Текст книги "Сфинкс"

Автор книги: Андрей Быстров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Быстров Андрей
Сфинкс

Андрей Быстров

СФИНКС

Роман "Сфинкс" – новая авторская редакция

книги "Проклятие Фараона".Сделанные мной

изменения едва ли принципиальны, но все-таки

оправдывают перемену названия. К тому же

"Сфинкс", как мне кажется, точнее.

Андрей Быстров

Пролог

1.

Колесницы Богов

Египет

Три тысячи лет до новой эры

Палящее солнце спускалось ниже к горизонту, превращалось в медно-красный закатный диск. Красный огонь заливал долину Нила, кроваво-красным в лучах беспощадного светила становилось и белое одеяние жреца Ханны. Старый жрец стоял в ожидании возле распахнутых дверей храма, опираясь на посох. Они придут на закате... Они всегда приходят на закате.

Предвестником пришествия стал низкий гул. Он слышался отовсюду; с обагренных небес, из-за резкой черты горизонта, словно бы даже из-под спокойных вод великой реки. Земля дрожала под ногами Ханны. Старик неотрывно смотрел на запад, туда, где огонь уходящего светила затмевался ДРУГИМ огнем. Там снижалась Великая Небесная Колесница. Она летела все ниже, приближаясь к храму. Ханна вспомнил (как вспоминал всегда) тот первый день много лет назад, когда он увидел её. Он вспоминал охвативший его суеверный ужас, пресуществившийся потом в горделивую готовность – нет, не к смерти, но к ПЕРЕХОДУ в иной мир.

Но они не убили его, не забрали в свою загадочную страну, лежащую за гранью всех человеческих представлений. Как было сказано Ханне и ещё нескольким, очень молодым тогда, но подававшим самые большие надежды жрецам, они пришли, чтобы учить. Боги (они не называли себя Богами, но конечно, это были Боги, кто же еще?!) знали все о Вселенной и человеке, вере и неверии, смерти и бессмертии. Частью своих знаний – потому, что никто из смертных не смог бы вместить всю мудрость Богов, а если бы и смог, никогда не сумел бы избежать сокрытых в ней угроз! – они возжелали поделиться с народом Ханны. А чтобы опасная Мудрость однажды не досталась властолюбивым невеждам, не поставила людей на грань гибели, Ханна и молодые жрецы были посвящены в Избранные. Им, и только им, открывались секреты бытия, чтобы они хранили их, пользовались обретенным Знанием во благо, оберегали его от злых помыслов и нечистых намерений тех, кто мог бы использовать откровения Богов во имя порабощения других, во имя гордыни и войны.

Сейчас, глядя на стремительно снижающуюся Небесную Колесницу, Ханна думал о том, что будет после него. Он стар; ненамного моложе и прочие Избранные. Подготовлены уже преемники, умеют разбирать написанные на тайном языке тексты, надежно скрытые от посторонних глаз, умеют привести в действие немало из предначертаний Богов, научатся и остальному. Но насколько можно доверять им? Да, выбирались лучшие из лучших, но человеку свойственно меняться, особенно когда в его руках – могущество почти беспредельное. А следующие преемники, следующие поколения Избранных?

Небесная Колесница опустилась у врат храма, подняв тучу песка. Из неё вышли двое в сверкающих одеждах – величественный старец с серебряными волосами до плеч и смуглая девушка необыкновенной красоты; Ханна знал их как Лонга и Шеру. Разумеется, он понимал, что так они лишь представились ему, ибо кому ведомы подлинные имена Богов?

Лонг подошел ближе, и Ханна низко поклонился ему.

– Мы пришли сегодня в последний раз, – сказал Лонг в свойственной ему резкой манере. – Нам нечему больше учить тебя и твоих людей. Завтра на рассвете мы покидаем Египет.

– Вы отправитесь дальше... В другие страны?

– Нет, – произнесла Шера с мягкой улыбкой. – Наша миссия на Земле подошла к концу. Мы должны вернуться к звездам.

– О, да... В вашу страну... Туда, где живут Боги.

– Я устал повторять, что никакие мы не Боги, – вздохнул Лонг, – но ладно, пусть будет так, тебя не переубедишь. Да, мы отправляемся в нашу страну. Мы дали вам знание, и оно в равной степени может быть обращено к добру и злу. Помни, Ханна, и пусть все помнят: мы будем наблюдать за вами.

– Боги всевидящи, Боги справедливы.

– Зла на вашей планете ещё много. Его будет много ещё долгие тысячелетия, потому что вы... Как бы сказать, чтобы тебя не обидеть...

– Лонг, – предостерегла Шера.

– Да, хорошо... Наши знания не могут уменьшить зло в человеческих сердцах, но они могут облегчить поиски дороги к свету. Их не скоро можно будет открыть всему вашему миру, но я надеюсь, это время настанет. А до тех пор ключ у вас, Посвященных Хранителей. Мы рассчитываем на вас. Вы знаете больше, чем остальные люди, творите же добро.

– Я обещаю, Лонг.

– Прощай, Ханна. Мы больше не увидимся с тобой, но пройдут века, и мы вернемся. Мы увидим, каковы были деяния – и твои и твоих наследников – на этой планете.

– Я не забуду, Лонг.

– Прощай, – сказал Лонг.

– Прощай, – повторила Шера, как эхо.

– Прощайте, – ответил им старый жрец.

Он смотрел, как поднимаются они в Великую Колесницу, как она с гулом взмывает к небесам. "Мы вернемся, и мы увидим..." Да, Боги могут все, но разве может смертный человек Ханна, вся жизнь которого – краткий миг, прозреть пути будущих поколений? В его силах лишь хранить тайну, пока он жив, и делать все для того, чтобы другие продолжали его радения после его ухода в миры тьмы.

"Мы вернемся..."

2.

Клиническая смерть

Июнь 1990 года. Москва

"Шпионы, уходящие в холод, и шпионы, возвращающиеся с холода, не делают погоды..."

Эта фраза, вертевшаяся в голове генерала Курбатова, казалась ему несколько вычурной – каламбуром в дурном вкусе. Но Алексей Дмитриевич и не претендовал на звание эстета, тонкого ценителя изящной словесности. Главным для него была не элегантная упаковка, а мысль: да, уже сейчас шпионы (в традиционном понимании) не являются более основной опорой политиков, как в минувшие эпохи. Агенты влияния и новые информационные технологии изменили мир. А в будущем, совсем близком будущем, рукой подать...

Черная генеральская "Волга" неслась по Андроповскому проспекту в сторону Царицынских прудов. Ехать предстояло далеко, за кольцевую дорогу, и Курбатов имел время поразмыслить. Обычно не склонный к фантазиям сорокапятилетний генерал на сей раз позволил себе уйти от привычной четкой конкретности. Генерал пытался охватить взглядом грядущее, одним из творцов которого он намеревался стать. Заговоры, интриги, борьба за власть? Курбатов презрительно усмехнулся. Детские игрушки, мышиная возня. Нет, это не для него. Он замыслил иное и потому с волнением ждал предстоящей встречи с профессором Колесниковым. Ведь от профессора в решающей степени зависит судьба проекта "Коршун"...

"Волга" замедлила ход, и генерал, очнувшись от грез, снова ощутил себя в реальности, где все далеко не так просто и безоблачно, где ввязаться в бой – вовсе не значит победить.

Водитель надавил на тормоз возле решетчатых ворот, за которыми просматривалось приземистое белое здание. Над запертой калиткой висела скромная табличка с надписью "Медсанчасть № 12А". Напрасными были бы попытки искать телефон и адрес данной медсанчасти в городских справочниках, и скверно окончилось бы предприятие любопытного постороннего, вздумавшего проникнуть сюда...

Заметив генеральский автомобиль, охранник нажал кнопку у ворот, пропуская машину на территорию. Но "Волга" не проехала и двух метров, как была остановлена для проверки документов. Генерал не генерал, знакомый в лицо или нет – все равно: придирчивое изучение спецпропуска и электронное сличение отпечатков пальцев соответствующим переносным прибором.

Машину отогнали на стоянку вдалеке от главного корпуса (водителю выходить не полагалось), а генерал Курбатов зашагал к раздвижной металлической двери. Там его документы проверили вторично. Алексей Дмитриевич поморщился, но тотчас же напомнил себе, что сам же и ввел такой порядок на объекте – для всех без исключения.

Профессор Колесников пил чай в комнате отдыха для медперсонала. Он поднялся навстречу Курбатову и стиснул руку генерала в дружеском пожатии.

– Привет, Петр Иванович, – буркнул Курбатов. – Прилетел по твоему звонку, как гимназистка на первое свидание. Выкладывай.

– А чайку, Алексей Дмитриевич?

– С ума сошел? У меня в двенадцать совещание, не тяни кота за хвост...

– Ой ли? – прищурился Колесников. – Только ли в этом причина нетерпения вашего превосходительства? Ладно, пошли...

Из комнаты отдыха они прошли в длинный унылый коридор, где под потолком, в удручающей тишине, зловеще поблескивали мертвые зрачки телекамер. Коридор закончился белой дверью, обитой звукоизоляционным материалом. В центре виднелся ромбик с цифрой 1. Колесников отпер замок своим ключом.

Просторное помещение заполняла всевозможная вычислительная и медицинская аппаратура. Экраны мониторов были отключены. Курбатов уселся в одно из вращающихся кресел.

– С чего начинать? – осведомился Колесников, раскрывая створки шкафа, где хранились пронумерованные папки. – С предыстории или...

– Нет, сначала я хочу посмотреть на нее.

– Воля твоя, – профессор щелкнул тумблером на пульте.

Осветился большой экран перед креслом генерала.

– Это монитор телекамеры в её палате, – пояснил Колесников. – Ты видишь не запись, а так сказать, трансляцию с места событий.

Генерал молча кивнул. Сначала изображение было нечетким, потом сфокусировалось. Сверху, под углом в сорок пять градусов, Курбатов увидел больничную койку, на которой полулежала читающая потрепанный номер "Нового мира" молоденькая девушка (название журнала просматривалось, она держала его на коленях). Курбатов жестом попросил приблизить картинку. Профессор повернул верньер, и лицо девушки заняло весь экран. С полминуты Курбатов молча изучал её черты – высокий чистый лоб, обрамленный короткими светлыми волосами, широко расставленные ярко-синие глаза, чуть вздернутый нос, полноватые губы, овальный подбородок.

– Красивая, – пробормотал Курбатов с оттенком сомнения в голосе – Во всяком случае, мне нравится... И это плохо.

– В смысле? – не понял профессор.

– Она не стереотипна, – ответил генерал. – Ее красота слишком индивидуальна. Хорошо ли это для нас? Ведь в случае... Непредвиденных обстоятельств опознание не составит труда.

– Ах, вот ты о чем... Конечно, с этой точки зрения предпочтительнее работать со стандартным материалом – с такими, что мелькают в журналах и на конкурсах красоты. Такую не опознаешь, они все на одно лицо. Однако подумай, Алексей Дмитриевич, как мне при эдаком раскладе поступать с антропометрическими показателями? Я не смогу таскать её в лабораторию каждую неделю, большей частью придется полагаться на данные внешнего контроля, а малейшая ошибка...

– Убедил, – махнул рукой Курбатов. – Выключай свой телевизор и покажи мне фотографии, где она во всей красе.

Профессор отключил монитор и достал из шкафа папку под номером семь. Раскрыв её, он вынул несколько больших цветных фотоснимков, изображающих ту же девушку обнаженной, и передал генералу. Тот просмотрел фотографии, одобрительно хмыкнул.

– А эти цифры внизу? – поинтересовался Курбатов.

– Параметры фигуры и всякая медицинская дребедень. Зачем тебе? Вот же товар лицом... Впрочем, могу прокомментировать – фигура нестандартная, если сравнивать с классическими образцами. Но, Алексей Дмитриевич, ты видишь...

– Вижу, вижу, – откликнулся Курбатов, возвращая профессору снимки. Эх, и почему я верный муж...

– Ты? – поразился Колесников. – Когда ты успел жениться?

– Да ну тебя, не понимаешь солдафонского юмора, – нахмурился генерал. – Ладно, теперь рассказывай подробно.

Перебирая бумаги в папке, профессор опустился в кресло подле генеральского.

– Её привезли в институт Склифософского десятого мая – автомобильная авария на углу Волгина и Бутлерова. Там было столкновение, занесло автобус... На девушку пришелся удар всей махины. В крайне тяжелом состоянии её доставили сразу в реанимацию. Несмотря на усилия врачей, наступила клиническая смерть... Медицинские подробности интересуют?

– Да, но лишь в одном плане. Мы вернемся к этому позже, а пока продолжай.

– И вот представь себе, из состояния клинической смерти она выкарабкалась практически сама. С помощью врачей, конечно, но если бы не её невероятная воля к жизни, поистине удивительная сопротивляемость организма...

– Редкий случай?

– Очень. После этого её и взял на карандаш... Кто у нас курирует проект в Склифософском?

– Одинцов.

– Верно, Одинцов... Он провел первичные исследования, и у него глаза на лоб полезли... Исключительно удачный генотип, словно по заказу... Вследствие чего её и перевели к нам, едва она немного окрепла. Здесь я принялся за неё всерьез. В моей схеме сто девяносто семь параметров, и по ста семидесяти результат положительный.

– А остальные параметры? – снова нахмурился Курбатов.

– Ну, знаешь!.. – Профессор всплеснул руками. – Идеала в природе не существует. Лучший из предыдущих кандидатов едва дотянул до ста двадцати шести.

– Гм, гм... – Курбатов повертел в руках нераспечатанную пачку "Мальборо". – Хорошо. Ты ученый, тебе виднее. А я всего-навсего солдат...

– Вот именно, – проворчал профессор. – Понимаешь, показатели выдающиеся...

– Да-да, уже понял. А кто она?

– Ее зовут Ольга Иллерецкая.

– Ого! Воистину интеллигентская фамилия.

– Да, старинный российский род. Очевидно, чистота линии отразилась на качестве генотипа... Ей восемнадцать лет, студентка архитектурного института.

– Родственники?

– Тут занятная история. Старшие Иллерецкие, отец и мать, год назад надумали переселяться в Канаду, где у них родня – какой-то местный священник русской общины, седьмая вода на киселе. А Ольга отказалась наотрез. Поссорилась с родителями в пух и прах. Они уехали, она их не провожала... Но все же они оставили ей квартиру и немного денег. И поскольку тех денег надолго не хватило, Ольга подрабатывает художницей в доме культуры... С родителями даже не переписывается.

– Скверно! – Генерал стремительно поднялся с кресла, отошел к дальней стене и резко повернулся на каблуках. – Как поссорились, так и помирятся! И сквозанет наша Оля за кордон, а мы...

– Не сквозанет, – успокоил генерал Колесников. – Я провел серию тестов под гипнозом. Состояние психики Иллерецкой исключает возможность отъезда.

– На сто процентов?! – рявкнул Курбатов.

– Конечно, нет, – удивился профессор. – Речь идет не о железном станке, а о живом человеке... Но посуди сам, Алексей Дмитриевич. С одной стороны, почти полное соответствие нашим критериям, с другой – ничтожная вероятность того, что она когда-нибудь уедет... И неужели твоя служба не найдет способа деликатно ей помешать?

– Моя служба... – вздохнул генерал. – Кто знает, что станется с моей службой. Новая власть уже такого наворотила...

Курбатов помолчал с полминуты, затем закурил и снова заговорил:

– Надеюсь, тебе понятно, Петр Иванович, что все данные по Иллерецкой будут десятки раз перепроверены, какая-нибудь мелочь может все перевернуть... Но прежде чем принять предварительное решение, вернемся к тому отложенному медицинскому вопросу.

– Да, слушаю тебя.

– Иллерецкая попала в серьезную аварию. Гарантируешь ли ты, что она восстановится полностью – и в физическом, и в интеллектуальном плане? Едва ли надо напоминать, как это важно для нас.

Колесников несколько секунд молчал. Затем утвердительно наклонил голову.

– Еще неделю назад, – признался он, – я затруднился бы ответить. Поэтому я и позвонил сегодня, а не неделю назад... Но сейчас я твердо говорю "да".

Стряхнув пепел в корзину для бумаг, Курбатов снова уселся в кресло, что профессор справедливо расценил как добрый знак.

– Ну, что ж... – вполголоса проговорил генерал. – Считай, что в принципе договорились. Как долго ты сможешь держать её здесь, чтобы она ничего не заподозрила?

– Сколько угодно, – пожал плечами профессор. – В моем распоряжении имеются препараты – абсолютно безвредные, но создающие видимость ухудшения здоровья. Нетрудно будет убедить её продолжать лечение.

– Угу... А что ей известно о её местопребывании и перспективах?

– Сюда её перевезли под наркозом, она считает, что по-прежнему находится в отдельной палате института Склифософского. А вставать ей пока не разрешается. Выписывать её тоже будем не отсюда – по завершении программы отправим со всеми предосторожностями в одну из тех городских клиник, где есть опорные пункты проекта "Коршун"...

– Ладно, я обдумаю... А операция?

– Хоть завтра.

– Нет, – возразил Курбатов, – не торопись. Мы ещё пропустим её через мелкое сито. Кстати, она не просила телефон, не требовала встреч с приятелями?

– Нет. Она не слишком общительна, и едва ли кто-то из знакомых стал бы навещать её в больнице. Из института, с работы, конечно, интересуются, но мы...

– Понятно, – Курбатов бросил взгляд на часы. – Мне пора, Петр Иванович. Буду держать с тобой постоянную связь.

– Что надо понимать как санкцию на продолжение работы с Иллерецкой?

– Да, разумеется. Готовься, но учти: может прозвучать отбой.

– Искренне надеюсь, что отбоя не будет! – воскликнул Колесников. Такой материал...

Генерал исподлобья посмотрел на профессора и вышел, не говоря ни слова. Колесников в задумчивости прошелся по комнате, затем снова включил монитор. Девушка спала, раскрытый журнал валялся возле койки обложкой вверх.

– Оля... – прошептал Колесников так тихо, точно опасался, что девушка услышит его. – Если бы ты знала, как много надежд возложено на тебя...

Она не знала. Она спала безмятежно, как спят маленькие дети, когда в окружающем их уютном мире все хорошо. Она не знала ничего ни о генерале Курбатове, ни о проекте "Коршун", ни о том, что хищная птица, именем которой назван проект, готова взмыть в небеса и накрыть Землю черной тенью распростертых крыльев, под которыми притаились ужас и смерть.

Июль 1990 года.

Медсанчасть № 12А

В отутюженном, сияющем белизной халате профессор Колесников переступил порог палаты Ольги Иллерецкой.

– Вадим Аркадьевич! – обрадовалась девушка (Колесников представился ей вымышленным именем). – А я уж подумала...

– Ну что ты, Оля, – ласково улыбнулся профессор. – Я ведь не опоздал. Девять часов, время обхода... Как наши дела?

– Прекрасно, Вадим Аркадьевич... Почему вы не разрешаете мне ходить? Я чувствую себя так, что могла бы рекорд на стометровке поставить! – она смутилась. – Если потренироваться, конечно. От этого лежания, сидения да упражнений в постели под руководством милейшей Инги Викторовны скоро совсем мышцы атрофируются...

Колесников сделал притворно строгое лицо и сел на табурет возле койки.

– Оля, я твой лечащий врач, комплекс физических упражнений разработан мной специально для тебя, а Инга Викторовна – опытнейшая медсестра. Не понимаю, чем ты недовольна? Тем, что не очень быстро поправляешься? Или я плохо забочусь о тебе?

Профессор кивнул на тумбочку у изголовья. Там стояла ваза с разнообразными фруктами и лежали свежие номера журналов. Рядом примостился магнитофон – по просьбе Ольги Колесников принес кассеты с её любимыми "Лед Зеппелин" и "Роллинг Стоунз".

– Даже слишком хорошо, – ответила девушка. – Вы обо всех пациентах так заботитесь?

Вот оно! Об этом предупреждал Колесникова генерал Курбатов – не создавать Ольге исключительных условий, дабы не вызвать подозрений. Профессор не послушался, и вот... Надо выкручиваться.

– Не обо всех, – отозвался Колесников тоном любящего отца. – Ты особая пациентка, мои ассистенты тебя буквально с того света вытащили... Не скрою: ты – краеугольный камень моей монографии.

– Ах, вот как! – рассмеялась девушка. – Тогда понятно.

Она спохватилась и добавила:

– Простите, Вадим Аркадьевич. Я действительно очень благодарна вам. Но я кое-чего не понимаю... Например, телекамера под потолком... И парк за окном...

– Телекамера как раз для того, чтобы тебе не вздумалось вскочить с постели и все испортить, – строго проговорил Колесников. – Медсестры присматривают...

– Хоть бы в туалет меня выпускали... Извините, вам как врачу... Так неловко, словно я инвалидка или старушка беспомощная.

– Всему свое время, Оля. Лечись. А парк... – Колесников посмотрел в окно. – Что с ним такое?

– Почему там никогда не гуляют пациенты? Только какие-то угрюмые личности с бандитскими рожами.

Профессор принужденно рассмеялся.

– С бандитскими?.. Не замечал. Это наши сотрудники... А парк для прогулок пациентов с другой стороны. – Колесников поспешил сменить тему. Оля, завтра состоится консилиум. Возможно, тебе понадобится ещё одна операция.

– Как?!

– К сожалению, это не исключено. Но не беспокойся, операция несложная. И вскоре ты сможешь ходить... Не падай духом, все идет как надо.

Потрепав девушку по щеке, Колесников подмигнул и вышел, направляясь в рабочий кабинет. Он старался избавиться от дурных предчувствий, но тщетно. Пока между ним и Олей складывались доверительные отношения, ей и в голову не приходило ослушаться... А если она все же встанет с постели? Тогда в комнату войдут так называемые медсестры, наблюдающие за постоянно включенным монитором в соседнем помещении, и уложат её снова – вежливо, но решительно. Ведь нельзя допустить, чтобы она обнаружила и другие странности. Запертые двери... То, что окно не открывается, а стекло в нем небьющееся... Впрочем, до проверки прочности стекла едва ли дойдет, но...

Опасениям профессора Колесникова не суждено было сбыться. На следующий день после консилиума (совершенно камуфляжного) состоялась операция. Как и обещал девушке профессор, она была очень несложной и завершилась благополучно.

Вернувшись в кабинет, Колесников раскрыл рабочий журнал и записал с новой страницы:

"Проект: Коршун

Ключ соответствия: 7

Фаза: 1

Результат..."

Результат?

Колесников задумался.

Часть первая

ИЕРОГЛИФЫ

1

Египет

1925 год

Сэр Джулиан Прендергаст не считал себя завистником, но одному человеку он завидовал несомненно – лорду Карнарвону. Подумать только, да кто такой этот лорд? Пижон, жуир и прожигатель жизни. Купив в начале века один из первых в Англии автомобилей, Карнарвон вскоре ухитрился разбить его вдребезги и чудом остался жив. Доктора рекомендовали бедолаге египетский климат. Пресловутый лорд прибыл в Египет, заинтересовался древностями (ничего в них не понимая!) и с помощью археолога Говарда Картера открыл гробницу Тутанхамона! Эта мировая сенсация произошла 3 ноября 1922 года. Карнарвон и Картер искали там, где никто уже не надеялся ничего найти, и однако...

А сэру Джулиану Прендергасту, профессиональному египтологу, знатоку страны и её истории, не везло. За пятнадцать лет, отданных раскопкам в Долине Царей, он не обнаружил ничего стоящего, если не считать двух разграбленных ещё до нашей эры гробниц. Может быть, именно потому и не везло, что он слишком хорошо знал Долину Царей, знал, где НЕ НАДО копать? Дилетант Карнарвон не знал – и выиграл.

Сейчас арабские рабочие Джулиана Прендергаста заканчивали расчистку стены, скрытой под слоем скальных обломков, оставшихся после строительства пирамид. Эта стена заинтересовала сэра Джулиана тем, что была обращена строго на север, а в северных стенах, как правило, и находились входы в гробницы.

Стояла изнуряющая жара; сэр Джулиан поминутно утирал платком пот со лба и глотал теплую воду из фляги. Он уже начинал терять терпение и готов был объявить о завершении работ на сегодня, когда из раскопа выбрался его помощник, французский археолог Жан Тьери.

– Ничего нет, – пожаловался Тьери по-английски.

– Никаких признаков входа?

– Нет.

Прендергаст внезапно рассвирепел.

– Дьявол! Пятнадцать лет я поджариваюсь в этой пустыне, и никогда ничего нет! Я старый человек. Бог не даст мне ещё пятнадцати лет! Пробивайте эту стену. Немедленно!

– Люди устали, сэр.

– Плачу вдвойне!

Известие об удвоении оплаты подстегнуло рабочих. Они дружно принялись разбивать центральную плиту. Спустя три часа стена рухнула под их натиском. Из темного провала потянуло гнилью и сыростью – очевидно, в гробницу проникли подпочвенные воды.

Сэр Джулиан зажег лампу и углубился в открывшийся коридор, ступая по вязкой грязи. Жан Тьери последовал за ним. Достигнув склепа, археологи не смогли сдержать возгласа разочарования. Саркофаг с разбитой крышкой... Разграблено!

– Но каким путем проникли сюда грабители? – спросил Жан Тьери. – Мы не нашли входа в северной стене, и она была неповрежденной. Где же вход?

– Да, это необычная гробница, – согласился сэр Джулиан. – Давайте-ка посмотрим...

Он приблизил лампу к надписям на саркофаге.

– Взгляните, Жан! Очень интересно.

Тьери наклонился и принялся читать.

– Да... Все места, где должно упоминаться имя фараона, выскоблены каким-то острым орудием...

– Вы понимаете, что это значит?

– Конечно... Но почему?

Обоим археологам было известно: согласно древнеегипетской мифологии, стирание имени покойного в склепе являлось магическим действием, обрекавшим умершего на вечные скитания в подземном аду, на страдания и голод... Так отомстили Эхнатону жрецы Фив, которым он не повиновался. Так кто-то отомстил и фараону, чью гробницу только что открыли Прендергаст и Тьери... Кто и за что?

Желтоватый луч лампы сэра Джулиана пополз дальше и вскоре провалился в черноту нового коридора, ведущего на запад.

– Вот и вход, Жан, – сказал Прендергаст. – Он в западной стене. Из этого следует, что руководившие постройкой гробницы жрецы нарушили традицию, чтобы сбить грабителей с толку. Грабители, правда, оказались умнее, но сейчас это неважно. Меня смущает вот что: стали бы жрецы так стараться ради фараона, которого настолько ненавидели, что и самое имя его впоследствии стерли?

– Если только это сделали они, – заметил Тьери.

– Но не грабители же постарались!

– Гм... Противоборство двух группировок внутри жреческой касты – за и против фараона?

– Возможно... А это что? Посмотрите сюда, Жан!

На стене склепа была высечена надпись в несколько строк.

– Но это же не иероглифы! – воскликнул Тьери, вглядевшись.

– Да, разумеется, – с волнением в голосе подтвердил сэр Джулиан. – Не иероглифы в понимании Шампольона. Это не иератическое письмо. И не демотическое... Я бы сказал, что это ближе к пиктограммам. – Но каков смысл надписи?

Прендергаст усмехнулся.

– Вы хотите, чтобы я ответил на этот вопрос? Шампольон потратил двадцать лет на расшифровку иероглифов Розеттского камня, и при этом в его распоряжении находился идентичный текст на греческом языке. А здесь... Мы столкнулись с чем-то абсолютно новым для науки. И я сомневаюсь, чтобы в ближайшие годы кто-то сумел прочесть это... Сравнивать не с чем, а сама надпись недостаточно длинна для анализа.

Произнося эту тираду, сэр Джулиан рассматривал не только надпись, но и каменные плиты вокруг. И вдруг застыл, уставившись на стену.

– Жан...

Тьери подошел к Прендергасту.

– Смотрите, вся надпись выбита на одном камне... И он неплотно прилегает к остальным!

– Тайник?

– Если так, то незамеченный грабителями! – в сильнейшем возбуждении вскричал сэр Джулиан. – Они не стали бы тратить время и закрывать его снова! Скорее несите инструменты!

Тьери бросился наружу и вскоре вернулся с подходящими для вскрытия тайника стальными обоюдоострыми топориками. Археологи просунули в щель узкие металлические лезвия и с величайшими предосторожностями вынули камень. За ним открылась ниша, в которой лежал один-единственный предмет. Сэр Джулиан протянул руку...

Это был небольшой бронзовый стилет. Изящную рукоять украшала свернувшаяся в свете фонаря змея – символ власти фараона.

– Что-то мы, во всяком случае, нашли, – с некоторой досадой протянул Тьери.

– Да будет вам, Жан! Посмотрите, какая изумительная работа! Кажется, мне знакомы все древнеегипетские экспонаты во всех музеях мира, но подобного не припомню.. Стилет уникален, Жан! Он по праву украсит археологический музей в Каире.

– А что делать с камнем?

– Вы о камне с надписью? Тоже в музей, разумеется. Кто-то когда-то разгадает его тайну. За ним мы пришлём завтра. Завтра же и осмотрим гробницу более тщательно. А на сегодня достаточно.

Ученые покинули склеп, и сэр Джулиан с гордостью продемонстрировал находку арабским рабочим. Лучше бы он этого не делал!

Когда Прендергаст и Тьери уехали, двое братьев-арабов посовещались и пришли к выводу, что вновь открытая гробница может содержать и более ценные предметы, не найденные учеными при беглом осмотре, – даже изделия из золота и драгоценных камней... Братья решили проникнуть в гробницу ночью.

Давно работавшие у Прендергаста и других археологов, они были осведомлены о ловушках, частенько устраиваемых в местах захоронения фараонов. Но братья отличались не столько осведомленностью, сколько самоуверенностью. Убежденные, что сумеют избегнуть ловушки, они вошли в склеп вскоре после полуночи при свете факелов.

Последнее пристанище неизвестного фараона устроили люди, хорошо понимавшие принцип, позже получивший наименование "принципа домино" толкнешь одну костяшку, повалятся все остальные. А в гробнице присутствовал вдобавок и эффект лавины: падение маленького камешка вызывает горный обвал. Это происходило, если наступить на одну из плит вблизи саркофага. Древним грабителям повезло так же, как спустя много веков Прендергасту и Тьери они не ступили на плиту по чистой случайности. А вот братьям-арабам Аллах не помог.

– Что это?! – в страхе закричал старший, услышав нарастающий гул.

Младший не успел ответить. Стены и свод обрушились, похоронив под многими тоннами камня двух людей и плиту с загадочной надписью.

Узнав о катастрофе, сэр Джулиан был ошеломлен. Нет, он не жалел негодяев, его шокировало другое. Ловушки в пирамидах и гробницах устраивались так, чтобы уничтожить незваных гостей, но полностью завалить камнем также и священный склеп? Непонятно, кощунственно – однако несомненно.

По мнению сэра Джулиана – и Тьери с ним согласился, – могло иметься лишь одно объяснение. В этом захоронении находилось нечто такое, что ни при каких обстоятельствах не должно было снова увидеть мир живых. Никто, кроме жрецов, не имел права проникнуть в тайну – а тайна, известная хотя бы одному постороннему человеку, станет общим достоянием. Поэтому жрецы и предприняли столь небывалый шаг.

– А может, разгадка в надписи на камне? – предположил Тьери, когда вечером они с Прендергастом пили чай на веранде дома, арендованного сэром Джулианом.

– Нет, – решительно возразил Прендергаст. – Эта надпись... Кто кроме жрецов мог разобрать её, к чему излишние предосторожности? Увы, дорогой мсье Тьери. То, что так изобретательно охранялось, унесено грабителями.

– А не следует ли, – настаивал француз, – снова предпринять раскопки на том же месте?

Прендергаст тяжело вздохнул.

– Вы же видели, что там произошло. Тонны и тонны обломков. Даже при современной технике – а на её оплату у нас не хватит средств – мы провозились бы с год, причем безрезультатно. Там ничего нет, Жан.