Текст книги "Отряд зародышей (СИ)"

Автор книги: Андрей Быков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Следующим был Дворянчик. Как обычно, начав высказывать своё возмущение по поводу нечеловеческого обращения, он размахивал руками и всячески грозился. Но после того, как совсем рядом с ним дважды просвистел хлыст, предпочёл, покачиваясь, продолжить бег молча. Короче говоря, в той или иной мере возмущение своё высказали все. Даже обычно молчаливый и скромный Одуванчик попытался вставить свою монетку в мой зад. Ему я посоветовал просто заткнуться. Просто по молодости лет. Так, мило беседуя на бегу (я – на скаку), мы добрались до берега реки.

Речка эта довольно широкая, саженей с полсотни будет, течение бурное и быстрое, а вода – холодная. Ещё бы! В неё ведь со всех окрестных ледников талая вода стекает. Правда, сама речушка у берега не глубокая. Но на стремнине с головой накроет.

– А ну, марш в воду! – скомандовал я.

Да им особо и командовать‑то не надо было. Сами туда рвались. Кто организм разгорячённый охладить, кто жажду, с перепоя возникшую, утолить…

Но долго я им прохлаждаться не дал. Быстренько повыгонял всех на берег и бегом отправил в обратный путь. Час бега до реки, а потом ещё час – обратно, оно, знаете ли, организм сильно встряхивает. И потому блевать они начали ещё по дороге, на подходе к лагерю. А в лагере они это дело продолжили. Все. Их так выворачивало наизнанку, что я даже начал беспокоиться об их здоровье. Но ничего, пережили.

Завтракал я, понятное дело, в одиночестве. Остальные на еду даже смотреть не могли. Весь день ходили какие‑то смурные, о чём‑то шептались по углам, замолкая при моём приближении и отводя недобро прищуренные глаза. Где‑то во второй половине дня я уже точно знал, что меня ждёт. Оставалось только определить, когда же именно.

Ужин прошёл в полном молчании. К вечеру их молодые желудки уже настолько прочистились, что еды требовали просто в неимоверном количестве. А потому ели долго и много. Плотно поев, бойцы разошлись по сторонам, как‑бы невзначай взяв меня, сидящего за столом, в круг.

По летнему времени мы ели на улице, под навесом. Это была наша, так сказать, летняя кухня. Позже, когда казарма будет уже полностью готова и на улице похолодает, готовить и есть будем там. А пока – здесь, на улице. Так что простора хватало…

Ну, вот. Сижу я, значит, за столом, кашу доедаю, делаю вид, что ничего не замечаю. А они вокруг меня отираются и переглядываются эдак, со значением. Мол, не пора ли? Заговорщики, мать вашу! Как дети малые, честное слово… Я жду. И тоже думаю: уж начинали бы поскорее, что ли. Хоть душу отведу. А то давно уже свербит кое‑кому мозги через битьё морды вправить.

И тут, чувствую, началось! Сперва движение у меня за спиной, резкое такое. Быстро оглядываюсь назад и едва успеваю вскинуть над головой сведённые «домиком» руки, как на них тут же падает одеяло. Оттолкнувшись от стола обеими ногами, падаю со скамьи назад. Перекат через спину. Перекатившись, вскакиваю на ноги и тут же, с разворота, влепляю кому‑то в нос. Увернувшись от мелькнувшей у самого уха палки, бью ногой и, выходя из круга, в два прыжка ухожу обратно через стол. А дальше понеслось…

Как проходила наша развлекуха, кому, когда и куда досталось, теперь уж толком и не вспомнить. Они, сукины дети, заранее палки припасли. Чтоб меня, значит, ловчее бить было. Ну, в общем‑то, пару раз мне по спине да по рёбрам этими палками досталось… Только разве их удар сравнить с тем, как здоровые мужики бьют, когда в приличном кабаке свара начинается? А уж через сколько драк я в этих кабаках прошёл! Почитай, в каждом городе, где я на своём веку побывал, хотя бы раз, да подрались. Вот там били, так били! А у этих так… Мелкий укус… Да и кольчужка, загодя под куртку форменную пододетая, тоже силу ударов, хоть немного, а гасила.

Помниться, Хорёк мне по рёбрам палкой хрястнул. За что тут же и получил прямой в челюсть. А после хорошего пинка в живот влетел под стол, где и затих надолго, ещё в полёте приложившись затылком о столешницу. Дворянчик тоже мне по спине дубинкой своей накатил. Наловчился, всё же, стервец, мечём махать. Вот и пригодилось… Махал, правда, недолго. Я его руку на втором махе перехватил и так по кругу крутанул, что он, влетев с разбегу мордой в один из опорных столбов навеса, едва его не проломил. Там и стёк по нему. На весь остаток вечера. Остальные тоже своё отхватили, каждый в свой черёд. Дольше всех с Циркачём провозился. Вёрткий, зараза, оказался. И – цепкий. Но ничего. Попотев, управился и с ним. Правда, мне ещё повезло, что Степняк, главная силовая поддержка нашего отряда, в это время дежурил на смотровой площадке. Думаю, что в его присутствии справиться с этой оравой мне было бы гораздо тяжелее. Что ни говори, а сила у него немереная. Потому я его предусмотрительно наверх и отправил на ночь. Так сказать, во избежание осложнений…

В общем, бились мы не долго, но жёстко. Через несколько минут практически весь отряд был в отключке. Умывшись у родника, я ушёл спать на смотровую площадку. Чтоб, значит, среди ночи их своим сонным видом не соблазнять… Степняк, наблюдавший за побоищем сверху, ничего мне не сказал. Лишь тяжело вздохнул и отвернулся, делая вид, будто что‑то разглядывает за перевалом. Ну, и я с ним заводить разговор не стал. Молча улёгся на кучу соломы, брошенной в гроте, завернулся в плащ и заснул.

И вот сейчас, после того, как все проспались и страсти улеглись, я решил побеседовать с личным составом о том, с чего бы вдруг в отряде такой переполох.

– Ну? – повторил я, – Чего молчим? Сказать нечего?

Но пацаны только отводили глаза, делая вид, будто их это не касается.

– Кстати! Полоз! Я – не понял! А ты‑то чего в эту заваруху полез?! Ты же вчера ночью на площадке службу тащил. Следовательно – в групповой попойке не участвовал и утренней пробежкой не занимался!

– Ну… я… это… – Полоз, смешавшись, отвёл глаза в сторону.

– А! Ты, видимо, решил товарищей по оружию поддержать? – высказал я предположение, – Ну, и как? Поддержал? Получилось? Глазик не болит? Рёбра все целы!?

Полоз, получивший вчера сначала коленом по печени, а потом хороший «крюк» справа, сумрачно потрогал левую сторону лица, всю заплывшую радужной расцветкой, тихо вздохнул и промолчал.

– Теперь следующий вопрос. Кто притащил пойло? Хотя и на него можете не отвечать… Вариантов два! Это либо Грызун, либо – Цыган!

Я подошёл к ним, сидевшим рядышком и хмуро отмалчивавшимся, ухватил за загривки и слегка встряхнул.

– Ну, что, дети мои недалёкие!? Будем признаваться, кто из вас сей подвиг совершил!? Хотя я лично склоняюсь к тому, что вы вдвоём это сделали. В одиночку просто невозможно столько добра приволочь!.. Чего молчим? Стесняемся?

Однако парни продолжали упорно отмалчиваться, избегая смотреть мне в глаза.

– Ну, если больше никто ничего добавить не хочет, тогда скажу я. Тщательно обдумав вчерашнее происшествие, я пришёл к двум выводам, которыми и хотел бы с вами поделиться. Первое: результаты драки ясно показали мне, что как бойцы вы пока ещё никуда не годитесь. Абсолютная пустышка! Нет, это ж надо, а!? Восемь человек, вооружённых палками, нападают на одного и не могут справиться! И это в условиях внезапного нападения! Позорище! А если завтра из‑за перевала стадо дикарей припрётся, вы с ними как разбираться будете!? Ко мне прибежите за защитой? Так меня тоже на всех может не хватить… Короче говоря, вывод следующий: продолжительность и нагрузку в вашем обучении воинскому умению следует резко увеличить. Вот с сегодняшнего дня и начнём.

Лица у них явно поскучнели и сделались какими‑то… обречёнными, что ли? Оно и понятно. Я и так на занятиях гонял их и в хвост и в гриву, а тут ещё такая перспектива вырисовывается.

– А второй? – угрюмо спросил Хорёк.

– Второй? А второй вывод такой: похоже, я вам чем‑то не нравлюсь, парни! Хотелось бы услышать, чем именно. Кто озвучит?

Поначалу все молчали. Я – тоже. Потом их как прорвало. Говорили все разом. И про бесчеловечное отношение, и про жестокость, и про то, что, мол, так с людьми обращаться нельзя. Грызун припомнил мне, как я его чуть не задушил, Дворянчик – историю с его кобылой. Цыган был недоволен тем, что я заставляю его разучивать на трубе сигналы. У него, мол, ничего не получается, а остальные над ним смеются. Абсолютно все высказывали своё недовольство полученными вместо имён прозвищами. А ещё не нравится то, что сидят они на этом посту, как в тюрьме. Ни выйти никуда, ни развлечься ни чем. Тут, как я понял, речь шла о возможности бывать периодически в посёлке и как‑то там отдыхать. Ну и так далее, и тому подобное. Крику и претензий было много. Постепенно, выговорившись, они успокоились и замолкли. За всё это время я не проронил ни звука, давая им возможность выплеснуть накипевшее.

Когда, наконец, народ угомонился, заговорил я. Напомнил им о том, что они теперь служат в армии, а не ходят, как какие‑нибудь гражданские, по своим делам. Напомнил про устав и воинскую дисциплину, а так же про то, что они, как воины, просто обязаны постоянно обучаться воинскому умению. И не потому, что так в уставе сказано, а просто для того, чтобы в битве выжить, а не быть прирезанным, как цыпленок. И именно поэтому требования мои к ним останутся прежними, и даже возрастут. И прозвища свои они будут носить до тех пор, пока не докажут мне, что стали воинами, способными себя и своё имя защитить. Как оно уже и было сказано ранее. А вчерашняя драка только подтвердила, что на сегодняшний день им до возвращения своих имён обратно ещё ой, как далеко…

Единственное, что я им пообещал, это по возможности отпускать их поочерёдно в посёлок. Отдохнуть, развлечься и сбросить излишнее напряжение. Особенно – по мужской части. Но при условии, добавил я, что эти развлечения не приведут к осложнениям в наших с поселковыми отношениях. В отношении чего меня клятвенно заверили, что ничего подобного не будет. Я предупредил, что отпускать в посёлок буду только за какие‑то заслуги и успехи в службе и при обучении, а не просто так. С этим все тоже были согласны. На том и порешили.

К обеду из посёлка приехали мужики, свободные от работ на дому, помочь в строительстве казармы. С ухмылкой оглядев разукрашенные лица моего отряда, приехавшие обернулись ко мне.

– А чего это у вас тут такое было?

– Да так, – ухмыльнулся я в ответ, – некоторые решили выяснить, кто же здесь круче.

– Ну и как? – полюбопытствовали мужики.

– Выяснили. Больше вопросов нет…

Приехавшие сельчане только головами покрутили. Мои же пацаны лишь хмуро отмалчивались, не реагируя на подначки, что сыпались на них со всех сторон.

«Сержант наш, конечно, грубый и плохо воспитанный хам. Что делать?.. Родился и вырос в деревне. Потом – всю жизнь в армии. Какое уж тут воспитание?.. Хотя, откровенно говоря, во время памятной беседы с деревенским мужичьём в таверне он сумел удивить меня некоторой, пусть и довольно слабой, изысканностью речи. Но вот то, что он там наврал про моего отца, возмутило меня до глубины души!.. И если б не этот здоровяк, Степняк, так некстати придавивший мне шею, я устроил бы ему грандиозный скандал прямо там, в этом кабаке. По крайней мере, так я думал тогда…

Но теперь, после нашей драки, я думаю – слава Высшему, что Степняк мне тогда не дал вылезти! Если уж десятник сумел нас всех так отделать, то меня одного он попросту вбил бы в пол прямо там, в таверне, чтоб только не слышать мою ругань…

Так что, придётся мне, графу и потомку древнего рода, временно (я подчёркиваю – Временно!) подчиняться этому неотёсанному и грубому мужлану.

О, Господи, молю тебя! Сделай так, чтоб я как можно скорее смог получить офицерский патент! Это – во‑первых. И во‑вторых: сделай так, чтоб после получения мной патента сержант Грак оказался у меня в подчинении! Вот тогда‑то я душу отведу!! Я ему всё припомню. И прозвище это оскорбительное – Дворянчик, и кобылу мою, в грязи измурзанную, и даже то, как мы с похмелья к речке бегали. Всё припомню, дай срок!»

Выпустив пар и наоравшись, мы зажили прежней жизнью. Кстати, после этой драки я заметил, что отношения в отряде стали какими‑то… более тёплыми, что ли. У парней явно прибавилось и уважения ко мне и больше дружеского участия по отношению друг к другу. В который раз подтвердилось одно из моих жизненных наблюдений: настоящим мужчинам, чтобы подружиться, надо хотя бы раз в жизни в общей драке поучаствовать! Да и к занятиям нашим они после этого стали относиться с гораздо большим прилежанием и старательностью. Мордобой в этом деле, знаете ли, очень способствует… Самооценку на место ставит.

В посёлок я их временами отпускал. Так сказать, «на побывку», в те дни, когда и в посёлке выходные были. Ну, понятное дело, и сам тоже ездил…

«Побывка» такая у нас начиналась всегда одинаково. Первым делом заезжали к старосте, в баньке попариться. Да заодно домашним пивком побаловаться. Потом, оставив у старосты на дворе лошадей, шли в кабак. Там, сев за столом, заказывали плотный ужин и хорошую выпивку. Однако напиваться – не напивались. Помнили о том, что утром домой возвращаться. Там же, в кабаке, к нам подсаживался кто‑либо из сельчан. Поговорить о том, о сём, байки послушать, самим что‑нибудь интересное рассказать. Если с нами был Цыган, то он, не чинясь и не ломаясь, весь вечер пел песни разные: весёлые и грустные, цыганские или какую другую – кто чего попросит. Но особо весело было в те случаи, когда с нами приезжал в посёлок Грызун. Он был мастером заключать на выигрыш такие пари, что, казалось бы, выиграть у него – плёвое дело. И при этом противник Грызуна всегда проигрывал! В конце концов все уже знали, что у Грызуна пари выиграть невозможно. И всё‑таки каждый раз попадались на его очередную уловку.

Обычно это происходило следующим образом.

Грызун, выпив в одно горло пару бутылок сельского вина и явно будучи пьяным, обращался к кому‑либо из присутствующих, едва выговаривая заплетающимся языком:

– Слухай сюда, паря… А спорим, я сейчас… вот прямо здесь… у тебя на глазах… (дальше шло собственно предложение пари. Например…) выпью три кружки пива быстрее, чем ты сможешь выпить две рюмки перегонки!… и ты ничего… не успеешь… сделать…

– Кто!? Я!? – тут же широко раскрытой пастью глотала крючок потенциальная жертва.

– Ты… – пьяно мотал головой Грызун.

– Да я тебя!..

– Спорим?… тут же предлагал наш пройдоха.

После такой подначки заведённого спорщика уже было бесполезно отговаривать. Азарт, желание выиграть и винные пары вперемешку ударяли ему в голову, мешая вовремя сообразить, С КЕМ! он собрался спорить. Условия пари заключались тут же. Грызун, правда, не зарывался, меру знал. Обычно проигравший должен был выставить всем присутствующим по кружке пива. А своему сопернику‑победителю ещё и дополнительную бутыль вина и закуску.

– Ну, что, начнём? – предлагает неосторожный селянин.

– Начнём, – покачиваясь на ногах, соглашается Грызун, – эй, Стакаш, где ты там!? А ну, неси сюда три кружки пива и две стопки перегонки!.. Да поживее…

Трактирщик быстренько приносит и устанавливает перед спорщиками озвученный заказ и отходит в сторонку понаблюдать, что же будет происходить дальше. Остальные присутствующие, оставив разговоры, тоже переключаются на наш столик.

– Только, чур, уговор, – пьяно качает пальцем Грызун, – ты чтоб мои кружки‑стаканы не трогал… Лады?

– Да нужны они мне… – соглашается селянин.

– Ну, и ладно!.. Тогда – начинаем… Тока, щас… погодь… я со своего стакана вино допью… И – начнём…

– Давай, давай, – усмехается мужик, нервно потирая руки в предвкушении уже близкого выигрыша.

Грызун одним махом опрокидывает остатки вина своего в широко раскрытый рот и, перевернув стакан, быстро накрывает им одну из стопок, стоящую перед соперником. Потом не торопясь берёт со стола свою кружку и делает первый глоток…

– А!.. а… – мужик раскрывает рот, оглядывается по сторонам, пытаясь что‑то сказать, закрывает, открывает опять… На лице его написана такая растерянность и возмущение, что окружающие не выдерживают и чуть ли не валятся под столы от хохота. После нескольких секунд недоумённо‑возмущённого молчания у незадачливого спорщика наконец прорезывается голос:

– Ты чего это сделал, а!? Ты зачем мою стопку своим стаканом закрыл!?

– А разве ты говорил, что этого нельзя делать? – искренне удивляется Грызун. Голос его абсолютно чист и трезв, будто это и не он сидел перед нами всего пару минут назад упившимся в лоскуты.

– Это не честно! – вопит мужик, – Обман! Да ты мошенник!

Тут уж в спор приходится вступать мне. Потому, как налицо оскорбление солдата армии Его королевского величества и моего, стало быть, подчинённого.

– Ну, вот что, дядя, – говорю я, слегка встряхивая того за ворот, – ты язык‑то свой попридержи. Тебя на спор идти никто не заставлял. Наоборот – отговаривали. Да ты сам того захотел. Понадеялся на то, что пьян мой солдат, несуразицу плетёт. Захотелось погулять на халявку!? Ан, не вышло! А коль проиграл, так – плати! Верно я говорю, люди добрые? Должен он, что положено, выставить?

А все ж помнят, на что спор шёл. Кому ж на дармовщинку лишней кружки пивка не захочется!?

– Да! – дружно кричат всё ещё посмеивающиеся сельские мужики, – Конечно – должен!

Ну, ещё бы они отказались!.. И вот что интересно… Я заметил, что громче всех и азартнее кричат всегда те, кто совсем ещё недавно попадались на точно такой же крючок, закинутый им Грызуном… Тешили своё самолюбие что ли, радуясь, что не они одни такими лопухами оказались? А есть и другие, которые ещё «лопушистее» их. Потому как прошлый пример сегодняшнему спорщику впрок не пошёл.

И очередной проигравший спорщик ковыляет к барной стойке и нехотя, очень медленно достаёт из‑за пояса заначенные монетки, оплачивая оговоренный заказ на всех присутствующих. Либо прося трактирщика записать за собой долг в книгу, клянясь, что при первом же случае непременно отдаст.

А уж после того, как веселье в трактире заканчивалось, мы расходились по своим знакомым «милым подружкам». Были это всё женщины одинокие, мужей потерявшие. У кого горцы при набеге мужика побили, кто зимой в горах замёрз, либо там же с кручи сорвался. Кому на охоте не повезло – зверь подрал. А кто и в реке потонул. Почти все эти женщины уже имели хотя бы по одному ребёнку, с мужем, ныне потерянным, прижитым. Поселковые ни нас, ни женщин этих за встречи такие не осуждали. Потому как, во‑первых, трудно бабе одной жить, без ласки мужской, да и без помощи по хозяйству. А во‑вторых, мужиков в посёлке всё одно было меньше, чем женщин. На всех не хватало…

Вот и радовались эти одиночки хотя бы солдатской нашей не долгой и не частой ласке да помощи.

Однако пари, Грызуном заключаемые, продолжались недолго. Однажды произошёл случай, после которого я строго‑настрого запретил ему заниматься чем‑либо подобным. Неприятный, надо сказать, случай…

Вернувшись однажды вечером с объезда, который мы проводили к перевалу вместе с Хорьком и Степняком, я скинул с себя лишнюю одёжку и направился к лохани, наполненной дождевой водой, чтоб смыть с себя пот и дорожную пыль. Ополоснувшись и растираясь полотенцем, зашёл в свою каморку и сунулся в сундучок, сколоченный у стены и предназначенный для хранения всякого имущества. Достав с самого дна большую деревянную шкатулку с предназначенным для отряда денежным довольствием, я поставил её на стол и, закрыв крышку сундучка и уселся на него сверху.

Деньги эти я получил у полкового казначея. Перед самым выездом в горы. Сумма была рассчитана на первые полгода. Потом должны были привезти ещё, вместе с продуктами, что полковой обоз должен был нам доставить ближе к зиме. Выдавал я деньги регулярно, в конце каждого месяца, не забывая делать соответствующие отметки в казначейской ведомости. И так как подходил конец месяца, надо было подготовиться к очередной выдаче жалования.

Ну, так вот… Разворачиваю я, значит, шкатулочку замочком к себе… и мне быстро так делается ОЧЕНЬ нехорошо… Замочек на крышке сломан. Откидываю крышку. И сразу же вижу – денег не хватает. Нет, деньги‑то есть. Но явно не все, какие должны быть. Сверяясь с ведомостью, быстренько пересчитываю. Точно! Двадцать пять золотых пропали Бог весть куда. Серьёзная сумма!

Первая мысль была: «Ну, вот и дождался… Грызун, гад! Точно он! Больше некому…»

Приоткрыв дверь, вызвал к себе Хорька. И когда тот вошёл и прикрыл за собой дверь, я ему и выложил насчёт денег. Всё ж таки он у меня вроде как в заместителях…

Хорёк, даже не думая, выразил вслух то же самое, что и я подумал:

– Грызун! Точно говорю, его рук дело. Надо его поскорее за горло брать, пока не ушёл.

– Погоди, не горячись, – остановил я его, – а если это не он? Как докажем? То, что он вором был – не доказательство.

– А мы вещи его обыщем, – зло прищурился Хорёк, – если найдём, вот вам и доказательства.

– Обыск… – поморщился я, – не нравится мне это…

– Я тоже не из прокурорских! А только по‑другому никак не получится.

– Не получится, – согласился я, – ладно, собирай всех в казарме. Надо дело делать.

Когда весь отряд, за исключением дежурившего на смотровой площадке Дворянчика был собран, я вышел из своей каморки и, поставив шкатулку с деньгами на большой стол, стоящий посреди казармы, спросил:

– Все знают, что это? Отлично. Тогда должен сообщить вам одну крайне неприятную для всего отряда новость. Сегодня я обнаружил пропажу денег. Довольно большую пропажу. По этому поводу замечу, что новость не приятна не потому, что пропали деньги. А потому, что тот, кто их взял, сейчас находится среди нас. Других вариантов нет…

Бойцы явно напряглись, перемалывая в своих головах только что услышанное. Начали встревожено переглядываться и подталкивать друг друга локтями. Ещё бы! И без меня каждому понятно, что человек, укравший деньги, находится здесь, в казарме. Может быть, даже стоит совсем рядом, касаясь своей рукой твоего локтя. Не очень‑то приятная ситуация…

Наконец, после непродолжительных переглядываний, взгляды всех присутствующих сошлись на одном человеке. На Грызуне. Тот, увидев устремлённые на него со всех сторон взоры, аж перекосился весь. Лицо вмиг стало злым и отчаянным.

– Чего смотрите!? Думаете, Грызун взял, да!? Потому, что вор Грызун. Ему и в общаковую кассу залезть не долго!?.. – выскочив из строя, он с силой рванул на груди рубаху, – Кровью клянусь, не лазил я в эту шкатулку и не брал деньги! Любого, сука, порву, кто на меня это повесит!

– А ты не ори тут, – подал голос Циркач, – тебе пока ещё никто ничего не сказал…

– А то я по вашим рожам не вижу, – ощерился Грызун, – на кого вам ещё думать, как не на меня!?

– Значит так, – решил я, – деньги пропали сегодня днём, пока меня не было. Значит, точно отпадают Хорёк и Степняк. Они со мной к перевалу ездили. Дворянчик – тоже. Он с самого утра на площадке торчит. Все остальные выставляют свои вещи вот сюда, на стол, к осмотру.

– А почему всем‑то? – недовольно проворчал Зелёный, – мы‑то тут при чём?

– Давай‑давай, показывай, – оскалился Цыган, – вдруг ты решил своим родственничкам лесным за наш счёт помочь?

– Ты бы, Цыган, помалкивал, – недобро взглянул на него Циркач, – лично у меня ты на втором месте после Грызуна стоишь. Насмотрелся я на породу вашу…

– Чего? – тут же развернулся на носках Цыган, – Да я тебя за слова такие…

– Отставить! – рявкнул я, пресекая назревающую потасовку, – Хватит собачиться. Вещи к осмотру! Живо!

Парни выкладывали свои мешки на стол раздражённо и с явным неудовольствием, не забывая бросать многообещающие взгляды на Грызуна. Тот, рывком выдернув свой мешок из‑под лежака и не развязывая горловину, швырнул мешок на стол:

– Нате! Шмонайте!.. – и тяжело усевшись на лежак, отвернулся.

Ничего ему не ответив, я принялся поочерёдно осматривать вещи каждого бойца по отдельности. Вещи Грызуна я нарочно оставил напоследок. Всё надеялся, что это не он…

Осмотрев последний мешок и ничего там не обнаружив, я повернулся к продолжавшему сидеть на лежаке Грызуну:

– Подойди…

Грызун хмуро взглянул на меня и, не говоря ни слова, поднялся со своего места и шагнул к столу.

– Открывай…

Как мы и ожидали, деньги оказались в вещах Грызуна.

Вытянув тугой и увесистый мешочек, я молча подкинул его на ладони и повернулся к Грызуну:

– Это что?..

– Это моё, – хмуро ответил он.

– Хорошо, – согласился я, – посчитаем?..

Не дожидаясь его согласия, развязал тесёмку и высыпал на стол содержимое кошеля. Горка золотых монет с чистым звоном высыпалась на доски, подпрыгивая и пытаясь раскатиться во все стороны. Несколько особо ретивых я быстро прихлопнул ладонью и вернул в общую кучу.

– … Ровно двадцать пять золотых, – после непродолжительного подсчёта подвёл я итог и вновь повернулся к Грызуну, – Ну? Что скажешь?

Тот, закусив губу и зло глядя прямо мне в глаза, промолчал.

– Да чего уж тут говорить, – вздохнул Степняк, – и так всё понятно… Да, паря, не ждал я такого… Думал, человеком ты стал. А ты… – и, махнув рукой, отошёл в сторону.

– Что будем делать? – обратился я ко всем.

– Выгнать из отряда, – жёстко произнёс Хорёк, – пусть идёт, куда хочет. И в полк посыльного отправить, чтоб рассказал, по какой причине мы его выгнали.

– Послушайте, – подал голос Одуванчик, – выгнать мы всегда успеем. Но ведь нужно же узнать, почему он это сделал. Ведь должна же быть причина…

– Ну, ты у нас известный жалельщик, – похлопал его по плечу Цыган, – чего тут выяснять? Натура своё взяла. Я такое по себе знаю. Мимо хорошего коня не могу спокойно ходить. Пока себе его не возьму, дышать ровно не могу…

– Как же ты до сих пор всех наших коней не поугонял? – хмыкнул Зелёный, – Или кони не по нраву?

– Да ни один ваш конь моему и близко ровней быть не может, – оскалился довольный Цыган, – потому и не беру. Вот разве что у господина сержанта… Да только, его коня брать – своей жизни не жалеть… убьёт ведь, не задумываясь!

– Хватит зубоскалить, – одёрнул я их, – забыли, зачем мы здесь? Жизнь человеческую решаем!.. Никто ничего не надумал?

Все молчали. Трудно им было говорить что‑то. Оно и верно: как человеку дальше жить, решаем. А оно вдвойне труднее решать, когда человек тебе не посторонний. Вместе пот и кровь на занятиях проливали, вместе пост этот строили, из одного котла ели, одно дело делали. При такой жизни люди друг к другу крепче родственников прикипают. А тут предложено гнать человека из отряда. И не выгнать нельзя, потому как доверия нет, и решиться на такое – тяжело. Вот и молчат все, что сказать не знают…

– Ну, тогда я скажу, – решился я заговорить, – В своей прошлой жизни Грызун, конечно, был вор. Мы это все знаем. И на службу он пришёл не потому, что к порядкам армейским любовью воспылал. А потому, что кроме, как в армии, ему от судейских спасения не было. И это мы тоже – знаем. И мы должны признать честно, что за всё то время, что Грызун рядом с нами служит, упрекнуть его было не в чем. Ну, разве что в разгильдяйском отношении к службе. Да не совсем честно выигранных спорах, – невольно ухмыльнулся я. Губы остальных парней тоже поневоле растянулись в невесёлых усмешках. Не до веселья нам в тот момент было…

– Ну, так вот, – продолжал я между тем, – Что вдруг на него такое нашло, что он в кассу нашу залез, никто из нас не знает…

– Да не лазил я туда! – отчаянно выкрикнул Грызун.

– А это что? – показал я глазами на стол.

Грызун, скрипнув зубами и обхватив руками голову, отвернулся.

– Короче говоря, я предлагаю такое решение, – обратился я к остальным, – Грызуна выгонять не будем. Но для науки, чтоб впредь неповадно было, влепим ему тридцать плетей. А как после порки отлежится, поставить его опять на службу наравне со всеми. А про случай этот всем напрочь забыть. Кроме, разумеется, самого Грызуна. А ты, Грызун, чтоб всю жизнь про него помнил. И товарищей своих за науку благодарил!.. Ну? Что думаете?

После длительного молчания и переглядываний первым подал голос Хорёк:

– Добрый вы слишком, господин сержант… По правильному – гнать бы его надо…

– Ладно, чего уж, – вздохнул Степняк, поднимаясь со своего места, – стягивай рубаху, Грызун, да пошли на двор. Не здесь же тебя полосовать. Только, думаю я, что должен каждый из нас к этому делу руку приложить. Чтоб, значит, от каждого ему наказание было.

– Нас тут восемь человек, – произнёс Зелёный, – по сколько бить будем?

– По пять ударов, я думаю, хватит, – предложил Циркач.

– Ну, пусть так и будет, – согласился Хорёк и повернулся к Грызуну, – Чего стоишь? Пошли, куда сказано…

И тут подал голос молчавший всё это время Полоз:

– Подождите!

– Чего тебе? – обернулся Степняк.

Полоз одним отчаянным движением рванул через голову рубаху, скомкал её и отшвырнул в сторону:

– Вот…

– И что ты этим хочешь сказать? – прищурился Цыган, – Уж не вдвоём ли вы замочек тот ломали?

– Нет, не вдвоём, – мотнул головой Полоз, – я один был…

– Не понял, – протянул ошеломлённо Хорёк, – объясни.

– Грызун не виноват! – с отчаянием прыгающего в ледяную воду человека рубанул Полоз, – это я в шкатулку залез и деньги взял.

– Как – ты? – я даже растерялся. Вот уж от кого я никак не мог подобного ожидать, – Зачем?

– Мне долг вернуть надо было, – тихо ответил Полоз.

– Какой долг?

– Я Грызуну в кости проиграл…

– Так всё‑таки Грызун в этом деле замешан, – процедил Хорёк.

– Он не знал! Правда – не знал! Просто он всё время требовал, чтоб я побыстрее долг вернул. Вот я и полез… Так что, по всему выходит, это меня надо наказывать…

– Да уж… – только и смог произнести Степняк, опять усаживаясь на лавку.

Ситуация поменялась, став ещё более сложной и запутанной, чем до этого. С одной стороны, истинный виновник кражи сам во всём признался и готов понести наказание. С другой – крал‑то он не по злому умыслу, а потому, как долг с него требовали. А проигранный долг – он превыше всего. Умри, а вернуть его ты обязан!

– А ты что, подождать не мог? – повернулся к Грызуну Цыган.

– Откуда я знал, что он туда полезет? – хмуро кивнул на шкатулку Грызун.

– А почему не сказал, что деньги эти тебе Полоз дал? – спросил Одуванчик.

Но Грызун только мрачно усмехнулся и не ответил.

После непродолжительного обсуждения мы решили, что плетей всыплем обоим. Полозу, за проступок его, хоть и объяснимый, но всё ж таки – недопустимый. А Грызуну за то, что человека своими требованиями необдуманными на кражу подтолкнул. Вот после того‑то случая я и запретил Грызуну хоть с кем‑либо заключать любые пари и играть в кости. Грызун попробовал было проворчать что‑то насчёт того, что теперь, мол, совсем со скуки подохнет. Но я пообещал, что ежели он скучать начнёт, так я ему быстро полезное занятие найду. Грызун, зная, к чему приводят исходящие от меня подобные обещания, быстренько смолк и больше уже на скуку не жаловался…