Текст книги "Схождение в ад (сборник)"

Автор книги: Андрей Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Поэтому–то не нужно опасаться исчезновения антисемитизма, ибо сами евреи делают все возможное, чтобы он не исчезал, а разгорался с новой силой. В данном отношении можно полностью положиться на них: пока евреи существуют, антисемитизм никогда не исчезнет.

АДОЛЬФ ГИТЛЕР

ИЗ ЖИЗНИ МИХАИЛА АВЕРИНА

День у Михаила задался горячим: уже ранним утром, страдая от жуткого недосыпа, он выехал в Вюнсдорф, в аэропорт Шперенберг, куда должен был приземлиться самолет командующего, на сей раз перевозивший на борту не высокого военного начальника, а каких–то двух особистов с важными бумагами и – контрабандный груз сигарет, лично Аверину предназначенный.

По дороге, позвонив по радиотелефону в Москву, Миша получил обескураживающую информацию: в самолете находился также представитель криминальной берлинской полиции, о «контрабасе», впрочем, ничего не ведающий, но чье присутствие на воздушном судне создавало некоторые сложности.

В военном аэропорте, ни паспортного контроля, ни таможни, не существовало. Сходи по трапу, выезжай за ворота, и вот тебе – Германия с ее сосисками и пивом. Наладив связи с необходимыми людьми в Москве, Аверин таким образом серьезно увеличил популяцию иностранцев из Юго–Восточной Азии, каждый из которых платил приличные деньги за возможность своего проникновения на территорию Западной Европы. Однако присутствие на борту офицера немецкой полиции, во–первых, не дало возможность переправить в Берлин очередную группу вьетнамцев, а, во–вторых, сильно осложняло перегрузку сигарет в зачехленные брезентом кузова военных машин, должных перебросить контрабанду из аэропорта в Карлсхорст, где те же вьетнамцы, занимающиеся нелегальным распространением курева, уже выплатили Аверину аванс в счет «русского транзита».

Кроме того, на въезде в Шперенберг Миша расставил четыре машины со своими боевиками, обязанными отразить возможное покушение на товар местной банды чеченцев, контролировавшей Шперенберг.

Боевиками руководил переодетый в форму немецкого полицейского бывший гэбэшник Курт. Опыт по части разгона чеченов у него уже имелся.

Мистификация выглядела следующим образом.

К чеченской «братве», дежурившей в машинах около въезда в аэропорт, подкатывали машины другие, за стеклами которых угадывались силуэты крепких парней, каждому из которых Миша платил по пятьдесят марок за участие в спектакле; из головного автомобиля выходил Курт в рубашке салатового цвета с погонами и, представившись на идеальном немецком, начинал проверку документов.

Проверить ему удавалось, как правило, одну машину; остальные мгновенно исчезали в пространстве…

Дело обычно ограничивалось взяткой в тысячу марок; счастливые сознанием того, что избежали неминуемого ареста и депортации, кавказские нелегалы–рэкитеры покидали место засады, и Курту оставалось лишь сопроводить транспорт с контрабандой до Берлина, где коробки с сигаретами грузились в огромный подвал особняка в Карлсхорсте, откуда шустрые вьетнамцы партиями растаскивали его в багажниках своих легковушек по всему городу.

То есть проблема состояла в некоторой задержке груза на летном поле, покуда не уберется с глаз долой германский полицейский, ибо коробки, обычно зачехленные, на сей раз отправлялись внаглую, красуясь надписями, выдававшими их содержимое. В дело могла вмешаться армейская контрразведка, чьи представители зачастую крутились в аэропорту, а выяснение отношений с данными представителями означало дополнительные финансовые затраты.

Кроме того, сигареты отправлялись на основе бартера; самолет должен был принять на борт для обратного рейса несколько ящиков с газовым оружием и арбалетами.

Операция, как сформулировал для себя Миша, в очередной раз стоила ему «куска оторванного здоровья», однако прошла на удивление гладко, и вскоре он, запыхавшийся не столько от долгого пути из пригорода, сколько от пережитой нервной нагрузки, уже открывал металлическую решетку, зачиная новый торговый день в своем «военторговском» магазинчике.

Сигареты из подвала особняка вьетнамцы решили забрать под покровом тьмы, поздним вечером, ибо в дневное время боялись бдительных немецких патрульных, особо внимательных к находящимся за рулем иностранцам азиатского происхождения.

Решетка распахнулась, скрипнув петлями, Миша привычно встал у кассы в ожидании армейского покупателя, размышляя, что на носу уже Новый год, а, значит, подошла пора заготовить уйму пиротехники, сулящей ему немалую прибыль, ибо фейерверк в Берлине в течение новогодней ночи – неизменная традиция; как вдруг вошел в магазин странный человек в дорогом длинном пальто, и чем–то глубоко чужим и далеким от этого человека повеяло; и ощущалась в нем сила внутренняя и физическая: взглд уверенный и бесстрастный, лицо – здоровое и жесткое; крепкая шея, широкие плечи, и даже бицепсы основательные угадывались за просторными рукавами… Нет, не славянского происхождения был человек этот, как бесповоротно Михаил уяснил, но, в то же время, удивительным показалось Аверину, что различает он и какую–то нехорошую печать на лике вошедшего; печать, служителям закона соответствующую…

«Ну – настоящий полковник», – вспомнился Мише фрагмент из популярного шлягера.

Брезгливо осмотрев достопримечательности магазина, вошедший спросил по–русски:

– Аверин – вы? – Да…

– Занимаете особняк здесь?..

– Да…

– Документы!

И Миша, словно укушенный залезшим под рубаху насекомым, полез куда–то глубоко за пазуху, извлекая свой замечательный синий паспорт постоянно проживающего…

– Так–так, – произнес зловещий посетитель, с вниманием документ изучая. – Ключи от особняка, надеюсь, у вас?

– Так точно… – просипел, встрепенувшись, Миша, всем видом выразив глубочайшую заинтересованность и готовность номер один. – А в чем, собственно, дело?..

Уже представился обыск подвала, опись сигарет, наручники, «попадалово» на умопомрачительную сумму…

– Дело в том, – спокойно пояснил незнакомец, – что владелец особняка – я.

– Ага, – сказал Михаил озадаченно.

– Вот и «ага». – Незнакомец помедлил. – Меня зовут Рихард Валленберг. Я живу в Америке, а дом, который вы заняли, принадлежал моему отцу. Я справлялся у местных властей, и теперь имею точную информацию и о вас, и о ваших перспективах по пребыванию в данном помещении. Не скрою: перспектив у вас нет. Те бумажки о ремонте, которые вы предъявили, обернутся в случае вашей настойчивости лишь обвинением вас в мошенничестве: достаточно элементарной экспертизы, а она будет в итоге проведена за ваш счет…

– Спокойно! – перебил Миша, с облегчением уясняя, что обыск и наручники покуда еще ему не грозят. – Все понял, готов к диалогу. Здравствуйте, господин Валленберг! – И он протянул собеседнику руку, ощутив цепкое пожатие тренированных, наверняка, в приемах единоборства пальцев. Вы не против совместного завтрака? Тут буквально в пяти минутах хода есть забегаловка возле Эс–бана… Фирменное блюдо: шницель с грибами, рекомендую. Я – угощаю. Как?

– За себя я плачу сам, – сказал Валленберг. – Обычно так дешевле выходит. Но позавтракать не откажусь.

Вскоре они сидели в уютном кафе возле метро; Михаил налегал на пиццу с креветками, а Ричард разделывался со шницелем, убеждаясь, что тот и в самом деле приготовлен с изрядным мастерством.

– Предлагаю вариант, – говорил Аверин. – Пока идет оформление документов, то–се, поживем в домике вместе. Я на первом этаже, вы – на втором… Места хватит. К тому же, там моя мебель, холодильники, микроволновая печь…

– Вы можете все это забрать, – резонно заметил Ричард.

– А ремонт? Какой–никакой, но был же, так?..

– Мы возвращаемся к тому, с чего начали.

– Ну… мне надо время, чтобы съехать, понимаете? К тому же, дом вы наверняка засадите… если в Америке живете…

– Стоп, – перебил Ричард. – Давайте начнем с другого. Вам негде жить? Хорошо, оставайтесь. Что там на втором этаже?..

– Кабинет, холл, спальня… Вам понравится.

– Ладно. Будете платить мне арендную плату.

– Сколько? – напрягся Аверин.

– Тысяча марок.

– Моя фамилия – не Рокфеллер, – заметил Михаил с неоспоримой справедливостью. – Да за тысячу марок я…

– Не хотите – не надо. – Ричард отхлебнул горячий черный кофе. Пожал плечами.

– Ну… хотя бы восемьсот…

– Тысяча марок – очень справедливая сумма. И вы это знаете не хуже меня.

Миша почувствовал, что за горло его держат стальные руки.

«Эсэсовец, бля…» – дал он собеседнику не очень лестную мысленную характеристику, но вслух же выразил вежливое, пусть и вялое согласие.

После завтрака поехали осматривать особняк.

Второй этаж хозяину понравился: просторный кабинет, гостиная с телевизором и баром, туалет и душевая, отдельный вход…

Осмотр первого этажа, согласно договору, являвшегося отныне временной вотчиной Михаила, носил характер чисто экскурсионный, после чего настырный домовладелец пожелал осмотреть подвал, и вот тут–то Мише пришлось поюлить, сославшись на отсутствие ключей, поскольку засвечивать объемную контрабанду перед посторонним лицом не следовало.

– Когда будут ключи? – последовал логичный вопрос.

– Дня через три… Партнер уехал во Францию за товаром, увез с собой всю связку, зараза… Да и чего там в подвалето? Мое барахло, коробки разные…

– Подвал мне может пригодиться, – прозвучало непреклонно. – Так что барахло придется вывезти.

Миша почувствовал, что лишается замечательного складского помещения, что удручило его всерьез.

– Хорошо, за подвал буду платить отдельно…

– Обсудим данный вопрос, после того, как помещение будет очищено, – отрезал американец арийского происхождения и направился вверх по лестнице, ведущей на его территорию.

Мише оставалось только скрипнуть зубами, выражая немое негодование. К тому же, он просто терялся в догадках, каким образом вывезти сегодня ночью из подвала сигареты, незаметно проведя такую операцию в присутствии нежелательного свидетеля.

К прилавку магазина он вернулся в состоянии взвинченной озлобленности, с ходу послав куда подальше одну из офицерских жен, принесшую обменять купленный ею накануне дефектный магнитофон.

– Ну, сука, достали! – высказался он в сторону двери, куда шмыгнула перепуганная его агрессивными матюгами клиентка. – Вот ведь народ, бля! – И – запустил «говорящим зеркалом», откликнувшимся на вибрации гневного его голоса елейным признанием в любви, – в стену, осыпавшуюся ветхой штукатуркой.

БЕРЛИН. ПОСОЛЬСТВО РОССИИ

Декабрьским утром в российском посольстве, расположенном на просторной Унтер ден Линден, выходящей к желтым колоннам Бранденбургских ворот, появился ничем не примечательный человек в дубленке и в шерстяной кепочке; миновал очередь, сидевшую в приемной в ожидании нотариальных заверений различного рода документов, и спросил у девочки–секретарши, каким образом он мог бы встретиться с начальником службы безопасности данного учреждения.

– По какому вопросу? – спросила девочка.

– По крайне серьезному, – ответил посетитель.

Девочка сняла телефонную трубку, и через пару минут в приемную вошел необходимый человек, сухо осведомившийся – чем, собственно, может служить…

– Надо поговорить, – ответил посетитель неопределенно, после чего был препровожден в отдельный кабинет.

Там, водрузившись в кресло за канцелярским столом, ответственное за посольскую безопасность лицо, изрекло:

– Слушаю!

Однако выслушать ничего конкретного чиновнику не довелось, ибо, даже не удосужившись кепочку с головы снять, или же дубленочку расстегнуть, неизвестный намекнул, что поговорить ему необходимо с лицами, ответственными за деликатные стороны дипломатической деятельности, после чего, несколько секунд посвятив напряженному раздумью, позвонил начальник в ведомые ему инстанции, откуда явился сухонький лысенький человек, которому незамедлительно командное кресло за столом было предоставлено.

Но и с лысеньким ничего не стал обсуждать посетитель, а, положив на стол конверт без каких–либо надписей, произнес:

– Ознакомьтесь.

И, не попрощавшись, вышел.

Дипломатические сотрудники синхронно перевели взгляды с конверта на опустевший стул. На его кожаной подушке, обрамленной головками обшивочных гвоздей, виднелась отчетливая вмятина, оставленная ягодицами неизвестного посетителя…

А посетителем же был псевдо–агент бывшего полковника Трепетова – Виктор.

Виктор не хотел платить умопомрачительную сумму взятки разложенной коррупцией разведке, рассудив: после его заявления, которое прочтет, наверняка, не один начальник российских спецслужб, возникнет закономерный скандал. И уж что–что, но его, Виктора, после такого скандала, никто никаким немцам никогда не сдаст. Скорее всего, его попросту постараются забыть, тем более, какую ценность он собой представляет? Нулевую. Вони же от него…

«Насрем в большой вентилятор!» – решил он дерзко и мстительно.

Профессионал Трепетов совершил ошибку, не разъяснив дилетанту, насколько рискованным мог оказаться подобный ход: угоди заявление Виктора в руки информатора германской разведки, или к мерзавцу, искушенному, как на чужих костях делать карьеру и деньги, кровью бы оплатилась каждая строка написанная, но в данном случае сработал принцип везения, и уже вечером в Москве данное заявление внимательно прочитали, приняв по нему мгновенное оперативное решение…

Вслух – сопровожденное матерным генеральским комментарием, относящимся к личности изменника Трепетова.

Конец же комментария был таков:

– Когда это… «Мерседес» через Шперенберг будут отправлять, то… багажник там просторный, да?.. Но – чтоб не обделал, отвечаешь!

АЛЕКСЕЙ ТРЕПЕТОВ

Сквозь сонное забытье Трепетов расслышал шорох раскрывшейся двери, глухое фарфоровое звяканье посуды и, приоткрыв в истоме глаза, увидел коридорного.

Не глядя в его сторону, тот поставил на бюро поднос с завтраком и вежливым молчаливым призраком скользнул обратно к двери.

Это утреннее пробуждение Трепетов наконец–то воспринял как явь, он уже несколько раз просыпался нынешней ночью, словно в бреду постигая, что снова находится в Европе, а не в Гималаях, куда улетал развеяться на неделю, и виделся ему сон: луга в разноцветье диких цветов, теплый медовый воздух, напоенный пыльцой, тишина легкого ветра, птичий щебет в высокой пушистой хвое кедров, стволы их, розово и округло убегающие в синь неба, отбеленную сахарными головами вершин на горизонте. Безвременье созерцания чуда.

Вечера он проводил в подвале ресторанчика, за пологом из цветочных гирлянд с томным запахом жасмина, где душно тлели палочки благовоний и дымились на черных тумбах столов горячие пиалы с местным целебным чаем, – душистым, терпким и солнечным.

Но вот экзотическая сказка позади и вновь он в зимней серой Германии…

Встав с кровати, поднял жалюзи на окне.

За толстым оконном стеклом стоял лес, окруживший аквариум отеля: вековые сосны в смерзшейся пене снега, чья чащоба тянулась к робкой просини горизонта, где дотлевали редкие звезды и сквозь длинную рваную брешь восхода косым пучком исходили застывшие лучи.

Он намеренно остановился в этом предназначенном скорее для лыжников отеле, расположенном в отдалении от Берлина, ибо последнее время мучило его какое–то неосознанное беспокойство. Виктор явно затягивал с выплатой денег, ссылаясь на недобросовестность кредиторов, что рождало подозрения: а не способен ли подопечный выкинуть какой–либо трюк? Но какой?..

Данные банковского счета, куда деньги должны перевестись, Трепетов отослал ему по факсу, решив исключить всякие очные контакты, и на всякий случай обронил, что находится в Венгрии, откуда и будет держать связь.

С усилением прессинга на Виктора он покуда не спешил, решив для начала кое–что из его уверений, касающихся финансовых затруднений, проверить. В частности, тот заявил, что один из его компаньонов – некий Миша Аверин, содержавший магазин в Карлсхорсте, обязался поставить ему водку для воинских частей, но с исполнением контракта тянул, хотя получил предоплату в сто тысяч долларов.

Позавтракав, Трепетов сел в арендованное «Пежо» и уже через полтора часа парковался напротив магазинчика, выжидая момент, когда из торгового зала уйдут покупатели.

Хозяин заведения стоял возле кассы, отсчитывая сдачу какомуто лейтенантику, державшему в руках коробку с дешевой автомагнитолой, пятачок возле магазина пустовал, и Трепетов уже взялся за ручку дверцы, намереваясь покинуть автомобиль, как вдруг замер, потрясенный внезапным открытием…

В направлении магазинчика шагал… Ричард Валленберг. Или мерещится? Но это лицо ныне он вспоминал чаще, чем лицо родной матери или жены… Безусловно Валленберг! Но откуда? Зачем?

Между тем американский шпион уверенно прошел в магазин, осмотрел витрины и – обратился к Михаилу, суетливо полезшему в карман за документами. После последовал короткий разговор, дверь магазина замкнулась на ключ, и Миша, что–то горячо объясняя невозмутимо выслушивающему его Ричарду, отправился вместе с ним в сторону станции метро.

Трепетов наблюдал за их удаляющимися спинами в зеркальце заднего обзора.

Вот так номер… Он сидел, размышляя, каким ветром могло занести сюда офицера из Лэнгли. Прошел час, но придумать сколь–нибудь стоящей версии он не смог.

В течение же этого часа мимо машины Трепетова наряду с многочисленными российскими военнослужащими прошел известный поэт–пародист, затем – двое эстрадных певцов, популярная киноактриса, а также главный редактор одного из каналов центрального телевидения, известный миллионам зрителей.

Судя по всему, в этом Карлсхорсте можно было встретить целый паноптикум выдающихся личностей российского происхождения.

И тут Трепетова осенило!

Просматривая когда–то личное дело Ричарда, он наткнулся на донесение из Берлина, указывающее, что, в восьмидесятых годах, Валленберга–старшего, туриста из США, прибывшего на территорию ГДР, усиленно в районе Карлсхорста «пасли», хотя никаких противоправных действий тот не совершал, но прогуливался по местным улочкам достаточно долго… Может, жил здесь когда–то? Но если жил и имел дом, либо квартиру, тогда Ричард – законный наследник недвижимости… Или что–то тут еще?..

С другой стороны, покуда здесь стоят российские военные части и пусть номинально, но все–таки, действует разведка и контразведка, появиться в этих краях без согласования со своим начальством агент ЦРУ не имеет права. А он, Трепетов, серьезно сомневается в праве свободного выезда господина Валленберга не только в дальнее зарубежье, но даже и в какуюнибудь соседнюю Канаду, глубоко дружественную США…

Значит, Ричард – в бегах? Но каким образом…

Додумать Трепетов не успел – в магазин с удрученным видом входил Михаил Аверин. Следом за ним в дверь проследовала какая–то дама – видимо, из местных гарнизонных обитательниц, кто, как ошпаренная, буквально через минуту выскочила из помещения вон. Вероятно, хозяин магазина пребывал в дурном расположении духа.

Это Трепетова не смутило. Профессиональный психолог, он знал, что человек в возбужденном состоянии представляет собой неиссякаемый источник информации. Вопрос – как к источнику подойти…

И, плотно захлопнув дверцу «Пежо», он направился к неприветливой торговой точке, испытывая чувство начинающейся сложной игры, которой столь не хватало ему на умиротворенных просторах божественных экзотических Гималаев…

– Здравствуйте, Миша, – обратился Трепетов с дружелюбнейшей интонацией в голосе к насупленному Аверину. Зовут меня Алексей, – он протянул руку, – живу в Дюссельдорфе, мне вас рекомендовали люди из «АББЫ»…

«АББА» – крупный торговый склад, отоваривавший практически всех турецких, югославских и русских торговцев, был Аверину, конечно же, известен.

– Так, – сказал Михаил с некоторой долей заинтересованности.

– Мне сказали, что вам можно предложить водку оптом…

– Какую, цена, условия поставки… – произнес Миша заученно.

– «Смирнов», «Гробачев»…

– Как–как?.. «Гробачев»? Надо запомнить. – Аверин, справляясь с довлевшими над ним отрицательными эмоциями, выдавил из себя принужденную усмешку.

– Но прежде, – продолжил Трепетов, – надо бы договориться о соблюдении некоторых правил… Может, я влезаю в местную тусовку, а мне не хотелось бы неприятностей… Я слышал, вы уже работаете с Виктором по данной теме… То ли он вам поставляет товар, то ли – вы ему…

– С каким–таким Виктором? – нахмурился Аверин. – С Кудамма, что ль?.. С пастью перекошенной?

– Ну да…

– Во, лепят! – искренне возмутился Аверин. – Да я с ним – «здрасьте–прощай», какая водка! Где он берет, там и я, вся разница в отдаче, в клиентуре. Мне он – по фигу, никаких дел, вообще… Ты и ему предложи, меня не касается…

– Ну… – замялся Трепетов, – ему–то я ничего не предложу; меня как раз и настораживало то, что вы якобы с ним связаны, поскольку репутация у него…

– Да знаю его, – сказал Михаил. – Козел! Кроила гнилая. Не человек, а дракон, бля!

– Может, поужинаем вечером? – предложил Трепетов. Чего мы здесь, в магазине, тереть будем? Я угощаю.

– Давай, – кивнул Миша. – А ты здесь–то где проживаешь?

– По отелям, – вздохнул Трепетов. – Бизнес, расходы… Это я в Дюссельдорфе – король… А тут… У тебя–то, небось, дом, никаких проблем…

– Дом! – сказал Миша со злобой. – Был дом, да вышел сегодня… Хозяин заявился, сука! Права качает…

– Наследник? – спросил Трепетов участливо.

– Ну! Традиций СС!

– Они такие… – вставил Трепетов осторожно. – Хрен договоришься. Немцы – одно слово! Что, выгоняет?..

– Да нет… Пока – объявил аренду. А сам на второй этаж вселился, волк!

– Слушай, – оживился Трепетов, – а ты бы себе жильца взял, да и отбил бы аренду… У тебя сколько комнат?..

Миша с любопытством поглядел на собеседника.

– Отбил бы… – повторил с задумчивой иронией. – Он мне две штуки за все про все влупил… Кто их заплатит? Если придурок только… Мне–то деваться некуда, у меня склад в подвале…

– Ну… лично я бы за шестьсот марок комнату бы снял, сказал Трепетов. – В Берлине мне еще крутиться… Дорого, конечно… Но за шестьсот… да.

– Но тогда – так, – подвел Миша итог. – Будешь как бы моим братом. Приехал в гости из Москвы, понял? Деньги вперед.

– Так мы сегодня ужинаем?

– Без вопросов!

РИЧАРД ВАЛЛЕНБЕРГ

Русский парень, поселившийся в доме, симпатий у Ричарда не вызвал. Глаза – зеркало души, выдавали в нем продувную бестию, живущую здесь, в Германии, благодаря каким–то полукриминальным операциям, должным завершиться с уходом русских войск; так что плутоватый Миша был явным временщиком, ничего общего со страной своего нынешнего пребывания не имевшим.

Аверин пожаловал в апартаменты Ричарда поздним вечером.

С ним был еще один человек – плотного сложения, светловолосый, возраста сорока с лишним лет, и в лице человека угадывались черты некоей интеллигентности, хотя взгляд его разноцветных глаз – один был серым, а другой карим, – Ричарду не понравился: сквозила во взгляде том кака–то стылая оценивающая настороженность, присущая опытным полицейским профессионалам…

– Вот – ключи от подвала, – радостно сообщил Миша, передавая Ричарду связку. – Мои «партизаны» все барахлишко вывезли… Так что – работаем ударными темпами… Хорошо, брат сегодня вернулся, у него–то и был второй комплект. – Он кивнул на незнакомца, который незамедлительно представился глуховатым, спокойным голосом:

– Алексей.

– Родной брат? – спросил Ричард невозмутимо.

– А?.. Двоюродный.

– И… Он тоже здесь… проживает?

– Да, – ответил пройдоха Михаил таким тоном, будто бы даже и удивился этакому вопросу. – Здесь. Вместе со мной… Но мы же отдельно, вам не мешаем… А потом он тут временно…

– Где–то недели две, – вставил незнакомец. – Надеюсь, что на улицу не выставите?

Последнюю фразу он произнес на чистом, без малейшего акцента, немецком. Затем спросил уже по–английски:

– Не забыли язык предков?

– Язык предков я изучал, – отозвался Ричард по–русски. – С помощью папы. На улицу я вас не выставлю, живите…

– Мы тут подумали, – вклинился Миша, – хорошо бы отметить знакомство, как?.. Ужин стынет, прошу к столу…

– Я только что из ресторана, – слукавил Ричард, твердо для себя решивший ни в какие неофициальные контакты, влекущие за собой о т н о ш е н и я, с фамильярным и скользским торговцем не вступать.

– Ну, хотя бы отметим… – поддакнул полиглот Алексей.

– Алгоколь не употребляю, – отрезал Ричард. – Извините. – И – отправился в подвал.

В прохладном каменном мешке подземелья он долго искал выключатель, покуда висевшие по углам светильники в зарешетчатых колпаках не озарили кирпичные, старой кладки стены ровным тускловатым мерцанием.

Пыльный затоптанный пол в обрывках упаковочной бумаги, пластиковые крепежные ленты…

В подвале, судя по всему, ничего не реконструировалось; остались даже дубовые подставки от тех бочек с вином, о которых упоминал отец…

Да, вот здесь–то и отсиживался он почти полвека назад, бедняга…

Ричардом овладела тоскливая грусть… Отец. Последний родной человек. Ушедший безвозвратно. Боже, теперь никого… Один. Впрочем, он еще не так стар…

Он прервал размышления, внимательно всмотревшись в плиты пола. Которая из них?.. Многолетняя грязь, забившая стыки, не позволяла даже различить, где кончается одна плита и начинается другая.

Тут еще предстояло поломать голову…

Он пожалел, что согласился на аренду, поддавшись на уговоры этого жулика, оккупировавшего первый этаж… Раскопки в подземелье могли натолкнуть постояльцев, не внушавших Ричарду ни малейшего доверия, на ненужные размышления.

Впрочем, завтра он вполне справедливо заметит, что оставшийся в подвале мусор – свинство, а после – с вызывающим видом затеет уборку – достаточно оправданную после высказанных претензий.

Он поднялся к себе наверх, зажег настольную лампу и уселся за письменным столом в кабинете, поневоле задумавшись о своих русских соседях, сидевших сейчас за поздней трапезой. Кто они? Осколки варварской империи, вклинившиеся в податливое тело Запада?

Ричард вспомнил, как один из аналитиков ЦРУ, уверял его, что падение «железного занавеса» обязано послужить причиной немедленного его воссоздания уже со стороны всех цивилизованных стран, должных уберечь себя от вторжения Гогов и Магогов, чьи агрессивные орды, рожденные на земле «тьмы кромешной», согласно древним источникам, заполонят весь мир, неся ему разрушение и погибель. И произойдет это на закате человеческой цивилизации.

Неужели столь близок такой закат?

Аналитик, выражавший в данном случае мнение субъективное, утверждал, что дата конца света не за горами, и находится, возможно, на грани нынешнего и грядущего тысячелетий.

– Насколько я помню Евангелие, – заметил на такое утверждение Ричард, – о дате финала не знают даже Ангелы…

– В общем–то, и не в дате дело; дата, – своеобразная привязка по времени, – прозвучал ответ. – А время, придуманное человеком, на исходе его существования поглотит Вечность, которая не знает никаких дат…

Аналитик утверждал, что падение советской империи – один из признаков эсхатологического процесса, логически завершающего цикл последней человеческой цивилизации. Государство рабов, говорил он, – высшая степень эволюционной общественной деградации, постепенно сметавшей государственность жрецов, воинов и торговцев, – то бишь, рабовладельцев, феодалов и капиталистов. И отринувшая все свои духовные и религиозные ценности в семнадцатом году Россия виделась ему обреченной заложницей неизбежного исторического финала, предопределенного свыше. Как, впрочем, и Китай, и иные их коммунистические сателлиты.

– Но ведь Россия, – возражал Ричард, – знавшая лишь зачаточный капитализм, сегодня – на пути к его возрождению…

– Это – противоречит всей логике цикличного общественного развития, – утверждал оппонент. – От хаоса Россию спасают ее неисчислимые покуда богатства и привычное умение практически каждого ее обитателя воровать и подворовывать. Посему еще какое–то время на плаву продержится странный конгломерат, сочетающий в себе коктейль всех исторических формаций. Конгломерат с полузатертой, но все–таки различимой эмблемой серпа и молота. Инфернальным символом.

– Почему – инфернальным? – спросил он доку–аналитика не без интереса.

– Наука о символах – наука для избранных, – ответил тот. – И один из постулатов при выборе символа для миллионов – его неассоциативность с понятиями оккультными. Вот тебе серп и молот, олицетворяющие благородный труд человека на земле. Но если бы так! Серп аналогичен косе – образу смерти, орудию Сатурна–Кроноса, погубителю бытия. Молот же – крест с оборванной вертикалью – та же смерть и безысходность, ибо продолжение его означало бы выход ввысь, а тут указывается лишь путь снисхождения в перспективу Ада. Где, согласно античным легендам, тем же молотом орудует Гефест… В Москве, кстати, стоит замечательный памятник коммунизму: колхозница с серпом и рабочий с молотом. В них весь Ад – с его пламенем страдалищ и холодом смерти. Кто, интересно, вложил такую идею в голову автора? Загадка! А сам герб страны… Это же просто торжество демонизма!

– А что там особенного? Колоски, земной шар… Очень мило.

– Там есть солнце.

– Ну, солнце.

– Но располагается оно не над милым земным шаром, а под ним. Это – древний символ огня ада, так называемое «солнце черной полуночи». Я могу еще объяснять тебе про точку зимнего солнцестояния, олицетворяющую апогей космической зимы, что родила языческие новогодние мистерии…

Ричард тогда спешил, и собеседника не дослушал; потом, в кутерьме служебных дел они общались на темы конкретные и сиюминутные, а вот теперь он сожалел, что общение отныне уже невозможно, и он не услышал, вероятно, весьма много не только любопытного, но и полезного…

Извилист путь человеческой мысли. Образ эмигранта из России отчего–то дал Ричарду повод задуматься над тем, о чем, наверняка, его соседу по дому размышлять попросту не полагалось согласно сверхзадачи его миссии на этой земле; сверхзадачи, ведомой лишь Творцу…

Собственно, сверхзадачи всех миссий людских определялись и определяются отнюдь не их исполнителями.

Проснувшись, Ричард позавтракал клубничным йогуртом, выпил две чашки кофе и спустился в сад, – подышать утренним морозным воздухом позднего декабря.

В отдалении, в русской воинской части, мерно гудели разогреваемые танковые дизели; случайные снежинки осыпались из серенькой мглы низкого неба; Карлсхорст был мрачен и пуст.

Вход в дом со стороны заднего двора был открыт, Ричард заглянул в дверной проем и вдруг – услышал голос Михаила, донесшийся из глубины расположенного поблизости подвала…

Дверь в подвал со вчерашнего вечера он намеренно оставил незапертой, чтобы тем самым развеять возможность каких–либо подозрений относительно природы его особого интереса к данному помещению, и теперь под каменным сводом застал своих постояльцев, вооруженных швабрами.

– Вчера не успели марафет навести, – сказал Миша. – Но лучше поздно, чем никогда, как у нас говорят… В России, то есть.