Текст книги "Сибирских улиц тихий ад"

Автор книги: Андрей Бурцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Часы на кухне пробили десять и тут же им вторили мелодичный двухнотовый дверной звонок – и-ди, от-крой, – и раздражающее дребезжание телефона. Как всегда, все сразу.

Чертыхнувшись сквозь зубы, Ганшин бросился в коридор, схватил трубку.

– Салют, старик! – раздался в трубке жизнерадостный голос Светозара. – К тебе можно заглянуть через полчасика? Не поздно?

– Видишь ли, – упавшим голосом промямлил Ганшин, – я тут...

– Ничего-ничего, я тоже по делу. И не надолго. Загвоздка в том...

Дверной звонок вторично, более настойчиво пропел свою песню.

– Тут в дверь звонят, – торопливо выпалил Ганшин.

– Ясно. Ну так жди. Пока.

Ганшин бросил трубку и метнулся к двери. На ярко освещенной двухсотваттовой лампочкой площадке – не иначе соседка ввернула – стояли трое улыбающихся парней. За ними высились картонные коробки. Большие. И много.

– Доставка заказов на дом, – привычно отчеканил один из парней.

– Но я не... – растерянно начал Ганшин.

– Все, все в порядке, – вывернул из-за спин парней низенький живчик. – Заносите, ребята. Алексей Степанович, покажите им, куда ставить.

Ганшин попятился и парни под предводительством низенького, лихо взялись за дело. Последовала управляемая суматоха, во время которой Ганшину не удалось ввернуть ни слова. Коробки были внесены, распакованы и на дубовом столе Ганшина в кабинете, потеснив удивленную "Ятрань", воздвигнулся изящно-непривычный компьютер, был включен, опробован и снова выключен. Чем-то прогромыхали на кухне. Повозились в гостиной. И удалились, прихватив с собой коробки и весь упаковочный мусор. Ганшин безмолвно стоял посреди гостиной напротив радостно потирающего ладони низенького.

– Как видите, Алексей Степанович, мы свои обязательства начинаем выполнять, – восторженно протараторил низенький, влюбленно глядя на Ганшина замаслившимися глазками. Синяк на его лице куда-то исчез, и вообще он успел побриться и переодеться в строгий темно-коричневый деловой костюм и белую рубашку с галстуком.

– Погодите, я же не подписал... Я же еще не решил... пробормотал Ганшин, сам сомневаясь в своих словах.

– Не беспокойтесь, Алексей Степанович, это просто наш маленький аванс. Если вы – хе-хе! – все же вдруг не надумаете, то возвращать его нет надобности. – Говоря, низенький принялся расхаживать по комнате, зачем-то заглядывая в углы. – Ах, да! – вдруг спохватился он и подбежал к обеденному столу. – Тут же вам еще на мелкие расходы... – Из внутренних карманов пиджака он выложил на скатерть две новенькие, хрустящие, в банковской упаковке пачки. – Расписываться не нужно, мы же свои люди... А как кончатся эти, мы вам еще подбросим.

– Послушайте, – сказал Ганшин, – э-э...

– А меня зовут Порфирий Измайлович! – воскликнул низенький. – Почти как у Достоевского. Вы любите Достоевского? Да что это я, его же невозможно не любить! Он... Впрочем, простите покорно, хвалить одного писателя – пусть даже и классика – в присутствии другого – моветон, как говорили наши предки.

– Послушайте, Порфирий Измайлович, – твердо перебил словоизвержение низенького Ганшин, – договор я пока не подписал и ни о каких авансах не было речи. Я еще ничего не решил. Иванов сказал – до двенадцати можно подумать. Так что вы уж позвольте...

– Конечно, конечно, Алексей Степанович, – заторопился низенький Порфирий. – Не извольте обижаться, мы же хотели как лучше... Все-все, удаляюсь. Не смею вам мешать...

Низенький выскочил из гостиной и завозился с замком. Замок у Ганшина был старый, с придурью, и он поспешил открыть сам, пока не заклинило. Уже переступив порог, Порфирий обернулся и внезапно серьезно и веско, пристально глядя в лицо Ганшину ставшими вдруг колючими глазами, сказал:

– Но вы уж не тяните, Алексей Степанович. Решайте. До двенадцати не так-то и много времени.

И ушел, почти убежал, торопливо пересчитывая ступеньки. Ганшин постоял, услышал, как хлопнула подъездная дверь и, защелкнув замок, вернулся в гостиную. Рассеянно прошел по ней пару раз, заглянул в кабинет, вздрогнул при виде слепого экрана компьютера. Внезапно пересохло во рту, и Ганшин прошел на кухню, намереваясь поставить чайник.

На кухонном столе громоздилась большая коробка. Ганшин подозрительно приоткрыл ее и обомлел. Шампанское, коньяк, три вида ликеров. Все зарубежное, с красочными этикетками. Колбасы, шпроты и еще масса каких-то банок, баночек и пакетов. Похоже на заказ от "Багиры" – фирмы по ночной доставке обедов, но заказ сказочный, тянущий на десятки тысяч.

Ганшин осторожно прикрыл коробку и подошел к раковине. Открыл кран и, не дожидаясь, пока сбежит, сделал несколько торопливых глотком противной теплой воды. Вернувшись в гостиную, плюхнулся на диван и потер ладонями лицо. Лицо горело, а руки, напротив, были ледышками. Мысли разбегались, и Ганшин с усилием пытался собрать их в кучу. Не успел, так как снова пропел дверной звонок.

– Черт, как не вовремя! – прошипел Ганшин, думая о Светозаре,и пошел открывать.

Открыл и обомлел который раз уж за нынешний вечер.

Такие девушки редко посещали его холостяцкую берлогу. Точнее, не посещали никогда. Одна была высокая статная блондинка с распущенными на плечи золотистыми волосами. Рядом с ней стояла низенькая – по плечо невысокому Ганшину, – умопомрачительно-стройная брюнетка с замысловатой прической и огромными омутами глаз. Обе улыбались.

– Алексей Степанович Ганшин? Мы не ошиблись? – пропела блондинка, глядя на Ганшина так, что у него замерло сердце.

– Д-да... – только и смог выдавить он.

– Разрешите?

Блондинка легонько отстранила его и прошла в квартиру. В ее кильватере, как катер за роскошным лайнером, плыла брюнетка. Проходя, она чуть задела Ганшина раскачивающимся бедром, отчего сердце у него, наконец, тукнулось и помчалось вскачь. Не говоря больше ни слова, девушки прошли сразу в комнату. Ганшину ничего не оставалось делать, как закрыть дверь и последовать за ними.

Войдя в гостиную, он остановился на пороге. Брюнетка, заложив ногу на ногу, раскинулась на диване. Блондинка, стоя у окна, прикуривала от зажигалки невероятно длинную и очень тонкую коричневую сигарету.

– Меня зовут Элиза, – промурлыкала она, выпустив в сторону Ганшина струйку ароматного дыма. – А это Нора. Мы ваши помощницы.

– Я... Э-э... – Ганшин, обычно не терявшийся в женском обществе, не мог заставить себя говорить.

Элиза была в белом платье до щиколоток, облегавшем ее рельефную фигуру и настолько тоненьком, что оно просвечивало даже на фоне погружавшегося в сумерки окна. Миниюбка Норы ничего не скрывала. Ганшину даже показалось, что он видит белую полоску трусиков. Его пробил пот.

– Э-э... Очень приятно, – наконец он обрел дар речи. Вы тут пока посидите, а я сейчас кофе поставлю...

Но он не успел сделать и шагу. Нора сорвалась с диванчика и стремительно подбежала к нему. От тонкого аромата ее духов у Ганшина закружилась голова.

– Не беспокойтесь, Алексей Степанович, это я мигом. Надеюсь, вы не против?

Ее тонкие пальчики на мгновение коснулись его, отстраняя от двери. У Ганшина перехватило дыхание. Мгновение, и Норы уже не было в комнате.

На ослабевших ногах Ганшин подошел и буквально рухнул на диван. Элиза тем временем чуть повозилась в углу у японского музыкального комбайна, какого Ганшин до этого момента вообще не замечал, и комнату наполнили плавные звуки зарубежного блюза.

– Я помогу Норе с сервировкой стола, Алексей Степанович. – Элиза подошла так близко, что коснулась ногой его колена. – А вы были бы не против пройти пока в кабинет? Мы вас позовем.

– Конечно, – пробормотал Ганшин. – Мне нужно кое-что...

Он вскочил и очутился чуть ли не в объятиях Элизы, которая и не подумала отстраниться. Он даже почувствовал через рубашку кончики ее высоких грудей. Элиза чарующе улыбнулась и отошла к столу.

Ганшин выскочил в коридор. Из кухни доносилось позвякивание посуды, но Ганшин не стал туда заглядывать. Метнувшись в спальню, он плотно закрыл дверь и только после этого чуть успокоился. От неожиданного и стремительного разворота событий захватывало дух.

Ганшин глубоко вздохнул и открыл шкаф. Его поразила убогость собственной одежды. Очевидно, по контрасту с такими шикарными девушками. Несколько минут он бесцельно перебирал плечики. Наконец, остановился на голубой "выходной" рубашке и тонких серых брюках.

Переодевшись, он сел на кровать и обхватил голову руками. Он знал, что сейчас некогда общаться с девушками, что надо пройти в кабинет и прочитать, наконец, договор, а то времени остается все меньше... Что надо здраво и трезво обдумать целесообразность его подписания и...

– Да что тут думать? – раздался ехидный голос в его голове. – Ты ведь давно уже все решил. Ты же решил еще тогда, когда сидел в хибаре перед Ивановым и слушал его рассуждения о славе и гонорарах...

– Нет, – прошептал Ганшин. – Я и сейчас еще ничего не решил. Еще не поздно твердо отказаться, вернуть все вещи и забыть эту становящуюся все несуразнее и неправдоподобнее историю...

– Девушек тоже вернешь? – осведомился внутрений голос. – Или оставишь в качестве аванса? Слушай, старик, уж себе-то не ври. Не станешь ты ни фига возвращать. Вряд ли в этой стране найдется хотя бы один человек, который откажется от такого. Тем более, что требуют взамен всего-ничего – душонку твою несчастную. Да кого в наше время интересует такая мелочь, к тому же, коммунисты давно доказали, что ее и вообще не существует. Так что хватит вилять и делать вид, будто чего-то там решаешь. Подписывай договор, а потом иди развлекайся с девочками...

– Ну, нет, – сквозь зубы прошипел Ганшин, все сильнее сжимая руками виски. – Я себя не продаю, это ты загибаешь. Труд свой – пожалуйста, это неизбежно для любого. Но себя дудки! Если я подпишу договор – слышишь, я все еще говорю "если", – я все равно останусь собой. И буду писать то, что сочту нужным и правильным. Правду буду писать, понял?

– Блаженны нищие духом, – насмешливо процитировал внутренний голос, – ибо не ведают они сомнений и будущего не страшатся. Блаженны смиренные, ибо за них решено все свыше. Блаженны...

Ганшин вздрогнул от легкого стука в дверь.

– Алексей Степанович, – промурлыкал за дверью голосок Элизы. – У нас все готово. Мы вас ждем.

Ганшин вскочил и, уже на ходу, на мгновение обернулся к окну. Глаза обожгла громадная кровавая звезда. Казалось, она прилепилась к самому стеклу и корчилась от усилий ворваться в комнату. Стекло потрескивало...

10

Старик оторвался от окуляра и, негромко покряхтывая привыча, обретенная за последние годы, – разогнул приятно ноющую спину. Потом потер уставшие от напряженной работы глаза. Глаза были его гордостью. Он никогда не носил очки и даже сейчас, в его-то годы, они не требовались.

На улице было уже совсем темно и звезду можно было легко наблюдать даже неооруженным глазом. Но в телескоп было профессиональнее. Показалось ли ему, что она стала чуть больше, словно приблизилась, и светить стала ярче? Или просто начали подводить уставшие глаза.

– Эх, нет оборудования! – вздохнул он, повернулся к столику и, нашарив в темноте лампу, включил свет.

"Изменения нарастают, – записал он в тетради ровным, аккуратным почерком. В десять двенадцать звезда снова стала зеленой, а в десять сорок семь превратилась в красную. Перемена цвета происходит мгновенно. Ни один небесный объект не в состоянии менять окраску буквально ежечасно".

Он хотел еще написать об увеличении размера, но, немного подумав, не стал. В конце концов, это могло показаться. У него не было никаких способов измерить величину наблюдаемого объекта. А в своих наблюдениях он хотел придерживаться максимальной точности.

Отложив ручку и выключив свет, он снова припал к окуляру и даже засопел от наслаждения.

11

Дверной звонок, особенно гнусный, раздался в тот момент, когда они, чокнувшись мелодично прозвеневшими бокалами, пили шампанское "La amour". Ганшин подавился ледяной струйкой и надсадно закашлялся, едва успев поставить расплескивающийся бокал на стол. Сидевшая рядом Нора заботливо заколотила его ладошкой по спине. Элиза неторопливо выплыла из-за стола.

– Не беспокойся, Алексей, я открою, – сказала она.

– Я дома... – просипел все еще кашляющий Ганшин и шумно задышал через рот, чтобы поскорее прийти в норму.

В прихожей щелкнул замок, невнятно зашушукались голоса. Ганшин поднял руку с часами – стрелки подползали к одиннадцати. Значит, это Светозар. Как ты не вовремя, Светозар, тоскливо подумал Ганшин.

Тут же в комнату вплыла Элиза, буквально волоча за руку тащившегося за ней Светозара. Глаза у Светозара были обалдевшими, длинная челюсть то и дело отвисала. Несмотря на неуместность появления, Ганшина обуяло веселье от его вида.

– Привет, – сказал он, поворачиваясь на стуле. – Давай-ка присоединяйся к нам. Мы только что начали.

– Извини, я не знал, что ты занят... Вернее... э-э... забубнил Светозар, завороженно глядя на стол. – А что вы тут празднуете?

Там и впрямь было на что посмотреть. Правда, все из консервов, но среди них и нежная датская ветчина, и копченые языки, и испанские шпроты, и паюсная икра, и много-много чего другого, все со вкусом разложенное по тарелкам. Кроме шампанского, украшением стола являлась литровая бутылка греческого коньяка "Амфора", и впрямь напоминающая этот древний сосуд, а также вишневый ликер бог весть из какой страны.

– Да это мы так, – небрежно махнул рукой Ганшин, наслаждаясь обалдевшим видом Светозара. – Отмечаем начало моей новой работы.

Впервые за много лет дружбы Ганшин видел Светозара растерявшимся. Обычно он мгновенно адаптировался к любой ситуации и тут же становился "душой компании". Одногодок Ганшина, он обладал неиссякаемым запасом энергии и оптимизма, а также врожденным отсутствием скромности. В сочетании с вечно-громадным аппетитом, эти качества делали его грозой любого праздничного стола. Если на тарелке оставались последний кусочек колбасы или бутербродик с минтаевой икрой, можно не сомневаться, что именно ухватистая лапища Светозара подхватит его первым без малейших колебаний.

Нора уже была у серванта и вернулась с прибором и хрусталем для гостя. Светозар был усажен рядом с Элизой – напротив Ганшина, – и Элиза, интимно прижимаясь к нему плечом, принялась наполнять его тарелку деликатесами.

При виде наполняющейся тарелки Светозар ожил, пришел в чувства и тут же принял на себя обязанности виночерпия, свернув металлическую головку "Амфоре". Девушки от коньяка отказались, удовольствовавшись шампанским.

Следующие полчаса прошли в молчании, если не считать тостов Светозара и обычных для такого дела реплик типа "пожалуйста, передай мне вон ту рыбку". Коньяк оказался небывалым, буквально испарялся на языке, наполняя рот восхитительным вкусом, и почти не давал опьянения. Нора, внимательно следившая, чтобы тарелка Ганшина не пустела, касалась его то плечом, то грудью, отчего по телу Ганшина каждый раз пробегала волнующая дрожь, а ее теплое бедро давно и надолго прилепилось к ноге Ганшина.

Наконец, Светозар осоловел от еды – что, впрочем не помешало ему умять ложкой икру, заявляя, что так гораздо вкуснее, чем бутерброды, – и с громком выдохом отвалился на спинку стула.

– Слушай, пойдем покурим, – сказал он. – Вы, девушки, извините, все просто чудесно, но нам нужно маленько поговорить.

Он улыбнулся Элизе и вышел из-за стола. Ганшин последовал за ним.

– Идите, идите, – сказала вдогонку им Нора. – Мы тут пока приберемся и кофе заварим. Как будет готово, вас позовем.

Входя в кабинет, Ганшин снова взглянул на часы – половина двенадцатого. Сердце тревожно стукнуло, расслабленное состояние сняло как рукой.

В кабинете Светозар испытал еще один шок при виде компьютера, впрочем, после переедания уже не такой сильный.

– Американский, – сказал он, рассматривая процессор. Работает?

– Нет, для украшения стоит, – буркнул Ганшин, подходя к окну, где была пепельница. – Ты, кажется, курить хотел.

Закурили. Светозар развалился на стуле и, выпустив длинную струю дыма, внимательно посмотрел на Ганшина. В кабинете горела лишь настольная лампа под пластмассовым абажюром и было полутемно.

– А теперь раскалывайся, старик, – весело сказал Светозар, – где это ты познакомился с такими девочками и откуда взял деньжищи на это, – он кивнул на компьютер. – Только не заливай, переводами ты и за десять лет столько не заработаешь.

Желание Ганшина все рассказать, зудевшее все время после звонка Светозара, вдруг резко пропало. Но в голову, также, не приходило ни одной дельной мысли о том, что бы такое соврать поумнее.

– С каких это пор ты стал интересоваться моими доходами? – неопределенно спросил он.

– Понимаешь, старик... – серьезно и задумчиво протянул Светозар. – Как бы тебе это объяснить... Я люблю приходить к тебе в гости, мне всегда было здесь хорошо. А вот сегодня... Понимаешь, как только я позвонил в дверь, еще до того, как увидел девчонок и все прочее, мне стало... ну... очень как-то неуютно, нехорошо как-то так и... страшно. За тебя страшно, Лешка, понимаешь?

Ганшин слушал его не перебивая, даже забыв о дымившейся в руке папиросе.

Вот оно, значит, как, чуть ли не обреченно думал он. Выходит, ничего я тут не придумывал и не накручивал. Длинный нос Светозара не подвел, сразу учуял, откуда и чем пахнет. Значит, жизнь у меня теперь будет совсем другая, и друзья, наверное, тоже другие. А может, и вообще их не будет, друзей...

– Ну, это ты брось. – Ганшин заставил себя усмехнуться. – Чего за меня бояться? Что ты, не знаешь меня?

– Тебя я давно знаю, – Светозар выпустил еще одну струю дыма. – Потому и боюсь. Мне почему-то кажется, что ты вляпался в очень нехорошую историю.

– Да какая там история! – раздраженно сказал Ганшин. Просто взял один заказ, вот и все. Платят за него хорошо, понятно? Ты, кстати, не обратил внимание на звезду? Совершенно новая звезда в небе. Появилась вот так сразу и горит.

– Какая еще там звезда? – отмахнулся Светозар. – Ты мне зубы не заговаривай. А договорчик-то у тебя еще не подписан... – Светозар внезапно схватил со стола возле компьютера верхний мелованный лист. – Ну-ка, что ты там обязуешься...

– Отдай!

Ганшин рванулся к нему. Светозар ловко отвел длинную руку с бумагой.

– Что за секреты от старых друзей? – возмущенно завопил он. – Не любовное же послание!..

– Прекрати, Зарка, отдай по-хорошему, – пыхтел Ганшин, стараясь выхватить у него договор.

– Извините, Алексей Степанович, – перекрыл их возню хриплый бас.

Ганшин замер и поднял глаза. В дверях кабинета стоял тощий референт Иванов в чинно застегнутом черном костюме и без улыбки глядел на них. В левой руке он держал "дипломат". Светозар тоже обернулся, притихший, словно его застали на месте мелкого преступления, и осторожно, бережно положил листок на стол.

– Извини, Лешка, мне пора, – невнятно и чуть слышно пробормотал он. – Я и так у тебя задержался...

– Ты погоди... Куда ты? У меня тут минутное дело, – зачастил Ганшин, чуть ли не хватая друга за рукав.

– Еще увидимся, – не глядя на него, ответил Светозар и осторожненько, бочком, чего за ним никогда не водилось, протиснулся мимо Иванова.

Ганшин рванулся было за ним, но Иванов уже подошел к столу и положил "дипломат" на стул, где только что сидел Светозар.

– Извините, Алексей Степанович, – веско сказал Иванов. – Я пришел за договором.

Он раскрыл "дипломат", потом собрал со стола листы и аккуратно сбил их вместе.

– Погодите, – растерянно проговорил Ганшин, следя за его действиями. – Я же еще не подписал. Одну минуточку...

– Как же не подписали? Очень даже подписали.

Иванов пролистнул договор и показал Ганшину последнюю страницу. Внизу ее оторопевший Ганшин увидел собственную невнятную, размашистую подпись.

Тут же в кабинет вкатился сияющий Порфирий Измайлович и, схватив руку Ганшина, принялся качать ее вверх и вниз, как ручку домкрата.

– Поздравляю, поздравляю вас, Алексей Степанович! Надеюсь... Нет, я уверен в нашем долгом и плодотворном сотрудничестве!

– Да, да, конечно... – лепетал Ганшин. У него было такое чувство, словно его только что надули, причем таким хитрым способом, какой он не может разгадать.

– Материалы начнут поступать к вам завтра, – пробасил Иванов, закрыв "дипломат". – А сегодня отдохните, Алексей Степанович, расслабьтесь. Мы еще увидимся.

Он кивнул и вышел из кабинета. Толстенький Порфирий наконец выпустил руку Ганшина.

– Разрешите и мне откланяться, – тараторил он. – Не смею вам мешать в благотворном отдыхе. Кстати, как вам помощницы? Очень, очень современные девочки. И без всяких там комплексов! – Он мелко захихикал, вульгарнейшим образом подмигнул Ганшину и выскочил из кабинета.

Ганшин ждал звука захлопнувшейся двери, но так его и не услышал. Он чувствовал себя каким-то опустошенным и даже не то, чтобы обескураженным, а просто безразличным. Даже намек толстячка насчет девочек ничего не всколыхнул в нем.

Двигаясь осторожно и неуклюже, словно на ходулях, он вышел из кабинета. И в этот момент часы в кухне пробили двенадцать. Полночь.

Со звуком последнего удара Ганшин вошел в гостиную. На столе было прибрано, там уже стояли кофейник и чашки. Девушки чинно сидели на диване.

– Кофе готов! – радостно провозгласила Нора, тут же подбегая к нему. – Садись на диванчик, Алексей, тебе надо отдохнуть. А я сейчас кофе налью.

Нежно обнимая за плечи, Нора подвела Ганшина к дивану, усадила и захлопотала с чашками. Элиза в это время прошла по гостиной и со щелчком включила телевизор.

– ... в Москве состоялось открытие Комитета по Восстановлению России, – ворвался в комнату профессионально-бодрый голос комментатора. – Председателем КВР был избран...

Элиза отошла к столу и достала из лежащей там пачки сигарету. Ганшин машинально взглянул на экран и... его словно обдало кипятком, даже дыхание остановилось. На экране за длинным столом Ганшин увидел лысого Иванова в черном костюме и с похоронным выражением лица. Но не это поразило его больше всего, а тот, кто сидел в центре и, надменно улыбаясь, что-то говорил в микрофон. Потом он поднял голову и встретился взглядом с Ганшиным.

Мир застыл. Все замерло и в комнате, и в телевизоре. Ганшин сразу узнал того, кто сквозь телевизионное стекло глядел ему через глаза прямо в душу. Это был он, тот, о ком Ганшин боялся даже подумать, чьи шаги гремели за стенкой развалюхи и кто потом появился в дверях. Но только теперь он странно изменился. Ганшин видел его как бы сразу в двух ипостасях. С одной стороны, это был дородный пятидесятилетний мужчина, крепкий и широкоплечий, типичный правительственный функционер, рожденный и призванный руководить и повелевать. А с другой... с другой это было чудовище, описать которое Ганшин никогда бы не взялся. Имеющее очень отдаленное сходство с человеком, оно скалило многочисленные острые черные зубы и нечеловеческими глазами уставилось с телевизора прямо в душу Ганшину, что-то высасывая из нее и делая его, Алексея Степановича Ганшина, немолодого уже литератора и, в общем-то, неплохого мужика, совершенно иным человеком. И это было все. Этого уже нельзя было избежать. Отныне и до конца жизни Ганшин вынужден жить с этим, и писать с этим, и заниматься любовью и многое, многое другое, а конец этой жизни, как он чувствовал, уже не за горами...

– Алексей, – раздался у самого уха голосок Норы, – а вот и кофеек.

Ч А С Т Ь 2. ПРИЧИНЫ (Ночь).

1

Ветер свистел по пустой ночной улице, неся мелкие снежинки, которые таяли, чуть коснувшись тротуара, но на газоны ложились белой пылью, предвещающей зиму. Ближайший фонарь со скрипом раскачивался, бросая на тротуар пляшущие тени.

Услышав шаги, Светозар метнулся в ближайший двор и прижался спиной к деревянной стене двухэтажки, все окна которой были потушены. Слава богу, все было тихо, главное, не залаяли собаки. Стук сапог по асфальту становился все слышнее, громом отдаваясь в ушах. Светозар осторожно выглянул из-за угла, и тут, вывернувшись с соседней улицы, появились три силуэта с остроконечными капюшонами. Коричневые монахи. Светозар тут же спрятал голову, стараясь втиснуться в стену. Шаги приближались, ветер донес отрывки фраз:

– А я его как тресну клобуком между глаз, так он и сел на задницу. Даже обмочился, свинья жирная...

– А мы на днях девчонку заловили, из этих. Понятно, потащили в церковь приобщать. Вот смеху-то было...

Заржав на всю улицу, монахи прошли мимо, даже не поворачивая голов. Капюшоны ограничивали их поле зрения, подпоясанные солдатскими ремнями с кобурой длинные рясы мели асфальт.

Светозар старался не дышать, но ему все казалось, что монахи вот-вот услышат стук сердца, которое билось у самого горла. Потом стук сапог и голоса замерли в отдалении. Светозар оторвался от стены, чувствуя, как под кожаной курткой отлипает рубашка от влажного тела. Улица снова была пуста, ветер нес по ней становящийся гуще мелкий снег.

Стараясь не стучать ногами, Светозар одним рывком миновал оставшиеся три дома. К счастью, калитка была не замкнута, и Светозар нырнул в темноту двора. Справа из будки раздалось рычание.

– Бобик, Бобка, это свои, – прошептал Светозар, и рычание сменилось дробными ударами хвоста по стенкам будки. Однако, вылезать в такую погоду на улицу собака на пожелала.

Пройдя через двор к домику-развалюхе, Светозар трижды коротко стукнул в ставень окна. Через минуту в сенях за дверью послышалось шебуршание, скрипнув, дверь отворилась.

– Заходи, – прохрипели из темноты.

Нагнувшись, чтобы не удариться лбом, Светозар протиснулся мимо хозяина. На него пахнуло смесью табака и перегара. Дверь опять заскрипела, закрываясь.

– Смазать бы надо, – полушепотом сказал Светозар.

– Надо, – хрипло сказали в ответ, – да все руки не доходят. Ты такой умный – вот и смажь.

– И смажу, – сказал Светозар, проходя из сеней в коридорчик. – В следующий раз непременно.

– Все вы так говорите, – вздохнул за спиной хозяин.

Повесив куртку на гвоздь и отряхнув от тающего снега волосы, Светозар привычным путем прошел в дальнюю комнату.

Керосиновая лампа с мутным стеклом стояла в углу на полу, так что в комнате было почти темно. За длинным столом посредине сидели шесть человек – темные силуэты, но Светозару хватило и этого, чтобы узнать их. Пять мужчин и женщина, вернее, девушка по имени Зина, составляли ядро Сопротивления, в которое Светозар вошел два месяца назад. Сидевший во главе стола при появлении Светозара замолчал, настороженно вглядываясь в него. Чуть блеснули стекла очков.

– А, это вы, Светозар, – с видимым облегчением проговорил он. – Садитесь, мы уже начали.

Светозар сел за стол между Зиной и шумно дышащим толстяком по имени Лаврентий. Из соображений безопасности, они знали друг друга только по именам. Считалось, что так надежнее.

– Монахи – не главная наша проблема и, к сожалению, не единственная, – продолжал сидящий во главе стола Михаил. Номинально в Сопротивлении все были равны, но фактически, Михаил являлся лидером. Светозар не знал, кто он по профессии, но почему-то не мог представить его себе никем иным, кроме как сотрудником упраздненного ныне Комитета Безопасности. Кроме них, существуют еще Павловцы, Добровольное Воинство Сатаны и, сами знаете, много кто еще. Но дело не в них. Они всего лишь исполнители анонимных узурпаторов, тайком захвативших власть в стране. Я имею абсолютно достоверные сведения из Москвы, что Президент и члены правительства третий месяц находятся под арестом, а от их имени орудуют неизвестные пока личности. Пока, – веско повторил он. – Надеюсь, что в течение ближайшего месяца наша организация в Москве сумеет определить, кто они такие. Так что наша с вами задача остается прежней – искать надежных людей, сплачивать их в группы и держать в готовности. Уверяю вас, вскоре мы перейдем в наступление. Народ не пожелает долго терпеть царящий ныне произвол. Ну, и не надо забывать о постоянной агитации среди населения. В первую очередь, надо распускать порочащие так называемые власти слухи, будоражить народ...

– Какой там народ! – желчно прервал Михаила сидящий рядом с ним Семен, худой и длинный, поблескивающий огромной залысиной. – О каком народе вы вообще говорите? Народа больше нет. Осталось перепуганное стадо, забившиеся по щелям тараканы. Каждый из них сам по себе и радуется только, что его не трогают. А еще больше радуется,когда трогают его гада-соседа. И этих вы призываете агитировать?

– Именно этих! – хлопнул ладонью по столу Михаил. Именно это стадо, как вы выражаетесь! Естественно, простых людей можно напугать. Но их можно и разъярить, и найти мишень для их ярости, и заставить их пойти на подвиги. Так уже было во время Гражданской и Великой Отечественной. Так будет и сейчас.

– Не уверен! – шумно выдохнув, пробасил рядом со Светозаром толстяк Лаврентий. – Напуганных можно раззадорить. А что прикажете делать с убежденными? Я вот работаю с молодежью и вижу, что все больше и больше юношей и девушек от шестнадцати до двадцати примыкают ко всяким движениям, всяким там Павловцам и Защитникам Родины. Сами идут, не из страха или незнания, а по убеждению. Потому что им нравится то, что творится сейчас. Потому что им понравилось бы все, что угодно, по сравнению с прежним. Им все понравится, лишь бы не коммунисты, не КПСС проклятая...

– Да коммунисты и десятой доли не творили того, что делают нынешние, – резко взмахнул рукой Семен. В полумраке его глаза отчетливо засветились – или это упал на них отблеск на мгновение вспыхнувшей ярче керосиновой лампы? – Что вы все грехи на коммунистов валите? Или сами беспартийным были? Теперь заговорили все разом, громко, на грани крика.

Спорящие распались на пары, пытаясь доказать друг другу каждый свое. Даже Зина, яростно обернувшись к Лаврентию, вошла в раж и стучала кулачком по столу. Никто не заметил, как тихонько вошел хозяин и сел на табуретку у двери, тихий, сгорбившийся, безмолвный.

Светозар тоже молчал, не встревая в напрасную полемику. Уже два месяца, еженедельно посещая эти тайные сборища, он не переставал удивляться, что даже шесть человек, собравшись вместе, не могут договориться друг с другом и тут же кидаются спорить. Собрание неизменно выливались в болтологию. Никто не мог предложить ничего конструктивного. Идея Михаила о создании тайных боевых отрядов себя не оправдывала – людей можно заставить драться, но не сидеть месяцами в ожидании драки. Так что бесполезной была эта организация, принявшая гордое название Сопротивление. Светозар давно разочаровался в ней и ходил лишь потому, что у Михаила была связь с Москвой и время от времени он сообщал новости о происходящих там событиях. Это было важно в эпоху, когда радио, телевидение и газеты передавали лишь заявления КВР вперемешку с увеселительными программами и зарубежными фильмами ужасов. Междугородная связь не работала, а почтовые отправления, как подозревал Светозар, перлюстрировались – очень уж на многие посланные им за последние месяцы письма не было никакого ответа.