Текст книги "Цена свободы (СИ)"

Автор книги: Андрей Прокофьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

  Не сразу, кажется, когда оказался здесь в третий раз, и когда увеличилось время пребывания, тогда Егор дал название, пространству собственного спасения, назвав это закутком. Но ведь не с первого раза, и даже может, было не третье пребывание, может, случилось это гораздо позже, но именно тогда, когда появились частички осознания, проблески ощущений – все то, чего он был лишен, не осознавая, находясь в полной, непроницаемой тьме. Просто не был, он просто не существовал.

  А должен ли был попасть сюда? Это был первый вопрос, который поставило перед своим хозяином сознание. Должен ли? Или произошла ошибка. Кто-то, что-то не предусмотрел, кто-то до конца не сумел продумать технологию, или просто недосмотр, банальная халатность. Совершенно естественно, что Егор не имел ответа на свои вопросы. Никто не мог ему их дать. Никто и никогда даже не попробует этого сделать. А значит, ответы на все вопросы нужно искать самому, благо, что пространство расширилось. Значительно хуже было со временем. Эта штука совсем не поддавалась определению и пониманию. Когда и как ему удается оказаться в закутке. Почему, и какая сила возвращает обратно в полный, непроницаемый мрак, и какова связь между двумя сущностями. Часто казалось, хотелось думать, что, несомненно, иначе ничего этого не было вовсе. А так, выходит, случилось чудо, и через какой-то временной отрезок, он уже мог перемещаться на расстоянии более трех метров, он восстановил возможность осязать запахи, он свободно мог размышлять. Пусть не было ни одного звука. Не было очертаний предметов. Но отлично слышал самого себя. Он смог бы увидеть, если бы темнота спасительного закутка предоставила какой-нибудь предмет, а так, лишь оттенки и монолитные преграды, но это уже зрение, может еще лучше, обостренное зрение.

  И всё же, сколько времени? И нужно ли это определение? В темноте – нет, нет никакого смысла. Но здесь, в пространстве собственного мира – здесь осознание необходимо. Ведь тогда возможным стало бы упорядочить процесс, можно было бы что-то с чем-то связать, что-то от чего-то предположить. Принять течение времени обычным образом? Как бы здорово это было. Но нет, ужас заключался в том, что и это было недоступно. Солнце, его движение, лишь в памяти, лишь насущная часть воображения.

  Что может быть более страшного. Разве когда-нибудь задумывался об этом. Что значит находиться вне времени, если сохраняется сознание, не желающее принять подобного расклада. И все объяснения: что время продолжает свой ход, не дают никакого успокоения. Как оно идет? Сколько его прошло? И каково твоё место? Где ты сейчас? На каком отрезке, в прошлом, в будущем, или всё остановилось между несколькими минутами. Одна из которых имела место, когда шприц с вредоносным веществом впился в вену, а другая, когда сознание начало стремительно ускользать прочь, оставляя всё больше и больше места наползающему мраку. Может, как-то иначе, только спустя неосознанный интервал, закуток превратился в полноценную комнату, и наконец-то Егор увидел контуры своего мира, где самая дальняя стена включала в себя дверь. Настоящую, из железа, закрытую, один в один похожую на ту, с которой всё началось...

  ...Очень осторожно, ощущая сильное сердцебиение, Егор потянул дверь на себя, а когда она подалась вперед, то испугался. От чего-то не покидала уверенность в том, что дверь заперта, что много, много лет никто её не открывал, а тот, кто сделал это последний раз, очень давно исчез с земной поверхности, переместился вниз, найдя себе приют на одном из городских кладбищ.

  Далее сильный скрип врезался в мозг, добавил испугу и напряжения, и Егор отпустил дверную ручку. Думая, что дверь сейчас с огромной силой, стукнув металл об металл, вернется на своё место, но этого не произошло. Дверь осталась в таком положении, в каком её и оставил Егор. Перед ним была щель размером пять-шесть сантиметров. Неестественность застряла посередине сознания: если с таким усилием я тянул её, то почему она не возвращается назад, ведь её ничто не удерживает. Егор глубоко выдохнул, отошел на метр назад, после чего тревожно оглянулся. Вокруг никого не было. Лишь загадочный пейзаж развалин старинного здания, к которому уже имел возможность привыкнуть. Под ногами куча кирпичей, которые являлись его работой. Это он в течение нескольких дней, с помощью молотка, разбирал кирпичную кладку, увидев через небольшое отверстие, что за этой стеной имеется небольшая, темная ниша. Всё было следствием. Не казалось странным то, что он уже знал об этом. Но всё равно подкашивались ноги, сдавливало внутри, голова боролась с неприятным кружением доводов и мыслей.

  Какая разница, возвращается дверь на место или нет. Не от того исступление переходит в нервную тряску, совсем не от того, причина происходящего в другом, в том, о чем сейчас было даже страшно подумать. Но ведь потянуло сюда, когда, как казалось, в этом уже не было никакой нужды. Ведь роман был практически закончен. С гордостью можно было подправлять недочеты, с ощущением мало объяснимой эйфории, нужно было готовиться к работе над чистовым, окончательным вариантом. А потянуло сюда, и где-то маячило, что это необходимо для полного утверждения и осознания. Оказалось, что нет. Невероятное играя своим превосходством, предложило продолжение. События, описанные в романе, не захотели оставаться лишь в нём. Сейчас, отложенной секундой, они собирались предстать перед автором в реальности. Сознание же металось от непередаваемого ужаса, только от этого страшно было открыть уже образно открытую дверь. Там за дверью Егора ожидал тот мир, который он придумал, который был его детищем.

  «А если нет, если я не создавал его. Если он сделал это сам, используя меня. Если я всего лишь жалкое орудие в руках чего-то страшного, но почему страшного? Ведь данный мир, он, напротив, мир справедливости и счастья, он тот мир, о котором лишь можно мечтать, он то, от чего нельзя отказаться» – металось в сознании Егора, и он еще раз осмотрелся по сторонам.

  «Но я боюсь, я боюсь того, как встретит меня моё же творение. Вдруг захочет оставить меня у себя. Я же где-то читал о подобном, если это так, то это неприемлемо. Уйти и не смотреть, вернуться к рукописи. Глупо, всё одно преодолеть искушения не удастся».

  Егор вновь взялся за грубую металлическую ручку. После реальностью стала долгая пауза, продлившаяся никак не меньше минуты. Затем, Егор, закрыв глаза, со всей силой потянул дверь на себя. Поток чужого воздуха окатил с ног до головы. Инородный шум поглощал слух. Страх не позволял открыть глаз. Егор не решился, он сделал самый важный в жизни шаг с закрытыми глазами. За спиной сильно и громко стукнула закрывшаяся дверь.

  3.

  – Значит, вы Егор Евгеньевич не хотите добровольно предъявить черновики вашей антигосударственной книжки – произнёс следователь, по фамилии Возков Виктор Андреевич.

  Просторный кабинет находился на первом этаже солидного здания в самом центре города. На крыше здания красовался огромный трехцветный флаг. Выше входного портала имелся герб государства, рядом символика находящегося здесь ведомства. Окна были большими. Лестницы широкими, каждая из них была покрыта ковровой дорожкой, поэтому шаги в управление госбезопасности были неслышны. Ровно то же самое можно было сказать о словах, о делах, о людях, о судьбах, и о многом, что всегда притянет к безысходной обреченности.

  Ниже имелся колоссального размера подвал, еще ниже второй ярус, далее третий ярус подземного помещения, но он к этому времени использовался редко, от того люди бывали там нечасто. Зато ходило множество слухов о том, что именно на этом уровне есть три камеры, в которых убивают, из которых, пользуясь подземной галереей, трупы вытаскивают в другой подвал, что в здании через дорогу, а оттуда увозят в те места, о которых можно услышать много легенд, но нельзя найти ни одного подтверждения.

  Егор не попал на третий ярус. Ему повезло, и второй ярус его не затронул. Содержали Егора на первом этаже подземелья, в обычной одиночной камере. Без права свиданий, переписки, и тому подобного.

  – У меня нет, и никогда не было никаких черновиков. Я сразу писал книгу начисто – опустив голову вниз, произнес Егор.

  – Прекратите врать. Та рукопись, которую мы изъяли у вас, является переписанной, выведенной начисто. Или вы думаете, что мы ничего не соображаем, что у нас нет экспертов по подобным вопросам. Еще раз спрашиваю, где черновики вашего учения? – очень спокойно произнес Возков.

  – Их нет, я имел ввиду, что походу переработки, я уничтожил черновой материал – невнятно, тихо сказал Егор, по-прежнему не поднимая головы.

  – Вот вы уже запутались, то было, то не было, то уничтожили. Лучше было бы просто указать местонахождение этих бумаг, или того человека, которому вы передали рукописи. И еще подумать о том, что из-за вас под статью попали двенадцать ваших соратников, и их участь, тяжесть неминуемого наказания сейчас зависит от вас Егор Евгеньевич, от того станете ли вы с нами сотрудничать или по-прежнему будите упираться и нести всякую ахинею.

  – Они ничего не сделали, они просто поверили мне – произнес Егор и наконец-то поднял голову к верху.

  – Вы же умный, молодой человек. Зачем говорите впустую. Ваши соратники, последователи, они не просто вам поверили, а распространяли бред вашего учения. Так что особой разницы между вами нет, ну, за исключением того, что вы автор антигосударственной пропаганды, что вы всё это задумали и пытались, с их помощью, осуществить. Впрочем, из этого всё равно ничего бы не вышло – закончив говорить, Возков улыбнулся, что-то ироничное, снисходительное было в его улыбке.

  Егора передернуло. Тупость и ограниченность, возведенные в систему, в принцип, в смысл. И во всё это, этот человек убежденно верит, всё это является не только убеждением, ведь всё это, есть он сам. Вся огромная система состоит из таких как он. Их множество, и еще больше объем их ограниченного мышления. Поток идиотизма. Нагромождение штампов, в которых букашки. Одни больше, другие меньше. Одни разноцветные, другие серые и невзрачные. Какой же силой необходимо обладать, чтобы заставить их сделать самое простое, заставить задуматься. Ведь ни создать, ни повторить, а всего лишь начать думать. Ужасно, и вот этот следователь, для него нет ничего, ему нет никуда дороги.

  – Я думаю, что не вам решать. Возможно или невозможно – гордо ответил Егор.

  – Не смешите меня. Не вы первый, не вы последний. А система как стояла так стоит. Вся эта история мне очень хорошо знакома. Новое учение, существование мира добра и справедливости. Он в одном шаге, нужно всего лишь увидеть, послушать пастырей, последовать за ними. Более умные особи всегда хотят манипулировать менее образованными и наивными представителями общества. Так было, так будет – спокойно, с философским налетом, говорил Возков.

  – Ну и вы, вы занимаетесь тем же самым. Разве это не так? Только у вас нет ни добра, ни справедливости, ни равенства. У вас лишь алчность, злоба, и непомерное превосходство. Можно долго продолжать список отрицательных определений – высказался Егор и вновь опустил голову вниз, не желая дальнейшего продолжения.

  – Значит, не хотите облегчить свою участь, участь ваших последователей – резюмировал Возков.

  – Отпустите их, я один отвечу за всё – тихо произнес Егор.

  – Чтобы они продолжили распространение вашей идеи, чтобы они из рук в руки передавали, оставленное вами, писание. Вы Егор Евгеньевич смешны в своей наивности. Но я хочу быть терпеливым. Сейчас вас отведут в камеру. Там совершенно нечем заняться, кроме того, чтобы думать. Так вот, там вы будите много размышлять. И я настойчиво вам рекомендую вспомнить о реальной участи, о той неизбежности, которую вы уже над собой свершили. Но её еще можно скрасить. Не забывайте о том, что у вас больная мать. Помните, и о ваших друзьях.

  – Я не изменю своих показаний – произнес, не смотря на Возкова, Егор.

  – Ну, это вам лишь кажется. Поверьте мне, мы умеем разговаривать несколько иначе, но мне не хотелось, я надеюсь на ваше благоразумие.

  После, спустя несколько секунд, еще раз внимательно посмотрев на Егора, следователь Возков нажал на кнопку. В кабинете появились двое сотрудников, которые молча сопроводили Егора до камеры.

  4.

  ... Когда Егор открыл глаза, то испуг очень быстро сменился восхищением. Перед ним находился его мир, тот который он поместил на страницы своего романа. Улицы, люди, предметы, атмосфера, запах, и еще всё остальное, то, чего нельзя воспроизвести словами, но очень легко и просто ощутить, так, что нет сомнения: это сейчас дано лишь тебе, может измениться, пролетит минута, и всё это будет для всех остальных, но сейчас, это твоё, только твое, лишь для тебя.

  Не двигаясь с места, Егор провел бесконечные пять минут. Его глаза воочию видели то, что уже было воспроизведено головой. И могло бы статься, что подобное не должно шокировать. Только вывод поверхностен, слишком надуман, а увидев, глаза не хотели подчиниться тем образам, которые уже имели своё место на бумаге. Нет, между чернилами, между авторской фантазией, и между реальными красками, видами, чувствами пролегла целая пропасть, которую не перешагнуть, не заметив, это нужно почувствовать, нужно принять. Еще раз сделать своим.

  Легкие наполнялись кровью. Близкое головокружение туманило эйфорией голову, а проходящие рядом с Егором люди не замечали его вовсе. Не обращали на него никакого внимания, ни понимая, ни зная, ни ощущая, что здесь и сейчас, на небольшом пятачке, возле старинного здания, стоит и смотрит на них их же создатель. Если бы они могли знать. Если бы могли принять то, что невозможно. Но они всего лишь спешили по своим делам, они занимались тем, что их волновало, что было им необходимо.

  А Егор осторожно двинулся с места. Ноги слушались исправно. Дышать было легко и приятно. Восприятие дополнялось тем, чего не было в романе, тем чего он не додумал, просто не представляя себе такого огромного количества разных деталей, моментов, видов. Но главное, люди, и они не удивляли. Они были такими, какими их уже видел, какими он их уже знал. Ведь перед ним находился мир его мечты, который был и не был авторской собственностью. И очень хотелось верить, что да. Проходили минуты. Еще больше опьянял поток встречного ветра. Смешивались чувства и мысли, и уже, очевидно, ощущалось, что нет. Водоворот восторга, не принимающий единых правил. Да, и этого было не нужно. Может после, но не сейчас. Сейчас пусть будет то, что есть. С волной невероятного наслаждения, с захлестывающим приливом непередаваемого кайфа.

  Улицы, такие, как и по ту сторону двери. Похожие, точные копии домов. Зеленые насаждения, бордюры, ограды, столбы уличных фонарей, хорошо знакомый сквер, лавочки, дорожки, светофоры, чуть меньше автомобилей – всё похоже, всё сравнимо, но при этом совершенно иное. Откуда это ощущение? Собственный разум, где всё это уже было. Через воздух, через кровь, что может быть проще, и всё находящееся здесь дышало тем, чего не имелось там за дверью, чего там критически не хватало, что было утеряно или еще не успело родиться. Может, и люди, может, и они, а если они говорят на другом, незнакомом языке. Что если они никогда не знали того наречия, с помощью которого автор представил знакомый им мир. Ведь создатель даже не подумал об этом. Ерунда, не более того, но лезет внутрь, сливаясь общим, одним круговоротом.

  Егор остановился. Постоял в нерешительности несколько секунд, а после этого пошел навстречу двум молодым женщинам, одна из которых катила впереди себя коляску.

  – Девушки, извините, как мне пройти на Новособорную площадь? – спросил Егор, потому что они сейчас находились совсем неподалеку от этого места, нужно было сделать один правый поворот, дальше вниз, по одной из перпендикулярных центральному проспекту улиц.

  – На какую? Нет у нас такой площади – удивившись, ответила девушка, как раз та самая, которая прогуливалась с ребенком.

  Её подруга смотрела на Егора с интересом. Каждая из них была молода и красива. От них веяло счастливой безмятежностью. Егору стало не по себе. Появилось чувство чужеродности. Захотелось скорее сделать несколько шагов в сторону, чтобы незнакомые девушки не почувствовали исходящей от него посторонней ауры, которую сам Егор, в этот момент, ощутил очень сильно, стоило вступить в контакт, стоило соприкоснуться.

  – Вы не ошиблись? – вопросом вернула Егора на прежнее место одна из девушек.

  – Я нет, я не знаю – промычал Егор, отходя в сторону.

  – Ему нужна нынешняя площадь Революции – хриплый, старческий голос раздался позади молодых женщин.

  Моментально пахнуло мраком и разложением. Оставленный за дверью собственный мир, одним мгновением, напомнил о себе. Егор отошел на пару метров. Девушки недоуменно переглянулись и пошли дальше, а жуткая, древняя старуха двинулась на сближение с Егором.

  – Иди до первого поворота, там вниз метров триста, и будет тебе Новособорная. А ты ведь не отсюда. Я чувствую знакомую ауру. Меня не обмануть. Ты из мира страстей. Ты из моего мира, мира порочных страстей. Как я тоскую, сколько бы я отдала – скрипела, переходя на хрип и близкий плач, древняя, как сама смерть, старуха.

  В её глазах Егор видел ужас, тот мрак от которого нужно бежать, раз и навсегда, чтобы нигде и никогда не ощутить, не почувствовать того, чего не должно быть здесь, того, что если и было, то давно должно умереть. Но ведь есть, ведь не успел провести здесь часа, как вылезло, как напомнило, подарило отгадку на многие сомнения. В утрированной, в изуродованной временем форме, но есть, но существует. А значит, имеется другое, знакомое содержание, спрятавшееся в темных, сырых углах, за поворотами и слухами, в тени, за паутинами, чтобы затаиться, чтобы сохраниться и ждать своего часа. Нет, просто отголоски, просто остаточное явление, и я не мог этого не ощутить, я обязан был получить информацию.

  Нет, бежать не нужно. Нужно закончить дело, нужно уничтожить.

  – Парень, ты оглох? Дай мне свою руку – произнесла старуха, придвинувшись к Егору ближе, и в этот момент Егор изменил первоначальное желание уйти, не вступая в контакт.

  Старуха передвигалась с большим трудом. Её сгорбленная фигура походила на вопросительный знак. Закутанная в черное, с основательной палкой в руках. Кустистые, несоразмерные брови прятали за собой мутные глаза, но, даже учитывая это обстоятельство, Егор отлично видел злобный отсвет, пробивающийся сквозь мрачную, мутную пелену.

  Руки были выпилены из старой, пересушенной древесины. Огромные синие вены безобразны, представляя собой лишнее, этой женщине уже не нужное, течение крови. Должно быть что-то другое, что заменит известный биологический процесс. Тонкий прямой нос. Казавшиеся еще более тонкими сухие губы, за которыми, поспешно удивив Егора, обозначался ряд ровных, хоть и пожелтевших зубов. Седые волосы лишь несколькими прядями выбивались из-под черного платка, а на правой руке, поймав солнечный луч, блеснули два больших перстня из золота.

  – Дай мне руку, не отказывай старой, несчастной женщине, в возможности прикоснуться к отголоскам её эпохи.

  Егор протянул старухе руку. Ледяной холод почувствовался сразу, как только соприкоснулись их конечности. Мгновение, и Егор попробовал убрать свою руку, но старуха крепко вцепилась в неё. В такой странной позе проследовали они к двум близлежащим лавочкам, которые располагались как раз в том месте, где в мире через дверь, находился ненавистный Егору памятник, известному местному богатею, которого уже давно причислили в ранг местной достопримечательности. Сейчас же здесь было пусто. Лишь окружность, лишь красивые, благоухающие ароматом, цветы.

  – Вы знаете, что должно находиться на этом месте? – спросил Егор и указал рукой на расположенную прямо напротив них клумбу с цветами.

  – Памятник – глухо произнесла старуха.

  – Откуда вы это знаете? – испытывая нервное напряжение, спросил Егор.

  – Как же мне не знать. Мне больше ста лет. Девчонкой я была, когда его поставили. По праву он своё место получил. Оркестр играл. Цветов множество было. Счастливые люди, все из известных фамилий, образованные все – с чувством нескрываемой ностальгии говорила старуха, Егор глубоко выдохнул, приготовился озвучить следующий вопрос, как старуха его опередила:

  – А ты милок, лучше мне расскажи: откуда о памятнике знаешь, и не пытайся меня обмануть, об этом ты здесь ни у кого не мог узнать, не отсюда ты.

  Егор не знал, что и как правильно ответить мрачной старухе.

  – Ты ведь из моего мира, который я потеряла восемьдесят лет назад – стараясь смотреть Егору в глаза, говорила старуха.

  – Как это случилось? – сухо спросил Егор.

  – Просто, вошла в одну дверь, следом была другая, которая и привела меня сюда. Навсегда, ты слышишь, навсегда, на всю жизнь, поместив в ад земной, и только сегодня, я почувствовала этот прилив воздуха. Подумала: смерть, таким образом, зовет, а здесь ты. Скажи, что ты она и есть, не огорчусь, обрадуюсь. Запах от тебя, страстью пахнет, вожделением тянет – голос старухи преобразился, стал четче, громче, уверенней, как будто с неё вычли те двадцать лет, которые она прожила в своем изначальном мире.

  – Где располагались эти двери? – продолжил Егор.

  – Сейчас, это здание технологического института – ответила старуха.

  – Там много дверей – отвлеченно произнес Егор.

  – Нет тех дверей, их больше нет – прошептала старуха.

  Егор ощутил озноб. Он оказался здесь, минуя двери, точнее, он воспользовался ими лишь в одном направлении, а далее, сразу открытое пространство. Комок подступил к горлу.

  – Там, это вновь там? – спрашивала старуха, ощущая положительный ответ.

  – Да – ответил Егор.

  – Ты пришел, чтобы забрать меня. Мне снилось, мне виделось. Я много лет мучилась. Мне позволят умереть дома – возбужденно, насколько это было возможно, шептала старуха.

  – Я пришел сюда не за тобой. Я пришел из твоего мира, чтобы уничтожить его, призвав этот мир тому на смену, чтобы то, что ты боготворишь старая женщина, исчезло, перестало существовать раз и навсегда – спокойно, размеренно произнес Егор, глядя на сгорбленную, ставшую еще меньше, фигуру старухи.

  – Я думала о том, что сама смерть явилась ко мне в твоем обличии, но я ошиблась, предо мною сам сатана – произнеся эти слова, старуха отодвинулась от Егора на несколько десятков сантиметров.

  – Для тебя, да – отреагировал Егор.

  – Пусть, пусть будет так, но ты проведешь меня, ты позволишь мне – еле слышно, боясь получить отрицательный ответ, прошептала старуха.

  – Пойдем – ответил Егор и поднялся с лавочки, старуха последовала его примеру.

  Шли они долго. Старуха постоянно крестилась и оглядывалась по сторонам. Егор бросал на неё короткие взгляды: если вернувшись, она умрет прямо там, сделав несколько шагов, то нельзя будет желать большего символизма.

  Никто не остановил их на входе в учебное заведение. Пожилая вахтерша, напротив, робко поздоровалась с Егором, затем то же самое сделали еще несколько человек.

  – Они приветствуют тебя, они твои рабы – шептала старуха, но Егор не оборачивался к ней, он ощущал колоссальную уверенность, он знал куда идет, где ждут его двойные двери, с ними будущее, которое с каждым шагом виделось всё более и более неизбежным.

  – Всё они рабы, всё они лишь тени, потерявшие свою сущность, утратившие способность личного наслаждения, амбиций, власти, превосходства – твердила своё старуха.

  Егор не отвечал. Поворот вправо, просторный коридор, меньше осветительных плафонов, широкая лестница, и прямо под ней первая из дверей.

  – Но не ты, ты не можешь быть с ними, ты многое сделал, многое случилось. Но нет тебе места рядом с ними.

  – Ты откуда можешь знать? Сознание твоё ограниченно. Было таким, таким осталось – после долгого молчания озвучил Егор, остановившись возле двери.

  – Да, это путь домой. Ты его открыл. Где же ты был раньше – произнесла старуха, пораженная случившимся. Сколько лет, сколько раз, она бывала здесь, ничего не было, лишь стена, ровная, холодная, безжалостная.

  Егор потянул дверь на себя. Тёмное пространство между дверьми поглотило звуки. Всего несколько шагов, тяжелое дыхание старухи за спиной, и вторая дверь легко поддалась. Безжизненный сумрак – вот что встретило странную пару. Следом влажное зловоние, перемешанное с отравленным воздухом. Сразу стало трудно дышать. Поплыло зрение, почувствовали неуверенность ноги.

  – Ну, вот и дома – мрачно произнес Егор, облокотившись о кирпичную кладку наполовину разрушенной стены, которая должна быть частью, оставленного за спиной, здания технологического института.

  Старуха не ответила. Егор искал её глазами, но нашел не сразу. Внизу, на коленях, она жадно вдыхала отравленный воздух. Её сморщенное лицо светилось абсолютным безумием. Брошенным оказался черный платок, вместе с головой, тряслись седые волосы, а спустя десять секунд, всё тело старухи охватили судороги. Она громко хрипела, хватала ртом серую воздушную массу. Егор подошел ближе. Всё было так, как он предполагал. Старуха умирала. Егор отвернулся, посмотрел на пасмурный свод неба, когда его взгляд вернулся, всё было кончено. Старуха лежала на спине, широко раскинув руки. Её глаза были открыты, в них застыло безграничное отражение счастья. Прошло еще двадцать-тридцать секунд. Егор, не отводя глаз с тела старухи, ждал. Очень медленно, по частичке, по сантиметру стало преображаться мертвое тело. Процесс завораживал своим откровением. Нельзя было отвести глаз. Егор и не пытался этого делать, наблюдая, как древняя старуха превращается в красивую молодую женщину. Здесь стоило затормозить время, и если бы он мог, если бы имел такую власть, то отведенные пять минут продлились бы втрое, но и без этого зрелище поражало. Древность, обернувшаяся молодостью. Красота и изящество, ставшие тленом. Горстка серого вещества, напоминающего пепел – это было всё, что осталось, что своим принял мир прочных страстей. Егор постоял еще минуту, а затем быстро пошел в сторону дома. Очень сильно хотелось спать. Сознание взбесившись, требовало отдыха.

  5.

  – Врешь, ты отлично знаешь об этом, но не удивился тому, что памятника нет на месте – произнесла молодая красивая девушка, улыбнувшись, в её черных волосах блеснула крохотная искорка.

  Егор улыбнулся в ответ. Застыла между ними небольшая пауза, повисло отведенное мгновение.

  – Я сразу тебя узнала. Я подобно хищному зверю ориентируюсь по запаху. Но не знаю, где еще осталось окошко, вот ты мне его и покажешь – не дождавшись слов от Егора, продолжила девушка.

  И ведь что-то сатанинское наполняло её чистый, чуть низковатый голос. И если бы не светило яркое майское солнце. Если бы не наполнялась вся окрестность весенней свежестью, готовящейся перейти в лето. Если бы дурманом чистоты не переполняло голову, то можно было подумать: еще немного, еще самую малость, и незримая волна обхватит, обдаст ледяным холодом, потащит за собой, туда, где на расстоянии одного квартала, осталась та самая дверь, которую только что, эта милая девушка назвала окошком. Та самая, за которую многое бы она отдала, лишь бы оказаться возле неё, лишь бы переступить заветный порог.

  – Возможно, что это так – уклончиво ответил Егор.

  – Значит, я не ошиблась. Наш мир существует, он никуда не делся, а всего на всего произошла ошибка, которую еще возможно исправить – на время забыв о находящемся рядом Егоре, сама себе шептала девушка, и огромная гамма эмоций витала на её лице. Здесь было всё: восторг, непонимание, сюрприз, сбывшиеся ожидания, и вновь неверие.

  – Теперь я хочу спросить. Скажи, когда исчез этот чертов памятник? – как можно спокойнее спросил Егор.

  Девушка подняла на Егора свои большие глаза, после не отводила их, наверное, с полминуты, как будто хотела вспомнить.

  – Произошло это очень давно, восемьдесят лет прошло с того момента. Вся жизнь была впереди. Сколько возможностей и ожиданий. Красивые люди, изысканные слова. Роскошь и блаженство. Нега утомления. Фантазии, и их осуществление. Всё это было, всё это должно было быть моим. Но неизвестно откуда, из самой преисподней, по приказу самого сатаны, появился этот проклятый человек. Всего один год потребовался ему, чтобы уничтожить всё, чтобы лишить людей права быть людьми – нервно, акцентированно произнесла девушка.

  – А что же бог? – спросил Егор.

  – Бог? – перепросила девушка.

  Егор утвердительно кивнул головой.

  – Видимо, он решил, что здесь никого не осталось, поэтому удалился через всю ту же дверь, прочь отсюда – улыбнувшись, ответила девушка.

  – Сразу решил? – настаивал на своем Егор.

  – Нет, было еще два года, а после не осталось ничего и никого, кроме двенадцати свидетелей, а после я осталась одна – ответила девушка, не сводя глаз с Егора.

  – Откуда пришел этот человек – Егор постарался спросить спокойно, но внутри всё кипело: сколько всего интересного, сколько того, что не вошло в рукопись, чего не предусмотрел, что могло бы стать прологом, может окончанием.

  – Этого я точно не знаю, но он знал, что делает, он не был похож на тебя – произнесла девушка, взяв Егора за руку.

  – Он был один? – еще один вопрос наполнил пространство сновидения, еще одна несуществующая секунда пропала бесследно.

  – Нет, с ним были люди. Его слуги, помощники ему – произнесла девушка – Проведи меня через дверь, я не хочу здесь оставаться – добавила она.

  – Всему своё время – отреагировал Егор, быстро поднялся на ноги и, не обернувшись, поспешил прочь.

  – Новособорная площадь в другой стороне – догнал Егора неприятный старческий голос.

  Эхо повисло в воздухе, задержалось в воображение.

  «Получается, что не я автор этого произведения, что я не имею к этому никакого отношения. Ведь есть кто-то еще, кто явился в этот мир, чтобы создать общество всеобщей справедливости и счастья, которое до этого являлось таким же кошмаром, как и то, из которого пришел я, который подобно ему, обязан уничтожить старое и гнилое, чтобы и в моей реальности вступил в свои права мир справедливости и счастья» – переливами, вспышками металось в сознании Егора, пока он ни проснулся в холодном поту, долго глядя в темноту безразличной ночи, поддерживающей своим молчанием тот странный трепет, что испытывал Егор.

  6.

  – В присутствии своих последователей и еще, как минимум, пятидесяти человек, вы Егор Евгеньевич говорили о том, что некий, иной мир, общество равенства и справедливости является возможным – устало, испытывая сильное недосыпание, спрашивал у Егора следователь Возков.