ли вы около дома каких-нибудь полицейских или полицейскую машину?

– Нет, не видела.

– Благодарю вас, миссис Калифано. – Я повернулся к прокурору. – Мистер Магнусон, ваша очередь.

– Миссис Калифано, вы сами видели, кто стрелял в сержанта Лепски? – спросил Магнусон. Особой уверенности, что он выиграет что-нибудь от допроса старушки, у него, мне показалось, не было, но он все-таки решил попробовать.

– А как же… Я уже говорила в Джолле… Меня спрашивали. Я видела своими глазами, как сестра выстрелила в полицейского… Она очень вспыльчивая, но…

– А мистер Рондол не давал ей знак стрелять?

– Да нет, что вы…

Бедная Кэролин только начала входить в роль, освоилась с новой обстановкой, как Магнусон уже прекратил допрос. Как я и предполагал, он понял, что ничего не получит от старухи.

Я снова пригласил к свидетельскому пульту капитана Мэннинга.

– Скажите, капитан, если полицейский имеет основания предполагать, что в доме скрывается опасный преступник, убийца, бежавший уже после ареста, как он должен взять его?

– Не понимаю вашего вопроса.

– Поясню свою мысль. Должен ли полицейский, который направляется в этот дом, чтобы произвести арест вооруженного преступника, поставить людей на улице, особенно ночью и особенно когда дом стоит на отшибе?

Капитан молчал.

– Я жду, капитан Мэннинг.

– Да, в таком случае нужно было окружить дом. Но сержант Лепски мог не знать, что вы скрываетесь у этих женщин. Он мог просто проверять все дома подряд. В таком случае он мог бы пойти один, тем более что людей не хватало. В Драйвелле более пятисот домов…

– Я ожидал этого утверждения, капитан.

Я вызвал свидетелей – соседей миссис Нильсен слева и напротив. Оба показали, что никто из полиции в тот вечер к ним не заходил.

– Нет, капитан Мэннинг, нет, уважаемый суд, – сказал я, – сержант Лепски пришел один в дом миссис Нильсен не потому, что подряд проверял дома. Дом миссис Нильсен полиция посетила накануне. А в этот вечер сержант Лепски пришел не для проверки. Он был хорошим полицейским и каким-то образом получил сведения, где я прятался. Он был бесстрашным человеком и не очень считался с законами. Он рассчитывал на внезапность. Он проник в дом без стука. Он бы и арестовал меня, если б не миссис Нильсен. Что делать, в восемьдесят один год люди смотрят на некоторые вещи иначе, чем другие. Но дело не в этом. Сержант Лепски мог бы найти людей, чтобы окружить дом миссис Нильсен. Он шел один, потому что ему не нужны были свидетели. Ему не нужны были свидетели убийства арестованного при все той же попытке к бегству.

Шум в зале. Я ни разу не видел, чтобы у Магнусона так перекосилась физиономия. Еще мгновение – и он начнет свистеть и улюлюкать. Но юриспруденция одержала верх.

– Ваша честь! – крикнул он. – У обвиняемого мания преследования! Типичная паранойя. Весь мир охотится за Язоном Рондолом!

Бедный Магнусон, он даже не предполагал, как он близок к истине.

– Обвинение, – поднял голос судья-контролер, – воздерживайтесь от оскорблений, не превращайте суд в рынок.

Был ночной клуб, теперь рынок. Что еще придумает старый Роджер Ивама?

– Позвольте мне закончить, ваша честь, – сказал я. – Я хочу обратить внимание суда на одну характерную деталь: сотрудники джоллской полиции почему-то упорно стремились к свиданию со мной тет-а-тет.

– Чистая спекуляция! – выкрикнул Магнусон.

– Я надеюсь показать суду, что это не спекуляция, – сказал я.

Ивама объявил о закрытии заседания.