Текст книги "Откройте, РУБОП! Операции, разработки, захваты"
Автор книги: Андрей Молчанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)
– Красавец! – принюхиваясь к стволу «Маузера», проронил бандит. – Э-э?.. А чего гарью несет? Палил из него?
– Еще не успел, – процедил Юрий недружелюбно. – Каков ствол был, таким и возвращаю. Обойма полная, можете убедиться.
– Ну, смотри…
– Это тебе теперь смотреть надо, – холодно произнес Хвастунов.
Чума, пристально взглянув на строптивого, чувствовалось, фраера, покровительственно усмехнулся:
– Удалой ты… экземпляр.
– Какой есть.
– Ладно, бывай… – Чума, передав пистолет румяному молчаливому бойцу, потянул Витька за рукав на улицу, где уже сгущались, озаряя горизонт нежной розовой пастелью, теплые июльские сумерки. Выйдя за калитку, сказал: – А теперь стволы едем копать…
– Прямо сейчас? – перепугался Витёк.
– Прямо-прямо… – передразнил Чума. – Ты чего, в натуре, переживаешь? Что тебя на их место зароем? Не-ет, – покачал головой. – Тогда и лошок этот говорливый… – кивнул на дом Юрия, – тоже в распыл бы ушел… Неправильно, Витюша, мыслишь. Я перебора не люблю. А сосед твой в случае чего для алиби тебе сгодится, коли жмурика очень уж усердно шукать станут… Вместе чай пили, понял? Обувку мы тебе сменную дадим, чтобы с двора того чего на подметку не зацепил… Это, конечно, тоже перебор, но – полезный… А кончать мне тебя проку нет. Ты колоться не станешь. Чего тебе колоться? Чтобы в тюряге на пику нарваться? Не тебя стращать, и не тебе втолковывать, попарился со мной, все раскладушки знаешь, грамотный…
В лесу, уместив оружие в багажник машины, Чума, вновь обратясь к трясущемуся Витьку, миролюбиво заявил:
– Ну, давай лапку, дружок. Прощаться жаль, но радуется сердце, что погулял ты на моей хате всласть, будет о чем вспомнить. Если будут проблемы с воздержанием – Весло подсобит, телефончик его знаешь. Об одном горюю: бабки, видишь, незадача какая – менты сперли, мы тут не при делах… К их проискам не подступишься, вода там темна… Теперь – о доле твоей… Долю, считаю, мы отработали. Как говорится, кровью искупили. – Помедлил. Затем, покусав губы, продолжил со злостью и с напором: – Ты, наконец, врубился, что было бы, если Леху этого следак тряханул?! Сколько от его хаты до твоей легавым ковылять? Усекаешь?
– Ну… – покорно согласился Витёк.
– Дальше едем. Должок твой покрыли с лихвой. Сотенную подклеили, жаться не стали, так?
– Ну…
– Теперь вопрос: сколько, считаешь, я тебе еще должен? – кивнул Чума на багажник машины.
– О чем базар… Вообще ничего…
– Во. А теперь о пушке, которую ты сдуру фраеру впаял… Пушка-то с экспертизы, усекаешь? Значит, взяли бы твоего фраера прямо на тротуаре на предмет какой-либо проверочки те же менты, нащупали бы под прикидом железо и началась бы веселая карусель. Волына свеченая, кололи бы неимоверно. От него на тебя бы вышли, точняк, а от тебя до Лехи путь недолог, я уже говорил… И запрыгала бы история дальше по ухабам… За «калаши» эти, – вновь кивнул на багажник, – спуску вам бы не дали, и на что, Витек, тебе верю, но приплыл бы ты на «чистуху». То есть, соображаешь, в какую бы нас пропасть вверг, а?!
Витёк понуро молчал.
– В общем, – сказал Чума, – адрес знаешь, завезешь Веслу штраф: пять штук зеленых… Сроку – месяц.
– Так откуда…
– Думай сам… Тачка, дом… Крутись. – И бандит нырнул в услужливо приоткрытую дверь машины.
Глядя на удаляющиеся в темноту габаритные огни, Витёк присел на теплую глину проселка и гнусаво завыл, колотя себя в бока кулаками.
Собцова
Первые страхи Людмилы, связанные с расследованием похищения денег и стволов из отдела, потихонечку улетучивались, тем более оперативную поддержку следствия обеспечивал РУБОП, что означало: ищут организованную преступную группу, польстившуюся на оружие, дабы использовать его в кровавых бандитских акциях. А вся организованная группа – она, да деревенский увалень Леха… Даже смешно.
Следователь, правда, упорно интересовался вопросом, как именно она провела вечер и ночь, выпавшие на период проникновения злоумышленников в отдел, но то, что она находилась в своей постели, когда вскрывались служебные сейфы, не пришлось подтверждать даже ее мужу. Единственно, на нее косилась с откровенным подозрением зловредная Зинка, однако Собцова сама пошла на довольно-таки агрессивную инициативу в объяснениях: выйдя на улицу с начальницей после работы, она со злобой заметила, что если у кого и есть повод для многозначительных взоров, то у нее, Собцовой, поскольку вокруг Зинаиды вращается целая куча ушлых хахалей с сомнительными связями, а она, кукуя свой век с недотепой фрезеровщиком, иных компаний не водит. А поведение сыночка Зинаиды вообще свидетельствует о социально неблагополучном климате в семье офицера милиции…
На днях, как стало известно Собцовой, отпрыск начальницы, без спроса позаимствовав «жигуленок» ее любовника, вместе с приятелем-лоботрясом решили с помощью буксировочного мощного троса, привязанного к заднему бамперу, выдернуть из стены банкомат. Воришек спугнула проезжавшая неподалеку патрульная машина, и операция прошла скомканно и неудачно: банкомат остался на месте, трос, судя по звуку, лопнул, и, уяснив данный факт, недоросли поспешили скрыться, оставив на месте преступления выдранный из кузова бампер – оснащенный, естественно, номерным знаком. Треск выкорчеванного из кузова бампера жулики ошибочно и недальновидно приняли за агонию изнемогшего от непосильной нагрузки троса.
В общем, чем бы дитя не тешилось, родительница Зинаида неизменно плакала.
Издерганная свалившимися на ее голову бедами и грозящим увольнением с работы, она и в самом деле разревелась прямо на улице, прося Собцову дать ей надлежащую положительную характеристику перед нагрянувшей в ЭКО комиссией.
Вовремя неотремонтированная сигнализация и выявленная халатность в отношении хранения вещдоков, сулили ей весьма незавидное будущее.
Заверив бывшую подругу-подельницу в произнесении самых лестных отзывах о ее персоне перед компетентными и грозными ревизорами, Собцова поймала себя на подлой и постыдной мысли, что делать этого она расчетливо и мстительно не собирается: возможное увольнение шефини наверняка означало кадровую перетряску, знаменуемую переводом ее, Людмилы, на место опальной начальницы.
Словом, все складывалось не так уж и плохо: тупые рубоповцы искали мифических бандитов, следователь явно потерял острый актуальный интерес к морально выдержанному и дисциплинированному эксперту Собцовой; Леха наверняка трясся от страха в своей деревне, боясь нос высунуть в столицу, а происки Зинаиды были надежно нейтрализованы действиями ревизующих ЭКО инстанций.
Настораживал, правда, тот факт, что всем сотрудникам ЭКО предложили в связи с серьезностью случившегося пройти проверку на полиграфе, и, поскольку противиться такому предложению никто не стал, согласилась на данную процедуру и Людмила, предварительно выпив пузырек успокоивающего нервы настоя валерьянки.
Отслужив не один год в милиции, она и ведать не ведала, какими методами вводится в заблуждение хитрый прибор, который обслуживали четверо молчаливых и вежливых мужчин непонятной ведомственной принадлежности. Пятый мужчина, сидевший у нее за спиной, мерным голосом задавал вопросы.
Каверзные, надо сказать, вопросы! Поначалу нейтральные, расслабляющие, типа: любите ли вы птичек? – а после – внезапно-конкретные и очень грамотно сформулированные.
Один из вопросов: «Участвовали в совершение преступления родственники вашего мужа?» – словно опалил сознание Людмилы, и, произнося в тон дознавателю отчужденное «Нет», она одновременно с ужасом осознала, что, кажется, непоправимо прокололась…
Однако, сняв с нее датчики, персонал, сохраняющий таинственную невозмутимость, вежливо с ней распрощался, на кокетливый ее вопрос: «Сильно ли я волновалась?» – ответили добродушной рекомендацией смело идти на работу и спокойно трудиться, а, поделившись впечатлениями с сослуживцами, Людмила выяснила, что аналогичные вопросы задавались и им. Что, в общем-то, опять-таки, успокаивало…
Последнюю неделю в городе стояла влажная, удушающая жара, и в обеденный перерыв Людмила ходила домой – съесть тарелку ледяной окрошки из холодильника и насладиться прохладным душем.
В очередной раз обронив рассеянно кивнувшей Зинаиде, что задержится после перерыва на полчасика, Людмила заперла кабинет и отправилась знакомой улицей к высившейся над кронами старых тополей кремовой двенадцатиэтажной башне своего дома, заглядывая под тряпичные навесы продуктовых палаток и прицениваясь ко всякой всячине.
Купила сочную летнюю клубнику, свежий домашний творог и деревенские, заботливо выращенные овощи…
Ранее в подобных деликатесах она себе отказывала, но сейчас с удовольствием тратила четыреста долларов, позаимствованных на умеренные бытовые роскошества из тех похищенных пятидесяти тысяч, чьи номера не фигурировали в документах ЭКО.
Укладывая в сумку провизию, не без раздражения подумала о раздолбае-муженьке, воспринимающим недавнее появление разносолов в семейном рационе, как некую данность. Хотя в последнее время супруг проявлял некоторые целенаправленные усилия в поисках халтуры, уходя из дома утром и возвращаясь каждый вечер пусть с мизерным, но заработанным гонораром.
Приняв душ, она едва успела надеть халат, как вдруг раздался звонок в дверь.
В криво и сплюснуто искаженном оптикой дверного «глазка» пространстве общего коридорчика, увиделась девочка в легком, свободного покроя платьице.
– Что вам надо? – неприязненно спросила Людмила, отирая полотенцем намокшие пряди.
– Я ваша соседка с нижнего этажа, – проворковал юный ангельский голосок. – У вас что-то с трубами, нас заливает…
Собцова механически отодвинула стопорную задвижку, высунувшись в коридор.
И тут же, не успев рассмотреть лицо неведомой соседки, из-за спины которой внезапно вынырнули двое доселе сидевших на корточках громил, получила увесистый толчок в грудь, под горло, и, упав навзничь, проскользила спиной по линолеуму, стукнувшись головой о ножку серванта.
В следующий момент в ошеломленном сознании запечатлелся скрип петель запираемой двери, ведущей в квартиру, грубые руки подхватили ее под мышки и швырнули на диван.
– Заорешь – пристрелю, сучка! – донеслось хриплое предупреждение, и в плавающей перед глазами мути сначала возник направленный ей в лицо пистолет, а после – дегенеративная, плохо выбритая физиономия с тусклыми белесыми зенками и пористым носом бандита лет сорока.
С завороженным испугом она вглядывалась в его угрожающе отвисшую челюсть, впалые щеки, короткую стрижку-кляксу жиденьких, тронутых сединой волос.
Потерянно осмотрелась, узрев выворачивающего ящики серванта молодого плечистого парня лет восемнадцати, одетого в светлую футболку и в джинсы, из-за пояса которых выглядывала рукоять револьвера.
Из кухни донесся звон посуды – видимо, там орудовала расторопная малолетняя девица, сыгравшая роль приманки.
Приблизив к ней страшную рожу, потраченный временем ублюдок, изрыгавший из слюнявой пасти смрадное дыхание, развязно спросил:
– Где деньги, тварь?
– Какие деньги? – пискнула Собцова жалобно. – Я на зарплате, муж не работает… – Тут она уяснила, что халат распахнулся, и бандит откровенно рассматривает ее грудь. Поправила одежду, судорожно подоткнув ворот под подбородок и сцепив на нем пальцы.
– Во, правильно, – одобрительно наклонил бугристый череп подонок. – А то на вымя твое зырить отвисшее – с души воротит… – И смачно сплюнул мутной, с зеленью слюной в любовно оттертый от пыли экран телевизора.
Комментировать такое определение своих женских прелестей Людмила не решилась, хотя почувствовала себя в немалой степени уязвленной.
– В общем, слушай, коза драная, – продолжил бандит размеренным тоном. – Леха нам все ваши сопли размотал. Видишь пушку? – Качнул перед носом Собцовой пистолетом. – От твоих задумок к нам пришла. Не узнаешь? Ну и не надо. А вот с деньгами Леху ты прокатила круто. Сказать, сколько сперла? Одних рублишек на пятьдесят тысяч баксов… Мы ведь все знаем, нас на мякине не проведешь… А потому, – убрал пистолет в карман, – помощь тебе звать не резон, не будет тебе никакой подмоги. Уяснила? Тебя спрашиваю!
Людмила механически качнула головой, выражая вялое согласие.
– Не, шмоном ничего не добьемся, – обратившись к старшему бандиту, промолвил румяный переросток, с озлоблением пнув носком кроссовки распотрошенный ящик серванта с нитками и вязанием. – Придется гладить тетю утюжком… Или тетя не даст себя жадности погубить? – Он раскрыл валявшийся на тумбочке кошелек Людмилы, вытряхнул его содержимое, составленное из мелкой рублевой наличности, на ковер. Произнес вопросительно: – Остатки мусорской зарплаты?
Его старший напарник хлестнул Собцову по лицу, как плетью, костлявым веером пальцев. С яростью повторил:
– Где деньги?!
Жуть и оторопь владели Собцовой, предчувствие пыток и гибели обрывали сердце и перехватывали горло парализующей смертной тоской, озноб бил ослабшее, словно чужое тело, и так хотелось признаться, что зарыты деньги и раритетный «Вальтер» под березкой в парке, и готова она следовать туда хоть сейчас, только пощадите ее, только заберите все… Стоп! Никогда! Ведь что же выходит? Скомкав всю свою прошлую жизнь, подобно измаранной бумажной салфетке и отшвырнув ее вон, как никчемный мусор, она сделала это напрасно? Да и разве оставят ее живой эти вурдалаки в человечьем обличье? Ведь потому и без масок они сейчас, потому и Леху упомянули…
– Хватит тут рыться, все равно ничего не найдете! – заявила она с внезапной злобой и решимостью. – Деньги в надежном месте.
– И где же надежное место? – высокомерно вздернул подбородок плечистый переросток.
– Деньги – в УЭП!
– Опять в мусорской? – недоверчиво прищурился старший бандит. – Это… как?
– А так, – грубо ответила она. – В доле – начальник отдела… Он нам рубли на экспертизу прислал, с ним и договор был… А вот что дебила Леху я в дело впутала – теперь каюсь…
– Значит, не будет бабок, – многозначительным тоном подытожил начинающий гангстер.
– Почему? Раз такой расклад – треть отдадим, – сказала Людмила.
– Да врешь ты, сука гнутая! – зарычал, брызгая слюной, дегенерат. – Да мы тебя ща распнем, как каракатицу, и…
– И что? – Спокойно посмотрела она в его бешено округлившиеся мутные зрачки. – В кармане от этого прибавится? – Добавила примирительно: – Вы же ребята с головами, а потому думайте… Хотя – чего тут думать? Коли влипла я, то уж и влипла. Коли обещаю вам денег – то куда денусь? Мне бежать некуда. Всего сразу лишусь. Работы, квартиры, мужа. И еще: идет следствие. И вдруг исчезает эксперт. Что следствие делает? Объявляет эксперта в федеральный розыск, поскольку автоматически выдвигается версия: у эксперта не выдержали нервишки. Ну и так далее… Чего вам дальше воду лить, не дураки, сами все понимаете…
Старший бандит кивком указал юнцу на дверь, проронил:
– Посмотри, чего там на кухне нарыли…
– Крупу с кастрюлями, – не удержалась от равнодушной реплики Собцова.
– Тэк-с… – Жутковатый собеседник сокрушенно покачал своей бедовой головенкой. Произнес: – Поешь ты складно, но с бабками так будет: притаранишь все…
– Всех уже нет, – возразила Людмила.
– Это почему?
– Деньги имеют обыкновение тратиться.
– Ну, объяснишь как дело было менту своему из УЭП, он, наверное, парень тоже сообразительный, добавит…
Такого рода предложение, связанное с личностью мифического подельника, Людмила одобрила:
– Хорошо, потолкую…
– Завтра в семь часов вечера выходи на лестничную клетку, – недовольно пробурчал бандюга, направляясь к двери. – Там и встретимся. Но учти – холостой прогон выйдет, ставим на счетчик. Все! – И с силой всадил дверь в покачнувшуюся с треском коробку.
Донеслось:
– Сваливаем!
С трудом что-либо соображая, Собцова привела себя в порядок, запудрив выступившие на щеке красные полосы от хлесткого удара пальцев; после лихорадочно запихнула на место вывороченные из серванта, комода и кухонного гарнитура ящики и – поплелась, как в тумане, на работу.
Отдаленно, словно вопреки растерянности и страху, она испытывала удовлетворение от своей находчивости и воли.
Да, она не врала этой мрази, когда говорила, что, попытайся сбежать, проиграет всю свою прошлую жизнь… Но только что было в той жизни? Унылая работа, унылый и нелюбимый муж, мечта о жалкой дачке с грядками и о сытенькой пенсии…
Она ведь даже ни разу не была на море! Не говоря уже о разных там ослепительных заграничных курортах, куда ездят богатые и удачливые. А кто эти удачливые? Да те, кто украл и не попался! И нечего ей втюхивать про разные там самообеспечивающие себя таланты из мира творчества и бизнеса! Талантов – единицы, а на респектабельных пляжах – дивизии разнообразного жулья. В цепях и наколках, в интеллигентских очечках, в купальниках, затмевающих стоимостью автомобиль, который так и останется в мечтах ее непутевого мужа, кому тоже с пеленок вдалбливали истину о непогрешимости идеи ударного труда за рабскую зарплатку и за грошовую путевочку в убогий санаторий… А кто вдалбливал? Те, кто раскатывал на партийных «членовозах», а ныне поменял их на бронированные «Мерседесы»? Кто рамочки прежних привилегий раздвинул и укрепил мешками, набитыми валютой?
Тогда спрашивается: кому же она, сирая, всю жизнь прислуживала? Закону на его третьестепенных оборонительных рубежах? Может быть. Но только для тех, из «членовозов-мерседесов», закона никогда не существовало. И не будет существовать, сколько бы ни корпели над его модификациями думские вертихвосты, также лишь о своем благе и о счетах на далеких островах-пляжах озабоченные… И, кстати, также неприкасаемые. И обслуживаемые как ей, Собцовой, так и теми же бандюгами. И какое дело этим земным небожителям, что решили бандюги отвернуть голову зарвавшемуся во внезапной криминальной отваге милицейскому эксперту, решившему хотя бы на цыпочках приподняться над мертвой зыбью своего бытия? Что им до этой суеты хохорящихся плебеев?
Людмилу переполняли отчаяние и удалая, истерическая решимость.
И она уже знала, каким будет ее следующий ход в той большой игре с множеством жестоких правил, что называется жизнью человека.
Она не шла на работу. Она шла к сейфу, куда сегодня положила двенадцать тысяч предназначенных для экспертизы долларов.
Пакуро
Та философская концепция, что, обличая несправедливость мирового устройства, когда у одних есть все, а других – ничего, а потому или пусть все будет у всех, или ни у кого ничего не будет, эта концепция, ныне столь любезная сердцу эксперта Собцовой, майору Пакуро, напротив, претила. Равно как и его соратнику Борису. Оба, без всякой симпатии относясь к хапугам, лихоимцам и разбойникам, классовой ненавистью себя не изнуряли, сажали проходимцев в клетку в соответствии с их доказанными заслугами, и полагали, что мазурик может быть необыкновенно удачливым, но никогда – счастливым, и воздаяние неизбежно, поскольку, как гениально заметил неведомый мудрец, Бог терпит долго, но бьет – больно! И приобретение благ в ущерб ближнему своему неизменно компенсируется потерями.
Верующий Борис полагал, что среди разнообразия этих потерь разного рода материальные утраты и удары судьбы – всего лишь предупреждения и взыскания, чей непонятый смысл ведет на путь окончательно пагубный, ибо потеря в себе человека – сути, дарованной свыше, чревата отсутствием той перспективы, что дороже всех земных благовосприятий.
Впрочем, размышлениями и дебатами на темы морали и нравственности ни себя, ни ближних, друзья и сослуживцы не утомляли, своим бескорыстием не кичились, а тянули привычно сыскную бесконечную лямку, выкручивались, как могли, под напором неблагополучных социально-житейских обстоятельств, и делали то, что вселяло во многие разочарованные слабые умы надежды на общественное лучшее.
Домой вернулся Пакуро под утро: всю ночь, проведенную в кабинете на Шаболовке, ему поступали сообщения о суете в чеченской группировке, контролирующей банк, где работала убитая Валентина Рудакова.
Судя из технических записей разговоров, для руководящего звена чеченцев убийство представляло весьма неприятный сюрприз, поскольку речь шла о недостаче в сто тысяч наличных долларов, числившихся за ответственной работницей и неизвестно куда канувших. По данному поводу учинялось разбирательство в нижних звеньях, контактировавших с покойной и, возможно, сподобившихся на махинацию. В разговорах мелькали имена двух персонажей, живущих в столице с просроченной регистрацией и, используя данный факт, Борис задержал обоих, решив поработать с залетными кавказскими субчиками в одном из ОВД.
Чем закончилась эта «пробивка», Пакуро еще не знал.
Лег спать в мутно льющимся из окна голубеньком свете начинающегося утра, преодолевая воспаленную сумятицу мыслей, и, едва забылся в непрочной дреме, в сознание ворвался, остервенело дребезжа длинными зовущими трелями, телефонный, явно междугородний, звонок.
Схватил ватными пальцами трубку, пробормотав истомленно:
– Д-да, слушаю…
Бодрый голос знакомого коммерсанта, жителя Крыма, у кого в доме майор во время отпуска снимал комнату, и кого не видел уже лет пять, со смущенным смешком произнес:
– Чего, милиция, дрыхнем?
– Да вот… с ночи я…
– Не оправдывайся! Как жизнь-то, рассказывай?
Пакуро посмотрел на будильник: семь часов утра… Экая непосредственность, а? Возмущенно скрипнув зубами, промолвил недовольным голосом:
– Ну, чего у тебя?
– Слушай, тут дело такое, – отозвался собеседник, – у меня три бочки с подсолнечным маслом, я с трассы звоню. А говорят, в Москве цены упали. Так или нет?
– Да я-то откуда знаю?!
– Понятно… Так может, мне с маслом в Ульяновск лучше, как думаешь? Угадаю? Я прямо на развилке стою… Или, может, выяснишь оптовые цены? Слетай, купи газетку, а? Я тебе перезвоню через час…
– Давай! – согласился Пакуро с вдумчивым одобрением, и – выдернул из розетки телефонный шнур.
Опять нахлынула сумятица мыслей и образов, мешая желанному забвению; вспомнился тот самый далекий отдых в Крыму, побережье из серой гальки, прозрачная соленая волна, тенистый прохладный дворик, увитый виноградом, незабвенно простецкая, улыбчивая физиономия хозяина-комммерсанта, его запыленный рабочий грузовичок с тяжело провисшими на перекладинах кузовных рам складками выбеленного солнцем брезента…
Да будь оно все неладно!
Но, наконец, пришел сон. Тревожный, смутный. А в нем – крупным, парализующим сознание планом – возбужденно несущий какую-то околесицу Боря Гуменюк…
И – снова звонок. На сей раз – в дверь.
Качаясь от слабости, с плавающими в глазах золотистыми точками, Пакуро, хватаясь за стены, в одних трусах вышел в тамбур.
За рябым, с залитой проволочной сеткой стеклом общей двери маячили какие-то рожи.
– Что надо? – спросил Пакуро слабым голосом.
– Поговорить с вами, – донесся неопределенный ответ.
– О чем?
– О Библии…
Позволив себе фразу, в которой упоминалась символическая мать сектантов-вербовщиков, Пакуро, остервенело крутя головой и изумляясь своей востребованности всем праздным шалопаям мира, вновь улегся в постель. Да уж куда там со сном…
Включил телефон, позвонил Борису, уже прибывшему на службу:
– Что с твоей чеченской парочкой?
– Да анекдот! Меж двух огней они попали… Свои шефы прессуют, а тут еще мы… Ну, побеседовали жестко… Нет на них крови нет, уверен.
– А в чем анекдот?
– Они из ОВД свою машину вызвали, мы за ней «наружку» наладили… Потом к себе на квартиру приехали, сразу за телефон… Ну и выяснилось: вышли из ОВД разгоряченные, напустились на шофера, что в машине бардак – пакеты с остатками пиццы, журналы разодранные с порнухой… В общем, сядешь в тачку, сразу ясно, кто как жил, кто что ел… И у поста на выезде всю эту дребедень рядом с урной вышвырнули… А приехали – хвать, ненароком кулек с тремя тысячами баксов вместе с мусором на волю выпустили…
– И чего? – невольно улыбнулся Пакуро.
– Ну, я к посту. Там сержант. Да, говорит, сначала одна машина остановилась, объедки и бумага из нее полетели, а потом джип тихонько подкатил, вышел человек, изучил мусор, что-то из него взял, и – поехал джип дальше… Белый, спрашиваю, джип? Белый, отвечает. Ясно, говорю. А потом, значит, опять «чехи» подъехали в своих отходах копаться… Какой у «чехов» результат – понимаешь… Мат поднимался выше уровня облаков!
– А чего «наружка»?
– Я намекнул… Но они же, сам знаешь – коли прикинутся шлангами, то и не отсвечивают… Когда появишься?
– Уже одеваюсь, – буркнул Пакуро, натягивая брюки.
– Давай быстрее, есть у меня еще новостенка – ахнешь!
Пакуро уже направлялся к двери, когда телефон зазвонил вновь.
– Ну, чего там с маслом? – услышался недовольный голос разъезжего бизнесмена. – Звоню тебе, звоню…
– Выяснил! – с мстительной радостью ответил Пакуро. – Ты просто ясновидец, вот чего доложу!
– Это… в смысле?
– Самые высокие цены по России – именно в Ульяновске! – Выждав паузу, Пакуро доверительно прибавил: – Сведения из Интернета…
– Иди ты!.. – выдохнул собеседник растерянно и восхищенно.
– Опять угадал. Я именно что на выходе.
Прибыв на Шаболовку, майор с удовлетворением выслушал приготовленную ему неутомимым Борисом новость: пули из «мелкашки», застрявшие в головах жертв, претерпели, что было редкостью, лишь незначительную деформацию конфигураций, и из центральной пуле-гильзовой картотеки пришло сообщение: выстрелы производились из газового пистолета «Маузер», переделанного для боевой стрельбы, и ныне хранящегося в ЭКО одного из столичных округов.
– Как в ЭКО? – удивился Пакуро.
– Вот именно! – вдумчиво молвил Борис. – Из ЭКО его свистнули. Вместе с деньгами и с кучей других стволов. И в расследовании принимают участие наши ребята из «десятки»…
Десятый отдел РУБОП занимался делами, связанными с бандитизмом и незаконным оборотом оружия.
– И что в «десятке»? – спросил Пакуро.
– Ждут нас! – картинно развел руки Борис, озаряясь широкой улыбкой. – Обещали чай с домашним пирогом.
– Чай – это ладно, – отмахнулся Пакуро, в который уже раз с удивлением и возрастной завистью сознавая, что на лице его боевого, извечно жизнерадостного соратника, нет ни единой приметы тяжкой бессонной ночи. – Сдвиги какие-нибудь у них имеются?
– Да еще какие!
Пакуро резко поднялся со стула.
– Пошли!
Собцова
Помимо двенадцати тысяч долларов, присланных для экспертизы, Людмила достала из сейфа один из заграничных паспортов, хранящийся в качестве вещдока и выписанный на имя сидящей под следствием аферистки.
Среди всякой всячины, в железном шкафу хранились всевозможные печати, оттиски, туши и спецклей, а, покопавшись в картонном ящике, набитом инструментом фальшимонетчиков, Собцова достала пинцеты, кривое тонкое лезвие, раздвижной транспортир, после чего, заперев дверь кабинета на замок, в течение часа, благо позволяли навыки, аккуратно переклеила в паспорт мошенницы свою фотографию, точно подогнав к ее уголку необходимый фрагмент печати.
Рассмотрев документ в ультрафиолете, под лупой, мрачно и удовлетворенно кивнула: никакой пограничный контроль не прицепится… А до истечения срока действия зелененькой шенгенской визы – европейского вездехода, остается неполный месяц… Вполне достаточно!
Вслед за тем замелькали мысли: что, если номер паспорта, изъятого у арестованной неудачницы, сидит в памяти компьютеров, расставленных на рубежах страны необъятной?
В этом случае комфортабельный вылет в зарубежные дали из аэропорта или же уют купе международного вагона – категорически исключены.
Она пересечет условную границу братской Белоруссии, после, путая след, переберется на Украину, а в безопасном Киеве смело возьмет билет либо на самолет, либо на поезд. Купить же банковскую справку на валюту – не проблема. И, кстати, ведь были же у нее бланки этих справок со всеми необходимыми штампами, и нет, чтобы оставить себе на всякий случай хотя бы парочку, сдала все заказчику экспертизы, дура! Хотя кто знал, что ей предстоит столь внезапно и сказочно разбогатеть?
На подходе к дому встретила соседку, выгуливающую во дворе овчарку.
С соседкой она общалась редко и неохотно, однако на сей раз подошла, поздоровалась, побрела рядом, сетуя, что часто ломается лифт и надо бы написать убедительную жалобу в управу округа, а, кроме того, на лестничной площадке разбито стекло форточки, и до зимы общими усилиями надо бы вставить новое – от жилищной конторы подарков не дождешься…
Она говорила, присматриваясь к заполонившим двор машинам, подозревая, что за ней сейчас наблюдает если не милицейская, то бандитская «наружка».
Одна из машин – перламутровая сиреневая «девятка» с непроницаемо черным остеклением кузова, вызвала у нее тревогу, и, подхватив соседку под руку, она направилась в сторону автомобиля, высматривая горку окурков у обращенных к бордюрному камню дверей – верный признак методично ведущейся слежки.
Окурков не заметила, как не смогла разглядеть за вязкой тьмой лобового стекла и очертаний своих возможных соглядатаев.
Как истязающе жутко ощущение расплаты и витающей вокруг тебя зловещей тайной силы, подкарауливающей за каждым углом… Зачем она все это сделала, зачем?!
Явившись домой, застала возбужденно ходящего по комнате мужа. Трагическим голосом муж сообщил, что только что звонила Лехина жена: на днях ее супруг таинственно исчез.
– Все вещи на месте, документы… – недоуменно цедил он. – Куда делся? Они на ферму ушли, а Леха во дворе с бензопилой копался… Приходят – пила лежит разобранная, дверь в дом открыта, а его нет… Думали сначала, что запил, в загул подался, бывало такое, но вот уже сколько времени…
– Я должна с тобой поговорить, – торопливо и в нос проговорила она. – И очень серьезно.
– Чего-то знаешь? – насторожился он.
– Да, знаю…
И она рассказала ему все, от начала и до конца.
– Да что же у вас зачесалось-то! – с чувством промолвил супруг. – Вроде, нормальные люди, вроде, никаких заскоков… А уж от тебя такого авантюризма, дорогая, ожидал, как от нарзана похмелья…
– Сама не ожидала, – бесстрастно согласилась она. – Но что сделано, то сделано. Надо уезжать. Загранпаспорт у тебя есть, ты словно чувствовал, что пригодится тебе…
Муж оформил выездной документик в расчете на турпутевку, предлагаемую ему, как гонорар за очередную халтурку.
– Постой-постой! – поднял он руку. – Куда уезжать-то?
– Да ты в Европе по своей специальности… – с чувством начала она, но муж перебил, вращая из стороны в сторону головой, будто разминал шейные позвонки:
– Ну, Людка! Аферы из тебя, как из нарыва перезревшего прут… Какая еще Европа?! Я в своей-то стране, как мышь пугливая, а ты вон чего удумала!
– Но у меня-то выбор какой?! – воскликнула она. – Если бы не бандюги эти… – Шмыгнула носом.
– Ну, тогда что ж… – Он сокрушенно почесал затылок. – Тогда – беги. А я Славке позвоню, есть у нас мордоворот на заводе, развелся месяц назад, по друзьям кантуется. Пусть ко мне перебирается. Вооружимся топорами, да монтировками, начнем отбиваться. Ну, втянула меня в историю!
