Текст книги "Край Земли (СИ)"

Автор книги: Андрей Панченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Прости командир, подвел я тебя… – Сизов отвел взгляд – Я же как лучше хотел.

– А получилось как всегда… – Злость стремительно покидала меня. На кого я ору? Какое я право имею? Смогут ли они в таком состоянии вернутся хотя бы до стартового лагеря? Увижу ли я их ещё? Они и правда сделали что могли, и даже больше… – Ладно, извини меня Карп Фадеевич, это я от страха за вас так разнервничался. Как ты вообще планируешь в таком состоянии вернутся на основную базу? Вот что. Топайте до стартового лагеря, а там несколько дней передохните. Мяса там хватает, припасов достаточно, придёте в себя, и только тогда продолжите идти назад. Не раньше! Инуиты твои может за это время ещё смогут тюленей добыть. И пополняйте припасы на складах, не надо самопожертвованием заниматься! Пошли глянем твоего скалолаза…

Сотрясение и закрытый перелом – ничего смертельного. Укачало попросту Уту в нартах, вот он и выглядит хреново, а оно и понятно, в таком состоянии обычно постельный режим и покой прописывают. Проверив как наложили шину, и приказав Сизову давать пациенту мочегонное, для предотвращения отека головного мозга, я закончил осмотр. Немного разобравшись в ситуации, я слегка успокоился. Должны дойти до стартового лагеря, если новой напасти не случится!

Глава 21

Семнадцатого марта, через два дня после расставания с отрядом Сизова, полюсной отряд нагнал вспомогательные. Проход нового авангарда был остановлен открытыми разводьями, которые не позволяли идти вперёд.

– А если обтянуть нарты брезентом и попробовать вплавь? – Егор Корнеев метался на краю разлива как загнанный в ловушку зверь – У нас есть паруса для саней, можно попробовать.

– Не пори горячку, Егор – Я тоже был не в восторге от задержки – Какие из наших нарт лодки? Потопим весь груз, собак потеряем, да и сами накупаемся в ледяной воде вволю. Тогда точно можно будет поход прекращать, еще и неизвестно, выберемся ли мы потом обратно.

– И что ты предлагаешь Исидор? Просто ждать? – Корнеев в отчаянии запустил кусок спрессованного снега в океан.

– Да, просто ждать или искать обход. – Кивнул я головой – Другого выхода я не вижу. Рисковать людьми и всей экспедицией пытаясь переплыть эту лужу нельзя, я надеюсь, что вскоре её или сожмет течением, или она замерзнет. У нас есть небольшой запас времени, как раз на такой случай. Ждем!

В течении четырех дней мы стояли на месте лагерем, и ждали. В это время группы Корнеева и Куницина безрезультатно искали обходной маршрут, но так и не преуспели. Я уже было отчаялся, хотя и не подавал вида, припасы таяли на глазах, а мы не продвигались вперед ни на метр, когда в ночь на двадцать первое марта, ударили действительно сильные морозы. Ночью столбик термометра опустился до минус пятидесяти пяти градусов по Цельсию.

Даже в иглу было чертовски холодно, внутри температура держалась в районе минус двадцати пяти, и спать нам приходилось урывками, тесно прижавшись друг к другу. Использовать примусы для обогрева всю ночь мы не могли, топливо нужно было экономить на путь до полюса и обратно. Да и с розжигом отопителей были большие проблемы. От мороза керосин становился белым и вязким, и никак не хотел разжигаться, застревая густым желе в иглах примусов. Перед розжигом керосин приходилось греть на спиртовых горелках. Да чего там говорить, замерз даже самогон, которым мы планировали отметить покорения самой северной точки планеты! С этим поделать мы ничего не могли и приходилось просто терпеть.

Но особенно жалко мне было собак, которых было едва видно за паром от их дыхания. Свернувшись в калач и уткнув хвост в морду, они неподвижно лежали в своих снежных норах, сберегая силы и пытаясь согреться. А греться в таких условиях они могли только обильной пищей, которую мы не могли им выделить в достаточном количестве. И если гренландские собаки, которых мы купили у инуитов казалось довольно легко выдерживали эти экстремальные условия, то Маньяк, единственный пес не инуитской породы, сильно страдал. Его спасало только то, что по сложившейся уже традиции он спал отдельно, на моих нартах, охраняя лагерь, и в качестве исключения я устроил ему лежанку из запасной меховой одежды.

И всё же адская стужа сыграла на нашей стороне, в течении ночи и следующего дня полыньи затянуло льдом. Несмотря на мороз и опасность тонкого льда, объединившись в одну группу, двадцать третьего марта мы двинулись вперед.

Люди держались. Я не слышал ни от кого жалоб, они стойко терпели все невзгоды, которые обрушились на нас в эти дни. По моему приказу каждый час мы осматривали друг друга, ища признаки обморожения. Обморозив ногу или руку, любой из нас обрёк бы себя на неминуемую гибель. Надеяться тут стоило только на самих себя, помощи ждать неоткуда. В ту ночь нам впервые пришлось заночевать в платках, на тонком, только что схватившемся льду снега не было, а выпиливать лед для строительства иглу было и долго, и опасно.

Самая адская ночь в моей жизни. Я уже отвык от «прелестей» ночёвок в брезентовых палатках на сильном морозе. Конденсат, который образовался от работающего примуса, быстро пропитал влагой одежду и полотнища палатки, а потом он замерз. Никто не спал той ночью, мы лежали на шкуре овцебыка в своих схватившихся колом от мороза кухлянках, укрывшись оленей шкурой, выбивали зубами морзянку и ждали утра, когда можно будет продолжить путь. Будь моя воля, я бы приказал идти дальше и ночью, но если люди и могли бы выдержать вторые сутки пути без отдыха, то собакам требовалось как минимум несколько часов, чтобы прийти в себя.

На следующий день в полдень, едва переставляя ноги от усталости, мы наконец-то вышли на паковый лед. Казалось бы, что удача от нас отвернулась, но положение снова спас Тупун, обеспечивший нам возможность устроить дневку и отдохнуть, не тратя драгоценные ресурсы.

Инуит совершенно внезапно для всех бросился к нартам, схватил винтовку и несколько раз подряд выстрелил в сторону небольшого тороса, который возвышался на самой кромке пакового льда. Ледяная пустыня не была необитаемой, за торосом инуит увидел белого медведя, который пировал на туше убитого им моржа. В нескольких сотнях километрах от ближайшей земли! Я в который раз поразился охотничьему таланту и невероятному зрению этого эскимоса. Ведь даже его соплеменники не разглядели животных!

В медведя Тупун не попал, очень уж далеко был хищник, зато он смог отогнать его от моржа. Разбив лагерь прямо возле растерзанного и наполовину съеденного животного, не обращая внимания на залитый кровью снег, мы без зазрения совести воспользовались чужой добычей.

И снова в нашем рационе сырое мясо заменило пеммикан. Уже промороженную тушу пришлось рубить топорами и пилить пилой, однако не такие неудобства никто не жаловался. Выставив часовых, чтобы охраняли нас от хозяина этого куска мяса и жира весом в несколько центнеров, мы приступили к работе.

Утром следующего дня о том, что на льду когда-то лежал убитый морж, почти ничего не напоминало. Выпавший снег скрыл окровавленный лед, а мясо заняло полагающееся ему место в наших желудках и на санях. Только по настоянию инуитов, не желавшим дразнить духов и хозяина добычи, в качестве извинений медведю была оставлена моржовая шкура, потроха и несколько костей. Я не возражал. Съедобного для людей там почти ничего не осталось, а медведя надо было чем-то задержать на месте, чтобы он не пошел по нашим следам, и потроха с сырой шкурой были меньшей для этого платой из возможных.

С этого дня начались тяжёлые переходы. Лед был сильно изломан, и обойти его не было никакой возможности. Нарты постоянно требовали починки. И тем не менее мы справлялись и не сбавляли темп. Пока одни нарты пытались привести в порядок, другие пробивали дорогу, по которой поломанные их легко догоняли. И так раз за разом…

Двадцать седьмого марта мороз спал до приемлемых минус тридцати одного градуса, и нас покинул второй вспомогательный отряд. Группа Корнеева, забрав с собой самые поврежденные сани, сгрузив с них припасы и оставив часть собак, отравилась в обратный путь. Теперь нас оставалось одиннадцать человек. Мы медленно, но верно шли к своей цели.

Теперь Фрол Куницкий со своими инуитами неизменно шел впереди, пробивая путь. Они тропили дорогу, вручную срезали неровности, мешавшие перетаскивать нарты через торосы, и первыми взбирались на них, чтобы принять груз, нарты и собак, помогая их переправлять через эти ледяные горки. В эти дни все мы чувствовали себя нахлебниками, которые решили въехать в рай на чужих плечах. Даже на привалах и ночевках, Фрол и его группа брали на себя основную и самую тяжелую работу по обустройству лагеря.

Куницкий не жаловался, хотя наверняка ему было обидно, что я не взял его в полярную группу. В этом походе, так же, как и Корнеев с Сизовым, Фрол показал себя с самой лучшей стороны. И если Сизов и Корнеев были не так хорошо подготовлены, как полюсная группа, то артиллерист с авизо мог легко заменить любого из нас в этом последнем рывке к полюсу. Сейчас он выкладывался по полной, работал самоотверженно и не жалел сил. Честно говоря, я уже даже всерьез думал заменить его на Серегина или Скворцова, на столько мне понравился характер, сила воли и главное преданность делу этого человека.

– Молодец парень – Масло в огонь подливал ещё и Арсений, который почти на каждом привале нахваливал артиллериста – Жаль, что он с нами не идёт до конца.

– Чего ты мне нервы треплешь? – Не выдержал я в конце концов – Мне тоже жаль, но если идти ему, то кому-то из вас нужно будет вернутся вместо него! Паншин мне нужен, он дипломированный штурман и только ему я полностью доверяю в определении координат, остаетесь вы втроем. Причем вы все справляетесь не хуже Фрола, так кого мне из вас на него поменять? Есть добровольцы⁈

– А может пусть инуиты сами домой идут, а его восьмым с нами взять? Совсем же не далеко осталось, ты представляешь какого ему знать, что он пары сотен километров до полюса не дошел? – Арсений выжидательно уставился на меня, ожидая ответа.

– И кто их контролировать будет, инуитов этих?– Я тяжело вздохнул – Они конечно парни хорошие, но легко могут взять со складов больше провианта чем нужно, и тогда нам не хватит на обратный путь. Кроме того, случись чего с нами, они будут последние кто нас видел, и не смогут даже координат места где мы разошлись назвать. Да и не хватит припасов до полюса на восемь человек, мы на лишнего не рассчитывали. И таких причин я тебе ещё с десяток назвать могу, но и этих трех хватит. В общем, если есть добровольцы среди вас троих, кто с ним поменяться хочет, то я его возьму, а иначе ни как.

Добровольцев не нашлось…

Куницкий со своими инуитами ушел в стартовый лагерь шестого апреля. У нас осталось четверо нарт с тридцатью пятью лучшими собаками, которые выдержали полярную дистанцию. Провианта и топлива у нас оставалось на сорок дней. А ещё через два дня, случилось то, чего я опасался больше всего и даже видел в своих кошмарах весь предыдущий год.

Восьмого апреля 1892 года, тот же самый Тупун, увидел впереди брезентовую палатку и снежную пирамиду, над которой развивался звездно-полосатый флаг. Американцы опередили нас!

– Не может быть… – Я помню, что, когда я в бинокль разглядел пирамиду, мои ноги не произвольно подкосились. Всё зря! Столько усилий, столько жертв, и мы вторые…

К палатке мы шли молча и очень быстро. Еще оставался шанс, что американцы тут просто встали днёвкой, и их еще можно обогнать. Лагерь выглядел свежим, недавно поставленным, его ещё не занесло снегом, который шел тут два дня назад. Если это так, то, не задерживаясь и минуты, мы двинемся дальше, и будем идти даже ночью, благо они светлые, чтобы всё же опередить конкурентов. Такие мысли были у меня в голове, хотя я уверен, что о чем-то похожем думали и остальные.

Когда до пирамиды и палатки оставалось метров сто, я уже понял, что лагерь покинут. Ни людей, ни собак видно не было. Может это продовольственный склад? Иначе зачем американцы, возвели гурий и пометили его своим флагом? Последняя база перед рывком к полюсу? До него оставалось всего ничего, буквально три-четыре дня пути. Сейчас мы находились на восемьдесят девятой параллели. Сердце предательски сжалось, в предчувствии беды.

– Проверьте там всё – Я остановился как вкопанный в десяти метрах от палатки, дальше я попросту идти не хотел. Я боялся узнать то, что скрывает это место. – Осмотрите палатку и гурий.

– Крепись Исидор, в конце концов мы тоже почти дошли… – Проходя мимо, Арсений попытался успокоить меня.

– Да пошёл ты, со своим почти… – Тихо прошипел я сквозь сжатые зубы. От адреналина в моей крови у меня туманился рассудок.

– Тут человек! – Заглянувший в палатку инуит заорал во весь голос – Он жив ещё!

Забыв обо всем на свете, всей толпой одновременно мы бросились к брезентовому укрытию. Когда я вполз у узкий и тесный клапан палатки, она уже освещалась зажжённой свечой, которую в руках держал Арсений. В свете тусклого пламени я тут же разглядел знакомую обстановку американского полевого лагеря. Сколько ночей я в подобных палатках провел? Десятки! Посреди палатки стоял покрытый инеем примус, а сбоку от него, в спальном мешке лежал человек. Его посиневшие от мороза губы дрожали, выпуская небольшие облачка пара, а лицо закрывала белая от изморози борода.

– Мэйсон⁈ – Я узнал своего друга только по глазам. Он не отрываясь смотрел на меня отрешенным взглядом. Он пытался что-то сказать, но не мог.

– Ты знаешь его? – Арсений уже возился с примусом, пытаясь разжечь отопитель – Черт, он пустой, нужен керосин. Игорь, тащи бидон!

– Знаю, это Мэйсон Кир, из команды Соверса. Мы вместе были в позапрошлом году в американской экспедиции. Да я тебе говорил про него в стойбище инуитов. Ричард тоже его знает. Быстрее давайте с примусом! Игорь, Ричард, мать вашу, где керосин⁈

– Подвинься! – Мне в пятую точку уперлась голова лыжника, и через несколько секунд в заливную горловину примуса полилось топливо.

Мэйсон был плох. Растопив примус, мы попытались оказать ему первую помощь, однако это мало помогло. Нагрев палатку достаточно для того, чтобы вытащить Мэйсона из спального мешка и раздеть, я осмотрел его. Истощенное тело, почти скелет, руки и ноги обморожены, правая нога закована в самодельный лубок, так же перевязана грудь. Под шиной обнаружился открытый перелом голени, а грудь метеоролога была желтовато синей, наверняка сломано несколько ребер. Он не мог говорить, хотя и был в сознании. Не жилец… Почему он здесь один? Где остальные участники экспедиции? Не могли же они просто так бросить своего пострадавшего товарища умирать посреди ледяной пустыни одного? Эти вопросы хотя и мучали меня, но пока ответов на них не было.

– Иссидор Константинович! – От попытки спасти моего старого друга, меня отвлек голос Александра Серегина – В гурии железный ящик, а в нем записка! В ней указывается, что шестого апреля 1892 года, американская экспедиция достигла Северного полюса в честь чего этот гурий и возведен.

– Подожди, я сейчас – Горечь поражения, учитывая состояние Мэйсона отошла на второй план. Мы опоздали, чего уж теперь… меня сейчас больше волновала судьба пациента, чем спортивные результаты нашей гонки. – Ричард, присмотри за ним.

Я вылез из палатки, и Серегин тут же протянул мне лист дорогой плотной бумаги, на которой свинцовым карандашом был написан текст на английском языке.

«Сегодня, 06 апреля 1892 года, ровно в 12.00 по полудни, американской полярной экспедицией в составе Рона Соверса, Мэйсона Кира, Эндрю Ларсена и Дрю Корнуэла, в Северный полюс были вбиты звезды и полосы! Мы возвели снежный гурий в эту честь. Боже, храни Америку!»

– Два дня назад значит… – Я тяжело вздохнул, возвращая письмо Александру – Если бы не задержка на разводьях, мы бы их опередили… Ладно, теперь это не важно, я займусь пострадавшим, а вы обустраивайте лагерь, здесь заночуем.

Я было собрался лезть обратно в палатку, как на моё плечо опустилась рука Игоря. Я в раздражении повернулся к штурману, ну что-ему-то от меня надо⁈ Оставьте меня в покое! Мне просто очень хотелось хотя бы на несколько минут остаться одному…

– Извини командир, но это невозможно.

– Что невозможно? – Не понял я штурмана.

– Точка, которая считается полюсом, имеет координаты девяносто градусов северной широты, и, как следствие, не имеет долготы. Я определил наше место нахождение, мы почти на восемьдесят девятом градусе и сейчас находимся в ста семнадцати километрах от полюса.

– Ты забыл про течения, наверняка лед просто снесло – Равнодушно пожал я плечами.

– Этого быть не может – Упрямо сжал губы штурман – Не на сто километров за два дня. Мы конечно не проводили замеры на таких высоких широтах, но скорость трансарктического течения очень низкая, обычно около половины узла. Движется оно от берегов Сибири через Северный полюс к Гренландии и Восточной Канаде. То есть, даже при самых благоприятных для американцев условиях, гурий и этот лагерь могло снести максимум на пятьдесят километров, не больше, и уж точно не в эту сторону.

– То есть ты хочешь сказать, что они не верно определили координаты, и на полюсе не были? – Боясь поверить в услышанное переспросил я.

– Именно так командир!

Глава 22

Я сидел в теплом иглу, забыв про крепкий чай, что заварил мне дежурный, читал дневник Мэйсона, и мои зубы непроизвольно сжимались от приступов ярости и ненависти, которые я испытывал к Рону Соверсу. Мерзкая мразь! Другого, более приличного слова было и не подобрать. Моего друга, боевого товарища можно сказать, попросту бросили умирать от холода, голода, обезвоживания и ран! Как и ещё четырёх человек до этого…

Да, Мэйсон не выжил даже не смотря на наши усилия, он умер ночью, так и не сумев нам рассказать, что же с ним случилось. Зато в его спальном мешке мы нашли этот дневник. Мэйсон Кир вел его каждый день похода, он же и описал в нем последние трагические дни американской экспедиции, и свою историю.

Команда Соверса стартовала с мыса Колумбия на две неделе раньше, чем мы, еще во тьме полярной ночи. Восемь человек при четырёх огромных и груженных под завязку нартах, запряженных сорока собаками. В состав американской полюсной группы входили помимо моего друга и Рона Соверса ещё шесть американцев, двое из которых были личными слугами Рона. Как раз те самые Эндрю Ларсен и Дрю Корнуэл, что упоминались в записке. Оба слуги были афроамериканцами, и служили Рону Соверсу всю свою сознательную жизнь. Все полярники, за исключением Мэйсона впервые участвовали в северных походах.

Неприятности у экспедиции начались практически сразу. Двигаясь в полной темноте, и ориентируясь только по компасу, через четыре дня авангард отряда попал в полынью, потеряв одни из нарт с продовольствием и всех собак, которые были в них запряжены. Двух человек управлявших этими нартами удалось вытащить из воды, однако они оба получили сильнейшее переохлаждение. Отогреться и высушить одежду на привале не удалось. Соверс не дал полярной группе задержаться на вынужденной дневке дольше одного дня, а также категорически запретил пострадавшим возвращаться обратно в стартовый лагерь, так как это сильно задержало бы основную группу, ведь с пострадавшими пришлось бы отправлять нарты с припасами и палаткой. Как результат, оба парня заболели пневмонией.

Еще через шесть дней, не смотря на возражения остальных полярников, Соверс приказал оставить заболевших в очередном лагере, с небольшим запасом продовольствия и керосина, пообещав забрать их на обратном пути. Уже тогда все в полюсной группе прекрасно понимали, что видят своих спутников живыми в последний раз. До полюса и обратно предстояло идти еще несколько десятков дней, а от стартового лагеря несчастных отделяли десять дневных переходов, при этом они на столько ослабли, что надеяться на то, что они самостоятельно смогут до него добраться, не приходилось. Это происшествие произвело гнетущее впечатление на оставшихся членов команды, обострив и так не простые отношения между начальником экспедиции и его подчиненными.

Вообще в своем дневнике Мэйсон подробно описывал то, как складывались отношения между членами группы. Сам Рон Соверс и его слуги питались и ночевали в отдельной палатке, свои вещи они везли на двух нартах, замыкающих караван. Содержимое груза этих нарт другие члены отряда не знали, но по словам Соверса, там был обычный набор из продовольствия и снаряжения. Этими нартами управляли Эндрю и Дрю, и припасы с них не использовались, Рон утверждал, что там провиант на обратную дорогу. Остальные члены команды жили во второй палатке большего размера. Мэйсон писал, что между начальником экспедиции и её рядовыми членами огромная пропасть. Рон заносчив и высокомерен и не стесняясь в выражениях отчитывает любого, кто совершит малейшую ошибку или посмеет усомнится в правильности отданных им приказов. Отношения в команде были очень напряженными.

Оставив на произвол судьбы больных товарищей, американцы продолжили путь. Они очень торопились, и потому шли в любую погоду и выбирали только самый прямой путь, не тратя время на обход препятствий. Их сани были больше наших, и загружены сильнее, так как вспомогательных отрядов американская экспедиция не имела, и всё необходимое везла с собой полюсная группа. Преодоление торосов и полыней в таких условиях было адовым трудом, и постепенно начал слабеть и выбиваться из сил ещё один член команды. Теперь на каждом переходе он отставал, и Соверс приказал его не ждать, а несчастному велел добираться до ночных стоянок самостоятельно экспедиции, по следам группы. Парня звали Гувер, и было ему всего двадцать лет.

Так продолжалось несколько дней. С каждым днем Гувер слабел всё сильнее и всё позже и позже догонял группу, приходя в лагерь уже когда остальные полярники успевали поесть, и даже лечь спать. Питаться Гуверу приходилось оставленной ему уже остывшей похлебкой, спать ложился он позже остальных, его вещи не успевали высыхать, к тому же Соверс категорически отказался освободить его от дежурств. Естественно всё это способствовало только ухудшению состояния парня, и в один из дней, проснувшись, американцы обнаружили, что Гувера в лагере нет, он так и не дошел до него ни предыдущим вечером, ни ночью. Учитывая, что температура воздуха в те дни держалась на отметке минус сорок пять градусов, а у Гувера не было с собой ничего кроме личных вещей и лыж… Короче организованный Роном ради приличия поиски, которые длились ровно час, ничего не дали, Гувер так и сгинул бесследно в ледяной арктической пустыне.

Потеря первых саней с припасами, сильно сказалась на рационе питания команды Соверса, а задержки в пути еще сильнее сократили и так скудные пайки. Не исправило положение даже гибель троих членов группы, американцы начали голодать. Вскоре люди переключились на питание собачим пеммиканом, а собак стали кормить их же ослабевшими товарищами, забивая их по мере необходимости. Только двое нарт управляемые слугами Соверса не трогали, груз с них не снимался, а тащили их всё те же, самые сильные собаки. Никто не роптал и не возражал, стратегия Рона полярникам была понятна. Когда кончится провиант, керосин и собаки с передовых нарт, группа должна будет повернуть назад, и тогда сохраненные припасы очень понадобятся. Так они думали…

Очередное поле торосов встало перед американцами за два дня до предполагаемого достижения полюса. К тому моменту, обессиленные и оголодавшие полярники едва держались на ногах, только Соверс и его личные слуги на удивление были в более-менее приличной физической форме. Мэйсон же и пятый член команды, которого звали Пит, уже едва могли ходить. На этих торосах Пит и остался, а Мэйсон повредил ногу и грудную клетку. Подвёл их Эндрю, не удержавший тяжелые нарты на вершине сломанной льдины, от чего они рухнули прямо на метеоролога и его спутника. Причем, хотя основной удар принял на себя как раз Мэйсон, Питу полозьями саней пробило голову.

– Ты знаешь, что вы обречены – Оказывать пострадавшим помощь никто не спешил, осмотрев их раны, Соверс впервые решил откровенно высказаться о своих намерениях – Со сломанной ногой и ребрами тебе не вернутся назад живым, а Пит уже и так умирает. Вы останетесь здесь.

Мэйсон и сам знал, что больше не жилец, однако ему удалось уговорить Соверса взять его с собой ещё на один дневной переход. Аргументировал он это тем, что хочет умереть на полюсе, до которого осталось всего ничего. При этом Мэйсон упирал на тот факт, что, если бы не он, Рону никогда не удалось бы добраться так далеко, Мэйсон просил начальника экспедиции отдать ему последний долг. И на его удивление, после недолгих колебаний Соверс на это согласился. Бросив бессознательного Пита на месте трагедии, остальные полярники продолжили путь.

Шли они ещё два дня, при этом Мэйсона везли на нартах, однако относились к нему уже как к мертвецу. Никакой еды ему больше не полагалось, ему давали только воду. Соверс вполне цинично поведал умирающему, что тратить драгоценный пеммикан на него больше нецелесообразно. Мэйсон не возражал, зачем? Поменять что-либо он был уже не в силах, а умолять о помощи людей, которые его уже похоронили при жизни, было не в его характере. Зато теперь Мэйсон видел то, что раньше скрывалось от глаз остальных участников экспедиции. Рон, Эндрю и Дрю ели полные рационы питания, и, судя по всему так было на всем протяжении пути. На нартах, управляемых слугами Рона стояли уже вскрытые ящики с пеммиканом, что говорило опытному полярнику о многом.

Шестого апреля Соверс наконец-то объявил, что экспедиция достигла совей цели.

Американцы провели на этой льдине всего лишь сутки. За это время они возвели снежный гурий, сфотографировались, установили ставшую уже лишней большую палатку, и перенесли в неё Мэйсона. Причем когда Соверс составлял композицию для фото, Мэйсона усадили на нарты у подножья гурия, сняв с него кухлянку и обувь, чтобы были видны бинты и повреждения. Мол мы своих не бросаем! Чертов урод…

Переночевав, Соверс и его прихлебатели отправились в обратный путь, не оставив Мэйсону даже крошки еды, и даже слив весь керосин у примуса, который был установлен в палатке. С собой Соверс забрал только все записи Мэйсона, кроме того самого дневника, что я сейчас держу в своих руках. Этот личный дневник Мэйсон носил за пазухой кухлянки, и очевидно Соверс о нем не знал. Ведь если бы он о нем знал, и тем более знал его содержимое, то без сомнений либо забрал бы его с собой, либо уничтожил на месте.

В ночь с шестого на седьмое апреля, Мэйсон сделал свои последние записи в дневнике. Опуская личное, обращение к родственникам и так далее, главное, что он написал, это было обвинение Соверсу, и сомнение Мэйсона в достижении поставленной цели. И если после прочтения большей части написанного в дневнике, я уже знал о преступлениях Рона, то последние рассуждения Мэйсона о выполнении цели экспедиции были для меня ещё одним откровением.

Определением координат группы занимался только Словерс, не доверяя этого никому. Использовал он только секстант, определяя широту и не заморачиваясь с долготой. Но на протяжении последней недели пути солнце скрывали облака, поэтому, по мнению Мэйсона, Соверс не мог провести надежные астрономические обсервации. Да и сам Рон в последних разговорах с Мэйсоном это признавал, однако полагал, что и показания одометров, установленных на его нартах достаточно, для утверждения того, что он достиг Северного полюса. С момента последнего, достаточно точного определения координат, которые были выполнены на восемьдесят восьмом градусе, их группа прошла более двухсот тридцати километров на север, а как известно расстояние между градусами широты составляет сто одиннадцать километров. Мэйсон писал, что Соверс наверняка ошибается. Одно только преодоление поля торосов, должно было увеличить на этом промежутке пути показания одометров в двое, а то и в трое. Нарты постоянно двигались то вверх, то вниз, то в обход льдин, и это только на одном торосовом поле! По мнению Мэйсона, за последние несколько дней пути, несмотря на показания одометров, группа едва ли смогла пройти больше ста – ста пятидесяти километров.

– Под этим гурием Мэйсона и похороним – Закончив с чтением дневника, я вылез из иглу и собрал вместе всех своих парней – Пусть эта пирамида станет его склепом, на большее она не сгодится. Мы всё ещё в деле парни, никто нас не опередил, но только теперь нам нужно будет не только дойти, но и обязательно вернуться! Хотя бы одному из нас! То, что совершил Соверс, не должно остаться безнаказанным, и эта сволочь не должна быть всеми почитаемым героем! Мы вчера сделали снимки лагеря и ещё живого Мэйсона, мы сфотографировали замеры широты на фоне гурия и палатки, мы нашли дневник, и эти доказательства должны попасть во все издательства мира! Но и это ещё не всё. Благодаря Чарли, у нас с собой есть гидрографическое оборудование. Игорь, это на тебе. Нужно будет и здесь, а потом и на полюсе, произвести замеры силы течения, дрейфа льда и его направления! Метеонаблюдения мы вели каждый день, сделаем их и в этой точке тоже. Ни одна сволочь не должна оспорить того факта, что Соверс не дошел до Полюса! Чтобы ни на какой там ветер или снос льдин они не могли списать того факта, что этот лагерь был где угодно, но не на Полюсе! Делаем всё тщательно, всё фиксируем на фотоаппарат, не забываем писать даты и координаты замеров перед фотографированием на табличках. Завтра мы продолжим наш путь, и я вам клянусь, я теперь дойду до этой чертовой девяностой параллели, чего бы мне это ни стоило!

– Может догнать этих уродов, да под лед спустить? Не далеко ведь ушли. Может потратим на это пару дней, как считаешь командир? – Ричард высказывает мысль, которая и так вертится в моей голове.

– Как под лед спускать будешь? – Я не успеваю ничего сказать, Ричарду отвечает Арсений – Живьем, или пристрелишь сначала? Или давай им ноги переломаем, собак и нарты заберем, а самих подыхать на льду оставим? Нормально же? Око за око, как в писании сказано! Или можно…

– Он понял всё, не продолжай – Останавливаю я Фомина – И хватит ерничать, и так настроения нет! Догнать бы эту падлу надо конечно, но думается мне, что не стоит руки марать. Велики шансы, что он и так не дойдёт назад благополучно. А если и дойдет, он сам себе пулю в лоб пустит, когда мы покажем всему миру, что он убийца и мошенник. Этой суке мы уподобляться не будем.

– Такие обычно не стреляются – Хмыкнул Арсений – Но ты прав в одном, если он просто не вернётся из похода, то будет если и не героем, то мучеником. По крайней мере любой нас сможет обвинить в том, что мы наговариваем на погибшего человека, который не может за себя постоять, и порочим его память. А так, я хочу посмотреть, как он изворачиваться будет! А потом хочу посмотреть, как на виселице он плясать будет свой последний танец! Перед всем миром, и перед родственниками погибших!