Текст книги "Схождение в ад (сборник)"

Автор книги: Андрей Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Ричард улыбнулся. Запланированный конфликт, похоже, отменялся.

– Зря вы… – сказал он. – Я бы сам…

Михаил тут же заверил его, что исполняет обязанность, находящуюся единственно в его компетенции. Компетенции благовоспитанного джентльмена.

«Удачи», – как мысленно добавил про себя Ричард, но о таком уточнении умолчал – именно что из–за джентльменских соображений.

Уборку закончили около полудня, после чего Михаил отправился торговать в магазин, а его кузен, сославшись на головную боль, ушел в свою комнату, заявив, что смертельно хочет спать, ибо вчера не на шутку перебрал, неумеренно отметив свое возвращение в Берлин из Дюссельдорфа, где проживал с семьей…

Вернувшись в подвал, Ричард, подсвечивая себе карманным фонариком, тщательно обследовал стыки плит. И – обнаружил искомую.

Сомнений он не испытывал. Во–первых, плита явно просела по отношению к остальному настилу. Во–вторых, остатки цементной, растрескавшейся в крошево массы на стыках, консистенцией своей явно не соответствовали заполнению иных промежутков…

В подсобке он обнаружил ржавый садовый инвентарь и кривой лом.

Плита поддалась на удивление легко, будто пенопластовая… И падение ее на пол прозвучало коротко и отрывисто.

Из открывшегоя перед ним углубления Ричард вытащил сырой тюк с форменной одеждой и заплесневелый портфель желтой кожи…

Прислушался. Мерная, однотонная тишина.

Он осторожно уложил плиту на прежнее место, тщательно смел в стыки грязь и утоптал ее; кажется – все…

Поднялся к себе.

Из портфеля извлек бумаги, распространявшие запах склепа; разложил на столе кинжалы; холодная, скользская позолота «Вальтера», уместившегося в ладони, наполнила все существо его какой–то мистической, тревожной сопричастности к канувшим в забвение временам, и, судорожно, как змею, отбросив пистолет на стол, он долго и возбужденно ходил по комнате, теряясь в сумбуре воспаленных мыслей и образов…

Затем, успокоившись, брезгливо разобрал ком протухшей эсэсовской формы. Плотно сложив ее, упаковал в заплесневелый портфель. Эти аксессуары истории теперь по праву принадлежали баку для мусора, что стоял на углу перекрестка.

Он переоделся в свежее белье, натянув джинсы, рубашку с короткими рукавами и, охватив в ознобе ладонями ребра, подошел к окну, где косо хлестал дождь со снегом и морозные струи воздуха ползли из щелей в рамах.

После уселся за стол, углубившись в чтение.

Через несколько часов с некоторым даже раздражением осознал: перед ним некий оккультный труд, понять который невозможно хот бы потому, что значения практически всех терминов неизвестны, никакой сюжетной структуры в записях нет, и уяснение содержания требует многодневной, кропотливой расшифровки едва ли не каждой фразы. А ветхие древние манускрипты, переложенные коричневой пергаментной бумагой, и вовсе были доступны для прочтения и понимания какому–нибудь изощренному профессионалу.

Его отвлек стук в дверь.

Ричард спешно разместил бумаги и оружие в ящиках письменного стола.

– Херр Валленберг! – раздался голос Михаила.

– Слушаю вас… – Ричард раскрыл дверь.

– Пора поужинать, – сказал Миша. – Погода – дерьмо: снег с дождем. Чего вам идти в ресторан? Вы не думайте, упредил он возможный отказ, – что мои приглашения могут както повлиять на на наши деловые релэйшнс… В России просто так принято… Вы не стесняйтесь. У нас это ни к чему не обязывает. У нас даже знаете как? – хозяин гостя приглашает, кормит–поит, целуются, а потом заморочка какая–то, и запросто тесак под ребро… А потом чего уж там вспоминать, кто сколько съел или принял на грудь… Ничего так инвитэйшн, да? Ну, эт–я шучу… Не бойтесь. Братец никак не отойдет от вчерашнего, влежку… Ну, а мы вдвоем тихо–мирно и посидим, как?

– Хорошо, – сказал Ричард. – Только без тесаков. Я это не люблю.

Миша хохотнул в ответ и – загромыхал толстыми подошвами башмаков по лестнице, ведущей на первый этаж.

На ужин предлагалась прожаренная в специях свинина, овощной салат и красное вино. Ричард, впрочем, удовлетворился холодной кока–колой.

Миша смешно и интересно рассказывал ему о событиях своего прошлого московского бытия, о порядках и нравах незабвенного коммунистического государства, и Ричард, наверное, засиделся бы с ним до полуночи, если бы не одолевавшая его сонливость… Сонливость и чувство глубокой досады.

Он, влекомый каким–то упорно–механическим чувством кладоискателя, откопал эти отсыревшие идиотские бумаги, вкупе с пистолетами и кинжаламим, и – что дальше?

Его грызло осознание того, что он крупно и глупо проиграл.

Проиграл во всем. И безусловно права Элизабет, что развелась с ним – неудачником, своею судьбой и природой на неудачи обреченным.

– Миша. – Он поднялся из–за стола. – Спасибо за ужин. Я – ваш должник. Компанию более составить не могу: что–то тянет в сон…

– А разница, – сказал Миша. – Во времени. Вы же к своему привыкли, к американскому… Вот и сбои. А завтра проснетесь в пять часов утра и будете думать, куда бы себя деть… Вы бы пересилили себя, посидели бы еще чуть…

– Не могу, – признался Ричард искренне. Повторил: Спасибо.

– Ну, – Миша протянул ему руку, – Отдыхайте. Извините, как говорится, что обошлось без драки… – И – уткнулся в телевизор, где сообщались последние российские новости.

В районе Карлсхорста, к великому Мишиному удовольствию, до сих пор принималась трансляция программ бывшего советского телевидения, что еще более приближало его берлинскую жизнь к некоей новой ипостаси прежней, московской.

Ричард же, укладываясь спать, уже в наступающей полудреме, путано размышлял и о себе, и о своем недавнем собеседнике, как о заложниках времени, диктующего постоянно меняющиеся правила игры, что вмиг разоряют недальновидных и увлекающихся; времени, должным в итоге, конечно же, слиться с Вечностью, упраздняющей и время, и правила.

И неотвратимость такого слияния определилась в его сознании столь очевидно, что он подумал: ведь к этой истине способен придти любой и каждый, кто только в состоянии о ней задуматься… Только в состоянии… В состоянии…

На него уже начал действовать клофелин, подмешанный во время ужина коварным Михаилом в кока–колу.

БЕРЛИН. КАРЛСХОРСТ.

ДЕКАБРЬ 1992г.

Дождавшись, когда Валленберг поднимется по лестнице в свои апартаменты, Михаил скоренько сполоснул тарелки, убрал остатки еды в холодильник и, выключив телевизор, прислушался к воцарившейся в доме тишине.

Лже–брат Алексей почивал в соседней комнате, откуда время от времени доносился легкий храп; крепость же сна американца никаких опасений у Аверина не вызывала, а потому, взяв запасные ключи от дверей второго этажа, он смело отправился наверх, захватив карманный фонарик.

Мысль о том, что в доме остались какие–то ценности, не вывезенные родителями Ричарда в Америку, зародилась у Михаила еще тогда, когда новый хозяин настойчиво потребовал очистить подвал, а затем быстро нашла свое подтверждение, ибо, вернувшись из магазина и, обследовав пол, он заметил, что одну из плит настила буквально несколько часов назад, сразу же после уборки, приподнимали.

А вот что за ценности хранились в подполе, именно сейчас и предстояло выяснить.

Он прошел в кабинет, и луч фонарика сразу же высветил желтый портфель с многочисленными проржавевшими застежками, стоявший у письменного стола.

Вот оно!

Стараясь не шуметь, он поднял портфель и двинулся обратно. Времени для обследования содержимого этого саквояжа у него было предостаточно.

Спустившись на кухню, поставил портфель на стол. От отсыревшей кожи несло холодной затхлой землей и плесенью.

Криво усмехнувшись, он взялся за застежку, просунутую в металлическую петлю…

Трепетов, словно выполняя учебное упражнение, бесшумно вынырнул из–за двери, и – опустил кусок водопроводной трубы, обмотанной свитером – на голову согнувшегося над портфелем Михаила, чье тело в тот же миг послушно и мягко завалилось под кухонный стол.

" А все–таки, – подумалось ему с долей хвастливости, выигрывать должен профессионал, ребятки…»

Он уже протянул руку к портфелю, как вдруг в доме погас свет.

Что это? Пробки? Или же…

Интуитивно он ощутил какую–то неведомую опасность…

Стараясь двигаться бесшумно, взял со стола портфель и двинулся в сторону прихожей.

Бумажник Михаила с дневной выручкой и документами на «Мерседес», запаркованным во внутреннем дворике, лежали у него в кармане брюк вместе с ключами от автомобиля.

С вешалки он снял пальто Ричарда – модное, кашемировое, решив, что оно заменит ему спортивную нейлоновую куртку, оставляемую в качестве сувенира незадачливому Михаилу.

Некоторое время он выжидал, настороженно прислушиваясь к сырой темноте, обступившей его, затем медленно открыл фрамугу окна, ведущего в сад и – тихо спрыгнул на землю, тут же резко отступив в сторону…

Страхи оказались напрасны: ни в саду, ни около дома не было ни души.

Мирный Карлсхорст тихо погружался в сон, гася огни в оконных просветах.

Отключив пультом сигнализацию, Трепетов уже взялся за ручку «Мерседеса», как вдруг ощутил возле себя движение стремительно скользнувшей тени, после чего сознание как бы на миг оставило его, а после тут же вернулось, однако находился он теперь не возле дома, а на заднем сиденье какойто машины, плотно зажатый с двух сторон громоздкими личностями с телосложением чемпионов японской национальной борьбы сумо.

– Что, сука, отпрыгался? – донеслись до него слова, леденящим ужасом проникнувшие в душу.

Он дернулся, в глупейшей попытке вырваться из салона, но тут же получил укол в ногу и – захрипел, цепенея от действия известного ему медикамента, одобренного еще в пору расцвета его карьеры специальными медэкспертами Комитета Государственной безопасности…

Тем временем в эфире звучал следующий разговор на англоамериканском:

– … Из дома вышел «объект». С портфелем. Э–э, его свинчивают…

– Кто?!

– Наверное, люди «немца»…

– Как?! Этого не может быть! Их там нет! Мы…

– Взяли. Профессионально. Он в машине. Красный микроавтобус. «Понтиак».

– Вы уверены, что это «объект»?

– Кажется… Пальто его… В доме нет света…

– Ч–черт! Срочно работайте вариант «аппендикс»…

– Понял.

«Фольксваген» с мигалками, где находилась оперативная группа сотрудников ЦРУ, переодетых в полицейскую форму, перехватила «Понтиак» при выезде его на узкое шоссе, с тыла опоясывающее Карлсхорст.

Водитель дисциплинированно остановился, приготовив документы для проверки, и даже улыбнулся подошедшему полицейскому, ибо неприятности боевому российскому экипажу «Понтиака» способен был принести лишь предатель Трепетов, однако тот беспробудно спал, привалившись щекой к мощному плечу одного из своих стражей и никаких сигналов «sos» категорически подать не мог.

Полицейский потянулся за документами, и – бросил в салон машины металлический предмет, зажатый в кулаке, сам же – отпрыгнув в сторону, за капот.

Бесшумно сверкнула нестерпимая вспышка, высветив каждую рытвинку и волосок на лицах сидевших в «Понтиаке» людей; вслед за ней салон мгновенно заполонили ватно–белые клубы усыпляющего газа, и уже через минуту бездыханный, дважды отравленный Трепетов и желтый портфель с полусгнившей эсэсовской формой заботливо перемещались из «Понтиака» в кузов «Фольсвагена».

«Полицейские» работали споро, но шесть человек в черных масках и комбинезонах, выпрыгнувшие из тьмы, обладали реакцией и приемами нападения еще более изощренными и отточенными: им, людям Краузе, потребовались считанные секунды, по истечение которых команда ЦРУ оказалась недвижно лежащей в придорожной канаве, за исключением водителя в полицейской форме, взятого в качестве «языка» и помещенного вместе с Трепетовым и злосчастным портфелем в багажник подъехавшего к месту горячих событий бронированного «Мерседеса».

– Магистр, портфель у нас. Но…

– Что «но», что «но»…

– Там… какая–то старая форма…

– Какая еще форма?

– Форма… Вонючая, сырая… И фуражка СС. С черепом. Мятая.

– И все?

– В портфеле – все. И еще: «объект» – не с нами…

– Что за идиотские сюрпризы! А кто же был в машине?!

– Русский. Нас ввело в заблуждение пальто…

– Пальто, русский, черт вас всех подери! Вы несете какую–то чушь!

– Мы все исправим, магистр! – Немедленно! – Не волнуйтесь, магистр!

Много незримых, однако же бурных страстей кипело той декабрьской ночью в тихом и сонном Карлсхорсте, но, также как тысячи его обитателей, ничего не ведал о них и виновник всей кутерьмы – Ричард Валленберг, спавший, а, вернее, лежавший, утратив сознание, в темноте выстуженной от раскрытой форточки, спальни.

ТРЕПЕТОВ И АВЕРИН

Аверин и Трепетов, прикованные наручниками к батарее центрального отопления, тянувшейся вдоль стены пустого гаража, очнулись практически одновременно и – с изумлением уставились друг на друга, припоминая те последние события своей сознательной жизни, что смутно хранила их воспаленная память.

– Леша, где мы? Что происходит, в натуре? – просипел Михаил, испытывая позывы к рвоте и сильнейшую головную боль.

Трепетов – с бледно–зеленым лицом утопленника, хотел было произнести: черт его, мол, знает, – но изо рта его вырвался всего лишь болезненный хрип.

– Напали на нас, что ли? – предположил Михаил каким–то озябшим голосом. – А?..

– Пи–ить… – прошептал Трепетов с мольбой в голосе.

Будто услышав его, в гараж из боковой двери – видимо, ведущей в недра некоего дома, своей стеной к гаражу примыкаюшего, появился мужчина лет тридцати в теплом плаще с погончиками, идеальным пробором в набриолиненных волосах, с гладким бледным лицом и ртом, перекошенным в фальшивой улыбочке.

– Тысяча извинений за столь неудобный ночлег, произнес он по–русски с явным германским акцентом, учтиво наклонив пробор и неспокойно смотря исподлобья. – Сейчас вами займется врач. Ма–арти–ин! – крикнул он в сторону двери, и в гараже появился сутулый верзила – прилизанный, в белой рубашке и черном галстуке.

Верзила осклабился, показав крупные как у лошади зубы, коричневые от табака и, вытащив из кармана брюк ключи, отковал от батареи обессиленных узников.

– Прошу, – указал тип в плаще на проход в дом, первым поднявшись к нему по низкой металлической лесенке, вмурованной в бетонный пол гаража.

Аверин и Трепетов покорно двинулись вслед за ним. Замыкал шествие человек с длинным лицом и лошадиными зубами.

Вошли в прохладный сумеречный холл, выложенный черным с серыми прожилками мрамором. Канделябры, китайские вазы, рыцарские доспехи, секиры и двуручные мечи на стенах, ведущая наверх резная дубовая лестница…

– Туда, – показал человек в плаще под лестницу, и вскоре пленники шагали в подземелье дома, – коридором, сплошь выложенным голубым кафелем, лазурно сиявшим в люминисцентном свечении ламп.

– Похоже на преддверие операционной, – остановившись, хрипло заметил Михаил, незамедлительно получив увесистый пинок, призывавший продолжать движение согласно указанному маршруту.

Коридор привел в бильярдную.

Кожаные диваны и кресла, бильярд, стойка с киями, большой застекленный портрет Гитлера, под ним – цветок в пластмассовом горшке и – сервировочный столик с многообразием напитков спиртных и безалкогольных.

На диване сидели двое угрюмых молодых людей, одетых в свитера, джинсы и кожаные куртки.

Облокотившись о биллиардный стол, человек с аккуратным пробором о чем–то задумался, кривя губы; затем, повернув в сторону кожаных мальчиков плоскую, тщательно выбритую щеку, произнес:

– Обыщите их еще разок. Поподробнее.

Мальчики – низкорослые, с могучими красными шеями, послушно поднялись с дивана; по–крабьи расставив руки и, наклонив коротко остриженные головенки борцов, двинулись к задержанным.

Обыск был выполнен ими с блеском и мастерством либо фокусников, либо карманников.

– Ни–че–го, – вынес резюме человек с пробором. – Что же. Наши ребята вчера потрошили вас хотя и в спешке, но добросовестно. Ну–с, – кивнул на сервировочный столик. Угощайтесь пока… – И – вышел вон, сопровождаемый кожаной свитой.

Аверин жадно приник к бутылке с минеральной водой. Трепетов незамедлительно последовал его примеру.

– Ну, – сказал Михаил, тыльной стороной ладони утирая рот, – и в какую–такую навозную кучу мы, бля, угодили на сей гребаный момент?

Если бы Трепетов и хотел ответить ему, то все равно бы не успел: в бильярдную снова вошел человек с идеальной прической. Охранники с литыми плечами почтительно семенили за ним. Невыразительные их лица на этот раз отличала та сосредоточенная удрученность, что обычно лежит на лицах ассистентов медицинского светила, приступающего к серьезной операции.

Процессию замыкали тип с физиономией непородистой лошади и высокий большеголовый человек: лысоватый, с тяжелым неприязненным взглядом черных округлых глаз, одетый в строгий однотонный костюм.

Немигающий спокойный взор его уперся сначала в Трепетова, потом в Михаила.

После человек вытащил из золотого портсигара «гаванну», покатал ее в длинных пальцах, на одном из которых виднелся серебряный перстень с изображением «мертвой головы» и сунул сигару в рот.

«Лошадиная морда» мгновенно щелкнул хромированной зажигалкой, заботливо приблизив пламя к кончику сигары. При этом он согнулся в почтительном полупоклоне, демонстрируя публике округлый, как у жеребца, зад, обтянутый синтетическими клетчатыми брюками. Из заднего кармана брюк свисал несвежий носовой платок – из материала аналогичной расцветки.

Владелец зловещего перстня, угрюмо наклонив лобастую голову и, даже не глядя в сторону любезного конеобразного человека, переместил сигару из одного угла рта в другой, спросив отрывисто, по–немецки:

– Жить хотите?

Миша непонимающе оглянулся на Трепетова; тот невозмутимо перевел ему вопрос, и тут же ответил грозному собеседнику: да, дескать, не против…

– Условия, – жестко продолжил тот уже по–русски, но с сильным акцентом. – Малейшая ложь означает смерть. Полная правда – жизнь. Кое что мы о вас знаем. И о тебе, полковник, – кивнул он Трепетову, – и о тебе… отравитель…презрительтно сощурился на Мишу, угнетенно отведшему взгляд долу. – Да–да, отравитель! – произнес сокрушенно, но и глумливо, разведя руками.

Человеко–лошадь, с почтением внимавший его словам, откликнулся на иронию начальства, заржав так, что подавился и ему сделалось дурно – схватившись за грудь, он судорожно икнул.

– Ну, условия подходящие? – вмешался в разговор набриолиненный с пробором, бесстрастно выставлявший на зеленом сукне биллиардного стола пирамиду шаров.

– Ну, капнул я ему клофелина, – неожиданно произнес Миша. – Ну и чего?.. Не смертельно же… Зато потом меня по башке кто–то… Череп чуть на фашистские знаки не разлетелся…

– Не «кто–то», а он! – Набриолиненный указал на Трепетова. Затем, прицелившись, толкнул кием шар. Пирамида рассыпалась, и сетки в двух лузах тяжело провисли.

– Грешен, – коротко ответил Трепетов. – Извини, Миша, но на моем месте ты поступил бы точно так же.

– Несомненно, – подтвердил человек с пробором и вкатил дуплет в среднюю и дальнюю лузы. Затем последовал изящный карамболь.

– Сука ты, Леха, – вяло заметил Михаил, не глядя на Трепетова.

Трепетов неотрывно смотрел на биллиард. Два последних оставшихся шара взгромоздились после отточенного удара в набитые сетки, желтея там выпуклостью костяных сфер.

Мастерство игрока, скорее всего, имело и другую ипостась, касающуюся приемов рукопашного боя, стрельбы и владения ножом. Внезапно ему припомнился задержанный китайский шпион, подготовкой которого восторгался весь генералитет КГБ. Шпион, за три минуты изучив содержание газеты «Правда», мог тут же процитировать текст со всеми точками и запятыми; стрелял же он из двух рук, поражая из ста целей все сто. Похоже, под крышей этого непонятного дома тоже находились подобные профессионалы, что Трепетову весьма не нравилось.

– Ну, с этим все ясно. – Набриолиненный, отложив кий, подошел к Мише, покровительственно похлопав его по щеке. Уведите, – обратился он к охране, подтолкнув Аверина к выходу из подвала. – А с вами, – задушевно улыбнулся Трепетову, – придется беседовать долго, с учетом, увы, ваших благоприобретенных навыков…

– Я плохо себя чувствую, – сказал Трепетов. – Вы обещали врача…

Человек с перстнем, вытянув жилистую шею в сторону «кентавра», требовательно щелкнул пальцами.

Тот незамедлительно распахнул дверцы встроенного в стену шкафа, за которыми таилась иная дверь – стальная, с «глазком».

Дверь, весившая, пожалуй, полтонны, повернулась на тщательно смазанных, хромированных петлях и перед Трепетовым открылось просторное помещение, чью обстановку составлял одинокий стульчик, вцементированный в кафельный пол и – стол с набором всяческих медицинских инструментов и ампул…

От ручек и ножек стульчика к полу свисали толстые кожаные ремни…

Трепетова пробрала горячечная дрожь.

– Мы обещали врача? – услышал он за спиной учтивый вопрос. – Через минуту врач будет, мы держим слово. Проходите и – чувствуйте себя как дома.

… Первоначально «Фема» представляла собой тайное общество средневекового ордена тевтонских рыцарей. В настоящем – «Фема» – нацистская террористическая организация, составленная из бывших офицеров СС.

Руководитель новой «Фемы», возглавивший ее в 1945 году – Хорст фон Пфлюгк–Гартунг, один из убийц К.Либхкнехта, во время второй мировой войны, – резидент немецкой разведки в Дании.

Организация действует на территории Европы, Южной и Северной Америки.

Основное предназначение: планомерные убийства германских офицеров, отрекшихся от своих клятв членов СС и сотрудничающих с союзниками.

Особо следует отметить расправы «Фемы» над немецкими военнопленными в лагерях Конкордия (Канзас), Хери (Техас), Тонкаво (Оклахома), Папаго–Парк (Аризона), Чаффи (Арканзас).

Члены «Фемы» считают себя боевой частью тайного ордена германских властителей, ныне оказавшегося в подполье. Многие из членов «Фемы» – воспитанники «орденсбургов» – специальных академий, созданных в 1943 году для подготовки нацистских руководителей германского генерального штаба.

Из справочных материалов ФБР

ИДЕАЛЬНЫЙ МИР

Пробуждение было тягостным: веки, словно залепленные ссохшейся глиной, отказывались разлепиться; в голове тяжело пульсировала свинцовая боль, и им владело единственное желание: вновь возвратиться в блаженное сонное небытие…

Он почувствовал, как чья–то мягкая, но уверенная рука взла его за запястье; спиртовой холод ущипнул кожу на сгибе локтя, и вслед за тем щекотно вошла в вену тонкая игла шприца…

Сквозь щелочку едва приоткрывшихся глаз он различил размытый овал молодого женского лица и тут же смежил веки, утопая в золотистой волне внезапно и странно нахлынувшего на него не то дурмана, не то сна, услышав напоследок словно сквозь вату:

– Это хорошее тибетское лекарство. Оно быстро нейтрализует отраву. В ней что–то от производных имидазолина…

– Да, к обеду он будет, как новорожденный, мой господин…

Волна, искрясь, властно и нежно подхватила его и потянула в какую–то сияющую, звенящую радостным и торжественным гимном пучину, и он покорно растворился в ее безмятежной, ласковой неге…

Вдруг – жестко клацнул некий переключатель, и Ричард с удивлением обнаружил себя на широкой удобной кровати со спинкой, составленной из концентрических позолоченных дуг.

В небольшой светлой спальне, возле низенького столика, заваленного таблетками и ампулами, сидела в кресле изумительной красоты блондинка с зеленоватыми приветливыми глазами.

– О–у, – сказала блондинка, вставая из кресла. Похоже, господин Валленберг пришел в сознание… – И – с очаровательной улыбкой подойдя к Ричарду, протянула руку, выскользнувшую из полупрозрачного кружева широкого рукава. Представилась: – Глория.

Ноги, кожа, зубки… Сон?

Взгляд глаз напротив как бы смеялся – и печально, и лукаво.

Он сжал нежные, мягкие пальцы…

– Не скрою, – сказал с запинкой. – Вы, Глория, прелестны. А… где, собственно…

– Вы у друзей, – ответила она поспешно, – вам скоро все объяснят. Ваша одежда в шкафу; одевайтесь и – спускайтесь вниз. – Она подняла руку в приветствии, и тут же исчезла за резной ясеневой дверью, оставив после себя лишь тонкий горьковатый аромат духов…

Свою одежду Ричард нашел в шкафу. Натянув брюки, подошел к окну, отдернул легкие занавески и – ахнул, невольно оперевшись ладонями о подоконник: окно выходило в глубокую пропасть, а вокруг – серо тянулся до горизонта горный нескончаемый массив, осыпанный редким снежком.

Где он?

С удивлением открылось, что ни тревоги, ни страха он не испытывает, равно как и привычной потребности в каком–либо анализе происходящего. Красотка Глория сказала, чтобы он спустился вниз? Что же, он спустится вниз.

Внизу, в затянутой гобеленами гостиной, несмотря на самый разгар ясного дня, горела люстра, а окна закрывали черные бархатные гардины, что в сочетании со скользским сиянием паркета и зеркалами в позолоченных рамах производило впечатление некоей заупокойной торжественности.

– Дневной свет режет мои старые глаза, – внезапно услышал Ричард и только тут заметил сидевшего в углу, в темно–вишневом бархатном кресле, сухонького старичка, уставившегося на него бесстрастно–оценивающим взором. Вероятно, вы слышали обо мне, – сказал старичок. – Меня зовут Фридрих Краузе. – И – замолчал, как бы ожидая подтверждения.

– Да, – сказал Ричард. – Вы взяли свои бумаги?

Краузе легонько усмехнулся.

– Взял, взял… Ох, и затеяли же вы вчера веселенькую историю… До сих пор разбираемся…

– Какую историю, где я нахожусь?..

– Не спешите, – оборвал Краузе Ричарда. – Вам уже спешить некуда. И давайте – по порядку. Находитесь вы в Альпах, куда вас перевезли на моем вертолете; среди чудесных видов и свежего воздуха… А вкратце вчерашняя история такова: на вас покушались с четырех разных сторон одновременно. Верх одержали мои люди, и благодарите за это судьбу, иначе уже сейчас военный самолет США совершал бы посадку в районе Вашингтона с господином Валленбергом на борту, закованным в наручники. Желаете выслушать подробности?

– Естественно.

Краузе изложил подробности.

– И… что вы сделали с этим русским полковником и с…

– С владельцем магазина и с боевиком из ЦРУ? подсказал Краузе. – Пока – ничего. Коллегу вашего, думаю, мы отпустим, а вот что делать с русскими постояльцами – зависит от вас. Можете их казнить, можете – помиловать с возмещением вам морального и материального ущерба, они – ребята не бедные, как выяснилось…

– Последний вариант – подходящий, – заметил Ричард. Не понимаю только природу вашей благосклонности к моей скромной персоне…

– Вот! – Из кармана вязаной кофты Краузе достал серебряную цепочку с камнем, и Ричард невольно коснулся рукой груди, только сейчас обнаружив отсутствие кулона.

Краузе рассыпал бесцветный, меленький смешок, глядя на его растерянность.

– Вот! – повторил уже с некоторой долей торжества, передавая цепь Ричарду. – Это – твое по праву.

Камень лег на ладонь, сразу же начав окрашиваться в алый цвет. Краузе смотрел на эту метаморфозу с зачарованным восторгом.

– Милый Рихард… – Голос его дрогнул. – Когда–то… точно также камень отзывался и на мое прикосновение. Но ныне что–то изменилось… Я не знаю… Может, старость, может, я в чем–то провинился, и о н и отвернулись от меня… И вдруг – ты. И – амулет, признавший нового хозяина… Значит, ты – избранный. Ты!

– А кто «они»? – поинтересовался Ричард хмуро. – И о какой избранности идет речь?

– А это, – сказал Краузе, – долгий разговор. Однако, прежде, чем начать его, знай: теперь ты для меня – как сын. Сын и наследник. Амулету же – несколько тысяч лет. И лишь единицы из многих и многих миллионов имеют право носить его и пользоваться его силой. – На мгновение он запнулся: распахнулась белая, украшенная позолоченными лилиями дверь, и в гостиной появилась Глория.

Темно–синее вечернее платье с поясом из тонких золотых колец, кружевные отвороты рукавов, легкие замшевые туфли…

– Представлять вас нет надобности, – констатировал Краузе. – Однако уточню: Глория – моя внучка.

– Время обеда, – произнесла она, обращаясь к Ричарду. Вам следовало бы всерьез подкрепиться.

Словно услышав ее слова, в гостиную вошли две женщиныкитаянки в одинаковых черных брюках и белых блузках, принявшись сервировать стол.

Престарелый Краузе предпочел из поданных блюд отварной рис с тушеными овощами; его примеру последовала и Глория; Ричард же отведал салат из крабов и мясо индейки в кисло–сладком соусе.

– Я не позволяю себе алкоголя, – сказал Краузе, – но сегодня особенный день… – Он покосился на официантку, тотчас наполнившую высокие, с витыми ножками бокалы медового цвета вином. – Я хочу выпить за то, чтобы отныне долгие годы мы каждодневно разделяли совместную трапезу… Прозит!

Глория взглянула на Ричарда и тут же опустила глаза, зардевшись.

Он же, улыбнувшись ей, молча выпил вино, ощущая на себе испытующий, но, одновременно, и доброжелательный взгляд старика.

– Завтра, Ричард, – сказала Глория, не поднимая глаз, мы могли бы с вами покататься на лыжах, если не возражаете. Здесь есть пологий утоптанный склон и подъемник.

– Да, – эхом откликнулся старик. – Завтра. Сегодня нам предстоит долгий разговор.

По завершении обеда в гостиной остались лишь Ричард и Краузе.

– У вас необыкновенно красивая внучка, – заметил Валленберг.

– О, да–а, – согласился старик. – Бедняжка рано осталась без матери и отца, они погибли от рук наших извечных врагов… Воспитывать ее пришлось мне, чем сегодня горжусь. И, не скрою, буду рад, если вы понравитесь друг другу – при том, конечно, условии, если все пойдет по задуманному мною плану, который вы всецело разделите…

– Итак, – сказал Валленберг, – по–моему, мы подступили к самому главному.

– Итак, – сказал Краузе, – вы правы. С главного и начнем. С нынешней ситуации в данном подлунном мире. Ситуация такова: население бесконтрольно увеличивается, энергоисточники иссякают, ресурсы планеты тают, и цивилизация, что не секрет, идет по пути неуклонного самоуничтожения. Концепция выхода из тупика может быть выработана лишь теми, кто обладает реальной властью. В чьих руках ныне она сосредоточена, вы понимаете не хуже меня. Так что же придумано? А вот что: создание мирового правительства. Но вовсе не пародийного ООН. Правительства на духовной масонской основе и на базисе известного вам банковского капитала. Однако генеральная цель деятельности общности банкиров и монополистов – не только голая власть. Как и коммунисты, они хотят утвердить некую сверхзадачу в своей миссии, приближающуюся уже к категории оккультной. Тут я замечу, что коммунизм и капитализм по сути своей во многом одинаковы. И тот и другой строй глубоко антидуховен. Коммунисты уничтожали личность через коллективизм, а дух через провозглашенный материализм, а капиталистическая идея хотя и не отрицает ценность человеческой индивидуальности как таковой, и дает право любому на свободное богоискательство или же сатанизм, однако каждодневно принуждает поклоняться всех золотому тельцу. Романогерманский капитализм менее агрессивен, нежели американский, ибо признает сверхиндивидуальное качество личности, но постепенно европейский капиталистический тип перекраивается, согласно заокеанской модели в человека–биоробота, неотехнократа.