Текст книги "Дверь"

Автор книги: Андрей Быстров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Наконец что – то начало меняться вокруг. Поворотов и дверей стало меньше, как и осветительных трубок. Коридоры тонули в полутьме, полы были выщерблены, стены кое – где ковром покрывала растительность вроде мха синеватого оттенка. В центре одной двери зиял звездообразный пролом, вокруг него виднелись глубокие борозды, словно следы мощных когтей. Эта часть подземелья была заброшена, вероятно, значительно раньше остальных.

Вскоре дорогу перегородила вертикальная решетка, запертая на замок. В глаза бросалась жестяная табличка с большими черными буквами.

СЕКТОР ОБЕСПЕЧЕНИЯ БЕЗОПАСНОСТИ

ТРЕТЬЕ КРЫЛО

СТАНДАРТНАЯ КАТЕГОРИЯ А1

ПРЕДЪЯВИ ПРОПУСК

За решеткой темнела пустая полуразвалившаяся будка с застекленным окошком.

– Пропуск предъявлять некому, – сказал Сретенский и выстрелил в замок.

Пуля с визгом отрикошетила. Этого единственного выстрела оказалось достаточно, чтобы металлическая пластина с другой стороны замка отвалилась напрочь. Сретенский толкнул решетку, несмазанные петли заскрипели.

В новом коридоре уже не было никаких дверей. Он плавно поворачивал и уходил куда – то в полную темноту.

– Я боюсь, – прошептала Аня, вцепившись в руку Сретенского. – Пойдемте обратно...

– Подожди. Вон там, видишь?

Он указывал на блестящие скобы, прикрепленные к стене немного впереди. Они вели наверх, в скудно освещенный круглый колодец.

– Ты как, сумеешь подняться? – заботливо спросил Андрей Иванович. Куда бы мы ни попали, все – таки ближе к поверхности...

– Сумею, – твердо ответила Аня. – Все что угодно сумею, лишь бы выбраться отсюда...

Но сначала им пришлось доесть и допить все, что оставалось, потому что их совсем не привлекала перспектива карабкаться вверх с лишним весом банок и бутылок, рассованых по карманам и за пазухой.

Аня пошла первой. Метров десять подъема она одолела неожиданно легко, и только потом усталость дала о себе знать. Заболели мышцы рук и спины, каждая следующая скоба преодолевалась с трудом. В колодце отвратительно пахло сухой кирпичной пылью, она мешала дышать. Некоторые плохо закрепленные скобы шатались, а одна даже отвалилась, и Аня едва не рухнула на ползущего следом Сретенского. К счастью, она вовремя успела схватиться за другую скобу.

Когда девушка совершенно обессилела, выматывающий подъем подошел к концу. Над головой Ани нависала укрепленная радиальными распорками крышка люка. Если этот люк не удастся открыть, придется спускаться, а о спуске и думать – то не хотелось.

Продемонстрировав чудеса акробатики, Сретенский протиснулся к люку рядом с Аней. Задачу могла облегчить толстая труба, торчащая здесь из кирпичной кладки. Сретенский плотно обхватил её ладонью, подтянулся на одной руке и уперся головой в люк. Девушка помогала ему в меру своих сил, которые были на исходе.

Тяжелая крышка не поддавалась. Казалось уже, что отчаянные усилия не принесут результата, но в конце концов послышался глухой щелчок, сверху посыпалась труха и люк сдвинулся на пару сантиметров. Воодушевленный Сретенский поднажал еще, вытолкнул крышку и равномерными толчками заставил её отползти в сторону. Затем он подсадил Аню и вслед за ней выкарабкался из шахты.

Они стояли в длинном коридоре, совсем не похожем на те, подземные. Здесь солнце вливалось через большие окна, весело играя на никелированных ручках дверей и рисуя светлые прямоугольники на крытом линолеумом полу. Неужели утреннее солнце, подумал Сретенский с изумлением, неужели мы провели внизу целые сутки?

Аня жадно впитывала солнечный свет. Она радовалась, как маленькая девочка, получившая в подарок восхитительный воздушный шар, а между тем повода для ликования не было. Этот новый коридор не выглядел заброшенным, где – то наверняка есть люди, и едва ли встреча с ними сулит что – либо хорошее.

Люди не замедлили появиться. Как только Сретенский вернул крышку люка на место, из – за поворота показались двое, мужчина и женщина. Они шли неторопливо, мирно болтали и не выказывали никаких эмоций по адресу выходцев из подземелья, которых, конечно же, отлично видели.

Сретенский стиснул в кармане рукоятку пистолета. Он ни при каких условиях не смог бы выстрелить в человека, вооруженного или нет, а вот припугнуть – дело другое.

Двое подошли совсем близко. Мужчина, дружелюбно улыбаясь, обратился к Сретенскому.

– Простите, вы не из шестой редакции? Вроде бы я видел вас там.

Андрей Иванович ответил жестом, допускающим любое толкование.

– Скажите, – продолжал мужчина, приняв жест за утвердительный, Астахов сегодня вышел на работу? Он мне нужен, да боюсь, после вчерашнего от него мало толку... Увидите его, передайте – его искал Поляков, насчет обзора по восточным штатам.

Мужчина одарил Сретенского (а в особенности Аню) ещё одной очаровательной улыбкой, взял спутницу под локоть, и они спокойно двинулись дальше, непринужденно беседуя.

– Вот это да, – шепнул Ане Андрей Иванович. – Каждый день они, что ли, видят помятых личностей в истрепанных комбинезонах?

– Ну, если вчера в шестой редакции шла грандиозная пьянка... отозвалась девушка тоже шепотом. – Но где мы? В каком – то издательстве?

Сретенский бросил взгляд на табличку, укрепленную на ближайшей двери. "Зам. Главного редактора А.А. Тихонов", – значилось там.

– Похоже, – неуверенно сказал он. – Но меня интересует другое. Мы все ещё в этом чертовом Фоксхоле или каким – то образом возвратились домой? Учитывая, как мы сюда – или туда – попали, меня бы это не удивило.

Они зашагали вдоль коридора, мимо дверей с надписями "Студия – 1", "Студия – 2" и так далее. Возле "Студии – 3" Сретенский остановился и прислушался. Из-за двери доносился негромкий, но хорошо различимый голос с отчетливыми интонациями радиодиктора.

– Вы слушаете "Голос Америки" из Вашингтона. Через три минуты программа "События и размышления", а потом Дэйл Кинг познакомит вас с тем, как работают выборные органы власти в Соединенных Штатах и как вместе с избирателями им удается преодолевать тяготы послевоенного времени. А пока послушайте нержавеющую балладу "Металлики" "The Unforgiven" "Непрощенный". Не правда ли, красота и мощь этого лирического эпика неплохое противоядие от мертвящей скуки песнопений о коммунистической партии? С вами Джон Уиллис и "Металлика".

Зазвучали вступительные аккорды "Непрощенного". Сретенский даже не пытался скрыть крайнего разочарования, хотя и прежде не очень – то верил в волшебное возвращение.

– Фоксхол, – произнес он с потемневшим лицом. – Образ врага... Ну что же, если им хочется образа врага, они сейчас его увидят.

– Что вы задумали? – всполошилась Аня.

– Ничего особенного... Хочу немного прочистить мозги населению этого сонного царства НКВД.

Как ни старалась Аня удержать разъяренного Сретенского, он распахнул дверь и ворвался в студию. Девушке ничего не оставалось, как последовать за ним.

В полутемном помещении без окон подмигивали индикаторы электронной аппаратуры, вращались бобины магнитофонов, подпрыгивали зеленые лесенки указателей уровня звука на дисплее проигрывателя компакт – дисков. Трое сотрудников радиостанции одновременно уставились на Сретенского и Аню.

– Вырубай музыку к чертовой матери, – заорал Сретенский, размахивая пистолетом. – Давай эфир!

Вид оружия подействовал. Сидевший справа молодой человек молча развернулся к пульту, выключил "Металлику" и нажал какие – то кнопки.

– Вы в эфире, – пролепетал он и ткнул пальцем в микрофон. – Говорить нужно сюда.

– Отойдите к стене, – скомандовал Андрей Иванович. – Вон к той, чтобы я вас видел!

После того, как приказ был выполнен, Сретенский сел в кресло и притянул микрофон к себе. В горле у него мгновенно пересохло, и он заговорил хрипло, как капитан пиратского брига.

– Граждане Фоксхола... Или Российской Федерации, или Советского Союза! Как бы это ни называлось, вас обманывают. "Голос Америки" находится не за океаном, а в двух шагах от вас, и является частью злостного надувательства, как и война, которой никогда не было. Ваши руководители сеют ненависть к несуществующему врагу, потому что так вами легче управлять. На самом деле окружающий вас мир выглядит совсем иначе...

За спиной Сретенского загрохотали шаги. Андрей Иванович обернулся. В студию входили вооруженные парни в униформе НКВД.

– Бросьте пистолет, – не приказал, а как – то мягко посоветовал крепко сложенный блондин в гражданской одежде, манеры которого выдавали в нем старшего.

Сретенский глубоко вздохнул. Его пистолет полетел под ноги блондина. Тот подобрал оружие, передал одному из своей команды.

– Я с большим интересом выслушал начало вашей речи, Андрей Иванович, сказал блондин с легчайшей иронией. – Собственно, вы могли бы продолжать, ведь передачи у нас лишь записываются на магнитофон, а в эфир идут позже... Надо отдать вам должное, вы довольно быстро разобрались в ситуации... Но вот выводы сделали неверные.

– Как бы не так, – буркнул Сретенский.

– Да нет, вы все правильно оценили, но поставили не на ту лошадь. Почему – то вы решили, что вам с нами не по пути. Очень преждевременный вывод... Идемте, Андрей Иванович, и вы, Аня. Вы узнаете ещё много удивительных вещей, и надеюсь, измените свое мнение.

Вид коротких автоматов в руках персонажей в униформе говорил красноречивее слов. Сретенскому оставалось только подняться из кресла, успокаивающе приобнять Аню и выйти из студии под прицелом четырех стволов.

15.

Гордеев и Лаухина с разными чувствами наблюдали по монитору за беседой Ратомского с Мальцевым. Старая проститутка не вслушивалась в диалог, содержание которого было ей абсолютно безразлично. Украдкой от Гордеева она плотоядно облизывалась, прикидывая, как бы затащить Мальцева в постель. Только так, чтобы не узнал вездесущий Гордеев... Ведь он, как ни крути единственный источник её власти и влияния, без него она полный ноль. Да ладно, не впервой...

Михаил Яковлевич, напротив, слушал очень внимательно, придирчиво оценивая реакцию Олега на каждое слово Ратомсокого. Затея Зорина с самого начала не пришлась ему по душе, и сейчас он по – прежнему не находил веских доводов в её поддержку. Да и вообще, этот Зорин... Романтик и авантюрист. Слишком много власти и слишком мало ответственности. Пора бы серьезно подумать, как избавиться от него. Но надо действовать очень осторожно, семь раз отмерить... Зорин – не пешка, такого запросто с доски не смахнешь.

Прогудел сигнал интеркома. Михаил Яковлевич вытянул руку и коснулся холеным пальцем пласмассовой кнопки.

– Слушаю, Гордеев.

– Прорыв восьмой мембраны, – задребезжал голос в динамике. – Вы приедете?

– Тьфу, черт... Конечно, приеду.

Он отключил связь и встал.

– Что случилось, милый? – проворковала министр культур, не отрывая взгляда от экрана.

– Восьмая мембрана... Самая беспокойная, – он покосился на монитор. Ты досматривай, если хочешь, а я потом посмотрю запись.

– Ой, – капризно протянула Лаухина. – Не пора ли взорвать все эти мембраны к свиньям собачим?

Гордеев раздраженно передернул плечами.

– Если бы это было так просто...

Он вышел из комнаты, хлопнув дверью. Внизу у подъезда его ждал обтекаемый бронированный автомобиль, похожий на инкассаторскую машину. Гордеев сел впереди, рядом с водителем. Двигатель взвыл, и маленький броневик катапультировлся с места.

– Воронин выехал? – бросил Гордеев через плечо.

– Уже там, – ответили ему сзади.

– Как обстановка?

– Хуже не придумаешь. Кажется, что – то новенькое.

– О, дьявол, – простонал Михаил Яковлевич.

Броневик пронесся по фешенебельным кварталам внутреннего города, вырвался во внешний, распугивая прохожих и автомобили. В окнах мелькнули последние дома окраины, и машина помчалась по ухабистой дороге, ведущей к далеким скалам, разрезающим грязно – синее небо изломами причудливых вершин.

У подножия скал стояли несколько грузовиков и громадный фургон с распахнутыми настежь боковыми люками, из которых тянулись толстые кабели, подключенные к каким – то массивным устройствам. Михаил Яковлевич приказал остановить машину и неуклюже выбрался на дорогу. К нему тут же подошел Борис Воронин, молодой талантливый физик из Института Фоксхола. Воронин занимался теорией Сопряженных Миров и считался специалистом по мембранам. Пожалуй, он и был таковым, если иметь в виду тот факт, что все остальные знали о мембранах ещё меньше Бориса.

Откинув со лба непослушные каштановые волосы, Борис возбужденно заговорил.

– Михаил Яковлевич, мы столкнулись с совершенно новым явлением. Прошу разрешения на использование ТВЗ.

– Хочешь сунуть голову в пасть? – Гордеев неодобрительно скривился. Да что там такого необычайного?

– Эта штука поглощает свет... Она просто его пожирает! Хотите посмотреть с вышки?

– Хочу, – коротко ответил Гордеев.

В сопровождении Воронина он вошел в фургон. Они уселись в кресло, накрытое прозрачным колпаком с вырезами, напоминающим кабину легкого вертолета. В крыше раздвинулись створки, и телескопические штанги вознесли кабину на двадцатиметровую высоту.

Гордеев приложил к глазам армейский бинокль. Он смотрел вперед и вниз, туда, куда указывал Воронин.

Скалы расступались там, образуя проход шириной метров в сто, обычно (в периоды нулевой активности мембраны) ведущий к озеру. Куда он вел сейчас, никто не мог бы сказать, потому что в его глубине клокотало пульсирующее сгущение тьмы. Черная дыра извергала огромные смерчи, колеблющиеся в воздухе наподобие щупалец спрута, ищущих добычу. Воронин нашел удивительно точные слова – дыра ПОЖИРАЛА солнечный свет. Он утрачивал яркость уже над скалой, а дальше будто всасывался воронками смерчей, становясь добычей идеального мрака.

– Дадите мне ТВЗ? – голос Бориса звенел от напряжения.

– И что ты будешь делать?

– Подберусь поближе, запущу манипуляторы в эти чернила, отберу пробы...

– Ладно, – неохотно сказал Гордеев. – Рискни. Но прямо в петлю не суйся. ТВЗ у меня много, а ты один.

Щелнув переключателем на корпусе микрофона, Гордеев распорядился опустить платформу и подготовить транспортер высшей защиты.

Приземистая машина, выкрашенная в темно – зеленый цвет, была похожа на жука – бронзовика. ТВЗ, все люки которого закрывались герметично, обладал полностью автономной системой жизнеобеспечения. Никаких иллюминаторов в сплошной броне не предусматривалось, их роль выполняли телекамеры, передающие изображение на экран в кабине водителя – оператора. Управление гибкими манипуляторами, приближавшимися по количеству степеней свободы к человеческой руке, и двумя тяжелыми пулеметами, спрятанными в низких башенках, осуществлялось при посредстве системы сервомоторов. Кроме того, бортовой компьютер ТВЗ соединялся с пультом внешнего управления длинным кабелем – на случай каких – либо происшествий с оператором. Радиосвязь тоже была, но ей доверяли меньше, чем надежному кабелю. Теоретически основные узлы ТВЗ рассчитывались на бесперебойное функционирование едва ли не вблизи эпицентра атомного взрыва. Если бы речь шла лишь об отборе проб, дистанционно управляемый транспортер высшей защиты мог выполнить все необходимые маневры и без водителя (чем нередко и пользовались). Но у Воронина ещё на стадии разработки ТВЗ появился свой взгляд на проблему, в правильности которого он постепенно убедил руководство. Он считал, что не так важны пробы или видеозаписи, как непосредственное присутствие человека (не любого человека, а его, Воронина!) возле границ активной мембраны. Только человек способен уловить то, что Воронин именовал ТОНКИМИ ВИБРАЦИЯМИ (просто удобный термин без конкретного содержания). Уловить, интерпретировать, выделить значимую информацию... Как уверял Воронин, он частенько сталкивался с эффектом тонких вибраций и раньше, до создания транспортеров высшей защиты, и позже, во время рейдов на ТВЗ. Бронированный корпус для этих самых вибраций преградой не являлся... Правда, значимой информации таким образом Воронин не получил, но тернист путь истины и лиха беда начало.

В качестве убийственного довода, ультима ратио, Воронин ссылался на опыт космических исследований. В космосе, говорил он, автоматы справляются отлично, и все – таки люди летают. А здесь как можно положиться на автоматику, например, при повреждении кабеля и неустойчивой радиосвязи? Сумеет ди автомат сориентироваться в обстановке, определить приоритеты, пойти на оправданный риск? Для этого ему как минимум потребовалось бы унаследовать интеллект своих творцов.

В этих воззрениях Бориса Воронина в равных долях слились мужество ученого, рационализм экспериментатора – практика и чисто мальчишеское желание лично развинтить на части новую механическую игрушку. Так или иначе, тонкие вибрации, конечно, существовали – какой – то вид поля или волновой структуры, не регистрируемый приборами, не экранируемый и безусловно, небезопасный.

Воронин переоделся в ярко – оранжевый комбинезон. Разумеется, он не собирался покидать ТВЗ, но при непредвиденном развитии событий так его будет легче отыскать...

Забравшись в круглый люк транспортера, Воронин захлопнул за собой крышку, проверил герметичность, устроился в тесном кресле и одну за другой активизировал системы ТВЗ.

– Я готов, – доложил он в микрофон.

Его услышали двое операторов у внешнего пульта, расположенного в фургоне, а также Михаил Яковлевич Гордеев.

– Двигай, – вздохнул Михаил Яковлевич.

Транспортер зарычал, задрожал и медленно пополз к скалам, к зловещим вихрям тьмы. На экранах своих мониторов Гордеев и операторы видели то же, что и Воронин – приближающийся клубок агрессивного мрака, а потом экраны словно залила черная тушь.

– Я на месте, – спокойно докладывал Воронин, – ни черта не видно, прожекторы не помогают. Снаружи как будто что – то стучит в корпус... Не очень сильно. Разворачиваю манипуляторы.

Больше от Воронина не дождались ни слова – ни по радио, ни по кабельной связи. Красная лампочка на пульте просигнализировала о том, что герметичность кабины ТВЗ нарушена и люк открывается...

– Он сошел с ума! – взревел Гордеев, хватая микрофон. – Борис! Боря! Что у тебя происходит? Возвращайся немедленно!

Монитор другой телекамеры, установленной на одном из грузовиков и следившей за транспортером издали, показал, как ТВЗ постепенно и полностью исчезает во тьме.

– Назад! – заорал Гордеев. – Возвращайте машину!

Смертельно бледный оператор перебросил тумблер. Транспортер задним ходом выполз из черной дыры. Отчетливо виднелась распахнутая крышка люка.

Со всех сторон люди бежали к ТВЗ. Первым цели достиг молодой ассистент Воронина. Он заглянул в люк и дрожащим голосом констатировал:

– Его здесь нет.

Тихо произнесенных слов не расслышал никто, но поняли все.

16.

Едва Борис Воронин сообщил о том, что начинает разворачивать манипуляторы, его охватило странное оцепенение. Он тупо смотрел на черный экран и не мог ни пошевелиться, ни что – либо сказать. Он слышал призывы Гордеева, но вряд ли осознавал, кто к нему обращается и зачем. Снаружи раздавался тупой равномерный стук, а потом Воронин ощутил голос – да, именно так. Этот голос звучал внутри мозга Воронина, более того – внутри всего тела, словно возникал из колебаний тех молекул, что складывают человеческий организм. Или (это сравнение посетило Бориса много позже) будто говорило все его тело...

– Открывайте люк и выходите.

Воронин потянулся к замку люка. Анализируя впоследствии свои ощущения, он не мог дать им адекватной оценки. Мозг его работал четко, мысли были ясны, никакого тумана. В эмоциональной области также никаких сбоев не происходило – он чувствовал себя так, как и должен чувствовать человек, вплотную столкнувшийся с чуждым, непостижимым. Но что – то заставляло его повиноваться голосу, не думать о сопротивлении, не поступать вопреки. Его воля была свободна... И в то же время он беспрекословно подчинялся таинственному зову.

Люк распахнулся, и Воронин покинул кабину.

В совершенной мгле он стоял на чем – то гладком и упругом, явно не на скале и не на голой почве. Транспортер уползал прочь, но Воронин не видел и не слышал его. Было холодно и очень влажно.

– Идите вдоль указателя цели, – сказал Голос.

Указателя цели? Воронин огляделся в темноте. Нигде ни малейшего просвета, ни единого намека на этот самый указатель. Впрочем ...

Под ногами Бориса что – то слабо светилось. Он наклонился. Это оказалось тонкая трубка наподобие тех, что применяются в медицинских капельницах. Внутри, под тонкой оболочкой (и на ощупь напоминающей мягкий пластик) прокатывались волны неверного малинового свечения.

Борис выпрямился и двинулся в направлении этих волн. Трубка уходила в безбрежную темноту по прямой линии. Пустое, черное пространство впереди наполняли лишь звуки и запахи. Время от времени слышались глухие удары, будто на цементный пол бросали мешки с песком. Были ещё какие – то неопределенные вздохи или стоны... Пахло сладковато, даже приторно, словно неопытный парфюмер вознамерился воссоздать ароматы оранжерейных цветов, но переусердствовал.

Из пространства, откуда дул прохладный ветерок, приносивший этот запах, материализовалось нечто и помчалось на Бориса. Сначала это выглядело как голубоватое облачко, летящее по спирали. Оно увеличивалось в видимых размерах и вскоре приняло форму огромного кальмара с короткими щупальцами. Уродливую голову (если у кальмаров есть голова) усеивали десятки немигающих желтых глаз, и все они смотрели прямо сквозь Бориса...

Воронин инстинктивно пригнулся. Чудище пронеслось низко над его головой и исчезло.

В полном мраке Воронин оставался недолго, но не скоро вышел и к свету. Вокруг то и дело возникали и пропадали смутные, неописуемые призраки, источающие бледные ореолы всех цветов спектра. Борис хорошо разглядел только невысоко летящие извивающиеся полотна, вблизи напомнившие ему морских скатов – мант. Их колышащиеся крылья покрывали многочисленные ярко – красные пятнышки, а в передней части тел торчали изогнутые крюки.

Справа заблестело в неизвестно откуда ударившем луче подобие металлического рельса. По нему с большой скоростью катились сверкающие сложные механизмы, длинными вереницами – примерно десять – двенадцать одинаковых, потом столько же других, и так далее. Борис шел вдоль трубки, а рельс круто забирал в сторону, и вскоре бесконечные вереницы механизмов превратились где – то вдали в цепочку огоньков.

Теперь Борис приближался к загадочному сооружению, залитому красноватым светом и похожему на вздыбленный локомотив. Кое – где вздрагивали пружины антенн с крохотными шаровидными наконечниками.Снизу в темных отверстиях сновали, как поршни или челноки, тускло поблескивающие цилиндры. В некоторых из них были сделаны сквозные просечки в форме буквы Т.

Возле сооружения с задумчивым видом прохаживался человек.

Самый обыкновенный человек, лысоватый, в очках, лет, наверное, за пятьдесят, в поношенном костюме, в резиновых хирургических перчатках. Он постукивал молоточком по выступающим деталям машины и неодобрительно покачивал головой.

Воронин подошел ближе, в сильном волнении и уверенности, что наконец получит ответы на будоражащие вопросы, но вдруг остановился как вкопанный. Взгляд его упал на чемоданчик в левой руке мужчины. Чемоданчик этот, старый и обтрепанный, был оклеен фотографиями красоток, и из него высовывалась голова попугая.

Галлюцинация, наваждение – это Воронин понял очень отчетливо. Под каким бы воздействием и контролем ни находился Борис, очевидно, этого было недостаточно, чтобы нейтрализовать защитные реакции сознания. Перегруженный чуждой информацией мозг занимал круговую оборону, создавая спасительные видения во враждебном окружении шокирующей реальности.

Появление галлюцинации встревожило и обеспокоило Бориса. Если так будет продолжаться, вскоре он не сможет отличить собственные иллюзии от объектов действительного мира... Или здесь все – иллюзия? Воронин зажмурился. Когда он открыл глаза, человек пропал, а громадная машина оставалась на месте. Борис постучал кулаком по гулкому металлическому листу обшивки. Может ли наваждение быть НАСТОЛЬКО убедительным? Да, может, ответил себе Борис, изучавший когда-то факультативно психологию и психиатрию. Однако если нет никакого способа разделить фантомы и материальные предметы, надо просто выбросить это из головы.

Успокоив себя таким нехитрым соображением, Воронин снова отправился в путь, оставив позади чавкающую и гремящую машину.

Дальше было светлее, хотя источник этого света оставался скрытым от глаз. Борис подошел к высоким приоткрытым воротам с длинной надписью, отдаленно напоминающей иероглифические письмена египтян. Прозрачная трубка – указатель цели – ныряла за ворота. Борис протиснулся в узкую щель между створками и оказался в подобии города. Стройные белые башни тянулись вверх, к сводам исполинского купола, откуда свешивались на тонких тросах мерно вращающиеся четырехконечные кресты. Через равные промежутки времени пронзительно трещал звонок, кресты останавливались и с их лопастей сыпались листочки серебристой фольги. Борис поймал один из них и убедился, что на фольгу это похоже только издали – гибкая ткань, образованная переплетением тончайших серебряных капилляров. Во множестве валявшиеся вокруг листочки собирали и поглощали пронырливые черные машинки вроде механических пауков косиножек.

Указатель цели обогнул очередную башню и ушел отвесно вниз в отверстие диаметром с кулак под ногами Воронина. Озадаченный Борис опустился на колени, просунул руку в это отверстие, вскрикнул и попытался отпрянуть.

Что – то очень холодное сомкнулось на его запястье, как браслет наручников. С громким гудением раздвинулись створки горизонтального люка, и Воронин увидел жерло глубокой шахты. Руку Бориса удерживало блестящее кольцо на цепи, которая тут же натянулась. Потеряв равновесие, Воронин свалился в шахту.

Его подхватило какое – то силовое поле. Борис покачивался в нем, как спеленатый кокон шелкопряда. Начался быстрый спуск. Кольцо на запястье Воронина распалось и словно дематериализовалось. Люк закрывался над головой Бориса.

Силовое поле увлекало Воронина вниз, как скоростной лифт. Освещенные участки шахты чередовались с неосвещенными, мелькали боковые тоннели и пещеры. Торможение сопровождалось такой перегрузкой, что у Бориса потемнело в глазах. Силовое поле отпустило его, и он шагнул в обширный зал, где указатель цели опирался на никелированные ажурные стойки полуметровой высоты и петлял среди фантасмагорических архитектурных конструкций из белого металла. Кое – где виднелись экраны, стереоскопически восроизводящие маловразумительные сцены, например: по отвесным стенам взбирались многорукие мохнатые существа, а навстречу им сыпались дымящиеся синеватые пирамидки.

Низкий решетчатый барьер в центре зала отгораживал круглую яму, где ворочалось и булькало что – то похожее на громадный мешок с картошкой. На серой ноздреватой поверхности мешка выступали крупные капли мутной жидкости.

Борис обогнул решетку и вскоре вышел в тесный коридор, за которым простиралась анфилада сводчатых галерей. На продолговатых столах бесконечными рядами лежало то, что Борис принял за обезглавленные человеческие тела ( подходить ближе он почему – то не захотел). К срезам шей пристыковывались толстые изогнутые трубы – хоботы. Они сплетались наверху, порой раздувались и краснели. Хоботы содрогались, а тела начинали биться в конвульсиях, словно из них высасывали остатки жизни. В прозрачных ящиках на высоких подставках мерцала бледно – фиолетовая желеобразная субстанция, и в каждом из таких ящиков находилось явно органическое образование, выглядящее как обнаженные полушария мозга. Полушария эти, ритмично пульсирующие, были опутаны проводами, и они имели глаза... Иногда как будто принадлежавшие человеку или животному, но чаще непонятно кому. Они жили, эти глаза, они поворачивались к Борису и провожали его исполненным тоски взглядом из своих стеклянных гробов. А в некоторых ящиках пульсаций не замечалось, и глаза там были угасшими, невидящими... Мертвыми.

Далее Воронину пришлось пробираться по каким – то спиральным тоннелям, где хозяйничали угловатые механизмы, а может быть, живые существа – они в равной степени походили на то и другое. Они выполняли сложную работу, их суставчатые щупальца двигались с хирургической аккуратностью. Здесь царили скрежет, гул, лязг и тошнотворные запахи.

Тоннели снова привели Воронина в темноту, а когда на мгновение вспыхнул свет, к Борису метнулось ужасное, совершенно безумное лицо с раскрытой пастью и горящими, лишенными век глазами. Пожалуй, только инстинкт самосохранения уберег Воронина от обморока. Ноги плохо держали его, когда он выбирался из вновь наступившей тьмы в пещеру, куда вел указатель цели.

Пределов этой огромной пещеры разглядеть было невозможно, они оставались за туманным занавесом мглы – не исключено, что во многих километрах. Колоссальные машины деловито погромыхивали в ровном свете прожекторов, укрепленных на вершинах мачт. У подножия одной такой мачты на зеркально отполированной гранитной поверхности покоился трехметровый шар с открытым люком. Туда и протягивались путеводная нить.

Через люк Воронин забрался внутрь шара и очутился в комнатке с ромбовидными стенами, где висели словно подсмотренные в ночных кошмарах маски. Из их глазниц высовывались вкривь и вкось какие – то объективы, а на маленьком столике лежал синевато – белесый полупрозрачный куб, не больше компьютерной аудиоколонки, и в его толще светились яркие золотистые искры.

Конец трубки – указателя цели – нависал прямо над кубом, который, очевидно, той самой целью и был.

– Теперь вы должны разбить это, – сказал Голос внутри Бориса.

Сердце Воронина колотилось так, будто ему не хватало места в грудной клетке. Он осторожно взял куб, оказавшийся достаточно тяжелым, точно отлитым из хрусталя. Объективы с тревожной готовностью вытянулись из глазниц масок и уставились на Бориса, точнее, на куб в его руках. Воронин поднял куб над головой – объективы следили – и швырнул под ноги.

С сухим треском куб разлетелся на мелкие осколки, источавшие едкий пар с резким щелочным запахом. Весь сжавшись в комок нервов, Борис ждал.

Снаружи послышался нарастающий вой, стены комнатки затряслись, свет померк, почти угас. Воронин повернулся к люку и увидел, что он закрыт гладкой крышкой. Борис толкнул её без особой надежды и без всякого результата.

Малиновая трубка вдруг лопнула. Из разлома медленно поползла змейка красноватого дыма. Ромбовидные стены начали сдвигаться – комната уменьшалась. Пропорционально сокращались и маски, и люк, и стол... Еще немного, и Бориса неминуемо раздавит.

Непримиримый атеист Воронин с отчаянием пытался вспомнить или хотя бы изобрести какую – нибудь молитву... С горькой иронией он подумал о том, что если с ним хотели покончить, то выбрали не самый простой и удобный способ. Он уже сидел скрюченный в три погибели, сдавленный неодолимой силой...