355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Молчанов » Откройте, РУБОП! Операции, разработки, захваты » Текст книги (страница 1)
Откройте, РУБОП! Операции, разработки, захваты
  • Текст добавлен: 17 мая 2017, 12:00

Текст книги "Откройте, РУБОП! Операции, разработки, захваты"


Автор книги: Андрей Молчанов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Annotation

Наверное, сегодня нет ни одного человека в России, который не хотел бы знать: как разводят крутых авторитетов, словно последних лохов; как продать фальшивый миллион долларов за 750 тысяч настоящих; как оперативники РУБОП и бойцы СОБРа пытались освободить советника президента, а освободили… козу из клетки; как в высокогорном ауле печатают фальшивые доллары в типографии, замаскированной под сараи для скота. Обо всем этом читайте в новой книге А. Молчанова, основанной на подлинных событиях и операциях Центрального РУБОП.

Криминал

– СВОРА ―

Бандитские будни

Грыжа

Из жизни Миши Короткова

Прожекты Шкандыбаева

На отдыхе

Клев на мороженого живца

Бандитские будни

Злоключения Шкандыбаева

Обмен

Милицейские будни

Мытарь

Милицейские будни

Бандитские будни

Оперативные мероприятия

Шкандыбаев. Завершение эпопеи

В западне

Эпилог

– ЦЕПНАЯ РЕАКЦИЯ ―

Эксперт Собцова

Крученый

Собцова

Ирина Ганичева

Собцова

Леха

Витёк

Из жизни Ирины Ганичевой

Крученый

Майор Пакуро

Витёк

Собцова

Пакуро

Собцова

Майор Пакуро

Витёк

Крученый

Майор Родион Атанесян

Витёк

Следствие

Витёк

Майор Атанесян

– НИТИ ―

Беседы на высшем уровне

Мужские страсти

Майор Пакуро

Капитан Акимов

Майор Пакуро

Десятый отдел

Борис Гуменюк

Пакуро

Беседы на высшем уровне

Акимов

Командировка на курорт

Беседы на высшем уровне

Пакуро

Акимов

Курортники из десятого отдела

Пакуро

Акимов

Беседы на высшем уровне

Пакуро

Послесловие

Криминал

Молчанов Андрей

― СВОРА ―

Бандитские будни

Опять осень! Геннадий подумал об этом пакостном времени года с внезапным озлоблением. Листики желтенькие, солнышко мягкое, природа ластится к тебе, как девка задаренная, а потом бац! – подлянка, зарядила мокрющая погань с неба… Да и какое в Москве небо? Что-то бледно-серое висит над башкой, настроение портит… А после – зима. Ну, это вообще не для слабонервных. Снег от грязи черный, машины от соли белые. А атмосфера сплошной автомобильный выхлоп. Чего предки наши тут когда-то устроились? Хотя если бы под бананами разместились, был бы ты, Гена, негром…

Он хохотнул, откинувшись на пухлое кожаное кресло «мерседеса». Кресло это ему сделали по спецзаказу, ибо, увы, тучное его тело в границах стандартного сиденья не умещалось.

Надо бы сбросить вес… Вот этим он с завтрашнего дня и займется. Завтра он уже будет на Мадейре. Там, как уверял менеджер из подшефного турбюро, вечное лето, теплая океанская водичка, в которой он, Геннадий, вдосталь наплавается… И покайфует за счет турбюро так, что любой из западных толстосумов позавидовал бы! Вот в чем, собственно, весь секрет и смысл его жизни в экологически и климатически неблагополучной Москве: ни в какой банановой республике и ни в каких развитых державах ему не заработать столько денег, сколько именно здесь, в задымленной и промозглой российской столице. А как наколотится миллиончиков двадцать, можно и в тропики подаваться – доживать, блаженствуя, под этими самыми пальмами… Только там ведь от скуки сдохнешь!

Во, кстати, идея: соорудить зимний сад. Со всей оранжерейно-тропической белибердой. Даже какого-нибудь удава поселить там можно, чтоб телки визжали… Ну и типа солнца чего-нибудь привесить, навроде софита, подумать надо… Ведь сделали же ему в ванной потолок с подсветкой под тропическое небо – лежи в джакузи, балдей как на пляже… Вот и с садом чего-то под стать этому приколоть можно…

Бойцы-шестерки, следующие за его машиной на джипе, несколько подотстали, и он сбавил скорость.

Ехали на «стрелку» к браткам-соседям, чей район примыкал к территории, полновластно контролируемой им, Геннадием. Предстоял разговор о проблемах, связанных с деятельностью коммерсантов, точки которых располагались на спорных участках границы районов. Неувязки, впрочем, носили покуда характер мирный: братки друг друга знали еще со времен своего хулиганского отрочества, проведенного в подворотнях; помимо того, папа Геннадия, покойный вор в законе, состоял в тесной дружбе с нынешним авторитетом соседей Пемзой – желчным лысым типом, недавно вышедшим из зоны и ныне попечительствовавшим над вверенной ему группировкой. Предыдущий лидер братков-соседей был застрелен три месяца назад на пороге своей квартиры.

Гена поежился. Затем торопливо перекрестился: не дай Бог…

Хотя на день сегодняшний в мире организованной преступности Москвы он чувствовал себя довольно комфортно. Его отца помнили многие влиятельные воры, благоволили сыночку, уважительно относящемуся к «понятиям» и, более того, в отличие от свежевылупившихся группировщиков, активно пропагандирующему воровские традиции среди молодняка. Кроме того, он, Геннадий, всегда склонялся не к конфронтации, а к партнерству и дипломатии, поскольку на плачевных примерах коллег давно уяснил: война доходов не приносит.

Единственное, в чем его упрекают близкие корешки сквозь зубы, – так это в скупости… Да пусть себе похрюкивают! Иметь группировку – это прежде всего иметь бизнес. А грамотный бизнесмен деньги на ветер не бросает, бережет каждую копейку. Все же эти критики одной масти: сегодня у них густо, а завтра пусто. Он же предпочитает встретить старость человеком безбедным… Вот и вчера верный соратник Константин, умник хренов, дал совет: подари, мол, Пемзе джип, у тебя их все равно три, а старикашка уписается от восторга; все, мол, проблемы решим! Да, джипа три. И каждый не с неба упал. А если ими разбрасываться, то придет время, и на трамвае прокатиться за роскошь почитать будешь! Папа покойный пил-гулял и чего после себя оставил? Комнатенку в коммуналке, наган, на чердаке припрятанный, да пустые бутылки. И хлебнули они с мамашей ой как! Зато щедрый романтик был, так-растак бабушку…

Он притормозил прямо напротив кафе, где была назначена «стрелка».

Его холуи, одетые в одинаковые длиннополые пальто и кашемировые кепочки, вышли из джипа, вставшего позади «мерседеса», завертели, нахохлившись от сырого ветра, головенками, высматривая некую вероятную опасность.

У входа в кафе толклись, покуривая, соседские братки.

Геннадий взглянул на усыпанный бриллиантами «Ролекс». Не опоздал, осталось еще три минуты. Где только Константин, обещался ведь быть вовремя… А, вот он!

Из осенней дымной мороси вынырнул знакомый темно-зеленый «додж» сподвижника, въехал на бордюрный камень рядом с кафе, упруго скрипнув тормозами и насторожив данным техническим звуком нахохлившихся, подобно озябшим воронам, братков.

Костя, крепыш с литыми плечами, одетый не по сезону – в легкий клетчатый пиджачок, спортивного покроя брюки и штиблеты на тонкой подметке, – выскочил из машины как черт из шкатулки. Небрежно хлопнув дверцей, огляделся по сторонам, махнул в приветствии рукой Геннадию. В вырезе расстегнутого ворота его рубахи виднелась толстенная золотая цепь, размерам которой более соответствовал не нательный крест, а морской якорь.

Передвигаясь словно на пружинах, Костя в следующее мгновение очутился уже на крыльце, в окружении соседской братвы, полный кипучей силы и оптимизма.

Геннадий закусил губу, невольно помрачнев. За какой-то год Костя уверенно занял место его первого зама благодаря своей напористости, бесстрашию, веселому нахальству, жесткой логике слов, действий и беспримерному цинизму. Он мгновенно различал подводные камни в любых, даже самых, казалось бы, благополучных ситуациях, никогда не упускал из виду узловых моментов любых договоренностей, равно как и возможности воспользоваться чьей-либо слабостью, пусть и сиюминутной.

«Пригреваю на груди змею, – уныло думал Геннадий, вылезая из уюта салона в промозглое, унылое пространство. – Правильно женушка ворчит, что прыток больно парень, чересчур прыток…»

Проходя через холл, сухо спросил Константина:

– Где Грыжа? Приедет?

Вопрос касался личности второго зама.

– В ауте, – коротко ответил Константин. – На английском разговаривает… Действительности неадекватен.

– Ну, может, оно так и лучше… – процедил Геннадий.

Отдыхать на Мадейре им предстояло втроем. Сильно пьющий в последнее время Грыжа являл собой не лучшего компаньона для отдыха, но главная его беда заключалась в том, что ни Геннадия, ни Константина он уже не устраивал как партнер в бизнесе. Безответственность в делах, непомерный апломб, никаких результатов в управлении группировкой и вместе с тем – равная доля… А на протяжении последних пяти лет доля составила серьезный капитал. Капитал, который они с Константином уже теоретически поделили… Практическое же выражение этой дележки предстояло после отдыха на Мадейре.

Пемза, как гриф, втянув голову в тощие, угловатые плечи, сидел за столиком в окружении уважительно взирающих на него шестерок. Уродливые шрамы на шишковатой лысине, длинный пористый нос с глубокими вырезами ноздрей и блеклые, близко посаженные глазки привлекательности его облику не придавали. При появлении Геннадия и Константина шестерки тактично пересели за соседний столик.

Присутствие столь многочисленной кодлы на рядовой и в общем-то дружеской встрече Геннадия не удивило: после убийства своего предшественника Пемза, покуда не разобравшийся во всех делах и тяжбах группировки, соблюдал повышенную осмотрительность.

– Спокойнее ему так, стало быть… – словно отзываясь на мысли Геннадия, произнес полушепотом Константин.

Поздоровались тепло, Пемза даже прижался своей морщинистой, впалой щекой к подбородку Геннадия, помянул вскользь и елейно покойного папу: мол, похож ты на него, сыночек, как с одного дерева яблочко… Следом прибавил еще какую-то сентиментальную муру о быстротекущем времени, но, впрочем, быстро перешел к делу, избрав тон укоризненно-вкрадчивый:

– Эх, Гена, стар я уже с вами, с молодыми, соревноваться, но ведь и не за– тем поставлен, чтобы мускулатурой меряться или же бабками… Я человечек скромный, так меня учили. Пью водочку, мне ваши коньяки заморские – как волку монпансье; курю – сам видишь – «Беломор», а не всякие там «Марлибры» химические, да и одеколон у меня самый любимый «Тройной» – как был, так и есть…

Гена угрюмо кивнул, рассматривая скромный пиджачок вора в законе, надетый на поношенный, в катышках свалявшейся шерсти свитерок. К чему клонил ушлый бандит, было неясно.

– То есть в быту скромен, как раньше в характеристиках фрайеров малевали, – грустно продолжил собеседник. – Но я – это я, а время сейчас другое, и пацанов по своей мерке мне кроить глупо, другие потребности у вас. Да и чего ж им не быть? Пусть! – Он выдержал паузу, сокрушенно качая головой. Повторил: – Пусть, конечно… Тем более времечко сейчас золотое, демократия, мусора подвинуты, прилавки полны, были б только монеты… Так?

– Ну, ежу ясно, – буркнул Геннадий.

– Что там ежу ясно, для меня как раз дело темное, – сказал Пемза, – но вот то, что из-за монет все горести человеческие и раздоры проистекают, это факт жизненный и конкретный. А потому давай-ка мудро разберемся, как нам друг друга в доходах не обижать… Вот эти оптовики, что возле стадиона новую лавочку открыли, на моей же территории жируют, а вы их – к ногтю…

– Наши коммерсанты, имеем право, – подал реплику Константин.

– Правильно, – кивнул Пемза. – Но они ж всех остальных торгашиков своими ценами давят, а нам прямой выходит ущерб…

– Ну, согласуем цены, – пожал плечами Геннадий. – Отправлю своих пацанов, все утрясем… Сравним арендные ставки, транспортные накладные, отстежки во всякие там инспекции…

– Когда? – механически спросил Пемза.

– Завтра с утра.

Пемза пожевал сухими, сизыми губами. Чувствовалось, что вступать в детальную беседу об экономических тонкостях того или иного бизнеса ему не под силу из-за отсутствия элементарных знаний современной деловой жизни. Привыкший принимать вердикты, касающиеся разногласий между блатными, и судить, опираясь на тюремно-воровские понятия, он не понимал и ничего понимать не желал в спорных моментах того или иного предпринимательства.

Уяснив для себя эту лежащую на поверхности истину, в разговор вступил Константин, умело придавая ему именно хозяйственно-финансовую подоплеку, отчего у Пемзы, ощутившего свою некомпетентность в ведении профессиональной дискуссии, возникли затруднения в аргументации, и он начал сдавать одну позицию за другой, жалея, видимо, что не привлек к разговору советников. Однако, в одиночку начав разговор, так же в одиночку он решил его и закончить, не показывая растерянности и консультантов к себе не привлекая. Повторял, то и дело надувая щеки:

– Ну давай пока решим так, а после подумаем, через недельку встретимся, перетрем вопрос окончательно…

Беседа превращалась едва ли не в чистый развод лоха.

«Какой шпаной подворотной ты был, такой же и остался, – думал Геннадий, старательно сохраняя уважительные интонации в голосе. – И сейчас бы по карманам шнырял да с дубинкой в подъезде подвыпивших шляп караулил, если б не перемены политического курса…»

Он рассматривал куцый пиджачишко хранителя воровских традиций, размышляя: и ради чего старая галоша в этой бурной жизни бултыхается? Ни в хорошей жратве и выпивке толк не понимает, ни в изысканной мебели, живет на какой-то съемной квартире с облезлыми обоями… Зато – настоящий идейный вор! Все ради братвы… Или он от своей нищеты кайф ловит?

Гена, как, впрочем, и остальные блатные, даже не ведал, что имеется у скромника Пемзы роскошный загородный особняк, оформленный на имя жены, хотя числился вор в завзятых холостяках; кроме того, имеется точно такой же «мерседес», незаурядный гардероб, и, усевшись под вечер у огромного цветного телевизора, любит пожилой жулик попивать мартини под дым «Гаваны»… Не знал и того, что Пемза подозревал в убийстве своего предшественника людей Геннадия, часто вздорившего с покойным. И сегодняшняя благостная позиция вора была всего лишь уловкой: он оставлял за собой право вернуться, уже в окружении толковых подопечных, ко всем спорным темам, а покуда цепко запоминал все аргументы этих возомнивших о себе сосунков, думающих сейчас наверняка, что дурят старому ослу мозги… А диктофончик в кармане фиксировал каждое слово, которое потом он проанализирует и в случае чего предъявит на разборке… Пусть сорят словами, а он послушает, и сор в итоге золотым будет, ответят сопляки за базар…

Расстались душевно, договорившись встретиться по возвращении Геннадия и Константина с Мадейры. Прощаясь, Пемза напомнил о своем близком юбилее: мол, приходите, иначе осерчаю…

Усевшись в «мерседес» вместе с товарищем, Геннадий недоуменно пожал плечами. Произнес, не подозревая, что разговор сканируется технарями из банды хитроумного вора, не верящего никому и ничему, даже сигналам точного времени:

– Слышь, не понимаю я этого козлину… В поддавки играет. Елей аж из ушей течет… Гляжу на него и думаю: такой, наверно, и какает благостно… Может, подлянку вынашивает?

– Может, – сумрачно кивнул Константин. – Базар не кончен, все на потом оставил… Мозгов там чуть, но ведь непростая рыба, скользкая, вон сколько прожил, да и зон прошел – не счесть… Значит, жизнь и людей знает…

– Да толку! Серый он, как штаны грузчика! – отмахнулся Геннадий. Чучело говорящее! Персонаж с помойки истории, тень прошлого. Кстати, а на какой он тачке ездит, не в курсе?

– Веришь – на «жигулях»! – весело рассмеялся Константин.

– Да иди ты!.. – Геннадий возбужденно поерзал на сиденье, отчего «мерседес» закачался из стороны в сторону, словно под влиянием урагана.

– Иди ты весь! Я ж говорю: подари ему джип, сделай широкий жест, дед тебе без борьбы всех своих терпил отпишет…

– Ладно, едем на стоянку, – произнес Геннадий отчужденно.

Константин вышел из машины, зло стиснул зубы. «„Иди ты весь…“ повторил мысленно. – Оборзел гаденыш! И опять насчет джипа вспомнил… Дари свой личный, сука! Хотя скажи ему такое, Костя ответит: ты главный, твоя доля круче, ты и дари… А подразумевать будет: вот когда я главным стану…»

Он заставил себя утихомирить злобу. Костя был нужен. Нужен хотя бы в том деле, которое они слепят на Мадейре. А потом и с Костей можно разобраться. Умные замы ему не нужны. А вот молодой Тимоха, к примеру, подходящий экземпляр для роли второго лица в кодле. Исполнительный, преданный, без закавык и извилин… Вот и шепнуть ему надо, что Костя его на дух не выносит. Вообще, стравить как-то… Ну и шлепнет он Костю. А мокруху на ребят Пемзы списать можно при определенном раскладе… Вывернуть с выгодой, короче. А пока – терпение, терпение…

Тут в голову ему пришла великолепная мысль… Еще в пору становления группировки он купил для своей «девятки», по тем временам считавшейся шиком, четыре импортных шипованных колеса – тогдашний дефицит. «Девятку» вскоре сменил «кадиллак», колеса пылились в гараже, и, к месту вспомнив о «Жигулях» Пемзы, Геннадий решил подарить вожаку соседей на день рождения невостребованную резину.

А то джип! Хрена себе! Покрышек и тех жалко. Помыть их, кстати, надо, а то конфуз выйдет. И гуталином, что ли, натереть?

Через полчаса они въехали на территорию автостоянки, с которой велась продажа подержанных машин. Бизнес в последнее время шел слабенько, прежние времена, когда стоянка была забита угнанными автомобилями с перебитыми номерами, что уходили к покупателю снабженные фальшивыми справками-счетами, миновали. Раньше система работала просто: лох-клиент, у которого при регистрации машины в ГАИ обнаруживали липу, мчался, кипя праведным возмущением, в торговую организацию, где его пыл быстренько остужали братки: дескать, машина не наша, кто тебе справку выписывал – не знаем, да и вообще, мужик, адресом ты ошибся, с головой у тебя непорядок, но мы можем, если настаиваешь, мозги тебе вправить… Милиция в свою очередь права пострадавших активно защищать не стремилась, местные власти, получая свою мзду, соблюдали нейтралитет, однако малина мало-помалу, но отцвела: в ГАИ появились опытные эксперты, активизировался розыск похищенного транспорта, а РУБОП и МУР набирали силу, работая жестко, последовательно и безо всякого намека на формализм. Посему торговлишка машинками с фальшивыми биографиями ныне велась крайне осторожно, предпочтение отдавалось их разборке и продаже по запчастям, а также комиссионной реализации, приносящей гроши.

На территории, приватизированной по бросовой цене в период развития демократии и одновременно коррупции, Геннадий поставил строение, разместив в нем свой офис, конференц-зал, где проходили пьянки-гулянки, несколько спальных комнат и, естественно, сауну с обширным предбанником. Кроме того, пространство одного из подсобных помещений целиком занимала сваренная из арматуры клетка, куда помещались для вразумления некоторые из упорствующих терпил.

Рядом с клеткой располагался стеклянный столик, на котором лежал, прикрытый марлевой простынкой, набор хирургических инструментов, – фрагмент обстановки, позаимствованный Геной из фильмов о гестапо. Впрочем, заимствование приносило положительный практический результат: взирая из клетки на хромированную сталь карцангов и щипцов, многие из коммерсантов давали согласие на выплаты буквально в течение получаса.

В отношении особо мужественных и непокорных Гена применял гордость своей медтехнической коллекции – машинку для ампутации пальцев. Округлое лезвие, взрезавшее жертве кожу на суставе (далее дело покуда не шло), производило поразительный эффект при достижении той или иной договоренности.

Для редких экземпляров, державшихся со стойкостью мазохистов, у Гены существовала особая технология обращения: в тот миг, когда лезвие машинки уже было готово оттяпать пальчик испытуемого, в дело вмешивался гуманист Костя, осмотрительно не желавший брать на себя статью о нанесении тяжких телесных повреждений. «Стоп! – обычно произносил Костя в самый напряженный момент. – Этот мужик мне нравится… Люблю людей с характером, таких грех уродовать! Я вот как думаю: человек просто заблуждается, дадим ему шанс… Пусть посидит у нас, подумает…» – после чего герой препровождался в расположенный на территории стоянки канализационный колодец. Колодец, закрываемый толстенной чугунной крышкой, глубину имел более пяти метров, на дне его по осклизлому желобу текла вонючая темная влага, и, просидев в бархатной черноте вертикальной зловонной трубы несколько часов, жертва быстро приходила к мысли, что деньги и блага земные – тлен и прах в сравнении со свободой, свежим воздухом и возможностью ходить по земле, глядя на небо. В колодце остро и быстро постигалась суть вечных ценностей, забываемых в погоне за суетными богатствами.

Гена любил свою «базу» и навещал ее каждодневно. Хотя порой завидовал боссу северопортовой группировки, которому принадлежали стоявшие на якорях плавучие гостиницы с барами и ресторанами.

Гостиницы, чей контингент составляли респектабельные иностранцы, приносили внушительный и стабильный доход; кроме того, с помощью подобного бизнеса легко отмывалась наличность, а в пустующих номерах-каютах, отделанных ценными породами дерева, проходили встречи, разборки и оргии. Что же касается бесед с терпилами, то на психику последних великолепно действовал вид темной, глубокой воды, омывающей борта посудин…

Да, красиво устроилась портовая братва, с шиком! Однако и ему, Геннадию, гневить Бога не стоит: как ни крути, а собственная земля – это тебе не ничейная водица, это капитал на все времена… Если, конечно, коммунисты к рулю не вернутся… Тогда – труба!

Он механически перекрестился.

Суеверный, как большинство жуликов, трусливо осознающий беспросветную греховность своего бытия, Геннадий смешно и глупо, к месту и всуе впадал в ритуально-религиозный раж, хотя о сути покаяния имел представление весьма общее. Покаяние подменялось вдумчивой скороговоркой: «Прости меня, Господи…» – и сопутствующим вознесением крестного знамения, что олицетворялось в его сознании с автоматическим прощением Отцом Небесным всяческих сомнительных деяний. Мол, слаб человек перед искушением, но ведь сознаю грех, уже немалое дело… Впрочем, подобной логикой в повинности перед Высшим Судией руководствовался не он один, метода издавна отличалась распространенностью широчайшей…

В офисе Геннадий увидел знакомую картину: ведающий продажей машин менеджер и разбитная секретарша пили чай, калякая о том о сем.

Получив отчет о прошедшем рабочем дне, увы, не отмеченном ни единой продажей, Гена отпустил работничков по домам, отчитал ночного сторожа за похмельный перегар и уединился с Костей для обсуждения текущих дел.

Обсуждать, собственно, было нечего, перемалывали одно и то же: проблему финансового кризиса, резко упавшие доходы подопечных коммерсантов, необходимость какой-нибудь крупномасштабной аферы с банковскими кредитами, затем вновь возвращались к теме получения мзды с бизнесменов…

– Сюсюкаем мы с ними и нянчимся! – рубил воздух ребром ладони Костя. Ишь, денег у них нет! Есть деньги! Глянь, на каких тачках ездят и в каких прикидах!

– От прошлой малины…

– Ладно тебе! Сколько, как говорится, людей ни воспитывай, а им все равно хочется жить хорошо! Свирепо с ними надо, вот чего! Брать за шкирман и сюда! В клетку, в колодец… И побольше садизма! Сразу бабки появятся! Садизма побольше! Кстати… Может, телок выпишем, а? Скажу сторожевому, чтоб сауну прогрел…

– Не… – Геннадий осторожно помассировал ладонью затылок. – Не в настроении я… И чайник чего-то трещит… Видать, магнитная буря.

– В смысле?

– Ну, в атмосфере какая-то непонятка…

– А-а…

Поставив «мерседес» в гараж, располагавшийся у торца дома, вошел в парадное.

Дом был реконструирован, жили в нем несколько весьма обеспеченных семей; квартира Геннадия занимала весь четвертый этаж, на котором лифт открывался лишь с помощью посланного с карманного пульта сигнала.

Геннадий вошел в квартиру, встретившую его темнотой и тишиной. Жена с ребенком лишь завтра к вечеру должны были вернуться из Турции, после отдыха на побережье.

Некоторое время он бестолково бродил по комнатам, вперемешку заставленным антикварной и новомодной зеркальной мебелью, громоздкими статуями из мрамора и чугуна, задевая макушкой развесистые театральные люстры и бессмысленно озирая аляповатые картины в золоченых рамах.

В обстановке квартиры властвовали дремучая безвкусица и карикатурная пошлость, но данные понятия были Геннадию попросту неведомы, все, чем блистало и пыжилось пространство его жилища, вселяло в него чувство основательности и благополучия. Да и вообще красиво…

Посмотрев по трем телевизионным каналам криминальные новости прошедшего дня, он, поразмыслив, набрал номер телефона Грыжи.

Трубку сняла Люська, супруга товарища-пьяницы.

– Ну, как твой?.. – кратко вопросил Геннадий.

– Опять в стельку! – донесся беспечный, со смешком ответ.

– Спит?

– Так не спят, так умирают…

– Ну тогда давай ко мне, он все равно не раньше полудня очухается.

– А…

– Моя завтра вернется, все тихо.

– Поняла!

– И ликерчик твой любимый имеется, ананасовый…

– Ну сейчас, красоту наведу…

– У тебя там всегда красота!

– Хи-хи…

Грыжа

Проснулся Грыжа в пять утра, охваченный какой-то неясной, тянущей душу тревогой.

Такие пробуждения случались у него исключительно в тех случаях, когда накатывала жажда, и приходилось, стеная в потемках, трудно добираться длинной коридорной стезей на кухню, где в самом низу холодильника ждал его неизменный и неиссякаемый источник в виде картонки, набитой банками с пивом.

Но на этот раз не мучила Грыжу жажда, равно как и иное томление физического свойства.

Смятен был дух.

Тревога одолевала Грыжу; смутное воспоминание о какой-то утрате давней, затертой в памяти и вдруг шальным бумерангом вернувшейся и поразившей зеваку метателя.

Сон навеял тревогу, сон, в котором очнулась сама собою раскрепощенная память, воссоздав нечто полузабытое: какой-то немой удар, свет фар, крики людей из мглы полуночной улицы…

С трудом, но уяснил Грыжа суть возрожденных образов: авария! Ну да… Куда-то ехал он ночью. кажется, со Стенькиным. Два или три года назад. И куда-то они крупно въехали.

Ну и что? Стенькин жив, машина продана… Лом этот… «Семерка» вроде…

Откуда же тревога? Откуда?

Подогнув под себя ноги и закутавшись в простыню, как йог, он уселся на кровати, погрузившись в размышления над непонятными причинами колкого и тягостного, прицепившегося репьем чувства.

Светил в углу комнаты телевизор, который он забыл выключить, и мелькали на экране то дивы с длинными ногами, то мужественные парни, демонстрирующие искусство рукопашного боя. Безмятежно спала неподалеку Люська – блондинка, красивая.

«Одно и то же!» – глядя на экран, с раздражением подумал Грыжа и хлопнул кулаком по пульту.

Исчезло изображение рукопашного буйства. В темноту погрузились золоченые рамы, скрылись во мраке лики икон, померкли игра хрусталя и блеск полированной мебели.

Однако не отпускала неясная тревога.

И вновь ринулся Грыжа в прошлое, вновь воссоздавал его в тщете воспоминаний, но воссоздал немногое: развороченный капот, веселый вскрик Стенькина: «Ну, попали, Грыжа! Такси надо искать!» После – бессмысленную улыбку сотрудника ГАИ, голос из ниоткуда, из ночи: «И ни царапины! Недаром говорят…»

Что «недаром»? что?!

И – вспомнил Грыжа! Молнией озарила мозг истина! Вот оно! Машина! Ведь кто-то из мальчиков сумел ее продать. Точно! И документ вручил на получение денег после комиссии! Тысяча там, две… где-то так, около того.

А вот получил ли? Нет, не вспомнить. Ай, не вспомнить! Жалость-то…

Сухость во рту почувствовал Грыжа. И, не зажигая света, отправился привычным путем, коридорные стены ощупывая неверной рукой, к холодильнику.

Чпок! – открылась в облачке углекислоты заветная, блистающая фальшивым золотом банка, и прохладой обдало страждущие губы.

И тут снизошла на Грыжу безмятежность.

Чувство блаженства физического очистило душу и от суеты нравственной. И ушла тревога, и смятение ушло. В тускнеющие осколки разлетелись кривые зеркала натужных воспоминаний о машине, об аварии, о документе, по которому что-то там когда-то и полагалось…

И зло подумал Грыжа о всколыхнувшей его среди ночи мысли, и о сне, растревоженном ерундой, подумал он с сожалением, ибо спокойный сон без сновидений – залог здоровья, а беспокойный – всегда в урон человеку. И невосполним урон этот никакими тысячами и ни в какой валюте.

Жалкая сущность маеты открылась потревоженному ею. И отверг он ее. И уснул сном мудрого. И спал как всегда – глубоко и отдохновенно. И проснулся тоже как всегда далеко за полдень.

Из жизни Миши Короткова

– Ну, Миша, вот и отметили мы твой четвертачок, – сказал отец. – Время идё-о-от… – качнул сокрушенно поседевшей головой. – Ну, чего делать-то собираешься? Не хотел сегодня этот разговор затевать, но язык – как чешется… Да и сам посуди… Комсомол твой гикнулся благодаря историческому процессу, с коммерцией сейчас дело обстоит тухло, на пятачке живем, куда ни плюнь – конкуренты…

Именинник Миша пожал плечами. Он действительно не знал, что ответить. Комсомольская карьера, которая, казалось бы, задалась, рухнула под ураганами перестройки; метнувшись в вольные предприниматели, он устроился лишь в низовой прослойке местной деловой иерархии, а в обойму номенклатурной мафии, несмотря на все старания, так и не влез – не хватило ни связей, ни капитала.

Папа, сидящий за столом напротив и прикладывающийся к коньячку под предлогом его, Михаила, юбилея, жизнь прожил в погоне за длинным северным рублем, и рубль этот, мудро обращаемый по мере его поступления в похищенное с приисков золотишко, в данный момент и проживал.

Исходя из скромных запросов родителя, накопленных средств ему с лихвой должно было хватить до гробовой доски.

Здесь, на Магадане, папа пристроился на теплое местечко, нашел подходы к «левому» золотишку и обрел компанию себе подобных мужичков – основательных молчунов с крестьянско-прижимистой жилкой, патологически подозрительных и объединенных одинаковой целью: неторопливо сколотить себе капиталец на грядущую старость.

Как понимает он, Миша Коротков, золотишко потихоньку переправилось на материк, часть его воплотилась в частные домишки и огородики в провинциальных российских городах, куда переехали и бывшие магаданские труженики, а вот папа, уроженец южноуральской глубинки, в которую хотел вернуться после длительной северной шабашки, с притяжением Магадана не справился, осел здесь навек. Привык к устоявшемуся быту и перемещаться куда-либо даже на короткий срок не желал категорически. Главное, наладил папа каналы получения денег с материка от своих компаньонов, и когда возникали финансовые проблемы, то в течение двух-трех дней надлежащие средства он получал исправно.

– Ну я-то, Миша, пожил, – словно откликаясь на размышления сына, говорил отец. – Использовал момент, на советскую власть не в претензии… К ней ведь как приноровиться надо было? Минимум тебе давался, а дальше – сумей украсть, не раздражая прокурора… По зернышку, по болтику, по грамму песочка рыжего… Так и цел будешь, и сыт. Но кончилась она, власть эта, а власть нынешняя у тех в руках, кто деньги нахрапом гребет! И никому никакого минимума! Хочешь – сдыхай, не хочешь – крутись как хочешь! Вот тебе и закон нашей жизни. Теперь – так. Смотрю на тебя, уже два года ты как спутник в пустоте круги нарезаешь… И дело такое мне не нравится. В общем, есть у меня корешки в Москве. Говорил я с ними. Дадут они тебе выходы… С квартирой помогут, с пропиской… Как насчет столицы, а?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю