Текст книги "Дверь"

Автор книги: Андрей Быстров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Шатилов с сомнением поднял брови, но просьбу выполнил. Марина нервно затянулась несколько раз подряд.

– Голова кружится, – пожаловалась она, щелкнув ногтем по сигарете над поднесенной Шатиловым пепельницей. – Юрий Дмитриевич, вам ни о чем не говорит моя фамилия?

– Стрельникова? Гм... Не припоминаю. А я должен вас знать?

– Не меня. Возможно, вы слышали о моем отце. Профессор Стрельников, знаменитый историк, член-корреспондент Академии Наук. Он часто выступал в газетах, по телевидению. Его книги издавались огромными тиражами и на прилавках не залеживались...

– Извините, Марина, – Шатилов сделал жест сожаления. – Моя жизнь очень далека от таких вещей.

– Да, конечно... Но теперь вы знаете. Отец... Он умер от инфаркта месяц назад. Я осталась совсем одна, ведь мамы давно нет... Так вот, незадолго до смерти отец принес домой старинную рукописную книгу. Немецкую, шестнадцатого века. Это была именно рукопись в переплете, а не печатная книга. Отец очень много работал с ней. Залезал в какие-то научные сайты ИНТЕРНЕТа, составлял схемы, графики, заказывал громадные количества литературы по самым разным эпохам и странам, сутками проживал в архивах... Понятно, я извелась от любопытства. Спрашивала, но отец отказывался говорить об этой работе, только становился все мрачнее и ... Как сказать... Озадаченнее, что ли, словно столкнулся с чем-то превосходящим его разумение. Однажды мне все-таки удалось разговорить его. Он... Нет, он ничего не утверждал наверняка, ученые его уровня за сенсациями не гоняются, и пока все не будет перепроверено сотни раз... Но то, что я услышала, меня просто ошеломило.

Марина замолчала, глядя в потолок. Столбик пепла с забытой сигареты упал на плед. Шатилов смахнул его и решился напомнить о себе.

– И что же вы услышали?

Посмотрев на Шатилова так, будто видит его впервые, девушка медленно произнесла:

– Вы не сочтете меня сумасшедшей или ... Лгуньей?

– Постараюсь.

– Ладно... Тому, кто говорит "А", приходится сказать и "Б"... Слушайте...

Рассказ Марины об исследованиях профессора Стрельникова, вернее, о той их части, о какой историк счел нужным поведать дочери, длился минут десять. Когда она закончила, Шатилов признался себе, что её опасения быть принятой за сумасшедшую или фантазерку не совсем безосновательны...

– У вас такой взгляд... – сказала Марина. – Вот так я смотрела на отца, когда он мне все это выложил. Юрий Дмитриевич, я всего лишь передала вам его слова. Я не могу ни подтвердить их, ни опровергнуть. Но только вскоре после того разговора отец умер, и начался весь этот кашмар... После похорон пришли какие-то незнакомые люди, представились институтскими коллегами отца. Толковали о научной преемственности, о необходимости сохранить творческое наследие. Сочувствовали якобы моему горю, налили коньяк, вроде чтобы я успокоилась. Я выпила и впала в какой-то транс... А они шарили в письменном столе, в шкафах. Потом спросили меня напрямую о той рукописи. Я ответила, что ничего не знаю, я действительно не знала. Они ушли... По-моему, они ничего не унесли с собой... На следующий день я позвонила в институт, говорила с людьми из руководства, с теми, кто в самом деле работал с отцом. Оказалось, никто никого не присылал... Тогда я сама внимательно осмотрела всю квартиру, те места, где отец мог спрятать рукопись. Ее нигде не было... Исчезли и рабочие записи отца, а относящиеся к рукописи компьютерные файлы были стерты. Потом в мое отсутствие кто-то забрался в квртиру, устроил форменный погром, но дорогая аппаратура осталась на месте. Пропали только деньги, небольшая сумма. Вероятно, их взяли для отвода глаз... Меня преследовали странными телефонными звонками, советывали припомнить, где рукопись, угрожали... За мной следили на улицах... И вот сегодня явились двое с пистолетом, посадили меня в машину, повезли куда-то. Ехали они очень быстро, а куда приехали, вы знаете...

Долгая взволнованная речь утомила девушку, и она обессиленно опустилась на подушки. Шатилов задумчиво курил, сидя в кресле. Такой истории он не ожидал... Собственно, он и вообще не ожидал ничего конкретного, но логика и опыт подсказывали, что девяносто девять процентов криминальных приключений имеют весьма банальную подоплеку, как бы загадочно они ни выглядели поначалу. А тут...

– Марина, – Шатилов добавил в голос низких частот, которые, как ему казалось, помогают достигнуть доверительной интонации. – Мой вопрос, быть может, причинит вам... Ну, словом, была ли смерть вашего отца...

– Естественной? – подхватила Марина, снова приподнимаясь. Спрашивайте, не стесняйтесь. Я и сама себя спрашивала об этом. У него было очень больное сердце, а он работал на износ, и с таким эмоциональным напряжением... Медицинское заключение – обширный инфаркт, да только черт их знает... Может, и сыпанули какой-нибудь хитрой гадости, как мне в коньяк... Только вряд ли. Ведь если сыр-бор разгорелся из-за той рукописи, они бы её сначала украли, отняли или как там, а не искали бы потом.

– Резонно, – заметил Шатилов. – Но почему они решили, что рукопись скрываете именно вы? Вы о ней кому-нибудь говорили? Я имею в виду – о выводах профессора?

– В том-то и дело, что да! – Марина попыталась щелкнуть пальцами, но это вышло беззвучно. – Только не о выводах. Отец выразился бы осторожнее: о потенциальной возможности выводов. Меня просто распирало, я была в такой растерянности, и поделиться с кем-то... Ну, это было необходимо, и я думала, что могу доверять тому человеку...

– Кому?

– Мой друг, или приятель, или возлюбленный, или как его теперь называть... Потом уж я сложила два и два. Он возник в моей жизни сразу после того, как у отца появилась рукопись, а исчез, когда отец умер... Ну, что я могла заранее подозревать? А получилось, что я даже не знаю, где его найти.

– Понятно, – сказал Шатилов, возвращаясь к обычному тону. – И вы решили, что за рукописью охотятся из-за её содержания. А ну как все проще? Этот раритет может стоить кучу денег.

– Юрий Дмитриевич, да какая мне разница, почему?! – воскликнула Марина едва ли не в слезах. – Они за мной охотятся, ЗА МНОЙ! Вот я выйду от вас и куда мне идти? Моих знакомых они наверняка вычислили... В милицию? Что я там расскажу, чем мне там помогут? А вот те негодяи меня через милицию в два счета отыщут. Думаете, у них нет связей?

– А вы не преувеличиваете их всемогущества? – Шатилов потянулся за новой сигаретой.

– Откуда я знаю! – взорвалась девушка. – Я боюсь! Я не хочу, чтобы снова тыкали пистолетом под ребра...

– Успокойтесь, – Шатилов положил руку на плечо Марины. – Здесь вы в безопасности... Вот что, я открою вам маленький секрет. Я не имел намерения вмешиваться в ваши дела, но вы меня заинтересовали. Смогу я для вас что-то сделать или нет, вопрос другой, но пока вы можете остаться у меня.

Марина просияла, но тут же нахмурилась.

– Пока – это сколько? Неделю, месяц, год? Они не отстанут...

– Ну, не смотрите на вещи так трагично... Все меняется, и не обязательно в худшую сторону.

– Наверное, вы правы, – со вздохом произнесла Марина. – Только вам хорошо рассуждать, а я...

– А вам пора отдыхать, – заключил Шатилов с притворной строгостью. Крепкий сон, утреннее солнышко и легкий завтрак ещё никому не ухудшали настроения. Обещаю, утром мы с вами на свежую голову обсудим все подробнее. Помните завет барона Мюнхгаузена? Нет безвыходных положений.

– Винни-Пух считал иначе, – кисло отметила девушка. – И у него имелись свои основания... Господи, как я устала... Что мне вколол ваш доктор? Плыву...

Последние слова она пробормотала в полусне. Электрическая энергия возбуждения, отодвинувшая было действие снотворного на задний план, иссякла до конца, и теперь даже если бы Шатилов пожелал продолжить разговор, ничего бы не вышло. Марина спала, по-детски сунув ладошку под щеку.

Шатилов плотнее укрыл девушку пледом, подобрал разукрашенное кровавыми пятнами платьице, бросил его в стиральную машину в ванной по дороге в кабинет. Он проголодался, но не смог заставить себя тащиться на кухню и готовить ужин. На краю письменного стола лежала надорванная упаковка чипсов, и Шатилов решил, что этого вполне хватит, особенно если запить остатками коньяка. Он проглотил содержимое полной рюмки, состроил недовольную гримасу, вновь закурил.

Что делать – пресловутый русский вопрос, мысленно усмехнулся Шатилов. Несмотря на очевидное неравнодушие к рассказу девушки (а может быть, и к ней самой?) он по-прежнему не испытывал ни малейшего желания ввязываться в какие бы то ни было авантюры. Но видимо, не получится и невинность соблюсти, и капитал приобрести... Как удачно, что на днях приезжает Сашка Кремнев! Это парень и порох выдумает... Точнее, раньше мог выдумать, поправил себя Шатилов. Каким-то он увидит Кремнева после восьмилетнего отстутствия и десять лет спустя после той страшной истории, стоившей обоим карьеры в КГБ... Да, Шатилову – только карьеры, а Кремневу она обошлась намного дороже.

В телеграмме Кремнева из Санкт-Петербурга не был указан день прибытия, но если Саша просит готовится, надоло не застрянет. Крайне любопытно, что он скажет о проблемах Марины Стрельниковой... Сам Шатилов не спешил с мнениями и прогнозами. Загадка старинной рукописи могла разрешаться самым примитивным образом... Но если это не так, тогда Юрий Дмитриевич Шатилов ещё никогда не оказывался лицом к лицу с обстоятельствами более странными.

7.

Кабинет весь дышал старомодным уютом, несмотря на царящий тут беспорядок – а возможно, благодаря ему. Таких комнат Олег Мальцев не видел давно, если вообще когда-нибудь видел воочию, а не в фильмах из жизни дореволюционных русских интеллигентов. Удивляло не количество книг (у любого образованного человека их немало), а непринужденная гармония их размещения. Книги словно были готовы к естественному диалогу с хозяином кабинета, как разумные существа, обладающие собственной свободной волей. Кроме книг, здесь были пухлые папки, набитые газетными вырезками и пачками рукописных листов, торчащих из-под потрепанных обложек, географические карты и атласы, какие-то вычерченные от руки планы и схемы, наброски и заметки для памяти, раскрытые ежедневники, записные книжки. Все это идеально сочеталось с удобной ветхой мебелью, созданной не для украшения интерьера, а для полноценной творческой работы.

Сам хозяин кабинета, Алексей Григорьевич Илларионов, сидел перед гостем в плетеном кресле-качалке со стаканом чая в руке (такой же стакан стоял на столе у локтя Олега). В разговоре возникла пауза, и пока она длилась, Мальцев разочарованно думал о том, что его долгие и сложные поиски снова привели в тупик.

– Видите ли, Олег, – сказал Алексей Григорьевич, отставляя стакан, Непосредственно вашей темой мне заниматься не довелось. О, совсем не потому, что она лишена интереса, вовсе нет. Но знаете, кто-то однажды сравнил человеческую жизнь с воронкой. Сначала она вбирает в себя все, затем только самое главное, и под конец – единственное. А у меня осталось так мало времени, чтобы закончить книгу о людях, которые были мне близки и дороги, и которых уничтожили очень далеко от вашего таежного объекта...

– Значит, вы ничем не в состоянии мне помочь, – вздохнул Мальцев.

– Не торопитесь, молодой человек, – улыбнулся Илларионов очень светло, не по-старчески. – О начале того стоительства в сороковых годах вы действительно вряд ли что-либо узнаете. НКВД тщательно прятал эту тайну. Документов скорее всего не осталось, а найти очевидцев не так-то легко. Но я дам вам один адрес... Это маленький музей, существующий благодаря энтузиазму моего друга, Александра Денисовича Бортянского. Это настоящий подвижник... Так вот, в его музей была передана часть недавно рассекреченных документов НКВД-МВД. Их чуть не сожгли, потому что они мало кого из историков интересовали. Ведь относятся они к эпохе конца сороковых – середины пятидесятых, прекрасно изученной по другим источникам... Конечно, если бы в них обнаружилась сенсация... Но её не обнаружилось, и Бортянский выпросил бумаги для себя.

– Конец сороковых? – повторил Мальцев с недоумением. – Но если не ошибаюсь, объект начали строить в сорок первом, а забросили, как только немцев долбанули под Москвой... И кажется, окончательно о нем забыли после Сталинграда?

– Вы снова торопитесь, – упрекнул его Илларионов. – Ваши сведения весьма точны, но неполны.

– Где же мне было взять полные... Об этом либо никто ничего не знает, либо не хотят говорить.

– Слушайте дальше, – продолжал Алексей Григорьевич. – В разговоре со мной Бортянский как-то упомянул о том, что некие события вокруг этого объекта развернулись и в пятьдесят третьем, вскоре после смерти Сталина. Увы, подробностей я не знаю, эта тема всплыла случайно, мы говорили о другом... Но если вы обратитесь к Александру Денисовичу, он с удовольствием побеседует с вами, покажет документы... Сошлитесь, разумеется, на меня. Если поедете прямо сейчас, обязательно застанете его в музее...

– Алексей Григорьевич, – с чувством произнес Мальцев. – Вы не представляете, как я вам благодарен...

Илларионов записал адрес на календарном листке и протянул Олегу.

– Спасибо, – Мальцев сложил листок вдвое, спрятал в карман.

– А вот с благодарностями лучше повременить, – предостерег Алексей Григорьевич. – Возможно, и у Бортянского вам не повезет. Однако желаю удачи...

Пожав Илларионову руку, Мальцев попрощался и вышел на улицу. Он направлялся к станции метро, чтобы немедленно ехать в музей Бортянского, и даже пасмурный ветреный день не портил его настроения. Неужели после стольких безуспешных попыток он все же набрел на правильный путь? Ведь куда он только ни совался в поисках сведений о загадочном объекте, даже по чудом добытой рекомендации в закрытый отдел Центрального Архива ФСБ! Нигде ничего или почти ничего сверх того, о чем поведал Сретенский незадолго до своего исчезновения в дальневосточной тайге. Злотникова, руководившего экспедицией к объекту, разыскать не удалось, организовывать же свою собственную экспедицию Мальцев считал преждевременным, да и средств на неё не имел. Что касается Малыгина и Петрова, непосредственных свидетелей того, как пропали Сретенский и Кудрявцева, они и слышать об этом больше не хотели. Их психика оказалась подорванной – безвозвратно или во всяком случае надолго.

И вот теперь, похоже, появился шанс.

Мальцев недолго проплутал в поисках музея, располагавшегося всего в двух перегонах метро от дома Илларионова. Уже у дверей он убедился, что слово "музей" звучит тут, пожалуй, слишком громко, а когда вошел, удостоверился в этом окончательно – просто две комнаты в большой старой московской квартире. Александр Денисович Бортянский принял гостя тепло и выслушал его без особого удивления – ведь об аномальных явлениях Олег не упоминал, речь шла только об истории объекта в тайге.

– Да, – сказал хранитель домашнего музея. – У меня есть документы, но внимательно я с ними пока не работал. Я, знаете ли, иду по хронологии, сейчас занимаюсь 1950-м годом... Объект, который вас интересует, носил кодовое наименование "Сторожка". Он действительно был законсервирован во время войны, но когда умер Сталин, работы там возобновились – построили аэродром, подвели дополнительные железнодорожные ветки, туда направлялись какие-то эшелоны с оборудованием... Не знаю, почему "Сторожка" вновь ожила – может быть, опасались грядущего ядерного конфликта? Но 10 июля 1953 года пресса сообщила об аресте Берия, и уже другие заботы завладели умами властей предержащих... Думаю, именно тогда "Сторожку" забросили, чтобы больше к ней не возвращаться. Впрочем, подробности вы найдете в бумагах. Сейчас...

Бортянский открыл громадный пыльный шкаф и принялся рыться на верхней полке. Олег наблюдал за ним, сдерживая нетерпение.

– Но для чего все-таки предназначалась "Сторожка"? – спросил он, не дожидаясь окончания поисков. – Убежище для правительства? Командный пункт на случай новой войны?

– Сию минуту, юноша, – отозвался Бортянский, перекладывая папки. Сейчас мы с вами вместе почитаем... Хотя могу вам сказать заранее, прямых сведений о назначении объекта в документах нет... Там о строительстве, о снабжении... Где же это... Красная такая папка с надписью "1953"... Здесь лежала...

Хранитель музея растерянно оглянулся на Мальцева.

– Ее здесь нет.

– Как нет?! – подпрыгнул Олег. – Александр Денисович, а вы уверены, что она именно там лежала? Не могли вы её куда-то в другое место...

– Не мог, юноша! – сердито перебил Бортянский. – Я немолод, но с памятью у меня все в порядке.

– Простите, – пробормотал Олег. – Значит... Ее похитили?

– Не представляю, кому понадобилось похищать рассекреченные документы, которые вдобавок собирались уничтожить, – пожал плечами Александр Денисович.

– Но ведь рассекречивали одни, а похитить могли совсем другие, заметил Мальцев.

– Помилуйте... Забраться сюда, подбирать ключ... Или... Кто-то из посетителей? Но зачем, зачем? Прежде чем попасть ко мне, эти папки ходили в кругах историков... Если кого-то так уж интересовала "Сторожка", он мог заполучить эти документы менее драматичным способом... Правда, бумаги в той папке касались не только "Сторожки". Было кое-что о событиях, предшествующих аресту Берия, о политической ситуации в стране, о кремлевских интригах... Но уверяю вас, абсолютно ничего такого, о чем бы уже не писали десятки раз, по свидетельствам очевидцев, по другим архивам! Не понимаю...

Дальнейшая беседа состояла в основном из сетований Бортянского, разбавленных сочувственными репликами Олега. Тщетно попытавшись вытянуть из Александра Денисовича более объемную информацию о содержимом пропавшей папки, Мальцев откланялся.

По пути домой он сопоставил две вещи. То, что уцелевшие сведения о 'Сторожке" существовали себе тихонько, не привлекая ничьего внимания... Пока ими не заинтересовался он, Мальцев. И то, что теперь они испаряются, и возможно, не только из домашнего музея Бортянского. Не он ли, Олег Мальцев, поднял эту волну? Или он придает своей персоне преувеличенное значение?

Едва Олег успел разуться в прихожей, зазвонил телефон. Мальцев снял трубку.

– Алло.

– Добрый вечер. Олег. – приветствовал его незнакомый голос. – Рад наконец вас слышать. Я звонил, но вы отсутствовали. Вероятно, навещали ваших друзей, Илларионова и Бортянского?

– Кто это? – грубо бросил Олег, маскируя замешательство.

– Тоже друг, желающий вам добра.

Мальцев ощутил легкий укол ледяной иголочки страха. Было что-то пугающее, парализующее волю в этом вежливом вкрадчивом голосе.

– Что вам нужно?

– Нужно, чтобы вы прекратили возню вокруг "Сторожки"... Поверьте, я забочусь о вашей безопасности.

– Вы же украли документы у Бортянского. – Мальцев прятал испуг за показной резкостью. – Дело сделано, разве нет?

– Да, конечно, – охотно согласился невидимый собеседник. – В том, что касается Бортянского. Но история, видите ли, довольно масштабна. Мы не можем тратить время на вычисление всех сохранившихся бумаг и свидетелей. И вам, и нам будет спокойнее, если вы попросту перестанете мутить воду.

– А если я откажусь?

– Поступите глупо.

Эти слова прозвучали с такой интонацией, с какой обычно заканчивают разговор. Прежде чем неизвестный абонент успел отключиться, Олег торопливо выпалил:

– Вам известна судьба Кудрявцевой и Сретенского?

Ответ последовал не сразу.

– Допустим, что да.

– То, что с ними случилось... Это связано со "Сторожкой"?

– Нет... Не впрямую. И вы не приблизитесь к разгадке, если будете рыться в архивах НКВД. Вашу проблему это не решит, а нам может помешать. Так что подумайте... До свидания.

В трубке раздались короткие гудки.

8.

Стивену Бренту очень хотелось спать. Еще больше ему хотелось выпить, но ни того, ни другого он не мог себе позволить.

Цветная подмигивающая схема на экране компьютерного монитора впечатывалась в мозг Брента, как типографское клише. Он давно бы выучил её наизусть, если бы Конуэй не вносил ежеминутных поправок, манипулируя мышью на столе.

– Еще раз, Стив, – сказал Конуэй и поднес к губам чашку с горячим кофе. – Стираем секторы с первого по восьмой, увеличиваем девятый, оставляем в резерве десятый и одиннадцатый.

Мышь ткнулась вправо и влево в пределах коврика, схема преобразилась, словно рождественская реклама на фасаде супермаркета.

– Дэвид Хилл, – прокомментировал Конуэй, глядя на экран, – Крис Корриган и Уильям Тейлор. Анализ предварительных данных свидетельствует, что кто-то из этих троих мог передать противнику...

– Гипотетическому противнику, – устало поправил Брент, которому до смерти надоел педантизм Конуэя.

– Гипотетическому противнику, – повторил Конуэй как ни в чем ни бывало, – информацию о "Скай Скрутинайзере", и любой из них имел практическую возможность воздействовать на спутник – путем внесения изменений в микромолекулярную структуру управляющих процессоров, либо внедрения с помощью сообщников вирусоподобных программ...

– Очень хорошо, Джим, – протянул Брент страдальчески. – И кого из троих ты определяешь мне в подопечные?

– Наибольшее подозрение вызывает, конечно, Тейлор, особенно эта его поездка в Гаррисберг, о которой толком ничего не известно... Но под него и без тебя копают. Так что выбирай из двоих.

– Выбираю Хилла, работы меньше... Только не верю я в их виновность, Джим. Кто угодно, но не они.

– Почему?

– Да потому, что не вижу мотивов, – Брент опустил ноги со стола и взял сигарету. – С какой стати кому-то из них продаваться иностранным разведкам или ещё какой-то нечистой силе? Биографии всех троих безупречны, зацепить их не на чем... Деньги, просто деньги? Но они обеспечены, если не сказать богаты. Ты бы стал рисковать головой ради лишнего нуля после единички, который в принципе тебе ни к чему?

– Я – нет, – Конуэй покачал головой. – Но есть личности, которые...

– Есть, есть... Только те личности банки грабят, а не работают на правительство США. Разве ты не изучал их психологические портреты?

– Изучал... Но факты, Стив! Они упрямее психологии. Я согласен с тобой, деньги, шантаж – в нашем случае маловероятно. Тут должна быть очень сильная мотивация, очень. Вот какая?.. Может, диверсант никому и не продался, а действовал по неким личным причинам?

– А тебе не приходило в голову, – Брент иронично прищурился, – Что все же никакой диверсии не было, и хваленый "Скрутинайзер" грохнулся сам собой? Такое случается, Джим. Вспомни "Челленджер".

– Я приму эту версию к сведению, – Конуэй скупо улыбнулся, – Но после того, как на мой стол лягут доклады, неопровержимо доказывающие невиновность всех троих.

– Убедил! – Брент шутовски поднял руки вверх. – Теперь сделай милость, убирайся, а? Я не спал двое суток.

– И надеюсь, больше двух часов спать и не будешь, – напутствовал Конуэй на прощание.

Проводив начальника группы "Д" Агенства Национальной Безопасности, Брент прошаркал обратно в кабинет, выключил осточертевший компьютер, налил свежего кофе. В последние сорок восемь часов он действительно спал только урывками, но избавиться от Конуэя стремился отнюдь не поэтому. Стивену Бренту (или Игорю Борисовичу Дубровину, как его звали когда-то в России) необходимо было остаться одному и подумать.

Внедрение Дубровина в группу "Д", святая святых АНБ США, считалось одной из крупнейших удач российской военной разведки, а произошло едва ли не случайно. Нелегал Дубровин работал под именем Стивена Брента в Англии, в одном из полузакрытых правительственных учреждений, к деятельности которого внимательно присматривались американцы. Сведения о Бренте – в числе прочих сотрудников учреждения – передавались в ЦРУ, но на том бы все и кончилось, не вмешайся тогда судьба, провидение или случай. Бренту повезло – он оказал крупную услугу некоему американскому эмиссару. Тот не остался в долгу, предложив перспективному англичанину перебраться за океан и занять пост в известной аналитической структуре. Дальнейшее уже зависело от самого Брента и закулисной поддержки не только его высокого покровителя, но и пресловутой руки Москвы. Не прошло и двух лет, как блестяще проявивший себя, абсолютно лояльный Стивен Брент работал в АНБ, а затем получил приглашение войти в состав группы "Д".

Сейчас перед Брентом стояла трудная задача. Он разделял мнение Конуэя о том, что в истории со спутником наиболее подозрителен именно Тейлор. Да, можно допустить, что он приложил здесь руку, но важен мотив. Основных вариантов было два. Первый – Тейлор действовал по заданию какой-то российсой спецслужбы, никак не связанной с Брентом и не осведомленной о его существовании. Второй – он получил задание спецслужбы иной страны или имел собственные побуждения. Брент считал, что это необходимо выяснить, несмотря на немыслимую сложность такого расследования. Если Тейлор сотрудничает с Москвой, нужно помочь ему, вывести из-под удара. Если нет – добыть (скрыв от коллег из АНБ!) доказательства его преступления, пригрозить разоблачением и заставить работать на Россию. Жаль, что нельзя попросту запросить Москву – "наш ли человек Тейлор?" Каждая спецслужба тщательно оберегает свои внутренние секреты. Вероятно, вопрос о Тейлоре в конце концов выяснится, но время будет безвозвратно упущено.

Кофе совсем остыл, пока Брент размышлял над своей проблемой. Вплотную заниматься Тейлором мешает непосредственное поручение Конуэя, Хилл... Но можно и совмещать.

Поднявшись с жесткого стула, Брент добрел до аптечки. У него есть два часа на сон, подарок Конуэя... Но если сон заменить таблетками стимуляторов, эти два часа не пропадут зря. Мистер Брент начинает раскопки, пока с доступных сведений.

9.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ – МОСКВА

СЕНТЯБРЬ 1998 ГОДА

Самолет заходил на посадку, и его раскачивало, как яхту в шторм. На столике под иллюминатором валялись карты – Кремнев играл в изобретенную им только что игру с дочерью своей двоюродной сестры, Ирой Матвеевой. Потаенный смысл создания причудливого коктейля из блек джека, бриджа и русского дурака заключался в том, чтобы отвлечь и занять девушку, которая побаивалась самолетов, в особенности взлетов и посадок.

Сделав очередной ход, Кремнев выжидательно посмотрел на Иру и невольно залюбовался ей. Ире лишь недавно исполнилось пятнадцать лет, но выглядела она на все восемнадцать – высокая, статная золотоволосая красавица. Кремев любил её, как любил бы собственную дочь, которой у него не было... Эта девушка и её мать, двоюродная сестра Кремнева – вот и все по-настоящему близкие люди в его жизни... Да еще, пожалуй, Юра Шатилов. Но Шатилова он не видел восемь лет, с тех пор как переехал из ставшей чужой и холодной Москвы в Санкт-Петербург. Какой будет их долгожданная встреча?..

– Саша! – голос девушки вернул Кремнева к игре. – Ты ходить собираешься?

– А... Да. Вот, получите. – Кремнев бросил на стол пикового туза.

– Ой, мама... – Ира выдала свою фирменную смешную гримасу. – Тут подумать надо...

– Не думать надо, а сдаваться, – наставительно сказал Кремнев.

– Фиг вам, Александр Андреич...

Ира называла Кремнева то Сашей, то дядей Сашей, то по имени-отчеству, хотя возрасту Кремнева больше соответствовало последнее – ему перевалило за тридцать восемь. Впрочем, он не препятствовал любому обращению.

Самолет накренился и плавно пошел вниз. Ира тихонько охнула, торопливо сглотнула, чтобы не закладывало уши. Кремнев ободряюще потрепал её по плечу. Он делал вид, что изучает карты, но мысли его были далеко, ведь он возвращался в Москву... В город, где взорвалась его жизнь десять лет назад, в июле восемьдесят восьмого.

10.

14 ИЮЛЯ 1988 ГОДА

МОСКВА

– Товарищ капитан! Александр Андреевич!

Кремнев обернулся, чтобы посмотреть, кто его зовет. У кромки тротуара стоял коричневый "Фольксваген". Одна из последних моделей, машинально отметил двадцативосьмилетний капитан КГБ, стало быть, выпущена недавно. А вот выглядит изрядно потрепанной, видимо, нещадно эксплуатировалась.

Профессиональный взгляд капитана цепко схватил номерной знак автомобиля – цифры мгновенно отпечатались в памяти. За рулем "Фольксвагена" сидел безмятежный молодой человек, сложением напоминающий пресловутый славянский шкаф, рядом громоздился аналогичный персонаж. Задняя дверца была приоткрыта, из-за неё и окликнули капитана Кремнева.

Секунду помедлив, Кремнев подошел к машине. Его сощуренные от яркого солнца глаза встретились с глазами человека лет сорока – идеально выбритого и подчеркнуто тщательно одетого обладателя волевого подбородка и римского носа. Перед внутренним взором Кремнева вереницей промчались воображаемые портреты известных ему хотя бы по фотографиям людей. Нет... Этого человека он точно не встречал раньше.

– Садитесь в машину, Александр Андреевич, – вежливо пригласил незнакомец и подвинулся, освобождая место.

– Если бы я садился в каждую машину... – начал Кремнев, но его перебили.

– Садитесь, садитесь! Для вас есть новости от Елены Викторовны.

В первый момент Кремнев не сообразил, о ком идет речь. Да, Еленой Викторовной звали его жену, но какое отношение она может иметь к этим чужим людям в "Фольксвагене"? И лишь потом обожгла страшная догадка, настолько ослепительная и правдоподобная, что Кремнев на миг отключился от реальности и пришел в себя только на заднем сиденье машины плечом к плечу с обходительным незнакомцем.

– Лена? Что с ней?! Она...

– Ваша жена у нас, – подтвердил интеллигентный голос над ухом капитана. – Хотите послушать пленку?

Не дожидаясь ответа Кремнева, незнакомец сделал знак соседу водителя. Тот вложил кассету в магнитофон и щелкнул клавишей воспроизведения. Почти сразу в салон ворвалась заходящаяся скороговорка, недолгий монолог женщины на грани отчаяния. Или – уже за гранью?

– Саша, милый! Саша, умоляю тебя, сделай все, что они прикажут, только приезжай скорее за мной! Здесь у них такие кошмарные инструменты, я боюсь... Приезжай скорее, Саша, милый, скорее...

Громила остановил запись. Кремнев инстинктивно напрягся. Так, левого в висок, правому сломать шею... А с этим мозгляком, что сидит рядом, вообще ничего не стоит справиться, и тогда... А что тогда?

Вихрь пронесшихся мыслей оставил столь явный отпечаток на лице Кремнева, что обладатель римского профиля не удержался от смеха.

– Расслабьтесь, Александр Андреевич! – посоветовал он. – Ведь три трупа вам ни к чему, если к ним добавиться четвертый – вашей супруги, правда? Успокойтесь, пока с ней все в порядке. И будет в порядке, если вы проявите благоразумие...

– Где она? – хрипло выдавил Кремнев.

– В приличном доме, в хороших условиях... Вот, взгляните.

Перед глазами Кремнева появилась поляроидная фотография. Цветной снимок изображал сидящую на диване молодую женщину с донельзя перепуганным выражением лица. Правая рука пленницы была прикована наручниками к трубе центрального отопления, а возле левой располагался круглый металлический поднос. На нем громоздились беспорядочной грудой какие-то блестящие щипцы, иглы, скальпели и тому подобные приспособления, напоминавшие о рабочем месте хирурга. Очевидно, это и были те самые кошмарные инструменты.