Текст книги "Схождение в ад (сборник)"

Автор книги: Андрей Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

– Ну, и какова конечная модель общества биороботов? спросил Ричард.

_ О перспективах – позже, – сказал Краузе. – Сначала о том, как такое общество создать. «Золотой миллиард», проживающий на Западе стоит на грани экономического кризиса. Но как ядро населения будущей всемирной системы он сформировался хотя бы стереотипами своего мышления и традициями. Однако он нуждается в мощной подпитке извне. А значит, для него следует освободить ресурсы других территорий. Как?

– Война, – пожал плечами Ричард. – России с Китаем, России с Грузией или с самой Россией, Югославии с Югославией…

– Вот, – кивнул Краузе. – Вы правильно понимаете проблему. Но вот расчистка территорий проведена, метаполитические цели достигнуты, есть мировая элита банкократии, исполнители ее воли, наконец, просто рабы и установлен некий новый порядок. Руководят им жрецы–банкиры, превратившие свои банки в храмы, статус каждого определяют имеющиееся у него деньги, которые заменятся электронным кодом, нанесенным, скажем, на ладонь каждого, что уже сегодня разрабатывается во многих лабораториях…

– " …будет начертание на правую руку их или на чело их, – процитировал Ричард «Откровение». – И что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его».

– «Здесь мудрость, – продолжил Краузе. – Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть». А почему, знаешь?

– Нет.

– Это две трети населения, принявшего новые условия.

– Условия, установленные Антихристом?

– Да. Так вот. О перспективах. Во–первых, банкократия безусловно рациональна, скрытна и действует с коварством непревзойденным. Приоритет национальных ценностей ей отвергаетс напрочь. Но что она способна создать в итоге? Огромную колонию дегенератов? Скорее всего. Ибо по сути своей та «раса ума», которая и составит элиту, имеет лишь паразитические устремления и ту же дегенеративную суть.

– Вы имеете в виду евреев?

– Именно.

– Но ключевые позиции – у них.

– Пока далеко не все. Но они к ним стремятся. У меня, Ричард, как ты догадался, тоже в распоряжении серьезная организация, и мне поступали различные предложения о сотрудничестве… Но сотрудничество исключено. Им нужно то, чем я занимаюсь всю жизнь: тайны магической практики. Им нужны те тибетские рукописи, которые были в портфеле. Эти рукописи – билет в параллельные миры, Ричард, как бы странно такое ни звучало. Но могущественным существам тех миров суждено оказывать влияние на здешние события и людей лишь на уровне тонких материй, и проложить мост отсюда – туда или же наоборот – задача, одинаково сложная для обеих сторон. Но теперь, имея все необходимое, я решу это в течение считанных дней.

– Моя роль? – отрывисто спросил Ричард.

– Дойдем и до роли… Сначала – закончим тему о перспективах. Мировое правительство неизбежно и его идея верна. Бардак и сепаратистские амбиции – путь к катастрофе. Но состоять такой синклит обязаны арийцы. Раса созидателей, а не агрессивных паразитов с их тайными методами вампиризма. Мы уничтожим заразу еврейства, имея то оружие, которое дадут нам т е, из Туле, наши хранители. Мы овладеем сознанием сильных мира сего, мы будем манипулировать ими, как куклами. Именно мы приблизим человечество к тому идеалу, которому оно должно отвечать.

– Евреев уже уничтожали, – вставил Ричард. – Не получилось.

– А мы возьмем их нынешние, тихие методы, – сказал Краузе. – И обратим их против же них.

– Я убежден, – произнес Ричард, – что финансовоимпериалистический истеблишмент – очевидная, всеразрастающаяся реальность. Но его участники – и германцы, и арабы, и англичане… Затем. Не каждый еврей – сионист, и далеко не все представители этой нации живут в довольстве и процветании.

– Они – основа, – ответил Краузе. – Дрожжи деградации. И тут надо уяснить следующее: все их интеллектуалы – слуги не человечества, а исключительно своей расы… Это – раз. И теперь второе: с врагами не церемонятся. Иначе они уничтожают тебя. А управиться с ними не так уж и просто, однако возможно… Минуту! – Он поднялся с кресла. – Я скажу, чтобы нам принесли чай…

ИЗ СТЕНОГРАММЫ СОВЕЩАНИЯ У ГЕРИНГА 12.11.1938 г.

( Присутствовали: Геринг, Геббельс, Функ,

Бюркель, Блессинг, Гейдрих, Далиге и пр.)

ГЕРИНГ: Должен заметить, господа, что все эти погромы мне надоели. Когда сегодня разрушают еврейское предприятие, когда выкидывают на улицу товары, то, во–первых, органы страхования возмещают еврею ущерб – и он его вообще не несет – и, во–вторых, уничтожаются товары, нужные народу. Если в будущем будут иметь место такие демонстрации, а при определенных обстоятельствах в них может возникнуть необходимость, то я решительно прошу направлять их так, чтобы мы не подрубали сук, на котором сидим сами. Ведь безумие, когда опустошают и поджигают еврейский магазин, германское страховое общество несет убыток, а товары, которые крайне необходимы – сжигаются, в то время как нам их явно не хватает.

ГЕЙДРИХ: В результате пожаров разрушены сто одна синагога, семьдесят шесть синагог разгромлено, а по всей империи разгромлено 7500 торговых предприятий.

ГЕББЕЛЬС: Я придерживаюсь того мнения, что это должно послужить поводом к закрытию синагог. Евреи должны снести все синагоги, которые хотя бы немного повреждены. Им придется заплатить за это. И то, что евреи сами обязаны сносить поврежденные или сгоревшие синагоги и предоставлять в распоряжение германской народной общины готовые свободные участки, как полагаю, должно теперь быть принято в качестве руководящего начала для всей страны.

Далее, я считаю необходимым, чтобы евреи повсюду, где их пребывание оказывает провоцирующее действие, были изолированы от общества. Министерство путей сообщения должно издать приказ, чтобы для евреев были отведены особые купе в вагонах. Если купе уже занято, то евреи не имеют права занимать другие места. И если нет мест, евреи должны стоять в тамбурах.

ГЕРИНГ: В поезде должен быть только один вагон для евреев. Если он занят, пусть остальные евреи сидят дома.

ГЕЙДРИХ: Я также хотел бы с чисто полицейской точки зрения сделать несколько предложений в пользу изоляции. Мои предложения имеют ценность ввиду их психологического воздействия на общественное мнение. Например, указать, что каждый еврей согласно духу нюрнбергских законов обязан носить определенный отличительный знак… Такой шаг облегчит нам многое другое – в эксцессах я не вижу опасности, – и, кроме того, облегчит наши отношения с иностранными евреями.

ГЕРИНГ: Форма.

ГЕЙДРИХ: Отличительный знак. Тем самым можно было бы избежать убытков, которые причиняются иностранным евреям потому, что они по своей внешности не отличаются от наших евреев.

ГЕРИНГ: Но, дорогой Гейдрих, вы не обойдетесь без устройства в городах больших гетто.

ГЕЙДРИХ: Они должны быть созданы. Все эти мероприятия практически неизбежно приведут к организации гетто.

ФУНК: Еврею придется здорово потеснится.

ГЕРИНГ: Еще один вопрос, господа. Как вы оцените положение, если я сегодня объявлю, что на евреев в качестве наказани налагается один миллиард контрибуции?

ГЕББЕЛЬС: Я думаю, не будет ли у евреев возможности уклониться, сберечь что–либо?

БРИНКМАН: Тем самым они уже нарушат закон.

КРОЗИГ: Один вопрос, господин Фишбек. Можно ли занести в книгу контрибуцию, не издав одновременно запрещения обращать товары в деньги? Естественно, существует опасность, что они выбросят свои облигации займов на рынок.

ФУНК: О деньгах они также обязаны заявить.

ГЕРИНГ: У них не будет смысла обращать товары в деньги. Деньги они не смогут никому предоставить.

ФУНК: Если они продадут свою движимость, то понесут убыток.

ГЕРИНГ: Я так составлю текст, что на всех вместе взятых немецких евреев в наказание за гнусные преступления и так далее будет наложена контрибуция в один миллиард. Это разорит их. Впрочем, хочу сказать еще одно: я не хотел бы быть евреем в Германии!

ИЗ РЕЧИ ГИММЛЕРА

НА СОВЕЩАНИИ ГРУППЕНФЮРЕРОВ СС В ПОЗНАНИ

4 октября 1943г.

… Хочу поговорить здесь с вами со всей откровенностью об очень серьезном деле. Между собой мы будем говорить совершенно откровенно, но публично никогда не будем говорить об этом… Я сейчас имею в виду эвакуацию евреев, истребление еврейского народа. О таких вещах легко говорится. " Еврейский народ будет искоренен, утверждает каждый член нашей партии. И это вполне понятно, ибо записано в нашей программе. Искоренение евреев, истребление их – мы делаем это ". И вот они приходят – восемьдесят миллионов честных немцев, и у каждого есть свой порядочный еврей. Конечно, все другие – свиньи, но данный еврей – первосортный еврей. Ни один из тех, кто так говорит, не видел и не переживал этого. Большинство из вас знает, что такое сто трупов, лежащих рядом, или пятьсот или тысяча трупов. Выдержать такое до конца и при том, за исключением отдельных случаев проявления человеческой слабости, остаться порядочными людьми – вот что закаляло нас. Это славная страница нашей истории, которая не написана и никогда не будет написана.

Ведь мы знаем, какое бы зло причинили себе, если бы у нас и сегодня в каждом городе – при налетах, при тяготах и лишениях военного времени – оставались евреи в качестве диверсантов, агитаторов и подстрекателей. Вероятно, мы вернулись бы теперь к стадии 1916–1917 годов, когда евреи еще сидели в теле германского народа.

У нас было моральное право, у нас был долг перед своим народом уничтожить этот народ, который хотел уничтожить нас. И мы выполнили такую тяжелейшую задачу из любви к своему народу. И это не причинило никакого вреда нашей внутренней сущности, нашей душе, нашему характеру.

– Ну–с, – продолжил Краузе, глядя на прислугу, вносившую в гостиную чай и сладости на мельхиоровых подносах, – перейдем, пожалуй, к вопросу о твоей роли. Только ты можешь проникнуть в Туле. На это указывает камень.

– Проникнуть? Как?

– Своим астральным телом, как ныне модно выражаться, сказал Краузе. – Иначе же – шельтом. То есть, все то, что ты из себя представляешь на день сегодняшний в нефизическом воплощении, переместится в Туле.

– А какой есть еще день? Прошлый, будущий?

– Есть прошлый. Если иметь в виду реинкарнацию. Но реинкарнация – не универсальный путь совершенства, хотя существует и таковой. Конечно, ты задаешь массу глупейших вопросов, но я терпеливо тебе все объясню. Существует богосотворенная монада, представляющая как бы твой образец, которому ты в идеальном итоге должен удовлетворить. Как бы выражаясь языком технократов, – совпасть с ней всеми параметрами своего личностного «я», шельта. Но покуда такового не случилось, и совершенство не достигнуто, ты проживаешь определенное количество жизней – земных и посмертных – в чистилищах параллельных миров. Таков закон Творца, коего в мирах демонических именуют Тираном. Что же касается воспоминаний о прежних жизнях, то тут я вывел для себя забавное, как мне кажется, сравнение… Представь компьютер. Это – твой мозг. В нем – масса файлов. Некоторые заполнены информацией, другие – пусты. Каждая новая жизнь голое синее пространство нового файла. Но в определенный момент, именуемый смертью, файлы сливаются, и тебе возвращается прежняя память…

– Это – гипотеза? – спросил Ричард.

– Любое человеческое знание – гипотеза, – сказал Краузе. – Истину знает лишь Бог. Может, и дьявол. Но не я и не ты. Мы играем в игру, придуманную, в общем–то, нами самими.

– Играю – я, придумали – вы, – заметил Ричард.

– Верно. Но тебя никто не заставляет играть. Без добровольности игра бессмысленна. Ибо обречена на провал.

– Значит, я могу отказаться?

– Можешь, и – окажешься наедине с этим миром. Жалким, прозябающим приспособленцем. Никем. Продолжать?

– Конечно. Я еще ни от чего не отказался.

– Ты попадешь в Туле, – продолжил Краузе. Выдержал паузу, усмехнувшись. – Попадешь, выражаясь вашими шпионскими терминами, по каналу известной мне связи… И – тебя встретят. Кто – не знаю, но встретят те, кому положено, в чем я уверен. Ты скажешь: дорога открыта. Печати сняты. Ну, и достаточно. Все остальное они поймут без твоих комментариев. И помогут создать нам новый мир. Возможно, во главе его встанешь ты. Возможно – я. Но главное в ином: они должны дать нам, если мы пойдем на их неведомые пока условия – замену физических тел. Да–да, не удивляйся: параллельные миры зачастую плотно–материальны, но состоят из иного сцеплени атомов… Кое–кто из посвященных называет это демонической материей, но здесь, на Земле, данная материя бессмертна, неизменна и неуничтожима. И ты попросишь их о такой трансформе.

– В иной бы ситуации, – сказал Ричард, – я воспринял наш разговор бредом шизофреников. Однако приходится опираться на логику. Она подсказывает, что мне придется вам подчиниться. Однако не совсем ясен один нюанс. Вами упоминалось царство антихристово. Может, я пытаюсь примитивными человеческими понятиями проанализировать категорию космического порядка, однако все–таки: кто же мы? Каменщики, основывающие фундамент такого царствия? Будущие сподвижники князя мира сего? Или – олицетворение аппарата его управления?

– Мы – это мы, – сказал Краузе. – Бог – Богом, а сатана – сатаною. А антихрист – антихристом. Индусы именуют его Шакра–варти, «Вращающий Колесо». Почва для прихода его подготовлена. Она – сообщество биороботов. С восторгом и умилением обязаны воспринять эти человеко–животные его темные чудеса, и, влекомые его волей, двинуться по указанной стезе, грехами питая ад, и ниспадая в него в своем посмертии. Кстати, антихрист – определение, которое можно трактовать по–разному. Anti–Chist – противоположность Христа, и ante–Christ – Христу предшествующий. В этом, повторюсь, тоже известная мудрость. И она в том, что антихрист может прийти, а Христос – нет.

– Но, – заметил Ричард, – согласно исторической традиции – приход Спасителя предопределен. И это не только христианская догма. В индуизме он именуется «Десятый Аватра», в буддизме – «Майтрея», в исламе – «Последний Скрытый Имам». Но все до единой религии утверждают, что, придя, Мессия навечно отменит власть Дьявола и саму Смерть. И неизмеримым будет горе для тех, кто во время истинного Пришествия заслужит кары Божьей, как сподвижник сил зла…

– Да, этим–то нас и пугает традиция, – согласился Краузе.

– Но у меня другая идея. Человек сам может создать тот мир, в котором не потребуется никакого Пришествия. Утверждение, отдающее коммунистическим запашком, да? На самом деле – не так. Речь идет о всемирном государстве магического социализма. И такие миры уже существуют, мой мальчик. Один из них, думаю, вскоре ты посетишь.

– И каковы же основы этого мира? – спросил Ричард бесстрастно.

– Первое, – сказал Краузе. – Безусловная селекция рас. Землю должны населять физически и морально здоровые люди. Те, кто имеет какие–либо отклонения, должны отказаться от мыслей о потомстве. Контроль за численностью населения. Реконструкция нарушенной экологии. Бережная эксплуатация природы. Ликвидация какой–либо преступности.

– Думаете, преступность легко ликвидировать?

– Самая простая задача, – ответил Краузе. – В сороковых годах, у нас в Германии она решалась так: брали воров на месте преступления, тут же ставили их к стенке и расстреливали. А после – вешали небольшой плакатик над трупами: «Воры». Через два дня трупы обновлялись. Очень простая и доходчивая, надо сказать, пропаганда.

Ричард поневоле усмехнулся.

– Я – не сторонник террора, – продолжил Краузе. Однако – стороннник дисциплины.

– Вопрос, – перебил его Ричард. – Далекий от нашего разговора. Признаюсь, мне очень симпатична Глория. Она… в курсе всего того, о чем мы…

– М–да, – вздохнул Краузе сокрушенно. – Молодой мужчина мыслит не только головой… Что сделать! Запомни: женщина должна знать лишь основы. Основы она знает – милая, добрая Глория. Она ведает и другое: надлежит быть преданной мужу, составляя часть его; родить и вырастить сильных и умных детей и – вечно стремиться к гармонии, хотя гармония – увы, состояние довольно–таки неустойчивое… – Он встал с кресла. – Я рано ложусь, Ричард, – сказал с ноткой извинения. Скоро вечер. В вашей комнате есть то, что вам необходимо прочесть. Однако не торопитесь. До того, как вы уйдете т у д а, пройдет около двух недель. А сейчас… вы можете взять Глорию и – поехать, например, в долину. Там комплекс горлолыжных отелей, бары, дискотеки и прочая мура. Мои люди сопроводят вас. До завтра, мой мальчик!

«Бог дает нам шанс, а дьявол – искушение», – отчего–то родилось в голове у Ричарда, когда он смотрел на сутулую спину бывшего штандартенфюрера СС, скрывающуюся в проеме идеально белой двери, украшенной позолотой орнамента.

И этот человек знал Гиммлера и Гитлера… Он пережил крушение Рейха, расцвет Америки и Европы, начавшийся после того, как черный маг, чей идеальный мир под сенью свастики не состоялся, нажал скользский пусковой крючок пистолета, тотчас получив билет для невозвратного путешествия в неведомую даль… Невозвратного ли?..

– Прокатимся? – раздался вопрос. – Машина готова.

В гостиной стояла Глория. Воплощенный в плоть идеал Ричарда Валленберга, обладающего, кстати, хорошим вкусом.

…Неправда, что я или кто–то другой в Германии хотел войны в 1939 году. Она была желаема и спровоцирована теми международными государственными деятелями, которые либо сами были еврейского происхождения, либо действовали в еврейских интересах. Я сделал слишком много предложений по ограничению и контролю над вооружением – они не могут быть проигнорированы последующими поколениями, – чтобы на меня возлагали ответственность за возникновение этой войны. Более того, я никогда не хотел, чтобы после ужасной первой мировой войны последовала вторая против Англии с Америкой. Пройдут столетия, но и тогда из руин наших городов и монументов возродится ненависть к тем, кого мы должны благодарить за все случившееся: мировое еврейство и его пособников.

Всего за три дня до начала германо–польской войны я предлагал английскому послу в Берлине решение германопольской проблемы, – решение, аналогичное тому, что было применено к Саарской области, когда ее поставили под международный контроль. Невозможно предать забвению это предложение. Оно было отвергнуто лишь потому, что в руководящих кругах Англии хотели войны. Дело в том, что эти круги подпали под влияние пропаганды, распространяемой международным еврейством, и предвкушали усиление деловой активности.

Я также не сомневаюсь в том, что если к народам Европы еще раз отнесутся как к обычным биржевым акциям, являющимися предметом купли и продажи для финансовых заговорщиков, то ответственность падет и на тех, кто воистину представляет виновную сторону в этой смертельной схватке: еврейство!

Более того, я не сомневаюсь в том, что на этот раз гибель миллионов людей не обойдется без того, чтобы платить пришлось и виновным, даже если к ним будут применены более гуманные меры, чем они заслуживают.

После шестилетней борьбы, которая, несмотря на все неудачи, войдет когда–нибудь в историю как славное и героическое выражение человеческой воли к жизни, я не могу покинуть этот город – столицу Рейха. Я хочу разделить судьбу миллионов людей, решивших остаться в этом городе. Помимо того, я не желаю оказаться в руках врага, намеревающегося поставить новый спектакль под еврейской режиссурой для ублажения оболваненных ею масс.

Следовательно, я решил остаться в Берлине и принять добровольно смерть в тот момент, когда буду уверен, что резиденция фюрера и канцелярия не может быть больше удержанной. Я умираю с легким сердцем…

…Превыше же всего, я призываю лидеров нации и всех подчиненных им неукоснительно соблюдать расовые законы и безжалостно противостоять общему отравителю всех народов международному еврейству.

ИЗ ПОЛИТИЧЕСКОГО ЗАВЕЩАНИЯ АДОЛЬФА ГИТЛЕРА

БЕРЛИН, 29 апреля 1945г.,4.00

Подпись: Адольф Гитлер

Свидетели: д–р Йозеф Геббельс,

Мартин Борман,

Вильгельм Бургдорф,

Ганс Кребс

РИЧАРД ВАЛЛЕНБЕРГ

Танцуя с Глорией в дробящихся огнях дискотеки, под рев оглушительной музыки, Ричард размышлял над словами Краузе.

Проект старика представлялся безумным и ирреальным, но ничего не оставалось, как только последовать ему. Он прекрасно понимал, что отказ или всякого рода несогласие чреваты последствиями смертельно опасными.

Система, которую выстроил Краузе, несмотря на всю свою фантасмогоричность, довлеющей над ней идеи,нашла свое физическое воплощение, за ней стояли люди и капитал, и с этим приходилось считаться.

Ни в какую модель идеального общества Ричард категорически не верил, она представлялась ему заранее обреченной из–за элементарной индивидуалистической природы человека, диктовавшей каждому создавать собственный мирок; контакт же с какими–либо параллельными мирами виделся бессмыслицей, хотя бы потому, что отрицал установленный свыше порядок вещей, не дававший кому–либо право заглянуть за грань земного бытия; и вывод напрашивался единственный: он – оказался в руках тех, кого попросту обуяла наказуемая Богом гордыня…

Но – приходилось танцевать… И по большому счету, и по малому. Под дудку Краузе, под руку с Глорией. Второе было, конечно, куда приятнее первого.

Однако общение с ветераном СС многое в мировоззрении Ричарда изменило. По крайней мере, он задумался над справедливостью антисемитизма, – и как такового, и своего, личного.

Да, тебе не нравятся евреи или негры, поляки или русские… Пусть ты не приемлешь их безотчетно, неаргументированно, либо же – неприязнь твоя обоснована логически и подкреплена фактами. Однако неприязнь умозрительная, а, может, и выраженная на уровне бытовых коллизий – одно; в агрессии же она представляет совершенно иную величину. Агрессия нарушает заповеди. И – убить еврея в силу национального признака, убить – нажав на гашетку, либо – поставив подпись на листе приговора – он бы не смог. С другой стороны, если глобально стоит вопрос: кто – кого?какую–то позицию поневоле придется занимать, ибо в свой стан инородцев евреи не принимают – это аксиома. Но какую позицию? Голословного обличителя сионизма? Безжалостного воина, которого не смутит никакая жестокость и кровь? Легче всего – отойти в сторонку, умыть руки. Мол, не судья я ни тем, ни другим.

Но. Наблюдающий с берега за волнами в бушующем океане и, смахивающий небрежно долетающие до него соленые капли с бесстрастного лица, рано или поздно может быть утянут в пучину внезапным цунами…

Философия Краузе исходила из арийского, добиблейского периода истории; оттуда тянулись по его убеждению в настоящее корни избранной расы, как, впрочем, мыслил и Гитлер; и теперь Ричарду стала ясна суть идеи нацистских храмов и пренебрежение фюрера перед актуальной церковью, основанной на учении, вышедшем из недр иудейского народа, хотя и отвергнутому им, равно как халдейская магия и египетские таинства. Евреи впервые в истории человечества причислили себя к категории богоподобной, равной Создателю по нравственным своим признакам. Через них мир познал Творца, но и установил связь с сатаною, ибо они же зачли и развили темные культы. В том числе – масонство. Они – носители мессианской идеи, отторгнув Христа, возжелали мессию иного, земного, устроителя всяческого блаженства в бытие бренном.

Аргументов в пользу антисемитизма достаточно.

Но возможно ли принятие антисемитизма истинным христианином? Ведь в этом случае и Спаситель, и Дева–Мария, и все апостолы – представители «низшей расы», что звучит с одной стороны кощунственно, с другой – нелепо.

Краузе на такой довод заметил, что Христос – явление наднациональное, во–первых, а во–вторых, иудаизм не признает его даже как реальность. Но этот довод Ричард не воспринял.

Чем больше он размышлял над врагами арийцев, тем отчетливее понимал, что смысл их миссии и даже их золота, из которого в конечном счете выплавится трон Антихриста, пройти вертикаль всего Нового Завета от начала и до конца, и миссия их – от Бога, постоянно наказывающего их за гордыню, но и постоянно их спасающего, дабы в итоге пришло к этому народу, несовместимому с иными, как несовместимо масло с водой, прозрение и покаяние. Потому–то неправы и юдофилы, и юдофобы.

Впрочем, кто знает всю правду и кому открыта истина?

…Когда, уже сидя в машине, Глория положила ему голову на плечо, он уныло подумал:

«Неужели мне простенько и пошло подложили бабу?»

И вдруг, усилием воли, напрочь отринул весь свой опыт шпиона и аналитика. Стерильный, призрачный, ядовитый опыт, разрушающий человеческое естество. Дурман ада.

Рядом с ним была молодая, желанная самка. Ждущая от него любви. Плотской.

И они вошли в спальню его, разлетелась по сторонам спешно сброшенная одежда, а после звучал в полутьме шепот отрывистых слов, безмятежное счастье захлестнуло их, слившихся в целое, и он бесконечно и сладостно целовал волосы ее и глаза, тонкие руки и нежную грудь…

Настал день, и был снежный склон, тугой воздух, коконом обволакивающий летящее на лыжах тело в круговерти морозной пыльцы, вновь – ее губы, пахнущие снегом и солнцем; затем семейный обед в присутствии умиротворенно–деликатного Краузе, и вновь, до следующего полудня – плывшие в глазах стены спальни…

Он не ведал, что ждет его впереди, но даже и пытался озаботить себя какими–либо прогнозами и раздумьями. Он просто жил и любил. Впервые. Чего ранее не позволял себе никогда.

ЛЭНГЛИ. ЦРУ. 1993 год, январь

– Ну, и как ты оцениваешь провал в Берлине, Майкл?

– Арон… Это – идиотизм обстоятельств. Редчайший…

– Ладно, забудем об этом. Тем более, как ни парадоксально, все сложилось к лучшему… Единственный прокол: они «пробили» захваченного полицейского, и сейчас Краузе ищет в своих рядах «крота», связанного с нами…

– Информатору что–либо угрожает? – Думаю, нет.

– Я готов тщательно проработать операцию захвата интересующих нас лиц.

– Преждевременно. Они готовят акцию «Прыжок». Валленберг – исполнитель. Он подошел им по известным тебе параметрам. Лабораторная мышка. Дезориентированная полностью. Старый мистификатор крутит им, как хочет. Мешать им не будем, посмотрим на результат.

– Вытащим каштаны из огня их же руками?

– Совершенно верно.

– А насколько будет полной информация о конечном результате «прыжка»?

– Настолько, насколько приближен к Краузе наш человек… К Краузе и – к Валленнбергу. Информация, полагаю, будет исчерпаюей.

– И тебе удалось настолько глубоко внедрить…

– Нет. Скажу откровенно. Это – не внедрение. Это вербовка, закрепленная психологическим кодом.

– Даже не представляю, как тебе такое и удалось… Действительно: как ты сумел?..

– А никакого кода защиты и не было, дорогой Майкл. Мы имели дело с его любимой и единственной внучкой… Какой материал, Майкл! Ка–акой материал!.. Очень трудно завидовать Валленбергу, как ты понимаешь… Но – в настоящий момент… я бы хотел оказаться на его месте!

МИССИЯ ИЗБРАННОГО

Январским поздним вечером Ричард вышел на опоясывающий виллу балкон, облокотившись на балюстраду. Морозный ветер свистал в ночи, растворившей во мраке горы; черное пространство заполонило мир, и только колючие звезды в бездонности неба обозначали существование тверди земной, – неразличимой в круговерти бушевавшей стихии.

Растрескавшийся мрамор балюстрады напоминал о днях иных, канувших в вечность вместе с теми, кто когда–то отстроил это «орлиное гнездо», как символ могущества тевтонского духа, венчавшего неприступный утес; и кто мог ведать, что именно здесь начнется мистерия древне–германской традиции, и жертвой на алтаре суждено быть ему, – Ричарду Валленбергу.

Время близилось к полуночи; пора было идти в подземелье замка, где его ждали двенадцать посвященных, возглавляемых Великим Магистром Краузе, – тринадцатым.

В преддверии подземелья двое молчаливых лам омыли его благовонной водой и одели в старинный балахон тибетского монаха.

Затем распахнулась тяжелая дубовая дверь, окованная черным железом, и Ричард вошел под низкие своды храма, таящегося в глубине скалы.

Знание было дано ему, и потому спокойно, даже с толикой равнодушного отчуждения, он оглядел собравшихся здесь «рыцарей» в древних одеждах и рогатых шлемах, скрывающих лица.

Горели свечи, тлели в бронзовых чашах ритуальные гималайские травы, тени участников действа густо чернели на потолке и стенах, а над алтарем с магическим кругом медленно вращалась плоская золотая свастика, подвешенная на тонкой цепи.

Ричард опустился перед алтарем на колени, застыв в молчании медитации.

Камень амулета, выпростанный из–под балахона, приобрел оранжевый оттенок, а потом неуклонно начал голубеть, как бы откликаясь на каждое гортанное заклинание, произносимое Магистром. «Рыцари» вторили ему, обступая Ричарда замкнутым кругом.

Магистр поднял старый кинжал, некогда хранившийся в желтом портфеле, установив его жало в центре круга.

Кинжал словно завис в воздухе, блистая каменьями, вкрапленными в рукоять; вращение свастики усилилось вместе с хором голосов, слившихся в таинственной, вкрадчивой гармонии; перед взором Ричарда поплыла белесая пелена, в которой различалось лишь пламя свечей, сливавшихся в единый огонь, и вдруг – он как бы нырнул с открытыми глазами в теплую мутноватую речку: вот мелькнул свет, наполнявший верхнюю толщу воды, затем в рыжеватой мути почудились какието бесформенные очертания, но в ту же секунду размытость призрачных образов исчезла, сменившись ослепительной, рельефной реальностью.

Он будто обрел иное зрение, различающее все полутона, каждый штришок, и, казалось, еще мгновение, и взгляд его познает тайну сцепления частиц, составляющих тот мир, что внезапно восстал перед ним, заворожив душу жутким, как осознание падения с высоты, открытием: он – в ином пространстве и в ином времени, где все носило печать неземного, чужеродного естества.

Над ним простиралось глубокое фиолетовое небо без малейшего облачка, вокруг же – дыбились красноватые растрескавшиеся скалы, и неживая буроватая растительность с черными, отливавшие блеском антрацита колючками, пробивалась в трещинах иссохшей почвы, что никогда, как он интуитивно уверился, не знала дождя.

Ричард стоял на гладкой дороге, по земным понятиям чем–то соответствующей проселку, однако без каких–либо ухабов и рытвин; каменистая утрамбованная поверхность была плотной и ровной, словно впрессованной неведомым гигантским катком в какую–то также неведомую твердь.

Все это походило на некое наркотическое сновидение, и он невольно коснулся рукой груди, нащупав амулет с камнем, по цвету теперь уже напоминавшим сапфир; после перевел взгляд на кисти рук, и столь же отчетливо, как видел малейшие камешки на дороге со всеми их рытвинками и гранями, узнал беловатые шрамы забытых порезов, матовое пятнышко на ногте мизинца…