Текст книги "Откройте, РУБОП! Операции, разработки, захваты"
Автор книги: Андрей Молчанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
Не без труда преодолев острый приступ неприязни к бесцеремонному родственничку, Людмила присела с края стола, пригубила рюмку. Спросила отчужденным тоном:
– Леха, денег не одолжишь?
– Х-хе! – Деверь усмешливо дернул щекой. – Вопрос по неправильному адресу!
– Ну, я так знала… – произнесла Людмила с многозначительным презрением в голосе.
– Ты, Люда, зря, – вступился за брата муж. – У человека – беда…
– Засада просто! – бодро подтвердил Леха, заправляя в пасть шмат ветчины, предназначенный для семейных завтраков в течение будущей рабочей недели. – На тачке я по пьянке кокнулся. Тачку – в утиль, права отобрали. Теперь с корешем за товаром езжу, арендую телегу. Хотя – какого хрена езжу? – Леха недоуменно пожал саженными плечами. – Товар на «ручник» встал – в деревне нищета времен Ивана Грозного. Натуральным хозяйством народ пробавляется. Спасается традициями. Главное – лебеда всегда созреет.
– Ну, зато теперь пьешь смело… – сделала вывод Людмила.
– Чего и вам желаю! – Куражливо поведя бровями, Леха налил очередную рюмку.
– Ладно… – Людмила поднялась из-за стола. – Пируйте, алкаши, я спать пойду.
– Каждому – свое, – рыгнув, согласился деверь.
Поговорить с Лехой Людмиле удалось лишь утром, когда муж ушел на свой разоренный завод точить железяки для подвернувшейся ненароком халтурки. Посвящать супруга в тот план, что возник у нее накануне, ей не хотелось.
Убирая остатки былой трапезы и холодно поглядывая на заспанного, истомленного похмельем Леху, недовольно щурившегося на бьющее в раскрытое окно утреннее солнце, Людмила произнесла:
– Есть возможность заработать двадцать тысяч зеленых. Интересует?
– Излагай… – Деверь раскрыл холодильник, внимательно изучил его содержимое. – Вроде, тут пиво было…
– Размечтался! Потерпишь!
Разочарованно холодильник закрыв, Леха откинулся на спинку низенького кухонного диванчика. Проговорил:
– Ну, двадцать тысяч. Продолжай.
– Вот и «ну». Только разговор между нами… Мой благоверный – ни при чем, ясно? Все равно толку от него, как от кота на пашне… Присоска к телевизору!
– Я понял.
– Значит, так. У меня тоже проблемы. Долг, проценты… В общем, личное. А в нашей конторе у начальницы в сейфе эти самые двадцать тысяч… Для экспертизы. Времени – в обрез…
– То есть?
– Их УЭП прислал для экспертизы, надо возвращать…
– Фальшивые, что ль?
– Ты дурак, или как? Стала бы я тут…
– Понял. И чего предлагаешь?
– Мы с ней останемся в отделе вдвоем под вечер… Я тебе сигнал дам… Встану у подоконника, закурю… Только не напивайся! Во-от… Вы входите в подъезд, он у нас общий с военкоматом, поднимаетесь на второй этаж…
– Кто это – «вы»?
– Н-не знаю… Ну, есть у тебя друг какой-нибудь?.. Надежный только…
– Ладно, гони дальше…
– Ну, связываете нас, вскрываете сейфы…
– Х-хе! Нашла медвежатника!
– Ну, вы же ключи заберете… И у меня, и у Зинки…
– Кто такая?
– Шефиня моя. Да и сейфы-то там… – Махнула рукой. – У моего, если приподнять, дверцы с петель сами свалятся…
– Ну, ты даешь! – Леха в изумлении покачал кудлатой, нечесаной со сна головой. – Откуда прыть-то взялась?.. Вроде цаца накрахмаленная, вся из себя на идее…
– Ты мне характеристики не расписывай… Прыть! Тут запрыгаешь! – Людмила шмыгнула носом. Капнула нечаянная слеза на приготовленный деверю бутерброд с заскорузлым дешевым сыром.
– Ну, а чего?.. – Взгляд Лехи растерянно прошелся по стенам кухни. – Дело, конечно, живое… А Зинка в курсе? Имею в виду – насчет договоренности?..
– Да ты сам посчитай, – произнесла Людмила с терпеливым укором. – Если будет с ней договоренность, то что получится? Четверо в доле? И не рискнет она… Ей-то зачем на задницу приключений искать? Она – богатая стерва!.. А потом – так даже лучше: она все честь по чести подтвердит – нападение, пострадали совместно, неизвестные мужчины… А?
– Тэк-с, – произнес Леха задумчиво. – А если крик-шум? Мне ее чего, мочить, что ли?
– Какой шум? Молчать она будет, как рыба в пироге! Ножик ей покажи – уписается!
– Не, стремно…
– Эх, Леха! – промолвила Людмила разочарованно. – Дел-то… Бабу припугнуть… Я-то думала…
– Чего ты думала? – Леха встал из-за стола, тяжело дыша, прошелся по тесной кухне. – Что заклею тебе хлебало, приклепаю к батарее, полежишь чуток, а там ваши мусора тебя и освободят? А мне потом…
– Во-первых, попрошу не выражаться!
– А чего я?..
– Это у тебя – хлебало! И прежде, чем его раскрыть, рассуди: накроют тебя, значит, и мне несдобровать.
– Двадцать штук… – Вытянув подбородок, Леха остервенело поскреб пятерней заросшее суточной щетиной горло.
– И оружие, – добавила Людмила.
– Какое еще оружие?
– У нас же экспертно-криминалистический отдел, – назидательно пояснил милицейский специалист. – И по уголовным делам на экспертизу поступает оружие: холодное и огнестрельное. Ясно? С целью квалификации его пригодности для боевого употребления, так сказать… Этот пистолет, к примеру, стрелять не может, а этот – еще как!; этот кинжал – сувенирный, хотя, кажется, быка надвое развалить может…
– И много у вас пушек? – полюбопытствовал гость – как всякий нормальный мужчина, тяготевший к оружию.
– Хватает. Вчера один вещдок принесли… «Вальтер» наградной. Времен войны. В позолоте, с надписью готической… Я уж на что к этим стрелялкам равнодушна, но себе бы взяла…
– И на какую сумму этого железа?
– Почем мне знать? Это – как продашь… Только, – поправилась, – продавать кому не попадя – сгоришь… Но оружие взять надо. Причем – обязательно надо. И знаешь, почему? Потому что думать будут, что за ним вы и явились… А попутно и деньги взяли. Оружие закопаем. До лучших времен. Пусть будет, как капитал…
– Подумать надо…
– Если есть чем – думай!
Ирина Ганичева
Жизнь одинокой деловой женщины, имеющей собственный бизнес, неизменно связана с принятием не просто самостоятельных, но и тщательно спрогнозированных решений, поскольку скоропалительность или же всякого рода «авось» чреваты катастрофическим крахом всех предыдущих, удачно завершенных начинаний. А если под крылом у тебя двое детей, еще в младенчестве оставленных ушедшим из семьи муженьком, не пожелавшим мириться с главенством пробивной и энергичной супруги, то ежечасно и глубоко надо ей, одинокой волчице, сознавать: будущее ребят только в твоих руках и, ослабей эти руки, выскользнет из них и твое будущее…
Себя Ирина считала человеком жестким, практичным и абсолютно логичным; упорно шла к намеченной цели, мгновенно разделяла знакомства на необходимые и пустые; позволяла себе, конечно, ветреные романчики, но головы не теряла, используя любовников как по назначению прямому, так и косвенному – то бишь, требуя подарков и помощи в решении бытовых и коммерческих проблем.
Деньги решают все – эта формула, как основополагающее руководство, довлела над ее устремлениями к накоплению того капитала, что надежно обезопасит ее от внезапного, как смерч, Черного дня, чья многоликость непредсказуема, но норов извечно и беспощадно свиреп. Болезнь, авария, одинокая старость… Перечисление дурных вероятий бесконечно, но противоядие от них одно – капитал. Амортизатор. Щит. А в случае определенного рода нужды – меч.
Родилась и выросла Ирина в крупном сибирском мегаполисе, здесь же вышла замуж, закончила институт, аспирантуру, занимала руководящую должность на нефтеперерабатывающем комбинате; после развода с мужем сблизилась с директором предприятия – властолюбивым старичком, а когда грянула приватизация, оказалась в узком круге допущенных к местному нефтяному пирогу лиц, получив собственные акции и – главенство над частной компанией, обслуживающей необходимое руководству комбината посредничество между производителем и разбросанными по всей стране клиентами.
Для интимных свиданий с подчиненной любовницей, директор снимал небольшую квартирку, где они встречались строго по графику, вечером каждого четверга, но подобного рода рандеву раз от раза убеждали Ирину, что плата за аренду квартирки – блажь, ибо дряхлеющий шеф, претерпевавший прогрессирующую половую немощь, компенсировал ее пространными разговорами о жизни и вообще, которые мог вести со своей пассией не то, что в присутствии посторонних, но и в компании собственной супруги и домочадцев…
Однако правила игры диктовал властительный старичок – инструмент созидания капитала, и Ирина с терпеливым усердием инструмент ублажала, зная, что без старичка – никуда!
Она заработала весомые деньги, когда произошло неизбежное: власть на комбинате не без вмешательства криминальных структур поменялась, застрелили первого заместителя директора, и старичок спешно ушел на пенсию, позвонив в офис Ирины и сказав, что ей предстоит разговор с людьми, должными сделать ей предложение, которое она, умница, пускай воспримет, как обязательный для исполнения приказ.
Предложение, то бишь, вердикт, вынесенный ей вежливыми молодыми мужчинами, внешностью напоминавшими предупредительных банковских клерков, было незатейливо: получить скромную отступную сумму, передать руководство фирмой указанному лицу и – уходить в самостоятельное автономное плавание в неизвестность дальнейшего бытия – кстати, как намекнули, любезно дарованного ей некими высшими земными силами.
Ненавязчиво поторговавшись относительно величины компенсационного гонорара за свое благосклонное восприятие наглого ультиматума и, получив твердый отказ, Ирина приняла незамедлительно врученные деньги, и отправилась домой, обреченно уясняя, что в этом городе делать ей, собственно, уже нечего… Да и детям тоже.
Попутно размышляла она и о другом предложении, сделанном накануне московскими клиентами, покупателями нефти, задолжавшими лично ей полмиллиона долларов за поставки сырья и упорно навязывающими в счет оплаты части долга роскошную четырехкомнатную квартиру с евроремонтом, новенькой бытовой техникой и антикварной мебелью в одном из респектабельных районов столицы.
Еще вчера данный вариант представлялся ей напрочь лишенным какой-нибудь практической целесообразности, однако, избегая резких решений, она взяла тайм-аут для раздумья, и, как обнаружилось в итоге, поступила мудро: приобретение жилья в Москве ныне виделось уже не капризом, а необходимостью, и с положительным ответом стоило поторопиться: прознай москвичи о смене руководства на комбинате и о ее сегодняшней никчемности – сгорели денежки! Да какие! Практически все плоды ее тяжких трудов, включающих ублаготворение дряблого старца…
Позвонив в Москву, она сообщила, что сложное финансовое положение должников готова понять, а, поскольку завтра улетает в столицу для решения неразберих комбината с министерством, то, заодно, готова осмотреть предлагаемую ей недвижимость. И – с сокрушенным вздохом присовокупила, что частые командировки в Москву для решения всевозможных организационных несуразиц, видимо, поневоле заставят ее, из соображений чисто практических, приобрести вынужденный собственный приют.
Такое заявление кредитора должники восприняли с нескрываемым восторгом.
На вечернем семейном совете – хотя, впрочем, какой еще совет? – советов она уже давно ни у кого не просила; итак, за семейным ужином в окружении детей – семнадцатилетнего Антона и Олечки, чье пятнадцатилетие готовились отметить на будущей неделе, она объявила, что потеряла работу, никаких перспектив в своем пребывании на земле сибирской не видит, а в самом богатом городе России – Москве, их ждет не дождется великолепное жилье и масса ослепительных возможностей…
Она говорила, веря и не веря в свои слова, но сознавая, что в очередной раз поступает разумно и логично: там, в огромном городе-государстве, дети найдут свое лучшее будущее, нежели в унылой глубинке, где она, растратив в рабском однообразии служивых будней вдохновенные годы молодости, пестовала неустанно какающих и пищащих кровных чад, зарабатывая это их будущее унижениями, горбом, и отрабатывая, возможно, таким вот образом гипотетическую карму.
А как незаметно подросли дети! Антон – двухметровый атлет, сложенный с чарующим женский взор великолепием, помешанный на компьютерах и каратэ; Олечка… Ох, Олечка!.. Еще соплюшка, а зрелость и законченность форм двадцатилетней девушки! И ведь, глядишь, а охмурят ненароком местные оболтусы, – подрастающее быдло и пьянь, затянут в убожество своего прозябания, и – увянет в этой безотрадной сибирской провинции нежный цветок, а то и попросту затопчется копытами вонючей плебейской нечисти…
Теперь ей невыносимо хотелось в Москву, и, проворочавшись в кровати без сна до утра, она, спешно убрав постель и, дав последние наставления детям с указанием надлежащего режима трат оставленного им недельного продуктового запаса в холодильнике, помчалась в аэропорт.
Московская квартира буквально ослепила ее своим простором и роскошью.
Однако предупредительным молодым людям, работающим в задолжавшей ей фирме, выказала пренебрежительное равнодушие и категорическое несогласие с ценой, обозначенной в двести восемьдесят тысяч долларов.
Властно забрав у шестерок-экскурсоводов ключи и, выпроводив их вон, замерла, оглушенная тишиной и победным одиночеством, а затем, взвизгнув, как ребенок, от восторга, плашмя бросилась в негу широкого мехового покрывала, устилавшего основательную, как подиум, со стенкой, инкрустированной слоновьим бивнем, кровать.
Полежала, наслаждаясь щекоткой нежного, чистого ворса, в котором тонули руки, механически гладившие своё …
С неохотой поднялась, снова прошла по свежему, солнечному паркету комнат, трогая золоченые рамы зеркал, канделябры, увешанные разноцветно мерцающими подвесками из горного хрусталя; открыла новенький, с девственно чистым зевом холодильник, невольно представив, как он заполнится пестрыми упаковками разной вкуснющей всячины…
Включив огромный телевизор, засиявший тугими тропическими красками, повалилась, изнемогая от счастья, в пухлое кожаное кресло с подлокотниками из красного дерева…
Неужели это все – ее?!.
Душа ее трепетала от счастья. Копить, недоедать, цепляться за копейки, и вдруг, одним махом, воплотить усердие своего терпеливого нищенства в ослепительную роскошь…
Ты молодчина, Ирочка! Ты умница-разумница, лапочка!
И тут отрезвленно мелькнуло: времени на эмоции нет… Замешкайся, и чудо сгинет, как случайный мираж, оставив привычную досаду и безысходность…
Развернув рекламную газету, принялась обзванивать агентства по покупке-продаже недвижимости: дескать, имеется элитная квартира с обстановкой, срочно пришлите оценщика.
На следующий день, приехав в офис к должникам, она в категорической форме заявила, что покупает квартиру за двести сорок тысяч, а из последующего остатка долга требует пятьдесят тысяч наличными уже сегодня.
Начался торг.
В разгоревшихся дебатах лейтмотивом проскальзывало желание должников выяснить перспективы будущих нефтяных поставок, и, понимая спекулятивную суть переговорной альтернативы, с поставками она твердо и непременно обещала помочь.
Естественно, тактический мизер ее выигрыша в цене за квартиру был зачтен в расчете грядущих стратегических дивидендов.
Квартиру оформили на ее имя в течение следующего дня.
И вечером, в одиночестве смакуя ледяное коллекционное шампанское на кухне, где уже стояла вазочка с цветами и светилось цифровое табло холодильника, указывающее температурные режимы, она внезапно остро и пронзительно поняла, что вот, наконец, и начинается ее настоящая, полноценная жизнь, – жизнь еще молодой, красивой и независимой женщины, которой, конечно же, суждено еще встретить и настоящую любовь, и неведомое до сей поры, что греха таить, бабье счастье…
Незнакомый город, светивший в ночи тысячами огней, завораживал бездной своих трепетных тайн, и предощущением будущих встреч, среди которых, конечно же, будут встречи волнующе-романтические… А почему бы, собственно, нет?
Впрочем, привычно охладила она себя, направляясь в спальню, конкурс кандидатов на этакую невесту должен отличаться непременной и завидной массовостью. А поскольку невеста представит своей персоной одновременно и весьма искушенное жюри, будет этот конкурс для кандидатов весьма несладок и многотруден.
Конкурсантам предстоит потрудиться!
Припав с восторгом и отдохновением щекой к нежной наволочке, она заснула, вторым растерянным планом уяснив, что не позвонила сегодня детям…
Ладно, успеется!
Собцова
От идеи разбойного нападения на сотрудников милицейского учреждения Леха категорически отказался. Прокомментировал свой отказ так:
– Зашел я в книжную лавку, полистал кодекс… Ну, эти твои коммерческие предложения в задницу! Если заловят – в тюряге до пенсии прокукуешь! Лучше на лебеде, да на воле…
– Ладно, сделаем по-другому, – с услужливой торопливостью принялась уговаривать его Людмила. – У нас в конторе третий день сигнализация не работает… Я тебе дубликаты ключей дам, все покажу предварительно, ты войдешь под вечер, когда подъезд военкомата закроется и…
– А на выходе меня и примут… В объятья! Право, твою мать, охранительные!
– Я подстрахую! В случае чего – наш, мол, сотрудник…
– Угу. По ночам доллары и пушки перетаскивает! В неизвестном направлении из известного учреждения.
– Хорошо, сделаем по-другому… Войдешь тихонько, за ночь все загрузишь, спустишь сумки под окно, там кусты, а потом машину подгонишь… Ну, Леха! Чего ты трусишь?! Я не трушу, а ты…
– Ладно, давай показывай, где чего…
В помещение отдела Людмила провела деверя под вечер. Показала шкафы, осмотрев которые, Леха заявил, что запросто вскроет их монтировкой; пояснила, что необходимо инсценировать проникновение через окно ее кабинета, взломав шпингалеты рам и оставив следы на подоконнике. Далее, кивнув на сейф начальницы, сказала, что искомые двадцать тысяч находятся именно в нем.
Продемонстрировала хранящийся в отделе арсенал: три автомата «Калашникова», две винтовки, четыре пистолета, пятизарядный карабин, приборы для бесшумной стрельбы, штык-ножи, кинжалы и коробки со всевозможными патронами. Позолоченный «Вальтер» с готической надписью отложила в сторону – дескать, это мой, к вам в лапы попадет, обратно не допросишься…
Ограбление было решено произвести двумя часами позже, с наступлением темноты.
Проэкзаменовав будущего взломщика и вручив ему банку с молотым перцем, дабы создать препятствие для служебной собаки, Людмила проводила его до выхода, а затем вернулась в кабинет.
Открыла шкаф, вытащила заветные пять пачек, уместив их в своей хозяйственной сумке. Следом в сумку отправились пятнадцать тысяч, прошедших экспертизу и подлежащих возврату в УЭП уже завтрашним утром. После, достав из кармана имеющийся дубликат ключа от сейфа Зинаиды, она отперла стальную дверцу.
Двадцать тысяч, посуленных олуху Лехе, в сейфе, конечно же, не набралось: в рублях, долларах и марках она насчитала четырнадцать тысяч.
Оставив четыре тысячи в качестве гонорара незадачливому взломщику, она заперла железный ящик и поспешила на улицу.
Первостепенной задачей теперь виделось надежное укрытие похищенных денег.
Выбросив в канаву дубликат сейфового ключа, она дошла до остановки трамвая, доехала в полупустом вагоне до лесопарка, и побрела аллеей к примеченному месту, где под старой березой еще со вчерашнего вечера выкопала ямку, замаскированную тщательно вырезанным из почвы шматом дерна. Вытащила из ямки также заранее приготовленную трехлитровую банку.
Скрывшись в кустах, набила банку пачками валюты и закупорила горлышко плотной полиэтиленовой крышкой.
Действовала не торопясь, с удивлением обнаруживая в себе завидное хладнокровие и педантичность.
Опустив банку в землю, уместила поверх нее пистолет, обмотанный промасленной ветошью, затем надела резиновые перчатки, заполнила пустоты землей, загодя сгруженной в пакет и – аккуратно утрамбовала дерн.
Июньские долгие сумерки уже истаивали, неохотно уступая свой черед недолгой и теплой ночи, когда злоумышленница вернулась домой, выслушав краткий и безучастный доклад уставившегося в телевизор супруга:
– Зинка звонила…
– И что? – Сердце Людмилы оборвалось.
– Да ничего… Тебя спрашивала.
– А ты? – Чувствуя, что у нее подкашиваются ноги, она уцепилась в косяк двери.
– А чего я? Не пришла еще, говорю…
Людмила кинулась к телефону. Набрала номер. Занято!
Неужели что-то случилось? Неужели провал?
Ее кидало то в жар, то в озноб.
– Алло? – раздался в трубке голос ненавистной бывшей подруги.
– Звонила? – спросила она, стараясь привнести в голос безмятежную интонацию.
– Ну да… Ты где шляешься?
– Да так… Прогулялась. Вечер – сказка!
– Слушай, у нас большие проблемы…
Все тело Людмилы стало ватным. Преодолевая обморочный звон в ушах и подступающую тошноту, выдавила:
– Что такое?
– Послезавтра ревизия. Как у тебя с… Ну, ты понимаешь…
Закрыв в изнеможении глаза, она произнесла через силу:
– Завтра обещали дать…
– С гарантией?
– Да…
– Ну давай, подруга, не подведи, а то – полный абзац!
Положив трубку, она прошла в ванную, пустила воду и, глядя на тугую перевитую струю, с брызгами разбивающуюся о потертую голубенькую эмаль, постаралась всеми силами взять себя в руки.
Все еще только начиналось… Завтра предстоял нелегкий разговор с Лехой, уже обнаружившим вместо двадцати заветных тысяч лишь четыре; беседа со следователем, который наверняка станет придерживаться версии о причастности к краже сотрудников отдела; а уж кто-кто, но сволочная Зинка в этой версии утвердится сразу и бесповоротно.
И пусть! Подогревать чьи-либо подозрения в отношении ее, Людмилы, она все равно не станет. Ведь если выплывет на свет неудавшаяся комбинация с игрой на курсе доллара – Зинке – хана! Да и что ей Зинка?! Что ей вообще вся эта вонючая служба, когда под заветной березкой лежит сумма, которой и до пенсии не заработать! Главное – хладнокровие… И еще – Леха. Случись с ним чего – ее песенка спета. А хотя… Ну, родственник мужа. Часто был у них дома, имел доступ к ключам, мог сделать слепок… И на работу заходил, знал, что в сейфах – оружие и деньги… Да, главное сейчас – хладнокровие.
Леха позвонил в восемь часов утра, как и уславливались. Прошипел со злобой:
– Ну ты меня и подставила, родственница дорогая!
– Что такое? – пролепетала Людмила с испугом.
– Ты говорила двадцать? А там… всего лишь одна!
– Как… одна? – искренне озадачилась сообщница, не сразу уяснив финт вероломного деверя.
– А так! За что старались? В общем, сувениры у меня, двигаю в деревню. В столице появлюсь на следующей неделе, разберемся. Бывай!
Хлестнули короткие гудки, и Людмила, ошарашено вслушиваясь в их череду, с невероятным облегчением уяснила: получилось! А Леха… Вот же мазурик! Что было бы, если она поступила с ним по-честному?.. Хрен бы чего обломилось! Ха! Тысяча в сейфе… На трешку нагрел! Ну и подавись своей трешкой, жлоб распроклятый! А ведь еще наверняка станет претензии выдвигать, хамло! Ну и выдвигай! Откуда ей знать, куда начальница из сейфа деньги дела? Было двадцать… Где остальные – вопрос к Зине. Хочешь ей его задать? То-то! Сиди и не рыпайся, суслик косолапый в своей сельской местности! Выращивай огурцы на закусь! Но все же – мерзавец! Надуть на трешку!
– Кто звонил? Чего ты бормочешь? – обернул к ней сонное лицо муж.
– Спи! – Она резко откинула одеяло, поднимаясь с постели. – Первое кино только в десять часов начнется! Так что дрыхни, дорогой товарищ. По делу звонили…
Леха
Повесив трубку уличного телефона-автомата, Леха поспешил к дожидавшейся его за углом машине.
Обуревали Лехой чувства достаточно сложные. Гнев и радость, разочарование и, одновременно, – облегчение от безнаказанно совершенной кражи.
Относительно двадцати тысяч баксов Людка, ясное дело, ему насвистела, а может, и прикарманила их большую часть, но как это докажешь? Свалит все на Зинаиду и – баста! Проворная гангрена! Но коли так, то и он ничего не знает! Была в сейфе штука зелененьких и – привет! А оружие потихоньку продаст, этот товар всегда в цене, на все времена товар! Людке же сообщит: в деле был кореш, подписался кореш на дело за десятку зеленых, так что мы корешу еще и должны за туфтовую наводочку… Тем более, скажет, кореш – мужик серьезный, три ходки за ним, так что шуточки в сторону…
Он покосился на управлявшего машиной Витька – своего соседа по поселковой улице. Витёк в самом деле имел три судимости – две за хулиганство, одну – за мелкую кражу, но с недавней поры остепенился, работал на коммерческой лесопилке, приобрел подержанную «девятку» и ныне за скромные гонорары ездил с Лехой за товаром в столицу.
О краже Витёк ничего не знал. Леха попросту указал ему переулок, куда надлежало подъехать ранним утром и, спустившись через окно по канату в кусты, отсиделся в них до рассвета, ожидая нанятого водилу. Далее, не вдаваясь в пояснения, погрузил сумки с оружием в багажник и вручил Витьку сотню долларов гонорара за сутки простоя и раннее пробуждение.
Истомленно крякнув, Леха достал из пакета ледяную бутылку пива, сковырнул торцом зажигалки пробку и с наслаждением проглотил янтарную морозную жидкость. Хлопнул по плечу Витька:
– Чего грустный, мастер баранки? Выпить хочешь, а нельзя?
Витёк равнодушно посмотрел на самодовольную физиономию Лехи. Его серенькие выцветшие глаза, глубоко сидящие под выпирающими, как у шимпанзе, надбровными дугами, были, как всегда, отрешенно-пусты.
– А чего радоваться?
– Как чего? – удивился Леха. – За ночь – стоху срубил… А всего-то дел…
– Каких дел? – донесся неприязненный вопрос.
– Ну… вот и я о том же… Ночку в машине посидел, покемарил, все искусство… – Леха запнулся: в тоне водителя он почувствовал некую враждебность.
– А-а… Это – да! – неожиданно широко и беззаботно улыбнулся Витёк, обнажив мелкие и редкие зубы. – Это – чтоб так каждую ночку!
Подкатившая настороженность, уколовшая Леху, моментально испарилась.
– Я бы и сам не против, – сокрушенно сообщил он, вновь прикладываясь к бутылке. – Но планида наша иная… Один раз – фарт, пять раз – без карт…
– Но сегодня ты, чувствую, козырную игру провернул, – благожелательно уточнил Витёк, сворачивая с трассы на бетонку, ведущую к поселку.
– Ну, как сказать… – отозвался Леха, вновь озабоченно постигая какую-то неприятную нотку в голосе водилы.
– Вот и скажи… – Витёк принял вправо, притормозив у края березовой рощицы. Заглушил двигатель. – Вот и скажи, – повторил уже с откровенной неприязнью, – почему меня за фраера гнутого держишь? А?
– Ты чего, в натуре, пасть не по делу расклеил?! – остервенело вскинулся Леха на собеседника, но тут же и осекся: в лоб ему смотрел зрачок «Парабеллума», и держала пистолет, как дошло сразу же, ослепительно-охолаживающе, – твердая и безжалостная рука.
Тот самый «Парабеллум», который сейчас должен лежать в одной из сумок в багажнике…
И всплыло: пока он трепался с Людкой, этот любознательный примат влез в багажник…
– Так вот насчет фраера, – глухо и спокойно объяснил Витёк. – Что меня с собой на дело не взял, воля твоя. Что на стоху меня подписал – я ее получил и – не в претензии. А в претензии, Леша, милый друг, я на то, что сыграл ты со мной в темный лес, рискнув и своей шкурой, и моей башкой… – Приблизив ствол пистолета ко лбу оторопевшего пассажира, он с доверительной укоризной продолжил: – Взяли бы нас с тобой у тех кустиков, где ты хоронился со своим карго огнестрельным, поплыл бы я опять в вагоне с решеточками, в тесноте и убожестве, на север дальний, во тьму промозглую… Да и останови машинку для проверочки любопытный мусорок с палочкой полосатой, тоже крупная незадача бы вывинтилась… С учетом моей боевой биографии. Так ведь?
– Ладно, давай по-честному, – дрогнувшим голосом предложил Леха.
– Вот и давай, – согласился Витёк. – Роток раскрывай, доклад зачинай…
– О чем доклад-то?
– Кто навел, кто в лес завел… – На досуге Витёк грешил сочинительством стихотворных виршей, в основном – матерных частушек, но порой позволял себе поупражняться в рифмах и в бытовых разговорах.
Лихорадочно соображая, что неосторожный и чистосердечный ответ несет в себе угрозу погибели, Леха сбивчиво поведал о знакомой, работающей в экспертно-криминалистическом отделе и проговорившейся в его присутствии мужу об оружии и сломанной сигнализации. О похищении денег он, естественно, умолчал, равно как и о преднамеренном сговоре с Людмилой.
Вдумчиво выслушав арендатора его транспортного средства, Витёк скучно поинтересовался:
– А проговорилась-то баба накануне?
– Не, неделю назад! – успокоил его Леха. – На кухне мужу… А я в сортире был, слышал…
– То есть – все чистяком? – уточнил Витёк.
– Конечно! Ты ствол-то убери, а?
– Уберу-уберу, только вот перекурю, – сказал Витёк, однако как держал «Парабеллум» зорко и агрессивно, так держать и продолжал, ни малейшей попытки закурить при этом не предпринимая. – Так и что с пушками ты, лох, делать-то собрался? А?
– Ну… давай… реализуем потихоньку… Все в пополаме… – сконфуженно потирая руки, молвил Леха.
– Во! – умудренно качнул головой Витёк. – Реализуем, стерилизуем… А кому и как – не сообразуем… Ладно! Считай, за подставу я тебя простил, но вот что ты друг упустил: спалишься ты с этим патронташем! И выйдет: не нашим, и не вашим…
– Да хватит тебе хореями шпарить! – поморщился Леха.
– Хватит, так хватит… – К большому облегчению Лехи, Витёк убрал пистолет под сиденье. Пустил движок. Сказал твердо: – Кому стволы спулить – знаю. Есть концы. Вместе на киче парились. Серьезная московская братва. Сколько дадут – поделим. И – только так! – Мотнул решительно головой. – А твои клиенты – верный прогар. От них к тебе точняком мусора притопают, а там и ко мне дорога недолгая… Так что вылезай возле своей хаты налегке, а я товар заховаю.
Возражать ушлому Витьку Леха не решился, хотя первый испуг, связанный с возможностью огнестрельного ранения в череп, уже прошел.
– Ну тогда и стольничек верни… – осмелел он. – Коль дело общее… Так ведь, коли по справедливости-то? Я ж тебе еще и бензин оплатил, и амортизацию…
– А я бы мог твою абортизацию не оплачивать… – Витёк со значением кивнул на скрывающуюся за багажником автомобиля березовую рощицу. – И вообще утилизацию… Стоха – моральный ущерб, осознай, друг!
– А когда ты мне ствол в рыло, а?
– За дело, товарищ! За дело! Меня ваша хитрость задела. И заела!
– Опять ты за свои прибаутки… – Леха беспомощно уронил на сиденье онемевшие руки.
Ему неимоверно хотелось пристукнуть шустрого и сметливого, как хорек Витька, но одновременно с безысходной обреченностью сознавалось, что совершить это он попросту не в силах.
В глубине души нахрапистый и самоуверенный Леха был трусоват, и, слава Богу, неспособен на насилие и убийство. Верхом его отваги была как раз эта самая незадачливая кража из милицейского вспомогательного ведомства.
Кража, о которой он уже здорово сожалел.
И когда запыленная машина Витька скрылась за поворотом поселковой улицы, он, ощупав потайной карман брюк, где лежали похищенные доллары и марки, перевел рассеянный взор на свой тщательно ухоженный домик с кованой калиткой, с внезапным ужасом осознав, что вскоре в этот дом могут войти решительно и по-хозяйски люди с неприветливыми лицами, ляжет на скатерть постановление об обыске и – здравствуй, паровоз на север страны!
