Текст книги "Майн Рид: жил отважный капитан"
Автор книги: Андрей Танасейчук
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)
В отличие от предыдущего романа, который Рид писал в родительском доме в Ирландии, книга «Жилище в пустыне» сочинялась в Лондоне, где теперь – сразу после выхода «Охотников за скальпами» – писатель прочно обосновался: он снял дом, обставил его мебелью и нанял приходящую прислугу. Коммерческий успех романа и, следовательно, неплохие деньги, полученные за книгу, а также договор на издание следующего романа (и, в перспективе, очень вероятно – даже следующих романов, поскольку Боуг, составляя соглашение с Ридом, говорил о серии романов для юношества), заключенный с Боугом, давали литератору все основания вглядываться в будущее с оптимизмом и строить новые планы.
Понятно, что теперь литературная деятельность стала занимать главное место в жизни Майн Рида, поглощать львиную долю его времени (тем более что сроки представления новых рукописей, как мы видим, были очень жесткими и короткими). Однако сочинение новых романов, конечно, не исключало участия Рида в повседневной, обыденной жизни, разнообразных контактов, общения и взаимодействия с людьми за пределами «литературного круга». Насколько можно судить по доступной на настоящий момент информации, основной круг общения писателя в его первые английские годы составляли так называемые демократические круги британского общества – причем он явно больше общался с эмигрантами из Европы, нежели со своими соотечественниками. Понятно, что это было связано не только с убеждениями Рида (хотя и это, видимо, играло свою роль), но и с тем весьма специфическим кругом общения, который сложился у Рида в его первые недели и месяцы после возвращения из Америки, – прежде всего благодаря знакомствам и контактам, восходящим к Ф. Геккеру и его окружению. Рид довольно активно общался с политэмигрантами, обосновавшимися в Лондоне, участвовал в сборе средств в их поддержку, выступал на митингах, которых тогда – в начале 1850-х годов – проводилось довольно много не только в Лондоне, но и в других крупных городах Англии. Насколько можно судить по воспоминаниям вдовы Рида и по его собственной, во многом автобиографической книге – роману «Жена-дитя», писатель был даже включен в конспиративную работу и выполнял поручения деликатного свойства, связанные с получением британских паспортов для политических эмигрантов и переправкой конфиденциальных сообщений на континент. Впрочем, он не делал ничего такого, что могло бы вовлечь его в серьезный конфликт с законом.
Но, сколь бы интенсивным ни было взаимодействие Рида с европейскими политэмигрантами, его социальная активность этим не ограничивалась. Майн Рид, превращаясь в популярного, высокооплачиваемого писателя, вне зависимости от симпатий или антипатий, естественным образом должен был постепенно вливаться в повседневность викторианской Англии. Конечно, Рид был не настолько викторианцем, чтобы вступить в какой-нибудь респектабельный клуб (да и приняли бы его – выходца из Ирландии, не аристократа по рождению, к тому же еще и республиканца по убеждениям?) и проводить там свой досуг подобно многим британским джентльменам. Подобное времяпрепровождение было чуждо не только его «классовым инстинктам», но и его деятельной натуре. Хотя гипотетически можно предположить, что если бы в то время существовал некий клуб оппозиционно-демократической ориентации, то Рид непременно вступил бы в него. Тем более что, оставаясь при всех своих американо-республиканских симпатиях все-таки британцем, он не мог отвергать этот институт. Поскольку клуба, который удовлетворял бы его, не существовало, писатель решил создать собственный – и выступил одним из инициаторов учреждения стрелкового клуба. Он получил название «Бельведер» и объединял любителей того, что мы сейчас назвали бы «спортивной стрельбой». То есть его члены не ставили перед собой каких-то практических задач, но встречались лишь для того, чтобы потренироваться в стрельбе. Устраивались и соревнования, но они явно не походили на современные мероприятия и не отличались массовостью участников – соревновались между собой, в «камерной», так сказать, обстановке. Членство в стрелковом клубе расширяло круг знакомств Рида и тоже способствовало его адаптации в викторианской действительности. К тому же возникали новые связи, завязывались новые знакомства. Например, среди членов клуба было немало аристократов – любителей охоты. Некоторые из них время от времени устраивали охоту на лис, фазанов и куропаток, куда нередко приглашали членов стрелкового клуба, а среди них и капитана Майн Рида, известного как опытного охотника и меткого стрелка.
Что касается личной жизни писателя в это время, то известно о ней очень немного – почти не пишет об этом Элизабет Рид, не содержит сведений подобного рода и доступная переписка писателя – в немногих сохранившихся письмах этого периода речь идет в основном о делах литературных и денежных. Впрочем, в том нет ничего удивительного, – частная жизнь викторианского джентльмена, как известно, была скрыта от глаз досужего наблюдателя, ее не принято было выставлять напоказ, но, напротив, в обычае было всячески скрывать.
В 1851 году Майн Риду исполнилось 33 года. Это был здоровый, совершенно нормальный мужчина приятной внешности со всеми вытекающими отсюда последствиями: ему нравились женщины, и он им, безусловно, тоже нравился. Хотя, согласно социологическим данным, в викторианской Англии мужчины женились значительно позднее наших современников, тем не менее Рид уже давно находился в том возрасте, когда даже викторианские джентльмены начинают задумываться о спутнице жизни. Читатель, вероятно, помнит, что Рид однажды – в 1848 году, в Мексике – уже находился «на грани» женитьбы, но что-то тогда там «не срослось»: то ли помешало протестантское вероисповедание жениха, то ли то, что Рид носил мундир американского офицера-оккупанта, то ли еще что-то, но жениться на той, что стала прототипом черноволосой Гуаделупе в «Вольных стрелках», Риду не привелось. Как сообщал в своем очерке о писателе Д. Пайатт, уже отставник Рид, когда жил в имении друга, очень активно ухаживал за некой голубоглазой блондинкой (скорее всего, родственницей Пайатта), но не встретил взаимности. Совершенно определенно можно сказать, что у писателя имелись и другие увлечения, и очевидно, что их было немало (об этом с легкой долей иронии сообщает вдова в своей книге о муже), но ни одно из них не привело к изменению матримониального статуса Майн Рида. То ли он не планировал жениться, то ли еще не встретил ту, с которой захотел бы «соединиться навеки», а может быть, препятствием была неустойчивость его материального положения – отсутствие надежного (и солидного) источника дохода. Как бы там ни было, в 33 года он все еще был одинок, хотя теперь, после выхода романов у Шобела и Скита и договора на серию текстов для Боуга, последнее – материальное – препятствие вроде бы устранилось. Конечно, не с этим обстоятельством, а с иным – с Судьбой, с тем, что некоторые истовые протестанты называют «реализацией Божественного Вечного Плана», связано то, что случилось – в возрасте тридцати трех лет Майн Рид влюбился. Да не просто влюбился – в особ противоположного пола, разной этнической и социальной принадлежности он влюблялся довольно часто, – но влюбился в девочку-подростка, в дочку английского аристократа, которая была моложе его на целых 20 лет! Казалось бы, чистой воды безумие, и у этого чувства не могло быть счастливого финала. Но через несколько лет эта девочка стала его женой и превратилась в миссис Майн Рид.
Как известно, сочиняя романы, в поисках коллизий писатель щедро черпал из своего собственного прошлого. Не стала исключением и история его любви – он использовал ее в романе «Жена-дитя» (The Child Wife),опубликованном в 1868 году. Его герой Мейнард впервые встречается со своей будущей женой – тогда еще даже не подростком, а девочкой лет десяти-одиннадцати – на палубе пакетбота «Камбрия». Малышка вместе со своим отцом (у девочки нет матери, она умерла) – британским лордом и дипломатом возвращается из Америки в Великобританию. Увидев ее на палубе, мужественный «революционный лидер» Мейнард влюбляется. При высадке с корабля девочка едва не погибает, но он спасает ее и, таким образом, становится желанным гостем в доме лорда. Девочка-подросток отвечает герою взаимностью, но у Мейнарда есть недоброжелатель, он «открывает глаза» отцу девочки на «недостойное поведение» соперника, и Мейнарду отказывают от дома. Проходит несколько лет, девочка превращается в девушку и продолжает любить Мейнарда. Лорд болен и перед смертью дает благословение на брак дочери с героем.
Элизабет Рид, которая стала прототипом героини, особенно любила это произведение супруга. Что, конечно, неудивительно – разве не лестно оказаться героиней романа, сочиненного мужем, в котором тебя изобразили в таких возвышенных и романтических тонах? Но, несмотря на то, что некоторые черты и ситуации узнаваемы и имели, что называется, «место быть», в целом реальность оказалась сильно приукрашенной. Рид не противоречил действительности, когда говорил, что у девочки не было матери – на самом деле, та умерла, когда дочь ее была младенцем, и единственным родителем Элизабет был отец. Но Рид не встречался с будущей женой на палубе «Камбрии» – среди его попутчиков не было лорда с дочерью. Да и впервые «жена-дитя» побывала в Америке уже будучи миссис Рид. Хотя Элизабет Хайд (такова девичья фамилия жены писателя) – прямой потомок знаменитого Эдварда Хайда [36]36
Эдвард Хайд (Hyde,1609–1674) – британский государственный деятель и историк (автор «Истории гражданских войн в Англии»), роялист и противник О. Кромвеля, дедушка двух английских королев (Анны и Марии II).
[Закрыть], первого герцога Кларендона, ее отец, в отличие от его литературного воплощения – лорда Вернона, не был лордом и не выполнял неких ответственных дипломатических поручений британского правительства. Дворянин, он не принадлежал к родовой аристократии и, в отличие от Вернона, никаким дворцом с огромным парком, конечно, не владел и богатством своим не мог похвастать.
В глазах Элизабет Рид первая встреча с капитаном была лишена какой бы то ни было романтики. В своей книге она вспоминала: «Моя первая встреча с будущим мужем произошла в Лондоне, где я тогда жила у своей тетушки, вдовы моего дяди, старшего брата отца, который отвез меня туда сразу по-еле смерти моей матушки, что умерла, когда я еще была младенцем».
«Капитан Майн Рид, – пишет она, – оказался однажды в числе гостей в доме тетушки, и до того вечера я никогда прежде не слышала его имени… Но в течение того самого вечера капитан раз или два видел меня и, как он сам выразился, «влюбился с первого взгляда», в то время как на меня галантный герой не произвел ни малейшего впечатления; в тот же вечер кто-то спросил меня: «Каков он, капитан Рид?» – «Джентльмен средних лет», – таков был мой ответ и только. На следующее утро тетушка сказала: «Капитан Майн Рид отчаянно влюбился в тебя, дитя мое!» На это я ответила: «Можешь сказать капитану Майн Риду, что я в него не влюбилась»». После этого эпизода «джентльмен средних лет» был совершенно забыт. Но прошло несколько недель с того вечера, и – «я вновь встретилась со своей судьбой; я сидела одна в гостиной и была поглощена работой над платьем, которое шила своей кукле; в комнату вошел господин и, подойдя ко мне, протянул руку и спросил, помню ли я его? Поскольку вид у него был вполне иностранный, я отвечала: «О, да! Вы мсье…» Но гость прервал меня и назвался по имени: «Майн Рид». Затем он спросил, сколько мне лет, я ему ответила, на что капитан ответил: «Вы уже достаточно взрослая, чтобы иметь возлюбленного, и я хочу им стать!»». В этот момент в комнату вошла тетушка, пишет мадам Рид, и «я собрала вещи своей куклы и ушла, чтобы обдумать происшедшее». После этого события капитан почти ежедневно посещал тетушку в надежде увидеться с племянницей, но та старательно избегала его. Он продолжал приходить и однажды, вспоминает Элизабет Рид, «…спросил меня, считаю ли я его красивым. Со всей своей детской откровенностью я ответила: «Нет!»». Но поклонник был настойчив и, в конце концов, она почувствовала к нему… жалость: «…потому что я вообразила его себе беженцем: я часто слышала, – пишет она, – его имя в связи с другими беженцами; в моем еще детском сознании не было четкого представления о том, кто такие беженцы; я знала только, что они несчастны, и мне казалось, что у Майн Рида, видимо, нет ни родителей, ни друзей, – а у меня не было возможностей что-нибудь разузнать про него».
Эпизоды, о которых пишет Элизабет Рид, относятся к весне-осени 1851 года. Майн Рид только что опубликовал роман «Охотники за скальпами» и сочинял свой первый «юношеский» роман. Жизнь его была насыщена литературой и политической активностью. Он был полон планов и впервые собирался на «континент» – это была его давняя мечта – он хотел посетить Францию, побродить по парижским улицам, попрактиковаться во французском – языке, в котором делал такие успехи в годы учебы в Белфасте. А юная возлюбленная не отвечала взаимностью. Можно ли со стопроцентной уверенностью утверждать, что уже тогда писатель воспринимал тринадцатилетнюю «нимфетку» как свою судьбу? Трудно ответить утвердительно, но то, что он был влюблен и испытывал настоящую страсть – очевидно. И ее отзвуки отчетливы даже в романе «Жена-дитя», хотя и написан он был много позднее. Вслушайтесь, как Рид описывает свою юную – тогда еще совсем от него далекую – возлюбленную: «…она была удивительным созданием. Она была все еще ребенком, самым обычным ребенком, одетым в простое платье без рукавов и короткую юбку, распущенные волосы волнами струились ей на плечи. Но под ее платьем уже угадывались линии тела, характер которых говорил о приближающейся женской зрелости, а ее роскошные локоны уже нуждались в заколках и гребнях».
Он пытался завоевать ее сердце подарками и знаками внимания, пытался поразить ее своей известностью и подарил свой недавно вышедший роман, но, как мы видим, она его не любила (да, видимо, и не могла еще любить – в тринадцать-то лет!). Но кое-чего Рид все-таки добился: пусть то была жалость, но он сумел разбудить воображение девочки. Впрочем, сам он об этом, конечно, не догадывался, да и слава богу: знать, что тебя жалеетдевочка – сама мысль была бы невыносима такому гордецу, как Майн Рид! Он простился с ней и уехал в Париж.
В Париже Рид очутился накануне переворота, который устроил тогда еще президент Французской республики, а вскоре император Франции – Луи Бонапарт. Майн Рид видел, как это происходило. Увиденное, очевидно, настолько переплелось с любовными переживаниями (переживал, очень переживал влюбленный писатель!), что затем – в преображенном, естественно, виде! – «перекочевало» в роман о любви («Жена-дитя»).
А теперь вновь предоставим слово Элизабет. «С нашего расставания в Лондоне минуло два года, – пишет она. – Майн Рид ничего не знал обо мне, когда судьба привела его в город, где я тогда находилась. Писатель приехал по приглашению выступить на митинге в защиту польских беженцев. Я присутствовала там, где происходил митинг; со мной были отец и несколько его друзей. Едва капитан Рид вошел в зал, по моему телу будто пробежал электрический разряд. Не сказав никому ни слова, я немедленно пошла туда, куда направился он. Там, в конце зала, находилась платформа, на которой стоял выступающий и сидели несколько леди и джентльменов. Майн Рид занял свое место на платформе; я села напротив него. Мы еще не обменялись ни одним словом, но весь вечер смотрели друг на друга.
Все было как во сне. Подо мной море лиц, но я никого из них не вижу… и не помню речей, которые произносились!»
Они едва смогли обменяться парой фраз, но успели обменяться адресами и… начался роман в письмах, а потом ей сравнялось шестнадцать, и Майн Рид примчался к ее отцу просить руки дочери.
Но это произошло в 1853 году – через два с лишним года после того, как писатель впервые встретил и полюбил свою будущую «жену-дитя». А пока, разрываясь между любовью и политикой, он писал новый роман.
Первый «юношеский» романБоуг поставил Риду жесткие сроки: роман должен быть сдан до 1 декабря 1851 года. Но писатель справился с поставленной задачей и представил свое новое произведение досрочно – в конце ноября. Издатель торопился – он планировал выпустить роман к Рождеству, а Рид спешил закончить работу поскорее потому, что хотел поехать в Париж.
Во Францию, судя по всему, Рид отправился сразу после сдачи рукописи и уже в конце ноября очутился в Париже. В упоминавшемся неоднократно романе «Жена-дитя» Мейнард попадает в столицу Франции тогда же. Он оказывается в Париже, возвращаясь на родину после поражения Венгерской революции, в завершающей фазе которой принимал деятельное участие. В отличие от своего героя, который добирался в Париж кружным путем и с приключениями, Рид приехал туда совершенно обычным образом: он пересек Ла-Манш на пароходе, а затем из Кале добрался до столицы поездом. Но и он, и его герой очутились в столице французского государства в знаменательный момент – накануне государственного переворота – того самого «18 брюмера Луи Бонапарта», о котором позднее Карл Маркс напишет свою знаменитую работу. Опять же, в отличие от протагониста романа, которого, если помнит читатель, едва не расстреляли за его республиканские взгляды (и защиту бедной модистки от насилия), Рид никак не пострадал в ходе переворота. Но картины и сцены этого события так живо запечатлелись в памяти и, видимо, настолько потрясли его «республиканское сердце», что полтора десятка лет спустя превратились, пожалуй, в наиболее живописные в романе.
Но Рида интересовала не только политика, и он не только вглядывался в происходящее – в те действительно напряженные социально-политические процессы и коллизии, которые наблюдал, но и с интересом следил за литературной жизнью столицы, общался с французскими писателями (не забудем, что «острая фаза» кризиса – собственно переворот – вместилась в несколько дней, а Рид пробыл в Париже более месяца). В частности, известно, что, практикуясь во французском, он с увлечением читал главный в то время литературный журнал Франции Revue des Deux Mondes —«Обозрение двух миров», который большое внимание уделял беллетристике. На его страницах Рид «встретился» с очерками и романами Луи де Бельмара, писавшего под псевдонимом Габриель Ферри [37]37
Луи де Бельмар (Louis Gabriel Ferry de Bellmare,1809–1852) – французский писатель, один из создателей жанра авантюрно-приключенческого романа. Публиковал свои произведения под псевдонимом Габриель Ферри. Будучи крупным негоциантом, много лет провел в Мексике. Отличаясь наблюдательностью и умением увлечь читателя, широко использовал свой опыт при написании романов. Действие его произведений развивается в Южной и Северной Америке, его герои французы – охотники, трапперы, авантюристы-золотоискатели. Печататься начал с середины 1840-х годов в Revue des Deux Mondes.В 1851 году, получив от Луи Бонапарта официальное поручение защищать интересы французских эмигрантов, отправился в Калифорнию, но не добрался туда – на его корабле случился пожар, и де Бельмар погиб.
[Закрыть]. Его произведения, весьма популярные в то время, не могли не попасть в поле зрения Рида, потому что Бельмар, так же как и Рид, продолжительное время жил в Мексике, писал приключенческие романы и создавал свои коллизии на том же материале, что и британский автор. В Revue des Deux MondesРид прочитал и роман Бельмара «Косталь-индеец», который впоследствии перевел (весьма вольно) на английский и опубликовал под собственным именем. Бытует апокриф (восходящий к самому писателю), что Рид был лично знаком (и даже дружен!) с де Бельмаром и познакомился с ним в те дни, когда жил в Париже. Этот миф не выдерживает проверки фактами: к тому времени, когда Рид прибыл во французскую столицу, Бельмар уже покинул ее, отправившись по поручению (тогда еще президента) Луи Бонапарта в охваченную «золотой лихорадкой» Калифорнию, но на пути погиб. Тем не менее не приходится сомневаться, что чтение текстов Бельмара не прошло для Рида бесследно и кое-чему британец научился у француза.
Майн Рид вернулся в Лондон к Рождеству. К Рождеству был приурочен и выход первого «юношеского» романа писателя, – книга вышла из печати в декабре 1851 года. Но на титульном листе издания стояла иная дата – 1852 год. Такова была обычная практика издателей Викторианской эпохи: с коммерческой точки зрения считалось удачным приурочить выход новой книги к рождественским праздникам. Как показывал многолетний опыт, книги, вышедшие «под занавес» года, раскупались лучше – библиотеки, видимо, имея в виду рождественские каникулы и традицию готовить к Рождеству подарки, обычно увеличивали свои заказы. Коммерческими соображениями объясняется и датировка: книга считалась новой до тех пор, пока год издания, обозначенный на титульном листе, соответствовал календарному году, а библиотеки заказывали только новинки. В расчет принималось и то, что в Британии издавалось много периодики – разнообразных газет и журналов, а к Рождеству к тому же выходило множество разных «литературных приложений» к газетам, в которых, как правило, значительное пространство выделялось рецензиям на новинки. Книга, попадавшая в поле зрения рецензентов (естественно, рецензия должна быть благоприятной!), а следовательно, и потенциальных читателей, которые, познакомившись с отзывом, заказывали ее, понятное дело, расходилась лучше. В этом смысле время для выхода романа Рида было выбрано очень удачно. Не замедлила себя ждать и реакция рецензентов: по выходе романа сразу в нескольких журналах появились самые благожелательные отклики. Конечно, сейчас трудно судить, какую роль в рецензировании книги сыграл сам издатель (не только в наши дни, но и тогда – в викторианской Англии – существовала практика «проталкивания» рецензий на нужные книги), но роман Рида, безусловно, заметили. Об этом говорит хотя бы тот факт, что самую обстоятельную и благожелательную рецензию под названием «Семья английских робинзонов» опубликовал респектабельный Атенеум (Athenaeum. Feb. 14. 1852. P. 198). Не приходится сомневаться, что книга имела и коммерческий успех. Конечно, свою роль сыграли отзывы и грамотная рекламная кампания, удачно выбранное время для выхода книги и «чутье» Боуга: в отличие от большинства викторианских современников-книгоиздателей, продолжавших работать «по старинке» и выпускать традиционные «трехпалубные» романы, Боуг сумел увидеть потенциальные возможности литературы, адресованной детской аудитории. Потенциал книг для детей и подростков оценил и владелец крупнейшей на Британских островах библиотечной сети – Чарлз Мади, который выкупил почти весь тираж нового романа Рида. В результате Боуг выплатил писателю более ста фунтов стерлингов авторского вознаграждения и заключил с ним договор об издании следующего повествования «для юношей».
Хотя любой, более или менее близкий к литературе человек знает, насколько велики роли издателя и продавца в успехе или провале конкретного литературного произведения, едва ли все-таки стоит удачу книги целиком и полностью приписывать предприимчивому издателю. Изначально успех романа – это заслуга автора, создавшего героев, которым хочется сопереживать, сочинившего увлекательное повествование.
Роман этот известен русскоязычному читателю под названием «Жилище в пустыне». Это не совсем точный перевод заглавия романа The Desert Ноте– то есть «Обиталище в пустыне» или «Пустынный дом», – но поскольку первое привычнее, будем оперировать им. Полное название романа звучит так: «Жилище в пустыне, или Приключения семьи, затерявшейся среди дикой природы» (The Desert Ноте, or the Adventures of a Lost Family in the Wilderness).Под таким заглавием роман и тиражировался впоследствии – как в Великобритании, так и в США. Однако лондонский «Атенеум» не случайно озаглавил свою рецензию на книгу «Семья английских робинзонов». Дело в том, что оригинальное название – заглавие первого издания, выпущенного Д. Боугом, было длиннее: The English Family Robinson. The Desert Home, or the Adventures of a Lost Family in the Wilderness.Непонятно почему, но в дальнейшем заглавие сократили – уже в следующем году, когда роман переиздали в США (Боуг весьма выгодно продал американцам печатные формы романа), – он назывался «Жилище в пустыне, или Приключения семьи, затерявшейся среди дикой природы», – первая часть заглавия – «Семья английских робинзонов» – бесследно исчезла.
Хотя впервые на русском языке роман появился еще в 1864 году (затем книга неоднократно переиздавалась в России в 1880–1900-е годы, причем несколько раз выходила под авторством Жюля Верна!), он не принадлежит к числу широко известных произведений Рида. Но интересна книга не только этим. Сочиняя роман о «семье робинзонов», писатель разработал формулу приключенческого романа для детей, которой почти неизменно придерживался в дальнейшем. Что же собой представляет роман?
Прежде всего, по сравнению с предыдущими «британскими» сочинениями Рида, этот роман невелик. Его объем всего около двенадцати печатных листов. Это неудивительно. Поскольку книга задумывалась как юношеская, она, чтобы не утомлять читателя, и не должна была быть большой: Боуг издал ее в одном томе, и в первом издании она насчитывала 456 страниц. Отличало книгу и оформление. Как известно, снабжать книги качественными, специально изготовленными иллюстрациями было в обычае викторианских издателей. Хотя создание рисунка, изготовление гравюр и печать иллюстраций изрядно повышали стоимость производства книги (примерно на 10–20 процентов), но такова была традиция – без иллюстраций настоящий викторианский роман немыслим. «Детский» роман не только немыслим без «картинок» – их должно быть больше, чем во «взрослом» романе. Поэтому, если по викторианской традиции обычно рисовали шесть иллюстраций на том, то для нового романа Рида Боуг заказал вдвое больше – 12 иллюстраций. Осознавая, что для детского восприятия визуальный ряд значит больше, чем для взрослого, он очень серьезно подошел к проблеме выбора художника и резчика гравюр и пригласил к сотрудничеству, пожалуй, лучших – рисовальщика У. Харви и граверов братьев Дэлзл [38]38
Уильям Харви (Harvey, 1796–1866) – выдающийся английский рисовальщик и книжный иллюстратор. Оформлял и был автором иллюстраций к большинству романов Майн Рида 1850-х – начала 1860-х годов; братья Эдвард(1817–1905) и Томас(1827–1906) Дэлзл( Dalziel) – искусные граверы и иллюстраторы.
[Закрыть]. Едва ли корректно утверждать, что эти люди предопределили успех, но то, что они на него повлияли – бесспорно. Свою роль, вероятно, сыграла и цена. Ее издатель (он же книгопродавец) определил в 12 шиллингов. Конечно, это было дорого, но совершенно понятно, что теперь книгу могли приобрести не только платные библиотеки, но и люди из среднего класса, – по крайней мере, наиболее состоятельные и чадолюбивые, беспокоящиеся о том, чтобы их дети получали достаточно «полезных знаний».
Основой для сюжета писателю вновь послужил его собственный опыт путешествия в Новую Мексику. Однако на этот раз он избрал события, которые были связаны с возвращением в Штаты. Как, вероятно, помнит читатель, из своей торговой экспедиции в 1840 году Рид возвращался через Техас и на пути к нему должен был пересечь так называемую Великую Американскую пустыню. На ее территории и разворачиваются события «Жилища в пустыне».
Роман, как обычно у Рида (и как это было принято у «викторианцев»), начинается с топографии места действия: автор описывает Великую Американскую пустыню, знакомит с природой, растительностью и животным миром. Чтобы юный читатель имел представление о масштабах пустыни, Рид сравнивает ее (видимо, с известной английскому подростку) с Сахарой, указывает на отличия и сходства (в частности, на то, что здесь, так же как в африканской пустыне, есть оазисы – это важно для достоверности будущего рассказа) между «великими» пустынями. Затем дается экспозиция: автор выступает в роли рассказчика и излагает предысторию – не представляясь сам и не знакомя со своими товарищами – участниками событий. Выступая от первого лица, он рассказывает: «Несколько лет тому назад я присоединился к торговцам, идущим с караваном из Сан-Луи в Санта-Фе, в Новую Мексику. Мы следовали по наезженной дороге, ведущей в Санта-Фе. Не продав всех товаров в Новой Мексике, мы направились в город Чиауауа, расположенный южнее. Справившись со своими делами, не обремененные никаким багажом, мы решили возвращаться в Соединенные Штаты не старой дорогой, а найти более короткую. В Эль-Пасо мы продали наши вагоны и купили нескольких мексиканских мулов. Здесь же мы наняли аррьеро. Так называются мексиканцы, умеющие обращаться с мулами. Кроме этого, мы купили несколько лошадей лучшей мексиканской породы, наиболее приспособленных к путешествию по пустыне. Закупили необходимую одежду и провизию, которая могла бы пригодиться нам в этом путешествии. Все мы были хорошо вооружены. Оставив Эль-Пасо, мы направились на восток», то есть через Великую Американскую пустыню. Пересекая ее, путники совершенно случайно наткнулись на оазис, о существовании которого не знали даже проводники. Они вышли к нему, привлеченные гулом водопада, который низвергался в долину. «С каким восхищением, – повествует рассказчик, – мы любовались этим громадным водопадом, загнутым наподобие лошадиного хвоста, ниспадавшим в пенистое озеро для того, чтобы потом снова подняться, увлекая с собою миллионы белоснежных брызг, блиставших на солнце всеми цветами радуги!» Но еще большее восхищение вызвала открывшаяся их взору панорама оазиса: «Недалеко расстилалась великолепная долина, покрытая роскошной растительностью. Она имела почти овальную форму, ограниченная со всех сторон естественной каменной стеной. Длина ее была около шестнадцати миль, а в самом широком месте всего около восьми. Мы находились на самой высокой оконечности, следовательно, могли просматривать ее всю. По бокам пропасти росли деревья, и ветки некоторых из них касались земли. Это были кедры и сосны. Мы увидели также переплетавшиеся ветви громадных кактусов, росших в расщелинах скал. Вверху кругом было мрачно и неприглядно, а внизу природа ласкала глаз прихотливым разнообразием своих красот! В центре долины сверкали прозрачные воды озера, чистого, как кристалл, и гладкого, как зеркало. Солнце находилось тогда в зените, и его лучи, отражаясь на поверхности воды, придавали ей вид громадного листа из золоченой бумаги».
Понятно, что описываемого рассказчиком оазиса не существует, да и не могло быть ничего похожего в безводной пустыне. Но истина заботила Рида в последнюю очередь – ему нужно было увлечь читателя и заставить поверить в правдоподобие происходящего и того, что будет происходить в дальнейшем. (В тексте есть характерная ремарка: «…неожиданное зрелище привело нас в восторг и изумление. Никто не ожидал увидеть нечто подобное среди бесплодной пустыни». Еще бы! То, чего не может быть в принципе, не может не приводить в «восторг и изумление».) А в дальнейшем происходит вот что. Оазис оказывается населенным. В нем обнаруживается большой добротный дом, в котором обитает большая семья: ее глава Роберт Рольф, его жена Мария и их дети – два мальчика, Фрэнк и Генрих, и две девочки, Луиза и Мария. Кроме них, здесь есть еще один человек – негр по имени Куджо, в прошлом раб, но теперь преданный друг семейства Рольфов. Они – настоящие «робинзоны», все сделано их руками – построен дом, сшита одежда, обработаны поля и ухожены животные. Картина, нарисованная рассказчиком, вполне идилличная и даже пасторальная – гармоничны отношения в семье, нет никаких конфликтов, все друг друга любят и уважают, урожаи неизменно высоки, а животные здоровы и исправно дают молоко и приплод. Причем всех своих животных Рольфы приручили – даже тех, кто в принципе не может быть приручен. «Дикие животные, – замечает автор, – были так же смирны и приручены, как рабочий скот на любой ферме». Например, у них рядом с потенциальными жертвами свободно разгуливают ручные (!) пумы (пантеры, кугуары). И «обе девочки свободно ходили среди всех этих зверей, нисколько, по-видимому, не опасаясь их присутствия. Звери, в свою очередь, не обращали на них никакого внимания».